На одной волне

Ю_ШУТОВА (2024)

Рассказы о самом важном в человеческом обществе — о проблеме взаимопонимания. Не просто слушать, а научиться слышать того, кто рядом. Слышать — понимать — сопереживать — быть на одной волне. Кажется, это просто. Но на самом деле такому умению учатся всю жизнь. И уроки порой приходится оплачивать очень дорого. Не у каждого получается. И тогда неуслышанный рискует утонуть в омуте глухоты, а неслышащий остаться в одиночестве посреди океана немоты — без родных голосов. Эти рассказы дают шанс научиться на чужих ошибках. Не пренебрегайте такой возможностью. Учитесь.

Ирина Фоменко. АКВАРИУМ

Самый лучший забор в деревне — у Крагина. Досочки одна к одной. Еще хозяин славится тем, что у него колодец с резьбой, жена с талией и двое ловких сыновей в панамках. Сам Крагин тоже летом носит панамку, и когда идет по деревне с детьми — ну точно три поросенка.

Толя Якутов говорил, что в войну мимо деревни табунами ходили немцы, и якобы не без их участия уродился Крагин таким отличником. «Всё у него по линейке. Скучный мужик».

Улыбался Крагин всегда одинаково, выгнув грудь колесом, как для снимка на доску почета. Вот помрет Наф-Наф, у него и могила будет на пятерку, вся в цветах, с новенькой скамейкой, с той же бравой улыбкой на фотографии. Пройдет человек мимо и скажет: «Ах, какой хороший человек, видно, был этот Крагин!» И зарыдает.

— Здорово, Крякин! — прищурился изрядно выпивший Якутов.

— Здорово.

— Забор чинишь?

— Чиню.

Тут возникли, как из земли, два сына, и глазами луп да луп — всё им интересно.

— Во! — объяснил младший сын и показал на лежащий рядом столб.

— Сгнил, — пояснил второй сын. — Заменить надо.

— Где сгнил? — ещё сильнее прищурился Якутов.

— Во! Во, — показали поросята в панамках.

— Не вижу! Ах, это пятнышко, — задумался Толя и поскрёб небритую шею. — Да, сгнил… прямо весь.

«Да ему б еще лет двадцать стоять, — думал Толя про себя, — но только не на этом огороде».

— Вовремя ты, Крякин, столб обезвредил, — съязвил Толя.

— Да! — обрадовались дети, не поняв насмешки.

Сам Крагин молча тесал новый столб.

А молчание это и дураку понятно.

Мол, иди ты Якутов своей пьяной дорогой. Иди вниз с моей горки в свое болото. В калитку зайдешь — дверцей не хлопай. Одно неосторожное движение, у тебя весь забор сложится, и дом, и крыльцо с лягушками, и сортир с ящерицами. Потому что надо, Толя, вовремя обезвреживать гнилые столбы. И пить надо меньше. И вообще закрой рот, а то последние зубы просыплешь.

И кстати, могила у тебя, Якутов, такая будет, что смех да срам. Кривая, гнилая, без фотографии (сам подумай, что туда повесить? Детскую разве что). И всякий идущий мимо могилы плюнет и ничего про тебя не подумает.

— А мне оно и не надо, — сам себе возразил Толя. — Ты знаешь, Крякин, мне всегда хотелось жить в гармонии с природой.

— Да ну.

— А ты вот, Крякин, не живешь в гармонии с природой. Ты живешь супротив нее.

— Чего-чего? — Крагин распрямился и опустил топор.

— Чего-чего, — эхом подхватили поросята.

— Вот гниль, Крякин, это процесс естественный. И лягушки — тоже живые существа, и ящерицы. Они мне нравятся.

— И мне! — ответил младший сын.

— Ну-ну, — продолжал Якутов. — Прыгнет рядом — так хорошо… А без них тоскливо. А ты… У тебя лягушки-то есть? Ну хоть одна?

— Полно, — снова обрадовались дети.

Младший куда-то убежал, а старший показал в сторону.

— Вон пруд, — объяснил он. — В прошлом году выкопали. Уже четыре лягушки. И ещё мы туда хотим рыбу поселить.

— Рыбу?

— Да. Мы в городе видели аквариум, но папа не может купить. Сказал, что в наш пруд можно карасика поселить. А ещё к нам ежик приходит. Нафаня.

— М-м-м, — застонал Якутов, потирая больную голову. — Небось в «пинжаке» приходит ваш Нафаня.

И побрел к себе, хотя ему вослед еще что-то говорили. Толя не слушал, но уловил только одну фразу, которая прилетела к нему сквозь ровненький забор Крагина: «Оставьте его в покое!»

Это он детям сказал.

А что, любопытно узнать, они хотели сделать? Камнем кинуть?

«Ну сейчас!» — оскалился Якутов и снова в гору пошел. Тяжело хрипела и булькала его грудь, ждущая контрольного удара камнем. Тяжело поднимались ноги, жаждущие последней схватки.

Пока шёл, вспомнил, что фотография на могилу у него приличная всё же есть. Правда, ему там не пятьдесят лет, а тридцать, но какая разница!

— Потом, потом, — объяснял Крагин младшему, а тот всё упирался.

Якутов стоял за деревьями и за забором, и никто его там не видел.

— Ему не до тебя.

— Ну папа!

— Будешь смолить новый столб? — отвлекал Крагин от какой-то затеи сына.

— Буду, — сдался младший.

Ничего Якутов не понял. Постоял сам, как столб, и двинулся вниз по дороге. Осторожно свою калитку открыл, чтоб забор не рухнул.

Тропинка к дому была влажная, а по бокам возвышались стены некошеной травы. И в ней тоже сновали ежи по вечерам, свои ежи, родные. А чуть дальше к забору, в зарослях ивы гнездились птицы. Одним словом, везде кипела жизнь. И Якутов там не был хозяином, а скорее соседом.

Протопал галошами по грязи, вошел в избу — и сразу в кровать.

Очнулся ночью. Дождь лупил по крыше и кое-где затекал в комнату. Капли звонко падали на пивную банку у кровати. В темноте хозяйничала мышь.

— А ну тссс!

Мышь притихла, а потом снова принялась за дело.

— Да чтоб тебя! — крикнул Якутов и бросил банкой в угол, но зверёк, привыкший к соседству с человеком, опять быстро осмелел.

Толя, бранясь, шарахнул в угол табуреткой и осмотрелся. Естественная нужда заставила его выйти на крыльцо.

Снаружи пахло дождем и летом. С крыши струилась вода, приминая траву. За ивняком вдалеке возвышался крагиновский дом, горело одно окошко в сенях. В доме было натоплено и небось пахло блинами. Жена напекла.

У Якутова сжались от голода все внутренности. Он зачем-то ждал, пока окно погаснет, а оно всё горело.

«На кой им аквариум? Сами ж в нём живут! — решил Толя. — Плавают туда-сюда, туда-сюда. А ты гляди на них, слюни глотай. «Вон какие мы ладные. Банки с огурцами, если что, вот здесь, Якутов!» Ну-ну. Чего еще покажете?»

Он однажды залезал в дом Крагина. Залезал, как волк к Наф-Нафу. Правда, не через трубу, а в это самое окно, отвернутое от дороги и лишних глаз. Как у волка, и у Якутова с дружками ничего не вышло. Двери, замки, жлыги, стены…

Крагины тогда уехали всей семьей по каким-то делам в город аж на неделю. Идея штурмовать аппетитный домик пришла четверым мужикам одновременно. Полночи ломали и гнули всё, что можно, но смогли открыть только это жалкое окно в сени. Еле влезли, погремели там, уронили что-то и остались с носом. И с пятью большими банками соленых огурцов, которые жена Крагина не успела убрать в погреб.

— Закусь у тебя, Крякин, была отменная, — сплюнул Якутов в ночь.

Хозяин особо не искал — кто. Ему как будто и разницы не было. Приходил участковый и к Крагину, и потом к Якутову, но последний находился в таком смертельном запое, что отвечать не мог. Через месяц все замяли, только Крагин как-то у магазина сзади к Толе подошел и в спину ему тихо сказал:

— Банки к осени отдай.

И всё. Ни разговоров, ни наездов — ничего.

Банки Якутов не вернул. Он и не знал, где они, одна у него на кухне только стояла. Напоминала о вечном долге.

Наконец погасло окно в доме Крагина и от сердца словно отлегло. Теперь и спать можно. Встал Якутов на ноги, глядит — на перилах крыльца лягушка сидит. Красивая-красивая! Улыбается. В руки взял — игрушечная.

Потом глаза открыл как следует, а этих лягушек на крыльце аж три штуки сидит, и еще одна крупная на заборе. Якутов выругался: кто ж это над ним издевается?! Крагин?! Ничего он не боится. Бесстрашный Наф-Наф.

Прямо утром пошёл к нему с ответом. Прихватил лопату — больше ничего на глаза не попалось. Подходит к дому, а там Крагин сына распекает:

— Ты о чём думал? Кто тебе разрешил туда лезть?

Стоит младший в панамке, глазами хлопает, губы надул.

— Я же ничего…

— Кто, я спрашиваю! — настаивает отец.

Младший чуть не плачет.

— Нельзя туда! Слышишь? — вмешалась мать.

И такие глаза сделала, что не передать.

— Ему скучно! У него лягушек нет, — крикнул младший и заревел.

К маме подскочил и в коленки головой ткнулся.

Якутов стоял у калитки в полный рост, и его, конечно, заметили:

— Здорово, — сказал Крагин, не выгнув на этот раз грудь колесом.

Он был без панамки, и его лысоватая голова блестела на солнце. Чуть в стороне грустно пинал щепки старший сын.

Жена Крагина даже издалека пахла блинами. Она смотрела на Толю с тревогой. Ее слова: «Нельзя туда!» проникли куда-то очень глубоко. И этот её взгляд…

Нет, она говорила не про хороший тон и чужие огороды. Нельзя туда — это как в Африку гулять, как в нору к зверю. Мало ли что ему в голову взбредет — Якутову то есть.

Толя даже чуть согнулся от этих мыслей, будто кто-то его проткнул насквозь.

Все его уже видели, кроме младшего поросенка, тот обернулся последним. Долго глядел из-под панамки. Видимо, он единственный, кто не знал, что за человек Якутов, не знал, что это он ломал его поросячий домик. Что этот пьяница уже и не человек почти.

Не сказали?!

Не сказали. И не знают, как сказать. Вот и твердят свои штампованные: «Нельзя туда», а мальчишка не понимает.

Сцена затянулась, все ждали чего-то от Якутова, от его лопаты.

— Так это твои лягушата? — выдавил Толя из себя и улыбнулся младшему, обнажив редкие зубы.

— Мои, — серьёзно ответил он.

— Симпатичные. Особенно та синяя, на заборе. Только это… Родителей слушай, нельзя в чужие огороды залезать.

Сказал и осекся.

— Да не хотел я ничего воровать, — запищал младший. — Я вам лягушек принес, и все!

И ножкой упрямой топнул.

— Да-да, — закивал Якутов. — У меня и воровать-то нечего…

— Я за ними пошел, когда вы тут еще стояли вчера. Но не успел! У вас нет лягушек, а у меня много! А синяя вообще в воде плавает, если завести.

— Ну что ж, — мялся Якутов, — попробую завести… Или отдать?

— Это вам, — сказал младший.

— Спасибо. Только вот что. — Толя поставил свою грязную лопату к новенькому столбу забора и присел на корточки. — Поди, что скажу.

Младший сделал несколько робких шагов.

— Пьяница я, малец. Понял? Знаешь, что такое «пьяница»?

— Знаю.

— Не знаешь. Пьяница — это как серый волк. И ты родителей слушай, ко мне больше не ходи. Сказано «нельзя», значит нельзя. Такой закон. К одним можно, к другим нельзя. Даже с лягушатами. Понял?

— Ну, понял.

Толя встал и взял лопату:

— Слушай, сосед, дай у тебя за сараем червяков накопать.

— Копай, — пожал плечами Крагин.

Ближе к вечеру в сенях снова зажегся свет, за забором стоял Якутов. Окно не звало его, но и не прогоняло. Постояв с минуту, Толя двинулся вниз к дому, а у обновленного забора появилась большая банка с водой, в ней плавали два юрких карасика.