ИСПОВЕДЬ СОВЕТСКОГО ЧЕЛОВЕКА

Юрий Геннадьевич Пакин

Жизнь и впечатления человека, родившегося при Сталине, прожившего детство и юность при Хрущеве, трудившегося при Брежневе, грустившего при Горбачее и Ельцине, доживающего свой век при Путине.

Воскресенское

Переехали быстро, благо имущества практически не было. Отец уже работал в этом колхозе под названием «Рассвет» где то полгода. Как раз жареных налимов я ему и возил, потому что нам они не нравились, а он любил. Жил это время он не в этой квартирке, а у одной бабуси по фамилии Морозова. Нужно сказать что отец, невзирая на отсутствие образования, был хорошим организатором, менеджером, как сейчас говорят. Кроме этого отличался крутым нравом. А послали его в этот колхоз не зря. Все было разворовано. Стал наводить порядки в стиле своего нрава. Вольному «народу» не понравилось. На тайной сходке решили убить, чтобы не мешал жить. Один из организаторов этого мероприятия был как раз сын этой бабуси. Одним вечером они общались на эту тему, думая, что он спит, а он не спал и почти все слышал. На другой день поехал в милицию и попросил пистолет. Дали. Тогда было просто. Вскоре простой народ понял, что человек старается для них же, поэтому напряжение спало. Да вдобавок один раз, уходя на работу, отец забыл пистолет под подушкой, а бабуся, заправляя кровать, его обнаружила. По-родственному предупредила сына, что бы не шалили. Историю эту припомнил потому, что когда мы приехали, я на столе увидел кучку патронов с кругленькой головкой. Пистолет он сдал за ненадобностью еще до нашего переезда, а часть патронов случайно осталась. Откуда взялись патроны он рассказал где то лет через пять.

В Воскресенское довольно часто приезжали его родственники. Будучи начальником, он всегда мог как-то им помочь. Одним из родственников был его дядя, родной брат матери, Сергей Андреевич Пакин, приезжавший в родную деревню Поросель, где он купил старый дом своей сестры Марии. В этот дом они и приезжали всей семьей каждое лето.

Дядя Сережа с женой тетей Верой у нас в гостях в Островском. Фотографий из Воскресенского нет, потому что там не было электричества.

Жили они в Москве, на Валовой, недалеко от Курского вокзала, почти на берегу Яузы, в старом Сталинском доме. Имели они там комнату в двухкомнатной квартире. И вот как-то во время очередного приезда, меня пригласили зимой в каникулы к ним в гости. Учился я тогда уже в девятом классе. До каникул было еще далеко, и все время проходило в планировании поездки. Ночи спал плохо. Вспоминались ранние разговоры взрослых еще в Займище, когда говорили, что Москва, это страшный город, где людей убивают, чтобы из них делать мыло. Мыло потом отвергли, как маловероятное, но то, что деньги украдут, знали точно. А где их хранить, чтобы не украли. Решили, что самое лучшее, сделать карман в трусах. Так и сделали. Теперь вопрос, в чем ехать. Зимнее пальто было, этот вопрос отпал. А ходить в чем? Зимних ботинок в деревнях тогда не было, потому как ходить по сугробам в них не очень удобно. Решили, что в Москве улицы грязные, поэтому надо ехать в валенках с галошами. Так и поехал. Деньги не украли, над галошами не смеялись. В этой квартире первый раз увидел «удобства». Спасибо, научили как пользоваться. В эту же поездку я заехал в Военторг (был тогда такой магазин в центре Москвы) и купил там галстук. А то пиджак есть, а галстука нет. К этому галстуку дали красивую бумажку, на которой были показаны девять способов его завязывания. Приехав домой, несколько дней разучивал эти способы. Разучил все.

Кстати о дяде Сереже. Он считал себя очень хорошим маляром. Скорее всего, так оно и было. Чтобы подчеркнуть для несведущих уровень своего мастерства, он регулярно вспоминал, как он делал ремонт квартиры самого Бонч-Бруевича. Того самого, управляющего делами Совнаркома. Можно сказать, главного завхоза революции.

Поездка полезная, кроме галстука узнал, что такое унитаз.

Так называемая воскресенская квартира, это была пристройка к колхозной пожарке. В эту пожарку был ход прямо из коридора квартирки. Там стояла одна красная пожарная машина, которую за все время жизни в Воскресенском ни разу не видел в деле, а потом появилась новая машина ГАЗ-51А. Последняя модель горьковского автозавода. Историю ее появления расскажу позже.

В отличие от Заборья, где работала местная электростанция, электричества в Воскресенском не было. Но отец при переезде срезал люстрочку с лампочкой из старой заборской квартиры и прибил эту конструкцию гвоздем к потолку посредине комнаты. Стало как у людей. Любил пыль в глаза пустить.

Школа в Воскресенском

Прямо рядом с домом была семилетняя школа, расположенная в двух небольших двухэтажных зданиях. Когда-то это была церковно-приходской школа. Шестой класс я учился в первом здании, ближайшем к церкви, в полуподвале.

Появляется новый ученик, да еще и сын председателя колхоза, поэтому всем пацанам хочется выглядеть красиво. Запомнился урок немецкого языка, который вел Иван Сергеевич Смирнов, странный, не от мира сего, человек, лет 35, не злой. Над ним, как могли, ученики подшучивали, если не сказать, издевались. У него была привычка входить в класс с высоко поднятой головой. Не от гордости, просто он в мыслях был далеко. Подходил к столу, бросал на стол журнал, не глядя выдвигал стул, и так же, не глядя, садился. Этим то народ и пользовался. На стул клали какую-нибудь гадость, в виде кнопки или еще что-нибудь, каждый раз придумывая что то новое. В мой первый урок немецкого языка стул намазали мелом. Но видимо, из-за моего присутствия, перестарались, намазали практически все сидение. Он заметил. Рассердился. Отбросил стул в сторону. Изменился в лице, покраснел, на подбородке образовались концентрические окружности. Обиделся, но ненадолго, привык. Где то через месяц, таким же образом, на стул подложили комочек хлорки. Он сидел на стуле весь урок, не чувствуя хлорки, хоть она и была влажная. Но на следующей перемене, когда пацаны увлеченно играли в уголки, предварительно выбив филенку из входной двери деревянной рейкой от карты, как копьем, в класс вбежал директор школы Пискунов. Как оказалось, он уехал потом в Заборье, где оставил о себе хорошую память. Как раз около него пробегал кто-то из пацанов, спеша занять освободившийся угол. После удачного пинка, произведенного директорской ногой, угол был найден быстро. Через секунду все стояли за партами, сам неудачник при этом потирал больную, после мидлкика, ногу. Ругались долго, но этим и ограничились. Основой упрек был тот, что штаны Ивана Сергеевича, скорее всего, испорчены окончательно. Надо ли говорить, что к директорскому пинку был добавлен свой, домашний. Человек Иван Сергеевич был хороший, но преподаватель плохой. Впечатления от его языка у меня было никакого. Математику вела молодая учительница, не запомнил ее имени-отчества, но вела прилично. Историю вел учитель но фамилии Успенский. Запомнился тем, что у него был сын Стаська, мой ровесник, и дочь Света, старше нас на год. Она была красивая, хорошо рисовала, но сильно заикалась. Влюбился в нее на следующий год, после того, как она нарисовала на снегу какую-то мордочку и сказала: «Фотоэтюд». Успенского вскоре назначили директором начальной школы в деревне Малое Березово, они уехали и любовь прошла. Географию и естествознание вела Евгения Борисовна Киндякова, дочь помещиков, владевших в свое время этой деревней. Они были еще живы, отец Борис Сергеевич и мать Анна Ивановна. Борис Сергеевич преподавал труд. На мой взгляд, преподавал хорошо. Делали то, что пригодится в хозяйстве. Ту же табуретку, много раз обсмеянную «Уральскими пельменями» совершенно незаслуженно, потому как при изготовлении табуретки используются почти все столярные приемы. Делали деревянные грабли, легкие и прочные. Освоили азы переплетного дела. Все помню до сих пор.

Надо ли говорить, что наши семьи должны были дружить. Об этом позже. Классы были маленькие. В шестом классе нас было семь человек, в седьмом трое. Преимуществ малых классов было несколько. Во-первых, ты был всегда на виду, особо не забалуешься. Но если проявишь любознательность, всегда найдется время объяснить. Было еще одно обстоятельство, для меня не последнее. Я один был из этой деревни, остальные были из деревень, находящихся от школы на расстоянии от километра до трех. Когда зимой были сильные морозы, они не приходили, и я тоже шел домой. Правда один раз математичка занималась со мной одним. Обманулись ожидания. Тогда про «оптимизацию» еще не слыхали. Мне сейчас трудно судить об уровне образования, который там давали, но когда я пришел в Островскую районную среднюю школу, мой уровень был не хуже. Продолжал читать, но колхозная библиотека была похуже Заборской.

Экзамены за седьмой класс сдавали, предварительно отрепетировав. Как я говорил, нас было трое, Лешка Волков, из деревни Гавшино, девочка, не помню ее фамилии и я. Мы с этой девочкой учились прилично, а Лешка плохо. Классный руководитель, как раз Успенский прочитав лекцию о взаимовыручке, рассадил нас так, чтобы Лешка был между нами с тем, что бы помощь была более действенна. Мы, естественно, так и сделали. Во время этой репетиции он принес билеты, чтобы просто показать, как они выглядят. Во время ознакомления, я заметил на одном билете маленькую чернильную точку. Номер его был тринадцать. Билет запомнил. Пришел домой, его выучил и решил, что больше не надо. Все дни до экзамена занимался рыбалкой. Прихожу на экзамен, подхожу к столу, ищу свой билет, вернее точку, а ее нет. Судорожно шевелю билеты, точки нет. Поднимаю глаза на комиссию и вижу, что именно этот билет держит член комиссии из района. Наверно, номер повлиял. На мое счастье она положила билет на стол, я его взял и получил пятерку.

Лешка, кстати, был хороший мальчишка, но умер очень рано. Как сказал его отец: «Водка травленая попалась». Вот такие нравы.

Развлечения

В Воскресенском я по-настоящему занялся грибами. За рекой и за перелеском было поле, называемое «копанью», на котором по-хорошему никогда ничего не росло. Но вот по кромкам этой копани, окруженной хорошим лесом, было много грибов, причем всяких. Как положено, вначале лисички, потом подберезовики (по местному «серые»), подосиновики (по местному «боровики»), а потом белые. В сентябре там же и чуть подальше ходили за волнушками. Ходили и в другие места, грибов всегда было много. Километрах в полутора от этой копани находилось, так называемое, «Сухое болото», где росла черника, голубика (по местному тоже гонуболь), морошка (по местному тоже «мухлак»).

В конце шестого класса случилась неприятность, у меня на правой руке выросли бородавки. Они были у многих ребятишек, но это успокаивало мало, т.к. некрасиво. Стали думать, как избавиться от них. Были предложения потихоньку выдавливать их с помощью нитки. Попробовали — не получилось. Трагедия. Тут случайно одна из соседок сказала, что такую мелочь запросто «заговаривает» одна женщина, живущая совсем недалеко от нас. Если не ошибаюсь, фамилия ее была Чернова. Муж у нее был колхозным пастухом, звался Иваном. Ростом велик, ликом черен. Носил длинный пастуший кнут, которым управлял колхозным стадом. Этим же кнутом, когда бывал пьян, а случалось это часто, иногда управлял и малышней. У «счастливцев» долго рубцы от кнута были видны. Меня он научил пользоваться кнутом. Боле того, под его руководством себе сделал тоже, правда не такой большой.

Когда мы с отцом, будучи на рыбалке в тех местах, где то в 97 году, случайно встретили местных пастухов, я взял кнут и решил вспомнить. Хозяин кнута предупредил, что сейчас я себе все «ляжки отобью». Когда я, раскрутив кнут над головой, произвел два хлопка, как выстрела, его удивлению не было предела. Примерно так же удивились венгерские пастухи, во время нашей поездки где-то в 1996 году, когда после их показа навыков работы с кнутом, я проделал не хуже. Так что научил воскресенский пастух хорошо. Вернемся к бородавкам.

Пришли мы с мамой к этой женщине. Она согласилась помочь. Разрезала картофелину, потерла место с бородавками, что-то пошептала. Все. Через полторы недели бородавок не стало. Вот тебе и материализм. А ведь это второй случай в моей, тогда коротенькой жизни. Очень жаль, что такие тетеньки сейчас перевелись, и, как говорила маменька Бальзаминова, самого нужного в хозяйстве человека, не найдешь, особенно сейчас, после «оптимизации».

Другое развлечение было то, что вскоре после нашего переезда, отец принес домой малокалиберную винтовку (ТОЗ-8) и две с половиной тысячи патронов. В районе сказали, что в колхозе надо организовывать ячейку ДОСААФ. Ячейка была сразу организована. Состояла она из одного члена, т.е. меня. Первое, что я сделал, это за несколько дней деревянный флюгер, в виде всадника на коне на соседнем доме, превратил в штырь. Это была безобидная стрельба. Другой мишенью был маленький колокол, висевший на колокольне действующей церкви. Большой колокол во время богоборчества разбили. Церковь находилась метрах в шестидесяти от нашего дома. Попадал практически всегда. Стрелял, когда была служба, и когда ее не было. Около церкви ходили люди, но видимо мой ангел-хранитель оберегал меня, поэтому никого не задел. С этой винтовкой ходил на тетеревов. Убил одного, стало жалко, плакал. Больше не ходил. Вообще, с винтовкой я, практически, не расставался. Наверно поэтому, к окончанию средней школы у меня правый глаз стал видеть хуже. Грешу на стрельбу.

Житель деревни, дружок, Гена Гуров только что из армии.

Стрелковых случаев было много, но расскажу самый плохой. В школу приехал новый учитель, у которого было трое детей, две девчонки и мальчик старше меня года на два. Вот с этим мальчиком мы идем по крутому берегу старого русла Медозы и видим, что по другому берегу идет мать моего хорошего приятеля Гурова Гены. Мы с ним дружили, несмотря на приличную разницу в годах. Я у них бывал очень часто, а его мать ко мне изумительно хорошо относилась. Этот мальчик говорит, что она вчера пришла к ним в дом и нажаловалась матери на то, что он ругался матом. А матом он не ругался. Главная у них в доме была мать, которая его и выпорола. Обидно же. Я предложил «ябеду» немножко попугать. Она шла с противоположной стороны, прямо по самому бережку. Я беру винтовку и втыкаю пулю в воду, почти у ее ног. Вход пули в воду всегда сопровождается сильным хлопком. Так произошло и в этот раз. Она падает. Мы спускаемся к ней, обойдя «старицу». Она уже пришла в себя и спрашивает меня, за что я так поступил. Я объяснил. Она утверждала, что не жаловалась. Понимаю, что дурак. Но хуже она ко мне относиться не стала.

Когда Гена приехал в отпуск из армии, она заставила меня примерить его мундир, и все любовалась, как он мне идет.

Когда мы приехали, в церкви служил старый священник. Видимо от тягот сельской жизни и от сопереживания, спился. Его куда-то перевели. Вместо него приехал совсем молодой батюшка с матушкой. Бороды у него не было, почему то не росла, а волосы были длинные густые и черные. Веселый был человек. Как то вечером слышу частые выстрелы из ружья. Бегу к нему, и что я вижу. Полный вдохновения, батюшка усиленно палит по кресту, предлагая мне делать то же самое. Говорит, что подлые галки загадили весь крест. Галок было действительно много, но «снимать» их с креста я отказался. Галок стрелял много, но в других местах. Птица глупая, в отличие от сороки и вороны. С этим батюшкой мы стали друзьями. Он оказался заядлым рыболовом и вообще оригинальным человеком. Купил у отца колхозный мотоцикл (в магазине не было) и гонял на нем везде. Когда проколол камеру, но вместо того что бы заклеить, намотал внутрь покрышки веревку и так ездил.

Но самое интересное, что они с отцом придумали, это план по яйцам. Дело в том, что в колхозе была птицеферма, заведовал которой отец моего будущего приятеля Вовки Соловьева, и на нее спускался план. Но то ли от плохого питания, то ли от плохого настроения, план куры совместно с петухами не выполняли. Отец предложил попу во время проповедей агитировать старушек приносить в церковь сырые яйца. Агитация подействовала, яйца в конечном итоге попадали в колхозную птицеферму, и план стал выполняться. Когда районное партийное руководство узнало об этом маркетинговом ходе (доброхотов на Руси всегда было много), отец получил выговор по партийной линии. Жаль, что руководство батюшки тоже не оценило его оригинальности, и где то через год его куда то уехали. Вместо него приехал другой. Приехал на «москвиче 403» (это в то время!). Волосы черные, борода рыжая, рыбу ловил не удочками, а сетью. Мы не спелись и не сострелялись.

В Воскресенском текла все та же река Медоза. Рыбы было много. Вот тогда я и окончательно заразился рыбалкой. Рыбалка начиналась, как только сходил лед и текла большая и мутная вода. С целью приблизить это событие ходить на реку начинал в конце марта и начале апреля разбивать лед. Помогало слабо. Как только вода немножко спадала, но была еще очень мутной, пацаны и даже взрослые мужики выходили ловить наметом. Намет, это большой сачок, треугольного сечения, со стороной до полутора метров, закрепленный на шест, длиной метра четыре. Вообще, чем длиннее шест, тем лучше. Этот сачок на шесте отпускали на воду как можно дальше. Прижимали намет ко дну и вели к берегу, или отходя, или перебирая шест руками. Рыбалка всегда была удачной, потому, что рыбы было много. В седьмом классе зимой начал вязать намет себе, надоело просить у других. Вначале, когда носик маленький, прибывает быстро, а в конце было плохо, когда число ячеек достигало 350. Ячейка, это квадрат со стороной в один сантиметр. Представьте, сколько нужно времени, чтобы этот намет удлинился на этот самый сантиметр.

Как только вода светлела, выходил на ловлю поплавочной удочкой. Потом в июне пристрастился ловить щук на живца. До сих пор считаю, что это самый увлекательный вид. Ловля довольно простая. Удочка обычная, леска диаметром 0,6 мм, поплавок, это пробка от бутылки, крючок одинарный номер десять. Вначале ловятся пескари маленькой удочкой и помещаются в бидон с водой. Потом идешь к какому-нибудь маленькому омуточку, нанизываешь пескаря за губу, делаешь соответствующий спуск, закидываешь и смотришь, как поплавок мелко подрагивая, перемещается по воде. Наступает момент, когда поплавок секунду другую мелко вибрирует (это пескарь видит щуку), потом поплавок уходит под воду и начинается самое интересное. Сердце бьется часто, мелкая дрожь бьет и рыбака. Тут думать надо, потому что самое сложное, это выбор времени, когда надо подсекать. Крючок то в губе, а щука берет жертву за спину. Поплавок немного видно. Видно, как он идет в сторону. Остановился и начал подрагивать (это щука перехватывает живца, потому, как заглатывает она всегда с головы), опять поплавок пошел, опять остановился. Вот рыбак и думает, успела щука захватить голову или нет. Если успела, надо подсекать, если нет, дернешь впустую. Тут, кто кого. Был случай, когда вытащил щуренка, грамм на шестьсот, он не заглотил крючок, а так и держал пескаря за спину, пока не оказался на берегу. За жадность поплатился. Научил меня этой ловле как раз Саша «Митрофаныч». У них под Борком рыбы было еще больше, поэтому его ловля была еще проще. Один раз, во время моего приезда он продемонстрировал. Удочка была одна. На крючок нанизывался червяк и через минуту пескарь был в руках. С крючка снимались остатки червяка, а за губу нанизывался пескарь. Сашка подходил к первому омуточку или микрозаводи и забрасывал удочку. Считал до пяти. Если поклевки не было, переходил на другое место. На второй или третий раз следовала поклевка, и щука была в руках.

Как то один год отец запрудил плотину мельницы и образовался громадный верхний омут, в котором я освоил ловлю на жерлицы и перемет. Тогда же отец купил приличный спиннинг, но к нему я так и не пристрастился, наверно потому, что река была маленькая и возможности спиннинга там полностью не использовались, удочкой было проще и интересней. Семья ела свежую рыбу все лето в неограниченном количестве. Правда местные пожилые мужики говорили, что это не рыба. Вот до войны была рыба, это да. Оно и понятно, т.к. взрослым было не до рыбалки, а мальчишки были не в состоянии нанести большой урон рыбному населению.

В тот год, когда отец запрудил реку, один раз пошли мы с сынишкой директора школы Пискунова на эту рыбалку. Ему было лет семь. Поймали три пескаря, поставили жерлицы и пошли долавливать еще пескарей. Идем назад и я вижу, как моя жерлица бьется по воде. Подбежал и вижу, что громадная щука пытается утащить мою жерлицу. Минуты три я ее выводил, и вывел уже. Но берег был не пологий, а имел уступ, где то полметра. При вытаскивании ее через этот уступ, крючок разогнулся и моя щука, несмотря на все мои попытки ее удержать, скатилась в воду. Было в ней около десяти килограмм. Я заревел от огорчения, бросил все удочки и ушел домой. До сих пор эта картина перед глазами.

Чуть раньше по моей просьбе купили лобзик. Выпиливал года два. Были всякие рамочки для фотографий, всевозможные чаши, декоративные тарелки и прочее. Такого рода работа в молодости сильно способствует выработке терпения, усидчивости и прочих качеств, которые потом помогают в жизни.

Началу весенне-летней рыбалке предшествовали весенние каникулы. В сельской местности весенние каникулы начинались недели на две позднее, чем в городе. Объяснялось это тем, что сельская школа собирала ребятишек из нескольких близлежащих деревень. Добирались до школы все ребята собственным ходом. Как правило, школьные дороги пересекались или мелкими речонками, или оврагами. Весной эти реченки и овраги превращались в бурные потоки, и перейти их не было никакой возможности. Поэтому весенние каникулы ребята проводили дома. К концу каникул уже можно было ловить рыбу наметом. Тоже интересно.

Было еще одно «развлечение». Квартирка была хоть и маленькая, но холодная, поэтому к каждой зиме надо было запастись большим количеством дров. Привозил дрова отец, поскольку в силу малости и живого характера брать меня в лес на заготовку было опасно. Все остальное, а именно, перепилить длинные бревна на поленья, переколоть и уложить было на нашей с мамой совести. Пилили мы с мамой долго, поскольку пилить приходилось двуручной пилой. Клали с трудом бревно на козла и пилили. Когда силы нас покидали, я говорил: «Мама! Давай Дружбой!» Мы брали каждый ручки пилы своими двумя руками и начинали из последних сил быстро двигать пилу туда-сюда. В то время только-только появились у лесорубов мотопилы Дружба, которую мы и изображали. Переколоть и уложить была моя задача. В укладке мама иногда помогала, а колол всегда сам. Очень полезный навык для руки.

Уже будучи женатым, заехал в Воскресенское повспоминать, и заказал бывшему соседу, с дочкой которого мы в то время дрались, уже очень пожилому мужику маленькие лапти, как сувенир лапотных краев. Когда, недели через две приехал за заказом, в них щеголяла его внучка, отдавшая их только после больших уговоров. Живы лапти до сих пор.

Киндяковы

Когда мы приехали, Киндяковым старым было лет за семьдесят. У них был большой по деревенским меркам дом, построенный уже в советское время. Рядом стоял полуразвалившийся, дореволюционный. Судя по дому, это были очень, очень мелкопоместные дворяне. Несколько раз упоминали о своем довольно близком знакомстве с художником Кустодиевым, дача которого была приблизительно в десяти километрах. Как они сохранились, пережив все страшные времена, не знаю. Эта тема не обсуждалась, С моей стороны в силу молодости, а значит глупости, а с их стороны в силу старости, а значит мудрости. И наши родители части ходили к ним в гости, а я бывал у них очень часто, потому что у Евгении Борисовны был приемный сын и мы с ним подружились. В молодости Борис Сергеевич был, естественно, офицером. Сохранилась шпага, причем на ножнах был орден святой Анны. На чердаке лежало множество журналов. Запомнилась «Нива» и «Мурзилка». Как говорила Анна Ивановна, Носов «Незнайку», как героя, содрал с этого самого «Мурзилки». Анна Ивановна была очень хорошая хозяйка, воспитанная в старых традициях, и она очень многому научила маму. В то время мама не работала, и мы содержали много скотины: корова, поросенок, стадо овец, куры, гуси, индейки. Делалось это просто в силу крестьянской привычки к труду. Едоков было всего четверо, если не считать кошку и собаку. По-хорошему, ел один отец. Вот осенью большинство забивалось, а весной скармливали той же собаке. Когда Анна Ивановна увидела это безобразие, она вмешалась, и мы стали делать какие-то заготовки, так чтобы они не портились. До сих пор помню, как она

Семья Киндяковых. Слева-направо: Борис Сергеевич (глава), приятельница Клара Михайловна (библиотекарь), Анна Ивановна (хозяйка), рядом я, через голову Валерка Горохов, приемный сын Евгении Борисовны, с которым я и дружил, находящейся радом с ним, Горохов, второй муж Евгении Борисовны.

принесла инструментарий, которым они с мамой делали колбасу, и какая колбаса была вкусная. Кстати, тогда же стали варить варенье в настоящем медном тазике с ручкой, специально для этой цели сделанным. Его, естественно, принесла Анна Ивановна.

Дом у них стоял на крутом берегу, окнами на луг и реку. Зимой вот с этого крутого берега все местные мальчишки и катались на лыжах. Внизу на выходе с этой горки получалось что то, вроде трамплина. Отец купил новые лыжи. И я решил на них показать класс. Во время спуска на этом «трамплине» подпрыгнул, но видимо высоко. В результате чего тело оказалось почти горизонтальным, а лыжи, вертикальными. В таком виде они и вошли в снег. Сезон заканчивал на старых. Много было малозначительных деталей, которые оставили об этой семье очень хорошие воспоминания.

Весь день, и летний и зимний был заполнен очень плотно, несмотря на отсутствие каких либо официальных развлекательных мероприятий.

Отец

Это был человек оригинальный, с характером и замечательным практическим умом, при этом обладал большим трудолюбием. Жаль только, что он вырос и сформировался в то время и в той среде, которая явилась причиной наличия и больших недостатков характера, которые и не позволили ему реализоваться в полной мере. Он вырос в большой и бедной семье, где его отец уходил в отхожий промысел, но достатка в семью это его ремесло не приносило. Приезжая домой с промысла, занимался воспитанием, и в его понимании это означало наказания. В этих условиях образование отца закончилось во втором классе, после того, как он промахнулся из поджигалки в учительницу, которая, была к нему «несправедлива». Потом его забрали дальние родственники в Москву работать маляром. Там он и работал, пока не забрали в армию.

Из малярской, московской жизни он несколько раз рассказывал юмористический случай. Был у них, намного их старше, бригадир. За то, что он ко всем обращался со словом «Душенька», его так заглаза и звали. На улице Солянка была пивная, куда они всей бригадой ходили. Сценарий всегда был один и тот же. Они с напарником подходили к столику, за которым стояла какая-то будущая жертва. Он говорил напарнику: «А что, душенька, выпью я сейчас двенадцать кружек пива, не касаясь руками?» Будущая жертва, конечно, не верила. Тогда он говорил не верящему: «А что, душенька. Спорим. Если не выпью, то я тебе ставлю. Если выпью, то ты всю бригаду угощаешь». Уверенный в своей правоте, не верящий спорил, и всегда проигрывал на радость бригаде.

Как одного из лучших лыжников части, его добровольно отправили на войну с финнами. О войне он не распространялся. Подтвердил только, что кукушки (женщины-снайперы на деревьях) на самом деле были. А что касается бытовых условий говорил, что за все время войны, а он был там от начала до конца, «ни разу не брался за ручку какой-нибудь двери». Ночевали всегда в снегу и, как не странно, никто ни разу не заболел.

Про Отечественную вообще ничего не рассказывал. Ранен был три раза. Когда пришел по демобилизации, то сразу отчудил. Пошел на «беседу». Пошел не один, а с пистолетом «вальтер», трофеем. По старой традиции с кем-то повздорил. Устроил стрельбу, к счастью, без жертв. На другой день к нему пришел участковый (народная почта сработала) и сказал: «Геннадий! Я же тебя знаю. Ты ведь все равно кого-нибудь застрелишь. Отдай пистолет!» Убедил. Пистолет пришлось отдать. Когда он пришел с войны, было ему всего 25 лет. Несмотря на практически отсутствие образования, отец обладал замечательным практическим умом. Благодаря только трудолюбию, этому уму и характеру за какие-то два года он поднял колхоз. Принял он колхоз у некоего Смирнова, замечательного тем, что был сильно рыж, имел таких же рыжих детей и часто повторял ругательство, когда был кем-то недоволен «Заход паршивый!» Кто такой заход, не знаю.

Одна из двух военных фотографий. На обороте написано, что это около Селигера в 42 году. Погоны ввели в 43. Видимо забыл.

Отец тогда построил новый животноводческий в котором доярки и свинарки ходили в белых халатах, это в пятидесятые то годы. Строила этот комплекс приезжая бригада. Тес пилили пилами, по технологии, слегка показанной в фильме о Петре первом, когда он строил свой флот. Комплекс в то время так и называли «Пакинским». Навел порядок, и народ в него поверил. К сожалению, его природные недостатки, а именно прямолинейный и бесхитростный характер не позволили проработать в колхозе так долго, как он хотел. Работал очень много, мы его почти не видели, т.к. он уходил когда мы спали, а приходил, когда мы опять спали.

Теперь о «плюсах» характера. Где-то в 57 году проходило бюро райкома, на котором в числе выступающих был и отец. На этом бюро присутствовал некто Флорентьев, бывший в то время первым секретарем обкома партии Костромской области. (Он вскоре стал министром сельского хозяйства РСФСР). Во время выступления этот Флорентьев постоянно перебивал докладчика и в конечном итоге сказал, что приедет в колхоз и научит отца работать. На что отец ответил: «Где Пакин был, Вам там делать нечего!». Эту фразу Флорентьев проглотил, но ровно через неделю, не предупреждая райкомовских, приехал прямо в колхоз и жил у нас несколько дней. Уезжая, сказал, что отец был прав. Скорее всего, он помогал отцу строить животноводческий комплекс. После этого лучшая техника приходила в первую очередь к нему. Так и появилась новенькая ГАЗ-51А, стоящая в пожарном гараже, а потом и ГАЗ-69А (первый настоящий советский «джип»), предмет зависти многих. Жалел машины отец, поэтому ездил я на них тайком от него, рискуя подставить шоферов.

Помню, как он переживал, что у него нет живота. У всех начальников есть, а у него нет. В его представлении начальник должен обладать признаком солидности, коим и является живот. Живот и не мог появиться, потому что режим, когда вставать в четыре часа утра и ложиться заполночь, вряд ли этому способствовал. Да еще и принимать близко к сердцу все гадости, которых было множество в колхозной жизни, тоже плохо способствовало увеличению талии. Живот появился, когда он ушел из начальников. Как я уже говорил, образование у него было два класса, но он не выбивался из своего круга. Сказать в нужное время «да, уж» помогало, а умение определить, когда нужно это сказать дала ему природа.

Независимый характер привел к тому, что его исключили из партии, правда, потом восстановили, а секретаря райкома, отца будущих моих друзей, инициировавшего это мероприятие, сняли.

Когда ему навязали секретарем парторганизации колхоза подлого человека он ушел с этой работы, хотя планировал там жить всегда. Его ценили. В этот сложный, в психологическом плане, период, нашелся человек, подставивший ему плечо. Это был председатель колхоза «Русь Советская», Старостин. Он взял его к себе в колхоз заместителем, причем зарплату между ними уравнял, отдавая ему свой излишек.

Отношения у нас были сложные. Может от того, что он не мог забыть своего первенца, да и занят он был всегда. Общего языка у нас не было никогда. Но, как всегда говорила мудрая мать, он вас любит. Просто он такой. У него тоже не было нормального общения со своим отцом. В том, что он любит, мы могли убедиться неоднократно. Простой пример. Когда после школы нас сагитировали поступать в военные училища, отец, не предупредив меня, поехал в ракетное училище, в город Серпухов, куда я должен был поступать, чтобы узнать, что это такое. Протолкался у ворот, поговорил с курсантами, узнал что надо и, приехав, сказал, что поступать можно. Живя в голодные послевоенные годы, мы не знали, что это такое.

Это уже в Островском. Если бы не авоська, можно было принять за английского денди.

Отец со Старостиным на новой-старой работе. Старостин был единственный председатель в районе с высшим образованием. Кукуруза у него росла.

Один раз он показал, как нужно быть наблюдательным. Было это в Островском. Мы с ним шли с огорода в дом. Проходили мимо входа во двор, там было скользко. Он шел первым и прошел, а я поскользнулся и упал. В не очень мягкой форме он прокомментировал мое падение и сказал, что увидел след поскользнувшейся курицы и принял меры к осторожности. Учись на чужих ошибках. Хотя сам до старости так и не научился за лестью узнавать подлых людей. Был доверчив, чем и я страдаю, как и сын Олег.

Имел своеобразный юмор. Как пример. В Воскресенском жила одна женщина, страшная любительница поговорить. Отвязаться от нее было невозможно. Один раз она идет навстречу отцу с полными ведрами воды на коромысле. Отец был без ведер, и решил этим воспользоваться, чтобы вылечить ее от болтливости. Когда она подошла, он решил с ней поговорить, у него-то полных ведер на плечах нет. Эксперимент продолжался более получаса. Все равно первым сдался он. Придя домой сказал, что она только коромысло с плеча на плечо переносила. Излечить ее от болтовни ему не удалось.

Уже после ухода из колхоза его назначили директором вновь образуемой Машиномелиоративной станции. Дело в том, что в 62 году Хрущев к ленинскому лозунгу «Социализм, это советская власть плюс электрификация всей страны» добавил еще и химизацию сельского хозяйства. К химизации еще прилагалась мелиорация. Вообще то, мелиорация подразумевает улучшение, но тогда под улучшением понимали осушение, как правило, торфяных болот. Тогда все делали с размахом. В эту, вновь созданную, организацию была прислана новейшая по тем временам техника, новые бульдозеры, экскаваторы, автомобили, трактора Беларусь. И все это совершенно другого качества. И вот в 63 году на праздник Первомая отец предложил пройти этой колонне новой техники перед праздничной колонной. Это произвело большое впечатление на демонстрантов. Как видно, у него были еще и задатки PR-менеджера. Впереди этой колонны ехали со знаменами на двух мотоциклах один водитель на Иже и я на Урале. Строй я держал плохо, за что получил от отца потом множество замечаний.

К сожалению, эта замечательная идея, не подкрепленная соответствующими экономическими рычагами, при многом хорошем, привела к тому, что на берегах многих водоемов образовались терриконы из минеральных удобрений, уменьшающихся весной естественным образом, осушались большие сухие болота, а мелкие, требующие как раз осушения, оставались нетронутыми.

Старший брат Иван, дочь Света, жена Зина. Фотография довоенная. Этот брат и подарил отцу и бритву и ружье, которое храню до сих пор. В войну он был комендантом какого-то немецкого города. Отец — красавец.

Родственники по отцовской линии. Примерно 1980 год. Двоюродный брат Вовка, его отец Воробьев Алексей Иванович, его сын Славка, тетя Вера, жена брата моей бабушки, Сергея Андреевича (вот к ней я и ездил в валенках в девятом классе, и ел самые лучшие котлеты), тетя Нина — сестра отца и жена Алексея Ивановича, Долгов Михаил Михайлович, капитан второго ранга, замечательный человек, его жена Алла Владимировна, тащившая у меня зуб перед Нарвой, куда я вначале был распределен после института.

Кстати в то время Островский район специализировался на выращивания льна. Его колхоз, называвшийся «Рассвет», тоже специализировался на льне. Школьников часто посылали на прополку, но это мало что давало. Когда появились гербициды, и сорняков не стало, лен вырастал по пояс. Отец рассказывал, как он ложился в льняное поле и любовался, как над ним колышутся голубые цветочки льна. В рамках реализации этой технологии в Островском работал льнозавод, который из высушенного льна и делал волокна. Как отходы производства, были целые терриконы из внутренней части льняного волокна, называемого трестой. Учитывая, что земли Островского района, это в основном довольно тяжелые суглинки, эта самая треста, вывезенная на поля, могла бы сильно их облегчить, да и органикой подкормить. Но эти терриконы гнили годами без использования. Мало было руководителей, которые читали академика Вильямса. Даже к себе на огород отец отказался привезти торф, который сильно бы облегчил как весенние, так и осенние работы, да и урожайность бы поднял.

К сожалению, и в то время идеологическая тупая составляющая и желание сохранить свой пост мешало провести это мероприятие с пользой для региона. Я этого не видел, а вот Городков Александр Николаевич, будучи хоть маленьким, но руководителем, насмотрелся этого. Людей, таких как отец, которые могли резать правду-матку, при этом давать результат, было не очень много.

Жаль, что отсутствие образования не дали ему реализоваться в полной мере. Как бы сейчас сказали — «талантливый менеджер». Как то недавно я подумал, сколько же лет ему в то время было. С большим удивлением обнаружил, что ему всего было каких-то тридцать семь лет. Как же трудное время заставляет рано взрослеть.

Жизнь он знал хорошо. Когда уже в Островском, разбирая какой-то школьный конфликт, я много возмущался, говоря о несправедливости к какому-то школьному товарищу, он сказал: «Ой, Юрка! Тяжело тебе будет жить с твоей справедливостью». Не ошибся.

Драчливый характер сохранил до конца жизни. Запомнился один эпизод. Мы с ним и сыном Романом постоянно ездили на рыбалку на Половчиновское озеро. Он это озеро хорошо знал с детства, т. к. находилось оно примерно на половине пути между Займищем и Порослем. Один раз мы задержались на рыбалке и отец предложил не ехать домой, а ночевать в одном оставшемся в Половчинове, доме. Половчиново, это деревня, когда то стоявшая на берегу озера, собственно, и давшая ему название. Ну, оставаться, так оставаться. Приходим в этот дом, а там на ночлег уже расположился мужичок, примерно одних лет с отцом. Этот мужичок каждое лето приезжал из Иванова, и ловил крупных окуней в самом глубоком месте озера. Он был родом из этих мест. Входим мы в этот дом, и начинается примерно такой разговор.

Отец: Здравствуй, Вася! Мы тут вот немножко припозднились. Мы тут вот на полу приляжем.

Вася: Нечего тут вам делать. Это только мне Валентина разрешила тут жить. (Валентина, это хозяйка)

Отец (обескуражено): Да что ты, Вася. Мы же тебе не помешаем. Давай выпьем понемножку.

Вася (грубо): Нечего вам тут делать.

Отец (уже раздраженно): Вася! Ты кончи!

Вася (опять грубо): Это только мне Валентина разрешила!

Отец (раздраженно): Последний раз говорю! Кончи!

Вася: Нечего вам тут делать!

Отец: А-а-а, б..дь!!! Забыли, как я тут вас гонял!!! (Это про молодость)

С этими словами подбежал к оппоненту, и тремя ударами переубедил. После чего предложил повторно выпить и больше не скандалить. Вася, на всякий случай, согласился. Так мы и переночевали, можно сказать, спокойно.

Недели через две, когда у Ивановского гостя спросили, как рыбалка. Он сказал, что окунь клевал плохо, да еще Пакин морду набил.

Кроме драчливости, он сохранил в себе кое-что другое. Когда в 65 году я ему сказал, что мы с Лариской ездили на Скомороховское озеро, он оживился и спросил: «Ну, ты как?» Я ему ответил: «Как ты мог подумать?» Ответ был аналогичен фразе Барбоса, который будучи в гостях у Шарика, сказал, что у него в холодильнике колбаса бы не лежала. Отец сказал, задумчиво глядя в сторону: «Я бы не упустил!»

Сейчас сильно жалею, что у меня не хватило ума понять то, что поняла мать. Он жил для нас.

Переезд в Островское

Время текло, дело шло к окончанию семилетки, и надо было учиться дальше. Отцу работа нравилась. Люди, когда поняли, что ругается и требует не для себя, его приняли. Колхоз через два года его руководства всегда был в передовиках. Поэтому, уезжать из деревни он не хотел. А поскольку мне надо учиться в Островском, до которого 15 километров, решил построить там дом. Для чего в деревне Волчье, купил дореволюционный еще дом, подрубил три венца и перевез его в Островское только для того, что бы я в нем на время учебы жил вместе с Кокой. Если доучусь и куда-нибудь уеду, на дом наплевать. Как дом строили и где, я даже не видел. Привез меня отец в восьмой класс, договорившись пожить у каких-то его знакомых. Одел он тогда меня хорошо. Ботинки новые, опять же штаны. Но самое главное, был куплен (уж не знаю где) меланжевый пиджак, серый в мелкую разноцветную крапинку. Как потом выяснилось, этот пиджак запомнили многие одноклассники. С тех пор люблю такие пиджаки. Жил я у его знакомых, где то месяц. Помню, что было и холодно и не очень сытно. Не очень они были доброжелательные. Отец понял и перевел меня в интернат, стоящий прямо на въезде в Островское. Ничего хорошего о жизни в этом помещении сказать не могу. Хорошо, что в конце концов, интернат переехал в другое помещение за рекой, рядом с начальной школой. Там я и прожил целый год. К интернату еще вернемся.

Главное, первые впечатления о школе. Тогда проблем с демографией не было, и набралось два восьмых класса. Школа представляла собой двухэтажное, кирпичное внизу и деревянное наверху, здание еще дореволюционной постройки. Чистое и аккуратное.

Поселок Островское, улица Комсомольская и ее обитательницы.

В то время в Островском улицы еще не освещались. Освещение провели, когда поселок подключили, в том числе и с нашим участием, к центральной энергосистеме. Кроме отсутствия освещения отсутствовал и асфальт, поэтому вечером, особенно весной и осенью, пройти, не испачкав ботинки и штаны, было невозможно. Взрослые старались добраться домой до темноты, а мальчишки пользовались фонариками. Это был самый модный и нужный предмет. Фонарики были у всех, поэтому сразу установилось негласное соревнование, у кого лучше. Самые распространенные были обычные советские плоские фонарики, но они котировались слабо, т.к. светили недалеко, и не так ярко. Лучшими были китайские. Они были на круглых батарейках, имели хороший отражатель, лампочку с хорошо центрированным волоском, что позволяло сделать из фонарика микропрожектор, светящий далеко. У меня такого не было. У друга Женьки был.

Наш дом.

Переехали мы в новый дом после окончания девятого класса. Сам переезд в памяти не остался. Остались в памяти трудности освоения нового жилья. Место, на котором разместился наш участок, раньше был дорогой, поэтому земля там была, как камень. Отец решил заложить большой сад. Поехал в Костромской питомник и привез оттуда, как помню, 24 деревца. Перед тем как это проделать, он предложил мне выкопать ровно столько квадратных ям шириной и глубиной в метр. Что я и сделал. Пригодился опыт копки ям, при проведении школьной практики, когда мы ставили электрические столбы в выкопанные самими ямы. Скорее всего, эти же ямы на двадцать лет отбили охоту заниматься огородничеством. Было посажено около двадцати яблонь, сливы, две невежинских рябины, вишни. Часть яблонь не выдержала морозов. Особенно жалко было яблоню китайка медовая. Яблоки были желтые, полупрозрачные и очень сладкие. Остальных не было жалко, поскольку с ростом они затеняли огород, а без огорода и цветника мать жизни не мыслила. Да и участок оказался меньше отведенного по старинной русской традиции. Поскольку отец стал строиться после соседей, оказалось, что и тот и другой прихватили землю, каждый со своей стороны. Потом это испортило отношения.

В этом доме опять напомнила о себе винтовка. По приходу в класс меня взяли в сборную школы по стрельбе. С целью совершенствования навыков дали и винтовку. Тогда и в районном центре с этим было просто.

Один раз послала меня мать за водой. Выхожу и вижу, что метрах в шести у забора сидит чей то нахальный кот. Прихожу с водой, он опять сидит. Сходил еще раз, он опять не уходит. Взял винтовку и решил его попугать. Выстрелил ему под ноги. Кот подпрыгнул выше метра и моментально скрылся. Я тоже скрылся к своему другу Женьке, сразу забыв про кота. Прихожу с гулянки, а мать ругается, зачем я убил соседского кота. Ей сосед выговорил, что мы убиваем котов и кидаем к нему на участок. Оказалось, что пуля срикошетила от земли, и бедный нахальный кот умер на соседнем участке.

Второй случай почти такой же. У нас была кошка. К ней, естественно, ходили коты. Они же, естественно, орали. Все это происходило на чердаке. Один раз у меня лопнуло терпение и я, взяв винтовку, полез на чердак. Они разбежались. Я выстрелил, но не попал. Как оказалось, это я в кота не попал. А попал в окно соседского дома. Пуля, пробив наружное стекло, застряла на втором. Пуля замедлилась фронтоном дома, который она пробила. Опять ангел-хранитель.

Мама со своими георгинами. После переезда в Островское. Счастье.

Самое главное, когда родители переехали, это закончились интернаты и прочее бомжевание, походы каждую субботу и понедельник в Воскресенское и обратно. Школа стала рядом.

Кока и баба Марья в гостях в Островском уже после того как дом обжит. За спинами вишня.

Знакомство с классом

Перекличка. Восьмой А направо, шагом марш в класс номер такой то, на второй этаж. Зашли, расселись. Со мной за партой оказался симпатичный здоровяк, с виду очень хмурый. Начинается перекличка. На букву «П» я оказался один. Дошли до буквы С. Классный руководитель, Гумилина Елена Ивановна (жена Лехи партизана), говорит, читая по журналу: «Соловьев Владимир». Встают двое, один из них мой сосед. После минуты легкого смеха и соответствующих шуток, стали разбираться глубже. Дошли до отчества. Оказалось, один из них Алексеевич, он стал Соловьевым первым, а мой сосед оказался Иванычем, и стал Соловьевым вторым. Но самое главное, на всю жизнь для всех остался «Иванычем». Потом из двух классов путем естественного отбора и в силу ряда причин, образовался один сводный, поэтому вспомнить, кто был во время первого набора, уже не получится. Из ребят еще запомнился, кроме Соловьевых, Серега Ляпунов, Сашка Лобанов, Лешка Беляев, Сашка Мазин, Валька Барышев. Из девчонок хорошо помню Нину Кумбашеву, Галю Гурову, Элечку Мазину, Таню Добрину, Ларису Смирнову (настоящая русская красавица, но, как и положено русской красавице, с несчастной судьбой), Алю Доброхотову. Вот на май поеду к Иванычу, еще вспомним. (Съездил, Иваныч делает вид, что ничего не помнит). Общее впечатление было хорошее. Практически все ребята красивые, доброжелательные, простые. Как потом выяснилось, девчонки, двумя классами младше, ходили специально на нас «любоваться». Немного выбивался Лешка Беляев, косил под блатного, но это было чисто возрастное, как потом выяснилось. Уровень подготовки, за редким исключением, был хорошим. В девятом классе девчонки стали из нас делать кавалеров. Принесли откуда-то патефон и стали нас учить танцевать. Особенно старалась Лариса Смирнова. Она к тому времени уже полностью сложилась. Ходила в деревне на все праздничные мероприятия. Научили довольно сносно. В то время мы уже умели танцевать вальс. Сейчас, когда молодежь видит танцующих вальс, это вызывает уважение и удивление. Да и как не вызывать, если сегодня даже в городе никто не умеет танцевать, так называемые, бальные танцы, а просто дергаются под какофонию. За исключением тех, кто занимается в хореографических ансамблях.

Перед школой. Валера Гончаров, Люда Кузина. Они учились классом старше. За головой Валеры районная библиотека, за головой Люды школа. Справа от портрета на стене класс, куда я пришел в восьмой. Слева от портрета занимались в химкружке. Под ним был класс, где искали дневник Гали Гуровой. Примерно 62 год.

Наше взросление совпало с появлением, так называемых, стиляг. Мы тоже слегка подверглись их влиянию, несмотря на эту безобразную моду. Да и чего хорошего, когда короткие и узкие брюки безобразят даже хорошую фигуру, а про прическу, так называемый, «хок», и говорить не хочется. Некоторые так зауживали брюки, что приходилось одевать и снимать с мылом. У друга Женьки ширина брюк внизу было 16 см. Самый лучший «хок» был у Сереги Ляпунова.

Часть десятого класса. Стоят: Нина Кумбашева, я в вельветовом пиджаке, красавица Лариса Смирнова, Соловьев первый, Валя Дубова со своей самой толстой косой. Средний ряд: Элечка Мазина-лебедушка, Таня Добрина, Лида Крылова, воткнувшая ручку в голову Вальке Майорову, Клава Горшкова, (уже без челки), не помню кто, Галя Яблочкина. Сидят: учителя химик-Кузовкина Александра Ивановна, классный руководитель Гумилина Елена Ивановна, математик-Померанцева Нина Ивановна. Лешка Беляев сагитировал ребят не фотографироваться. 1962 год. Счастье.

Почти центр Островского. На самом высоком холме раньше стояла церковь. К нашему появлению на месте церкви стоял промкомбинат, где шили одежду, чинили обувь и телевизоры. И ведь сломали, наверняка, по инициативе какого-нибудь карьериста, поскольку в то время богоборство уже закончилось. Одно время на бугре, чуть ближе к месту съемки, стояла пивная, которая называлась «Березка».

На другой стороне моста, слева внизу у реки, была баня, в которой все, включая районное начальство, мылись с удовольствием. И каждый нуждающийся имел возможность все им высказать, пока они голые. Справа от церкви, на другом краю оврага и ютилась Женькина хибара. Слева в гору ведет центральная дорога. Вот с этой дороги отец Женьки и упал в реку на своем Зис-5. По этой дороге до интерната всего метров 150.

Интернат

Стоял он на другой стороне реки Медозы. Трудно сказать, что там было раньше. Имелись там две спальни, для девочек и мальчиков. Где то была кухня, не помню, но поскольку нас кормили, значит она была. Была общая комната, где вначале ели, а потом там же готовили уроки. В каждой спальне было около двадцати человек. Практически казарма. Чтобы усыпить эту банду, надо было постараться. Особенно отличался некто Вова Смирнов. Был он из деревни Гарново, находившееся раньше недалеко от Клеванцова. Звали его, как правило, Вова из Гарнова. Так вот этот Вова обладал удивительной способностью быть тише воды и ниже травы с учителями и отъявленным шкодником (правда, безвредным), когда они отсутствовали. Один раз, после какого-то очередного нашего безобразия, на разборку пришла Валентина Михайловна Дискант, бывшая тогда директором школы. Ходить далеко ей не прошлось, так как она жила за стенкой. Пришла она, когда мы сидели за общим столом и делали уроки. Ругала она нас около получаса. За все это время Вова из Гарнова не оторвал взгляд от треугольника в книжке по геометрии. Мы думали, что он взглядом прожег там дырку.

Был там общий туалет, практически на улице. Рядом была начальная школа, где был микростадион, на котором можно было поиграть. Вот сейчас пишу, с высоты возраста и современных удобств и думаю, смогли бы наши дети выжить в тех условиях. Не знаю, хоть и не баловал их.

Конец ознакомительного фрагмента.