Смута

Юрий Теплов

«Он не услышал, как открылась дверь пустовавшей квартиры. Шагнул через порог и тотчас получил удар в челюсть. Перед глазами поплыл белесо-мутный туман. Он понимал, что налетчик копошится в его дипломате, выбрасывает на пол бумаги. «Не там ищет, – вяло подумалось ему». Попытался открыть глаза. Видимо, ему все же удалось разлепить их. Он смутно увидел чужую кисть, вытаскивавшую из кармана диктофон. Она показалась ему желтой и уродливой…»

Большая разборка

1.

Норковое манто сползло с плеча Соловьевой. Отвисшие щеки подрагивали в такт словам. И подрагивали арбузные груди. Адвокат глядел на нее, расплывшуюся, намакияженную, с блеклыми глазами-бусинами, утонувшими в глазницах — глядел и не мог взять в толк: как же ей удалось оболванить многие тысячи людей.

— Я за своё отвечу, — сказала Соловьева, сглатывая окончания слов. — Да, жила, как королевишна. С артистами тусовалась. И сама жила, и другим жить давала. А все одно — крошки перепадали. Куски бугры расхватывали! Всех заложу!

— У вас нет никаких доказательств, Валентина Федоровна.

— Есть!

— Почему же вы не хотите представить их следователю?

— Ха! Все они заодно. И ты с ними, господин хороший!

— Моя фамилия — Уханов. Для вас я — Борис Аркадьевич.

— А мне без разницы. Ополчились на бабу — крайнюю нашли! Да ихний начальник сам у меня процентами кормился! — «Проценты» она произнесла с ударением на первом слоге. — А ваш Красавчик меня на даче прятал, когда в розыск объявили. Он и паспорт с турецкой визой выправил. Да видно, что-то не так сделал, захомутали в аэропорту.

Из-за Красавчика по фамилии Ненашин адвокат и добился свидания с Соловьевой.

Ненашин был советником президента и, по слухам, постельным дружком его дочери. Дружка долбали и правые, и левые. Думцы то и дело выдергивали советника для объяснений. Особенно доставалось ему за связь с финансовой пирамидой «Мальвина», которой рулила мадам Соловьева. Он от нее открещивался. Даже перед своим адвокатом заврался.

Однако адвокат нутром чуял, что «Мальвина» обирала дураков с благословения советника. И если у Соловьевой есть какие-либо доказательства, они рано или поздно попадут в руки следователей. Тогда суд, и проигранный процесс. Проигрывать он не собирался, просто не мог этого допустить. Лопнула бы репутация, которую он взращивал правдами и неправдами.

Опасные улики требовалось нейтрализовать, потому он сам решил пообщаться с Соловьевой, что было совсем непросто: Лефортовская тюрьма считалась неприступной для посторонних. Но универсальная долларовая отмычка и тут помогла открыть железные двери…

— Ваши слова, Валентина Федоровна, — вкрадчиво сказал он, — можно квалифицировать как оговор.

— Не держите меня за дуру! Мои доказательства на бумаге. Записочки, самолично им написанные: тому — столько-то наличными отгрузить, другому — столько зелеными… В надежном месте мои доказательства! Где — скажу только на суде. А если что со мной случится, подруга знает, куда их передать. Приедет в Москву и передаст. Я за это ей хорошие бабки отвалила…

По ее щекам вдруг поползли крупные слезы. Манто свалилось на пол.

— Пускай Красавчик вытаскивает меня отсюда! Не то — хуже будет! Так и передай господину советнику!..

Уже стемнело, когда проходная Лефортовского каземата вытолкнула адвоката на улицу. Шофер Миша ждал его на улице Солдатской.

Они ехали по сверкающей огнями Тверской. На «Пушке», у «Макдоналдса», проходил ежевечерний развод проституток. В милицейских кругах поговаривали, что и Соловьева начинала свою карьеру на Пушке. Сегодня она открыто занималась шантажом. Рассчитывала, что адвокат передаст ее угрозы бывшему покровителю. Надеялась, что тот вытащит из-за решетки. Скорее уж подтолкнет, чем вытащит.

Кое-что он все же узнал. Записки действительно существуют, хотя клиент и не признавался в том. Какой бы хитроумной Соловьева себя не выказывала, а информацию выложила. И отнюдь не намеренно, а по бабскому недомыслию. Записок в Москве явно нет. Всего скорее они у кого-то из прежних подруг в Тверской губернии. Придется бородатому сыскарю Степке Вовочкину прошерстить ее лихославльских знакомых.

С Вовочкиным они приятельствовали еще с Магадана. Там все знали адвоката под родной фамилией — Кузнецов. А в Москве знают только знакомые. Уханов тоже фамилия не чужая, досталась от предков.

— Шеф, нас пасут, — вдруг сказал шофер Миша. — Серый «Вольво» на хвосте. Я еще у «Пушки» засек.

На Садовом кольце было светло, как днем. Вглядываясь в зеркало, Кузнецов попытался определить «пастуха».

— Сбавь скорость, Михаил.

Миша нахально перестроился в правый ряд, сбросил скорость до сорока. Тут Кузнецов и разглядел «Вольво».

Он терпеть не мог, когда что-то не понимал. Что за преследователи? Откуда взялись? Не клиент же их послал!.. Или кому-то он перебежал дорожку?

— Отрываться? — спросил Миша.

— Попробуй.

Тот набрал скорость и через пару минут резко крутанул вправо. В переулке было темно, как в дымогарной трубе. Миша вырубил свет и, не доезжая до освещенного перекрестка, въехал в какой-то двор как раз в тот момент, когда сзади полоснули фары. Кузнецову показалось, что заехали в тупик. Но Миша, бывший таксист, знал московские улицы, как собственную ладонь. Впритирку проскочил между гаражами, выехал в проулок. Еще дважды уходил вправо, пока не выскочил снова на Садовое кольцо. Теперь «Вольво» болтался где-то впереди.

Кому и что понадобилось? Информация? У следователя ее всегда больше. Тактика защиты на вероятном процессе? Она интересна только прокуратуре. Или это те, молодые и наглые, что три дня назад появились на исходе дня в его офисе? Пропуск накануне им никто не заказывал, но они как-то миновали кордон вневедомственной охраны.

— Борис Аркадьевич, — сказал один, с голым черепом. — Есть конфиденциальный разговор.

Клиенты почти всегда начинали с просьбы о конфиденциальности.

— Лиля, попейте чайку в комнате отдыха, — выпроводил Кузнецов секретаршу. Сам же незаметно нажал кнопку, вмонтированную в столешницу. В соседней комнате включилась записывающая аппаратура.

— У нас к вам деловое предложение, — сказал Череп-пустыня.

— Слушаю.

— Вы — юридический консультант советника президента. И красиво уводите его от ответственности. Мы даже знаем, что в кабинете зама генерального прокурора вы ухитрились проглотить небольшой документ и подсунуть другой.

Был такой случай, еще по первому делу об урожайных чеках. Тогда прокурор отвлекся на звонок. Кузнецов изъял подписанное клиентом распоряжение, а в дело вложил такой же, но с датой годичной давности, что в корне меняло ситуацию…

— Нас интересует все, что вы знаете о его делах, — продолжал Череп, — и в частности, о связях с «Мальвиной». Информация будет хорошо оплачена.

К деньгам Кузнецов относился очень даже уважительно. Они давали независимость и комфорт — то, чего не хватало ему во времена, когда все были равны и похожи друг на друга, словно серые мыши. Тогда мозги были дешевыми, как кефир, а информация, какой бы важной она ни была, вообще ничего не стоила.

Первые шальные деньги Кузнецов получил, когда защитил в Королевском суде Великобритании скандально известного русского бизнесмена Артема Золотова. Тот и в Англии ухитрился делать деньги из воздуха. Освободившись от обвинения, гроссмейстер черной экономики отстегнул адвокату по-купечески: и на джип, и на элитные хоромы с евроремонтом. Позже Кузнецов сообразил, что продешевил, запросив в качестве гонорара несусветную, как поначалу казалось, сумму. Клиент заплатил бы и вдвое больше, и ничуть не обеднел бы при этом.

Опыт подсказывал адвокату, что от человека с головой-черепом сильно тянет не только деньгами, но и опасностью.

— Кого вы представляете? — спросил Кузнецов, чтобы выиграть время.

— Пока это не имеет значения. Назовите сумму, которая вас устраивает.

— Молодой человек, как вы думаете, во что превратится довольно-таки преуспевающий адвокат, если он станет торговать интересами своих клиентов?

— Не клиентов, Борис Аркадьевич, а одного-единственного клиента.

— А моя репутация? Клиенты станут шарахаться от меня.

— Клиентуру мы вам обеспечим.

— И как отнесетесь к тому, что я стану продавать ее секреты?

— Подловили, Борис Аркадьевич! Мы с вами мыслим одинаково.

— Совсем не уверен. До свидания.

— Упертый базарило! — вмешался спутник Черепа, с квадратными плечами и с маленькой головой-пробкой.

Тот взглядом заставил его умолкнуть. Произнес со смутной улыбкой:

— Мне очень жаль, Борис Аркадьевич…

После их ухода Кузнецов отключил аппаратуру. Прослушивать запись не было необходимости. Разговор много времени не занял и отложился в памяти.

Заинтересоваться советником президента могла и правая, и левая оппозиция. Либо третья сила, остающаяся до поры до времени в тени. Очень даже мог проявить заинтересованность и криминальный мир. В последние годы Кузнецов довольно часто общался с его представителями. Платили они, не торгуясь. Защищать их было сложно. Но прокурорские чиновники, привыкшие к застойной вседозволенности, подставлялись сами, сплошь и рядом нарушая процессуальный кодекс.

Кузнецов давно понял, что криминальным миром заправляют не дураки. Они быстро усвоили новые правила игры, создали свою властную вертикаль, так бездумно разрушенную новой государственной властью. Застойный «гоп-стоп» сменился уголовщиной цивилизованной, с офисами, собственными службами безопасности и отлаженной компьютерной сетью. Всех, кто стоял на дороге, покупали или убирали. На адвокатов не покушались. С адвокатами дружили. «Вольво» на хвосте никак не походил на проявление дружеских чувств…

На Большой Дорогомиловской Миша развернулся, лихо зарулил под арку и притерся к подъезду. Дом напоминал букву «Г». Оба отростка буквы продолжал ажурный металлический забор с шипами наверху, образуя просторный закрытый двор с липовым сквером в центре. Жизнь теплилась лишь у подъездов.

Заверещал мобильный. На связь вышел бородатый сыскарь Вовочка.

— Ты где, Борис? — спросил.

— Во дворе своего дома. А ты, Вовочка, где?

— Возле кольцевой. У меня непонятки.

— С банкиршей?

— С ней. Кто-то нас рисует.

— Сумеешь кинуть без проблем рисовальщика?

— Кинуть сумею. Насчет «без проблем» — как получится.

— Постарайся. И сразу ко мне.

Непонятки для Вовочки, то бишь для частного сыскаря Степана Вовочкина, начались сразу после того, как он, измочаленный до звонкости, вышел из коттеджа юной вдовы-банкирши. Три месяца назад ее кривоногого и пузатенького мужа взорвали в шестисотом «мерсе» вместе с охранниками, и к бедной вдовушке повадились барабашки. Для избавления от такого кошмара она и наняла детектива.

Договор на охрану заключила на месяц и платила каждую пятидневку из расчета триста долларов за сутки.

У Вовочкина было круглое, губастое и курносое лицо деревенского мужичка. Потому Кузнецов и называл его Вовочкой. Он еще в Магадане посоветовал ему отпустить бороду для солидности, что он и сделал. Лицо удлинилось, солидности добавилось, а обманчивое простодушие осталось. Бугры бицепсов скрывала тогда ментовская форма с двумя звездочками на погонах. Теперь они маскировались под неброским, но весьма недешевым костюмом спортивного покроя…

Вышел он сегодня на перильчатое крыльцо коттеджа, обежал взглядом двор с усадьбой. Увидел приткнувшийся к соседскому забору «Пежо» цвета «металлик». Чем-то не понравился ему автомобиль. В нем явно кто-то находился, но кто — разглядеть за тонированными стеклами было невозможно.

Вовочка постоял, дожидаясь вдовицу Елену. Она выплыла из окантованных медью дверей, ухоженная, упакованная в розовую кожу и свеженькая, ровно бы и не было бессонных суток.

— Не крути головой, — сказал ей Вовочкин. — Обними меня и погляди на машину у деревянного забора. Тебе знаком этот металлик?

— Первый раз вижу, а что?

— Давай ключи от гаража. Выезжай первой и в объезд. Я погляжу, как будет себя вести «Пежо». Через минуту выеду за тобой.

— Как интере-есно! — воскликнула она и сунула ему в руки ключи

Она выехала на двухместном «Ягуаре». Секунд через двадцать заурчал мотор «Пежо», машина лихо скакнула вслед за вдовушкой и скрылась за поворотом. Вовочка вывел из гаража свой боевой «Москвич» и направил его между домами к асфальтированному шоссе. Его подопечная ехала, не торопясь, беспечно удерживая руль одной рукой. «Пежо» то приближался вплотную к «Ягуару», то оказывался метрах в трехстах позади.

Вовочкин уже не сомневался, что вдовушка кого-то заинтересовала. Кого? И с какой стати?.. Всего скорее, примитивных грабителей, решивших поживиться за ее счет. А поживиться было чем: побрякушками с брюликами она была увешана, как новогодняя елка. Крупной наличности при себе, правда, не держала, предпочитала банковские кредитные карты. Вот и сегодня сказала Вовочке:

— Баксы в Башкредитбанке на Арбате. Заедем — огонорарю…

Вовочка держался от подозрительной машины на приличном расстоянии. Маршрут Елены знал, потому пропустил вперед себя еще и «Газель». Он даже испытывал удовлетворение, что стал наконец-то заниматься своим делом. До сегодняшнего вечера вся забота о подопечной сводилась к изнурительному сексу. А в перерывах терпел ее постоянные «милашка», «очаровашка» — так и казалось, что она вот-вот назовет его «какашка».

Наконец, что-то прорезалось. Может, и в самом деле за ней следят? Может, по ночам шастают живые, а не придуманные барабашки?..

Пожалуй, Вовочке повезло, что в Москве пути его и Кузнецова снова пересеклись. Магадан, где они приятельствовали с адвокатом, — это молодость и куча глупостей. Там опер Степан Вовочкин ухитрился размотать такой икряной клубок, что вызвал сильное негодование начальства. И своего, ментовского, и обкомовского. И вроде бы даже министерского. Подсказок он слушать не захотел. Пер напролом, пока не уткнулся лбом в стену. Дела на главных фигурантов «икряного цеха» сгорели при случайном пожаре. На скамью подсудимых попал лишь могучий бородатый рыбак с библейским именем Авраам. Вовочка попросил Кузнецова взять на себя его защиту. Рыбак ничем не помог адвокату. На все вопросы отвечал одной фразой:

— Все в руце Божьей.

Но Кузнецов все равно развалил обвинение: запутал свидетелей так, что они стали противоречить один другому. Прокурор упрекал Кузнецова в нарушении адвокатской этики, но поделать ничего не мог. Год условно Аврааму и на доследование — в отношении других обвиняемых. Такой приговор не могли простить ни оперу, ни адвокату.

Первого поперли из милиции за превышение служебных полномочий и не санкционированное применение табельного оружия. Второго исключили из магаданской коллегии адвокатов «за нарушение этических норм». Вовочкин свалил добровольцем в Афганистан. После вывода войск осел в Москве, за которую чуть раньше зацепился и Кузнецов. Так и оказались оба колымских изгнанника в столице.

Перестройка и последовавший за ней всероссийский бардак не дали им утонуть в омуте многомиллионного города. В мутной воде всегда много корма. Частным детективам тоже хватает…

Все три машины между тем добрались до Нового Арбата. Юная вдова лихо зарулила в проулок, чтобы подъехать к банку с тыла. За ней — «Пежо».

Вовочка припарковал свой «Москвич» прямо на проспекте и направился размеренным шагом во двор. Он был небольшим и весь заставлен транспортом. Елена оставила свою спортивную таратайку, заехав на тротуар. «Пежо» стоял метрах в десяти впереди. Из него вывалился квадратный, похожий на флакон мужичок. За ним шофер. Оба направились к «Ягуару». Шофер, подойдя к водительской дверце, сманипулировал руками. Похоже, отключил сигнализацию и направился к своей машине. Флакон юркнул в салон «Ягуара».

«Угонщики», — решил было Вовочкин. Однако непонятки крутнулись на новый оборот. Он услышал щелчок автомобильной дверцы. Из «Пежо» выскочил водила. Подбежал к «Ягуару». Распахнув дверцу, громко прокудахтал:

— Флакон! Тебя Полкаш требует! Сказал, если через двадцать минут не нарисуемся в бункере, уши сбреет…

2.

Флакон переминался с ноги на ногу, шаря глазами по белой стене. На Полкаша, сидевшего за массивным дубовым столом, не взглядывал.

— За кем следили? С какой целью? — спросил тихо тот, но в голове Флакона голос его отозвался, как удар в рельсу.

Говорили, что Полкаш может дать по мозгам гипнозом. Как удав кролику… А заточенной монетой с трех метров ухо отхватить. Глист трепался, что уже трое без ушей по Москве шастают.

— Я это…, — промямлил Флакон. — К телке ехал. В натуре.

— А банкирша Елена при чем?

«Про банкиршу узнал! — ахнул Флакон».

— Ну? — подстегнул тот. — Только не врать, Мухоморов!

Флакон вздрогнул, услышав свою фамилию. Он уже давно отвык от нее, еще с первой ходки к хозяину. Отзывался на кликуху и ничего обидного в ней не находил.

— Брюликов на ней навалом, — выдавил из себя. — И зелень намылилась снять.

— Выкладывайте по порядку!

Спотыкаясь на каждом слове, боясь соврать, Флакон выложил все, как было.

— Что за человек был в ее коттедже? — не удовлетворился его рассказом удав.

— Хахаль. Обжимались на крыльце.

— Как он выглядел?

— Фраер с бородой. Хлипкий.

— Куда он делся?

— В доме остался. Она одна поехала. Мы с Глистом до банка ее вели.

— Дурак вы, Мухоморов! — Флакон опять вздрогнул. — Он сидел у вас на хвосте. И номер вашей машины засек.

— Так мы… Тачку у одного лоха… Он в Турцию поканал…

— Вбейте себе в голову: никакой самодеятельности, если не хотите остаться без ушей.

«Уши» добили Флакона, даже голос у него сел:

— Я в самодеятельность того… и на зоне в хор не ходил.

Хозяин бункера глянул на него, будто плюнул на макушку.

— Вам все понятно?

— Дык я… век воли не видать!

— У меня вам воли не будет… Вон с глаз моих!..

Оставшись один, хозяин кабинета-бункера нажал кнопку селектора.

— Зайди, Белый.

Бесшумно распахнулись незаметная постороннему глазу дверь. К столу шагнул и уселся в кресло друг и соратник. Разница в их возрасте и званиях давно стерлась. Как осталась в прошлом и государева служба. Но субординация и привычка называть друг друга псевдонимами сохранились.

— Вот что, Белый. Перехваченный разговор Козырного с каким-то Вовочкой настораживает. Возьми-ка его, на всякий случай, под колпак.

— Без проблем, — слово «проблемы» было самым ходовым в лексиконе Белого.

— Кстати, как вдова реагировала на смерть мужа?

Белый еле заметно усмехнулся:

— Как птичка, вырвавшаяся из клетки.

— Н-да… Ее татарин был из отморозков. Шестерых заасфальтировал, пока вылез в банкиры. Удивляюсь я, Белый, тому, что недоучки банкирами становятся.

— Наш Туз — тоже из недоучек.

— Не скажи. Туз самообразовался. И не отморозок он, а самородок. Сто очков форы даст любому нынешнему министру.

— Оба они уголовники, — пробурчал Белый.

— Не спорю, — вздохнул Пилот. — Бандитов и мошенников хватает. И при должностях, и в малинах.

— Что там Флакон натворил?

— Грабануть банкиршу захотел, туды его в медь! Хорошо, что звонок ее кавалера перехватили. У Акинолоса пока тихо?

— Не торопится домой адвокат. Во дворе торчит…

3.

Кузнецов продолжал сидеть в джипе. Что хотел увидеть и чего дожидался — не знал и сам. Шофер Миша дважды демонстративно взглядывал на часы. Шеф не замечал его терзаний.

Вдоль подъездов проползла черная «Волга» с внучкой давно ушедшего в мир иной усатого маршала-конника. Дом был предназначен для старо-советской элиты, которую активно вытесняли новорусские демократы. У соседнего подъезда мягко урчал «мерс» Ненашина. Советника президента охраняли два дюжих караульщика. Один сидел в машине у открытой дверцы, другой топтался на асфальте. Ждали, видно, хозяина. По его делам и встречался сегодня Кузнецов с мадам Соловьевой.

Квартиру в этом доме адвокат купил год назад на деньги попавшего в Лондоне в руки правосудия русского бизнесмена Артема Золотова. В своих новых хоромах он и встретился впервые с советником.

Тот позвонил поздним вечером:

— Я много любопытного слышал о вас, — проговорил. — Мне нужна ваша помощь. Приглашаю на завтра к девяти ноль-ноль в мой кремлевский кабинет.

Кто кому нужен? Кто проситель?..

Но и ехать советнику Президента в частный офис, где пропускная система и нежидкая очередь, тоже не с руки.

— Не могу — занят на процессе, — соврал Кузнецов. — Вы можете заглянуть ко мне в любой день после восьми вечера. В одном доме живем.

Похоже, Ненашин не ожидал такого поворота. Спросил через паузу:

— Сегодня не поздно?

— Жду вас…

Не понравился Кузнецову этот красавчик. Высокий, ухоженный и розовый, словно розовое мыло, он вещал с телеэкрана в манере рубахи-парня. Сказывалась школа, которую прошел когда-то под патронажем нынешнего президента.

Советник заявился в квартиру с охранниками.

— Пусть подождут на лестничной площадке, — предложил Кузнецов на правах хозяина.

Тот поколебался, но скомандовал им убираться. Адвокат провел важного гостя в кабинет. Ненашин водрузил на письменный стол бутылку исчезнувшего с развалом Союза армянского коньяка «Ахтамар»:

— Я не пью, — отказался Кузнецов. — Давайте к делу.

— Если вы сумели вытащить из дерьма такого жулика, как Артем Золотов, то мне и подавно сможете помочь. Сумму гонорара определите сами.

Кузнецов без стеснения оценил свои адвокатские услуги. Советник согласно кивнул. Впрочем, Кузнецов согласился бы представлять его интересы и за меньший гонорар. Защищая Ненашина, он защищал президента. Любой другой президент вполне мог лишить его богатой клиентуры…

У крайнего чердачного окна стояли Он и Она. Рядом, на захламленном полу, было расстелено не первой свежести одеяло с кожаной курткой в изголовье. Чердак — тоже укрытие для любви, если нет более приличных условий. Но заниматься любовью, судя по всему, парочка не торопилась. Он держал в руках портативную рацию и через прибор ночного видения, в котором, в общем-то, и не было особой нужды, разглядывал двор. Переключил тумблер, поднес ко рту микрофон:

— Козырной сидит в машине. Прием.

— Слышу. Сигналь, как выйдет, — ответил абонент и отключился.

— Ты хоть его видел? — спросила подруга.

— Кого?

— Того, с кем говорил.

— Не. Знаю, что его кликуха — Боец.

Девица дотронулась до плеча парня, шепнула:

— Два часа уже торчим тут. Может, поплаваем разок? — кивнула на расстеленное одеяло.

— Ну, ты, Лерка, даёшь! Упустим клиента, мне башку открутят. Вот свалим и оттянемся.

— Где?

— У тебя.

Она была внучкой народной артистки, жила с ней в этом доме и надеялась, что скоро станет единоличной хозяйкой шикарной квартиры.

— Старуха опять бренчать будет, — скривилась девица Лерка.

— Не. Светиться не в жилу. Старуха побренчит, да и удрыхнется.

— А если клиент долго ждать будет?

— Терпи!..

Два автомобиля по-прежнему торчали впритык к дому: правительственный «мерс» с охранниками и «джип» Козырного. Из дальнего подъезда вышла тетка с собакой. Отпустила с поводка возле лип. Минут через десять увела своего пуделя. Правительственный мерс тоже нырнул через освещенную арку в улицу.

Минуту спустя и Козырной вылез из машины, стоял у открытой дверцы и базарил с водилой. Наконец, отпустил его и направился к подъезду.

Парень на чердаке торопливо нажал кнопку рации: «Козырной заходит в подъезд». Подхватил свою куртку с одеяла.

— Смываемся к бабке. Да не забудь ключ Бойца из-под половика потом забрать, он через ваш люк спустится…

Адвокат и не догадывался, что у него кличка — Козырной Он привычно набрал подъездный код, шагнул в просторный вестибюль. Пожилая сухонькая лифтерша, вдова известного режиссера и бывшая балерина, равнодушно и заученно улыбнулась. Нажала кнопку четвертого этажа. На его лестничной площадке было всего две квартиры. Одна пустовала. Месяц назад ее освободил спившийся сынок застрелившегося члена ЦК разогнанной партии и съехал вместе с подругой в Подмосковье. А новый хозяин еще не объявился.

Дверной запор был с секретом.

Чтобы трижды повернуть ключ с фигурной бородкой, надо дважды наполовину вытянуть его, провернуть назад на пол-оборота и протолкнуть до упора. Кузнецов еще не освоился с ним как следует, приходилось какое-то время ковыряться в замке.

Он не услышал, как бесшумно открылась дверь пустовавшей соседней квартиры. В тот момент, когда шагнул через порог, ощутил сзади чье-то присутствие. Повернул голову. И тотчас получил удар в челюсть. Перед глазами поплыл белесо-мутный туман. Сквозь него пробилась мысль: сейчас упаду. Но ему не дали упасть. Высокий человек подхватил его под мышки, затащил в комнату и осторожно прикрыл дверь.

Белесый туман в глазах исчез. На Кузнецова навалились сумерки. Но сознание, ватное и вязкое, продолжало жить. Кузнецов понимал, что налетчик копошится в его дипломате, выбрасывает на пол бумаги. «Не там ищет, — вяло и отвлеченно подумалось ему, — деньги в пиджаке». Тот будто услышал его мысль, зашарил по карманам. Кузнецов попытался открыть глаза. Веки были тяжелыми, ровно придавленные подушкой. Видимо, ему все же удалось разлепить их. Он смутно увидел чужую кисть, вытаскивавшую из кармана диктофон. Она показалась ему безжизненно-желтой и уродливой.

Высокий человек уложил в целлофановый пакет диктофон и блокнот, бумажник адвоката сунул в карман. Подобрал валявшуюся на полу связку ключей. Перешагнув через хозяина, уверенно прошел в его кабинет. Там перелистал настольный календарь, вырвал несколько листков. Больше на столе ничего не было. Шагнул к книжным полкам. Быстро перебрал папки. Открыл ту, на которой было написано: «Ненашин Ф. К.». Тоже сунул в пакет.

И по-рысьи насторожился. Запикал домофон, и на пульте замигала лампочка. Кто-то пытался связаться с хозяином.

Он торопливо вышел из кабинета, хотел закрыть квартиру. Вставил в замочную скважину ключ, провернул. Однако дверь оставалась незапертой, а ключ застопорился. Вытащить его смог лишь наполовину. Снизу послышался голос вахтерши-балерины: что-то и кому-то она невнятно объясняла. Налетчик торопливо скрылся за дверью соседней квартиры…

Сыскарь Вовочка не стал ждать, когда лифтерша-одуванчик досеменит до лифта и поднимет его на четвертый этаж. Взбежал наверх, прыгая через ступеньки. В дверях квартиры Кузнецова торчал ключ. Он рванул дверь и сразу увидел своего приятеля.

Тот лежал на боку, левая половина лица была одним большим кровоподтеком. Дышал редко и хрипло, будто глотал воздух порциями.

Вовочка распахнул шире дверь, чтобы видеть лестничный пролет — налетчик вниз не спускался, мог притаиться наверху. Потянув резинку, высвободил трофейный «Макаров», нетабельный и незарегистрированный, вывезенный под звуки оркестра из Афгана. Пистолет он носил на кубинский манер — под штаниной — не так заметно и не обязательно надевать пиджак. Передернул затвор, загоняя патрон в ствол. Сунул в карман. На всякий случай дернул соседскую дверь — она оказалась запертой, как и в предыдущие дни. Затем вызвал по мобильному скорую и милицию. Прокричал балерине-одуванчику, чтобы поднялась на четвертый.

— На Кузнецова напали, — сказал он ей.

— Никого посторонних… Клянусь вам…

Вовочка прервал ее:

— Подъедут скорая и милиция. Откроете им. Я буду наверху, — достал пистолет.

Увидев оружие, балерина тоненько взвизгнула. И замолкла.

Вовочкин впритирку к стене стал подниматься по лестнице. Дом был семиэтажным. На верхней площадке пожарную чердачную лестницу загораживал старинный шкаф с оторванными дверцами. Изловчившись, он вскарабкался под потолок. Замок на люке болтался на одной петле. Крышка отошла бесшумно. Чердак плавал в сумеречных тенях, свет от уличных фонарей косо падал в слуховые окна.

Сыскарь не стал таиться. Рывком перебежал к вентиляционной трубе, от нее — к выступу боковой балки и дальше — к торцевым стропилам. Чердак заворачивал под прямым углом. Выскочил из-за укрытия, готовый на любой шорох сделать кульбит и открыть огонь. Но все было тихо.

Двинулся в самый конец, проверяя окна. Они были заколочены. Перед поворотом ровно бы что-то изменилось в воздухе. Запах пыли перебивал слабый аромат французских духов. Он надышался этой дрянью у вдовушки. Рядом с окном было брошено на пол ватное одеяло. Вокруг валялись семь окурков, два — с явно свежими колесиками губной помады. Похоже, совсем недавно тут отдыхала парочка.

Как она могла попасть сюда? Бомжам путь отрезали кодовые замки и вахтеры с лифтерами…

Перед тем, как вернуться в квартиру Кузнецова, протер носовым платком свой «ПМ» и возле люка затолкал его в расселину между досками.

В квартире уже хозяйничала милиция, и суетились санитары с врачихой. Уложили Кузнецова на носилки. Вовочка заметил, как приоткрылся у него правый глаз. Глаз закрылся и снова открылся.

— Вы мешаете, гражданин! — сказала, тесня сыскаря, пожилая врачиха.

— В какую больницу вы его повезете?

— В Склиф… Отойдите, прошу.

Оперативниками распоряжался подполковник милиции, тяжелый, как бочка с пивом, губастый, с глазами навыкате. Возле него вертелся сержант с рацией. Еще один, в штатском, обшаривал квартиру. Вовочкин заметил, как он, порывшись в шкатулке, сунул что-то в карман.

— Эй-ей! — крикнул он ему. — Верните вещь!

Тот вопросительно глянул на подполковника.

— Вы не имеете права рыться в вещах потерпевшего, — сказал Вовочкин подполковнику. — Осмотр места происшествия — это не обыск.

— А это еще что за бородатый? — вроде бы удивился подполковник.

— Я друг потерпевшего.

— Как здесь оказался?

— Пришел в гости.

— Кто впустил?

— Лифтерша. Хозяин по домофону не отвечал, хотя должен быть дома.

— Ваши документы!

Вовочкин достал удостоверение частного детектива. Подполковник раскрыл его и скривился, как от зубной боли. Уставился лупастыми глазами:

— Значит, говоришь, в гости явился?

— Я с вами к девкам не ходил, прошу на «вы».

— Ах, ты, сявка навозная! На «вы», значит? Свалил, как крыса, со службы, а мы за тебя говно разгребай!.. Сержант, обыщи этого балконного топтуна!

Вовочка сам выложил на стол содержимое карманов. Подполковник покрутил сработанную под пистолет зажигалку, бросил со стуком на стол. Вытряхнул содержимое бумажника и сразу ухватился за стодолларовые ассигнации. Это был пятисуточный гонорар от банкирской вдовы за избавление от ночных кошмаров.

Пиджачники-оперативники сноровисто ощупали его, не забыв про голени. Вовремя он избавился от «Макарова». А по-хорошему бы и избавляться не надо. Всё эти поганцы — народные избранники: выкинули из закона «Об оружии» статью, разрешающую частному детективу ношение пистолета.

— Где же твоя пушка, топтун? — недовольно спросил подполковник. — Лифтерша ее видела!

— Она видела вон ту зажигалку, — показал на стол.

— Не бреши, сучий потрох! Была у тебя пушка!

— Будет, когда получу разрешение.

— Накося! — состроил тот кукиш. — Баб пасти — рогаткой обойдешься!.. Откуда доллары? — он сделал ударение на предпоследнем слоге.

— Заработал.

— Кошкин, ты когда-нибудь видел доллары?

— Никак нет, — откликнулся сержант.

— На, погляди, — протянул ему купюры.

Сержант взял банкноты двумя пальцами, ощупал, понюхал.

— Фальшивые! — выкрикнул, и деньги будто растворились в его руках.

— На экспертизу! — распорядился подполковник. Резко обернулся к Вовочке: — Чем недоволен, топтун? Ну!

Сыскарь понимал, что его провоцируют. Сдерживал себя из последних сил. В голову покатились горячие волны, словно он пропустил удар на ринге. В такие минуты он когда-то сжимался и зацикливался на одном: поймать противника на апперкот. И ловил. А сейчас нельзя, хотя противник вот он, мясистый и открытый со всех сторон. Сейчас важнее выпроводить этих праворазрушителей. И сразу в больницу: выяснить, что и как с Кузнецовым, устроить его комфортнее.

— Ну? Чем не доволен? — приблизился вплотную подполковник.

— Всем доволен, — ответил Вовочка. — Надеюсь, что валюту вернут после экспертизы?

— Валюту-у?! — удивленно вытаращился тот. — Какую валюту?.. Кошкин, ты видел в этом доме валюту?

— Никак нет, — отрапортовал сержант.

— И я не видел. И никто не видел. Тебе, топтун, везде валюта мерещится…

На больничной койке Кузнецову полегчало. Руки-ноги двигались. Шея, хоть и болела, но голову он мог поворачивать. Левый глаз слипся, а правым видел. Возле него сидела врач. Она намазала его лицо чем-то холодным.

— Легче? — спросила.

Кузнецов кивнул.

— Денька через три-четыре опухоль спадет.

— Что у меня? — слова ему давались с трудом, но говорить было можно.

— Перелом челюсти.

— Надолго я к вам?

— На две с половиной недели. Подремонтируем, и хоть орехи грызите.

Палата была трехместной. Две койки пустовали.

— Те кровати не заняты? — спросил он.

— Ваши соседи смотрят в холле мыльную оперу.

В палату заглянула нянечка:

— Надежда Васильевна, вас к телефону.

Она вышла. Но вскоре вернулась.

— Оказывается, вы — большой человек, Кузнецов. Велено перевести вас в люкс…

Частный детектив Вовочкин задержался у окна регистратуры, выспросил все, что необходимо. Палата находилась на втором этаже. У сестры-хозяйки просмотрел опись вещей Кузнецова. Постовая медсестра объяснила, что посещение больного только с разрешения врача.

И он направился в ординаторскую.

— Почему в верхней одежде? — строго спросила врачиха.

— Я насчет Кузнецова. Как он?

— Кто вы ему?

— Друг. Меня зовут Степан. А вас?

— У вашего друга сотрясение мозга и челюстная травма. Теперь удалитесь!

— Не могу.

— Что значит «не могу»?

— Мне надо его повидать.

— Опухоль спадет — и видайтесь! Жену известили о случившемся?

— Нет у него жены. Дорогая, ну разрешите заглянуть к нему!

— Я вам не дорогая, а врач.

— Мне сказали, что он в трехместной палате. Переведите его в одноместную, я оплачу.

— Уже перевели. И не в одноместную, а в люкс.

— Кто оплатил? В его конторе еще не знают, что он у вас.

— Мне известно лишь, что деньги внесены наличными за все время лечения. Хорошо, друг Степан, приходите завтра во второй половине дня. Разрешу вам короткое свидание…

«Чудные вещи творятся на этом свете, — размышлял частный сыскарь Степан Вовочкин, возвращаясь из больницы. — Неизвестный доброхот оплачивает люкс…. Менты отбирают бабки, как гоп-стопники… Незнамо кто колотит мужика в собственной квартире… Бардак, да и только!»

Он возвращался на квартиру друга, чтобы забрать пистолет и самому провести рекогносцировку на предмет похищенного. Ключ от квартиры забрал, закрыв дверь после ухода ментов. То, что унесли диктофон и кассеты, он уже знал. Их не было ни в дипломате Кузнецова, ни в больничной описи личных вещей. Деньги он держал в томе речей Плевако, рабочие документы — в папках на полке.

Впустила его та же балерина-одуванчик. Увидев, шарахнулась, как от прокаженного. На лифте поднимала, прижавшись в угол и сжавшись в комочек.

В квартире был нормальный холостяцкий беспорядок. Менты, прикарманив гонорар банкирши, поопасались больше пакостить.

Вовочкин достал с полки том Плевако: в нем спокойно лежали двадцать стодолларовых купюр и четырнадцать пятисоток российских. В шкатулку сыскарь не стал заглядывать, он понятия не имел, что там хранилось. Папки на нижней полке лежали вразброс, а раньше стояли на полке.

Он перебрал их. Досье советника президента исчезло… Дело запахло политикой, где игра шла без всяких правил.

4.

На отшибе от резиденции Президента стоял скромный, по сравнению с другими, двухэтажный особняк. И обнесен он был не кирпичным или бетонным забором, а высокой, гибкой и непрозрачной сеткой. Стоило ее потянуть, как по внутреннему периметру мчались волкодавы.

В этом доме, у горящего камина, сидели двое.

— Включай, Пилот, приборчик, — сказал хозяин.

Через минуту из диктофона послышался сипловатый женский голос:

–… записочки, самолично им написанные… Если что со мной случится, подруга знает, куда их передать. Приедет в Москву и передаст…

— Где подруга живет?

— Всего скорее, в Лихославле. Там до Москвы Соловьева жила.

— Я ведь тоже из Лихославля, Пилот. Клиентка-то моя землячка. Пацанов сей же час — в Лихославль. Пущай прочешут родню и всех знакомых трындух землячки.

— Белый и еще трое в готовности.

— Есть у меня там малина, Пилот. Пустует. Хозяйствует в ней косоглазый Юла. Белый с бойцами пущай там и тормозят. Флакон знает адрес.

— Шеф! Завязывайте с жаргоном. Вы теперь не пахан и не Туз, а бизнесмен.

— Ну — ну, Пилот. Шибко ты умный. А все одно — не лезь! Знаю, где и какую масть держать.

Он не надолго замолчал, обдумывал что-то по привычке. Затем сказал:

— Хвост с Красавчика сыми — и так будет наш. Акинолос на ферме?

— Вместе с дамой.

— Отправь его к макаронникам. Луиджи бойца просит. Его семейку бочкуют, как селедок.

— Своей пехоты нет, что ли?

— Засвеченная. А нам грех не помочь забугорному братану. Не за так, за четвертинку берега. Через пару лет она будет нам в самую жилу… Как там, у начальников кличут запасной схрон?

— ЗКП. Запасной командный пункт.

— Вот и у нас будет ЗКП. Все, Пилот. Ищите бумаги. Только без кипиша и мокрухи.

Нужды мотаться самому в Тверскую губернию для Пилота не было — там рулит братками Белый. Но захотелось прошвырнуться, сменить обстановку.

В Лихославль он ехал в пакостном настроении. В душе будто поселились кошки. Эти твари гадили в душу уже второй месяц, с того дня, как стали пасти Красавчика. Опять сволочная политика, а ведь дал зарок после Белого дома не лезть в это дерьмо. А оно само вылазит из всех щелей…

«Малину» Туза в Лихославле Пилот нашел легко. Это был просторный дом с дворовыми постройками. Стоял он на самой окраине города. Ворота ему открыл косоглазый мужичок, которого хозяин назвал Юлой.

Двор был большим, надежно упакованным в два забора. Высокий дощатый шел по внешнему периметру. Мелкосетчатый, на острых арматурных кольях — по внутреннему. На задворках крепенько сидел в земле приземистый кирпичный сарай с окошками-бойницами. Пилот подумал, удобное место для сходок и тайных встреч.

В самом углу двора желтела просторная баня, рубленная из липы. На базе у Туза была еще одна парилка, персональная. Намерзшийся в молодости на северах, он любил горячий пар с вениками. На субботние банные дни он даже посылал в Лихославль машину за парильщиком Юлой. Тогда Пилот и видел его мельком.

На крыльце появился Белый. Подождал друга-начальника, и они вместе прошли в дом. Центральное место в горнице занимал овальный стол с шестью стульями.

— Все в порядке? — поинтересовался Пилот.

— Школьной учительнице Соловьевой представился сотрудником собеса. Она назвала четверых, с кем Мадам дружила. Одна утонула шесть лет назад. Вторая живет рядом с пенсионеркой — алкашка. Третья выехала в Тверь — проверили: бедует с четырьмя ребятишками в коммуналке, муж сидит… Последняя из четырех осела в деревне Бухалово. Туда выехали Рыбак, Флакон и Глистогонов.

В дверь робко постучали.

— Входи! — рыкнул Белый.

Юла прошел к столу, расставил тарелки с солеными груздями, огурцами, помидорами, ломтями ноздреватого деревенского хлеба. Достал из холодильника две бутылки «кристалловской» и два граненых стопаря.

— Есть борщец по-вашему, котлеты с жареной картошкой, — доложил. — В момент сварганю яишенку с салом. Или чего другого?

— Неси, что есть…

Белый наполовинил стаканы.

— Давай вмажем за нашу обглоданную Россию, — предложил Пилот.

Вмазали. Закусили.

— Между первой и второй только пуля, — сказал Белый.

— Ну, и что ты сделал, как сотрудник собеса? — спросил Пилот.

— Вручил бабуле от собеса материальную помощь — тысячу рублей. Отвез на вокзал и купил билет до Тюмени, чтобы навестила дочь и внуков.

— Правильно.

— Кстати, возле ее дома Флакон засек бородатого мужика. Глотал возле столба пиво из бутылки. Похоже, тот самый, банкиршин кавалер. Но он быстро слинял.

— Что у Рыбака?

— На связь выходил час назад. Объект обнаружен. Жду к исходу суток…

Опрокинули еще по одной. Под горячее — третью. Выпили, молча и не чокаясь. Каждому было, кого помянуть из тех, что остались в чужой земле.

— Надоело всё, Пилот, — угрюмо проговорил Белый.

Была и у Пилота мысль бросить эти игры, когда стали пасти Красавчика. А дальше что? Останутся они с другом никому не нужные, как перекати-поле. Тут какую-никакую, а пользу приносят. Убирают мерзавцев с благословения Туза. Красавчик тоже мерзавец. А убрать — не получится. Ну, заполучим улики. И что? Их надо отдать Тузу. Тот станет держать Красавчика на крючке. И доить. По-разному можно доить чиновника, приближенного к президенту… Кто в выигрыше — козе понятно.

Можно, конечно, снять с записок копии. И кому их отдать? Генералу-однокашнику всучить? Пилот вспомнил, как позвонил Кличко.

— Я устроился на работу, Миша.

— Знаю.

— Осуждаешь?

— Понимаю.

— Что понимаешь?

— Рыба ищет, где глубже. Разбогатеешь — не забывай старых друзей. Всегда рад пообщаться…

По всем канонам, главный борец с организованной преступностью не должен был даже разговаривать с предателем. А тут нате: «рад пообщаться»!

Еще один раз вышел Пилот на связь с генералом. Сообщил ему о предстоящей разборке солнцевских и азеров. Ждал, что омоновцы возьмут карьер в плотное кольцо и подметут всех под гребенку. Не дождался. Бывший сослуживец не отреагировал на оперативную информацию. Солнцевские уехали с разборки победителями.

Скурвился генерал. Всего скорее, он и сливал информацию Тузу. Не звонил больше Пилот сокурснику. Хлебали мутное варево вдвоем с Белым. И успокаивали себя тем, что, хоть и провоняли дерьмом, а загаженную конюшню помалу чистят…