Бесперечь

Яна Юдина

Это не просто книга стихотворений. Это книга движения. Что такое «Бесперечь»? То, что не прекращается. Яна Юдина предлагает три поэтические трактовки этого слова: сказки-архетипы, род по женской линии, бегство в невозможное, с оглядкой. Стихи-платья вздуваются на воде птичьими спинами, детский след на снегу становится психологической загадкой, кошка выпускает когти напрямую в сон. В книгу вошли стихи с 2018 по 2020 год.

© Я. Юдина, текст, 2020

© В. Кулачикова, иллюстрации, 2020

© С. Овакимян, дизайн обложки, 2020

© Формаслов, 2020

* * *

Книга издана при финансовой поддержке Министерства культуры Российской Федерации и техническом содействии Союза российских писателей

Зелёный бубен

Эвой, сигеньи! Камни могут быть живыми, если я доверяю иллюзии.

Что такое бесперечь — это сказка? Договорённость: «Я говорю и знаю, что это неправда. Ты слушаешь, и знаешь, что это ложь. Неправда привлекательна, она нам нравится».

Странно, но самое пронзительное ощущение реальности возникает тогда, когда мы добавляем в неё фантазию. Реальность по определению незавершённа — всегда есть что-то, чего я не знаю, позиция, с которой не способна посмотреть. Завершённость возможна благодаря выдумке.

Вижу, что дом сгорает, но остаюсь в нём.

Золушка поднимает юбки…

Золушка поднимает юбки,

Опускается на колени — и трещина по земле,

Это орешник вырос,

Ягоды будто кровь корриайе.

Мамочка любит меня, мне тревожно,

Мне б ускользнуть и забраться на голубятню,

Будь, говорит, доброй, а я не умею,

Стану просить птиц-полнокровок.

Эвой, сигеньи, выклюй глаза им,

Пусть ничего не увидят.

Эйарра, пусть не умрут звериимя,

Только ослепнут навечно.

Красный орешник,

Кто-то отрежет пятку, а кто-то палец,

Говоришь, дерево то — пластмасса?

Ну и что, буду ему молиться.

Счастье моё, пуэртале,

Если оэтилай истинна, корта,

Вот тогда я, может быть, и надену

Платье с лентами, башмачки, серёжки.

Праздник. У дома многоподъездного дочка царёва…

Праздник. У дома многоподъездного дочка царёва,

снежные копья, зарёвана.

Ёлка за домом многоэтажным — символом воткнута,

«Волки, волки!», воет кто-то.

Не смотри на костры, говорила она…

1.

Не смотри на костры, говорила она,

подоткнув под меня одеяло,

проверяла ладонью висок

и вилась кругом будто лисица.

В умывальнике в полночь большая луна

норовила за край перелиться.

Не кивай на восток, это мало ли кто,

не нужна их судьба на распробу,

разве там, а не тут.

Страшно тени идут,

а умыла с утра освещённой водой —

за луной не увидела пробку.

2.

По-заячьи искры бегут, и зигзаг

переходит в пунктир. И от грыжи

согнувшийся дом, где сгорает чердак,

рассыпается крыша —

держит выцветшие по летам

вверх-смотрящие балки сырые.

Я на землю смотрю и под землю, а там

жгут костры, и костры, и костры, и…

Валуну, чья гладкая шкура…

Валуну, чья гладкая шкура

Спёкшейся кровью подбита,

Осторожные лисы молились,

Жаловались еле слышно.

А оживший от ласки камень

Потому равнодушным казался,

Что боялся запутаться в просьбах,

Тихих лис боялся немного.

Так покрывали одежду…

Так покрывали одежду

почки сосновые, крошево,

иглы сосновые между

рёбер подошв.

Там я бродила долго,

следом тащился волоком

снег — но и снег был пологом,

стыд — но и стыд был волком.

Ну и кого мне просить: запрети,

не подпускай, обругай?

Запахи будут заповеди:

сосны, лучи, снега.

Что же случилось в доме?

Отблеском в чашке забрезжило,

в чае чаинки, кроме

крошева снежного.

Зимний пляж, навесы, расшатанное бытьё…

Зимний пляж, навесы, расшатанное бытьё,

Где судьба большая снова взяла своё,

Окатила, смяла, с балкона смела бельё,

Растеряла либо.

Вот вода большая, глянешь кругом — везде

Мокнут платья птичьими спинами на воде,

В рукавах песок и камушки на животе

Не пускают в небо.

Так и я, носимая, разного набралась,

Что волна подбрасывает, озлясь,

Вот ракушка, водоросли, морская грязь,

Ничего не лишне.

Унесу ли, справлюсь ли, не смогу?

Море мешкает и отводит к себе строку,

Платье мокрой птицей ластится к сапогу,

Не поёт, не слышно.

В городе курортном знобко…

В городе курортном знобко,

К морю бы навеселе.

Дева каменная звонко

Славит память о весле,

Покрывается лебяжьим

Щуплым мёртвым холодком.

Хор медузий: вяжем, вяжем,

Моря пену молоком.

Пир ли, мор у башни ближней,

Сор ракушечный вблизи.

Я ли в башне, мне ли страшно,

Что ступня по льду скользит.

Дева каменная птицей

Исчезает, такова.

Ей — медузьи спицы, пирсы —

Вязаные рукава.

Чайки спорят: пир ли, мор ли,

Волны связаны верней,

Где медузы марлей вмёрзли,

Проймы белые дверей.

Я иду не собой, любой…

Я иду не собой, любой,

И тропа вихляет, змея,

Ветка-косточка не хрустит,

Шаг-душа говорит с землёй.

Для чего мне твой хрупкий наст —

Так душа говорит земле,

А на что мне твой хрусткий шаг —

Отвечает душе земля.

Где отмалчивалась душа,

Где земле был обещан шаг,

В упоении птенчик в лесу

Обнажает свинцовый язык.

И змея раскрывает пасть,

Но птенец открывает рот,

Заревая земля, перелом,

Больно носится песня над.

Там, где речка-осечка…

Там, где речка-осечка,

Ветви рукастые, мимы,

Мельтешит поплавок на воде,

Будто взгляд: подождёт и отскочит.

Ты же добрый бездельник?

А в речке блесна недвижима.

Подмигнёшь и замедлишься на

Повороте, наклоне и прочем.

Собирая к травинке травинку…

Собирая к травинке травинку,

Разные стрелы,

Вспоминая хлеб и рубаху

Из самого солнца.

Принимая на веру простое

Волненье кувшинок.

Замечая судьбу, потому что сказали,

Что же.

Год, когда невозможно больше смотреть на ряску,

Пострашней лягушачьей кожи,

Соснового коробчонка.

Не тогда ли возьмёшь в свои руки

Зелёный бубен,

И поедешь, и грохотом переполошён

Город.

Так поют рыбы

Может, есть душа у ивовой ветки,

Тени пластиковой бутылки,

Я хочу уйти от той речки.

Там, казалось, поют подо льдом

Рыбы, уплывшие на зимовку.

Теплеет, скоро распустится верба,

Не то.

Нет, да всхлипнут подошвы или душа их,

Идти мешают,

Каблуками мешают воду

С тёмными травками и со льдом.

Озимых вялых стеблей нутро

Не хочет, чтобы я уходила.

Стебли оборачиваются вокруг, я

Каменею, слышу.