Вещи и судьбы. Истории из жизни

Ясна Малицкая

Сборник «Вещи и судьбы» – это рассказы, написанные группой авторов в рамках работы онлайн-клуба «Истории из жизни». Рассказы получились очень разные: есть где посмеяться, есть где всплакнуть над тяжёлой долей героев, есть чему поучиться, но все они живые, яркие и будут интересны широкому кругу читателей.

ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Лишь только опустилась ночь за окном, дом, весь день гудящий, словно пчелиный улей, успокоился и приготовился ко сну. Все обитатели разошлись по своим комнатам.

В детской безмятежно сопели курносыми носами трое ребятишек. Их мама, молодая ещё женщина, поправила одеяла, выключила ночник и вышла в спальню. Только сон не приходил к ней. Лежала рядом с заснувшим мужем и снова и снова переживала размолвку, которая произошла перед обедом.

Начиналось-то с пустяка: ударилась об угол буфета и тарелку с борщом для мужа разлила. Теперь то ли оправдывала себя, то ли корила: «Как день начался, так и пошёл кувырком! Оладьи с утра подгорели, младшая куклу потеряла, старший штаны на заборе разодрал. Да ещё этот буфет, пропади он пропадом!»

На кухне стоял, как и много лет до этого, старый буфет с потёртостями на лаковой поверхности, с треснувшим стеклом в верхней левой дверце, со скрипучими петлями. Никто уже не ведал, когда он появился в доме. Для всех он был частью дома, такой же, как крыша или стены.

Не одно поколение выросло рядом с ним. Он хранил семейную историю в своих недрах: и дореволюционные чёрно-белые фотокарточки, и пожелтевшие от времени подзоры, и потрепанный от частого перелистывания Псалтырь, и свёрнутые в трубочку перетянутые бечёвкой грамоты за ударный труд. И прочее, прочее, скопившееся за десятилетия. Вроде бы никому не нужно, а рука не поднималась выбросить.

Женщина вспоминала, как сорвалась, потирая ушибленное бедро, и нагрубила отцу:

— Да сколько можно хранить эту рухлядь? Полкухни занимает, а проку от него, как от козла молока. Забит барахлом, дверцы не закрываются. Пап! Когда ты избавишься от этого уродца вместе со всем содержимым?

За стеной кухни у себя в комнате маялся старик. Не давали покоя слова дочери, брошенные сгоряча. Раз такое сорвалось с губ, значит, давно зрело. Он вышел на кухню, набрал воды в щербатую кружку. Достал из ящика буфета пузырёк и накапал валерьянки.

— Ну что, уважаемый, скажешь, — обратился к буфету, — как жить будем? Старье никому не нужно…

Буфет скрипнул дверцами:

— Дочка права. Молодые хотят прожить свою жизнь. Не мешай им, смирись.

Старик выпил валерьянку и задумался, сидя за столом. Он знал каждую трещинку, каждый скол на теле буфета. Он помнил, как бабушка, словно волшебница, извлекала из выдвижного ящика сладкого петушка на палочке. Как зимними вечерами из ящика буфета доставали холщовый мешочек с бочонками лото и начиналась весёлая игра. Помнил, как с отцом пилили, строгали и прилаживали вместо подвернувшейся ножки новую. Его мысли унеслись в далёкое прошлое, где были живы бабушка и родители, где он сам был юным и беззаботным…

В другом крыле дома бледный свет луны пробивался сквозь куст сирени в окно спальни, высвечивая лицо молодой женщины. Она наконец заснула, и снился ей огромный, словно железнодорожный пульман, буфет. Он с укором говорил о незаслуженно нанесённой старику обиде:

— Ты пойми, девочка, у него и осталось радости в жизни — внуки, когда вы приезжаете, да воспоминания бесконечными зимними ночами. Я не просто старый буфет. Во мне хранятся секреты и истории многих жизней. И твоих отца с мамой. Вот чашка с щербинкой по краю. Он берёт её и ощущает тепло маминых рук, державших эту чашку когда-то. Вот шкатулка, где хранятся боевые награды. Сколько раз твой дед рассказывал отцу о той жестокой войне. Вот жестяная банка с пуговицами. Он помнит, как бабушка высыпала содержимое перед ним на столе и уходила по своим делам, а он часами перебирал это богатство, сочиняя истории о хозяевах этих пуговиц. Не лишай его радости. Человек жив, пока помнит…

Пропели петухи. Солнце брызнуло в окна дома и рассыпалось мелким бисером сквозь ажурные занавески. За столом, понурив голову, сидел старик. Скрипнула дверь, в кухню вошла дочка.

— Папа! — И кинулась к нему.

Старик резко поднялся.

— Доча!

— Прости меня! — одновременно воскликнули они.

— Пап, мир?

Старик улыбнулся:

— Конечно, мир!

Старый буфет хитро ухмыльнулся:

— Как жили, так и будем жить!

Вечером после ужина вся семья чаёвничала за столом. Старик вздохнул и словно невзначай бросил:

— Да разве так чаи гоняли раньше…

— Пап, а ты ребятам расскажи. Им интересно будет.

Дед оглядел внуков, подошёл к буфету и достал из ящика щипчики для колки сахара. Маленькие, потемневшие от времени, но по-прежнему «кусачие».

— Знаете, что это?

Зять попытался открыть рот, но жена мягко остановила его.

— Нет? — Старик подмигнул внукам. — Тогда слушайте…

Недопитый чай давно остыл, а старик говорил и говорил. Про огромные, килограмм на пять, сахарные головы, которые кололи молотком на куски. Как шумел на столе самовар, наполняя воздух ароматами еловых шишек. Как от сахарных кусков вот этими кусачками отщипывали малюсенький кусочек и, положив его за щеку, пили обжигающе горячий чай. Рассказывал про секреты заваривания травяных сборов, об их чудодейственной силе. Дети забыли про игрушки и про мультики. Сидели разинув рты.

— Пап! — шепнула дочка. — Уже поздно. Пора спать ребятам.

Дед глянул на часы, на внуков:

— И правда, пора.

— Ну, мам, ещё чуть-чуть, — заканючили дети.

— Спать, спать, спать! А завтра попросите дедушку, он вам ещё что-нибудь расскажет.

— Деда, расскажешь? — наперебой закричали внуки.

Старик открыл буфет, и на глаза ему попался увесистый утюг. Без проводов и регуляторов. Тот самый, которым самому довелось махать, чтобы угли не затухали и утюг не остывал.

— Обязательно расскажу, — промолвил с улыбкой дед и закрыл волшебную дверцу.

Ночь бесшумной тенью прокралась в дом. Тишина и безмятежность вступили на смену детскому смеху и звону посуды. Лишь на кухне был чуть слышен шёпот.

— Ну, что, уважаемый, скажешь? — нежно поглаживая облезлый бок буфета, спросил старик. — Не зря хранил свои тайны? Видал, интересно им!

— Знаешь, — отозвался буфет, — всё повторяется. Я столько раз на своём веку это видел…

Стараясь не шуметь, вошла дочь. Заметив отца, замерла на секунду, словно пойманный на месте воришка.

— Па! Я тут подумала, может, и мне что-нибудь сохранить в твоём буфете?

Тихо потянула выдвижной ящик и спрятала в глубине девичий дневник, чудом уцелевший со школьных лет.

— Там про вас с мамой много написано. Да и про меня есть. Пусть полежит пока. Время придёт, читатели найдутся…

Старый буфет, с потёртостями на лаковой поверхности, с треснувшим стеклом в верхней левой дверце, со скрипучими петлями подумал:

— Вот и ещё одна ниточка в клубочек памяти вплелась. Видно, рано мне на покой. Поскрипим, однако. Жизнь продолжается!