Хроники тихого охотника

Ярослав Алексеевич Щипанов, 2021

Действия книги происходят на немецкой подводной лодке времён второй мировой войны типа VIIC, самом массовом типе подводных лодок. Всего за годы войны было создано более 700 подводных лодок этого типа. Боевые действия, описанные в книге, происходят в вымышленном мире преимущественно с конца 1939 до середины 1940 года и косвенно связаны с битвой за Атлантику.

Глава 2. «Гавань»

Вильгельмсхафен Германия, 21 октября 1939 года.

Погрузив свои вещи в машину, я опёрся о капот и стал ждать. Вскоре подошёл Шеф, положил вещи в багажник, и мы поехали от отеля в сторону порта.

Ехали молча, каждый думал о своём. Не знаю, какие мысли бродили в голове Шефа, а я думал, как пройдёт этот новый поход.

Мы проезжали мимо зенитных батарей под пятнистыми камуфляжными сетками, еле различимыми в сером утреннем свете; больших букв и различных геометрических фигур — указателей, обозначающих путь к штабу; живой изгороди, пары разбитых машин, разрушенных домов, церкви; старых афиш, обвалившейся печи, в которой когда-то обжигали кирпичи. Мимо нас вели под уздцы двух ломовых лошадей. В заброшенных садах около грязных серых стен домов кое-где еще цвели поздние розы. Мы проехали первые бомбовые воронки; руины домов по бокам дороги дали нам понять, что гавань приближается. Кругом валялись груды металлолома, ржавые бочки, слева от дороги виднелось автомобильное кладбище, справа кусок пьедестала — все, что осталось от памятника. И кругом трава, пожухшая под солнцем; сухие почерневшие подсолнечники, согнутые ветром.

Вот, наконец, подъезжаем к воротам военной гавани, около них трое автоматчиков в форме тыловых войск. Один из них подходит к машине, встаёт напротив моей двери. Я опускаю стекло, и тот отдаёт честь.

Здравия желаю! Ваши документы!

Без слов лезу во внутренний карман парадного кителя, вытаскиваю красную книжицу и, получив такую же от шефа, протягиваю их караульному. Тот несколько секунд изучает, и возвращает назад, махнув рукой. После этого ворота разъезжаются в разные стороны, давая нам возможность проехать. Остановив Хорьх у белого двухэтажного здания, заглушив двигатель, выхожу из машины, надевая на голову фуражку.

Шеф, жди меня здесь! — обратился я к стоявшему у багажника Кригбауму.

Слушаюсь, гер калёйн! — ответил тот, кивнув мне, доставая из багажника свой чемодан и парусиновую сумку.

Кивнул в ответ и пошёл в здание. Поприветствовав всех знакомых, попавшихся на пути, поднялся на второй этаж, подошёл к большой деревянной двери, поправив форму, постучал и вошёл.

За дверью была небольшая приёмная, ничего необычного: длинный кожаный диван, стол секретаря, на стене за ним портрет императора, а под ним флаг империи: бело-сине-красный триколор с английским крестом и чёрным орлом с тремя коронами.

За столом миловидная, белокурая секретарша в форме вспомогательных войск. Она поднимает на меня свои карие глаза и улыбается.

Доброе утро, господин капитан-лейтенант!

Доброе, Марта! У себя? — спрашиваю я, снимая фуражку.

Да. У себя. Давно ждёт.

Я киваю и, постучавшись в дверь, вхожу в кабинет. Встав по стойке смирно, слегка поднимаю подбородок.

Капитан-лейтенант Щипанов, командир U 96, прибыл для получения спецпакета! — стандартная избитая фраза. Сколько раз он это слышал!

Рыжеволосый мужчина лет пятидесяти, в парадной морской форме поднимает на меня взгляд и слегка улыбается. Ганс Георг — капитан цур зее (капитан 1 ранга если по-русски) начальник оперативного отдела 2 флотилии «Wilhelmshaven», бывший подводник и просто приятный человек, он относится к нам с должным уважением и пониманием. Не то что штабные штрюли!

Рад тебя видеть, Ярослав! — говорит тот, откидываясь в кресле.

Я киваю и, смотрю на стопку одинаковых желтых листков на столе — мы все знаем, что это. Во всех листках одна и та же фраза: «Подлодка такая-то не вернулась из боевого похода в такой-то сектор. Причины не известны. Дата, подпись.»

Отрываю взгляд от «листков почёта» и снова смотрю на офицера, тот встал и направился к сейфу, стоявшему у стенки справа от стола.

Значит снова в поход. Какой это у тебя — десятый?

Одиннадцатый, — поправляю его.

Тот кивнул и, наконец, вытащил из сейфа увесистый коричневый запечатанный конверт, обёрнутый ниткой с печатью и красной надписью на немецком: «Каплею Щипанову. Лично! Секретно! В особых случаях — немедленно уничтожить!»

Взяв конверт и спрятав его в кожаном кителе, я расписался в книге и посмотрел на Ганса.

Ну что, Ярослав… Удачи! — говорит он и протягивает бокал с виски — традиция.

Спасибо, Ганс! — говорю я, выпивая бокал до дна и закусывая солёным огурцом.

Выйдя из штаба, я подошёл к Шефу и кивнул ему.

Как все прошло? — спрашивает он, протягивая мне мой чемодан и наплечную сумку из парусины.

Как обычно!

Забираю у него вещи, и мы направляемся к докам.

Пока идем мимо зенитных орудий, складов и железнодорожных вагонов, задаю вопросы:

Проблема с СРП решена?

СРП — счетно-решающий прибор, вычислительное устройство для управления торпедами, в последнем походе что-то часто коротил, чуть пожар нам не устроил.

Да, господин каплей! Заменили пару проводов и контактов — сейчас всё работает! — отвечает Шеф.

А перископ?

Крепление одной линзы расшаталось! Видимо, из-за атаки глубиной бомбы. Затянули и на всякий случай поменяли все линзы.

Хорошо, а проверка корпуса что-нибудь показала?

Да, на правом винте лопасть погнута была! Из-за неё и был звук на малом ходу, поставили новый винт!

И так далее. Шеф — отличный механик! Знает лодку, как свои пять пальцев, ни одна гайка не была закручена без его присмотра!

Пройдя мимо двух пустых доков, подходим, наконец, к нашей лодке. «Ну здравствуй, моя красавица!»

Перёд нами стандартная подводная лодка типа VII C, выкрашенная в серый цвет. Больше всего она напоминает корабль, что даёт ей хорошую скорость в надводном положении. Посередине корпуса возвышается боевая рубка, на ней зелёной краской нанесена наша эмблема — улыбающаяся рыба-пила. На заднем ограждении расположено 25-миллиметровое зенитное орудие, перед рубкой ещё одно «вспомогательное» 88-миллиметровое орудие. На флагштоке развевается флаг флота, на корме выстроен весь экипаж, у трапа стоит старпом и двое автоматчиков из вахтенной команды.

Я подхожу к трапу и слышу:

Экипаж, внимание! Смирно, равнение налево!

Мне отдаёт честь улыбающийся Алексей и докладывает по всей форме:

Господин капитан-лейтенант, экипаж в полном составе построен! Лодка к выходу — готова!

Спасибо, старпом! Виват U 96! — отдав честь, в ответ сказал я, повернув голову к экипажу.

Виват, гер калёйн! — раздаётся дружный громогласный рёв всего экипажа.

Поднимаюсь по трапу на борт лодки и не могу сдержать радостной улыбки! За мной заходят Кригбаум, Алексей и вахтенные матросы. Я прохожу вдоль выстроенной шеренги офицеров и матросов, заглядываю каждому в лицо. Вот Макс — штурман, тоже мой друг детства (кареглазый, подтянутый шатен), стоит улыбается и слегка кивает мне, вот Йохан — старший механик и специалист по торпедам, за ними стоят Красев, Ильман, а рядом другие офицеры и матросы. Парни стоят, и на их лицах улыбки — это хорошо! Дойдя до конца строя, я возвращаюсь и встаю перед ними, ещё раз обводя всех взглядом.

Ну, парни… всё всем ясно?!

Яволь, гер калёйн! — кричит весь экипаж.

Удовлетворённо киваю и, задумавшись на секунду, убираю улыбку с лица.

Все вы знаете, что произошло с лодкой Бекера! Попала под «Каталину» — какая славная лодка и какой бесславный конец!

Все понурили головы и минуту простояли глядя вниз. Я вздыхаю и продолжаю:

Ладно, это не наша вина. И мы такого не допустим. Подтянитесь!

Все смотрят на меня, и на их лицах снова начинают проскальзывать улыбки.

Я намерен вернуться домой с ещё одним победным вымпелом на перископе! Надеюсь, вы мне поможете в этом?!

ЯВОЛЬ, ГЕР КАЛЁЙН! — радостный крик огласил весь порт

Вольно, по местам!

Цу бефель! Ну же, шевелитесь, караси дохлые! — орёт наш боцман.

Я поднялся по трапу на рубку, скользнул в люк, спустился в центральный пост. В нос сразу же ударил слабый запах плохо выветриваемого дизельного топлива, вперемешку с запахами мяса, плесени и застойной водой. Внутри царят хаос и неразбериха. Не толкаясь и не пихаясь, невозможно продвинуться ни на шаг. Из стороны в сторону раскачиваются гамаки, набитые хлебными батонами. Везде в проходах стоят ящики с провизией, горы консервов, мешки. Я кое-как протиснулся в люк в офицерский отсек и сразу же посторонился, так как двое матросов несли здоровенный окорок, закреплённый на палке. Кладовых на лодке всего две, причём одна из них (в офицерском отсеке) хранит запас ремонтных инструментов; оружия с боеприпасами и часть дыхательных аппаратов для экипажа, а вторая (на камбузе) очень маленькая, так что почти всё мясо, колбасы и ящики с продуктами и консервами распиханы по всей лодке: на центральном посту (ЦП), в носовом отсеке (НТО) и даже в гальюне рядом с камбузом.

Подождав пока матросы пройдут, я отодвинул небольшую деревянную дверцу в сторону и прошёл в свою личную каюту. Здесь было всё достаточно скромно: небольшой стол, вмонтированный в шкаф для бумаг, койка, над ней два небольших рундука, слева от входа маленький шкаф для одежды и собственно все! Я сажусь на койку и оглядываю пространство, останавливаю свой взгляд на противоположной от меня стенке: на ней несколько фотографий, беру одну из них в руки, и на моих глазах готовы выступить слёзы. На фото я со своими родителями, дядей и тётей, и их дочкой, моей младшей двоюродной сестрой Викторией. С минуту посмотрев на снимок, возвращаю его на место и принимаюсь распихивать вещи по рундукам.

Закончив, сажусь на кровать, открываю шкаф для бумаг, достаю судовой журнал, делаю новую запись: « 21 октября 1939 года. 11 боевой поход. Выходим из порта Вильгельмсхафен в 8:00. Погода ясная, небо чистое…»

Внезапно раздаётся стук.

Войдите!

В кают входит Шеф, докладывает о готовности лодки. Киваю и, надев фуражку, выхожу из каюты, плотно закрыв дверь. Спустя минуту, я уже на рубке отдаю привычные команды:

Убрать трап! Отдать швартовы!

Включить электромоторы! Обе машины — средний вперед!

Лодка начинает медленно, но постепенно ускоряясь, отходить от причала. «Всё… всё — мы снова в море!», — подумал я, сжав ограждение рубки руками.

Над стеной канала собралась толпа: рабочие из гавани в промасленных спецовках, матросы, несколько офицеров флотилии. Я узнаю Кальмана, которого не было с нами прошлой ночью, Савилова, близнецов Купша и Стакманна, офицеров с U-55, Труманн, конечно, тоже здесь. Он выглядит совершенно нормально, без каких-либо следов ночной пьянки. За ним я замечаю Зайтлера — с пробоинами после встречи с «Каталиной». Явился даже штабной пижон Эрлер, окруженный компанией девушек с букетами цветов. Нет только Томпсона. Музыканты военного оркестра в своих стальных шлемах тупо смотрят на нас. Кривоногий дирижер поднял свою палочку и грянула медь; еще секунда — и все разговоры потонули в музыке, в которой я сразу же узнаю флотский марш, мозг сразу же выдаёт и первые строчки текста:

Der mächtigste König im Luftrevier

Ist des Sturmes gewaltiger Aar.

Die Vöglein erzittern, vernehmen sie nur

Sein rauschendes Flügelpaar.

Wenn der Löwe in der Wüste brüllt,

Dann erzittert das tierische Heer.

Ja, wir sind die Herren der Welt

Die Könige auf dem Meer.

Tirallala, tirallala, hoi! hoi!

Wir sind die Herren der Welt³

Я отмахиваюсь от наваждения, поднимаю бинокль к глазам, окидывая взглядом гавань, внезапно замечаю силуэт девушки в окне одного из полуразрушенных пакгаузов. Она машет нам рукой, слегка свешиваясь из окна, не могу сдержать ухмылки и наклоняюсь к Алексею, стоящему рядом.

Лёха, ты романтик?

Что? — не понял он.

Я смотрю на него и рукой указываю на девушку.

Вон там на верхнем этаже пакгауза! Не тебе машут?

Он смотрит в бинокль и, явно увидев ту же картину, что и я, ухмыляется.

Ха… девушка! Только что она там делает — это же запретная зона?!

Я пожимаю плечами и ещё раз осматриваю гавань. Нам сигналят гудками стоявшие рядом пара эсминцев, их экипажи машут руками и фуражками. На мостик падают маленькие букетики цветов. Вахтенные втыкают их в вентиляционные заглушки. Темная полоса воды между серой сталью лодки и масляной стенкой мола продолжает расширяться.

Внезапно я замечаю быстро подъезжающий чёрный «Хорхь», он огибает всю толпу и останавливается чуть впереди. Из него практически на ходу выпрыгивает человек в парадной форме и белой фуражке — а вот и Томпсон. Он подбегает вплотную к пирсу, вытягивает обе руки вверх, на его шее сверкает свежеполученная награда, и орёт во всю мощь своих лёгких:

Виват U 96! Виват! Славы, победы и жирной добычи!

После чего отдаёт нам честь, я улыбаюсь и тоже прикладываю руку к фуражке, а затем машу ему рукой, он машет в ответ и что-то говорит себе под нос.

Вскоре мы покидаем гавань и выходим в открытые воды, нас тут же догоняют два судна: слева от нас пристраивается патрульный катер: а справа переоборудованный под зенитную батарею старый сухогруз.

«Около шести, с половиной тысяч тон», — на автомате прикинул я, приказывая вниз:

Перейти на дизеля! Средний вперёд!

Спустя несколько секунд уже отчётливо слышу слабый шум дизеля, и лодка значительно ускоряеттся. К нам поднимается Макс с биноклем и секстантом в руках.

Какие у тебя ориентиры? — интересуюсь я.

Шпиль колокольни вон там — он едва заметен — и большое здание справа по борту.

Макс тщательно наводит прибор, считывает показания и сообщает их вниз.

Последние ориентиры, — произносит он, вздыхая.

Мы проходим рядом с плавучим маяком — двумя скреплёнными баржами, на которых возвели зенитную батарею и поставили десятиметровую вышку с прожектором наверху. Люди оттуда машут нам руками и что-то кричат. В десять часов мы расстаемся с эскортом, они «гуднули» нам и стали разворачиваться. Последний знак прощания. Через пару минут эти патрульные судёнышки уже остаются за кормой.

Теперь штурман демонстративно разворачивается всем телом вперед по курсу, подносит к глазам бинокль и упирается локтями в бульверк.

Спустить флаг, очистить палубу и приготовить верхнюю вахту к погружению! — отдаю я приказ, осматривая морскую даль.

Моряки закрывают все отверстия на верхней палубе, убирают флаг с флагштока.

Первый номер придирчиво смотрит, чтобы все было сделано, как надо: при бесшумном подводном ходе не должны раздаваться никакие звуки. Старпом перепроверяет еще раз, затем докладывает:

Верхняя палуба готова к погружению!

Я киваю и опускаю бинокль. Море из бутылочно-зеленого становится глубокого темно-синего цвета. По синей поверхности во все стороны разбегаются тонкие белые струйки пены, как прожилки по глади мрамора. Когда на солнце набегают облака, вода становится похожей на черно-синие чернила.

Лодка оставляет за собой в кильватере широкую полосу пенной воды, она сталкивается с набегающим валом и взметается вверх белой гривой. Такие же белые кудри видны повсюду, куда только достает взгляд.

Ну вот, Кригбаум, мы опять в море! — произношу я и скрываюсь в глубине боевой рубки. За мной спускается и Кригбаум. Лодка идет своим курсом в одиночестве.

Я прохожу в свою каюту, но перед этим останавливаюсь и говорю радисту:

Дай сигнал, что мы вышли в море!

Тот кивает и открывает большую деревянную коробку — шифровальный радиопередатчик — Энигма. Выставив настройки, Даня начинает набирать сообщение. Я захожу к себе, сажусь на койку, делаю запись в журнал и убираю его обратно. Затем снова смотрю на фотографии и, горько усмехнувшись, ложусь на кровать, подкладывая руки под голову, закрываю глаза.

Примечания

3

Der mächtigste König im Luftrevier (Самый могущественный король в воздушном пространстве — бурный могучий орёл) — старый немецкий марш, неофициально используется как песня флота Королевства Пруссии.