Шестоднев

Ярослав Астахов

Обложкою «Шестоднева» охватываются стихи, которые родились в очень разное время. Его старожилам более тридцати лет. Как здорово отличался тогда мир от нынешнего. Как, впрочем и «я» записывающего. (Уверен, что настоящие стихи мы не «сочиняем» – они приходят. И позволяют себя сфотографировать. Или не позволяют.) А новоселам «Шестоднева» не больше года. Он выстроен симметрично. Шесть полностью завершенных циклов по девять стихотворений в каждом. Цифры 9 и 6 есть близнецы-перевертыши. Согласно Русской Северной Традиции (смотрите работы Логинова и Виольевой) шесть – это число текста вообще, а девять есть число мудрецов, поэтов и богословов. Я предпочитаю называть это последнее числом бога Бармы – покровителя всех поэтов. Один из моих читателей сравнил – шутки ради, конечно же – «Шестоднев» с произведением Данте. «Божественная Комедия» великого флорентийца включает, как известно, 3 части по 33 песни в каждой. Об этом Данте специально замечает в последней песне «Чистилища»: «счет положен изначала». Мое произведение несопоставимо не только по грандиозности (это очевидно), но также и потому, что я никакого счета не полагал а просто: шло время, и стихотворения постепенно сами собой выстраивались в устойчивые когорты. Когда шесть раз практически без какого-либо моего вмешательства сложилось по девять, я понял, что это знак и передо мною – книга. (Циклы с другим числом стихотворений в нее не вошли.) Откуда пришло название? Однажды я раскрыл книгу святителя Василия Великого «Беседы на Шестоднев» и увидел, что она содержит этих бесед ровно девять. И я воспринял это тоже как знак. Я верю в судьбу, и в знаки, и вообще во всяческое такое. Но остается вопрос: не многое ли берет на себя поэт, который называет книгу стихов таким образом, что чувствуется намек на текст, глаголающий о сотворении мира? Уверен: каждый, у кого живая душа, знает – хотя бы кое-что, приблизительно – о сотворении мира. По крайней мере – мира своего внутреннего. Пишущим же стихи такое должно быть вдвойне понятно. В никео-цареградском символе веры (V в.) Бог именован Поэтом (ποιητ) земли и неба. «Дни» моего Шестоднева представляют собой, таким образом, некоторые этапы, стадии сотворения мира внутреннего. Надеюсь, что сотворение это происходило больше по воле Бога, нежели по личному произволу. По крайней мере, я рад, что существуют стихотворения, представляющие собою хронику этого таинственного процесса. Бог отдыхал в седьмой день, как это говорит Библия. Предание же повествует о том, что завершением Творения сделается восьмой. И общее число дней тогда станет равным числу креста животворящего православного. Поэтому и книга «Шестоднев» имеет раздел «Начало восьмого дня». Она содержит поэму «Главы из Иоанна», которую одобрил настоятель московского Спасо-Преображенского храма, что в Кадышах. Надеюсь, что и другие стихотворения книги представляют собой скорее разговор души с Богом, нежели ее реакцию на мир сей.

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

СТРАЖА СЛАБОГО СВЕТА

«Светла галактика листа…»

Полуночное купание

Святая зима

Лжец

«Поклон тебе, эгейское молчанье…»

«Воскреснуть…»

«Берег безбрежен — как берега горе…»

Полнолуние

Стража слабого света

* * *

Светла галактика листа.

Лик лампы над столом витает.

И отступает суета.

И робко тайна проступает…

И замираю, тих и чист.

Не ворожу, не измышляю.

И лишь гляжу в глубокий лист,

Миры и знаки замечая.

5.8.86.

Полуночное купание

Тени отступят прочь.

Станет вином яд.

Волгою дышит Ночь.

Пей же ее взгляд!

Маску одежд — брось.

Капельки рос — лед.

К берегу, на авось —

Нам ли искать брод?

Теплой волны вздох.

Миг и опор — нет.

…Не доплыви до

берега —

Там рассвет.

22.2.87.

Святая зима

Я бежал вереницею светлых зал

И смеялся, не слыша «стой!»

Среди зимних садов и тепла не знал,

Что бывает

зима

святой.

Но таёжным рассветом прожгло стекло

И метель увела, бела…

И впервые дрожало в руке стило,

И я сам не хотел тепла.

…И теперь благодарен за каждый час,

Отогревшийся у стрехи.

И прощаю другому, хоть он сейчас

Посмотрел сквозь мои стихи.

Он готов улыбнуться, хоть и не зол —

Что ж, он просто не знает зим…

А я сам заштопаю свой камзол,

Вспоминая огонь, не дым.

14.10.86.

Лжец

Четыре выстрела в упор —

Четыре слова лжи.

Мир легковерен… и с тех пор

Лишь для себя я жив.

Лишь для себя… Но для него —

Недвижно замер дым,

И он — для каждого живой —

Остановился с ним.

25.1.87.

* * *

Поклон тебе, эгейское молчанье…

Не замутится стоном чистота

Развалин,

непреложных, как сиянье

Над головою мёртвого Христа.

Смотри, любитель острых ощущений —

Как праздничны горящие мосты!

Измена есть надежда отпущенья,

Предательство — не стоит суеты.

Не стоит

ни прощенья, ни закланья,

Ни сна, ни стона стиснутых зубов.

Молчанье

отвечает на молчанье,

Как отвечала песня на любовь.

22.3.87.

* * *

Воскреснуть, то есть вспыхнуть вновь

В ударе кремня о кресало.

Когда бы так и эта кровь

В ударе сердца воскресала —

Тогда б и вечность не смогла

Внушить душе закон прощанья.

И жизнь не помнила бы зла.

И смерть узнала бы изгнанье.

9.12.92.

* * *

Берег безбрежен — как берега горе.

Раковин холод сожму у виска я,

Слушая море…

Слушая море…

Это — лишь кровь? Но она — морская.

Порванный парус срастется невскоре.

Шелесту волн отступающих внемля,

Слушаю море…

Слушаю море…

Чтоб избежать возвращенья на землю.

Море — земля? Но сомкнулась не споря

С небом такая земля-не-для-хлеба.

Слушаю море…

Слушаю море…

Слушая, слышу

не море —

Небо.

11.4.88.

Полнолуние

Смелыми башнями мост многосводный —

В долгий туман.

Неподвижно-холодный

Пламень

глаза-Луны.

Камень,

вода и пространство…

Грозно убранство

их

тишины.

30.12.88.

Стража слабого света

В окне рассвета тонкое крыло.

Забытой лампы слабое свеченье.

И непреложно утро, что пришло,

Как королевы Ночи отреченье.

Но это пламя слабое таит,

Как видно, силу дивную на страже —

Коль даже в свете Свет себя хранит,

Маня понять миры, что света краше!

29.9.88.