Оживление бубна

Сергей Стратановский, 2009

Сергей Стратановский родился в 1944 году в Ленинграде. Окончил филологический факультет Ленинградского университета. Автор поэтических книг «Стихи» (1993), «Тьма дневная» (2000), «Рядом с Чечней» (2002), «На реке непрозрачной» (2005).

У потока Туонелы

У глубоких вод Маналы

Калевала

Эта книга задумана как собрание откликов на мифы и фольклор народов России: финно-угорских, тюркских, монгольских, палеоазиатских. Принцип ее композиции — географический: с запада на восток, от карел до нивхов. Не все народы попали в поле моего внимания, поэтому книга эта всегда может быть дополнена. Иногда я точно следовал мифическим и фольклорным сюжетам, иногда же сочинял их сам, используя лишь мотивы. В некоторых случаях я обращался не к собственно фольклорному материалу, а к его литературным обработкам (например у К.Ф. Жакова и Ю.С. Рытхэу). Русский фольклор опущен мною сознательно, но это не значит, что в книге нет темы России. Она звучит в ней почти постоянно, а в рассказе «Гора Сарытау» является основной. Вообще, одна из задач этой книги — дать свое видение «континент-океана», называемого Россией.

I

Вяйнямёйнен и русский князь

На ладье лебединой,

По реке долгой, длинной,

на север, лесами обильный,

Русский князь — витязь сильный —

К Вяйнямёйнену старому

приплыл со своей дружиной.

И сказал русский князь:

«Помоги нам, кудесник старый,

Бьют нас татары,

жгут наши села и нивы,

Города разоряют,

лучших людей в плен уводят…

И мы просим тебя, заклинатель старый,

Послужи нам силой своей волшебной.

Знаю, можешь ты словом мощным

Мор наслать на народ искони враждебный».

И ответил ему Вяйнямёйнен старый:

«Слово лечит, а не губит,

слово строит, а не рушит.

Словом я ковал железо, словом я ладью построил,

Но убить не смеет слово

никого на целом свете.

Я пойду к тебе на службу, русский князь,

Только воином обычным в твое войско,

Ибо сила моя тяжела мне стала,

И хочу сойти я к смерти,

к Туонелы водам черным».

«Жаль», — ответил ему русский князь.

Бегство богов

Фантазия на зырянскую тему.

По образцу рассказа-фантазии

К.Ф. Жакова «Бегство северных богов»

В Биармию далекую,

в край еловый,

К Ёну — богу великому,

в дом его сине-зеленый,

Боги запада хищного

пришли, от крещенья бежав,

На поклон к Тучегону,

к зырянским богам с просьбой слезной

О счастливом убежище.

Просит Один — бог воинов,

и жена его верная — Фригг,

Просит Тор — бог-мужик,

с громыхающим молотом божище.

И сказал Ён великий:

«Будет вам мед в моем доме,

Будет пища обильная

и очаг непрерывно горящий,

Но недолог наш век

и конец его близок уже.

Вижу в толще грядущего

человека с крестом к нам идущего,

Черноризца великого…

Повернет он народ к богу новому,

И народ нас низложит.

Мы уйдем от напасти,

мы в ладье поплывем с вами вместе

В море мрака холодного,

В море последнее — вместе».

Человекодеревья

Марийский миф

Корнелапые чудища,

с говорящей листвой,

и с живой, тайнозрящей корой,

С сердцем бьющимся —

вот человекодеревья.

Не осталось их ныне:

переродились иные,

Стали просто деревьями,

а другие — из леса в кочевья

Ночью, тайно ушли

от неверных людей, что крестились

В чужеземную веру.

Но осталась в лесу

не ушедшая с ними рябина,

Потому что любила

молодца из деревни, охотника.

Ну, а он испугался.

В церковь пошел он, к попу,

рассказал про бесовское дерево.

Разъярился наш поп

и велел изрубить топором

Эту нечисть лесную.

Криком кричала она,

и до сих пор этот крик

Ночью слышен бывает.

Говорит дева луны

Марийский миф

Я — дева лунная,

я — бессмертная тень, а когда-то

Сиротою дрожащей

я у мачехи хищной жила,

И терпела побои,

и ругань ее терпела,

Небу молилась, ждала

жениха-избавителя,

на коне огневом — сына царского.

Только он не пришел —

за морями он странствовал теплыми.

Что ему мы — деревенские!

Ночью осенней, холодной

за водой погнала меня мачеха,

Говорила: «Расплещешь —

так побью, что не выживешь, дрянь».

Побрела я к колодцу,

воды набрала и заплакала,

И сестрицу-луну

умолила забрать меня с ведрами

И в своем чреве спрятать.

И вот теперь на луне

я — с ведром, полным звезд,

и на нити небесные вешаю

Эти звезды ночные,

но могут сорваться иные,

Вниз упасть, если туча заденет.

И умрет на земле

в этот миг человек неповинный.

Я заплачу о нем.

Будет горько и тягостно мне,

Словно я это сделала.

«Дряхлый мордвин, дед без отчества…»

Дряхлый мордвин, дед без отчества,

говорящий о Боге, о том

Как, томясь в одиночестве,

Бог сотворил из слюны своей

Сатану, князя тьмы,

своего соработника в Творчестве.

А Христос уж потом

на земле появился с крестом,

Нищий, скорбный,

но это уже не исконная,

Не эрзянская вера.

Литова

По мотивам мордовских песен

В пост великий не ходит Литова

В церковь Божью о грехах своих молиться.

В гневе на нее отец Георгий,

Поп наш строгий,

батюшка суровый.

В праздник светлый не ходит Литова

К хороводу девушек мокшанских.

Праздник темный на душе у Литовы,

В верхней горнице, у красного оконца

На заходе солнца

сидит Литова,

Расплетает косу и поет негромко

О небесном женихе, громовом боге.

И услышал ее бог — хозяин грома,

Сам Пурьгине-паз, пасущий тучи.

Белой молнией глаза его сверкнули,

И примчался он на тройке, запряженной

Злым огнем, горящими конями.

Взял он девушку прекрасную на небо,

И женой его стала Литова.

Горько плакали о ней отец и мать,

Сокрушались о ней девушки и парни.

Ну, а поп наш, отец Георгий,

Ее проклял в церкви.

Лесная книга

Удмуртский миф

Ну, а потом в наши села

Из Москвы пришли люди с ружьями.

Люди жадные, злые

К нам пришли и сказали: «Несите

Шкурки беличьи, заячьи,

соболей и куниц нам несите.

И отдайте нам книгу,

великую книгу удмуртов

Берестяную, лесную,

животворными буквами полную.

Мы ее увезем к царю нашему

В его дом многобашенный, дом до неба».

Спрятали мы эту книгу.

В весях древних, в Кашкаре и Тырье

Семь годов укрывали,

а потом всем народом решили

Сжечь дотла, чтоб царям не досталась.

И вот тогда жрец верховный

бросил в костер эту книгу.

Застонала она,

а потом заорала от боли.

С дымом ввысь устремились

ее буквы звериные, птичьи.

С той поры и навечно

только горсть ее букв жива где-то.

С той поры и навечно

отвернулись от нас боги наши.

«Чебоксарский бухгалтер — …»

Чебоксарский бухгалтер —

потомок Аттилы великого

И Кримхильды германской,

так отвечал об Аттиле:

«Много зол учинили

в странах западных предки чувашей

Гунны, вепрям подобные…

Что ж… Из истории нашей

Этой правды не выкинешь…

Но когда мой прапращур свирепый

С высоты Рим увидел,

то сказал: „Нет подобного в мире.

Пуп земли этот Город,

и рукой своей царственной я

Пуп не вырву из тела“.

И отошел вместе с войском.

Скромный я человек,

но горжусь, что мой предок свирепый

Пощадил Вечный Город».

Говорит бог Тангар

Фантазия по мотивам чувашских мифов

Я — Тангар, бог верховный,

жил я в хоромах зеленых,

Жил с женою своею,

с Полехсе, богиней великой,

И с остальными богами.

Там мы правили миром,

там — за длинным столом пили мед.

Но прошло наше время.

Было время узалов —

владык мировых, и прошло.

Мы их свергли внезапно,

мы их ввергли во мрак без единой искры.

И вот теперь новый бог

Сокрушил наши троны,

выгнал нас из дворцов изумрудных.

Мы ладью снарядили

и по Идилю великому

Поплывем к морю теплому…

Там, за мóрем и будем,

словно рухлядь, влачить дни бессильные.

Все на свете проходит,

и лишь мы остаемся бессмертными

И завидуем смертным.

Гора Сары-тау

В рассказе использован один из сюжетов татарского эпоса «Идегей»

Мы, сам-друг, над степью в полночь стали:

Не вернуться, не взглянуть назад.

Блок. На поле Куликовом

1

— Великий хан, сеид Ахмат вернулся из Укека и хочет видеть тебя.

Хан Токтамыш только что поднялся с молитвенного коврика и, услышав эти слова стража порога, поспешил к выходу из Золотой юрты. Согласно обычаю, хан должен был сам встречать сеида как человека, знающего законы и волю Аллаха. Во дворе Алтын Таша — Золотого дворца, перед которым стояла Золотая юрта, — Токтамыш увидел две кибитки: одну богатую, принадлежащую сеиду, и другую, гораздо более скромную. Кибитка сеида была из белого войлока с нашивкой — зеленым полумесяцем, обшитым жемчугом. Арбакеш, сидящий на козлах, был в атласном зеленом кафтане, правда, сильно запыленном после долгой дороги. Вторая кибитка была серой, и ее арбакеш тоже был в чем-то сером и невзрачном. Токтамыш подошел к белой кибитке, откинул полог и помог сеиду Ахмату сойти на землю, а затем, следуя обычаю, поцеловал ему руку.

— Я не один, сегодня, великий хан, — сказал сеид Ахмат, — со мной бий Дюрмен из Укека. У него дело к тебе.

— Я знаю бия Дюрмена. Он храбрый воин и честный человек. Что у него за дело?

— Казнили его сына Урмана. Он связал палача и привез к тебе на суд, великий хан.

— Пусть появится перед моим лицом.

В серой кибитке зашевелились, и из нее вылез бий Дюрмен, человек почтенного возраста, а за ним вслед вылез подросток лет тринадцати-четырнадцати, со связаными руками. Подросток испуганно уставился на Токтамыша.

— Этот? — удивился Токтамыш.

— Он самый, великий хан, — подтвердил бий Дюрмен. — Он отрубил голову моему сыну Урману.

— Проходите ко мне. Сейчас же начнем суд.

Токтамыш вместе с сеидом вернулся в юрту, а бий Дюрмен, взяв мальчика за шиворот, поволок его к порогу. Там он отвязал свой меч и положил его слева от входа.

— Развяжи мальчика, бий, — сказал страж порога.

— Нет, — возразил Дюрмен. Он убийца моего сына и недостоин жалости.

Страж откинул полог, и оба, Дюрмен и его пленник, вошли к хану. Ханская юрта была из белого войлока и называлась Золотой, поскольку держалась на золотых столбах и была обшита множеством золотых бляшек. В юрте находился деревянный трон, обитый серебром, — его хан брал с собой в походы, а главный трон, обитый золотом был во дворце, где Токтамыш принимал иностранных послов. Когда Дюрмен и мальчик вошли, Токтамыш уже сидел на троне, справа от него на длинной лавке сидели сеид Ахмат и карачи — люди знатных родов, с которыми хан держал совет и правил суд.

— Развяжи мальчика, бий, — приказал Токтамыш. Дюрмен повиновался. — Как тебя зовут, мальчик?

— Бекет.

— Почему ты, Бекет, убил сына бия Дюрмена?

— Я не виноват, великий хан. Это Кубугыл повелел казнить Урмана.

— Кубугыл? Сын Джантимира?

— Да, великий хан.

— Этот Кубугыл был непочтителен со мной, когда я проезжал земли мангытов. Он дерзкий и своенравный юноша. Но в чем был повинен Урман?

— Он воровал деревянных лошадок у благородных ребят. Их привезли к нам русские купцы, и многие знатные люди купили их для своих детей. А Урман захотел иметь у себя дома целый табун и стал красть. Три раза ему это удавалось, а на четвертый он попался, и тогда Кубугыл собрал нас…

— Кого это «нас»?

— Благородных ребят, великий хан. Кубугыл объединил мальчиков из знатных семей в союз и стал нашим атаманом. И он попросил бия Бурлюка учить нас стрельбе из лука и владению мечом.

— Ты слышал, сеид? — обратился Токтамыш к сеиду Ахмату.

— Он опасен, этот Кубугыл, — ответил Ахмат.

— Продолжай свой рассказ, Бекет.

— Кубугыл собрал нас и сказал, что Урман должен быть казнен, потому что таков обычай наших предков. Потом он отозвал меня в сторону и сказал: «Бекет, у тебя твердая рука. Ты лучше других ребят владеешь мечом. Поручаю тебе сделать это».

Токтамыш задумался. Он понял, что мальчик только выполнил приказ Кубугыла и казнить его не за что. Но своеволие сына Джантимира тоже нельзя было оставить без внимания.

— Что ты скажешь об этом, бий Кутуз? — обратился он к одному из карачей, немолодому уже и заслуженному воину.

— Скажу, что Кубугыл был прав. Он поступил по обычаю и по закону твоей державы, великий хан. Укравший коней должен быть казнен.

— Так ведь это были не настоящие кони, — возразил Токтамыш.

— Зло следует вырывать, когда оно еще неокрепший росток. Если дать злу окрепнуть, оно разрушит твою державу, хан.

— Великий хан, — вмешался бий Дюрмен, — я всегда был твоим верным слугой. Я лишился единственного сына. Пусть этот мальчишка заплатит своей головой за голову Урмана.

— Бий Дюрмен, — сказал Токтамыш, — ты всегда верно служил мне, и я понимаю, как велико твое горе. Но наказание не должно быть подобно злодеянию, иначе не будет справедливости в моей державе. Пусть сеид Ахмат скажет, как наказать мальчика.

— Полсотни ударов кнутом, великий хан.

— Пусть будет так, — сказал Токтамыш. — Если он выдержит полсотни ударов и останется жив, значит, такова воля Аллаха.

Дюрмен был явно недоволен таким поворотом дела, но не посмел перечить хану и только попросил разрешения присутствовать при наказании.

— Нет, — сказал Токтамыш, — тебе, бий, следует отдохнуть после дороги. Мой слуга проводит тебя во дворец. Останься у меня на несколько дней, я давно не видел тебя.

Дюрмен поклонился и в сопровождении ханского слуги вышел из юрты.

— Сеид Ахмат, — сказал Токтамыш тотчас после его ухода, — этот мальчик не выдержит полста ударов кнутом. Если он умрет, мангыты затаят злобу на нас.

— Мы обязаны его наказать, великий хан. Иначе Кубугыл решит, что мы одобряем казнь Урмана.

— Ты прав, сеид. Предлагаю наказать десятью ударами кнутом и отпустить домой.

— Но что мы скажем Дюрмену?

— Дюрмену мы скажем, что Бекет получил полсотни ударов и по воле Аллаха остался жив.

Сеид Ахмат согласился. Слуга увел Бекета, чтобы рядом, за Золотой юртой, наказать его. Хан Токтамыш занялся с сеидом и карачами делами державы, а когда слуга возвратился, спросил:

— Он кричал?

— Нет, великий хан. Из его рта не вылетело ни единого звука.

— Значит, когда станет азаматом, будет хорошим воином. А теперь скажи: отправится ли завтра утром какой-нибудь караван в Укек?

— Да, великий хан. Бухарцы завтра поутру покидают твою столицу и направляются туда.

— Хорошо. Отведи к ним мальчика и попроси доставить его домой. Бию Дюрмену мы скажем, что он бежал.

На следующее утро Бекет с бухарским караваном покинул Сарай-Берке.

2

Место казни было за городом, на берегу Идиля у горы Сарытау. Там когда-то, по рассказам стариков, находился тияк — жертвенный камень, на котором приносили в жертву первенцев от стад. Было это в давние времена, когда мангыты еще не приняли веру пророка Мухамеда и поклонялись собственным темным богам. Теперь здесь была плаха, на которой отрубали голову нарушившим закон и обычаи предков. Было раннее утро, солнце только что поднялось над Идилем и осветило склон горы. Перед плахой, уткнувшись в нее обреченным лицом, стоял на коленях со связанными руками Урман. Поодаль в напряженном ожидании стояли ребята из благородных семей, а перед ними, непреклонный и властный, с секирой на плече — Кубугыл.

Конец ознакомительного фрагмента.