Армейские записки

Ярослав Венд

Эта книга о злоключениях обычного московского парня, домашнего мальчика, который по своей собственной вине и легкомысленности попал в армию.О том, кого он там встретил, в каких ситуациях побывал, что он там видел и слышал. Оформление и рисунки автора.

7

Что из себя представляла санчасть? Она занимала довольную большую часть первого этажа. Вдоль центрального коридора с двух сторон шли разные помещения: палаты (большая и малая), так называемая карантинная, умывальник, туалет (о нём я отдельно расскажу), душевая, клизменная, хлораторная, физиотерапевтический кабинет (да, был и такой и даже с разными аппаратами), кабинеты фельдшера, медсестры, начальника санчасти и столовая. В общем всё вполне прилично, если честно. Не смотря на то, что это был первый этаж, решётки на окнах отсутствовали, но ручки с окон оказались сняты, а где они хранились — секрет.

В санчасти лежало 13 человек, все с разными диагнозами. Кто-то лежал с сотрясением мозга, которое получил на объекте, когда ему на голову упал кирпич, кто-то с температурой, а кто-то просто с воспалением хитрости. Общались дружно, без эксцессов, не смотря на то, что все были разных призывов.

Время текло плавно и незаметно, как, наверное, оно и должно течь в лечебных заведениях. В самой же части царило оживление. Всё дело заключалось в том, что на следующий день, после того как я слёг, должен был состояться смотр, на котором собирался присутствовать некий Романович, офицер, курирующий нашу часть, и который, если честно, мне был до лампочки. Но для многих в части эта фамилия что-то да значила, так как все приводили в порядок всё что можно и нельзя, начиная от одежды и заканчивая выравниванием бордюров и прополкой клумб возле штаба.

Как мне рассказывали, этот тов. Романович не очень любил начальника санчасти, капитана Разумова. Почему? Бог весть.

А почему же начмеда называли капитан-ракета? Да всё дело в его манере передвигаться по части, а именно: очень быстро, выставив одно плечо вперёд, как будто он собирался вынести невидимую дверь. Такую странную походку многие объясняли его пристрастием к «скорости» (такой наркотик), которую он употреблял в своём кабинете. Честно говоря, я такому не верил и считаю до сих пор это всего лишь слухами, совершенно не обоснованными. Со свечкой никто не стоял, за руку никто не ловил, так что оснований верить этому нет.

А вот то, что он во время ночного дежурства запирался в кабинете и резался в компьютерные игры — это верно. Такое бывало.

Когда меня положили в санчасть, то первым делом наложили гипс (от бедра и до щиколотки) и выдали костыли, которые оказались на пару размеров больше (но других просто не нашлось). Передвигаться на них было пыткой. Однако, выбирать не приходилось.

И вот наступило, так называемое, «утро стрелецкой казни» — смотр. Всех кто мог ходить, из санчасти выгнали на плац. Меня же, с моими костылями, оставили одного в санчасти, сидеть возле входной двери, дежурить. Сидел, читал Новый Завет в мягкой обложке, который каким-то чудом оказался в моей прикроватной тумбочке. Раздался топот по лестнице. Стук в дверь.

— Звание, цель визита, — прокричал я, заученную фразу. Оказалось что это весь состав санчасти вернулся назад, так как калеки и больные в строю не нужны. Однако, проверка по части всё равно обещалась быть. Следовательно, тов. Романович к нам заглянет на огонёк. Что он и не преминул сделать, где-то через час.

Когда он вошёл в палату, была дана команда «смирно» и мы по стойке смирно встали возле своих кроватей. Стоять смирно с гипсом и костылём было не очень удобно, к тому же я немного замешкался и чуть не рухнул, чем привлёк к себе общее внимание и был первым к кому подошла делегация, состоявшая из комбата части, начмеда, тов. Романовича и ещё пары офицеров, сопровождавших его.

— Ну что боец, как самочувствие? — Спросил Романович, безуспешно желая придать своему голосу отеческую нотку.

Я ответил что всё терпимо, но могло бы быть и получше, рассказал как это произошло, что терплю, но колено болит. Он нахмурился и глянул на капитана Разумова, но промолчал. Быстро осмотрев санчасть он ушёл проверять казармы. А мы все дружно выдохнули.

Уж не знаю какой там состоялся разговор, но после этого визита мне стали ещё и капельницы ставить с физраствором. Зачем? Понятия не имею, но по две стекляшки в день ставили, а каждая из них это 200 мл между прочим. И я всегда боялся, когда в бутылке заканчивалась жидкость. Страх вызывала мысль о возможном попадании воздуха в вену. Потом-то я научился не только сам вовремя перекрывать клапан, но и вытаскивать иглу из вены.

Именно после капельниц я прочувствовал свои почки, потому что они начали болеть, и по малой нужде бегал часто, а с моей загипсованной ногой и костылём, да ещё мокрым кафельным полом в сортире, это так себе удовольствие.

По ночам колено ныло со страшной силой, просыпался и не мог нормально уснуть. Сон приходил лишь под утро, но быстро развеивался, когда за стеной слышался конский топот. Это роты, спускались по лестнице на утреннюю пробежку в 6 утра.

Через пару дней пришёл сам подполковник Глухарёв и сказал что меня надо срочно направлять в госпиталь на обследование. Начмед был всегда только за это, но без одобрения комбата не мог ничего сделать. А комбату было по барабану, и, скорее всего, только после пары слов от Романовича он решил что-то предпринять.

Перед поездкой на обследование я решил принять душ. Необходимость в этом назрела, ведь за окном август месяц, жара стояла страшная. Все потные, вонючие.

Но тут встал вопрос — как я буду мыться? Гипс то с меня снимать никто не собирался. Марат, фельдшер, предложил закутать гипс в целлофан. Замечательная идея. Но где его найти? Поскребли по сусекам и нашли штук десять пакетов, распороли их, обвязали гипс. Результатом остались довольны и я отправился в душевую. Рядом с дверью дежурил Марат и ещё один парень — это на тот случай, если я, не дай Бог, там звезданусь на мокром полу. К счастью всё обошлось.

Однако, госпитализация затягивалась и я торчал в санчасти, мучаясь по ночам от боли, а днём от скуки, потому как ни радио, ни телевизора, ни книг там не было. Вернее была когда-то библиотека при части, но всё давно было похерено, заколочено и съедено мышами.

Как-то вечером влетел в палату начмед и позвал в свой кабинет. Там уже стоял Марат с ножницами. Решили посмотреть как там моё колено поживает. Разрезав бинты, сняли гипс, а так как ноги у меня волосатые, то сами понимаете, процедура была не из приятных, хотя, вознаграждением за мучение была возможность вдоволь почесать ногу и смыть спиртовым раствором оставшуюся гипсовую пыль.

Опухоль спала, что не могло не радовать, а вот колено уехало в сторону, да и сама нога, из-за отсутствия нагрузок потеряла часть мышечной массы, тем не менее, гипс (тот же самый) был наложен обратно, перевязанный новыми бинтами. Капитан-ракета ничего не сказал, лишь покачал головой да отправил меня обратно в палату. Ночью я снова плохо спал, а в обрывочных снах видел дом, родных и друзей.

Одиннадцатого августа был день строителя, который в части отмечался как профессиональный. Все отдыхали. В соседней палате ребята, разжившись гашишем, который поставлял через своих знакомых один кавказец, всю ночь барагозили, ржали как кони и грызли сухую лапшу от Доширака.

Была в санчасти и медсестра, Людмила Петровна, женщина бальзаковского возраста и своеобразного склада ума, живущая в каком-то своём мире и лишь изредка возвращавшаяся в этот. У меня было впечатление, что она постоянно под кайфом находится. Её слова, действия, озвученные мысли — всё это было в высшей степени странным. Я до сих пор не могу понять какие же чувства она во мне вызывала — то ли раздражение, то ли жалость, то ли просто смех.

Конец ознакомительного фрагмента.