Порванный регтайм. Девианты. Сборник откровенных рассказов

Юрий Меркеев

Откровенные, быть может, чересчур, рассказы. Герой реально побывал в психушке, описал реальную сексуальную жизнь и понял, что попал в число девиантов.

Schizophrenia

Холодная промозглая осень заставила меня торопливо снять жилье в муравьином домике в овраге между психиатрической клиникой на Ульянова и закрытым ядерным центром, в котором, как ходили слухи, ученые-физики по ночам проводили небезобидные таинства, незаметно облучая мало что понимающих горожан. Моя хозяйка страдала заболеванием крови, ей было лет семьдесят, она взяла меня на постой за символическую плату. Я был признателен.

— Беру тридцать, — сказала она, — только вы о моем котике позаботьтесь.

Черный кот хозяйки был слеп на один глаз и постоянно нырял в дом напротив — деревянный, очевидно, заброшенный.

Зеленый подновленный домик принадлежал мужчине-спортсмену. Каждое утро он выходил на крыльцо в одних трусах и обливал себя водой из ведра, потом выставлял молитвенно руки к небу и уходил.

Уж не помню, какой философской премудростью была напичкана моя голова в то время, кажется древними египетскими мистериями, во время которых устраивались эротические оргии, святые проститутки жрицы отдавались мужчинам как богам, а последние, если хотели провести обряд посвящения в высшую касту, могли публично оскопить себя. Все это происходило только среди избранных.

Я усердно учился. Вечером наблюдал из окна комнатки звездное небо и, очевидно, мечтал об иных мирах.

К удивлению заметил однажды, что после полуночи в заброшенном домике воскресала жизнь, и жизнь эта была не менее таинственна, чем египетские мистерии. За розовыми полупрозрачными занавесками вспыхивал свет, начинали танцевать тени. Не просто тени, а что-то похожее на танцы балерин. Тоненькие изящные ножки — так мне представлялось — выписывали нежные и дерзкие па, крутились в воздухе, разрезая розовое закрытое пространство на тайнопись, похожую на закрытый клуб. Тени балерин сплетались и расплетались между собою, удивительно тонкие руки-лапки производили грациозные движения, при этом ноги закидывались так высоко к потолку, что мне доводилось не раз краснеть от стыда, когда я представлял себе, что вообще могло происходить за шторками. Несколько раз я примечал, как в домик ночью проскальзывали мужчины — в этом сомнения не было, их тут же обнимали стройные руки-лапки-ножки, а однажды в домик вошел сосед спортсмен и пропал. С той ночи я его больше не видел.

Любопытство раздирало меня на части. Что там? И кто там? И что я сам? Накрутило ли все это мое больное воображение? Или там за шторками скрывалась тайна? В ночь полнолуния мне отчетливо увиделся танец из «Иродиады» с приношением на блюде головы Иоанна. Таинственно и ужасно.

Я спросил у своей хозяйки, знает ли она, что в доме напротив идет бурная ночная жизнь.

— Там уже лет десять, как все заброшено, — был ответ.

Но я-то все видел! И куда пропал сосед-спортсмен?

Под предлогом поиска кота я проник близко к дверям заброшенного дома. Прислушался. Раздавалась музыка. Ну, конечно, там идет жизнь. Возможно, тайная, бордельная? Я-то отчетливо видел входящих туда мужчин. Входящих и не выходящих. А дверь в доме одна. Улучив момент, я прильнул к розовой шторке, мне ударил в нос какой-то противный запах, а через небольшую щелку я увидел огромного паука с головой женщины, она не просто танцевала, она плела изящными ножками-лапами паутину, в которой, как в фантастических фильмах, раскачивались высушенные тела мужчин. Обнаженный сосед-спортсмен раскачивался в центре паутины. Он был уже обескровлен. Женщина-паук почувствовала, что за ней наблюдают, в одно мгновение прыгнула к окну, я побежал, очертя голову в сторону ближайшего здания. Этим зданием оказалась психиатрическая клиника. Я ворвался в приемный покой и стал лихорадочно рассказывать обо всем, что видел в таинственном доме. Меня спокойно слушали. Потом закрыли дверь изнутри и предложили переночевать у них под охраной. Я согласился. Мне сделали приятный укол. Последнее, что донеслось до меня, было по-латыни: delusional schizophrenia. Но я-то латынь знал. И никак не мог согласиться, что у меня бредовая шизофрения. Второй курс университета, факультет философии, золотая медаль в школе.

— Больной первичный. На второе его. Зафиксируй на всякий случай.

И вот я оказался в положении обреченных того дома — меня запеленали и скрутили в белую тугую паутину неверия. О боги!

Белочка

Однажды я поймал белочку, точнее белочка поймала меня. Кто знает, о чем я говорю, должен понять, что эта тварь не нуждается в поисках. Она приходит сама, когда ее совсем не ждешь. И уже ты сам барахтаешься в ее сетях, как муха в паутине мохнатого хищника. Так и с белкой. Вырваться из ее когтистых лап самостоятельно невозможно, потому что нет понимания, что с тобой происходит что-то помимо воли и сознания.

Разумеется, опытный алкоголик, вроде меня, всегда чувствует приближение белки. Врачи называют это состояние предделириозным. Delirium tremens в переводе с латыни «трясущееся помрачение», алкогольный делирий — «белая горячка». Это уже в народе ее окрестили ласково — белочка. Боже упаси, попасть в ее лапки.

А я попал. Попал, что называется, конкретно. Симптомы приближения горячки были, но я не обратил на них особенного внимания, выпить уж больно хотелось. А приснился мне накануне кошмар, внутри которого я оказался с полным ощущением реальности происходящего.

Привиделось, будто я проделал пешком в подъезде путь с девятого этажа вниз и обратно. Заходил без звонка в квартиры соседей, брал что-то ценное в прихожей и складывал в пакет. Вернулся домой с полным багажом чужого добра.

Я хоть и алкоголик со стажем, но никогда в жизни не брал чужого. Воровство в любой форме противно моей природе человеческой. Так меня воспитали родители. Тем страшнее был сам кошмар, в котором я занимался разбойничьим промыслом. Но это был сон внутри сна. Очнулся я от сильного стука в дверь. Открыл, а ко мне вваливаются все соседи, которых я обокрал. Не дают мне сказать ни слова, стыдят, ругают площадной бранью, а сосед снизу тащит за шиворот мою жену, с которой я уже год как развелся. Но в кошмаре я этого, как будто, и не подозревал.

— Ольга, — оправдываюсь я. — Ты меня знаешь. Я ничего ни у кого не брал. Это ложь. Не мог я этого сделать. У меня два высших образования.

И плачу как ребенок. И стыдно мне так, что хоть вешайся.

А один из соседей, мастер спорта по боксу, подходит ко мне без слов и бьет по лицу. Кругом кровь, визг, хохот. Жена спешно снимает с себя драгоценности и раздает соседям. Я кричу, что продам квартиру и рассчитаюсь со всеми. И снова хохот. Другой сосед, грузчик из магазина поворачивается ко мне и резким боковым справа бьет кулаком в нос.

Тут я снова просыпаюсь. Никого нет. Кровь на подушке. Голова трещит как после нокаута. Все еще находясь под воздействием кошмара, выхожу в подъезд и первым долгом иду к соседям извиняться.

— Тетя Клава, я у вас что-то брал? Что? Телевизор? Стиральную машинку? Хрусталь? Часы? Золото? Клянусь, продам квартиру, рассчитаюсь.

Тетя Клава вертит указательным пальцем у виска и произносит:

— Совсем допился, бедняга, как родителей схоронил, так и пошло. И жена бросила. Кто ж с алкашом жить будет? Сына забрала. Один кот остался. Деваться некуда.

Да. Начиналась классическая горячка. Первые симптомы. Кошмар в кошмаре. И все так явно. Даже удар по носу бредовым человечком оказался реальным. Во всяком случае, нос у меня был расквашен. Вернулся в квартиру, заперся изнутри, передохнул. Стало немного легче от того, что кошмар оказался бредом, захватившим меня ненадолго в свой плен. А придет белочка, что я ей скажу?

«Здравствуй, моя дорогая, я тебя не боюсь. Потому что ты сука!»

Аха-ха-ха-ха!

Надо было что-то срочно делать. Обязательно найти немного выпивки, чтобы белка отступила на время. А что потом? Брррр… Не думать! Дальше расквашенного носа не заглядывать.

На меня напал гнев. Я закричал: «Суки! Суки! Суки!»

Даже эхо мне ничего не ответило. Надо было кричать с балкона девятого этажа. В моем положении это единственный выход — прокричать всему миру, что он сука!

В комнате лежала библия, единственная книга, которую никто не хотел покупать у алкоголика. Был бы я сектантом, мне бы еще и денег дали. Пойду к сектантам и скажу: «Здравствуйте, суки! Я пришел».

Я рассмеялся.

Схватил библию за увесистый переплет и с силой швырнул в угол комнаты. Книга треснулась о стенку и, как подбитая черная птица, упала вниз головой. Была отдача в плечо, как при выстреле из автомата Калашникова. Я пошатнулся, едва сохранив равновесие. Тяжела книга, как моя запойная жизнь. Библия лежала на полу и едва дышала. В бога я не верил, в черта вроде бы тоже, однако расквашенный нос в кошмаре — это, ей богу, какая-то чертовщина.

Несколько страниц было порвано, шрам у книги кровоточил. Я с ужасом посмотрел на свои руки. Они тоже кровоточили. Черт подери, это уже не шутка! Здравствуй, белочка, я тебя не боюсь, потому что ты сука!

Я подошел к книге, она едва дышала. Неужели наглухо? Не получилось вора, стал убийцей. На меня смотрели улыбающиеся глаза двух строк: «Все суета сует. Суета!»

Я нервно рассмеялся и ушел на кухню.

«Однако, как же похмеляться буду? — подумал я, обводя мутным взглядом голые полки на кухне и вылизанную до блеска миску кота. — Круг замкнулся. Все суета сует!»

Тишка голодал вместе со мной. Не бросил. Не пошел воровать по чужим квартирам. Даже на помойку не выскочил. Гордый кот, благородный. Весь в хозяина. На паперть не пойдет. Умирать будет, а не пойдет.

— Тишка, мать твою! Где ты?

Я собрал в хлебнице несколько сухих крошек и бросил в рот.

«И продавать-то уж нечего, — развел я руками. — Суки! Кругом одни суки! И занять… так никто не даст. Соседи знают. Друзей нет. Родные далеко. До паперти не дойду. Остается одно — с девятого этажа вниз головой. Так ведь, Тишка?».

Из моего горла булькнул смешок, я подошел к книге. Из шрама по-прежнему сочилась кровь.

«Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем?» — обратилась ко мне библия, и я окончательно решил, с девятого этажа головой вниз.

Страшновато. Для храбрости нужен самогон. Черт, у кого взять? Нинка с первого этажа не даст. Может быть… в соседнем подъезде? У бабы Гали? Да!!!

И я неожиданно стал легким как птица и буквально слетел с девятого этажа вниз, скользнул в соседний подъезд. Выпросил у тети Гали четвертинку самогона в долг — чуть не на колени пришлось встать перед хищной старухой с профилем стервятника, — потом снова полетел на девятый этаж. По дороге у меня выросли крылья. По-настоящему. Два птичьих гигантских крыла. Я был легонький как пташка небесная.

На кухне быстро раскупорил бутылку.

— Сивуха, — поморщился. — Когда в долг просишь, подсовывают гадость.

Запил холодной водой из-под крана. А через минуту крылья понесли меня на балкон. Я был птицей. Черной птицей, похожей на книгу. Надо бы полетать. К церкви. На паперть. Заглянуть в окна к друзьям. Помахать им крылышками. Это ж я, суки! Вам уютно, а мне благостно. Вам печально, а мне на все наплевать. Хорошо! Как хорошо!!!

Внизу штормило. Завывал ветер. Детская площадка величиной с ладонь покачивалась из стороны в сторону. Лететь! Я уже легонький стал.

В эту секунду кто-то схватил меня за шиворот и поволок назад в комнату. Я оглянулся. Это был кот. Голодный черный котище. Я был мелкий как бельчонок, а Тишка величиной со льва. И я закричал от страха, потому что подумал, что сейчас мой кот меня точно съест. Потому как я заслужил это. Тишка думает, что я птичка. Не ешь меня! Я больше не буду летать.

Конец ознакомительного фрагмента.