Как нельзя лучше? Отечество ушедшего века в уколовращениях жизни

Ю. П. Попов, 2023

Данная новелла в диалогах и грезах написана в жанре сумбурного повествования, и читателя удивит, что в ней реальность и грезы подчеркнуто неразличимы и могут даже составлять, если можно так выразиться, один и тот же кадр. А вы примите во внимание, что в нашей нынешней жизненной круговерти именно иллюзии и утопии и есть реальность. Предназначено произведение в первую очередь на продажу и потому адресовано не читателю, а покупателю. Впрочем, жажда читать книги, а не просто заполнять ими полки, что ни говори, все же не угасает, поэтому и читабельной новелла тоже на всякий случай сделана. Итак, в данном произведении события послевоенного времени воспроизводятся писателем перестроечных лет и потому сплетаются два временных плана. Вдобавок к концу произведения выясняется, что называться оно должно иначе и даже совершенно иначе! Предельно широкий потребительский интерес: читать, хранить, а можно даже прочитать и сохранить, помимо того, можно также рассказывать и обсуждать, рекомендовать и рекламировать. Короче, коль возьметесь всерьез, скучать совершенно точно не придется, ибо могут вас как похвалить, так и поколотить.

© Попов Ю.П., 2023

Лучик Света, тебе посвящаю!

Юпитер скукой был томим

— Что ты делаешь, состоятельный наш? Так увлекся перебирать свою добычу на глазах у читателей, что не заметил, как распустил свои лохмотья, смотреть непотребно. Поправь хоть галстук! — проговорил один или этот, увещевая того или другого. Ведь и читательницы тоже… — Последовала непродолжительная пауза. — Не понимаешь, что кто-то именно сейчас, в эту минуту, — веско продолжил он, — читает эту самую книгу, в которой мы изображены, и все видит.

— Верно, — покорно отозвался тот, не отрываясь от сосредоточенного внимания к своему занятию, — есть одна с раскрытой книгой, но она только что обзавелась новой юбкой и сейчас в мыслях только о ней.

— А читатели у тебя не в счет?

— В счет. Да только они о тех же юбках еще больше думают. — Этот знал, что это только пересмешки, хотя и произносятся в тоне философствования. — Но ведь, понимаешь, им все это только приснилось. Читатель — тот же наркоман. Знает, что погружается в мир собственных фантазий, и все равно ничего другого ему и не надо.

— А все же как получилось взять столько?

— У хорошего навигатора ветер всегда попутный, — хмыкнул тот. — Получилось все очень даже просто: мне приснилось, будто такая куча бабок перепала, — не говорил, а возглашал тот, опять же с таким видом, что нельзя было понять, всерьез он или смеется. — Сумма, понимаешь, такая преогромная. Никогда не держал столько. Думаю, дай-ка Юпитер скукой был томим я поскорее проснусь, пока она у меня в руках. Глупо было бы оставлять ее в одних только воспоминаниях.

— Ты все еще не отстегнул мне куртуажные, как это называли когда-то.

Грудь того картинно выпрямилась и даже вроде как высоко выгнулась:

— Ныне я состоятельный, — с важно-напыщенной гордостью изрекается все им же. — Приличное вознаграждение за участие тебе — само собой. Кругленькая цифра с многими нулями. Нули, — прочеканил тот слово за словом, — получи хоть все сейчас, остальное при случае. — И демонстративное шмыгание носом оказывается точкой тирады.

— Ну давай хотя бы нули. И побольше. Все как-то душу греет.

— Побольше не дам. Самому нужны. Шесть нулей получи, и будет с тебя. Миллион как-никак.

— Однако порядочная же ты сволочь, мой старый дружище, — пронесся в голове первого или одного из них фамильярный укор.

«Насчет сволочей, — подумал в свою очередь в ответ другой, — тебе так и так придется смириться». — Подробное предварительное обсуждение каждого плана проделки выработало у обоих взаимопонимание без слов и даже без междометий. Да и родство душ вместе с профессиональным жаргоном способствовало сближению и работе мыслей в унисон.

— И все же жаль, что нельзя послать тебя прямо сейчас в рыжую, сиречь задницу.

— И насчет задницы, — согласно хмыкнул про себя другой, — даже и не работая под больших умников и святош, придется согласиться: посылать нас с тобой можно, увы, только оттуда. Так называемая мораль хоть и не дает срок, но приговор-то выносит: мы и так из нее никогда не вылазим. Вроде как родились в отвратительной клоаке, и она для нас самое уютное место обитания.

* * *

«Дуракам и идиотам в раб. вр. вх. воспр. за избытком таковых» (первая половина написана простым карандашом, вторая — красным и другой рукой).

«Делай по науке — сначала испытай на крысах и только потом устраивай свое общежитие».

«Если крокодил, случайное заплывший из Атлантического океана в Байкал, вдруг прокуковал кукушкой, то какой век на дворе и какой диагноз вы поставите тому, кто подобные вопросы сочиняет? Ручаюсь, что ответ вы дали верный и сразу. Теперь вопрос уже непосредственно и только лично вам: какой диагноз ставить тому, кто такие вопросы читает и всерьез на них отвечает? Ответ: все то же самое, только еще вернее». Вместо подписи нарисована рожа, показывающая вам язык.

«Вскрытие показало, что больной умер в результате вскрытия».

Курилка в научно-исследовательском институте философствования и гуманитарствования расписана без грамматических ошибок. Нецензурные выражения тоже почему-то отсутствуют. Официальное название учреждения НИИ «Богу свечка», НИИ «Черту кочерга» появилось, когда ученые в результате восхитительно тонкого и необъятно всестороннего анализа обнаружили, что изучавшиеся ими врозь две противонаправленные сферы бытия, две исследовательские плантации в области гуманитарного знания имеют много родственного и подлежат комплексному углубленному изучению в нерасторжимом органическом единстве. Объединение экономит расход творческих усилий. И потому оно выглядело как большое открытие и как большой рост, особенно в собственных глазах.

— Светоч, светило?

— Угу. — Насчет светила можешь не сомневаться — пробы негде ставить. Гений. Правда, об этом пока никто, кроме него, не знает. Он и сам только недавно узнал. Думаю, это его единственное открытие, которое он, к счастью, унесет с собой в могилу. Отправляли ведь когда-то этих дотошных на костер. Было же такое благодатное время! Хотя что такое костер, если верить в перерождение? Зуб посверлили, и иди благоденствуй. Чем больше пострадаешь, тем больше вознесен будешь.

— Это один из той ученой братии, для которых все ерунда перед лицом вечности? Все они не от мира сего. Пусть развалится весь мир, лишь бы по арифметике.

— Во-во, только еще хуже. У этих хоть арифметика остается. А то вообще ничего, потому что все, понимаешь ли, возникло из ничего. Профессор докопался до вселенской истины и теперь всем объясняет, что все мы вместе с нашим мирозданием — персонажи романа и мелькаем в голове какого-то романиста. И не какого-то космического, а самого обыкновенного, заурядного, что по утрам кофе дует и похмеляется, по вечерам снова набирается. Что он придумает, то и происходит. Тот все еще, дескать, сочиняет и то и дело перечеркивает, никак закончить не может. А пресловутое сотворение мира и человека богом, истово уверяет всех генералиссимус от науки, даже если бы и было верно, то все равно слабовато, даже примитивно. И его, дескать, пора оставить на потребу карикатуристам. «В начале было слово», — безусловно, верно, но только в том смысле, что и бог, и сотворение им мира сначала выдумали. Теперь, говорит он, предстоит только установить, насколько толковый литератор взялся в нашем случае за дело. Выйдет из его затеи что-то путное или опять тот же конец света, зависит от его фантазии, работы его мысли и работы, гм-гм, вытрезвителя.

Короче, повелителю мироздания Юпитеру позволено и доступно все, и именно поэтому он изнывает от безделья, по временам отбрасывает космическую скуку, прикидывает так и эдак, то сотворит, то сотрет. И когда исчезает слово, сиречь его выдумки, исчезает вообще все, не исключая и самого вседержителя.

* * *

Мурлыкать себе под нос, поджав лапки под себя на коврике, — первейший кайф. В пространстве вокруг одни только знакомые звуки, шорохи и запахи. Ближе всего, почти над головой слышен знакомый басистый рокот, изредка перемежаемый таким же знакомым мелодичным бульканьем. В полудреме не хочется выискивать никаких опасностей. Уют и довольство. Но вот вдруг ушки навострились и лапки напружинились — жужжание, звучное, то приближающееся, то удаляющееся. Уюта не стало. Вернее, он не пропал и даже не уменьшился, он лишь отодвинулся из внимания, уступив место другим настроениям. Насторожившийся взгляд кота сосредоточился на передвигающейся в пространстве черной, отливающей серебристым блеском точке. Вот она медленно проплыла на светлом фоне, вот оказалась на темном. Голова сторожко вертится вслед за движущейся зигзагами мухой. Басистый рокот тряхнул головой и следом махнул рукой. Нарушитель уюта и спокойствия испуганно шарахнулся, поменял направление, и звонко гудящая черная точка стала надвигаться на ловца. Ближе, еще ближе. Пружины подбросили точно, клац — и жужжание исчезло в пасти. Теперь снова на свое место и лапки под себя. Оба рокота, басистый и звонкий, моментально перешли на интонации, греющие кошачью натуру. Дрема стала еще уютнее.

— Во дает! Ты за ней и глазом не уследишь, а этот нацелился, прыг, и с одного захода бац — и нету. Лихой ты парень, Булька!

— Котик ты наш котик. Что бы мы без тебя делали? Иди я тебя поглажу, полосатик ты мой расчудесный.

Глаза сами собой зажмурились плотнее от мелодичного приветливого мурлыкания, погрузившего кота в блаженную дрему.

Он подошел к раковине, помыть только что опорожненную тарелку, шум воды на время заглушил телевизор на кухонной полке и передачу о выводе войск из Германии. Оба не обратили внимания на вдрызг пьяного президента; тот, чувствуя себя беззаботно перед шеренгой почетного караула, то выделывал какие-то кренделя заплетающимися ногами, то начинал энергично размахивать руками, дирижируя оркестром. Экран телевизора, переключаемый на другие каналы, успел проговорить голосом одного из героев фильма о биллиардистах: «Поеду в Лондон, заключу контракт на 300 000 долларов, вот и все». Потом мелькнула несуразная комедия о том, как одна лавочница продавала своего любовника подруге за 150 000 долларов. И под реплику: «К чертям собачьим!» — произнесенную уже в экран, «электронный ящик» умолк.

— Тебе чайник включить? — откладывая джойстик, спросила она и тут же нажала кнопку чайника.

— Давай.

Ложка кофе, ложка молока. На напоминание про сахар последовало протяжное «Не-е. Так».

— Ну что, Булька, отдыхаешь? Правильно, надо. Это у ней никаких забот, кроме всяких там погладить, постирать да прочие неказистые потребности. Неведомо ей наше с тобой, Буля, дум высокое стремление, тяжкие вселенские заботы. — Кофе отпивается мелкими глотками, размеренно и без спешки. — Где ей уразуметь и оценить? Оно понятно, — вкладывая максимум пафоса в интонации, разглагольствует он, — ее гордость распирает, что у нее два таких кота живут. Люди тебя только, пухломордого, увидят и уже говорят: посмотрите, какие в доме коты! На всю округу гордость. Да даже и на весь город, если не впадать в ложную скромность. Да и наше занюханное Отечество недалеко ушло, скажу я тебе, почтенный Бюль-Бюль оглы. И вообще, как повезло этой паршивой цивилизации, куда нас с тобой занести угораздило. Всего два, — с деланно тяжким вздохом проговаривает он, — сколько-нибудь приличных кота на все мироздание! Кто нас с тобой оценит?

— Один из них, — продолжил он ей рассказ, неожиданно оборвавшийся перед тем благодаря происшествию с мухой, — из той породы проходимцев, которым даже и во сне одни только денежные кучи снятся, кинул коллектив, да и загреб какие-то миллионы. Другому пообещал отвалить кучу с шестью нулями. А этот другой ходит надутый на него и на весь белый свет. С этими, дескать, «шестью нулями» ныне колеса от подержанной тачки или лавочнику центнер колбасы, деловому человеку — одна, дескать, чесотка; проще говоря, какую цифру перед теми нулями ни ставь, так нулями и останутся. Ну все, Булькин, друг неразлучный, пошли к себе. Ладно, время пообщаться со стариком Державиным, пойду завалюсь, — приложившись к ручке и сдвигая чашку под кран, проговаривает он.

— Пойдите завалитесь. Чашку оставь.

«Единомышленник» Булька мирно почивает на рабочем столе писателя прямо под портретом Державина, погруженный в какие-то свои кошачьи грезы, уж, конечно, куда более серьезные и понятные, чем у этих несуразных двуногих, наделенных лишь зачатками смекалки. Впрочем, полезность их для кота все же неоспорима, а ворчать на судьбу, тем более на этих несмышленых «друзей четвероногих» не годится.