Неизбежность

Tani Shiro, 2023

Самая неизбежная вещь в мире – это предназначение: ни отменить его, ни преодолеть – можно лишь исполнить. Найти своё предназначение – невероятно трудно, от того и крайне почётно. Искать нужно, опираясь на себя, свои способности, желания, стремления и мысли. Конечно, некоторым везёт – и их предназначение лежит на поверхности: есть у тебя уникальные способности – так вот и ищи в их пределах, далеко не ходи. Больше всех в этом плане повезло тем, о ком есть пророчество. Не нужно искать, не нужно копаться, не нужно понимать себя: что бы ни делал, будет лишь одно – пророчество. Живи ради него, а после него – хоть умри. Разве не чудо? Не жизнь, а сказка. Эта история – о трёх пророчествах.Пророчества о человеке, что должен был быть стать великим. Пророчества о человеке, который должен был породить величайшего. И пророчества о человеке, который должен был воспитать величайшего.И одно из этих пророчеств было ложным.

Самая неизбежная вещь в Мире — это предназначение: ни отменить его, ни преодолеть — можно лишь исполнить.

Так было всегда, с момента сотворения: кто-то рождается, чтобы растить хлеб, кто-то — его печь; кто-то рождается строить, кто-то — разрушать, — для каждого Миром уже приготовлено своё занятие. Исполнять предназначение — это высшее счастье, поэтому все стремятся найти его поскорее.

Дел в Мире великое множество: на поиски может уйти вся жизнь. Однако если родиться со способностью чувствовать лихор — кровь Мира — то, считай, повезло, искать не придётся. Ты — переинат, и всё будет врождённым: используешь лихор через свои эмоции? Значит, внутренний. Черпаешь силы извне? Внешний. Даже поток лихора, на который можешь воздействовать, ограничен: воздух, огонь, вода, эмоции — больше выбирать не из чего. Переинаты рождаются редко, а потому за тобой постоянно будут следить, извлекая всю пользу, что способно принести твоё тело и разум. Будешь служить делу, пока дышишь, пока от напряжения кровь не пойдет горлом.

Раньше мне это казалось правильным, даже почётным: ты ведь уникальный, редкий, можешь то, что не могут остальные — и потому на тебе особая ответственность, влекущая особые ограничения.

Раньше. Казалось.

Но если вдруг о тебе получено пророчество, то любая свобода, что у тебя могла бы быть, исчезает. Ты никогда не сможешь решить, как тебе жить, где тебе быть, что тебе делать: от первого вздоха до последнего твоей жизнью будут управлять слова пророчества. Всё остальное для тебя и окружающих будет неважным: исполни пророчество и с честью умри.

И это тоже долгое время казалось мне правильным и почётным.

Долгое время. Казалось.

До тех пор, пока это не коснулось тебя.

Эта история — о трёх пророчествах.

Пророчества о человеке, что станет великим переинатом.

Пророчества о человеке, что породит величайшего.

И пророчества о человеке, что взрастит его.

Одно из этих пророчеств было ложным.

Глава 1. День, когда исполнились два пророчества

«В начале не было ничего: ни верха, ни низа, ни внутри, ни наружи, ни шума, ни тишины — нельзя было отличить одно от другого. Так было долго, до тех пор, пока Мир не коснулся границ — и тогда стало ясно, что у Мира есть форма, и форма эта — Древо. Корни его, уходящие в землю, — это прошлое, крона его, поддерживающая небеса, — это будущее. Настоящее же — между ними, здесь и сейчас, но неизбежно влекомое лихором, силой жизни, напитывающей Мир, от корней к кроне, от прошлого к будущему…».

Старик в очередном приступе головной боли откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза: попытка отвлечься от бури во мраке чтением древних писаний не увенчалась успехом. Да и как можно отвлечься от бури лихора такой силы? Если даже его, старейшину Сведущих, тошнит от боли, что говорить о менее сильных? Многие простые люди — старые или больные — вовсе не переживут эту ночь, даже не подозревая, что причина их мучений — исполнение пророчеств.

Много, много благ способно принести первое из них: появление великого переината само по себе хороший знак — уже пять поколений их не рождалось. Великий, рожденный на стороне внутренних переинатов — гарант мира, а не войны, поскольку внутренние склонны избегать открытых конфликтов, способны поступиться личной выгодой ради общего блага. А уж что великий будет зачат сегодня не вызывает сомнений — буря, которых на памяти не бывало, разыгралась именно в первую брачную ночь нынешнего правителя внутренних переинатов.

Великий, способный избегать конфликтов, решать спорные вопросы мирным путём, — это способ сберечь жизни как многих переинатов, так и простых людей. Это благо, за которое вполне можно заплатить сотней жизней: немощных, старых и больных.

Разум говорил так, но пережившее многое стариковское сердце с этим было несогласно. Однако кто он такой, чтобы противостоять пророчеству, полученному им от Мира? Через восемь священных месяцев родится «Тот, что станет великим и изменит мир» — хочется этого старейшине Сведущих или нет.

Кто знает, может быть именно этот ребёнок и положит конец неприязни между внутренними и внешними переинатами, сотрёт разделяющие их границы? Может быть, ему суждено подчинить себе внешних, и сделать, наконец, мир единым? А, может, величие ему дано, чтобы предотвратить какую-нибудь катастрофу? Как бы то ни было, несладко придётся этому малышу — и старейшине Сведущих было заранее жаль это дитя.

Жальче было лишь девочку — ту, о которой было второе пророчество, что решено сохранить в секрете. Сегодня, в день середины лета, должна родиться «Та, что породит величайшего». Тайно уже во все земли скачут гонцы: они заглянут в каждую семью переинатов, в каждую колыбель, чтобы найти эту несчастную малышку и доставить её во сюда.

Всем известно: отец передаёт ребенку силу, а мать лишь обрекает в форму дитя, — так что дева пророчества ценна лишь своим будущим чадом. Вероятнее всего ожидать, что величайший переинат родится от великого, который будет сегодня зачат, так что желание правителя внутренних забрать под крыло обоих детей пророчества и уберечь от междоусобиц понятно. Желая спокойной жизни двум малюткам, старейшина Сведущих поддержал эту идею и сохранил второе пророчество в секрете.

Величайший — это, конечно, мощь, поражающая воображение, но всё-таки великий и по времени ближе, и по происхождению понятнее: поэтому только относительно него пророчество не было озвучено во всеуслышание. Не озвучивать второе пророчество правильнее по отношению к девочке: лучше, чтоб на неё был нацелен только сын правителя внутренних переинатов, а не всякий похотливый гад, алчущий стать отцом величайшего. Иметь такое пророчество и жить свободно — это гарантированный путь к насилию.

Хорошо, что о втором пророчестве знали лишь правитель внутренних переинатов и старейшина Сведущих, изрекший его. Пророчество относительно великого прозвучало на свадьбе, в присутствии гостей, относительно величайшего же — уже после неё. Неизвестно, который из её детей станет величайшим — так что пусть уж они все родятся от одного, великого, что будет сегодня зачат.

Разум понимал, что так хорошо, так правильно, но на сердце была тяжесть.

«Не понимаю… — устало покачал головой Сведущий. — Не понимаю волю Мира. Что я должен сделать?.. Как поступить?..». Всё происходящее вызывало в нем чувство беспокойства и обречённости — и никуда нельзя было от этого деться. Как и от боли, пульсирующей под черепом и давящей в глаза.

«Старый ты дурень!.. Неужто ты хотел найти ответы в древнем писании, которое видел тысячу раз?». Сведущий свернул писание и обречённо поднялся с кресла, намереваясь пойти к лекарям за помощью. Может, хоть что-то способно унять боль от вихрей лихора.

— У правителя-то, поди, сейчас голова не болит! — саркастически усмехнулся старик.

— Верно.

Старейшина Сведущих, вздрогнув всем телом, обернулся на голос, слышать который ожидал всего менее. Собеседник же, резко двинувшись на старика, насмешливо добавил:

— И у тебя скоро не будет.

Коротко мелькнула рука — и старейшина Сведущих расстался с жизнью, присоединившись к сотням других — старых, больных и немощных — которым предрекал смерть в эту ночь.

Глава 2. Обещанное дитя

Свёрток был мягким, тёплым, приятно тяготил руки и восхитительно пах молоком. Глядя на него, сердце матери преисполнилось счастьем: никаких сомнений, лучший ребёнок в мире — это её сын. Он вырастет сильным, благородным…

«…станет великим и изменит мир».

Слова пророчества, прервавшие брачное благословение старейшины Сведущих, стояли в ушах. Брачный алтарь, усеянный отблесками, имитирующими крону древа Мира, удивленное лицо её правителя, ставшего её мужем, ропот, пронесшийся среди гостей, и трепет, охвативший в тот момент — всё было словно вчера. Пророчества Мира столь же редки, как и свадьбы правителей переинатов, поэтому то, что случилось — воистину благословение.

И вот оно, через восемь священных месяцев появившееся на свет пророчество, крепко спит на её руках, насытившись. Такой крошечный, такой прекрасный — обожание и любовь в чистом виде. У него от неё — лоб и скулы, в остальном — вылитый правитель. Те же иссиня-черные волосы, так же хмурит лишь правую бровь. Малюсенький носик, пухлые губки, крошечные пальчики: не удержавшись, мать расцеловала тёплые щёчки. Такой крохотный, такой восхитительный, такой сладкий — как им надышаться?..

Лихор колыхнулся — невозможно не узнать эту силу — к её комнате приближался правитель. В радостном предвкушении она встала, передала ребёнка помощнице и, едва сдерживая улыбку, приготовилась встретить мужа как полагается благородной жене.

— Моя повелительница, — правитель пересёк комнату уверенным шагом и поприветствовал жену, дотронувшись лбом кисти её руки.

Она, как полагается благородной супруге, едва коснулась губами его прикрытых век. Когда формальности были соблюдены, она с нескрываемым уже воодушевлением обернулась к помощнице, чтобы продемонстрировать мужу их радость и гордость, как вдруг услышала:

— Мы нашли девочку.

«Девочку?.. Какую девочку?» — пронеслось в голове. Но прежде, чем она успела спросить, правитель отступил в сторону и предъявил её взору Небулу, опального переината третьего уровня.

Жена правителя вздрогнула всем телом: менее всего она ожидала снова его увидеть. После всего зла, что он натворил, после всех смертей, что произошли по его вине, после всех, кого она из-за него потеряла, Небула стоял так близко и, как ни в чем не бывало, подобострастно, заискивающе улыбался. Первым порывом было кинуться к нему, ударить, снова и снова, уничтожить, чтобы он перестал существовать навсегда, насовсем. Но на руках у него была девочка, о которой говорил правитель, — годовалая малышка с мягкими, по-детски вьющимися на концах темными волосами, — которая внимательно смотрела на жену правителя ясными серыми глазами, доверчиво прижимаясь к груди Небулы.

Сердце матери сжалось в нехорошем предчувствии. Нельзя было выдать своего смятения. Нужно хоть что-то сказать: пауза слишком затянулась.

— Эта девочка… — начала жена правителя, пока не осознавая, что хочет спросить.

—

Та самая, дитя из пророчества, — сияя улыбкой, окончил за неё правитель. — Та, что взрастит величайшего!

—

Пророчества?.. — непонимающе повторила жена правителя.

Ярость, гнев, жажда мщения, раздражение, боль потери, страх, опасение, недоумение — всё смешалось в ней и мешало ясно мыслить. Она силилась понять, что происходит, и в то же время старалась не выдать себя: показаться дурочкой перед Небулой? Ни за что.

К счастью, правитель, не обращая ни на что внимания, с энтузиазмом вещал:

—

В день нашей свадьбы, моя повелительница, было получено два пророчества: первое — о нашем сыне — прозвучало у алтаря, но вот второе, — «сегодня родится та, что взрастит величайшего» — было озвучено старейшиной Сведущих лишь мне, как раз перед его скоропостижной кончиной. Из-за последующих похорон я не мог объявить об этом сразу, а потом всё не находилось подходящего повода. Но теперь, когда дева пророчества найдена, когда принадлежность её нашему роду очевидна, можно объявить обо всем открыто!

Жена правителя слушала внимательно, а потому тут же насторожилась:

—

«Принадлежность нашему роду»?..

—

Точно так, моя госпожа, — моментально ответил ей Небула, с самым низким поклоном, на который был способен человек с ребенком на руках. Жена правителя едва успела сдержать руку, дёрнувшуюся для замаха на удар. Небула же продолжал с самой заискивающей улыбкой: — Кому, как не роду правителей, должна принадлежать та, что взрастит величайшего? Величайший может родиться только от великого, коим, безусловно, является ваш сын.

Сдержаться на сей раз жене правителя не удалось: стоило Небуле лишь кивнуть в сторону её сына, и ярость, отразившаяся на её лице, заставила его поспешно опустить голову.

—

Адайль родилась в тот самый день, повелительница, — тараторил он, глядя в пол, не смея больше поднять голову, — в день середины лета. Её родила моя дочь, тайно сбежавшая, поэтому понадобилось столько времени, чтобы её разыскать. Но Адайль — та самая, не сомневайтесь, — заверил Небула, склонившись ещё ниже. — Адайль — дева пророчества.

— Дева пророчества, — завороженно вторил ему правитель.

Жена правителя, силясь совладать с собой, повернулась к помощнице, якобы забрать сына. Она была в замешательстве: всё происходящее не укладывалось в голове.

Небула — семья переинатов, но совсем не влиятельных: выходцы из неё никогда выше среднего, третьего уровня не поднимались. Небула, как раз третьего уровня, ещё и переинат чаяния, которых всюду как грязи. В мирное время переинаты надежды не очень-то востребованы, вот он и решил попробовать себя на поприще политических интриг, за что попал в опалу. Из-за провокации, которую он устроил, жена правителя потеряла многих дорогих ей людей в пылу чисток — и вот он, причина многих страданий, печалей и пролитых слёз, стоит теперь перед ней как ни в чём не бывало, и утверждает, что бастард его дочери — невероятно ценное дитя пророчества.

Мать этой девочки, единственная дочь из четырёх детей Небулы, была переинатом исцеления, подтвержденного пятого уровня, но, ко всему прочему, внешним. Отец этого ребёнка, по слухам, тоже внешний переинат, шестого, начального уровня, но настолько слабый, что едва ли отличим от человека. Они потому и сбежали — Сведущие не благословили такой брак, так что перед Миром, и перед обществом это дитя вне закона. Дурная кровь, как ни крути: как можно было быть такой недалёкой!

Силу ребенку даёт отец, а мать — лишь форму: на что она надеялась? Если сразу было ясно, что благословения не будет, зачем родила эту девочку?

А на что надеется Небула? Его внучка по силе не будет выше шестого уровня, как у отца, если будет вообще ей обладать: где уж ей — как они сказали? — «взрастить величайшего»?

Раздражаясь от своих размышлений всё больше, жена правителя осмелилась вразумить мужа. «Неужели ты не понимаешь, что Небула опять обманывает тебя?».

Но высказать не успела.

— Разве не здорово? — с умилением глядя на девочку, спросил у жены правитель. — У нашего сына появилась наречённая!

— Что?! — поражённая таким развитием событий, жена правителя не сумела сдержать гневный возглас. Он ушел под потолок, и там остался.

Повисла напряженная тишина, но жена правителя не обратила на это внимания. В её голове, вторя лихорадочно молотящемуся сердцу, метались лишь обрывки мыслей, которые дерзко было бы высказать.

«Да неужели ты забыл, муж мой, каких дел натворил Небула? Уже просто привести сюда, к своему сыну этого предателя — огромный риск, так еще и обещать с ним породниться?! Думаешь, с ребенком на руках он менее алчен? Дитя гонимой дочери, опальной и в обществе, и в Мире — такую ты выбрал невесту моему сыну? Пусть она не будет коварной, как дед, пусть не будет вероломной, как мать, пусть не будет бесталанной, как отец — всё равно: разве она — лучшая из невест? Хорошо, пусть даже дева пророчества, пусть даже «воспитать» — я смирюсь. Но разве в пророчестве говорится о том, что она должна ребёнка родить?».

Но пойти на открытое противостояние — это верный путь проиграть.

— Муж мой, — глубоко вдохнув, взмолилась мать, прижимая драгоценного сына к груди, — «наречённая»? Прошу вас, разве правильно сейчас это решать? Эта девочка…

— Дева пророчества, — холодно отрезал правитель, и его сила сомкнулась над головой жены, заставив её испытать животный страх за свою жизнь. — И я приказываю относиться к ней подобающе, — требовательно протянув руки, он забрал девочку у Небулы, и заглянул малютке в лицо. Кроха не сопротивлялась и не плакала — лишь прямо смотрела в глаза правителю.

— Разве ты не понимаешь, насколько она ценна? — Тихо, чтобы не напугать ребенка, но твёрдо продолжил правитель. — Она необходима моему сыну. Она поможет ему стать отцом величайшего. А посему я приказываю относиться к ней как к члену правящей семьи, — он обвёл строгим взглядом всех присутствующих. — Приказываю всем! — отрезал он, глядя в глаза жене.

Разве посмела бы она сейчас возразить?..

Не получив ответа, правитель удалился из комнаты, прижимая к груди чужого ребёнка. За ним следом выскользнул и Небула, напоследок осмелившись поднять на жену правителя свои подлые глаза.

Её охватило омерзение. Мать спрятала лицо в кулёк с сыном и поглубже вдохнула успокаивающий сладковатый аромат.

Жена правителя не могла ответить точно, что ей разбило сердце: что её сына обручили в младенческом возрасте с невесть кем? Что Небуле простили все преступления и снова приблизили ко двору? Что муж так просто объявил членом их семьи чужого бастарда? Или что он так бережно прижимал к груди чужого ребёнка, а на своего так и не взглянул?

Жену правителя била мелкая дрожь. Внутри нарастала ярость.

«Небула, будь ты проклят! Ты! Ты снова!..».

Держать лицо уже было невозможно. Глаза заволокло слезами злости, бессилия и боли.

—

Клянусь, — прошептала мать, прижимая спящего сына, — я защищу тебя от этой «девы». Я сделаю что угодно, я это так не оставлю.

«Я не дам этому снова случиться!».

«Ни за что!..».

Глава 3. Возмездие

Был превосходный день начала лета: чистое, прозрачное небо, ласковое, игривое солнце, робкий, свежий ветер. Радостно щебетали птицы, тихим шелестом отвечала целуемая ветерком листва, повсюду разливался сладкий запах цветущих яблонь: благодать вокруг вторила настроению жены правителя, наполняла сердце радостью.

Сегодня хоронили Небулу, её давнего врага.

Жена правителя наблюдала издалека. Перед огромным погребальным костром на двенадцать тел стояла лишь одна шестилетняя девочка: всех до единого членов её семьи забрала чума, пировавшая на этих землях. Иронично, что в этой семье был переинат исцеления — мать этой самой девочки, но Небула избавился от неё, лишь бы единолично владеть «девой пророчества».

«Наверняка убил сразу, как только нашёл, — рассуждала жена правителя. — Ни одна мать не согласится добровольно расстаться с ребёнком — особенно если до этого решилась ради него пойти против семьи, Мира, общества и сбежала из дома».

Небула, гад, наверняка и не думал искать сбежавшую дочь пока не прослышал о втором пророчестве: ринулся на поиски только смекнув, что может от этого получить. Ему повезло: у него родилась внучка — и в столицу он явился только с ней, без дочери, крича на каждом углу о «деве пророчества».

Жена правителя раздраженно повела плечами: её это до сих пор бесило. Небула был хитёр: придумал столь пафосное прозвище для безродного отпрыска нелюбимой дочери, чтобы нивелировать её незаконное происхождение. Какая разница, как, у кого и где родилась девочка из пророчества? Она должна исполнить пророчество — остальное не важно… Попробуй провернуть этот трюк любая другая семья — и Небула громче всех бы кричал о незаконности ребёнка, невозможности принятия его Миром и обществом.

И вот сегодня, в этот прекрасный летний день торжествует справедливость: незаконнорожденный ребёнок, дочь мезальянса, и попросту девочка — стала наследником рода Небула, поскольку осталась единственным живым носителем крови. Небуле при трёх крепких сыновьях, и в страшном сне не могло такое присниться.

На ней род Небула и должен пресечься.

«Так ему и надо, поганищу. Всё интриговал, нашёптывал, изворачивался — лишь бы получить побольше за свою «деву пророчества».

Земли, деньги и привилегии — правитель давал этому отбросу всё по первому требованию, но аппетит Небулы только рос. Что ж, такое плодовитое семейство — сыновья, внуки — и всех нужно обеспечить. Сейчас же Небула, наверное, в костре корчится от досады, что всё это досталось одной лишь деланной «деве пророчества».

Положа руку на сердце, жене правителя казалась очень странной такая благосклонность мужа к этому ребёнку. Всё чаще и чаще в её голову закрадывалась мысль, от которой сердце то пылало от ревности, то холодело от страха: вдруг эта девочка действительно дочь правителя? Конечно, никаких подтверждений этому не было, но побег из дома, тайные роды в чужих землях, тщательность, с которой Небула скрывал «деву пророчества» от чужих глаз, лёгкость, с которой правитель объявил её «членом правящей семьи», его одержимая забота о ней не могли не наводить на всякие мысли.

Однако стоило жене правителя увидеть внучку Небулы сейчас, — и страх отступил. Вспомнив лицо сына, как две капли воды похожего на отца, жена правителя убедила себя, что опасения её были напрасны: никто в жизни не поверит, что теперешняя глава рода Небула — незаконнорожденная дочь правителя. Она ни капли на него не похожа.

Произнеся положенные слова, зажгли погребальные костры. Девочка перед ними стояла одна, без сопровождения — как положено главе семьи. Как положено, стояла она твёрдо и спокойно, смиренно склонив голову. Жене правителя припомнился её пятилетний сын, которому быстро всё надоедало, он начинал крутиться и канючить — и она невольно улыбнулась, оставшись довольной поведением девочки.

Но тут же одернула себя. «Она — потомок Небулы. Он её растил. Она — его продолжение, которое нужно пресечь».

Костры разгорались неохотно. Жена правителя медленно подняла руку и переклинанием придала силы огню.

Очень часто она представляла себе этот момент: представляла, как поднимет до небес пламя погребального костра человека, по чьей воле погибло столько её сотоварищей, переинатов огня; как превратит Небулу в пепел, который и собрать будет нельзя. Вот была бы прекрасная месть за них всех, очень символично. Это позволило бы отпустить всю боль, о которой жена правителя не смела забыть, пока Небула был жив, весь накопленный гнев.

Но когда дошло до дела, всё, что она смогла — лишь дать огню разгореться. От использования переклинания саднило вены, от напряжения спина и лоб покрылись испариной, однако пламя костра чуть прибавилось: слишком долго она не пользовалась переинатией, тело совсем отвыкло. Пытаясь отдышаться незаметно, жена правителя вовсе не чувствовала долгожданного облегчения: накопленные эмоции не нашли выхода, наоборот — к привычной тяжести в груди добавилась горечь разочарования и стыда.

«Убожество, — защипало в глазах, но она не смела расплакаться, потерять лицо. — Такова твоя сила гнева? Тебе перед ними не стыдно?».

Она хотела вспомнить всех, кого потеряла, но внезапное осознание заставило её вздрогнуть.

«Ничтожество! — Ненавидела себя от всего сердца жена правителя. — Не можешь даже вспомнить их лиц!».

Саднило вены. Сердце болезненно билось в ушах. В глазах нестерпимо щипало. Пробрал озноб от внезапного порыва ветра по влажной спине. Жена правителя не могла совладать с собой. От слез перед глазами всё плыло, она старалась смотреть в одну точку: на силуэт маленькой девочки перед оранжевым пламенем.

Лишь бы девчонка не обернулась вдруг!.. Тогда она, внучка Небулы, увидит её, жены правителя, матери будущего великого, настоящее, уродливое лицо. Тогда жена правителя навсегда потеряет шанс разрушить коварные планы покойника, показав врагу, что слаба.

Но девочка не оборачивалась. Стояла, как и раньше, спокойно и твёрдо, как и положено главе.

Пели птицы. Шепталась листва. Солнце ласково касалось плеч. Трещал погребальный костёр, разгораясь. Дым погребального костра поднимался наверх, к небесам.

Проследив за ним взглядом, жена правителя, наконец, взяла себя в руки.

«Какое значение имеет высота пламени? — устало думала жена правителя, глядя в небеса. — Дым точно достигнет небес. Небула теперь с ними, в небытии, там они с ним и сочтутся, — взгляд жены правителя вернулся к девочке перед костром. — Я же, коль осталась, должна сделать всё, чтобы не допустить подобного снова».

Небула сумел провернуть свои делишки, поскольку легко сближался с алчными людьми. Жена правителя скользнула взглядом в сторону. Чуть поодаль от погребальных костров стояли человек двадцать, не больше, очень просто одетые: наверное, это просто те, кто работали на семью. Никто из них не плакал.

Таких малочисленных похорон жене правителя ещё не приходилось видеть: видимо, некому было проводить столь «славную» семью. Небула и так были невысокого полета, а в последнее время совсем перессорились со всеми, напирая на свою элитарность из-за «девы пророчества».

Оно и к лучшему. За пять лет история вокруг «девы пророчества», столь ценной, что её нужно скрывать далеко в северных холмах, о её мощи и важности уже порядком набила всем оскомину. Сейчас первым делом нужно развеять слухи, нужно показать всё, как есть: внучка Небулы не чудо, посланное Миром, а обыкновенная угрюмая шестилетка. Если даже она и переинат — отец, как известно, даёт силу, а её отец был едва отличим от человека — для неё шестой уровень это предел мечтаний. Где уж ей «воспитать величайшего».

Увидев её сейчас, правитель, может быть, наконец, поймёт, что был введён в заблуждение, и отступится от мысли женить своего единственного сына на внучке предателя.

Когда все погребальные костры одинаково загудели, жена правителя решила вернуться к особняку: убедиться, что всё сделали как нужно.

«Деву пророчества» правитель распорядился привезти во дворец: для неё жена правителя приготовила отдельный конвой. Если Мир будет благосклонен к жене правителя и впредь, девочка последует за родственниками ещё в пути: звучит ужасно, но так для всех было бы лучше.

Жена правителя издалека заметила, что её поручение выполнили в лучшем виде: над горизонтом взвивалось пламя — свежевозведённый, пышно украшенный и богато обставленный родовой особняк Небула знатно полыхал. Сколь мерзко было наблюдать за тем, как Небула ползает на брюхе перед правителем, пытаясь получить деньги на строительство «дома, достойного члена правящей семьи», — столь же отрадно было наблюдать, как обваливается, сгорая, этот самый дом. Пламя, поддержанное переинатом огня, отсвечивало прозрачным пурпуром и киноварью, и ревело так, что уши закладывало: потому не стоило сомневаться — эти стены навсегда останутся руинами, сгорит всё, даже камень.

«Чума, что жила в этом доме, не должна дальше уйти». Для всех это было про болезнь, но лишь жена правителя знала, что конкретно она имела в виду.

Что Небула умер — это великолепно: он давно должен был отправиться в небытие за свои преступления. Немного жаль было лишь малышей — внуков Небулы от троих сыновей. Пятеро детей — от двенадцати лет до двух месяцев от роду — все могли бы стать внутренними переинатами, от пятого до четвертого уровня, как их отцы. И все погибли.

Выжила только она, «член правящей семьи», «дева пророчества». Говорят, она даже не болела. Ну, может быть, ещё всё впереди — нужно на всякий случай держать правителя от неё подальше.

— Позвольте доложить? — к жене правителя, издалека наблюдающей пожаром, приблизился командир отряда переинатов исцеления, оказывающих помощь людям на этих землях. Небула не озаботился их вызвать, когда чума началась, так что пришлось срочно везти их с собой из столицы.

— Докладывай, — велела жена правителя.

— Чума свирепствует в девяти поселениях из двенадцати на землях к западу, и в семи из восьми на востоке. Переинаты были только в трех, но там и скончались. Люди умирают целыми семьями — взрослые от болезни, дети — от голода. Мы пытаемся спасти тех, кто остался, но для этого нужно определиться, в какое поселение будем их вывозить.

— Не нужно.

— Что, простите?

— Не нужно никого никуда вывозить. Если вы привезете больных в туда, где болезни ещё нет, мы потеряем два поселения. Оставьте заразившихся там, где они есть. Выберите жителей, что покрепче здоровьем, и наложите на них защиту — пусть они заботятся о тех, кто остался без присмотра.

— Но… Простите, конечно, защита эффективна против переклинаний — болезнь она остановить не сможет…

— Скажите людям, что сможет: я потому и прошу выбрать людей покрепче здоровьем и верой. Если на то будет воля Мира, они выживут, и спасут от смерти тех, кто по воле Мира должен остаться жить. Ведь ничего иного мы не в силах сделать.

Командир переинатов был ошарашен. Жена правителя смягчила тон, и продолжила уже тише.

— Чума приходит раз в поколение, и всякий раз множество людей умирают. Множество, но не все. Мы не можем покончить с чумой, но можем дать людям веру, что это можно пережить. Переинаты исцеления не могут поставить на ноги всех заболевших, не вернут к жизни умерших. Всё, что мы можем дать этим людям — это надежду на то, что выжить можно. Без надежды и вовсе незачем просыпаться.

— Это верно, но… — не найдя, что возразить, командир отряда переинатов, и, слегка поклонившись, удалился исполнять приказ.

Глядя на удаляющего командира переинатов, жена правителя ощутила привычную тяжесть — а ведь планировала распрощаться с ней сегодня.

«Всё так, — думала она устало. — Мы рождаемся, чтобы умереть, и никто не в силах остановить это движение вперёд».

Эти слова она сказала сегодня утром и «деве пророчества», когда мимо них проносили последнее, двенадцатое, завернутое в саван тельце младенца, — это лучшие слова утешения, что смогла подобрать жена правителя для потомка своего врага, теперь уже круглой сироты, угрюмой девочки, чьё происхождение сомнительно с любой точки зрения, выродка, что прочат ей в невестки.

Девочка ничего не ответила ни словом, ни взглядом — лишь молча последовала за процессией, чтобы проводить свою семью в небытие.

«Замечательно, — усмехнулась тогда жена правителя, — Небула есть Небула. Он её растил, она — его продолжение. Даже если в будущем она будет показывать одни лишь добродетели, все должны держать в голове, что у неё гнилое нутро».

«Это хорошо, — успокаивала себя жена правителя, удовлетворенно глядя на головешки и развалины, оставшиеся от особняка, и вспоминая, как девочка не ответила ей. — Правитель не терпит дерзости».

День подходил к концу. Он не принёс долгожданного облегчения, но в целом долг перед правителем, собой и погибшими друзьями был исполнен, стоило поторопиться домой. Предстояло ещё много дел: нужно подготовить для «девы пророчества» комнату подальше от жилого крыла правящей семьи, и предупредить, чтобы особо к девочке не приближались, — на землях Небула всё-таки чума.

Нужно назначить встречу с советом Восьми, чтобы они поскорее убедились — перед ними никакая не «дева, что воспитает величайшего», Небула всех ввёл в заблуждение. Доказать это несложно: шансов на то, что она станет высокоуровневым магом нет — её отец был едва отличим от человека. К тому же девчонка почти не разговаривает — есть шанс, что перед советом Восьми она отмолчится и они сочтут её непригодной к обучению.

Надо подумать, куда её отправить когда все убедятся в обмане. Подальше, в горы, в бездетную семью. Деревенская жизнь, домик, огородик, никакого пророчества. Однако нужно сразу принять меры, чтобы детей у неё никогда не было: никаких отпрысков Небулы больше. И чтоб искушения вернуться к вопросу с пророчеством ни у кого не возникло.

Надо, разумеется, найти настоящую деву.

Ну, и спланировать похороны на случай, если внучка Небулы всё-таки умрет в дороге, наверное, тоже стоило бы.

Глава 4. Что представляет собой переиначивание

— Поведайте нам, Адайль Небула, что представляет собой переиначивание?

Голос вопрошающего члена совета Восьми, сидящего на возвышении в тени, отразился от стен и гулко ушел под сводчатый купол. Маленькая кандидатка, стоящая посреди круга света в центре залы, нашла экзаменатора глазами и спокойно, без запинки ответила:

—

Переиначивание — это способ преобразования Мира с помощью лихора, сока священного древа, силы жизни, пронизывающей Мир. Человек, который обладает возможностью видеть лихор и перенаправлять его поток, становится переинатом. Управлять потоком лихора можно либо добавляя, либо отнимая лихор. Если переинат склонен добавлять лихор в поток, используя свои воспоминания и чувства — тогда его называют внутренним. Если же переинат охотнее отнимает лихор, находящийся вокруг: черпает его из чужих эмоций природных стихий, использует артефакты — тогда его называют внешним. Независимо от склонностей к управлению лихором, контролируют переинаты его одинаково — через специальные концентрирующие жесты и слова.

Экзаменатор довольно закивал головой. «И ей всего шесть».

— Можно ли этому обучиться? — наклонившись вперед, спросил другой экзаменатор.

Маленькая кандидатка столь же собранно ответствовала ему:

— Способности управлять лихором научиться нельзя — она врожденная. По той же причине внутренний переинат не сможет воспользоваться артефактом, а внешний — воспользоваться переклинанием, опираясь на свои эмоции: это как рыбе побежать за лебедем. А вот контролю лихора переинат обучиться обязан, потому что такого его предназначение.

Экзаменаторы удовлетворенно закивали головой.

— В чём опасность каждого из способов управления лихором? — любой член совета Возьми мудрейших хотел спросить о чем-то деву пророчества.

— Переинат пропускает лихор через тело, и поэтому переиначивание всегда имеет физиологический предел, — голос девочки был ровным, в меру громким, темп речи не был ни слишком медленным, ни слишком быстрым, она не запиналась. Руки лежали спокойно вдоль тела, свидетельствуя об её внутреннем спокойствии. Серые глаза во время ответа внимательно смотрели на того, кто задал вопрос: прямо и совершенно без страха. Не каждый взрослый вёл себя так спокойно, стоя в круге света перед советом Восьми. — Внутренний переинат больше чувствует, где его предел, потому как привыкает прислушивается к своему телу, ощущениям и чувствам: но от того есть риск, что инстинкт самосохранения не даст ему действовать тогда, когда действовать нужно. Внешний переинат же всегда нацелен на обстановку вокруг, поэтому рискует, наоборот, пропустить через себя слишком много лихора, больше, чем способно выдержать его тело.

— Превосходно, — послышался шепот со всех сторон.

Вопрошающий был удовлетворен ответом. Действительно, дева из пророчества — это нечто. Для девочки, тем более её происхождения, она весьма сообразительна и отлично держится. Настоящий уникум: хотелось поскорее посмотреть, на что она способна в плане управления лихором.

Для инициации она, конечно, ещё слишком мала: детей в принципе не инициируют до тех пор, пока они не научатся владеть своими эмоциями, ведь неконтролируемый лихор слишком опасен в первую очередь для них самих. А уж девочек и вовсе стараются инициировать после того, как их тело перестанет расти — всё-таки в первую очередь природа задумывала их для продолжения рода. Неизвестно, что там с переинатией, а детей рожать они уж точно должны мочь.

Девой пророчества же, надо полагать, никто рискнуть не посмеет — она та, кто взрастит величайшего, и никто в здравом уме не подвергнет её жизнь, а, значит, и жизнь будущего величайшего, опасности. Однако осваивать теоретическое обучение она может, и сейчас, разумеется, решается вопрос о том, кто будет до инициации наставником.

Быть наставником той, что должна взрастить величайшего — есть ли более амбициозная цель? И он, Второй из совета Восьми, намерен получить это право.

— Назовите известные вам виды переиначивания, дорогая? — Второй досадливо оглянулся: неужто немолодая Шестая тоже заинтересована? «Куда тебе, переинату исцеления, быть её наставником: ты едва ли сумела преодолеть барьер между четвертым и третьим уровнем!».

— Поскольку лихор движется лишь по естественным потокам, то существует переиначивание только структур, не имеющих постоянной формы: воды, воздуха, огня. Ими можно управлять как в природе, так и в человеческом теле — так работает исцеление. А так же поскольку переинаты управляют лихором в основном через эмоции, есть ещё переиначивание чувств, или, как принято говорить, чаяний.

Девочка отвечала развёрнуто, явно понимала, о чём говорит. «Превосходно!».

— Расскажете, Адайль, какие есть полярные проявления у каждого вида переиначивания?

Второй снисходительно хмыкнул. «Всё никак не угомонишься? Не светит тебе стать её наставницей. Ни за что».

— Исцеление минимально проявляется с пятого уровня, как способность почувствовать место дисбаланса лихора в теле, например, или полезность того или иного лекарственного растения. На первом, самом высшем уровне, внутренний переинат способен передать лихор своего тела больному для исцеления, а внешний — забрать у больного ощущение боли.

Второй злорадно покосился на Шестую: «Такое-то тебе точно не светит». Девочка тем временем продолжала:

— Переинатия чаяния, на начальном — шестом — уровне проявляется как способность управлять своим чувством: обычно каким-то одним. Далее эта способность только расширяется, без углубления: на первом уровне, например, проявляется как способность управлять этим чувством в тысяче человек одновременно.

«Твой дед не мог таким похвастать, — подумал Второй, — он и со своими-то чувствами едва управлялся: если и мог что-то блокировать, то разве что собственный здравый смысл… Лицом ты не в него уродилась, надеюсь, нравом тоже… Если так подумать, то и на мать не слишком похожа, хотя я и лица-то её не припомню… Стало быть, в отцовскую породу — поговаривают, он даже не был переинатом… Хотя, будь так, то ни о каком пророчестве бы речи не шло… С другой стороны, для чего жене правителя вводить в заблуждение совет Восьми…».

— Переиначивание огня, воды или воздуха полноценно проявляется с пятого уровня: как способность регулировать силу малого природного явления, — вторил размышлениям экзаменатора уверенный голос ребенка, — и далее — до первого уровня — отличается только масштабом, которым может управлять переинат. На шестом уровне переинат способен лишь чувствовать потоки, протекающие в огне, воздухе или воде: понимать, где они зарождаются и куда следуют.

— Умница, — услышал экзаменатор восторженный шепот Шестой, и забеспокоился: открыто конкурировать он не намеревался. Прямо перед заседанием, когда жена правителя давала отзыв о девочке, как о самой обыкновенной, никто особо брать её в ученицы не рвался. Наоборот, с Небулой, прилично всем надоевшим, никто не хотел иметь дел.

Теперь же ситуация кардинально поменялась: пока никто не торопился высказываться, но было ясно, как день — дева пророчества впечатлила каждого. Да только вот в чем штука: девочку, безусловно, блестяще готовили по теории — но будет ли она действительно способна к практике, если её отец — едва переинат?

— Вы всё правильно сказали, Адайль из рода Небула, — услышал экзаменатор голос с другой стороны. «Третий? Ещё один соперник?!». — Но отчего же вы утверждаете, что переинат исцеления способен почувствовать, обладает ли растение лечебными свойствами? Насколько мне известно, переинаты исцеления это не чувствуют, а просто напросто учат наизусть.

Повисла тишина. Девочка не спешила с ответом, глядя Третьему в глаза. Сердце Второго наполнилось снисхождением.

«Стушевалась? Не бойся, малышка, Третий — лишь сварливый старикашка, и просто хочет подловить тебя на тонком моменте. Никто из нас и не обратил бы внимания на твою эту оговорку, не принимай близко к сердцу…».

— Мама могла, — вдруг сказала девочка коротко, и в зале как будто резко похолодало. — Мама никогда не готовила отваров из трав, чьи лечебные свойства были слабы.

Пришла очередь помолчать экзаменаторов. Безусловно, всё, что она говорила, наносное: могла ли годовалая девочка помнить хоть что-то о матери? Могла ли сама дойти до тех причинно-следственных связей, которые высказывала? Конечно, нет: Небула, при всей своей докучливости, отлично готовил «деву пророчества» по теории.

Но именно ответ о матери показал истинную натуру стоящей перед ними: если бы она просто повторяла то, что учила по книгам, ценности в ней было бы немного. То, как она себя подавала, как держала удар, как не боялась высказать то, во что верит, — это лучшее, что сейчас, до инициации, она могла показать. Это было настоящее поведение той, «которая взрастит величайшего». Это нельзя привить. С этим нужно родиться.

Второй был в восторге. Непременно, непременно он должен заполучить себе такую ученицу: ради этого он жил и учился все эти годы — чтобы передать через неё знания величайшему. Да, непременно это должен быть лишь он…

— Превосходно, — услышал он голос Первого, и от неожиданности слегка растерялся. Первый в силу своих лет уже почти не разговаривал: в прошлый раз он размыкал уста года три назад, не меньше.

«Он хочет забрать себе деву пророчества в ученицы?! Нет, конечно же, по уровню это его право, однако же, чему он кого-то может уже научить, с его немощью?».

Тем временем, Первый неожиданно изрёк:

— Дитя, для нас будет честью считать тебя своей ученицей.

«Нас? Он выжил совсем из ума и о себе во множественном лице заговорил?».

— Действительно, — подхватил Третий. — Восемь дней недели, восемь мудрейших в Совете. Каждый из нас является лучшим в своём виде переиначивания, и мы будем рады передать тебе свои знания.

Вспыхнувшее было возмущение Второго мгновенно сменилось смирением. На самом деле это была отличная идея: чтобы сохранить Совет единым, проще было поделить девочку между всеми поровну, и передать ей знания из разных областей в равной степени. А после инициации, конечно, останется лишь один — тот, чья способность контролировать лихор будет схожа с её.

И всё же, было досадно.

«Хитрые шельмы, — думал про себя Второй, оглядывая мудрейших коллег, радостно перешёптывающихся. — Признайте, что алкаете обучать величайшего её устами. Я-то понял, я всё про вас знаю».

Улыбаясь, он попрощался с остальными, и вышел в коридор. Первый только что передал волю Совета жене правителя: Второй мельком отметил, как та изменилась в лице — как если бы она построила дом на берегу реки, и ей объявили, что его смыло. Очевидно, ажиотаж, вызванный будущей невесткой в совете Восьми её не обрадовал.

Раньше, пока девочку скрывали в северных холмах, причина враждебного отношения к ней жены правителя была понятна: ходили слухи, что внучка Небула — внебрачный ребёнок правителя, не зря же он её членом правящей семьи назначил. Но сейчас, когда дитя перед глазами, всем очевидно, что это — неправда, что отец девы пророчества явно кто-то другой, с земель внешних переинатов. Тёмные волосы, серые глаза, бледная кожа, общая холодность — такое тут встретишь редко, она явно унаследовала их от кого-то оттуда.

«Узнать бы ещё, какой именно вид переиначивания она взяла от отца… — досадовал про себя Второй. — Ясно, как день, что переинат чаяния или исцеления в её лице никому не нужен: посему каждый из Совета будет её тестировать, пытаться утащить её на свою сторону. Возможно, даже попытаться инициировать до срока. И раз так, — решимость переполнила Второго, — я должен опередить их всех».

Глава 5. Решение мальчика

С хмурого серого неба сыпал мелкий колючий снег, скатывался в небольшие кучки на скованной ночным морозом земле, — а лучше бы был мягким, пушистым и сделал всё вокруг белоснежным: ей так нравилось. За спиной мялась огромная толпа, морозный воздух над которой клубился от гула перешептываний и пересудов — а лучше б молчали: она не терпела такого. Перед прекрасным саваном стояли трое: отец, сын и девочка — а лучше, если бы её не было. Отец настоял, чтобы Адайль присутствовала, как член семьи, но Эйтан знал, что мама предпочла бы не видеть её никогда.

«Не позволю, — звучал в голове шепот матери, — я не дам этому случиться!».

Она постоянно повторяла это про его, Эйтана из рода Импенетрабил, будущего великого, который должен изменить мир, женитьбу на Адайль из рода Небула, деве пророчества, которая взрастит величайшего. Мать повторяла слова отрицания сколько он себя помнил. Ровно столько же времени все остальные твердили ему обратное, что Адайль — его суженная, дарованная ему Миром. Лет до пяти Эйтан не сильно вникал в подробности и не понимал, отчего мама так сердится всякий раз, когда при ней об этом упоминают. Однако после того, как Адайль поселилась с ними и каждый день мелькала перед глазами, и его тоже стала тяготить эта предрешенность.

Он вспомнил день, когда впервые встретился со своей невестой — это было здесь же, на этом самом месте, в первый день осени. Адайль прибывала издалека, из северных холмов, — Эйтана, который никогда не был за пределами поместья, возможность расспросить её о таком долгом путешествии чрезвычайно будоражила. Волновал и факт, что она стала целой главой семьи: Эйтану, каждый день видевшему глав семей, которые, разумеется, были взрослыми мужчинами, было ужасно интересно увидеть девочку-главу.

Он вспомнил, как стоял рядом с мамой, когда открывалась дверь экипажа, привезшего Адайль, как колотилось сердце от предвкушения встречи с «девой пророчества»: на целом свете только у них двоих было пророчество! Вспомнил, как волновался, и повторял про себя слова приветствия: «Меня зовут Эйтан Импенетрабил, и у меня тоже есть пророчество: я стану великим…».

Он вспомнил, как радостное возбуждение развеялось как дым, когда внезапно отец шагнул вперёд и подхватил гостью на руки.

— С прибытием, малышка, — тихим голосом, полным нежности, произнес отец, прижав незнакомую девочку к груди. — Добро пожаловать домой!

Эйтан вспомнил, как мама, затравленно оглядываясь, просила отпустить девочку и в ужасе шептала что-то про чуму на землях Небула, как слуги перешептывались, восхищаясь благородством правителя и миловидностью внучки подлого Небулы. Эйтан же был полон горечи: резко пропало желание с ней любезничать, потому что, во-первых, это был его, Эйтана, дом, а вовсе не её. А во-вторых, Эйтан не помнил, когда в последний раз отец так сильно обнимал бы его самого.

Снег продолжал порошить и скатываться в складках савана, под которым покоилась мама. Эйтану хотелось протянуть руку и смахнуть снег, но он не смел нарушить церемониал перед всеми этими людьми: мама бы хотела, чтобы он был сильным и вёл себя, как будущий великий.

Шепотки за спиной продолжали раздражать. Хотя то, что столько людей собралось — неудивительно. Маму все очень любили: она была мудрой, нежной и доброй. До болезни она была очень красива: в детстве Эйтану казалось, что мамины волосы сотканы из лунного света, а глаза сияют золотом потому, что мама проглотила солнце. Солнце было на гербе её дома, и она была похожа на него: её руки всегда были тёплыми, объятия — нежными, улыбка — ласковой. Она со всеми была приветлива и добра…

В голове мелькнуло:

«Вы считаете это достойным поведением девы пророчества, Адайль Небула?».

Эйтан, смутившись, кинул взгляд на идущую рядом с правителем Адайль. Кровь бросилась ему в лицо: почему сейчас вдруг ему припомнилось это?..

Эйтан с Адайль, — семи лет, может, около восьми — подрались по какому-то пустячному поводу: выясняли, чье пророчество могущественнее, может быть, или какой вид переиначивания более необходим. Их быстро разняли, потому что особо и драться-то было не за что, и они уже было помирились, как внезапно над их головами прогремел ледяной голос:

— Вы считаете это достойным поведением девы пророчества, Адайль Небула?

Мама строго смотрела на них сверху-вниз. Маленький Эйтан сжался, ожидая своей очереди на трёпку, но услышал лишь:

— А не отвечать своему правителю, видимо, считаете привилегией главы рода Небула? Кто же, скажите на милость, дал вам такое разрешение?

Эйтану врезался в память этот момент, потому что уже тогда понимал, что маленькая Адайль (довольно сильная для девчонки, но, всё же, девчонка) по факту была главой рода переинатов только на словах, ведь никакого рода больше не было. И стыдить этим её — растрёпанную, с порванным рукавом, с пунцовым, опущенным лицом — было несправедливо.

Мама со всеми была приветлива и добра, но никогда — с девой пророчества.

Эйтан вновь покосился на Адайль, шагающую рядом с его отцом. Она подросла, естественно, с тех пор: ей уже десять, — но он по-прежнему не видел перед собой главу рода. То ли из-за того, что она всё ещё не взрослая, то ли из-за того, что она ещё не переинат, то ли из-за того, что она — девочка…

То ли из-за того, что все чаще называли её его невестой, чем главой рода: и сам род Небула прервётся, как только она станет Импенетрабил. Но все же, от чего мама так не любила её?..

«Не позволю! — снова всплыл в памяти голос матери, но слабый, такой, как бы в последнее время. — Ни за что не позволю!».

Когда мама заболела, Эйтан навещал её так часто, как мог. Она всегда ласково журила его, что он пропускает занятия, но никогда не прогоняла. Поначалу Эйтан надеялся, что она скоро поправится и все будет как прежде. Но проходили недели, потом — месяцы, маме становилось все хуже, и в сердце начинало закрадываться отчаяние. Переинаты исцеления третьего уровня сменились переинатами второго, а затем — и первого: и когда не помогли и они, стало ясно, что маму не спасти. В её спальне отныне всегда царил полумрак, и в воздухе пахло лекарственными отварами и благовониями. Иногда она просила посадить её к окну, и могла даже выпить с Этаном чаю, но в последнее время у неё не было сил даже подняться с постели.

Маме было больно, она страдала, сколько бы ни пыталась скрыть боль за улыбкой, — и Эйтану было тошно от этого. Он демонстрировал ей, чему научился, рассказывал, с кем увиделся и чем занимался, что ему сказал правитель и какое мнение он высказал отцу — но это всё, на что он был способен. Мама умирала, и никто не был в силах ей помочь.

«Мы рождаемся, чтобы умереть, и никто не в силах остановить это движение вперёд», — это повторяла она часто в последнее время, и каждый раз разбивал Эйтану сердце.

Ветер бил в лицо, снег попал в глаза, но Эйтан не смел поднять руку, чтобы утереть слезы: он должен быть сильным, должен показать, что он — будущий великий, что изменит мир. Мама бы этого хотела.

Мама всегда гордилась им, поэтому он должен быть достоин этой гордости. Мама всегда хотела, чтобы Эйтан стал великим и исполнил своё предназначение. А ещё всегда очень хотела, чтобы он не женился на Адайль.

«Я не дам этому случиться!».

Эйтан снова взглянул на девочку, лицо которой было скрыто под вуалью.

«Почему мама так этого не хотела?».

Не то чтобы сам Эйтан горел желанием жениться на Адайль, вовсе нет. Не сказать, что она особо ему нравилась, или что ему вообще кто-то бы в таком плане интересен. Неправдой было бы сказать, что Адайль проявляла бы какие-то особые чувства к Эйтану. При необходимости они неплохо общались, но просто так общества друг друга не искали. Да и зачем? Всё же ясно — она всегда тут, рядом; она суждена ему и никуда отсюда не денется.

Всем, и Эйтану прежде всего, было ясно: между ним и Адайль определенно была прочная связь, за пределом обычных, человеческих. У них общий дом, прошлое, настоящее и, очевидно, будущее — это решил Мир задолго до их рождения, и вряд ли кто-то был способен этот факт изменить. С этим можно было лишь смириться.

И тут Эйтана, не отрывающего взгляд от савана матери, осенило: смирение — это не то, чего хочется на долгие годы до самой смерти. От одной мысли об этом становилось крайне тоскливо. Это совсем не то чувство, что хотелось бы испытывать всю жизнь.

Вот, наверное, чего не хотела мама. Она была доброй, нежной и мудрой, и желала всем счастья. Мама хотела, чтобы Эйтан был счастлив, а смирение вряд ли можно считать счастьем.

«В таком случае, — Эйтан перевел взгляд от савана матери на Адайль, — я должен радоваться как можно больше до момента, когда назову тебя своей женой».

«А ещё лучше найти способ не дать этому случиться».

Глава 6. Чаепитие по-семейному

Уверенный, стремительный шаг, прямая осанка, почти ощутимое поле силы и благородства — узнать Эйтана Импенетрабил, наследника правящего рода, будущего великого, который изменит мир, можно издалека. Сейчас ему шестнадцатый год, он переинат воды уже четвертого уровня, но, не смотря на юный возраст, давно приобщен к управлению — по одному из таких дел он как раз сейчас направлялся на аудиенцию к отцу.

— Ваша Совершенная Непроницаемость, — насмешливо-почтительно поклонился ожидавший его в коридоре Йован Солар: двоюродный брат, друг и ближайший помощник. Лишь ему одному было позволено так иронично обращаться с фамилией правителей.

— Солнце на горизонте, — в той же манере отозвался Эйтан, улыбаясь. Он был глубоко счастлив, что Йован, наконец, вернулся в столицу, так же достигнув четвертого уровня в управлении воздухом, — без него тут было крайне скучно.

Солнце — символ семьи Солар — подходило Йовану как нельзя лучше. Мать Йована была сестрой и наперсницей жены правителя, поэтому Йован и Эйтан до шести лет росли вместе, в столице. Из-за того, что у них было одно на двоих детство, радости, тайны и шалости, они были близки, как родные братья, и невероятно дружны.

Несмотря на то, что их матери, родные сёстры, были похожи, как розы с одного куста, Эйтан и Йован были разными, как молоко и масло. Эйтан, как все переинаты воды, был чуть выше среднего роста, стройным, основательным, и в правителя удался жгучим брюнетом с ясными серо-сиреневыми глазами. Семнадцатилетний Йован же был как все переинаты воздуха — высоким, стройным, гибким, — с мягкой копной платиновых волос и золотыми глазами, унаследованными от матери. Но оба они были крайне хороши собой, и, ко всему прочему, молоды, амбициозны, образованы и полны энергии, — а посему являлись предметом тайных мечтаний столичных девушек, хоть никогда и не проявляли к этому интереса.

До любви ли, когда есть более важные дела?

Сейчас, например, они направлялись на аудиенцию к правителю, чтобы доложить о ситуации с засухой на западных землях — но путь им преградил помощник правителя.

— Ас Импенетрабил, ас Солар, — поприветствовал он их с поклоном по деловому статусу, потому что оба они были в первую очередь переинатами, и лишь потом — выходцами благородных семей. — Сожалею, но у правителя ещё не окончилась аудиенция.

— Понял, — кивнул Эйтан, довольный обращением «ас» к себе. Отец нечасто задерживал посетителей, значит, дело чрезвычайно важное. — Сколько примерно нужно будет времени?..

— Предполагаю, к обеду закончат, ас Импенетрабил, — ответствовал с поклоном помощник правителя.

— Хорошо, — кивнул Эйтан, напуская на себя важный вид. — Не пускай к отцу никого больше, у нас будет срочный доклад, — распорядился он и повернулся к другу. — Идём, пройдёмся пока.

Приятно было находиться в прохладе столичного парка — по сравнению с жарой, стоящей на западных землях, лето в столице было невероятно приятным. Увиденное на западе вызывало сильное беспокойство: за всю весну не выпало ни одного дождя, урожай едва пробился на полях — если так продлится и дальше, вслед за засухой придёт голод. Конечно, нужно подстраховаться и попробовать спланировать перераспределение урожая других земель, но сейчас приоритетнее что-то предпринять для наполнения водой западных земель.

Обсуждая увиденное на западе, Эйтан и Йован шли по дорожке личного парка правящей семьи: зелень буйствовала, цветы благоухали — и этот контраст заставлял Эйтана испытывать укол вины. Конечно, он не может управлять погодой, но то, что здесь сейчас вхолостую распустились цветы, а там — на западе — не могут пробиться побеги хлеба, казалось ему крайне несправедливым. Ему вспоминались измождённые, недоверчивые лица, недовольно отмахивающиеся от разговоров землепашцы, не верящие, что сделать что-то можно, повторяющие, «так бывает» да «на всё воля Мира»…

Эйтан чувствовал тяжесть в груди. Он должен, обязан что-то сделать для людей тех земель…

От этих тяжёлых дум его отвлёк низкий мужской смех. В один миг Эйтан с раздражением подумал было, что сейчас смеяться кощунственно, но в то же время этот смех вызвал в нём давно забытую, утраченную радость.

С изумлением Эйтан осознал, что слышит не просто смех, а смех отца: после смерти матери Эйтан ни разу не видел отца даже улыбающимся. А тут — искренний, заливистый смех.

— Мне кажется? — изумленно спросил Эйтан у Йована.

— Не думаю, — покачал головой друг. — Это голос правителя.

«Отец? Здесь, в личном парке, принимает кого-то? Никогда не слышал о подобном!».

Эйтан зашагал быстрее, и вскоре убедился — уши его не обманули.

Посреди пышно цветущих кустов, в белой беседке, был накрыт столик с чаем и угощениями. Чаёвничали окруженные солнечным светом и благоуханием цветов, правитель, и, сидящая спиной к Эйтану и Йовану, рассмешившая правителя Адайль Небула.

Что-то кольнуло в груди у Эйтана от этой картины. То ли потому, что раньше отец проводил так время только с мамой, то ли потому что «важная аудиенция», ради которой был отложен разговор о засухе на западных землях, оказалась простой болтовнёй, то ли потому, что отец ни разу не приглашал его на такую неформальную встречу.

Слегка раздосадованный, Эйтан резко шагнул вперёд. Йован попытался его удержать, но воззвать друга к голосу разума у него не вышло.

— Отец, — холодно поприветствовал правителя Эйтан, и, бросив упрекающий в легкомысленном поведении взгляд на невесту, легким поклоном поприветствовал и её, тут же оборотившись к правителю. — Мне нужно срочно поговорить с вами.

— Тебе нужно срочно получить урок манер, — огорченно вздохнул правитель, и лицо его, до этого мига озарённое улыбкой, снова стало привычным Эйтану — сосредоточенным и хмурым. — Прости, Ада, мой сын был не таким хорошим учеником, как ты.

Кровь бросилась в лицо Эйтану: он не хотел быть отчитанным за такой пустяк, особенно перед Йованом и тем более, перед Адайль. Но это была его ошибка — и сердиться на отца он не мог.

— Правитель, — Йован попытался переключить внимание на себя, приветствуя всех должным образом, — глава Небула, — он коснулся лбом тыльной стороны кисти руки Адайль, — разрешите прервать вас: положение дел в западных землях действительно чрезвычайное.

— Приветствую, Йован Солар, — отозвался правитель, подавая знак, чтобы подали ещё две чайные пары и стулья, — благодарю за тяжелый труд. Присаживайтесь, я готов выслушать ваш доклад.

Проследив взгляд Эйтана, правитель предупредил вопрос:

— Адайль останется и выслушает вас вместе со мной. Хочу напомнить тебе, что пока тебя не было, глава Небула исполняла твои обязанности.

«Какие ещё обязанности!..», — с раздражением подумал Эйтан, но, памятуя, что уже получил выговор, вовремя сдержался. В конце концов, не имело значения, тут она или нет, — решение будет за правителем. Нужно грамотно донести всю информацию — вот и всё.

— На западных землях за всю весну не выпало ни одного дождя, — спокойно, убедительно изложить все факты. — Зима была многоснежной, и это позволило засеять поля — но без дождей побеги едва могут пробиться. Как показывают наблюдения, дождей нет ни с одной подветренной стороны — ни с земель западнее, ни с земель севернее, — докладывал Эйтан, обретая уверенность в голосе с каждым высказанным фактом.

— В некоторых поселениях ситуация ещё хуже — там пересохли колодцы, потому что были накопительными дождевыми, а не подземными. Людям приходится добывать сок деревьев, чтобы хоть как-то обеспечить себе физиологическое существование. Там начинают разгораться эпидемии, — вторил ему Йован.

— Реки сильно обмельчали, наполнить ирригационную систему ими не получится, — вдохновенно докладывал Эйтан, ощущая на себе пристальный взгляд отца, понимая, что тот его внимательно слушает. — Поэтому я думаю, что нужно собрать отряд переинатов воды, и вывести на поверхность скрытые подземные источники.

Столько раз они с Йованом обсуждали варианты решения, пока возвращались в столицу, и столько раз сходились на одном и том же, что Эйтан был абсолютно уверен в своем решении: и произнёс его с гордостью.

Отец обдумывал его предложение, как вдруг:

— Но если их вывести…

Под взглядом Эйтана Адайль мгновенно осеклась и замолчала.

— Говори, Ада, — раздался голос правителя.

Она ответила, смотря только на него:

— Скрытые источники воды — это либо грунтовые воды, которых из-за отсутствия дождей почти не будет, либо подземные озёра и реки, которые проходят так глубоко, что люди сами не сумели найти и вывести их на поверхность, — Адайль осмелела, говорила всё быстрее, и её взгляд начал перемещаться между всеми тремя собеседниками. — Если вывести наружу грунтовые воды, которые сохранились от таяния снега, это не спасёт ситуацию в целом, а в одном конкретном месте сделает её просто катастрофической. К тому же, бездумное вмешательство в систему подземных вод может привести к тому, что некоторые обмелевшие реки, питающиеся сейчас из этих источников, и вовсе пересохнут. Да и многие подземные источники воды минерализованы, и не подойдут для применения в поливе растений…

Эйтан был согласен с каждым её словом, и от того досада его только росла. Он был уверен в своем решении, уже мысленно подобрал кандидатов в свой отряд из переинатов воды, наметил план, в какие территории отправиться в первую очередь — и поэтому не мог просто так отказаться от своего плана.

— Переинаты воды, которых я возьму с собой, — ответил ей Эйтан, — способны почувствовать водную систему в целом, и мы найдём источники, вывод которых будет полезен и не навредит.

— Не сомневаюсь, — вдруг снова подала голос Адайль. «Зачем она продолжает? Почему она просто не согласится со мной?!». — Но вывод воды на поверхность — довольно сложное задание, потому что неизвестно, с какой глубины нужно будет вести…

— Это не так сложно для переината воды третьего уровня и выше… — Эйтан понимал, что, вероятнее всего, источники воды будут располагаться очень глубоко, и найти их, а тем более вывести на поверхность будет крайне тяжело — но перед глазами у него стояли измождённые лица людей с западных земель. Эти люди будут голодать, если этого не сделать — поэтому он обязан это суметь!

—

Использовать такое количество лихора будет очень сложно!.. — не унималась Адайль. Такого сопротивления раздраженный Эйтан стерпеть не мог, и перебил её.

— Ну, для тебя-то конечно! — зло фыркнул он, и моментально пожалел об этом.

Адайль Небула, его невеста, вздрогнув всем телом, оцепенела, как от пощёчины. В свои шестнадцать она не была инициирована, хотя и обучалась членами совета Восьми. Опасались ли за неё как «деву пророчества», опасались ли обнаружить, что она — слабейший переинат, потому как отец её был переинатом низшего уровня, — неважно. Со стороны Эйтана было подло упрекать её в том, на что она никак не могла повлиять. Он уже открыл было рот, чтобы принести извинения, как…

— Эйтан Импенетрабил! — гневно взревел правитель, заставив всех вокруг съежиться. — Как смеет будущий великий вести себя подобным образом?! — Дальше правитель говорил тише, но от этого не менее угрожающе. — Если ты желаешь стать великим правителем, запомни главный урок: выслушай мнение окружающих, чтобы составить своё собственное! Правитель, полагающийся только на свои мысли, будет ошибаться чаще, чем правитель, желающий увидеть взгляд со стороны. — Тон правителя стал менее грозным, и, сдвинутые в гневе брови разошлись: похоже, буря миновала. — Ты не согласен с тем, что говорит Адайль?

— Согласен, — пролепетал Эйтан. От отцовской силы, смыкающейся над его головой, было тяжело дышать.

— Она где-то ошиблась в своих рассуждениях?

— Нет, — прошептал Эйтан. Было горько признавать, но это правда.

Мечты о том, как он, Эйтан, станет великим повелителем воды и спасет западные земли от голодной смерти, пошли прахом. План, разрабатываемый столько времени, оказался с изъяном, закравшимся с самого начала. Обиднее всего было, что ошибку заметил не другой переинат воды, а обычная девушка, изучающая мир, не сходя с места. Ей даже ехать никуда не надо было.

— Что ты должен сказать? — отцовский гнев придавливал к полу.

«Откуда я знаю?» — хотелось спросить Эйтану. Он понятия не имел, что успокоит отца.

— Прости, — прошептал Эйтан скатерти.

— Когда признаёшь ошибку, признавай её лицом к лицу, как мужчина! — рыкнул отец.

Не так представлял себе Эйтан эту аудиенцию. Нужно было просто дождаться, пока отец допьёт чай в саду, и сказать всё без неё.

— Прости, — Эйтан набрался сил и смотрел в лицо Адайль. Стыд за мальчишество, стыд за своё поведение, стыд за то, что он плохо продумал решение, стыд за то, что подвел людей запада — все наполнило его жгучей ненавистью к этой ситуации. — Я был неправ, — процедил он сжирающий изнутри факт.

«Но лучше б ты молчала!».

При взгляде на Адайль Эйтана брала досада: она выглядела так, словно отцовская сила на неё не действовала. Как получилось, что он, пробывший на западных землях две недели, купающийся в пыли и неверии людей, оказался неправ, а она оказалась права, не сходя с места, не видя ужасов, творящихся там? Страсть как захотелось утянуть её за собой в эту яму.

— Что ты предложишь? — спросил Эйтан, рискуя снова получить трёпку за язвительный тон. Сердце колотилось, кровь кинулась в лицо, но эта атака позволила ему почувствовать себя лучше: он словно бы воспарил, хотя секунду назад пламя стыда сжирало его.

И, к огромному удивлению, правитель не думал его ругать: наоборот, внимательно смотрел на Адайль, ожидая ответа.

«Так-то!» — ликовал Эйтан. Хоть в чем-то он может поступить, как правитель: ставить на место критиков тоже нужно уметь.

— Думаю, — после паузы ответила Адайль, — нужно найти причину отсутствия дождей.

Никто за столом не отреагировал, поэтому она зачастила:

— Дожди формируются в воздушных потоках, которые примерно всегда одинаковы. Если дожди отсутствуют, это значит либо что пересох основной источник — море, что невозможно, — она начала загибать пальцы, что, в общем-то, тоже было признаком отсутствия манер, но на это никто не обращал внимания, — либо изменился рельеф территории, что тоже маловероятно, либо дожди проливаются где-то ещё. Нужно проследовать по пути воздушного потока, и проследить, что происходит.

За столом по-прежнему была тишина, поэтому она затараторила ещё быстрее:

— Воздушные потоки, в отличие от подземных источников, не скрыты ничем: и чтобы проследить их, достаточно нескольких переинатов на разных территориях — можно даже шестого-пятого уровней, лишь бы чувствовали движение потоков воздуха…

Внезапно правитель со всех силы стукнул по столу так, что запрыгали чашки и блюдца, и в голос расхохотался.

— Прекрасно! — повторял он в промежутках между раскатами хохота. — Просто прекрасно!

Эйтан и Йован сидели пораженные. Действительно, об этом они как-то не догадались подумать. Такое решение было и проще, и дешевле, и имело более гарантированный результат.

— Что ж, — отсмеявшись, правитель перегнулся через столик и взял Адайль за кончики пальцев, — ты это придумала — тебе и реализовывать! — Адайль, смело глядевшая в лицо правителю, лишь коротко кивнула.

Правитель откинулся на спинку стула с невероятно довольным видом.

— Любые средства, любые ресурсы — бери, что хочешь, но результат должен быть получен через две недели. Иначе урожая западные земли не получат и начнётся голод.

Адайль снова коротко кивнула. Эйтан почувствовал раздражение: послушно кивает, как будто сделать всё это будет так просто! Ему, Эйтану, возражала, но в плане у неё самой как будто дыр нет! И кому эти дыры залатывать придётся? Конечно же Эйтану — возить её, показывать, кому помочь в первую очередь, кто может подождать…

— Сперва нужно будет… — повернулся он к Адайль, чтобы пояснить, с чего начать, как вдруг услышал голос правителя:

— Э, нет, многоуважаемый ас воды. Ты больше не участвуешь.

Эйтан не поверил своим ушам.

— Твоя принадлежность к переинатам воды уже вывела на решение, и мы его, помнится, не приняли, — отец над ним издевался, выдавая наказание за поучение. Как будто речь шла о не сделанной домашней работе, а не об угрозе голода в целом регионе. — Так что ты остаешься здесь, и переключаешься на другое задание.

Другое задание! Западные земли на грани катастрофы, а отец предлагает ему остаться в мирной столице и заняться рутинной работой?!

— Отец, я должен поехать! — Эйтан поверить не мог, что отец не замечает очевидного. — Я там был, всё видел, и всё знаю! Тем землям нужно вмешательство переинатов, а она, — он указал на вставшую Адайль, — даже не переинат!

Второй раз за день Эйтан очутился на скользкой дорожке, но ему было всё равно. Западным землям нужна была сильная рука, там пригодится любая помощь, а чем может помочь Адайль? Будет всё критиковать и сыпать теориями?

Правитель на сей раз сдержался — и, с улыбкой, не предвещающей ничего хорошего, спокойно ответил:

— Чтобы руководить процессом, необязательно быть переинатом. Но ты прав, Аде потребуется помощник, который как раз в курсе всего происходящего, — он тепло, по-отечески, улыбнулся девушке. — Йован Солар, — Йован вздрогнул всем телом, услышав своё имя, — не согласитесь сопроводить Адайль Небула на западные земли? Вы же тоже, кажется, там были, — правитель перевёл взгляд на сына, и всем было ясно, что это — акт воспитания, — всё видели, всё знаете?

— Разумеется, — быстро, но как-то хрипло ответствовал Йован.

— К тому же, — обратился правитель к Йовану всё тем же наседающим тоном, но глядя исключительно на сына, — в плане Адайль фигурируют переинаты воздуха, а вы у нас, помнится, как раз такой переинат.

Это, конечно, в первую очередь был камень в огород Йована, который, будучи переинатом воздуха, не додумался предложить что-то иное в пику плану Эйтана. Но и Эйтан почувствовал, что был неправ: он, как будущий правитель, должен был посмотреть на проблему с нескольких сторон.

— Справедливо, — выдохнул Йован, покинув место злосчастного чаепития. — Я был слишком небрежен.

— Ерунда, — отозвался Эйтан. — Это я слишком был увлечен своей идеей и не был готов услышать ничего другого.

— Но она впечатляет, — с восхищением в голосе признал Йован.

— Да, вот только не сработало… — со вздохом ответил Эйтан.

— Я не об этом, — вдруг сказал Йован, останавливаясь и заглядывая Эйтану в глаза. — Эта твоя дева пророчества, — повел он головой в сторону беседки, — она хороша: придумать такое сходу, просто выслушав наш доклад. Хотя да, предложенный ей план несовершенен… Придётся постараться, чтобы её идея воплотилась.

Положа руку на сердце, Эйтан по-прежнему был убежден, что его идея с выведением источников была бы полезнее. Неприятно было, что друг, столь долго его поддерживавший, с легкостью переметнулся на другую сторону. Ещё неприятнее было от того, что он выбрал сторону именно Адайль: если бы это был бы кто-то более авторитетный и знающий, бывавший где-то за пределами дворца, было бы не так обидно.

— Что ж, постарайся! — с едва скрываемым раздражением, благословил его Эйтан. — Непременно помогай ей во всём!

И зло зашагал прочь: подальше от этой смущающей ситуации, где он проиграл той, что должна бы, по идее, его во всём поддерживать. Мужчина даёт силу, а женщина — лишь форму! Так почему она?..

В который раз Эйтан убедился, что будущее, которое ему придётся разделить с ней, будет нелёгким. От этого становилось крайне тоскливо и безрадостно.

Глава 7. Драгоценная дева пророчества

Как-то раз, во время задушевных вечерних бесед, Эйтан разоткровенничался и посетовал, что правитель слишком сильно печётся о деве пророчества. «О родном сыне никогда так не заботился».

Тогда Йован счёл это преувеличением, однако теперь был склонен с этим утверждением согласиться: прямо сейчас, перед всем цветом столицы, собранным проводить экспедицию на западные земли, правитель внутренних переинатов накладывал на Адайль Небула, возглавляющую операцию, Королевскую Печать.

Это переклинание столь мощное, требует такого контроля лихора, что применяют его лишь в исключительных случаях. Представить, что в предстоящей экспедиции с главой рода Небула может случиться что-то отдалённо похожее на то, от чего эта Печать защищает, было весьма сложно: Королевская Печать блокирует действие любых переклинаний, подавляет любое переиначивание, которое по уровню меньше, чем уровень автора Печати. В данном случае нанести хоть какой-то урон переиначиванием Айдаль Небула мог разве что правитель внешних переинатов.

Вторая причина, по которой переклинание это столь редко употребляют в том, что переинат, на которого накладывают Печать, становится неспособен провести лихор через своё тело, то есть фактически становится бесполезным. Однако в случае главы рода Небула это не играет роли: обучаясь у совета Восьми, она так и не стала «асом Небула» — её ещё даже не инициировали. Вроде как все ждут, пока она окончательно вырастет, однако Йован, чья мать была инициирована в двенадцать, в том же возрасте, что и он с Эйтаном, склонялся к мысли об иной причине промедления. Вероятнее всего, члены совета Восьми опасались обнаружить в ней, дочери внешних переинатов, внешнего, а не внутреннего, как полагалось бы невесте будущего великого правителя внутренних, переината.

В то, что дева пророчества рождена от простого человека, Йован не верил, ведь действие Королевской Печати на неё ощутилось сразу: до этого он, как переинат четвертого уровня, ощущал, что она способна лихор пропускать. Теперь же, когда на ней стояла защита высшего уровня, он видел в ней обычного человека — не ощущал и следа лихора.

«Поразительно, — восхитился Йован столь мощной и столь же бесполезной в данном случае защите. — Когда-нибудь стоит этому научиться».

«Теоретически, — прикидывал он, — поставить Королевскую Печать, рискнув здоровьем, могу и я. Однако переинаты третьего и выше уровня легко её преодолеют, так что особого толку от моей Печати не будет».

Защитные переклинания работают так же, как и оборонные: переинаты четвёртого уровня легко одолевают переинатов пятого и шестого уровней, но не могут побороть лихор третьего, второго и первого порядка. Слабый переинат может даже не понять, что перед ним переинат более высокого порядка — будет ощущать его как обычного человека.

Исключение составляют члены правящей семьи: их лихор имеет особое свойство, открытое всем переинатам — на то они и правящие. Лихор правящей семьи оказывает довлеющее действие — рядом с Эйтаном Йован мог находиться спокойно лишь потому, что они были оба четвёртого уровня, лихор правителя же оказывал на Йована угнетающее действие, особенно тот, который был на вчерашнем чаепитии.

«Запомни, — наставляла Йована мать, перед тем, как он оправился в столицу в качестве помощника Эйтана, — ни за что не вмешивайся во внутрисемейные склоки. Ты по натуре миротворец, не выносишь конфликтов и постараешься всё замять, но никогда — слышишь? — никогда не пытайся провернуть это на правителе и Эйтане. Они забудут обо всём и помирятся, но тебя, стоящего между ними, сметёт волной гнева — никто и не заметит. Поэтому, пожалуйста, сын, в такие моменты заляг на дно?».

«Попробуй тут побыть миротворцем и хоть что-то сказать, — горько ухмыльнулся Йован. — Даже вдохнуть не мог, не то, что слово вставить».

Его взгляд снова наткнулся на невысокую, окруженную переинатами, Айдаль Небула, отдававшую последние распоряжения членам экспедиции.

«Интересно, — подумалось ему, — если мне, переинату четвёртого уровня, вчера было тяжело дышать от ауры правителя, то как это перенесла неинициированная она?..».

— Йован Солар!

Каждый раз, слыша своё имя из уст правителя, Йован хотел почему-то начать оправдываться.

— Да, правитель?

— Доверяю тебе защиту главы рода Небула. Как видишь, теперь она неуязвима для переклинаний, но от физических атак Королевская Печать не защищает. Поручаю тебе эту заботу: справишься?

Правитель вроде как спрашивал мнение Йована, но тоном, не терпящим отрицательных ответов и сомнений в своих силах.

— Безусловно! — воссиял ответной улыбкой Йован, покрываясь холодным потом. Слишком сильно давил лихор правителя на него в тот момент.

«Глава рода Небула»? Курам на смех — никто её так не величал. Если правитель решил прибавить ей важности, мог бы назвать невестой Эйтана. Но от чего-то перед всеми так говорить не стал: хочет прибавить этой экспедицией Адайль собственного веса в обществе?

— Адайль не покидала стен этого дома с детства: надеюсь, ты вернёшь её в целости и сохранности, — сказали уста правителя, но лихор его говорил: «Если хоть что-то с ней случится, тебе тоже несдобровать». — Защищай её так же, как защищал бы моего сына, наследника правящей семьи.

— Разумеется, — Йован старался казаться беззаботным из последних сил, а сам думал: «Я ни разу не защищал его: Эйтан никогда не нуждался в защите, он мог сам за себя постоять». Но сказать такое правителю, разумеется, было бы смерти подобно.

Эйтан и Йован, объезжая западные земли, тряслись в повозках, наблюдая за положением дел. Отправляя в эту поездку Адайль Небула, правитель не пожалел двух переинатов воздуха первого уровня: столичного и на западных землях — они создали портал, в котором один за другим исчезали члены экспедиции — каждый в свою точку назначения.

Порталы открывали столь же редко, как и накладывали Королевские Печати: что за утро роскошеств. Один за другим в портале исчезали переинаты воздуха, отобранные для экспедиции. Йовану снова вспомнились слова Эйтана о том, что для Адайль правитель ничего не жалел.

«Что ж, — нашел светлую сторону и в этом Йован, — хоть разок в жизни порталом воспользуюсь!».

Но, едва он шагнул к нему, портал закрыли.

— Нет, Йован Солар, у вас будет другой способ путешествовать, — правитель сделал знак — и перед Йованом поставили плоские сандалии с очень длинной шнуровкой.

«Быть не может!..».

И тут-то ошарашенный Йован припомнил, что на Адайль Небула наложена Королевская Печать, и ни одно переклинание — в том числе портал — на ней не сработает. Посему правитель предлагал ему воспользоваться древним артефактом переинатов воздуха — перемещающей обувью. Настолько древним и архаичным, что принцип использования Йован знал лишь из детских сказок: вкладывать лихор в сандалии, и пытаться оказаться там, где хочется. Теоретически.

Держа в руках старые, изношенные и очевидно давно не использующиеся сандалии, Йован с надеждой думал: «Вы же шутите?».

Но, подняв глаза на Адайль Небула, и увидев, что она набрасывает на плечи походную котомку, понял, что всё серьёзно.

— С ума сойти!.. — простонал вполголоса Йован, но выбора у него не было: под пристальным наблюдением правителя он начал шнуровать сандалии поверх своей обуви.

— Чтоб через две недели была вот ровно здесь же! — приказал правитель Адайль ласковым голосом и с улыбкой добавил: — Не опаздывай!

Та, улыбнувшись в ответ, кивнула правителю, и запрыгнула на стопы Йована, спиной к нему. Сделала это естественно, будто так и надо, даже не спросясь: словно Йован был каким-то скакуном, а не переинатом четвертого уровня и родственником правящей семьи.

Было неожиданно и смущающе, хотя лицом к лицу было бы более неловко. Её котомка упиралась ему в живот. Весила Адайль как половозрелый кабан.

«А с виду и не скажешь!..» — подумал Йован, оглядывая стоящую на его ногах Адайль и думая, как бы ухватить её половчее, чтоб не свалилась.

— В целости и сохранности, Йован, — напомнил правитель вроде ласковым, но угрожающим тоном.

«Что за жизнь пошла!..». Йован жалел себя изо всех сил.

Он покрепче ухватил драгоценную деву за талию, притянул к себе. Глаза правителя нехорошо сверкнули, от чего Йован лишь мельком глянул на место на карте, куда указала Адайль, и поскорее шагнул в неизвестность.

Глава 8. Разговоры в потёмках

Сегодня они ночевали под открытым небом. Позавчера ещё он спал в своей тёплой постельке в столице, вчера пришлось ночевать в кроватях, от которых тянуло сыростью и плесенью, потому как это был единственный на пути, крошечный постоялый двор в глуши, но сегодня они уже достигли рубежа западных земель — и проскочили все близлежащие поселения. Сандалии забирали больше лихора, чем Йовану хотелось бы, да и отрегулировать шаг было не так-то просто — поэтому сегодня они заночуют тут: иначе завтра придётся идти только по земле.

Котомка Адайль тоже оказалась непростой: по всей видимости, соединённой с какой-то другой, оставшейся в столице. Применив немного лихора, Йован извлёк из неё огниво, две фляжки лимонной воды, свежий хлеб, вяленое мясо, пару красных яблок и пару плотных одеял.

«Правитель ничего для неё не жалеет…» — эти слова то и дело всплывали у Йована в голове последние два дня, припомнились и сейчас, при взгляде на всё это добро. Редкие артефакты, хранящиеся лишь в правящей семье, выданы в пользование какой-то Айдаль Небула. Если прибавить к этому Королевскую Печать, то слишком уж бросается в глаза разница в отношении правителя к Эйтану и его невесте, — явно в пользу последней.

«Даже портал ради неё открыли…» — не унималась отчасти детская досада по недоставшемуся чуду.

Но тут же, устыдившись такого поведения, Йован одёрнул себя.

«Всё из-за того, что действовать нужно было быстро». Трястись неделю в пути означало обречь западные земли на голод.

Йован удивлялся поспешности, с которой был реализован этот план. Идею Эйтана они обмозговывали неделю в обратном пути, и то он оказался далёк от идеала, а план Адайль, набросанный на колене, был приведён в действие за одну только ночь. Йована заботило количество работы, с которым придётся столкнуться по мере реализации: в такой спешке накладки в плане не заставят себя долго ждать. Поскольку Эйтана тут нет, разгребать последствия придётся ему одному. Он уже предвкушал, каким тоном правитель скажет: «Йован Солар…», — и начнёт его отчитывать.

Что ж, пятеро столичных и четверо местных переинатов воздуха должны уже разойтись по основным воздушным потокам западных земель, чтобы найти изменения, если они есть. Из пятерых столичных Йован знал лишь двоих: сестёр Немонтан — четвёртого и третьего уровня, и Лида Цивира, парня на границе пятого и четвёртого уровней — все трое были очень способными. Если бы Йовану предложили собрать команду переинатов воздуха, он тоже бы их выбрал. Вопрос в том, откуда Адайль знала этих ребят: или команду за неё собирал кто-то другой? Тогда, получается, план Адайль — не совсем её: нечестно…

Также через портал были направлены семь переинатов воды, которые должны были отправиться в обезвоженные поселения, про которые говорил Йован, чтобы попытаться решить там проблему с водой и предотвратить катастрофу. То, что Адайль использовала в своем плане часть плана Эйтана, казалось Йовану лицемерием. С другой стороны, если так подумать, бросить обезвоженные селения без помощи ещё на две недели было бы слишком жестоко.

Сама Адайль (с помощью Йована, естественно), направлялась по одному из наименее проходимых воздушных путей. Строго говоря, для простой разведки достаточно было одного Йована в артефактных сандалиях: он же всё-таки переинат воздуха, и смог бы найти препятствие (если оно существует) и один. Видимо, глава Небула, как и сказал правитель не покидавшая дворца, засиделась, и теперь просто путешествует таким оригинальным способом: ведь почувствовать изменения в воздушном потоке она никак не могла.

Хотя, справедливости ради, стоит отметить, что опасения Йована относительно избалованности Адайль не оправдались. Он ожидал, что придётся столкнуться с проблемами в пути: где остановиться, когда передохнуть, чем перекусить — девушке, оторванной от комфорта столичного дома, многое может понадобиться. Однако вон она, лежит по ту сторону костра, накрывшись одеялом, отужинавшая водой и хлебом. Ни вчера, ни сегодня он от неё не слышал ничего, кроме решения каких-то рабочих вопросов: с хозяином постоялого двора договаривалась она, расплатилась за еду на рынке — она, решает, в какую точку карты переместиться, а когда — пройтись пешком — тоже она. Ни одной жалобы на пыль, жару, несвежую одежду, жесткую постель или ночной холод — ни словом, ни взглядом, ни выражением лица. Удивительно.

«А почему интересно, — поймал себя на мысли Йован, — я сначала думаю о ней плохо, а потом пытаюсь оправдать?».

Хоть Йован и прожил в столице достаточно долго, с «девой пророчества» ни разу не пересекался. Она всегда жила в отдельном крыле, отдельно училась, отдельно обедала, отдельно гуляла. Иногда он видел её мельком в окне или издалека — но никогда с ней лично не разговаривал. И, оставшись сейчас один на один, Йован вынужден был отметить, что ничегошеньки о ней — живой, настоящей, — не знает.

Он много о ней слышал: от Эйтана, слуг, иных взрослых.

Круглая сирота с годовалого возраста. Рождена вне благословленного Миром брака. Мать — переинат исцеления, внешний, пятого уровня. Отец — слабый внешний переинат, или, по другим слухам, вовсе человек. Старый Небула не искал сбежавшую дочь, пока ему не доложили о ребёнке, родившемся в день, обозначенный в пророчестве: а вернулся из поисков с одной лишь внучкой. Пять лет растил девочку у себя, получив в дар от правителя все окрестные земли и крупные суммы на её содержание — на которые и возвёл целое поместье. Небула получил влияние, но воспользоваться им не успел — всю семью выкосила чума. После этого Адайль привезли в столицу и поселили в доме правителя. Её обучают члены совета Восьми, хотя инициации у неё не было. К ней ходили те же учителя, что были у них с Эйтаном — и все отзывались о ней хорошо, даже иногда ставили Эйтану и Йовану её в пример…

«Дева пророчества», — всплывало в голове у засыпающего Йована, — «Та, что взрастит величайшего», «невеста Эйтана», «Глава рода Небула».

Но сейчас перед собой он видел всего лишь девушку, ниже его на голову (когда она становилась ему на ступни, едва доставала до подбородка), с тёмными волосами, собранными в простую прическу (волосы тёмные, как у Эйтана, но отливают не синевой, а скорее серебром), кажущуюся худенькой (но весившей, как конь) и стройной (Йовану приходилось поддерживать её за талию, или за локоть, шагая: и то, и другое было вполне маленьким), в простом дорожном костюме без всяких украшений (пока они шли по земле, её легко было принять за здешнего жителя).

— Хотите что-то спросить, ас Солар?

Йован не сразу понял, что она к нему обращается: пока не встретился с пристальным взглядом серых глаз. Кровь прилила к лицу от смущения, но Йован решил не подавать вида:

— Отмечал про себя, — сказал он как можно более спокойно, — что вас можно легко принять за местного жителя.

В тлеющем свете костра её глаза отливали жидким серебром. Йовану показалось, что его замечание можно истолковать превратно: местные, с которыми они встречались, были сплошь люди — землепашцы да торговцы — переинату, пусть даже ещё не инициированному, пусть даже низкого происхождения, могло не понравиться такое сравнение.

— В том смысле, — поспешно добавил он, — что в вас нелегко распознать столичного переината.

Это прозвучало ещё хуже: Йован уже как будто бы намекал то ли на её низкое происхождение, то ли на отсутствие у неё силы.

— Я имею в виду, что вы совсем не похожи на переината…

«Из-за Королевской Печати!.. — Йован разволновался так сильно, что забыл договорить, глядя в это лицо, не выражающее эмоций. — Мирская небыть, и для чего я вообще завёл этот разговор?».

— Я поняла, — наконец, произнесла Адайль. — Что-то ещё?

Йован понял, что создал недопонимание, и что-то нужно с этим срочно сделать.

— Глава Небула, — поднялся он с земли и сел, чтобы вести разговор нормально, соблюдая манеры, — я не хотел вас обидеть. Я никоим образом не намекал на ваше происхождение, или возможность быть переинатом, или на ваш внешний облик. Всё, что я хотел выразить — это удивление от того, как хорошо вы подготовились к экспедиции в столь краткий срок.

К его удивлению, Адайль Небула тоже поднялась.

— Ас Солар, я не оскорбилась, — сердце Йована кольнула вина: непроницаемое лицо Адайль Небула, смотрящей через костёр, стало печальным. — Мне прекрасно известны и моё происхождение, и моя нынешняя невозможность владеть переиначиванием, и предел потенциала, который достался мне по рождению, — и ничего из этого я не стыжусь. Пусть я не столь многообещающа, но уверяю вас: приложу все усилия, чтобы претворить в жизнь то, для чего родилась.

Повисла пауза. После высокопарного извинения, и не менее высокопарного ответа хотелось немного сократить дистанцию, вернуться к простому, человеческому общению.

Йован смотрел на силуэт Адайль в тусклом мерцании костра, и тьму, ширящуюся вокруг неё. Ему вспомнилось, как детьми они с Эйтаном заочно соревновались с «девой пророчества»: радовались, что у них была инициация, а у неё — нет, радовались, переходя с уровня на уровень, что у неё до сих пор инициации не было. Вспомнилось, как они сторонились её, потому что её родители — внешние переинаты. Вспомнилось, как злорадствовали, что её не пускают на праздники наверняка потому, что поведение её настолько плохо, что выходить в люди ей запрещают…

Другой, маленький Йован смеялся над отстающей «девой пророчества», но перед сидящей тут взрослой Адайль Небула стыдно было нынешнему ему.

— Прости, Адайль, — от всего сердца сказал маленький Йован заочной «деве пророчества», устами семнадцатилетнего Йована. — Я был к тебе несправедлив.

«Всё это время, — Йован не мог заставить себя произнести это вслух: слишком стыдно признавать, что долгое время был неправ. — Всё это время я был к тебе несправедлив».

Адайль слегка удивилась — точнее сказать, насторожилась: пыталась найти подвох в этом внезапном откровении почти незнакомого ей Йована. Но сложно найти то, чего нет: и после затянувшегося молчания, она, наконец, грустно улыбнулась в ответ.

— Что поделаешь, — произнесла она, глядя в костер, и у парня отлегло от сердца: судя по тону он был прощен. Внезапно она подняла глаза, и перехватила его взгляд: — Йован.

Солидного, уважаемого переината воздуха четвертого уровня, аса Солара внезапно прошили теплые мурашки от изгиба едва скрываемой улыбки Адайль Небула, и тона, которым она назвала его по имени.

— Пока мы в экспедиции, тоже можешь называть меня коротким именем, — продолжала сидящая напротив Адайль с той же вредной ухмылочкой, — раз уж теперь мы на «ты».

Йовану вдруг стало очень жарко, хотя костер, наоборот, почти потух в ночи.

Глава 9. Котёл

Прошло пять дней с момента, как была отправлена спасательная экспедиция Адайль на западные земли. Все переинаты воздуха вернулись в точку сбора: башню переиначивания западных земель. А засуха как была, так и осталась.

Адайль до последнего надеялась, что будет хоть что-то. Но вчера вернулся последний переинат — у него тоже было всё в норме: это означало, что вся основа экспедиции, её теория, высказанная перед правителем, провалилась с оглушительным треском — а для западных земель это была гарантированная катастрофа. Нужен был новый план, и срочно — для этого она попросила собраться всех членов экспедиции в главном зале башни. Два десятка косых взглядов, гневное молчание или возмущенные перешептывания с кивком головы в свою сторону она ещё могла перетерпеть: был бы толк.

А толку не было. Каждый по второму кругу доложил о нормальной обстановке в своем секторе — и никаких идей. Все воздушные потоки в норме. Последний доклад — и повисла напряженная, упрекающая тишина. Никто не понимал, что дальше делать, и молча уставились на главу экспедиции, ожидая указаний по дальнейшим действиям. А никаких указаний у Адайль не было.

Ада склонилась над картой, собираясь с силами: ей нужно доложить правителю о полученных результатах. Нужно объяснить, что случилось, и насколько катастрофичны последствия её провала. Нужно было просить помощи: но какой?..

Ада смотрела прямо перед собой, но мысли метались у неё в голове, как перепуганные птицы. «Что я наделала?!». «Что теперь делать?». «Почему не сработало?». «Как всё исправить?». «За что мне все это?». «Что сказать им?». «Что сказать правителю?». «Почему так получилось?».

Конец ознакомительного фрагмента.