Чужие сны

Ян Валетов, 2018

Есть мир, умирающий от жара солнца. Есть мир, умирающий от космического холода. И есть наш мир – поле боя между холодом и жаром. Существует единственный путь вернуть лед и пламя в состояние равновесия – уничтожить соперника: диверсанты-джамперы, генетика которых позволяет перемещаться между параллельными пространствами, сходятся в смертельной схватке на улицах земных городов. Писатель Денис Давыдов и его жена Карина никогда не слышали о Параллелях, но стали солдатами в чужой войне. Сможет ли Давыдов силой своего таланта остановить неизбежную гибель мира? Победит ли любовь к мужу кровожадную воительницу, проснувшуюся в сознании Карины? Может быть, сны подскажут им путь к спасению? Странные сны. Чужие сны.

Глава 4

Аруба. Отель «Аквамарин Резорт». Октябрь

На завтрак Давыдовы вышли поздно.

Буфет был хорош — именно так, как и обещали рекламные проспекты: изобилие фруктов, сыров, свежевыжатых соков, мясных нарезок, потрясающая запахом и видом сдоба…

По идее, Карина и Денис должны были умирать от голода, но есть почему-то не хотелось. Они выбрали себе столик на открытой площадке и уселись в густой тени огромного цветущего венозно-красным куста, лениво ковыряя в тарелках.

— Кофе? — спросил смуглый услужливый официант с никелированным кофейником в руках.

Карина покачала головой, прикрывая рукой чашку.

— Конечно. Но только не этот. Принесите эспрессо из бара.

— И мне, — попросил Давыдов.

Официант кивнул и исчез.

— Болит голова? — спросил Денис, наблюдая, как жена потирает висок.

— Гудит, как пустая кастрюля, и стреляет сюда. — Карина постучала согнутым пальцем над правым глазом. — Такое впечатление, что в глазницу забили гвоздь. И совершенно не чувствую себя выспавшейся. Хотя, что удивляться? Спали мы мало и джет-лаг… Ты тоже не выглядишь бодрячком…

— Знаешь, — сказал Давыдов, отхлебнув апельсинового сока, — никогда не пью спиртного с утра. Не могу — тошнит. Но сейчас бы выпил.

— Так выпей, — предложила Карина, пожав плечами. — Ты в отпуске. Тебе не надо работать. Тебе не надо писать. Тебе не надо читать лекции. А то, что надо сделать с женой, поверь, дорогой, ты прекрасно сделаешь и после пары бокалов вина.

Она накрыла его ладонь своей и улыбнулась. Из-за головной боли улыбка получилась грустноватой, но все равно теплой и искренней.

— Обычно ты мое лучшее лекарство от мигрени, Денис. Но сегодня ты не помог.

— Думаю, это стресс, — заявил Давыдов.

Глаза резало от света так, что он надел очки.

— Какой стресс? — удивилась Карина.

— Ночью, когда нас трясло, мы здорово перепугались. Адреналин, кара миа^[4], вещь не всегда полезная. Иногда от его переизбытка может плющить и колбасить минимум пару дней.

— Плющить и колбасить… Писатель! Кто тебя учил таким словам? Хотя… меня именно плющит. Такое впечатление, что по мне проехался каток, и совершенно не хочется есть все эти яства — возможно, ты и прав: у нас постстрессовый синдром.

Карина выпила полстакана фреша и снова потерла висок.

— Черт! Как ноет! Где наш кофе?

— Вот, приближается…

Денис огляделся вокруг.

Атмосфера для пляжного отеля была несколько необычной. Приехав на отдых к океану, люди не сильно интересуются новостями. Здешняя публика мало походила на биржевых брокеров, для тех были отели подороже. За завтраком могли жаловаться на похмелье, договариваться о поездках или рыбалке, но читать, да еще и с такими выражениями лиц!

— Смотри-ка, — сказал он. — Все с газетами, с планшетами, с телефонами и озабоченные… Не кажется ли тебе, что что-то произошло?

Карина кивнула.

— Надо узнать, что.

От принесенных из бара чашек пахло, как и должно пахнуть от настоящего кофе — горьким и горячим, как солнце, бодрящим ароматом.

— Ваш кофе, сеньора! Пожалуйста, сеньор…

— Спасибо. У вас есть газеты на английском? — спросил Давыдов, которому было лень идти в бунгало за айпэдом.

— Конечно, есть, сеньор! Мы предоставляем гостям прессу! Вам американские газеты? Или местные?

Официант говорил правильно, по-американски — «рыча» на букве «р».

— Да все равно какие, любые, но не на испанском. Вас как зовут?

— Аурелио, сеньор…

— Скажите, Аурелио, а что все обсуждают? Что произошло? — вмешалась Карина, смакуя первый глоток обжигающего напитка.

— Как? — искренне удивился официант. — Вы не слышали, сеньора? Еще ночью эту новость начали передавать по всем каналам! Это главное событие…

— Мы поздно прилетели, — оборвал его Денис. — Что за событие?

— Ужасное событие, сеньор! Страшная трагедия! Вчера случилось цунами на востоке Гаити, на Кубе и в Пуэрто-Рико. Говорят, маленькие острова накрыло полностью.

— Цунами? — переспросила Карина. — Здесь, на Карибах? Но в Атлантике и Карибском море не бывает цунами…

— Не стану спорить, сеньора, — официант закивал, его явно пугало недовольство клиентов. Он был простоватым старательным парнем и вовсе не хотел, чтобы его уволили за длинный язык. С постояльцами отеля следовало быть как можно более учтивым. — Наверное, обычно не бывает, но это было… Я принесу газеты, и вы все прочтете! Возможно, я что-то напутал, но по новостям сообщали о тысячах погибших. О многих тысячах. Сказали, что волна была огромной. Чудовищной. И случилось все ночью — около двух-трех часов… Сейчас вы сами все прочтете!

— Нас как раз трясло незадолго до этого, — сказал Давыдов по-русски, обращаясь к жене, пока Аурелио, сбиваясь на бег, заспешил к стойке с газетами. — И мы летели над Карибами. Вот черт… Мы, наверное, пролетали над эпицентром!

— Брось, Денис! Ну, какое отношение имеет турбулентность на высоте десяти километров к землетрясению? Где имение, а где вода?

Давыдов пожал плечами.

— А вдруг там, как последствие, возник ураган? Или магнитные возмущения? Что мы вообще знаем о сильных катаклизмах? Вспомни, как били молнии, пока мы летели! И насчет цунами, ты, кара миа, не права. Бывали цунами в Атлантике. Лиссабон, например, смыло в середине XVIII века. Цунами может быть везде, даже на Черном море — было бы землетрясение мощное да рельеф дна подходящий.

Официант вернулся, протягивая местную «Дейли Сан», и Давыдовы склонились над передовицей.

На странице газетчики напечатали несколько фотографий, одна из них спутниковая, на которой было видно разрушения на восточном побережье Доминиканы. Это трудно было назвать просто разрушениями, такой пейзаж мог быть после ядерного взрыва — пейзажу не хватало только пожарищ. Вторая фотография могла быть снята с вертолета или низколетящего самолета — подробностей стало больше: выброшенные на берег суда, разбитые в щепу дома и развалины смытых отелей.

Денис сглотнул. Пальцы Карины сжали его кисть, и Давыдов перевернул страницу, перейдя к основному тексту статьи, но не успел начать читать, наткнувшись на следующую серию фото.

Фотографии с Пуэрто-Рико были еще хуже. Гораздо хуже. На них можно было рассмотреть множество деталей, но лучше было их не рассматривать…

Давыдов подумал, что он правильно поступил, не позавтракав.

Особенно поразила его детская ладошка, торчащая из вязкой, как загустевшие сливки, бурой грязи — воробьиная лапка со скрюченными пальчиками-коготками.

Holly shit! А ведь это только начало… Сейчас завалы начнут разбирать, раскапывать, и на берег лягут рядами десятки тысяч черных пластиковых мешков. Такое уже случалось в Таиланде в 2004-м.

В горле зашевелился мокрый меховой шар, но он силой заставил себя вчитаться в печатные строки. Оценок количества погибших пока нет, но эксперты… В жопу экспертов! Ну какие в этих вопросах могут быть эксперты? Сейсмологи… Небывалой силы. Тектонический разлом. Извержение вулкана, считают одни… Другие говорят о подвижке плиты. Гадание на кофейной гуще!

Денис вспомнил о кофе и допил его одним глотком.

— Официант не ошибся, — выдавила Карина, отводя взгляд от газетной страницы. — Действительно, — чудовищно! Эпицентр был в океане, в ста милях к востоку от берега. Боже мой, а ведь мы с тобой собирались в Доминикану. Просто на Арубу оказалось проще и интереснее…

— Зацепило и Флориду, но чуть-чуть, — перебил ее Денис, дочитывая статью. — Основной удар приняли на себя Куба, Гаити и Пуэрто-Рико. Оценивать количество погибших никто не берется, кроме неизвестно откуда здесь взявшихся экспертов, ноги бы им в рот, но это больше, чем на Пхукете. Гораздо больше. Сильно пострадали Британские Виргинские острова.

— Это совсем рядом.

— Это больше семисот километров от нас, — возразил Давыдов. — Час лету. Сейсмологи пишут, что в настоящее время не могут засечь даже афтершоковых^[5] колебаний в районе эпицентра. А это совершенно ненормально — колебания должны быть! Просто обязано потряхивать. Может, незаметно для людей, но приборы… Тут же впечатление, что землетрясения и не было вовсе.

— Но оно было…

— Да. Было.

Карина протянула руку к чашке с недопитым кофе и…

Параллель-2. Сантаун, Центр, отдел «Сегмент». Октябрь

…одернула руку и невольно охнула.

Поручень кара все еще хранил холод подземного паркинга, и ей показалось, что она ухватилась за раскаленный прут. Хотелось подуть на пальцы и в очередной раз выругать себя за преждевременно снятые перчатки.

Почему-то чуть кружилась голова. Странное ощущение — подрагивающий кадр, как в старом кино. Будто бы это не она слегка теряет ориентацию, а кто-то другой, которого она видит со стороны, на экране ископаемой модели телевизора. Во рту оставался вкус кофе, причем не синтета, а самого настоящего кофе, того, что стоит сумасшедших денег. А сколько, собственно, должен стоить кофе, если за прошлый сезон его собрали меньше тысячи тонн на всю планету? Ученые обещают вывести более морозоустойчивые сорта, но…

К аромату арабики примешивались другие запахи. Отдавало чем-то нездешним, чем в Сантауне не могло пахнуть в принципе. Даже в оранжерее, где вязкие ароматы модифицированных цветов сводили с ума, такого было не унюхать. Но Кира отчетливо ощущала этот терпкий и назойливый запах. Живой. И не похожий на искусственный.

Она глубоко вздохнула, прикрыв глаза.

Под веками бродили цветовые пятна, как от яркого солнца, которого она не видела уже несколько недель — с последнего джампа в Параллель.

— Все в порядке, Кира Олеговна? — спросил Вязин обеспокоено.

— Я в норме, лейтенант.

Надо будет показаться врачу, подумала она, шагая к массивным дверям отдела «Сегмент». Это ненормально. Хотя что скажет врач? Пропишет транквил или релаксант, настучит на лэптопе рапорт начальству и попутно пару страниц в диссертацию о странных эффектах в психике джамперов. Мы для них вещь непонятная и пугающая. Не верить в наше существование они не могут — вот мы, есть! Куда нас спрятать? Но что с нами делать и что мы за звери такие — для лекарей тайна, покрытая мраком.

Постепенно, вытесняя сладкий чужой аромат и горьковатый привкус кофе, в ноздри все-таки пролез запах мерзлого бетона, старой пыли и льда. И еще — мокрой и обтрепанной ковровой дорожки.

Ею пахло особенно отчетливо и противно. Виноваты в этом были охранники, стоявшие, согласно уставу, по обе стороны дверей: поверх термоковриков, призванных не дать им отморозить ноги, они клали под подошвы форменных ботинок вырезанные из старых ковров куски.

Фольклор утверждал, что с таким вот ковриком из настоящей шерсти под ногами шансов простудить простату гораздо меньше — попробуй выстоять на стылом бетоне трехчасовую смену и остаться здоровым! Бред, конечно, но так как коврики никому не мешали, охрану не трогали, и пахло возле дверей отдела «Сегмент» противно — мокрой мертвой псиной.

За ее спиной зажужжал двигатель электрокара.

Значит, лейтенант Вязин опять едет в приемник. Интересно, сколько народу сегодня соберет Филипп? И что, собственно, нарыли математики?

Кира протянула ладонь в пасть сканера, немедленно вспыхнувшего чистым голубым цветом. Охранники сразу же потеряли к ней интерес. Она шагнула к двери, на этот раз подставляя под сканирующий луч роговицу, замок мигнул зеленым, щелкнули, срабатывая, запоры, и Кира вошла в отдел.

В «Сегменте» уже было тепло по-настоящему. Здесь энергию не экономили.

Кира оставила куртку и брюки в раздевалке, переоделась в джамп-комби, сменила боты с подогревом на обычную обувь. Она снова чувствовала себя в своей тарелке: четкая картинка, правильные запахи, нормальные звуки.

Наверное, сказались усталость, стресс или побочка от эффекта «усыхания» ДНК. На счетчике прыжков, встроенном в наручные часы заботливыми техниками, мерцала цифра 95. Еще пять — и будет сотня. Новый рекорд десятилетия. Говорят, Вол когда-то прыгал больше сотни раз. Искандер — то ли сто пятьдесят, то ли сто восемьдесят. Голикова прыгала до сотни. Но это все… Остальные за последние 10 лет до таких цифр не дотянули. Ботаник спекся на шестьдесят третьем, при ней и спекся — Кира прекрасно помнила, как Эрик открыл глаза и она, стоя за стеклянной стеной джамп-бокса, увидела кипящее в них безумие. Он успел разгромить установку и покалечить двух техников, пока не умер от передоза транквила. В него всадили добрый десяток инжекторов с лекарством: таким можно свалить пятисоткилограммового белого медведя, а он не падал и не падал, до тех пор, пока не заблокировало центры дыхания и не остановилось сердце.

После оверджампа Ботаника Кира, у которой тогда было меньше тридцати прыжков, хотела уйти, но не ушла. Если бы кто-то спросил ее почему — не ответила бы. Не потому, что хотела сохранить мотивы в тайне, а потому, что действительно не знала. Не знала — и все.

За штабным дисплеем стоял Кирсанов.

Его лысый шишковатый череп бросался в глаза прямо от дверей — бледный шар, покрытый впадинами и буграми. Походило на то, что начальника службы матобеспечения покусал рой диких пчел. Алексей Гаврилович живых пчел не видел лет десять, а то и больше. Он никуда из Сантауна не выезжал, причем не только из соображений безопасности и секретности, но и потому, что искренне считал, что ему вне стен Базы делать нечего. Шишки, превращающие голову хозяина в некое подобие дуриана, расположились на его черепе от рождения. Врачи говорили, что у Алексея Гавриловича случилось редкое генетическое отклонение, и волосы его теперь росли не наружу, как у всех людей, а вовнутрь — под кожу. Выглядело это все не особенно аппетитно, Кирсанова в компаниях не привечали, судачили о его уродстве. Особенно отчаянные или неосведомленные о взрывном характере Алексея Гавриловича пытались похихикать за его спиной. Говорили, что несколько таких вот смельчаков о своей несдержанности пожалели, и сильно, но, возможно, рассказы о мстительности начальника службы матобеспечения оказались обычной выдумкой, легендой, призванной наводить страх на окружающих. В результате, задавать вопросы дураков не нашлось. Интересующиеся умолкли.

Сам Кирсанов свою своеобразную внешность не комментировал никак — нужным не считал. Единственное мнение, на которое Алексей полагался абсолютно, было собственное. Мнения остальных он не всегда слушал, и еще реже — учитывал.

Когда-то, на заре джампа, Кирсанов пару раз прыгнул, но потом был отстранен от оперативной работы и приказом начальника штаба переведен на матобеспечение — Базе понадобились его способности аналитика и умение ладить с научниками. Джампером он оказался слабеньким, не лишенным сантиментов, что никогда и никем в серьезных конторах не одобрялось.

Глаза у него действительно были добрыми — тут Кира не возражала, но назвать Алексея Гавриловича человеком сентиментальным мог только тот, кто никогда не сталкивался с ним в реальной жизни.

Именно Кирсанов, получив от математиков вероятностную модель, давал джамперам рекомендации по проведению боевых акций, указывая на возможные точки дестроя и людей, уничтожение которых могло привести к изменению в структуре Параллели-2. Хорошая работка для добряка, не так ли?

Увидев Киру, Кирсанов призывно махнул рукой.

— Здравствуй, Кирочка, здравствуй!

Темные глаза под рыжими бровями смотрели холодно, но рот начальника матобеспечения был растянут в улыбке.

Он провел ладонью по макушке, словно приглаживая несуществующие волосы.

— Присаживайся! Прости, что испоганил выходные.

Как всякий хороший оперативник, Кира была немножко эмпатом — Алексей казался напряжен, не зол, но очень собран, сосредоточен. Значит, времени реально мало. Кирсанов редко бьет в колокола, не имея на то веских причин.

— Все в порядке, — повторила Кира уже в сотый раз за день. — Еще кого-то ждем или я могу одеваться?

— Ждем, но попозже, — ответил Кирсанов. — Минут этак через десять. На кольцевой с запада заносы, разгребают… Садись, Кира Олеговна, и выдохни. Точка входа через, — он поглядел на часы, — сорок четыре минуты. Так что время есть. Одна ты сегодня не пойдешь. Чаю хочешь?

— Заботишься? — ухмыльнулась Давыдова, устраиваясь в кресле.

Кресло было тертое, мягкое, с чуть продавленным сиденьем. Уютное, но не домашнее. От него пахло казенным. Тут от всего пахло казенным, даже от Кирсанова. Хотя он был ничего мужик. Правильный, жесткий, но и не без желания иногда пофилософствовать — этакий казарменный мыслитель.

— А как же! — Алексей Гаврилович пожал плечами. — Странно, если бы я не заботился о своем джампере. Тем более, о таком, как ты, Кира.

Он щелкнул кнопкой электрочайника и нагреватель заработал: под белой пластиковой крышкой замерцал красный огонек. Едва слышно забурлила вода.

— Неужели? Да у тебя сейчас полсотни действующих джамперов, Кирсаныч. Чем же я особенная?

— Девяносто шестой прыжок, — Кирсанов не обратил никакого внимания на ее иронию. — Сотня без четырех. За двадцать лет с момента открытия прыжков тех, кто перешагнул за сотню, можно посчитать на пальцах. Причем на пальцах одной руки. А вдруг все? Кончилась батарейка? Вот именно сегодня, сейчас — раз! — И кончилась. Не страшно, а?

Давыдова посмотрела на него и покачала головой:

— Не страшно.

— А мне — страшно. Я каждый раз, когда подписываю тебе джамп, об этом думаю. И боюсь. За тебя боюсь. За ребят боюсь. С меня за допустимые потери никто не спросит. Но, Кира, я хочу, чтобы тебе было страшно. Чтобы ты вовремя остановилась.

— Мне не страшно, — повторила Кира упрямо. — Что-то ты, Алексей Гаврилович, не то говоришь. Ты же должен меня приободрять, твердить, что у меня впереди вечность. Мне же через три четверти часа прыгать неизвестно куда, душегубством заниматься, наш больной мир спасать. А ты мой боевой дух подрываешь… Мне надо о долге размышлять, о выполнении задания, о возвращении, наконец! А о том, что каждый прыжок может меня убить, мне вспоминать не с руки!

Он взял вскипевший чайник, налил в кружки кипяток и щедро сыпанул туда чайного концентрата. Вода мгновенно окрасилась в густой коричневато-золотой цвет, и по комнате потянуло сильным цветочным ароматом. Кира знала, что вкус этого питья куда хуже запаха, но все-таки с удовольствием взяла в ладони горячий сосуд и осторожно отпила, едва касаясь губами чуть выщербленного края.

Кирсанов тоже отхлебнул из кружки, слегка обжегся, чмокнул недовольно губами, и, усевшись в свое кресло, спросил:

— Не с руки, значит? И ты об этом совсем не думаешь? Ты уже подошла к сотне, а это на сегодня рекорд! И рекорд не спортивный, от тебя и твоего умения не зависящий. Просто так получилось. Джампер, доживший до сотни, — это кунштюк, его бы в Кунсткамере показывать, этого джампера… За необычные свойства организма.

— Так последним мог быть любой из прыжков, — сказала Кира. — И пятый, и десятый, и 66-й! Ты же знаешь — заранее никто и ничего не чувствует. Нельзя предугадать, когда кончится батарейка, и может быть, это неплохо — просто в какой-то момент погасят свет… И на этом все…

Кирсанов помолчал немного, сморщил нос и, странно отставив мизинец, почесал им бровь.

— Как это манерно, Давыдова. Чтобы не сказать, как глупо. Впрочем, помешать тебе я не могу. Джамперы — они расходный материал. Ты уж прости, что мне захотелось, чтобы ты жила дальше. Не прав я. Мне надо твой боевой дух поднимать, так?

— Чего ты злишься, Леша? — спросила Кира негромко. — Ты спросил — я ответила. Ты меня из постели вытащил. Из тепла, от бутылки вина, от мужчины. Я приехала не потому, что хотела. А потому, что — надо! Я знаю, что это надо. Ты знаешь, что это надо. Возможно, именно сегодня нам удастся вернуть себе наш старый мир. Мы же для этого работаем, а, Кирсанов? В это верим?

— Ты смелее меня, Давыдова.

— Глупости, — сказала Кира. — Я не знаю, что страшнее: идти в джамп или ждать, когда вернутся те, кого ты туда отправляешь. Я бы с тобой не поменялась.

— Никто бы со мной не поменялся, — Кирсанов поднял на нее взгляд (взгляд, еще минуту назад растерянный, ищущий, изменился, стал привычным — расчетливым, жестким, словно последние несколько фраз выморозили из него все эмоции) и ухмыльнулся. — Оставь надежду, всякий здесь сидящий… Ты — кругом права. Моя лямка — мне и тянуть. Знаешь, Кира, была такая легенда у греков о перевозчике Хароне. Работа у него была с виду простая — возил народ с одного берега реки на другой. В один конец. Только вот два берега — это берег живых и берег царства мертвых. А текущая между ними река — Стикс, река забвения. И он плавает вечно туда-сюда, туда-сюда. И ему не пристать — ни к живым, ни к мертвецам. В безвременьи…

Алексей Гаврилович повел плечами, словно ежась от холода, и продолжил:

— Такую работенку можно схлопотать только за грехи, причем за грехи тяжкие — и не иначе.

— Я знаю, кто такой Харон…

— Кто б сомневался!

— Это не ты.

— Ну конечно! Какой из меня перевозчик? Я — начальник группы матобеспечения. Я даже не оперативник. Ты прости меня, больше я тебя доставать не буду. Ты девочка взрослая, знаешь, что делаешь. Значит, так… Приступим к делу. Сегодня поведешь группу…

— Свою? — перебила Кира.

— Свою, — успокоил ее Кирсанов. — Андрон, Рич, Сипуха. Только без Котлетки пойдете. Она вторые сутки в изоляторе: вирус. Температура под сорок. Рвется в бой, но слаба, как медведь весной. С тобой пойдут только четверо…

— Кто-то из твоих людей?

Кирсанов вздохнул, предвидя реакцию.

— Попрыгун с тобой пойдет.

Давыдова поморщилась, как от зубной боли.

— Это ты зря! Он знаешь как стреляет? Просто зверь!

— У него четыре джампа! Всего четыре! — недовольно возразила Кира. — Ты даешь мне в пятерку необстрелянного курсанта. Спасибо тебе, Гаврилович!

— Пожалуйста, — отрезал Кирсанов и нахмурился, отчего кожа на его голове забугрилась еще больше. — Вот ты его и обстреляешь. Или мне его надо с другими новичками в мясорубку посылать? Он не слабое звено. Хороший парень, голова варит — только опыта нет. Пойдет с тобой.

— Проехали. Прости, Кирсаныч, я не права.

— Я знаю, — кивнул Алексей Гаврилович, сбавляя тон. Он встал, и Кира в очередной раз удивилась его росту и внешней нескладности. — Смотри.

Он развернул на оперативном экране карту.

— Знакомый город, — сказала Давыдова, прищурившись. — Будапешт?

Она протянула руку и превратила изображение в трехмерное.

— Точно, Будапешт. Мир Ноль. Там сейчас тепло. Октябрь. Листья падают. Я тебе даже немного завидую. — Кирсанов двинул кистью, и часть карты запульсировала, выдвигаясь на передний план. — Это зона вероятности. Запаса времени не будет. Полчаса — это полчаса, не сорок и даже не тридцать семь. Мои расчетчики говорят, что даже 25 минут — большой риск, но у тебя ровно столько на все про все. Последняя пятиминутка — твой резерв. Потом обратного пути не будет. И наш с тобой сегодняшний разговор потеряет всякий смысл.

— Что надо делать на этот раз?

Кирсанов посмотрел на часы. Было похоже, что обычно хладнокровный Алексей Гаврилович слегка занервничал.

— То, что ты умеешь делать лучше всего.

— Смотреть на то, как падают листья?

Кирсанов улыбнулся одной половиной рта. Если он хотел показаться милашкой, то из этого ничего не получилось.

— Ну что ты, Кира! Спасать наш сраный мир. Если сможешь его спасти, конечно.

Примечания

4

Кара миа — по-испански «сердце мое». Давыдов использует имя жены иносказательно.

5

Афтершок (англ. aftershock) — повторный сейсмический толчок, меньшей интенсивности по сравнению с главным сейсмическим ударом.