Как нельзя лучше? Отечество ушедшего века в уколовращениях жизни

Ю. П. Попов, 2023

Данная новелла в диалогах и грезах написана в жанре сумбурного повествования, и читателя удивит, что в ней реальность и грезы подчеркнуто неразличимы и могут даже составлять, если можно так выразиться, один и тот же кадр. А вы примите во внимание, что в нашей нынешней жизненной круговерти именно иллюзии и утопии и есть реальность. Предназначено произведение в первую очередь на продажу и потому адресовано не читателю, а покупателю. Впрочем, жажда читать книги, а не просто заполнять ими полки, что ни говори, все же не угасает, поэтому и читабельной новелла тоже на всякий случай сделана. Итак, в данном произведении события послевоенного времени воспроизводятся писателем перестроечных лет и потому сплетаются два временных плана. Вдобавок к концу произведения выясняется, что называться оно должно иначе и даже совершенно иначе! Предельно широкий потребительский интерес: читать, хранить, а можно даже прочитать и сохранить, помимо того, можно также рассказывать и обсуждать, рекомендовать и рекламировать. Короче, коль возьметесь всерьез, скучать совершенно точно не придется, ибо могут вас как похвалить, так и поколотить.

Медные дела

Простецкая физиономия дядьки с выразительными, всегда плутовскими глазами отчетливо нарисовалась сама собой на затуманенном фоне чуть ниже портрета Державина прямо над рабочим столом. Глубокие раздумья не позволяли оторваться и заговорить с ним. Тот, словно угадав настроение, помалкивал и только озирался по сторонам. Не говоря ни слова, он водил взглядом по стенам, усмехаясь чему-то про себя едва проступающими контурами губ то на настольную лампу, то на большой настенный календарь, то на корешки книг. Внове тут ему все, непонятно и, само собой, чудно.

Дядька отца был ему почти ровесником, хотя дети его были много старше, потому что тот еще и женился до армии. Ему удавалось считаться остряком, и он неустанно чудил, не пропуская ни одного подходящего случая, чудил усердно и неотступно. Стоило ему оказаться в отгуле, какая-нибудь соседка по бараку непременно зазывалась на какие-нибудь тары-бары-растабары. Той уж надоест до смерти, собирается уходить, а он все отвлекает: вот посмотри тут у моей еще выкройки, да вот еще вышивки. И все это только затем, чтобы в половине двенадцатого возгласить:

«Ага, проболтала, сейчас муж на обед придет, а ты весь день лясы точила. Будет тебе шухер!» А уж, случись, придет к сыну гость, когда сами за столом, начнет уговаривать. Обедать в чужой семье в общем-то было не принято, и уж во всяком случае полагалось поламаться. Дядька, однако, не отставал, пока тому и деваться было некуда. И как только тот начинал стягивать пальто, так настойчивость гостеприимства смягчалось: «Но, может, ты не хочешь все же?»

Краска моментально заливала щеки сконфуженного бедолаги. В общем, дядька, большой охотник почудить, ради сотворения потехи над тещей, что у нее зять кривой, готов, как говорят в таких случаях, сам себе глаз выколоть, лишь бы за смех почиталось.

Поболтушки у бригадира на этот раз были делом серьезным, и ему, записному балагуру, как и еще одному пришедшему с ним молодому слесарю, выпала роль слушателя, и слушателя заинтересованного. Сидя молчком и неподвижно на тахте зеленого цвета, он вроде бы как слился со своим местом расположения, стал даже невидимым среди домашней рухляди от одежды и половиков до рамки с фотографиями под стеклом и картины «Три богатыря» в исполнении местного умельца. Бригадир говорил, продумывая по ходу собственные соображения и потому, казалось, не ощущая постороннего присутствия, будто сам с собой, устремив взгляд в одну точку где-то между гостями. Те, в свою очередь, казались покорно безучастными, хотя не пропустили ни слова.

Дом бригадира из отесанных бревен и под железной крышей стоял на видном месте, на небольшом возвышении, и смотрелся весьма картинно. Перед тем, как войти, оба гостя и сам бригадир тщательно обмели валенки от снега лежавшей прямо на крыльце метелкой. У всякого жилища имеется свой запах. Дворцовые помещения пахнут иначе, чем хижины, хижина — иначе, чем татарская или башкирская юрта, а пронизанный холодом запах чукотской яранги тоже не спутаешь со всеми остальными. Такие ароматы становятся привычными для обитателей и воспринимаются ими как неотъемлемый колорит домашнего уюта.

— Так у тебя что, корова отелилась, что ли? — втягивая с мороза воздух носом, поинтересовался дядька, когда они еще только вошли и оказались перед вешалкой.

— А я разве не говорил? — с удовольствием отозвался тот. — Вон смотри.

Конец ознакомительного фрагмента.