Как переехать в Америку, или Путешествие из Петербурга во Флориду

Ярослава Полетаева

Это вторая книга молодого петербургского автора Ярославы Полетаевой. В ней вы узнаете историю скрипачки Оксаны, которая (как в своё время и сама автор) в одиночку осваивает новую для неё вселенную – США. В пронзительном монологе героиня рассказывает о сделанных ею открытиях, а читатель наблюдает превращение русской девчонки в настоящую гражданку мира. В этой книге вы обязательно узнаете много неожиданного об Америке и о том, куда же приведет Оксану ее путешествие!

В КОТОРОЙ ПРИНИМАЕТСЯ ПОВОРОТНОЕ РЕШЕНИЕ

— Ты уверена, что это хорошая идея? — прохрипела я. В гуле питерского метро нужно было кричать, и моему вечно осипшему голосу приходилось тяжеловато. — Может все-таки в Вену?

Мне, как скрипачке, жизнь преподнесла множество подарков. Один из них — путешествия. Музыканту не нужно знать иностранных языков, чтобы выражать свои эмоции. Его язык — музыка.

— Ну, смотри, какие у тебя есть возможности… Ты можешь поехать в Вену. Тем более, что ты уже переписываешься с венским профессором, и он готов тебя взять, да? Там Лена, может она чем поможет… Но у тебя только два месяца, чтобы выучить немецкий.

— Да, но ведь это ближе, чем Америка. Америка на другом конце света!

Америка. Почему-то я всегда знала, что буду говорить по-английски. Наверно, из-за этих бесчисленных голливудских фильмов. Я такая мечтательница! И в своих мечтах я всегда разговаривала по-английски. Не в прямом смысле конечно, а так, как будто бы. Ну, вы понимаете. В моем воображении какая-то актриса с гнусавым голосом транслировала меня на русский.

Итак, другой вариант, о котором говорила мама, была возможность поехать в Америку. Учиться, конечно, а как ещё! Семья у меня совсем не богатая: мама режиссёр, папа актёр — в общем, люди искусства. И даже дяди бизнесмена, и того нет. И я с двоюродным братом, ну, почти акробатом. Ученым. Не сложившимся. Долго рассказывать.

— Америка на другом конце света, зато ты говоришь по-английски. Ты ведь говоришь? Тебя твои курсы чему-нибудь научили?

— Мам!

Вот за что я люблю мою маму, так это точно не за то, что она во мне все время сомневается. Верит, конечно, поддерживает, но критикует, как настоящий профессионал эпохи Товстоногова. Ох уж эти режиссеры — все время нас оценивают, судят, «не верят» по Станиславскому и устраивают «разбор по составу». Даже и теперь мама думает, что я плохо говорю по-английски. Может она права, я не знаю.

— Тогда Америка. У нас ещё есть время сделать визу?

Вот так в один ранний августовский день, на ходу, в метро и решилась моя судьба. Школьная учительница, которой я безумно благодарна за все в меня вложенное, и которую мы всем классом страшились за строгий нрав, предложила мне поехать на стажировку в Америку.

«Юля сейчас учится у отличного скрипача — он, в своё время, выиграл конкурс Чайковского. Ты у неё спроси — где она там живёт… Может тебе туда тоже напроситься?»

И вот я уже звоню Юле Артавской, которую я совсем не знаю, и спрашиваю, где же это она учится и нельзя ли мне, ее «незнакомой», тоже приехать и тоже поучиться. И она говорит… можно! Ну, то есть как можно, не она же принимает новых студентов… Надо писать учителю, отправлять запись. У меня, конечно, не было тогда ни камеры, ни традиции записывать свои выступления, но я как раз буквально месяц назад отыграла выпускной экзамен в моей Питерской Консерватории, и кто-то тогда из родителей моих сокурсников записал концерт. Вот эту-то запись я и послала. В никуда. А через десять дней пришёл ответ — здравствуй, мол, Оксана, приезжай — гостем будешь. А как приезжать? До начала семестра оставалось меньше трёх недель — надо было сделать визу, собрать деньги на билет и… и что дальше, никто не знал.

— Мам, если я поеду — то только на месяц. А потом домой, хорошо? — Мама посмотрела на меня таким долгим задумчивым взглядом. И только сказала:

— Хорошо.

Ну, вот и все. Мы все в аэропорту.

Я улетала очень рано, поэтому с папой мы попрощались накануне. Я не смогла сказать прощай, потому что слезы душили меня. Вместо этого, я заперлась в ванной и оттуда махнула папе рукой. Но он приехал в аэропорт даже ночью. Мы все стоим у входа на паспортный контроль. Я, не спуская глаз с моих провожающих, прохожу мимо контроля, ничего и никого не замечая. Слезы туманят глаза, и я не слышу, как таможенница кричит на меня, чтобы я предъявила паспорт на скрипку. До свидания, Родина!

***

До вокзала еще два часа,

Два часа — и как не бывало…

Чтобы слезы не жгли глаза,

Не гадать — то ли много, мало…

До вокзала уже два часа.

Два часа, и опять до встречи…

Когда встретимся — будет весна,

И мои непокрытые плечи.

Когда встретимся, будет май,

И наверно, меня не узнаешь…

Шубы, шапки — снимай, снимай!

И печали перчатки снимаешь…

Если встретимся, будет дождь…

Мы опять, как всегда, промокнем…

И пойдем в пелене одеж,

Засмотревшись в чужие окна.

До вокзала еще два часа,

Чемодан из разлуки и грез.

Это, милая, просто роса…

У меня больше нету слез.

В два часа уложить печаль,

В чемодан запихнуть разлуку.

Я хотела сказать… Вокзал.

Я лишь крепко пожала руку.

Бах, Вариации на тему Гольдберга

Моим любимым видом искусств всегда был театр. Не только потому, что я выросла в театральной семье, но и потому, что театр вмещает в себя все: музыку, слово, жест, танец… А какой простор театр предоставляет для воображения художника! Но я музыкант, а потому не представляю себе ни жизни, ни театра без МУЗЫКИ.

Я все время слышу музыку. Неуловимая для других, она аккомпанирует моим мыслям, удачно сказанной фразе, минутному уединению со звездным простором над головой. Она — необходимый проводящий элемент между мирским и божественным, важное звено в цепочке Человек — Природа — Бог. И даже тишина для меня имеет своё особое звучание.

А потому, даже перед тем, как было написано первое слово этой книги, я услышала ее звук. Так и повелось — книга писалась не только словесно, но и музыкально. Я уверена: для того, чтобы проникнуть в чужой мир, недостаточно одного вида коммуникации. Ограниченный формат книги не дает нам возможности улыбнуться друг другу, увидеть в глазах слезы и почувствовать теплоту дружеского участия. Но музыка передаст и игру света на освещённом вечерним солнцем красочном витраже, и глубину чувств, вызванных этим зрелищем. Я даю музыкальные ключики ко всем моим впечатлениям и оркеструю жизненное пространство. Засим, я предлагаю вам найти предложенные записи в интернете и при чтении погрузиться в особый мир — мир музыканта.

***

Мое путешествие началось очень сумбурно. В день моего предполагаемого прилёта во Флориде был ураган. Это постоянное проклятье Флориды, поэтому даже окна в моем общежитии были сделаны так, чтобы их невозможно было открыть. Антиураганные окна. Студентам приходилось тайком откручивать болты сверлом, чтобы мы могли просунуть нос в тонкую щелочку и вдохнуть желанный свежий воздух. А потом эти постоянные кондиционеры! И ощущение то нестерпимой жары, то ледяного холода по тридцать раз в сутки, когда просто заходишь и выходишь из помещения. Но что-то я отвлеклась. Так вот, мой стыковочный самолёт отменили, и я застряла на несколько дней в Испании. Нам, конечно, дали отель (вот я говорю «конечно», а на самом деле это был настоящий подарок судьбы — не пришлось ночевать в аэропорту в мою первую самостоятельную межконтинентальную поездку). Я даже сама поехала гулять ночью по Мадриду. Это было так ново, так необычно, и так грустно — путешествовать одной. Я все время представляла, как бы мама насладилась этими местами вместе со мной.

Мы с мамой — одно целое. Мы все время были вместе, а главной нашей страстью были путешествия. Могла ли я когда-нибудь поверить, что буду с ней жить не просто в разных городах, а в разных уголках планеты! Даже сейчас, когда пишу эти строки, я думаю о том, что же все-таки важнее в жизни — люди или искусство… Почему-то в моей жизни мне все время приходится выбирать — или концерты в Америке, или общение с любимыми людьми в России; или счастье от совместного музыкального чуда с моим другом пианистом Итаном, или возможность побродить по Питеру и посидеть в кафешках с одноклассниками… Так что же важнее, музыка и творчество, или родные люди и родной язык… И то, и другое в своё время меня покинет, и я останусь со своим выбором один на один, вернее одна на один, или как уж там говорится…

Но пора менять пластинку. Я начинаю новую жизнь, а значит и музыка звучит новая.

Йо-Йо Ма, Аttaboy

Я познакомилась с Итаном в первый же месяц моего пребывания в Америке. Добравшись до своего Университета после всех треволнений урагана, новая жизнь для меня началась встречей с новыми людьми. Итан играл роскошное переложением этюда Рахманинова в джазовой манере, а в конце этюда пальцами коснулся воздуха, словно завершая пассаж. Это было так необычайно красиво и артистично, что я сразу спросила друзей, кто же это такой.

Мне он всегда казался таким весёлым, сладким… Вы, наверно, встречали таких людей, в обществе которых всегда приятно находиться? Я была им заворожена. И хотя он сам решил включить меня в число своих друзей и стал везде приглашать, я тоже намеренно ходила в те места, где могла его встретить. Итан имел такую интересную особенность — он сознательно и кропотливо выбирал себе друзей. Если вы прекрасный музыкант, одаренный художник или талантливый писатель, вам будет значительно легче подружиться с Итаном, нежели посредственному представителю названных профессий. Ему всегда нужны были вокруг только примечательные люди и только самые восторженные почитатели его таланта. А если его кто-то разочаровывал, то он долго не думал и просто переставал общаться. Сколько раз я сталкивалась с тем, что он одного за другим отсеивал людей из числа наших знакомых, которые разочаровали его по тем или иным причинам. А иногда он напрямую говорил мне, что ему не нравится кто-то из моих знакомых, и он бы не хотел, чтобы я с ним общалась. А самое смешное, что так и происходило. Я была почти рада сделать это для Итана. Да что там, я была готова сделать все для Итана.

***

— Привет, моя дорогая! Поехали, нас уже заждались!

Итан везёт меня на концерт к своим богатым знакомым. Я только что выиграла скрипичный конкурс в моем новом университете, и Итан хочет меня показать своим друзьям и покровителям. — Они все запищат от твоей Хабанеры!

Tango Santa Maria (del Buen Yyre)

— Ой, а кто эта девочка? Она сумасшедшая!

Я выскакиваю на сцену прямо во время музыкального номера и начинаю импровизировать вместе с Итаном и какой-то незнакомой певицей. Вот за что я и люблю этого парня — только с ним я решилась бы на такое! Хоть в огонь, хоть в воду — ничего не страшно, когда такая громадина за спиной! И в прямом, и в переносном смысле. Дело в том, что Итан немного полноват. Ну и музыкант фантастический. Никаких границ и ограничений! Вы понимаете, музыкальный мир состоит из одних правил. Традиция на традиции, и все это украшено законами и само собой подразумевающимися нормами. Законы стиля, века, нравов, тональности, характера, темпа, страны, композиции, школы и далее до бесконечности. Каждый музыкант в своём роде непреклонный критик, и каждый ищет поле для деятельности. Как приятно попрактиковаться в остроумии и продемонстрировать свою эрудицию после выступления коллеги! Вместо того, чтобы самому подняться на сцену и сыграть, как нужно. Итан совсем не такой. То ли из-за того, что он вырос в стране без известной и искушённой музыкальной традиции, то ли из-за того, что его окружение воспринимало музыку как непосредственный язык общения. Как бы то ни было, его музыкальный мир не имел никаких схем и образцов. Он создавался исключительно фантазией самого художника. Безусловно, мой друг был одарён свыше всякой меры удивительным природным чутьем. Я поражалась, как он всегда точно угадывал мысли музыканта, которому он аккомпанировал. Как будто становился тенью и следовал за свои хозяином, в точности повторяя его движения. Он многому меня научил. Также, как и его страна. Может это правда, что есть в мире удивительные «места силы», средоточия энергии, где все видится под другим углом. Я провела на его родине, Филиппинах, много месяцев, и никогда — ни до, ни после — не медитировала так глубоко, не страдала так отчаянно, не была счастлива так сильно и не писала таких вдохновенных стихов, как там.

***

Я бы порассказывала

Отчего здесь не падают листья,

Только некому.

Что мне мама когда-то наказывала,

Целовавши ладони и кисти,

Смыто рЕками.

Все забыто, давно перепахано,

Заросли голубые проруби,

Я одна.

Облака моих грёз сахарных,

Упакованы в чёрные короби-

Навсегда.

Вся сочится туманом

Золотая гора прошлого,

И манит в поход.

Я кричу до раскола

Людского и божьего…

Но безмолвен народ.

***

Россия тоже удивительная. Я сейчас это особенно ясно понимаю, будучи в Америке. Если говорить о девятнадцатом веке, то ни у одной страны нет такой потрясающей литературной и музыкальной традиции, как у нас. Конечно, мы очень трагичные. Я думаю, в этом мы превзошли всех в любом веке.

Я как переехала в США — сразу перестала читать. Сначала думала, это из-за того, что здесь все новое и незнакомое, и мне надо освоиться и приобщиться к этой неожиданной новизне. Я была постоянно окружена водоворотом событий и ходила на все вечеринки в нашем общежитии. Свободно читать на английском у меня ещё не получалось, а русских книг не было. Но шло время, родители прислали мне пару-тройку книг из дома. И хотя я была им безумно рада — ничто так не придаёт ощущение уюта, как книги — я ставила их на полку и уходила на встречи с друзьями.

Почему я перестала читать? Не могу с точностью ответить на этот вопрос. Думаю, когда я освоилась с моей новой реальностью и пришло время соединять два разных мира, старые методы не могли удовлетворить новые потребности. Теперь я заядлый слушатель — слушаю много и постоянно — аудиокниги, лекции знаменитый профессоров, курсы по философии и искусству, обучающие семинары и, последнее слово интернета, подкасты. Времени читать стало меньше, а слушать аудиокниги так удобно, когда ты за рулем! И глаза стали чрезвычайно уставать от постоянной читки нот в темных оркестровых ямах. Но главное, вся моя жизнь изменилась, а значит и средства потребления этой жизни должны были измениться вместе с ней.

Признаю, философские размышления требуют разгрузочную паузу. Украшает их музыка, и конечно, стихи.

Пьетро Масканьи, Cavalleria rusticana

***

Мне сегодня приснились окна

Моего родового дома,

Из надежд и мечтаний соткан

И покрытый ночною дремой.

Мне сегодня приснилась мама,

Сочинявшая сказки дюжиной.

Я большой и известной стану,

Но счастливой мне быть не сужено.

Мне сегодня приснились стены,

Каждый угол которых знаком.

Как души моей вспухшие вены —

На обоях вспухший картон.

И на утро зарей гадала,

И пускала закаты вспять…

Я сегодня странно устала.

Я сегодня одна опять.

***

Американская литература разочаровала грандиозно.

Мне думалось, что на каждого Толстого и Достоевского у них есть свой Сэлинджер и Хемингуэй. Оказалось, у них есть ТОЛЬКО Сэлинджер и Хэмингуэй. А поэзия… Правда, чтобы по-настоящему прочувствовать красоту языка на нем надо говорить абсолютно свободно. Но, боже мой, я совершенно предвзято и без малейшей застенчивости считаю, что русской поэзии нет равных на всем белом свете. Так сильно чувствовать и сопереживать я могла, только читая наших Цветаеву, Есенина, Маяковского… Мурашки по коже бегут, когда я вспоминаю строки Есенина:

«Не жалею, не зову, не плачу,

Все пройдет, как с белых яблонь дым.

Увяданья золотом охваченный,

Я не буду больше молодым.»

Мне 28 лет, и я чувствую эту его боль каждый день, прожитый мной на земле. Но не так, чтобы плакать от безысходности бытия, а так, чтобы творить с чувством неизмеримого состраданиям ко всему живому. Я думаю, от этого мне и писалось так хорошо здесь, в Америке — «большое видится на расстоянии». И моя любовь ко всему русскому, родному, славянскому вылилось в стихах, написанных в первые годы иммиграции. Оказалось, моя кровь наполовину состоит из плазмы, а наполовину из сказок мамы, историй дедов и легенд прадедов.

***

Заносила-носила по́ полю,

Заиграла ветвями-трубами,

И чужому ответив во́полю

Взбила вьюга туманы руганью.

Где-то там далеко и холодно,

Где-то там завалило-за́лило…

В стороне киселя и солода

Над родными стенами зарево.

Где-то там в глубине памяти,

В широтах резеды и клевера,

На сердцах у людей наледи,

Как сложилось в народах севера.

Где-то там, где следы сла́жены,

Растворожены бабой Ягою,

Растревожены Лешим ряженным,

Все слагается песней-сагою.

Где-то там, где все чудится сказкой,

И мерещатся огоньки —

Навсегда тонкой голубоглазкой

Я осталась плести венки.