Наряд. Книга II. Южный крест

Ярослав Калака

Как найти в себе силы, когда весь мир против тебя? Главный герой вовлечён в круговорот событий. У повстанцев беда. Альянсом захвачены в плен дети. Условие ультиматума – полная капитуляция подземной базы сопротивления «Южный крест». Горечь вины, страх потери и нехватка времени затрудняют поиск правильного решения. Мучительная игра огня и мрака заставляет действовать на пределе своих возможностей. Что значит человеческая жизнь? Что может любовь? Есть ли судьба? И как победить несмотря ни на что?

ГЛАВА II, в которой перед главным героем забрезжит слабый далёкий свет призрачной надежды

— Балдур-Кугут свободный город, — мрачно возразил человек, которого я, несомненно, где-то слышал раньше.

— Понимаешь, Андрюша, — вкрадчиво начал, постепенно повышая нотки голоса, хозяин кабинета, — мне на вашу свободу и самостоятельность чихать с высокой башни! Цена всей вашей независимости — мешок гнилой картошки, так своему тупому баламуту и передай! И все вот эти доводы, — интонация взвилась до высоты, способной прошибить потом кого угодно, — которые я сейчас от тебя слышал, по логике не представляют собой ровным счётом ничего!

«Онт», — беззвучно прошептал я губами, узнав в первом

собеседнике человека, который привёз меня больным в Южный крест. Что касается второго собеседника, то поносящие нас голоса всегда забываются нескоро.

Чувствуя, как с каждой секундой вокруг наэлектризовывается атмосфера, мы скромно ждали, пока на нас обратят внимание. Кабинет представлял собой необычное место, которое мне было невозможно ни с чем сравнить. Сзади нас была стена. Вместо остальных трёх прямо перед нашими глазами располагалась полукруглая перегородка из толстого прозрачного материала; из него же был пол, точно такой же, как и на плацу. Вся эта конструкция висела на потолке гигантского разлома, с которым я успел познакомиться на построении. И, как я думал, пропускала свет только в одну сторону, то есть снаружи была непрозрачна. Наверное, при других обстоятельствах меня бы занял на некоторое время открывавшийся сногсшибательный вид, но на сегодня мне было уже достаточно новых впечатлений.

По центру стоял громадный дубовый стол с резными горгульями на ножках; за ним и восседал на стуле человек, который с такой лёгкостью мог внушать людям подобие ужаса при самом обыкновенном общении. На его поверхности размешались кипы книг и бумаг, несколько наборников и тапиков, пара канделябров с горящими свечами, настольный компьютер и ноутбук, к которому был подключен дополнительный монитор.

Второй стол, как всегда бывает в кабинетах начальников, примыкал к первому. Это на его дальнем краю сидел тот самый онт, которого раньше я видел только сквозь толстую призму бреда. Этот человек был болезненно худощав, с тонкими и длинными ногами и руками (из-за чего, наверное, и почудился мне ожившим деревом), и был одет в странный гражданский костюм. Он имел густую высокую шевелюру, усы щёткой и круглые маленькие глаза, в данный момент упрямо блестевшие в такт тонким стиснутым губам.

Рядом с ним, как только я их узнал, моё сердце не выдержало и забилось, забыв про лимит эмоций на сегодня, сидели Завражный и Вавщик, насупившись, словно два молодых филина. За их спинами стояла буржуйка с разведённым внутри огнём и трубой, уходящей в потолок, а за ней открытая ширма, старое жёлтое кресло и зажжённый светильник. Ещё два точно таких же стояло по бокам от дубового стола, а за ним какие-то две непонятные железные штуки и стяг. Ещё справа от нас стояла кушетка, и ещё один, на этот раз обыкновенный письменный стол, заваленный бумагами. А слева — книжный шкаф со стоящими на нём тремя керосиновыми лампами.

Знамя заслуживает отдельного описания. На нём была очень искусно вышита стена из бурых булыжников, с золотым баннером вверху. Надпись на нём было невозможно прочесть из-за складок. По центру громадного зелёного дракона протыкал в ногу мечом, который держал в левой руке, воин, присевший на колено. Его костюм, состоящий из коричневых штанов, чёрных сапог и голубой рубахи, эффектно дополняла пурпурная мантия, развевающаяся позади. В правой руке был щит, которым он укрывался от пасти чудовища.

Наконец, в споре образовалась пауза, и человек за дубовым столом, цокая языком, воззрился на нас с таким видом, как будто бы видел впервые в жизни. Лейтенант вытянулась в струнку и толкнула меня локтем под рёбра:

— Товарищ полковник, лейтенант Мартыненко по Вашему приказанию прибыла!

— Товарищ полковник, курсант Гарвий по Вашему приказанию прибыл!

— Сколько раз я сегодня, Андрюша, говорил тебе о том, — от нас снова отвернулись, — что мы сможем обойтись без ваших поставок. Мы наладим, точнее, увеличим существующий товарооборот, да мало ли с кем, с тем же Радужем — и прекрасно проживём без вас.

— Это третий, Александр Владимирович, — ответил ему его собеседник.

— Так почему же свободный город Балдур-Кугут позволяет себе так относиться к нашим договорённостям, а вернее, к собственным обязательствам, в то время как Южный крест в точности исполняет свои? — полковник привстал за столом, опершись об его поверхность руками.

Глаза у его оппонента округлились до предела и испуганно таращились по сторонам, как будто бы в поисках поддержки. Мои бывшие проводники тем временем сосредоточенно изучали состояние ногтей на руках, устремив взгляды вниз. Наконец он произнёс:

— Но… в конце концов, Александр Владимирович, свободный город Балдур-Кугут выполнил… основную часть своих обязательств.

— Как, Андрюша, я спрашиваю тебя, как он их выполнил? Случайно? Посмотри на своих сопляков. Это те самые лучшие проводники, которых ты мне обещал? Это у тебя называется самые лучшие? Ты прекрасно знал, — голос хозяина кабинета снова стал тихим, но настолько ледяным, что, казалось, ещё немного, и прозрачный пол полопается как лёд на речке весной, — насколько была важна для меня, для всех нас эта операция, и всё равно послал на неё детей?

— Александр Владимирович…

— Зная, как удалось Альянсу схватить нас за горло?

— Но они… действительно…

— Лучше помолчите! — вставила Мартыненко.

— Алина, родная, а тебе кто давал слово, а?

— Товарищ полковник, я просто хотела…

— Да я не спрашиваю тебя, что ты хотела! Не дай Бог, если это когда-нибудь повторится, да ещё и при посторонних! Или ты не знала, что влезать в чужой разговор, тем более старших и по возрасту, и по званию, в высшей степени некрасиво? Вон.

— Есть.

После щелчка закрывшейся двери полковник сел обратно и продолжил:

— Нам нужен проводник.

— Хорошо, Александр Владимирович, я поговорю с вождём, и…

— Андрюша, нет времени на длительные переговоры. Вам известна наша беда!

— И мы не собираемся наживаться на ней… По крайней мере, больше чем обычно.

— Я надеюсь, — ответил хозяин кабинета и нажал на кнопку на своём столе.

— Лейтенант, отведите господина Демидченко в его апартаменты, — отдал он приказ мгновенно появившейся Мартыненко.

После того как они ушли, центр тяжести разговора переместился на меня.

— За последние годы я видел много идиотизма. И до Великого Исхода тоже. Например, — полковник соединил пальцы своих рук, — я видел, как в стельку пьяный техник заправлял самолёт. Ну да неважно. Сознаёшь, что наделал? Это, — он указал кивком головы на ребят, — дети. На самом деле главным был ты. Гарвий, тебя зачем послали?

Воцарилось молчание. Егор с Сергеем, судя по наклону их туловищ, закончили с изучением ногтей пальцев рук и приступили к ногтям на ногах. Хочешь не хочешь, а надо было отвечать. Я сжался и выдохнул:

— Товарищ полковник, где она?!

Бури не последовало. Единственное, что произошло: мои бывшие проводники удивлённо подняли головы и осмелились на меня посмотреть. Пауза длилась долго, и я был готов вытерпеть любой крик, только чтобы она закончилась.

— Присядь, Гарвий.

Я воспользовался приглашением. Мой собеседник, положив свой подбородок на подставку из рук, долго молча смотрел на меня, пока, наконец, не откинулся назад. Почему-то он выглядел удовлетворённым.

— Превосходно! — сказал он и снова нажал кнопку, после чего обратился ко мне:

— Во всяком случае, не у нас.

Вошла Мартыненко.

— Ты ещё не ушла?

— Не успела, товарищ полковник.

— Алина, пусть ребята подождут под дверью.

— Есть.

— Итак, — продолжил он после того, как мы остались в кабинете одни, и я почувствовал себя совсем одиноко, — ты позволил себе вступить в связь с офицером противника. Так?

В ответ я насупился и молчал.

— Так или не так, чёрт возьми? Должен чувствовать, куда я веду!

— Так точно.

— Во время крайне, я подчёркиваю, крайне ответственной миссии, к которой тебя только подготавливали уйму времени. Безусловно, само по себе то, что тебя выбрала Марина, значит многое, после этого тем более непонятно, как вообще могло произойти то, что произошло. Как, Гарвий?

Я молчал.

— Ты вообще осознаёшь, чем следует поставить точку в этой истории? Что по факту должно быть расследование и самый настоящий трибунал? Что всё это с лёгкостью в любой момент можно расценить как предательство? Да, мы знаем, что у тебя хватило ума не говорить ей, куда ты едешь, скажи спасибо своим смышленым проводникам, им незачем врать… Но только из-за своих, не окажись она так благородна, желаний, — его голос повысился, а зрачки глаз сузились, — ты мог пустить псу под хвост всё то, что мы уже сделали для того, чтобы достигнуть нашей цели!..

Воцарилась тишина, изредка разбавляемая звуками, которым удалось проникнуть сквозь толщину прозрачного материала снизу, где кипела жизнь.

— Слава Богу, этого не произошло. Но только по чистой случайности не произошло!

— Виноват, товарищ полковник. Вы правы, так было нельзя. Но по-другому тоже не я мог.

— То есть, всё не просто так?

В ответ я молчал.

— А по-моему, конечно же, просто так! Или ты хочешь сказать, что тебе не всё равно, что с ней сейчас происходит, кто она вообще и чем живёт? Может, ещё с её родителями познакомиться желаешь? И, конечно же, считаешь, что знаешь, что в её сердце, и в какой, в конце концов, день она родилась?

— Первого июня, — ответил я.

— Первого июня, — повторил Александр Владимирович, и неожиданно подобие полуулыбки удивления посетило его лицо, — хм. День защиты детей?

— Простите, день чего, товарищ полковник?

— Ничего. Не защитили.

Он снова задумался.

— И ты хочешь её найти?

— Да, даже если на это придётся потратить всю мою жизнь! — вырвалось у меня.

— Что ж, в таком случае слушай меня внимательно и запоминай.

— Для всех ты прибыл из Богом забытого тупика, которого в действительности вообще не существует. Его номер — 210 312. Повтори.

— 210 312.

— Запомнил? Если сомневаешься, вот ручка и бумага, запиши.

— Готово.

— Хорошо. Никому, никому ты не должен говорить, кто ты на самом деле. Ни Мартыненко, ни Корнышевой, никому другому. Эти два желторотых окурка, понятное дело, всё знают и так. Ясно?

— Так точно.

— В этом сейчас всё. Это и твоя судьба, и её. И не только.

— А…

— Терпеть не могу пафоса, но это первый маленький шажочек на пути к твоей цели. Без него не будет ничего. Ещё раз: ничего. Уясни себе.

— Понял. Я всё понял. А…

— А вот обо всём остальном мы с тобой поговорим во время тёмно-фиолетовых склянок.

— Товарищ полковник!

— Да.

— Я был в бреду, моё оружие…

— Хорошо, что заботишься. Твой пистолет в оружейной комнате. Да, давай сюда военный билет, чтобы ненароком никто не подсмотрел, откуда ты на самом деле… Никому ещё не показывал?

— Нет.

— Хоть это хорошо.

— Разрешите спросить?

— Да?

— То, что я нёс… в кроссовке… не утеряно?

— Не утеряно и сейчас там, где надо, и флеш-карта, и контейнер, который был на ноге. Ступай.

После этих слов была нажата кнопка. Мартыненко не заставила себя ждать ни одной лишней секунды.

— Алина, отведи его к своей лучшей подруге, к Корнышевой. Лопарёву я уже сегодня утром рассказал, что с ним делать…

— Есть, товарищ полковник!

— Подожди, не сбивай.

— Извините.

— Документов у него нет. Моей властью заведите портальную книжку без них.

— Ясно.

— Вячеслав Иванович сейчас не у себя, ждать, пока вернётся, не будем, ты мне нужна свободной. К тому же передашь ему это, — и он что-то прошептал ей на ухо.

— Хорошо.

— Он сейчас на третьем уровне Клети.

— Разрешите, товарищ полковник?

— Да. А курсанта в тёмно-фиолетовые склянки найдёшь и приведёшь ко мне.

— Его? Хорошо.

— Чего стоишь? Веди.

— Окурков заводить?

— Да, давай.

В коридоре на лестнице я столкнулся с моими бывшими проводниками.

— Мы вас найдём! — шепнул Егор.

— Не серчайте, что рассказали, — шепнул посвежевший на лицо бывший Гаргантюа.

— Ладно, — прошептал я в ответ, понимая, что обижаться на сдавших меня ребят глупо. В конце концов, то, что они подслушивали, оказалось мне на руку.

Так же, как и раньше, то есть с завязыванием глаз, мы вышли обратно на маленькую площадь с колодцем.

— О чём вы говорили? — не выдержала моя провожатая.

— Как его фамилия? — ответил я вопросом на вопрос.

— Меняев. Полковник Меняев.

— Он командир Южного креста?

— Да. И запомни, Митя, раз и навсегда: если не хочешь казаться деревенщиной, забудь про словосочетание «Южный крест». Мы — 13-е окончание подземных коммуникаций сопротивления. Уяснил?

— Да.

— Так о чём?

— Мне нельзя рассказывать.

— Ясно. Ну, хорошо…

На этот раз мы не стали идти по Аллее лучников, как я про себя её окрестил, а воспользовались противоположным ей коридором. Некоторое время шли по нему, пока не подошли к воротам, за которыми пещера заканчивалась и начиналась рукотворная коммуникация. Иногда нам навстречу попадались другие люди, с которыми мы молча обменивались воинским приветствием — все они были одеты в военную форму.

Одевался каждый, судя по всему, как мог. Далеко не на всех были обыкновенные хлопчатобумажные, как у меня, или пиксельные комки. Чаще всего это были причудливые комбинации частей упомянутых комплектов с элементами повседневной формы, или лётных и технических костюмов, не все из которых мне вообще когда-нибудь раньше приходилось видеть.

На этот раз мы не спешили, как в прошлый раз, и у меня было достаточно времени для того, чтобы вертеть своей головой по сторонам. Электричества здесь не было, и за освещение отвечали длинные массивные факелы, уходившие своим основанием в пол, а изголовьем крепившиеся к стенам. Некоторое время ход состоял из красивого орнамента, сделанного, насколько я мог судить, из чёрного базальта. Затем его сменили коричневые булыжники, из которых были сложены стены и потолок. Пол был из каменных плит, по которым было почему-то необычно ступать.

Через некоторое время мы подошли к лестнице, по которой очень долго поднимались вверх. Потом Алина, не задумываясь, прокладывала наш путь среди похожих как две капли воды перекрёстков, ни разу не задумавшись, куда следует повернуть на этот раз. Похоже, ходить быстро было её привычкой, потому что постепенно она увеличивала свой шаг. Несколько раз на нашем пути попадались такие же длинные лестницы, были и залы, по которым мы шли по каменному мостику с поручнями. Тем временем вокруг нас кипела жизнь. По своим делам то тут, то там спешили люди; в отдельных комнатах, судя по всему, шла работа, в каждой — своя.

Я устал. Перенесённая болезнь оставила на память о себе повышенную утомляемость. Больше всего отнимали силы подъёмы, которые моя ведущая, словно назло мне, преодолевала с завидной лёгкостью. Понимая, что мне всё равно не выдержать такого темпа и то, когда я попрошу пощады, вопрос времени, пока что я терпел. Как оказалось, не зря, потому что на нашем пути произошла заминка.

— Ты ничего не перепутал?! — зашипела Мартыненко на солдата, решительно преградившего нам путь.

Ход, которым мы шли, заканчивался деревянной перегородкой с узкой калиткой, в которую нас не пускали.

— Прошу прошения, товарищ лейтенант, — спокойно возразил солдат и что-то сказал в темноту позади себя.

Мой офицер фыркнула, отвернулась и приняла самую презрительную позу, на которую только была способна. Ждать пришлось около трёх минут, за которые я успел немного отдышаться. После этого из проёма вышел молодой человек в чёрном техническом костюме. Увидев лейтенанта, он осклабился:

— Никак сама Алина Юрьевна к нам в гости пожаловала?

— Послушай, родной, — подошла к нему вплотную девушка, — ещё десять секунд впустую потраченного мной на тебя времени, и… ты меня знаешь!

— Проходите, — ответил ей парень тем же тоном, но было видно, что угроза возымела своё действие.

Перегородка оказалось стеной маленького помещеньица, в которое мы вошли. Внутри был стол, несколько стульев, сейф и пара зажжённых керосиновых ламп.

— Вы новенький? — спросил меня незнакомец в чёрном костюме, жестом приглашая присесть.

— Да, — ответил я.

— Значит так, товарищ курсант. Как вам, наверное, уже известно, 13-е окончание разделено на укреп-уровни. Перемещение между ними по приказу командира разрешено только через порталы. Такие, как наш. С этого момента мы заводим на вас, — он порылся в ящике стола, — персональную портальную книжку. В ней будет зафиксировано, на каком укреп-уровне вы в данный момент легально находитесь. Книжку вы обязаны предъявить по первому требованию начальника патруля. На патрульную службу возложена обязанность контроля вашего реального местонахождения с отметками в ней. Естественно, если вы оказались на каком-либо укреп-уровне в обход портала, вам грозит ответственность по факту нарушения… Что-то неясно?

— Никак нет.

— Говорите, пожалуйста, «никак нет, товарищ старший лейтенант». Моё воинское звание — старший лейтенант.

— Никак нет, товарищ старший лейтенант.

— Отлично. Предъявите военный билет.

Я остался без движения, зато моя сопровождающая наклонилась над офицером и что-то быстро рассказала шёпотом ему на ухо.

Тот, прищурившись, оглядел меня с головы до ног, покачал головой, но ничего не сказал. Он быстро заполнил свои журналы, титульную страницу книжки, для чего задал мне несколько вопросов, и поставил в неё большую прямоугольную печать. В которую затем старательно внёс, насколько я понял, дату, время и свою подпись. После этих манипуляций он отдал книжку мне.

— Не теряйте. Удачи.

— Спасибо, товарищ старший лейтенант.

После этого маленького деревянного форпоста характер подземелья изменился. Успевший привыкнуть к предыдущим декорациям, я в очередной раз начал с любопытством осматриваться по сторонам. Трудно сказать, но, скорее всего, искусственного происхождения, ход был высечен в неизвестной моим скромным геологическим познаниям породе камня. Он имел красноватый цвет с белыми прожилками. Потолки были высокими настолько, что любой сказочный великан без труда мог гулять здесь под руку со своей дамой. Вместо электричества, так же, как и раньше, пространство вокруг освещали воткнутые прямо в глиняный пол факелы, придававшие своим потрескиванием, которое подхватывало эхо, особую, непередаваемую атмосферу. Здесь было по-своему необычно и величественно.

Началась череда залов. Их громадные купола соединяли между собой проходы, щедро оснащённые арками из дерева, но они, на мой взгляд, играли скорее декоративную, чем практическую роль. Здесь мы шли ещё дольше, чем в ходах из коричневого булыжника, а может быть, мне это показалось, потому что я устал и хотел пить и есть. Теперь я уже не сомневался, что лейтенант держит высокий темп специально, чтобы мне досадить. Но, как говорится, действие порождало противодействие — я крепился, как только мог.

Меня прошиб пот, когда мы подошли к воде. Один из залов заканчивался подземным водоёмом, в котором плескалась, отражая свет факелов, чёрная вода. Поблизости в беспорядке валялись лодки и вёсла, деревянные бочки и ящики, на которых стояли керосиновые лампы и старинные фонари. Пока мы подходили к воде, из тёмного арочного проёма, в котором скрывала своё продолжение водная гладь, выплыла лодка с двумя мужчинами.

— Не затаскивайте шлюпку, — крикнула им Алина, — мы сейчас поплывём.

— Хорошо, — ответили ей.

— Умеешь грести? — спросила меня офицер.

Я, любивший, чтобы ко мне обращались по имени, упрямо молчал.

— Митя, я бы на твоём месте всё-таки нашла бы время для того, чтобы вымыть уши. Грести умеешь?

— Нет, — признался я.

— Тогда иди и возьми вон из той бочки факел.

— Взял.

— Ну, так поджигай, раз взял! Ты всегда такой медлительный? Вон, от большого.

— Горит.

— Поплыли.

Вначале было легко увидеть потолок и стены хода, по которому мы плыли, но после того как мерные удары вёсел метр за метром относили нас в невидимую даль, они исчезли из радиуса действия моего факела. Несколько раз Мартыненко деловито доставала компас, сверяясь с ним, после чего снова продолжала неистово грести. Наконец устала и она.

— Перекур.

— Давай я тебя сменю.

— Ты же не умеешь.

— Буду учиться.

— Да уж, придётся.

Пока мы стояли, я принялся светить в воду, желая узнать, какова глубина озера. Но дна никак не удавалось увидеть. Вместо этого поперёк лодки, примерно в двух метрах под ней, проплыла какая-то чёрная тень, напугав меня настолько, что я чуть было не упал в воду. Это насмешило мою спутницу.

— А с тобой весело, Гарвий, — сказала она, наслаждаясь моим испугом. — Садись за вёсла. Светить надо не вниз, а вверх, для того чтобы в нас не врезалась другая лодка. Спустя некоторое время я понял, что начались самые тяжёлые, в физическом смысле, минуты за день. Проклятые вёсла были словно сделаны из свинца, и никак не хотели слушаться. Пот лил с меня ручьём, воздух вырывался из лёгких со свистом, но гордость никак не позволяла сдаться на милость этой колкой и противной девчонке.

— Сядь обратно и не позорься. Мы на жёлто-красное построение с тобой опоздаем, если будем так плавать.

Всё-таки ничего или почти ничего не делать — это счастье. Даже остаются силы критиковать тех, кто чем-то занят — хотя бы про себя. Несколько раз мы приближались к другим шлюпкам; Алина забирала из моих рук факел и делала им какие-то знаки — ей отвечали тем же. Когда мы приплыли, я заметил, что нужный нам вход освещает голубой светильник, игравший, скорее всего, роль маяка.

— Когда мы отплывали, был такой же. Не заметил? — спросила девушка, заметив мой интерес.

— Нет, не заметил.

— Видишь, какой ты невнимательный. Вытяни лодку, и пошли.

За выходом нас ждал самый высокий подъём из тех, которые успели повстречаться на нашем пути. После него характер подземелья снова изменился. Сначала мы прошли по широкому деревянному мосту, проброшенному через подземную реку. По его краям стояли квадратные деревянные балки, соединявшиеся вверху поперечными брусьями. За ним нас ждал каменный дворик с низеньким заборчиком из булыжников по своим краям. В свою очередь, он заканчивался высокой стеной, сложенной из больших серых кирпичей, с тремя арками для входа. Проход в две из них, боковые, был блокирован железными прутьями так, как это бывает в старинных замках из исторических фильмов. Средняя была свободна.

На каменном дворике, в правой его части, расположились на привал группа людей. Они разожгли костёр и готовили на нём что-то съестное. Запах варева защекотал мои ноздри и заставил ещё сильнее томиться в истоме желудок, подчеркнув толстой жирной линией мысли о еде.

Стена в ширину оказалась очень толстой, и нам пришлось прошагать десять, а то и пятнадцать метров, прежде чем она закончилась. Мы оказались в помещении с потолком из мелкого тёмно-серого кирпича, который протягивал свои руки-колонны к самому полу, достигая цоколя, поросшего мхом. Сами стены были выложены из разноцветных кирпичей средних размеров, выпиленных, если судить по их окраске, из разных пород.

— Стой, кто идёт! — остановил нас патруль.

Но стоило им взглянуть на лицо моего лейтенанта, как к нам сразу же отпали все вопросы. Комната использовалась как форпост, и, помимо патруля, здесь находилось ещё несколько солдат и сержантов, располагавшихся на деревянных скамьях.

— Где Лопарёв? — спросила у начальника патруля Мартыненко.

— Под первой лестницей уходи в пещерную систему. На входе спросите у наряда.

— Почему никто не стоит у входа в стену?

В ответ офицер покраснел как рак, насупился, но молчал.

— Заслужились, товарищ капитан? — презрительно бросила ему моя провожатая, наблюдая, как бойцы вскакивают на ноги и занимают положенные места.

— Я надеюсь, — тихим грудным голосом процедила лейтенант, — то, что я видела здесь минуту назад, мне просто почудилось из-за, вероятно, вредных испарений на мосту?

— Да, — тихо ответил ей начальник патруля.

Наш выход был слева. Он вёл на площадку, с которой открывался вид на просторный по размерам параллелепипед со стенками из синеватой породы, на которых на манер созвездий на ночном небе в ясную летнюю ночь соткал свой причудливый рисунок золотистый налёт.

Единственная лестница вела далеко вниз. И упиралась в другую, большую, площадку, воспользовавшись которой, можно было по деревянному узенькому мостику, висевшему буквой «Г», попасть в прямоугольный проём в правой от нас стенке параллелепипеда. Тем более, огни, светившие в нём, обещали много неизведанных пространств. На другой стороне площадки ещё одна лестница продолжала вести дальше вниз, навстречу дну, контуры которого угадывались с большим трудом.

Но, спустившись на эту самую большую площадку, мы не воспользовались ни следующей лестницей, ни деревянным мостиком, а свернули направо, где под лестницей, с которой мы спустились, у неприметного круглого входа в тёмную неизвестность стояли, как по струнке, два бойца.

— Где Лопарёв? — спросила у них офицер.

— Проходите, товарищ лейтенант, — ответили те. — Недалеко от входа, вы услышите голоса.

Мы вошли в проход и снова оказались внутри рукава естественной пещеры, освещённой электричеством. Какое-то время шли вперёд, после чего действительно послышались голоса, ориентируясь на которые, свернули направо. Вскоре мы очутились в расширении, где у громадного, больше человеческого роста, вентилятора системы воздухоснабжения столпилось несколько человек. Один из них рассказывал, помогая себе бурным жестикулированием:

— Товарищ полковник, здесь всё проще. Сгорела обмотка основного двигателя, а у кабеля питания запасного двигателя был слишком малый диаметр…

— Не выдержал? — спросил его тот, кого докладчик назвал полковником. В нём я сразу узнал человека, который докладывал, вернее, собирался это сделать, Меняеву на построении.

— Так точно!

— У нас есть двигатели этого типа на складе взамен перегоревшего?

— У нас три двигателя, командир, но все нерабочие. Я уже отдал команду, из трёх один рабочий соберём точно, возможно, даже два.

— Раньше надо было об этом думать, и двигатели вовремя чинить, а не ждать, пока они понадобятся! Сколько на это уйдёт времени?

— Ремонт — от одних до пяти русалий, как повезёт. Ну, ещё пять-шесть — пока мы его сюда притащим из Клина. Монтаж отнимет около двенадцати часов.

— Не дотащите вы его из Клина за шесть русалий никогда. Итого как минимум двенадцать русалий, — подвёл итог полковник, в задумчивости подбоченился и развернулся к нам:

— Здравствуйте, ребята.

— Здравия желаем, товарищ полковник! — практически хором ответили ему мы.

— Долго искали? — спросил он нас, рассматривая меня своими большими, и как почему-то мне сразу показалось, добрыми глазами.

— Нет, — ответила лейтенант за двоих.

— Ну, хорошо. Как ваша фамилия? — спросил Лопарёв меня.

— Гарвий. Курсант Гарвий, товарищ полковник.

Стоявшие рядом с ним люди, насколько я мог понять, инженеры, завершив небольшую перепалку между собой, теперь в нетерпении ждали, когда Вячеслав Иванович закончит с нами разговор и освободится. Он это почувствовал.

— Корнышева, займись молодым человеком, — отдал он приказ высокой красивой брюнетке с лейтенантскими погонами.

— Есть, товарищ полковник, — ответила она и с презрением покосилась на нас. Затем прищурилась и нехотя подошла ближе. Для этого её длинным ногам потребовалось сделать всего два-три шага. Куда уж там было до них коротеньким ножкам Мартыненко.

— Смотри не потеряй, — язвительно сказала моя, теперь уже бывшая, провожатая.

— Да уж не дождёшься, — ответила сквозь зубы ей брюнетка.

— Товарищ полковник! — позвала Мартыненко успевшего увлечься очередным спором Лопарёва.

— Что-нибудь ещё? — спросил он, хмуря брови оттого, что ему пришлось опять оторваться от обсуждения инженерных дел.

— Прощу прощения, на секундочку! — и она, приблизившись к Вячеславу Ивановичу, что-то прошептала ему на ухо.

— Спасибо, — поблагодарил он, и Алина, даже не взглянув в мою сторону, ушла.

«Интересно, эта такая же чокнутая?» — подумал я и посмотрел в лицо своему новому экскурсоводу. Меня ждала открытая улыбка.

— Тебя, похоже, тоже особо не жалует, — заметила лейтенант.

— Она так со всеми? — спросил я.

— Почти. Ладно, проехали. Меня Валерией зовут. Для тебя просто Лера. А тебя?

— Меня зовут…

— Хотя стой. Я же знаю. Ты — Митя.

— Вообще-то…

— Как тебе у нас? Даже представить себе не могу, как вы там живёте в своих скучных тупиках? Сегодня утром я про тебя слышала, — перешла она на шёпот, оглянувшись на остальных военных, — великий и ужасный командор говорил о тебе по телефону. Ты теперь будешь служить у нас, в 47-м окончании. Не смущайся, я тебе всё расскажу.

В ответ я только и мог что улыбнуться: настолько сильно моя новая знакомая отличалась от лейтенанта Мартыненко.

— Товарищ полковник, разрешите?

— Да, Лера, по плану, как я тебе говорил, — ответил ей командир и тут же снова окунулся в разговор.

— Слушай, Валерия, а кто она? — спросил я после того, как мы сделали наши первые шаги.

— Кто, Мартыненко?

— Да.

— Она тебе что, не сказала? — рассмеялась Лера. — Мы адъютанты. Она — Меняева, я — Лопарёва. Ну а на ножах мы ещё с училища.

— А! — дошло до меня. — Теперь ясно, почему её так боятся.

— Меня тоже боятся. Но ты прав: не так, конечно.

— Да я про тебя и не говорил.

— Ну да, — снова рассмеялась она.

— А куда мы с тобой идём? — спросил я.

— О! У нас с тобой целая куча дел. Есть хочешь?

— Очень!

— Ну, тогда сначала в столовую.

— Здорово.

— А что такое 47-е окончание? 13-е — это Южный крест?

— Да. 13-е окончание — это весь Южный крест в целом. Ну а в нём ещё несколько окончаний. В том числе и мы — 47-е. Просто, в отличие от других, мы под боком, рядышком. Меняев, ну ты уже понял, — командир всего Южного креста. А Лопарёв — только 47-го окончания.

— Спасибо.

— За что?

— Что рассказываешь.

— Пустяки.

— Слушай, неужели Южный… 13-е окончание настолько большое?

— Хех! Ты даже себе представить не можешь, Митя, насколько! Кстати, за какие это такие заслуги, ну если, конечно, не секрет, курсанта определили сразу на КП?

— Прости, Валерия…

— Зови меня просто Лерой.

— Хорошо. Лера, если честно, я даже не знаю, куда меня определили. Да и что такое КП, — тоже.

— Ну дела. КП — это командный пункт. Подразделение Василькова, есть у нас такой майор. А занимается это подразделение тем, что в части, его касающейся, отслеживает всё, что творится в 47-м окончании, запрашивая на свои действия разрешение командира, конечно. Особенно КПшники следят за теми группами, которые покидают с разными целями нашу систему. Это и внешние подземные патрули, и наземные разведчики, короче, мало ли кто. Одним словом, больше всего ключей от наших, образно говоря, ворот — у них.

— Здорово, — понравилось мне.

— Ну да. Почему Василькову дали курсанта — это конечно, вопрос, но ты можешь быть своей судьбой доволен: место стоящее.

— Слушай, а мне отдадут мои вещи?

— Конечно. Они уже ждут тебя в профике.

— А что такое профик?

— Профилакторий. Место, где ты будешь жить.

Так разговаривая, мы незаметно для себя самих пришли к озеру.

— Слушай, Лера, — спросил я после того, как мы сели в лодку, — когда мы с Мартыненко плыли сюда, я посветил в воду факелом и увидел какую-то страшную тень. Ты не знаешь, что это могло быть?

— Сильно испугался?

— Если честно, то очень.

— Не стоит. Это был протей.

— Кто?

— Протей. Они слепые. Но могут чувствовать свет кожей. Вреда от них никакого, а ещё знаешь что интересно? Они могут и рожать детёнышей, и откладывать яйца.

— Ух ты.

— Ага. Рыбин говорит, что, скорее всего, они личинки каких-то давным-давно вымерших громадных хвостатых амфибий. И их щитовидкам не хватает определённых микроэлементов, чтобы запустился естественный механизм, который превратил бы их в хвостатых чудовищ. Правда, занятно?

— Ага, — ответил я. — Давай я погребу?

— А ты умеешь?

— Не очень.

— Тогда лучше покатаешься потом. Мы сейчас торопимся, да и потом, насколько я поняла, ты хочешь есть.

— Хорошо. А озеро глубокое?

— Это да.

— У вас их что, много?

— Много. И кстати, в некоторых можно купаться. Вода подогревается геотермальными источниками.

— Ты шутишь?

— Нет, правда. У нас тут есть один аквалангист, потом познакомишься, подполковник Громаков, так он частенько любит исследовать какое-нибудь из озёр.

— А в этом какая температура?

— 15 градусов, если я правильно помню.

— А какая температура воздуха вообще в 13-м окончании?

— В 47-м, то есть здесь, у нас, двенадцать градусов круглый год. В остальных окончаниях просто не знаю. Если она и отличается от нашей, то ненамного — не думаю, что более чем на пять градусов. Кстати, как тебе наш знаменитый прозрачный плац в Яштыре?

— Ваш разлом называется Яштырем?

— Вообще-то, его настоящее название — Куар-Древо, но мы чаще зовём его Яштырем.

— Куар-Древо? Откуда такое дурацкое название?

— Это всё наш Рыбин расшифровал. Сказал, что наши предки звали разлом именно так.

— А кто такой Рыбин?

— Учёный. Начальник фракции РАГ — расчётно-аналитической группы 13-го окончания. Ну и как все гении, он, конечно, слегка не в себе, но в меру — самую малость. У нашего окончания тоже есть своя расчётно-аналитическая группа, но в ней все нормальные и поэтому скучные. Со временем перезнакомишься и с теми и с другими. Ты же КПшник. Тебе положено знать всех.

— Кстати, пол, в смысле плац — просто атас!

— Понравился?

— Я просто высоты боюсь панически.

— Это плохо. По Яштырю придётся лазить как макака. Часто бывает так, что обходных путей, даже длинных, просто не будет. Особенно теперь, когда укреп-уровни соединены между собой только одним порталом.

К этому времени мы переплыли озеро, и затащили на берег лодку.

— Кстати, Митя, ты запоминаешь, как мы идём?

— Да, стараюсь.

— Запоминай обязательно. Когда ты попадёшь на командный пункт, сначала тебя начнут натаскивать на курьера. Это потом наступит счастливый день, когда ты заступишь на своё первое дежурство оперативным дежурным 47-го окончания. А пока тебе придётся за русалию наматывать в буквальном смысле десятки километров на своих ногах. Да и с тобой я смогу ходить только сегодня. Уже завтра ты пойдёшь на службу самостоятельно.

— Ясно. А Яштырь глубокий?

— Да, очень.

В следующем от причала зале мы наткнулись на человека, мирно и любезно разговаривавшего с Алиной. Казалось, что его ХБ выцвела, когда я ещё не родился. Тем не менее, её погоны украшали две больших звезды с каждой стороны. По тому, как щёки подполковника висели, словно спущенные флаги, на своих местах, было нетрудно догадаться, что раньше их хозяин был полным.

— Здравия желаем, товарищ подполковник, — поздоровалась с ним Валерия.

— А, Корнышева? Привет! — ответил он.

Его маленькие кабаньи глазки изучающе забегали по нам. Мартыненко фыркнула.

— Это, что ли, и есть новый КПшник? Ну, здравствуй, курсант, — и он протянул мне руку, которую я пожал.

— Он самый, Константин Петрович, — язвительно вставила Алина.

— Разве спрашивали тебя? — парировала Лера.

— Ну не ссорьтесь, девочки! — проговорил подполковник. — Ну сколько можно! А тебя ждём, — повернулся он ко мне. — Только на зачётах пощады не жди, — я тебя предупредил!

— Это кто? — спросил я, когда мы отошли. — И что ещё за зачёты?

— Это Русаков. Он начальник штурманского отдела. Короче, это ваши непосредственные конкуренты. Но перед тем как ты станешь и полноценным курьером, и действующим оперативным дежурным, вы сдаёте так называемый допуск, состоящий из зачётов. В том числе и ему.

Как известно, за беседой время течёт незаметно. Наверное, поэтому мне показалось, что залы из красноватой породы с белыми прожилками были пройдены скоро. На портале нам в книжки поставили печати. Тем же самым путём, каким мы пришли сюда с Мартыненко, мы возвращались обратно с Корнышевой.

— Лера, а как называется укреп-уровень, на котором мы только что были?

— Клеть.

— А этот?

— Аркс.

Путь, пролегавший через коридоры из коричневых булыжников, мы прошли тоже быстро. Конечно, было легче — ведь на многочисленных лестницах мы теперь спускались, а не наоборот. На маленькой площади с колодцем остановились, чтобы попить. Сразу же после нас пришла утолить жажду группа молодых людей, которые, приветливо улыбаясь, здоровались с Лерой и знакомились со мной. Правда, их было слишком много, чтобы я кого-нибудь запомнил.

— Так, — переводя дух, сказала моя проводница, — надо идти так, чтобы ты потом самостоятельно не заблудился. Или хотя бы не сразу заблудился. То есть, — задумчиво продолжила она, — через Яштырь. Говоришь, боишься высоты?

— Да.

— Ну, тогда научишься Родину любить.

И мы, развернувшись спиной к колодцу, вошли в широкий коридор пещеры, которую я из-за обилия мишеней и тренирующихся по ним стрелков прозвал про себя Аллеей лучников.

— Знаешь, как называется эта пещера, Митя?

— Аллеей лучников?

— Подошло бы, но нет. Аллеей одиннадцати рук.

— Наверное, потому что маленьких боковых ходов по количеству одиннадцать?

— Точно.

Когда мы вышли к Куар-Древу, меня ждал сюрприз. Многообразие разноцветных источников света Яштыря сменили огни одного единственного — голубого цвета. Видя моё замешательство, лейтенант с улыбкой объяснила:

— Только на утреннем и вечернем построении горят все огни. А сейчас время голубых склянок — то есть утро. Так мы отмеряем время наших суток — русалий.

— Понятно, — ответил я, тоскливо глядя в бездну, которая разверзлась перед моими ногами.

— Ничего, со временем привыкнешь, — успокоила меня офицер, и мы начали спускаться. На прозрачном плацу, который деловито пересекали, как будто бы это самая обычная вещь на свете, спешащие по своим делам люди, мы подошли к краю, и, пройдя вдоль каменной громады Куар-Древа, вышли к месту, где в специальный проём между прозрачным полом и стеной уходила вниз верёвочная лестница. В какой-то момент моё сердце ёкнуло, и было готово выпрыгнуть из груди. В глазах потемнело. Я прикоснулся к канату лестницы и стал медленно успокаиваться, к счастью, моя провожатая как раз в это время отвлеклась на содержимое своих карманов. Постепенно я пришёл в себя.

— Я первая.

— Давай.

— Только не смотри вниз, хорошо? Нам неглубоко, тут рядом.

— Ладно.

— Смотри, шапку не оброни, с формой у нас туго.

— Не оброню.

Спускались мы действительно недолго. Вслед за девушкой я воспользовался громадной вертикальной скобой, для того чтобы соскочить с лестницы в грот, освещённый факелами. Теперь прозрачный пол был не под нами, а нависал сверху, отчего было немного непривычно, хотя, с другой стороны, когда это я успел привыкнуть, что он внизу?

— Таких проёмов, ну, между полом и стеной Яштыря, много, видел?

— Не успел.

— Но после того как вышел приказ оставить между каждыми двумя укреп-уровнями Креста только по одному порталу, из других проёмов убрали лестницы и скобы. Так что осторожнее. Лестница только здесь, запомни.

— Запомнил.

— Хорошо, пошли, вот и портал.

После того как отметились, и я узнал, что наш путь в настоящее время пролегает по укреп-уровню со смешным для моих ушей названием Улей, мы снова оказались в естественной пещере. На меня опять накатила волна слабости, и я уже начал всерьёз подумывать над тем, не стоит ли попросить у моей новой знакомой пощады, для того чтобы остановиться где-нибудь на перекур. «Кстати, — отметил я про себя, — как же хочется курить!» В госпитале мне не разрешали и не давали сигарет, а теперь я не знал, как их раздобыть, а спросить стеснялся.

— Смотри, — сказала Валерия после того как мы подошли к месту, где наш ход распадался сразу на три коридора, — это место называется Троеперстница. Запоминай: левый проход поднимается вверх, правый спускается вниз, а средний остаётся на месте… Кстати, он нам и нужен. Пройдёт время, и ты, как и все, научишься использовать самые короткие пути. А пока твёрдо запомни: самый короткий путь — это самый известный. 13-е окончание огромно, его можно изучать годами, даже десятилетиями, но так и не знать до конца. Кстати, я серьёзно.

— Разумеется, — вздохнул я, вспоминая свой 72-й учебный центр подземных коммуникаций сопротивления. Когда-то он представлялся мне большим. А теперь в моём сознании сжался до игрушечного.

Примерно через двадцать минут пути я в который раз отложил свою просьбу о привале, только потому что услышал шум текущей воды. Вскоре мы вышли к подземной реке. Это было что-то вроде теснины: под решетчатым железным настилом, сквозь ячейки которого вполне было можно рассмотреть, что происходит внизу, бурным потоком, где-то на глубине метров двадцати, текла речка, эффектно подсвечиваемая электричеством. Направо и налево, вдоль по её руслу в воздухе пролегал навесной мост, по которому можно было идти дальше, после того как железное перекрытие заканчивалось.

После того как мы миновали портал, нам никто не встретился, здесь же было много людей. Ход, которым мы пришли, за железным мостом заканчивался деревянными воротами, у которых дежурили солдаты. Но, как оказалось, проходить сквозь них не нужно. Слева от ворот, посередине изящно отделанной стены из белого мрамора, нас ждали деревянные двери, к которым вели ступеньки из зелёного камня, возможно, малахита.

Возле них очень величественно и эффектно стояли две грубо высеченные из камня статуи. Обе изображали женщин, которые в своих высоко поднятых вытянутых руках держали крупные светильники, освещавшие своим ярким белым светом всё вокруг.

— А вот и столовая, Митя. Заходи.

Внутри было, один за другим, два коридорчика, в одном из которых была раздевалка, где мы повесели свои бушлаты и шапки, а во втором — раковина во всю длину. В ней мы, правда, без мыла, вымыли руки. В основном зале было очень красиво и светло. Так, что я зажмурился от света. Посередине стояли аккуратными рядами квадратные столики со стульями; по бокам были огромные кухонные столы, за которыми виднелись дверные проёмы, ведущие на кухню. На правой от входа стене висело огромное полотнище, вышитое яркими, красочными сценами.

Из, так сказать, клиентов, кроме нас никого не было. Однако стоял шум и визг. Возле женщины, стонавшей сквозь слёзы, собрались другие для того, чтобы её успокоить. Лера, как ни в чём не бывало, повела плечами и села за один из столиков. Вслед за ней присел и я. На вид возмутительнице спокойствия было около сорока лет. Здесь за всё моё пребывание в Южном кресте мне во второй раз встретились взрослые люди не в форме, и то только потому, что они были в обыкновенной спецодежде официанток и поварих. В первый раз были белые халаты в госпитале.

Мне сразу вспомнился похожий случай в госпитале. Но ещё больше я удивился, когда посмотрел на Корнышеву. Эта весёлая и открытая девушка преобразилась: её ноздри раздувались, а глаза гневно сверкали. Вместе с тем было невозможно не понять, что она в одном тоненьком волоске от того, чтобы не разреветься самой.

— Лера, — как можно мягче сказал я. Это вывело лейтенанта из оцепенения; утихли страсти и у поварих.

— Что происходит? — спросил я.