Однажды в 6 В

Юрий Вячеславович Ситников, 2021

Школа – это длинные уроки и шумные переменки, частые контрольные работы и невыученные домашние задания. А еще школа – это плохие и хорошие оценки, ссоры и примирения с одноклассниками, конфликты с учителями и… необходимость рано просыпаться по утрам. Жизнь ребят из 6 «В», таких разных и непохожих друг на друга, наполнена самыми яркими событиями. Вместе они попадают в смешные ситуации, решают серьезные проблемы, хитрят, мечтают, влюбляются, оказывают помощь тому, кто в ней действительно нуждается…

Глава первая

Двойка по алгебре & Приглашение на день рождения

Будильник зазвонил в семь часов утра. Его противное дребезжание — самый отвратительный звук, который мне когда-либо приходилось слышать. Ненавижу будильники! После домашних заданий и нудных нравоучений будильник занимает почетное третье место в моем списке портящих жизнь моментов.

Перевернувшись на другой бок и натянув повыше одеяло, я продолжил спать. Уже даже вроде заснул, увидел какой-то сон, но вдруг над самым ухом раздался голос:

— Максим, вставай. Пять минут восьмого.

Не открывая глаз, я дернул плечом.

— Сейчас встану, — сердито буркнул я, решив, что очередной день испорчен.

Дед продолжал стоять возле моей кровати, я слышал его свистящее дыхание и знал, что сейчас он заведет старую пластинку об ответственности и чувстве долга. Нет, только не подумайте, что я не люблю своего деда (если быть точнее, он мой прадед), но иногда его нотации сводят с ума.

Ему постоянно кажется, что меня надо учить двадцать четыре часа в сутки. То не так, это не этак. И ем я мало. Дед, наверное, хочет, чтобы я превратился в шар и перекатывался по улице. А если ем много, то еда эта неправильная — вредная. Критикует за то, что поздно ложусь спать, утром трудно просыпаюсь, встаю с кровати и одеваюсь медленно, не по-армейски. А с какой стати я должен одеваться по-армейски? Я что, с дуба рухнул?

Но деду этого не объяснишь, вернее, объяснить можно, но он меня не поймет. Мы разговариваем на разных языках. Сказывается огромная разница в возрасте. Я в шестом классе учусь, прадеду восемьдесят семь лет. Теперь понимаете, что спорить со стариком и доказывать свою правоту бесполезно. Начнешь хорохориться, он старую шарманку заведет, типа когда был в моем возрасте, то вел себя совсем по-другому. Врет, конечно. Я давно заметил, все старики считают, что были другими. На самом деле их поведение ничем не отличалось от нашего сегодняшнего поведения.

Я не спорю, что времена изменились, раньше не было гаджетов, Интернета, возможности сделать селфи с крокодилом в зоопарке, покататься на скейтборде. О существовании смартфонов и не подозревали. Мрак! Но я никогда не поверю, что моему прадеду не хотелось утром проспать школу, забить на уроки, проигнорировать домашнее задание. Не сомневаюсь, он так и поступал. А с годами попросту об этом позабыл. Склероз разыгрался. Зато постоянно учит жить меня.

Вот чего, спрашивается, стоит сейчас возле кровати? Разбудил и иди к себе, так нет, ждет, когда встану. А в школу и правда идти не хочется. Какой у нас сегодня первый урок? Вроде алгебра. Да, точно, алгебра. А я домашку не сделал. Может, если пораньше приду, удастся у кого-нибудь скатать?

Пока я перебирал в памяти ребят, которые дружили с алгеброй и делали домашнее задание, дед в очередной раз потряс меня за плечо.

— Макс, время подъема.

— Встаю!

— Поднимайся немедленно.

Я свесил ноги с кровати, зевнул. Дед удовлетворенно кивнул и вышел из комнаты.

За завтраком я заверил родителей, что домашнее задание сделано в полном объеме. Я всегда так говорю. А зачем волновать родителей с утра пораньше? Признаюсь, что к алгебре не подготовился, по-русскому упражнение выполнил не до конца — им от этих признаний лучше не станет. А так, пребывая в уверенности, что их сын прилежный ученик, они отправляются на работу в прекрасном настроении.

Я не врун, просто не люблю, когда из-за меня начинают нервничать.

Взяв рюкзак, я позвонил Сашке.

— Ты выходишь?

— В лифте уже.

— Встречаемся у твоего подъезда.

Сашка живет в соседнем доме, на протяжении нескольких лет мы каждое утро вместе топаем в школу. Это такая традиция. Перед выходом я звоню ему, он сообщает, что уже зашел в лифт, а я произношу фразу про встречу у его подъезда. Честно говоря, она мне самому давно опостылела. Но традиция есть традиция.

— Алгебру сделал? — спросил я у Сашки.

— А ты?

— Нет.

— И я нет. У Зойки спишем.

Зойка дать списать отказалась.

— Тебе жалко? — я сел на край ее парты, теребя в руках ручку.

— Макс, имей совесть, пора уже самому домашку делать.

— Я не успел.

— Как и на прошлой неделе.

— Зой, пожалуйста. Последний раз.

— Нет, — мотнула головой Зойка.

Зато свою тетрадь протянула Маринка.

— Списывай, только быстро.

Я открыл тетрадь, пробежался глазами по неровному почерку Маринки и засомневался, что задачи решены правильно. Несмотря на то, что в алгебре я разбираюсь самую малость, три ошибки в первом задании заметил сразу. Списывать не имело смысла. А потом ребята начали в класс подтягиваться, за разговорами время пролетело незаметно, и к моменту, когда прозвенел звонок, я так и остался без выполненного домашнего задания.

Удача от меня сегодня отвернулась. Анна Леонидовна вызвала к доске. Предстояло решить уравнение, а мы с уравнениями недолюбливаем друг друга. Так уж повелось. Пытаюсь их решить, они не решаются. Хоть тресни.

— Столяров, мы ждем, — торопила меня Анна Леонидовна.

Придав лицу умное выражение, я сжал мел и уставился на уравнение. Оно, уравнение, уставилось на меня.

Чуть погодя, повернув голову и поймав взгляд Зойки, знаком показал ей, мол, подскажи.

Зойка зашептала, я ничего не услышал.

— Максим, ты понял задание?

— Не совсем, — сказал я.

— Необходимо округлить до десятых и найти абсолютную и относительную погрешности приближенного значения числа, — Анна Леонидовна подчеркнула жирной линией число — две целых пятьдесят шесть сотых. — Теперь понятно?

— Ага, — кивнул я, окончательно запутавшись.

Какую погрешность надо найти? Что еще за погрешность? Погрешность… Погрешность… Смешное слово. Мысли унесли меня далеко из класса алгебры. Вспомнил свою прабабушку, которая при каждом удобном случае повторяла излюбленную фразу: «Грехи мои тяжкие». Вот и мне, сверля взглядом ненавистное уравнение, хочется повторить ее слова.

— Максим, или решай или садись.

— Сейчас, Анна Леонидовна, — я поднял руку, приготовившись писать. — Значит, сначала мы округляем, а потом ищем эти… абсолютные прегрешения.

В классе раздался взрыв хохота.

— Садись, Столяров. Два.

— Я оговорился. Погрешности. Анна Леонидовна…

— К доске пойдет, — не слушая меня проговорила алгебруха.

Я вернулся за парту.

— Ну ты и ляпнул, — веселился Сашка.

Я сник. На вторую подряд двойку по алгебре совсем не рассчитывал. Дома достанется. Мама расстроится, заставит за учебником сидеть. Дед ворчать начнет. Папа точно не возьмет с собой на матч. И не скроешь ведь, что пару влепили. Родители просматривают мой электронный дневник регулярно.

Я задумался. А ведь были времена, когда о существовании электронных дневников никто не знал. Каждый ученик имел обыкновенный бумажный дневник, из которого в случае получения пары, можно было смело вырвать страницу и заявить дома, что меня сегодня не спрашивали. Мои мама и папа учились с такими дневниками. Моему поколению «повезло» больше. Теперь всё в электронном виде. Включил комп, зашел на личную страницу и вся твоя подноготная как на ладони. Вот бы вирус какой в системе появился и уничтожил все данные. Прикольно бы было.

Я настолько замечтался, что не услышал звонка. Сашка толкнул меня в бок.

— Пошли на литру.

— Слушай, — спросил я в коридоре. — У тебя знакомых хакеров нет?

— Тебе зачем?

— Да так. Вторая пара по алгебре напрягает.

Сашка хлопнул меня ладонью по спине.

— Прикалываешься?

— На полном серьёзе спрашиваю. Мы с папой на матч через две недели собрались, теперь поход под угрозой.

— Исправишь, — ответил Сашка и, поравнявшись с Вовкой, схватил его за руку: — Ты мне когда диск вернёшь?

У Вовки Клюева есть отвратительная привычка — он просит что-нибудь на пару дней и никогда не возвращает в срок.

— В среду.

— Вторую неделю так говоришь.

— В среду — точно. У меня хомяк болеет.

— При чем здесь твой хомяк?

— Целыми днями с ним вожусь. Кормлю по часам, лекарства даю. До диска руки не дошли.

— Врёшь ты! Кто вчера мяч на поле четыре часа гонял? Короче, завтра возвращаешь диск, а когда хомяк выздоровеет, получишь его в лучшем виде.

Вовка что-то пробормотал и забежал в класс литературы.

На сегодня нам задавали выучить наизусть фрагмент из стихотворения Пушкина «Зимнее утро». Я выучил. Но сработал закон подлости, меня Лидия Олеговна не спросила, хотя я и тянул руку. Не повезло Вовке. Не помогла и отговорка про заболевшего хомяка.

Стоя у доски, он судорожно вспоминал начало стихотворения.

— «Мороз и солнце; день чудесный!» — подсказал я.

— А-а, — обрадовался Вовка. — Вспомнил. «Мороз и солнце; день чудесный!»

И замолчал.

— Дальше, — Лидия Олеговна посмотрела на меня и погрозила пальцем.

И Вовка смотрел на меня, ждал, дальнейшей подсказки. Одними губами я прошептал:

— «Ещё ты дремлешь, друг прелестный».

— Чего? — тоже шёпотом переспросил Вовка.

— Глухая тетеря, — крикнула Маринка.

— Тишина в классе! — сказала Лилия Олеговна. — Клюев, смотри на меня, а не на класс.

— Они тоже хотят послушать, — нашёлся Вовка.

— Слушать пока нечего, — съязвила Зойка.

— Тебе хорошо говорить, — не удержался Сашка. — У тебя в голове вживлён чип.

— Помолчи, — скривилась Зойка.

— А разве я не прав? Не-е, правда. Кто согласен, что Зойка не человек, а робот?

— Давайте проголосуем, — смеялся Ромка.

Зойка на самом деле была почти что вундеркиндом. Не знаю, когда она все успевает. Иногда кажется, у Зойки есть несколько двойников, которые рассредоточены по городу. Один с утра до вечера просиживает в библиотеке, второй посещает кружки и секции, третий развлекается с друзьями, четвертый… ну, трёх вполне достаточно.

— Клюев, мы услышим сегодня стихотворение? — Лидия Олеговна села за стол.

— Да учил я. Учил! «Мороз и солнце»… на-на-на… «ещё ты»… это… «друг прелестный».

— Что за на-на-на? Зоя, подскажи Клюеву, а то он до второго пришествия здесь простоит.

Зойка встала, тряхнула волосами и выпалила пулемётной очередью:

— «Мороз и солнце; день чудесный!

Ещё ты дремлешь, друг прелестный.

Пора, красавица, проснись:

Открой сомкнуты негой взоры

Навстречу северной Авроры,

Звездою севера явись!».

— Владимир, даю тебе последний шанс. Соберись.

Вовка выдохнул, выпрямил плечи, и, стараясь не забыть услышанное, проговорил:

— Мороз и солнце; день чудесный!

Ещё ты дремлешь, друг прелестный.

Проснись, красавица, проснись:

Открой укутанные розы

Навстречу нам идут морозы,

И звезды с севера плелись.

— Хомяку желаю скорейшего выздоровления, — сказала Лидия Олеговна под хохот класса. — А его хозяину два за невыученное стихотворение.

— Я учил.

— Клюев, иди розы укутывай, — смеялась Зойка.

На уроке английского восторжествовала справедливость. Я получил пять. Правда, пятёрка не совсем заслуженная. Про Лондон, который «зэ кэпитал оф Грейт Британ» я рассказал на твердую тройку, но англичанка решила сделать мне подарок в виде пятёрки. Объяснялось это тем, что в субботы мы столкнулись в магазине и я, находясь в ударе, предложил ей помочь донести до дома тяжёлую сумку.

Справедливости ради хочу сказать, что английский я учу. Стараюсь, но пока плохо получается. Нет у меня тяги к языкам. Сашка — другое дело, и английский знает, и французский, даже по-немецки может несколько предложений сказать. А у меня не идёт язык. Родители наняли мне репетитора, в субботу у нас состоится первое занятия. Поеду в Измайлово к преподше. Папа сказал, она раньше преподавала в университете — серьёзная тётка, — и, взявшись за меня, сделает истинного англичанина. Посмотрим. Главное, у меня есть желание, а это уже большой плюс.

После последнего урока Ритка Обухова попросила нас не расходиться.

— Ребят, у меня сообщение.

— В темпе, Рит, — сказал Сашка. — Мне в бассейн надо.

— Ситуация следующая, в субботу у меня день рождения. Приглашаю вас к себе, но… Вы в курсе, у нас маленькая квартира, еще бабушка болеет…

— Не тяни, Рит, куда клонишь?

— Короче, мама разрешила пригласить в гости не более десяти человек.

— А нас в классе восемнадцать, — сказал Вовка.

— Вот именно. Как быть?

— Ерунда полная получается, — сказал Сашка. — Часть одноклассников пригласишь, а другую часть нет. Смысл вообще гостей собирать тогда?

— Поэтому я и попросила вас остаться. Ребят, давайте решим вместе.

— А чего решать, Рит, — Зоя положила в рюкзак тетради и пожала плечами. — Или уговаривай маму на восемнадцать человек, или пригласи десятерых. Надеюсь, я буду в числе приглашенных?

Начались споры, упреки и даже оскорбления. Одни возмущались, другие негодовали, третьи оставались равнодушными. Например, Вовка отстукивал сообщение, не прислушиваясь к крикам, а Маринка, вооружившись зеркальцем, рассматривала на подбородке едва заметную царапину.

Рита была подавлена. Её состояние можно понять. Я бы тоже огорчился, поставь меня перед таким выбором. В идеале, конечно, справить день рождения в узком семейном кругу, раз обстоятельства не позволяют большего. Но Ритке хотелось праздника. Она стояла у первой парты, понурая, потерянная, теребила себя за рукав кофты, виновато смотрела на ребят.

Мне стало жалко Ритку. Она нормальная девчонка, знаем друг друга с первого класса. И помочь всегда рада, не выпендривается, в общем — своя в доску. И я решился.

— Ребят, думаю, проблем не возникнет. Предлагаю отпраздновать Риткин день рождения у меня дома.

— У тебя? — с сомнение спросила Рита.

— Квартира у нас большая, гостиная позволяет вместить восемнадцать человек. Поговори с мамой, если согласиться, жду всех у себя в субботу.

На тот момент я совсем не думал, что в субботу мне надо ехать к репетитору, что я не поинтересовался мнением родителей. Ни о чем не подумал. Поступил как самый отъявленный пофигист. Пожалел Ритку и решил сделать широкий жест. Всё-таки день рождения у человека.

Глава вторая

Письмо

Мама к моей инициативности отнеслась весьма сомнительно. Сказала, я не имел никакого права давать кому-либо обещаний, не переговорив заранее с родителями. Дед в наш разговор не вмешивался. До поры до времени. А когда мама, приведя десяток доводов в пользу отмены приглашения гостей, посоветовала завтра же переговорить с Ритой и объяснить что к чему, дед решил прийти мне на помощь. Всё-таки он мировой старик. Зря я на него иногда наезжаю, обижаюсь, называю доисторическим. Дед встал на мою сторону, и родители сдались, разрешили отметить Риткин день рождения у нас.

На следующий день моя мама и мама Риты встретились, и взяли все в свои руки.

В субботу я встречал гостей. Было даже забавно, открывая дверь, с улыбочкой на лице, пропускать одноклассников, принимая шутливые поздравления. Ритке дарили подарки, целовали, обнимали, говорили много всего приятного — как и полагается, когда ты именинник. Рита была счастлива. И я был счастлив, что не поехал сегодня к репетиторше, а устроил праздник Ритке. Не один, конечно, устраивал, основные заботы по организации застолья взяли на себя наши мамы, но являлся маленькой шестеренкой, при помощи которой заработал весь механизм. Во как загнул! Самому смешно стало.

Вовка притащился с клеткой, в которой сидел упитанный хомяк.

— Дома оставить не могу, — пояснил Вовка. — Вчера опять к врачу возили, Ханурику выписали новые капли. Каждые два часа необходимо капать в уши. А потом микстурой поить через пипетку.

— Чем твой Ханурик хоть болеет? — спросила Марина, сев на корточки и просунув между прутьями палец.

— Много чем, — с видом академика медицинских наук ответил Вовка. — Отит у него, простуда, артрит…

— Подожди, — удивилась Зоя, — разве у хомяков бывает артрит?

— А чем они хуже людей? Ханурик очень старый. По всем правилам он уже несколько раз умереть должен, а вот живет. Благодаря нам, — добавил Клюев. — Кроме бабушки.

— Почему?

— Она его недолюбливает. А после того, как спросила «Когда ж он сдохнет», Ханурик стал ее бояться.

— Бедненький, — Маринка просунула палец глубже, и Ханурик не замедлил воспользоваться ситуацией.

Подбежал, обнюхал, а потом начал лизать палец.

— А, по-моему, — признался я, — твой Ханурик здоров как бык. Посмотри, какой он живчик, и шерсть блестит, щеки до пола достают. Был бы больной, спал бы дни напролет.

— Согласна с Максом, — кивнула Зойка.

— Врачам виднее, — Вовка водрузил клетку на широкий подоконник и рядом положил пакетик с лекарствами для Ханурика.

— Смотри, — предупредил Сашка, — не залечите своего хомяка.

— Не каркай, — отмахнулся Вовка.

За столом мы непринужденно болтали ни о чем. Как часто случается, когда в одном месте собираются друзья, атмосфера разряжается, на душе становится весело, и ты сидишь, говоришь или слушаешь, наслаждаясь моментом. Мы смеялись, шутили, спорили (как ни без этого), подкалывали Вовку, который постоянно подходил к клетке и интересовался самочувствием Ханурика. А Ханурик с огромным аппетитом поедал салатные листы, морковку и огурцы.

Потом разговор зашел о потусторонних силах, привидениях, ведьмах. Даже не помню, кто первый затронут эту тему, я болтал с Маринкой, когда услышал громкий голос Зойки:

— Не верю и никогда не поверю.

— Во что, Зой? — спросила Марина.

— Сашка с Ромкой пытаются меня убедить в существовании призраков.

— Где-то они наверняка есть, — сказал я.

— В книгах, фильмах, — Зойка хмыкнула. — В богатых фантазиях.

— Ну почему, Зой, — Рита не любила спорить, и практически всегда была солидарна с Зоей, но сегодня, очевидно, на правах именинницы, решила не согласиться с подругой. — У бабушки в деревне живет одна старуха, которую все называют ведьмой. Говорят, колдовать по-настоящему умеет.

— Девчонки, вы путаете, — перебил Риту Ромка. — Ведьмы не имеют ничего общего с привидениями. Как я понимаю, ведьмой может стать любая женщина при определенных обстоятельствах.

— Загнул, Ромик, — засмеялся Сашка.

— Согласен, коряво выразился. Но вы меня поняли. Пусть будет так: каждая женщина потенциальная ведьма, каждый мужчина потенциальный колдун. Окей?

— Окей, — смеялась Рита.

— А привидение, призраки — это совсем из другой оперы. Чтобы стать привидением, одного желания мало.

— И как ими становятся? — спросил Вовка, держа в руках пипетку.

Я так и не понял, то ли он собирался поить Ханурика противной микстурой, то ли закапывать ему в уши капли.

— Призраки — это души умерших людей, — сказал Ромка и отправил в рот кусок колбасы.

— Ребят, нашли тему для разговора, — поморщилась Марина. — Давайте о чем-нибудь позитивном поговорим.

— Хорошо, — завелась Зойка, подсев к Ромке. — Тогда объясни мне на пальцах, как душа становится призраком.

— На пальцах не могу — не умею. И вообще, Королькова, кто из нас умный: я или ты? Сама должна знать, что с душами происходит.

— Ладно, Маринка права, не в ту степь нас занесло.

— А я видела однажды привидение, — сказала Оля. — Не шучу. На даче. Недалеко от леса пролетала белая туманная субстанция. Страшно так стало — жуть. Нас с девчонками трясло до самого вечера.

— Жарко в тот день было? — спросил я.

— Жарко. А что?

— Вы перегрелись, у вас начались глюки.

— Макс, помолчи.

— Блин, — услышали мы голос Вовки. — Из-за ваших призраков я со счета сбился. Сколько капель микстуры выпил Ханурик: двенадцать или тринадцать?

— Клюев! — прикрикнула Зойка. — Прекрати мучить Хомяка-долгожителя. Убери от него эту аптечку, и сам отойди. Дай животному поесть спокойно.

— Он чихает.

— Это аллергическая реакция на хозяина. Запомни, чрезмерная забота ни к чему хорошему не приведет.

— Зойка права, — сказала Рита. — У моей бабушки кот живет — Барсик. Подобрала его маленьким котенком, выходила, откормила и вбила себе в голову, что Барсик недоедает. Стоит ему мяукнуть, она к холодильнику несется. Барсик ел и спал, и превратился в пузырь. Еле передвигался, болячки появились. Хорошо, бабушка вовремя одумалась, посадила его на жесткую диету. Во всем надо знать меру.

— Чего привязались, — обиделся Вовка. — Я Ханурику добра желаю.

Прошло еще немного времени и мы, наговорившись вволю, заскучали. Одни сидели, уткнувшись в телефоны, другие в планшеты, я, Сашка и Маринка устроились перед ноутом. Ну а что, повеселились и хватит, пора почту проверить, в социальных сетях повисеть, поиграть.

Дед зашел в комнату, предварительно постучавшись. Странный он иногда бывает. Чего, спрашивается, стучишься в собственной квартире.

— Я вам не помешал, молодежь? — спросил он.

— Не-а, — ответил Ромка, не отрываясь от телефона.

Дед в растерянности смотрел на нас.

— А вы чем занимаетесь?

— Ничем, — пожала плечами Рита, рассматривая в планшете фотографии.

— Потерянное поколение, — полушутя-полусерьезно сказал дед. — День рождения празднуете, а сами в свои компьютеры уставились. Разве так можно? Максим, зачем ты нубук включил?

— Не нубук, а ноутбук, — поправил я деда.

— Эх, молодежь, — он сел на стул и вздохнул. — Избаловали мы вас. Ни к чему интереса не проявляете. Только и знаете, что сообщения друг другу отправлять. А живое-то общение оно куда лучше. И полезнее. Книг совсем не читаете…

— Почему не читаем, Дмитрий Андреевич, я сейчас как раз читаю, — Зойка показала деду телефон.

— Ты ж телефон держишь?

— У меня приложение скачено, я электронную книгу читаю.

— Вытолкать бы вас сейчас всех на улицу, — засмеялся дед. — Да заставить во дворе по-человечески играть. Бегать, прыгать, активность какую-то проявлять. Обленились вы, ребятки.

— Зачем лишние телодвижения делать, — деловито ответил Сашка. — Мы и так бегаем. Я уже на третий уровень перешел.

— Я в ваши годы был другим.

Только не это, подумалось мне. Если дед окунется в воспоминания, нам действительно лучше выбежать во двор и убежать, куда глаза глядят.

— А каким вы были? — Зойка убрала телефон и села рядом с дедом.

Увидев в ее глазах неподдельный интерес, он оживился. Все, решил я, сейчас начнется.

— Я, Зоя, с десяти лет родителям помогал. Мы в деревне жили, мать на поле с раннего утра работала. И я с ней. Трудно жилось, а что поделаешь. Безделье нам было незнакомо.

— А в школу вы не ходили?

— Ходил. До уроков помогал, мать-то в пять часов уже на ногах. И после школы сразу в поле. На игры времени не оставалось. А вечером, как сейчас помню, садились все за стол. Мать картошки наварит, хлеба черного отрежет, соли на стол поставит… Вон у вас и пирожные, и торты, и конфеты шоколадные. А у нас кусок хлеба маслом намажешь, сверху немного сахарку — вот тебе и пирожное. Не каждый день себе такое позволить можно было. Так и жили, — повторил дед. — Потом война началась…

— Дед, — перебил я его. — У Ритки днюха, а ты про войну.

— Не буду, не буду, — спешно проговорил дед.

После чая мы пошли гулять, вскоре вернулись, опять поели, поболтали и ребята стали расходиться. Я проводил Маринку до дома, потопал к себе, обнаружив в почтовом ящике письмо. В нашей семье почему-то так повелось, что почтовый ящик всегда проверяю я. Хотя, истинная причина мне все же известна. Газет мы не выписываем, письма получаем крайне редко, а вот рекламу в ящик запихивают каждый день. Не очень приятное это занятие, вытаскивать десятки листовок и бесплатные газеты, отправляя их в примостившуюся рядом большую коробку. Потому и вручили мне ключ от почтового ящика, сделав ответственным за его благополучие. Приходится каждые день вытаскивать листовки, и не глядя, сразу отправлять их в коробку.

Письмо я увидел совершенно случайно. Взял стопку рекламы, и уже намеривался швырнуть листы в коробку, как вдруг увидел край конверта и марку. Хм, интересно, кто это нам написал? Письмо отравлено из Москвы неким Никифоровым Геннадием Владиславовичем, адрес имелся, он жил не так далеко от нас, в соседнем районе. В лифте я посмотрел на строку «кому» и вздох разочарования вырвался из горла. Письмецо-то не нам предназначается. Получатель Никифоров Владислав Евгеньевич, проживающий в восемьдесят восьмой квартире. А мы живет с шестьдесят восьмой. Почтальон перепутал ящики. Что ж, бывает. Наверное, мне следовало спуститься вниз и просунуть письмо в восемьдесят восьмой ящик, но я поленился. Завтра утром просуну.

Положив письмо в верхний ящик стола в своей комнате, я благополучно о нем позабыл на несколько дней. Вспомнил лишь во вторник, взял письмо, спустился на первый этаж и понял, что ничего из моей затеи не выйдет. Ящик под номером восемьдесят восемь битком забит рекламой. Там не осталось свободного места. Я пытался всунуть в щель письмо — бесполезно. Пришлось подниматься на этаж, звонить в квартиру Никифорова.

Дверь мне не открыли. Зато распахнулась дверь соседей. На площадку вышла девчонка лет восьми, в руках держала мусорное ведро. Я знал эту девочку, видел в школе, она учится во втором классе. Зовут ее вроде Таней. Или Наташей. А впрочем, не столь важно.

— Слушай, не знаешь, когда ваш сосед дома появится?

Девчонка округлила глаза.

— Какой сосед?

— Никифоров из восемьдесят восьмой.

— Здесь давно никто не живет. Старичок вроде умер.

— Как умер?

— Так, — она пожала плечами и быстро спустилась к мусоропроводу. Избавившись от мусора, поднялась и сказала: — Я его уже целый год не видела, а может, и больше.

— Понятно, — я развернулся, подошел к лифту.

Однако, как странно. Письмо написал Никифоров Геннадий Владиславович, а получатель Никифоров Владислав. Сын написал отцу. Но если Владислав Евгеньевич давно умер, неужели сын был не в курсе. Абракадабра получается. Или письмо шло до адресата больше года? Тоже не вариант. Они живут в пятнадцати минутах ходьбы друг от друга, письмо должны были доставить за несколько дней. Я пригляделся. Все верно, на штемпеле печать, там стоит дата. Геннадий Владиславович отправил письмо чуть больше недели назад. Тогда я вообще ничего не понимаю.

Дома я задался другим вопросом, почему сын пишет отцу письма? Нет телефона, не может дойти до старика? Или причина в другом?

Мысли были прерваны звонком. Сашка прокричал в трубку, что меня ждут уже десять минут. Я и забыл совсем, что сегодня мы играем в школе в баскетбол. Заверив ребят, что через две минуту буду как штык, я схватил пакет с одеждой и сменной обувью и выскочил из квартиры.

Глава третья

Незапланированный педсовет

Вечером я спросил у родителей про Владислава Евгеньевича. Они были с ним не знакомы, даже не подозревали о его существовании, а вот деду довелось пообщаться с Никифоровым.

— Последний раз я его видел год назад. Думал, он к сыну перебрался или квартиру продал.

— Ты знаком с его сыном?

— Нет, знаю его со слов Владислава.

— А кто он вообще такой?

— Работал инженером-конструктором автомобилей, жили вдвоем с женой. Когда она умерла, ушел на пенсию, замкнулся в себе. С сыном у него были натянутые отношения.

В школе я рассказал про письмо Никифорова ребятам.

— Если жил один, запросто мог умереть, — сказал Вовка. — С сыном не общался, значит, тот ничего не знает.

— По-твоему, сын не пришел бы к отцу? — с сомнением спросила Рита. — Наверняка ключи от квартиры есть.

— Чего вы паритесь, — равнодушно произнес Ромка. — Подумаешь, письмо. Макс, тебе это надо? Выбрось письмо.

— Как выбрось? — возмутилась Зойка. — Его необходимо передать старику.

— Каким образом? Дверь-то никто не открывает, соседи его давно не видели.

— Могло случиться несчастье, — повторил Вовка.

— Давайте сегодня после уроков сходим к Никифорову, попытаемся до него достучаться.

— Наивные, — усмехнулся Ромка.

И тем не менее, после шестого урока я, Сашка, Зойка и Вовка пошли к Владиславу Евгеньевичу. Дверь нам никто не открыл, мы и звонили, и стучали. Вовка приложил ухо к обивке, знаком показал нам, чтобы мы замолчали.

— Что-нибудь слышишь, Вов?

— Слышу, как сердце у меня бьется.

— Отойди, — Зойка оттолкнула Вовку от двери, заняв его место. — В квартире ни звука.

— Дождемся вечера, — Сашка вызвал лифт. — Окна Никифорова выходят во двор или на улицу?

Я задумался.

— Во двор.

— Вот и проверим, дома он или нет.

До вечера я промаялся в тревожном ожидании, а едва стемнело, вышел на улицу. Света в квартире Никифорова не было. Утром в школе Сашка предложил отнести письмо сыну.

— Адрес у нас есть, придем, скажем, что к чему. Пусть сам решает, как поступить.

Идея мне понравилась.

Третьего урока у нас сегодня не было, и, как я понял, не только у нас. В школе собрался экстренный педсовет. Все сидели по классам, мечтая, чтобы педсовет затянулся до самого вечера и нас отпустили домой.

— Чего это они решили в середине дня совещаться? — удивлялась Зойка. — ЧП произошло?

— Ага, ломают голову, что с тобой делать, — засмеялся Сашка.

Зойка убрала в карман телефон и вышла из класса. Я выбежал вслед за ней.

— Зой, постой. Ты сейчас куда?

— В столовку смотаюсь.

— Я с тобой.

— Пошли.

— Зой, ты русский сделала?

— Макс, опять?

— Я просто спросил.

— Списать не дам.

— Не собирался я списывать.

— Так я тебе и поверила. У тебя взгляд просящей собаки, и на лбу написано «дай скатать».

— Умеешь читать по лбам? — съязвил я.

— Представь себе.

На площадке второго этажа мы столкнулись с нашей первой учительницей Тамарой Андреевной. Учились у нее до третьего класса, она, так сказать, научила нас азам.

— Зоя, Максим, у вас ведь нет урока?

— Учителя на педсовете.

— С этим педсоветом все вверх дном перевернулось, — ответила Тамара Андреевна. — Ребят, не в службу, а в дружбу, посидите минут пятнадцать с моими первоклашками. Они без меня на головах ходят. Займите их чем-нибудь.

У Зойки загорелись глаза. Такой у нее характер, обожает учить других. Вечно строит из себя всезнайку.

Мы прошли в класс, где гомонила ребятня. При виде нас они стихли, расселись за парты, с интересом наблюдая за старшеклассниками. На лицах застыло недоумение, мол, зачем сюда пожаловали, кто вас звал.

Зойка сразу начала изображать из себя учителя со стажем. Подошла к столу Тамары Андреевны, села, спросила, что они сейчас проходят по математике. Бойкая девочка, она сидела на первой парте и очень напоминала саму Зойку, ввела Королькову в курс дела.

— Сейчас будем решать примеры, — сказала Зоя.

— А где Тамара Андреевна?

— Скоро придет.

— Зой, — прошептал я. — Какие примеры, сбавь обороты, нас попросили посидеть с ними, а не грузить детей примерами.

— Вот мы и совместим приятное с полезным.

Когда Зойка написала на доске несколько примеров, ей позвонила Рита, просила срочно подняться в класс.

— Макс, я вернусь через пять минут. Решай с ними примеры.

— Слушаюсь и повинуюсь, — я отвесил Зойке шутовской поклон.

Оставшись за старшего, несколько растерялся. На меня смотрели двадцать две пары глаз, ждали, что последует дальше.

— Кто из вас самый умный? — наконец спросил я, пройдясь по классу.

Руку подняла та самая девчонка, Зойкина копия.

— Сможешь решить примеры?

— Легкотня. Я такие примеры еще до школы решала.

— Наташка у нас супер-умная, — выкрикнул с задней парты белобрысый паренек.

— Конечно, у нее ведь мама учительницей работает, в другой школе.

Пока Наташа решала примеры, я, обкусывая губы, соображал, чем бы занять ребятню. Учить их я не собираюсь, не хочу выглядеть в глазах первоклашек эдаким мудрецом из шестого класса. Лучше их чем-нибудь развлечь. Но чем?

Недолго думая, я спросил:

— Может, вам что-нибудь рассказать?

— Расскажи.

— Э-э… а что?

— Что хочешь.

Я замялся.

— У вас есть ко мне вопросы?

— Угу, — крикнул белобрысый паренек, его звали Пашкой.

— Задавай.

— Ты когда-нибудь прогуливал школу?

— Пашку только это и интересует, — захихикала девочка на второй парте.

— Было дело, — признался я.

— А как ты это делал?

— Симулировал болезнь.

— А как? — допытывался Пашка.

— Вам на самом деле интересно?

— Да, — хором ответили ребята.

— А мне нет, — Наташа положила мел, и села за парту. — Я все решила.

— Молодец.

— Расскажи, как ты симулировал? — крикнул Пашка.

— Поднимал себе температуру. У нас было два ртутных градусника, один из них я с вечера осторожно нагревал теплой водой до тридцати восьми градусов. Потом убирал его в футляр, и клал на книжную полку, она висела прямо над моей кроватью. Утром говорил родителям, что плохо себя чувствую, мама приносила градусник. Когда она выходила из комнаты, я менял градусники. Меня оставляли дома.

— Врача вызывали?

— Да. Он ничего не находил, но школу я в тот день пропускал. Один раз, правда, так совпало, что у меня начиналась простуда. Врач пришел, а у меня горло красное. Получилось, я ненамного опередил события. Целую неделю дома просидел с простудой.

— И тебя ни разу не поймали, когда ты симулировал? — с сомнением спросила Наташа.

— Фокус с градусниками я проделал всего три раза. А еще был случай…

В класс вбежала Зойка.

— Примеры уже решили? Так, сейчас проверим. Правильно, только во втором ошибка…

— Где? — испугалась Наташа.

— А вот! Смотри.

Я сел за стол Тамары Андреевны. При Зойке о таких вещах, как симуляция болезни и прогул уроков лучше не заговаривать.

Спустя пять минут вернулась Тамара Андреевна.

— Спасибо, ребят. Выручили.

— Нам не трудно, — сказал я.

***

К Геннадию Владиславовичу мы пошли с Сашкой. Вовка в последний момент отказался, повез в очередной раз Ханурика в ветлечебницу. Вроде тот начал кашлять. Пока шли, Сашка перечислял всевозможные варианты, почему отец не общался с сыном.

— Саш, на самом деле причин очень много. Не вижу смысла гадать, сейчас вернем письмо и забудем о Никифоровых.

Но вернуть письмо не удалось. Никого не было дома. Я позвонил в соседнюю квартиру, там и узнал, что Геннадий Владиславович с семьей неделю назад уехали в Германию. У Никифорова там какой-то контракт, назад вернуться только через три года.

— Дела, — протянул Сашка.

— Письмо зависло в воздухе, — сказал я на улице. — Сын уехал, отец недоступен.

— А давай прочитаем письмо, — предложил Сашка.

— Неохота чужие письма вскрывать.

— Брось. Мы действуем из благих побуждений.

— Лучше скажи, тебя гложет любопытство.

— Есть немного. А тебе не интересно, что там написано?

— Фифти-фифти.

— Иди сюда, — Сашка подошел к качелям на детской площадке и протянул руку. — Давай письмецо.

— Сам открою.

Через минуту я прочитал краткий текст. Геннадий Владиславович сообщал отцу об отъезде. Просил прощение, винил себя в том, что долгое время не предпринимал попыток к сближению.

— Выходит, это прощальное письмо деду? Что-то между ними произошло, старик не шел на контакт, и сыну пришлось отправить письмо.

— Его надо передать лично в руки Никифорову, — твердо сказал я.

— Але, гараж, это нереально, Макс. И знаешь, я начинаю склоняться к версии, что Вовка был прав. Вдруг старик умер?

— Нет.

— Откуда знаешь?

— Чувствую.

— Тогда давай взломаем дверь в его квартиру, — разозлился Сашка.

— Может, в полицию заявить?

— Что ты им скажешь?

— Пожилой человек не открывает дверь, не реагирует на звонки, его давно не видели. Пусть примут меры.

— Ну-у, — протянул Сашка. — Стремно как-то в полицию идти.

По домам мы разошлись, так ни до чего не договорившись. Как только стемнело, я вышел во двор. Поднял голову и не поверил глазам, в квартире Никифорова горел свет. Я сразу же позвонил Сашке.

— Он дома!

— Кто?

— Владислав Евгеньевич.

— Ты его видел?

— Нет, но свет зажегся.

— Жди меня у подъезда, буду через пять минут.

Вдвоем мы поднялись на этаж. Звонили минут десять, кричали, что у нас письмо, просили Владислава Евгеньевича открыть дверь. Никакой реакции не последовало. Выбежав во двор, я увидел темные окна восемьдесят восьмой квартиры.

— Чертовщина какая-то, — задумчиво ответил Сашка. — Дед ведет себя как дикарь. Лишний раз убеждаюсь, не делай людям добра, не получишь зла.

Я промолчал. Но для себя решил, что не отстану от Никифорова, пока не вручу ему письмо сына.

Глава четвертая

Телепат с последней парты

Люблю пятницы! Пожалуй, это один из немногих дней, когда у меня поднимается настроение. Впереди выходные, можно отоспаться, бездельничать, и никто тебе слова не скажет. Не имеют права — отдых есть отдых.

У нас в пятницу пять уроков, как правило, проходят они «на одном дыхании», и из школы мы вылетаем, не замечая никого на пути.

С утра я пребывал в полной уверенности, что меня не вызовут к доске, не спросят, и даже домашнее задание проверять не станут. Хотя ко всем урокам я подготовился, включая ненавистную алгебру, над которой прокорпел весь вечер.

В вестибюле я встретил Ромку. Он сидел в кресле, увлеченно читая толстую книгу в твердом переплете.

— Чего здесь-то расселся? — крикнул я. — У нас история первым уроком.

— Время есть, — ответил Ромка, не отрываясь от книги.

— Что читаешь?

— Книгу.

— Вижу. Как называется?

— Максон, не грузи меня. Отвали.

— Спросить уже нельзя, — я отогнул обложку и вскинул брови. — Гипноз и телепатия? Не знал, что ты интересуешься подобными темами.

— Не иронизируй. Между прочим, книга — огонь. Советую почитать.

— А мне-то зачем?

— Хм, то есть, тебе не хотелось бы научиться читать мысли людей на расстоянии, внушать им свои мысли, овладеть навыками гипноза?

— Хотелось бы, но, Ром, давай начистоту, прочитав одну книгу, вряд ли получится стать настоящим телепатом.

— С чего-то же надо начинать. Кстати, эта третья книга, которую я читаю.

— Научился гипнотизировать? — веселился я, кивнув вошедшему в школу Сашке.

— Гипноз — дело сложное. А некоторые техники и методики, которые могут оказывать воздействие на людей, освоил. Могу внушать им свои мысли, желания разные навязывать.

— Гонишь, Ромка!

— Не веришь? Свободен.

— Не злись, Ром.

— Здорово, парни, — Сашка сел в кресло и достал из рюкзака яблоко. — О чем трепитесь?

— Ромка гипнотизером заделался.

— Да ладно?

— Уверяет, может внушать окружающим свои мысли.

— Круто, Ромыч, — засмеялся Сашка. — И давно у тебя способности появились?

Ромка закрыл книгу, смотрел на нас с Сашкой с минуту, затем не выдержал и расхохотался.

— Ребят, честное слово, вы меня достали. Если сомневаетесь, можем поспорить на что-нибудь серьезное. С радостью продемонстрирую вам свое умение.

— Это уже разговор, — воодушевился Сашка.

— Я согласен, — в сердцах воскликнул я.

— На что спорить будем?

— Подожди ты со спором, сначала скажи, что именно сделаешь? Но только с условием, что мы сможем это проверить.

— Не вопрос. Максон, сегодня весь день сиди со мной за одной партой. Я буду внушать училкам, чтобы тебя вызывали на каждом уроке. Идет?

Сашка хмыкнул.

— Незавидная перспективка, Макс. Советую хорошенько подумать, прежде чем соглашаться.

Я колебался. Сашка прав, зачем мне надо, чтобы меня дергали на каждом уроке.

— Струсил? — спросил Ромка. — Так и скажи, забудем тогда о споре.

— Просто думаю.

— Нечего думать. Или ты соглашаешься или отвалите от меня. До начала урока еще пять минут, я почитаю.

— Макс, — Сашка отвел меня в сторону. — Спорь — не сомневайся.

— Ты только что советовал не спорить.

— Сглупил. Никто никуда тебя сегодня не вызовет, во всяком случае, Ромкина телепатия на это не повлияет. Или ты на самом деле полагаешь, он что-то умеет? Я тебя умоляю. Гонит Ромка.

— Я тоже склоняюсь к этой версии.

— Значит — спору быть! — улыбнулся Сашка.

— На деньги спорить не буду, — предупредил я Ромку.

— А на новые наушники? Проиграешь, они мои. Выиграешь спор, получишь… скажем, мой старый плеер.

— Идет.

Мы с Ромкой пожали друг другу руки, Сашка нас «разбил».

Поднимаясь по лестнице, Ромка начал давать мне наставления:

— Сидишь тихо, вопросов мне не задаешь, я должен быть сосредоточен. До меня не касайся, не вертись и ничем не шелести.

— А ничего, что мы в классе не одни будем. И кто-нибудь обязательно зашелестит, закашляет, засмеется.

— Главное, чтобы ты не рыпался, — загадочно ответил Ромка. — Остальные меня мало волнуют. Я бы тебе посоветовал прочитать параграф по истории. Хотя говорят, перед смертью не надышишься.

— Историк меня не вызовет, — сказал я, но уже не столь уверенно.

— Ну-ну.

Прозвенел звонок. Денис Владимирович прошел в класс, немного сутулясь. Поздоровавшись с нами, сел за стол, улыбнулся. Настроение у историка хорошее, это говорит о том, что существует большая вероятность всевозможных поблажек. Когда историк улыбается, никто в классе не получает двоек. Но если Денис Владимирович хмурый или, что случается намного реже, злой — пиши пропало. Он и колов может наставить.

Я искоса поглядывал на Ромку. Расправив плечи и выпрямившись, будто проглотил черенок от лопаты, он неотрывно смотрел на Дениса Владимировича, чуть прикрыв глаза.

— Ром, — зашептал я.

— Заткнись, — процедил Ромка.

Я заткнулся. А что мне еще оставалось делать.

Историк начал новую тему. Я возликовал. Это означало, опроса сегодня не будет. Победоносно взглянув на Ромку, я ухмыльнулся. Ромка продолжал сканировать взглядом историка.

Прошло минут десять, я, вальяжно развалившись на стуле, со скучающим видом слушал монотонную речь Дениса Владимировича, как вдруг Ромка сжал кулаки и подался вперед.

— Ты чего? — спросил я.

Ромка откинулся на спинку стула и промолчал.

Посмотрев на историка, я напрягся. Денис Владимирович, прервавшись на полуслове, нахмурил густые брови, спешно закончил начатую фразу и заявил, что пришло время проверки домашнего задания. Меня аж передернуло. Зато Ромкино лицо засветилось. Продолжая таращиться на историка, он тихо прошептал:

— Ты попал, Максон. Готовься!

Денис Владимирович долго смотрел на столбик с нашими фамилиями, выбирая подходящую жертву. Сашка повернул голову, поймал мой взгляд и повел плечами.

— Столяров, просим к доске, — наконец объявил историк.

Не сдержавшись, Ромка издал клич победителя.

— А если Астахову есть что нам сказать, можем вместо Максима послушать его.

— Нет, нет, Денис Владимирович, — затараторил Ромка. — Я молчу. Извините меня.

Я вышел к доске. Сашка растерянно смотрел на меня, я буравил взглядом довольного Ромку. Урок я знал, начал отвечать, и минут через пять, Денис Владимирович, поставив мне четверку, разрешил сесть.

— Ну? — спросил Ромка. — Впечатляет?

— Ничего особенного, — равнодушно ответил я. — То, что историк вызвал меня к доске, ничего не доказывает. Простое совпадение.

— Поживем, увидим, Максон.

— У нас пять уроков, если меня спросят на каждом, тогда ты выиграл спор. Не раньше, понял?

— Я-то понял, — лыбился Ромка.

На алгебре Ромка принялся за Анну Леонидовну. И должен сказать, ему опять удалось проделать этот трюк. Представьте себе, она назвала мою фамилию. Тут уж я сник окончательно. На прошлом уроке вызывала, опять вызывает, где это видано? А еще уверяют, что снаряд дважды не попадает в одну воронку.

К доске я плелся как мученик на казнь. Но решить уравнение не успел. В дверь постучали, в класс зашла Нина, девчонка из параллельного класса.

— Анна Леонидовна, извините, но Максима вызывают в учительскую.

— Опа! — воскликнул Вовка.

— С чего бы вдруг? — удивилась Анна Леонидовна. — Прямо посреди урока.

— Не знаю, Ольга Павловна просила его позвать.

У меня засосало под ложечкой. Ольга Павловна наша завучиха, и если она меня вызывает — жди беды.

— Иди, Максим, — разрешила алгебруха.

— Рюкзак брать?

— Оставь, надеюсь, долго тебя там не задержат.

— Ром, если не вернусь до перемены, собери мои вещи, — попросил я.

В учительской помимо Ольги Павловны сидели Тамара Андреевна и Наташа.

— Явился, — грозно произнесла завучиха.

— Здравствуй, Максим, — удрученно проговорила Тамара Андреевна.

— Здрасти.

— Рассказывай, чему ты вчера учил первоклашек, — огорошила меня вопросом Ольга Павловна.

— Ничему не учил.

— Только врать не надо.

— Максим, — тихо проговорила Тамара Андреевна, — я же попросила вас с Зоей посидеть в классе до моего прихода.

— И это была ваша ошибка, — отчеканила завучиха. — Нашли кого просить. Вот вам результат.

— А что произошло?

— Это мы у тебя хотим поинтересоваться? Кто дал тебе право, учить детей способам прогуливать школу.

Меня прошиб пот. А Наташка подлила масла в огонь.

— Ты рассказывал про нагретые градусники.

— И что? Я же к слову это сказал.

— А из двадцати двух моих первоклашек в школу сегодня пришли только восемь человек.

— Те, у кого ртутных градусников дома не оказалось, — пояснила Ольга Павловна.

— У нас ртутного тоже нет, — гордо объявила Наташка. — Давно электронным пользуемся.

Но поймав на себе вопросительный взгляд Тамары Андреевны, быстро добавила:

— А даже если бы и был, я не собиралась его нагревать.

— Столяров, мы обзвонили родителей отсутствующих учеников. У всех одна напасть — температура тридцать восемь. Других симптомов болезни нет. Что ты молчишь?

— Ольга Павловна… Тамара Андреевна, я не думал, что они воспримут мои слова толчком к действию.

— Максим, ты же уже не маленький.

— А ведет себя хуже первоклассника. Значит так, Столяров, придется родителям школу посетить. Поговорим о твоих успехах.

Я молчал.

— Можешь идти, советчик.

У доски стояла Ритка. Я сел за парту, Ромка пристал с вопросами.

— Все нормально, отвяжись, — буркнул я, решив, что дома не буду юлить, а скажу родителям правду. Мол, так и так, вел непринужденный разговор с первоклашками, они спросили, я ответил. И сразу меня пронзила другая, более тревожная мысль. Но ведь тогда я выдам сам себя. Родители узнают, как я дурил им голову, нагревая с вечера градусник. Ну и вляпался же я.

А с другой стороны, проделки с градусником были в третьем классе, можно и признаться, и даже повиниться. В третьем классе был глупый, не понимал, что поступаю плохо. Да, так и скажу. И еще обязательно тяжело вздохну, это всегда действует, особенно на маму. Я называю этот вздох вздохом раскаяния.

Из трех последующих уроков меня спрашивали лишь на одном. Спор Ромка проиграл. Хотя он доказывал мне с пеной у рта, что географичка и биологичка не поддавались внушению не по его вине.

— Какая мне разница. Ты проиграл — это главное.

Ромка шмыгнул носом.

— Ладно, в понедельник принесу плеер.

— Не нужен мне твой плеер, — сказал я. — Мне вполне достаточно того, что ты никакой не телепат.

— Но историк и алгебруха…

— Совпадение.

Ромка не стал вступать со мной в спор. Боялся, что я передумаю и потребую принести мне выигранный в честном споре плеер.

Вечером мы с ребятами тусили в нашем дворе, смотрели на окна Никифорова. И едва на кухне зажегся свет, ринулись в подъезд. Нас ждал очередной облом. Владислав Евгеньевич и на этот раз не соизволил подойти к двери. И что интересно, как сказала Марина, (она осталась во дворе, наблюдая за окном), старик выключил свет через минуту после нашей отлучки.

— Все ясно, — резюмировала Зойка. — Услышал звонок и щелкнул выключателем.

— Почему он так странно себя ведет? — недоумевала Рита. — Чего или кого боится?

— А мне кажется, Никифоров вздорный старикан, показывает характер. Он прекрасно слышал, как мы кричали о письме от сына. Мог бы ради приличия приоткрыть дверь и забрать письмецо. Так нет, строит из себя партизана.

Я задрал голову. Не отпускало ощущение, что в этот самый момент Владислав Евгеньевич смотрел на нас из окна.

Глава пятая

Макинтош и его хозяйка

В субботу папа отвез меня к репетитору по-английскому языку. Подъезжая к ее дому, мы условились, что через два часа он за мной заедет.

— Пап, как зовут репетитора? — спросил я, собираясь выйти из машины.

— Ну ты даешь, — усмехнулся отец. — Интересуешься именем у самого подъезда.

— А какая разница, — я равнодушно пожал плечами.

Реакция отца меня удивила. Вместо того чтобы назвать имя, он взял телефон и позвонил маме. Затем достал из бардачка ручку и блокнот. Переписав имя и отчество, протянул мне лист.

— Энгельсина Никтополионовна, — прочитал я по слогам, чувствуя, как спина покрывается липким потом. — Это шутка? Язык сломаешь.

На восьмой этаж я поднимался пешком. Держа в руке листок, снова и снова читал вслух:

— Энгельсина Никтополионовна… Никтополионовна… Измена полная!

Прежде чем позвонить в звонок, я последний раз взглянул на листок и сунул его в задний карман джинс. Едва в квартире раздалась трель, загавкала собака. По лаю я определил, что у этой… блин, опять забыл имя, живет большая собака. Чуть погодя услышал стук каблуков и поворот ключа в замке. Дверь открылась.

Я выпал в осадок. Воображение рисовало, что увижу женщину средних лет, отдаленно напоминавшую нашу англичанку. Куда там! Передо мной стояла старушенция, которой на вид было лет двести. Ростом чуть выше вертящейся под ногами лайки. Худенькая, хрупкая, ее запросто могло унести в другую комнату сквозняком. Несмотря на преклонный возраст на ней были туфли на высоченном каблуке, а прическа взлохмачена так, что походила на Эйфелеву башню. Или лучше сказать на Биг-Бен. Я ведь все-таки приехал к ней учить английский язык.

Очевидно бабулька до сих пор комплектовала по поводу невысокого роста, оттого и мучила себя, ходя по квартире на каблуках и сооружая на голове полуметровые конструкции.

Лайка снова залаяла, проявив ко мне интерес.

— Тихо, Макинтош! — сказала хозяйка.

Я невольно усмехнулся. Голос у старушенции был тоненький, как у десятилетнего ребенка.

— Здравствуйте, я Максим, — представился я.

— Я вас жду, — ответила она, пропустив меня в прихожую.

Макинтош встал на задние лапы, пытаясь меня лизнуть.

— Место! — кричала хозяйка. — Я сказала, место!

Пес совершенно к ней не прислушивался. То ли был до неприличия избалован, то ли настолько обрадовался появлению гостя.

— Макинтош, прекрати безобразничать.

— Я люблю собак.

— Этого пса невозможно любить, он жуткий эгоист.

— Сколько ему?

— Пять лет. Возраст далеко не щенячий, а ведет себя, как трехмесячный щенок. Макинтош, не позорь меня перед гостем!

Мы прошли в большую комнату, я быстро сунул руку в задний карман, достал бумажку, чтобы обратиться к старухе, но Макинтош, изловчившись, выхватил листок и бросился бежать.

— Проказник жуткий! Извините его, Максим.

— Ничего страшно, — промямлил я, понимая, что готов провалиться сквозь землю.

Положение безвыходное. Репетиторша смотрит на меня, я на нее. По всем правилам необходимо обратиться к ней по имени-отчеству, но я их не помню. Стерлось все из памяти. Напрочь! Помню только, имя начинается на «Э». Эльвира? Элеонора? Нет, не то. Может, Эсмиральда? Опять мимо. Черт, как быть? С отчеством вообще жесткач. Даже вспоминать не стоит.

— Ну-с, Максим, давайте начнем наше первое занятие, — пропищала старушенция.

Последующие пять минут напоминали кошмарный сон, от которого невозможно очнуться. Я назвал ее Эльмирой, она возмутилась. Назвала имя — Энгельсина Никтополионовна. Я извинился, но ровно минуту спустя снова попал впросак. Как только не обращался к старухе: и Эсмердина Нигделеоновна, и Эральдина Наполеоновна, а кода она услышала, что с моей легкой руки (точнее плохой памяти) стала Эпилепсиной Стадионовной, я услышал в свой адрес много интересного. Я и несобранный, и рассеянный, и жутко легкомысленный. Короче говоря, она долго и со смаком подбирала синонимы.

Конец ознакомительного фрагмента.