Когда ж и где, в какой пустыне, // Безумец, их забудешь ты? // Ах, ножки, ножки! где вы ныне? // Где мнете вешние цветы? // Взлелеяны в восточной неге, // На северном, печальном снеге // Вы не оставили следов: // Любили мягких вы ковров // Роскошное прикосновенье. // Давно ль для вас я забывал // И жажду славы и похвал, // И край отцов, и заточенье? // Исчезло счастье юных лет, // Как на лугах ваш легкий след.
Мой первый друг, мой друг бесценный, // И я судьбу благословил, // Когда мой двор уединенный, // Печальным снегом занесенный, // Твой колокольчик огласил; // Молю святое провиденье: // Да голос мой душе твоей // Дарует то же утешенье, // Да озарит он заточенье // Лучом лицейским ясных дней!
А что мне было делать? // Все объявить Феодору? Но царь // На все глядел очами Годунова, // Всему внимал ушами Годунова: // Пускай его б уверил я во всем, // Борис тотчас его бы разуверил, // А там меня ж сослали б в заточенье, // Да в добрый час, как дядю моего, // В глухой тюрьме тихонько б задавили. // Не хвастаюсь, а в случае, конечно, // Никая казнь меня не устрашит. // Я сам не трус, но также не глупец // И в петлю лезть не соглашуся даром.