Наша жизнЯ… Юдольная

Юрий Бевзюк

Досталось нам меньше, конечно, чем отцам и дедам, – но и по нам прошлось в младости тяжкое время послевоенное… А в старости выпало мне и вовсе – сплошного время оподления… Но есть надежда на рассвет…

Дань спорториентированью

…Собирался я в начале лета того же 56-го года знаменательного, как и год назад, — после написания характеристик сотне (!) десятиклассников (год назад я, восьмиклассник, видимо, после предупреждения в райкоме, — но кто и как начисто запамятовал (в сент.54-го Вера Стогний, 2-й райкома секретарь…даже вспомнился антураж!) — мне характеристики писать всем комсомольцам-выпускникам — всех набитых доотказа трех десятых классов, — посему уделял персональное внимание каждому, дабы характеристики были максимально справедливы и индивидуальны); — при поступлении в вузы они были обязательны!.. И только после своих экзаменов и этих характеристик написания, засел на месяц за новейший (пожалуй, — весной 55-го, — и первый, под Дм. Шепилова редакцией) для вузов учебника политэкономии конспект: читаешь параграф так, чтобы сразу, в учебник не заглядывая, кратко и точно содержание описать; так и Ленин изучал, как много потом узнал… Итак, как по политэкономии год назад, — так в 56-м в каникул начале по философии собирался «вдарить», — но физорг школы Засорин Юрий (ф.11, справа, слева я; 12 — каперанг лысоватый) меня в поход «сблатовал» (с ним мы к концу того похода школьников тайгами, тоже уникального, «Владивосток-Хабаровск», поевши два месяца походной каши, «не сошлись характерами», — он при встрече одноклассников в 80-х еще в не снесенном деревянном одноэтажном клубе завода номер 92 был (в бухте Диомида, потом там спорткомплекс завода Радиоприбор; в клубе одноэтажном том, деревянном я как-то в те стародавние времена на концерт еще молодого Кобзона попал, — а раньше лишь раз какую-то полную певицу слушал старую там же; вон аж куда молодой Иосиф добрался! Честь его энергии — свидетель я! — и слава)… А инициатор и сотоварищ мой по организации того похода уникального, судьбоносным ставшего для меня, — тоже лысоватым уже (в книге фото 11, 12, 13), как я, но поседел раньше, — уже тогда был каперанг, командир БЧ на подлодке атомной, — не из той ли БЧ, что атомную гибель может через океаны пулять?.. Жалею, не простив еще, не поговорил по душам… (Юра, если прочитаешь, — прости мою злопамятность, жалею, что не приветил тебя тогда).…Хотя, уже после сорока-то, казалось, все уже знал — не помудрел еще сполна… Да и сейчас уже — до конца ли, — не знаю… видеть тебя всегда рад: по гроб тебе буду благодарен, что в поход меня затащил тогда — а жив ли ты еще — не знаю)……Натура, по словам учительницы в седьмом классе, увлекающаяся (то есть волевая: похвально ведь не увлечение, — а его результат!), взял я похода организацию в свои крепкие руки секретарские: привлек к обеспечению деньгами помимо школы, районо — Дом пионеров и школьников городской, краевую турстанцию…; долго руководителя нам не могли найти, согласившегося бы такой маршрут «сумасшедший» тащить, — было заговаривали даже поставить на руководство меня (год назад, в 55-м, на месяц старшеклассников полста, больше девчат, в колхозе им. Сталина, лучшем в крае, в районе Чкаловском ведь оставляли, — такое уже в 60-х нельзя было и представить!), — но мне ведь два года почти не хватало еще до восемнадцати, — а поход ведь тайгами, где никакой скорой помощи в случае чего нельзя ждать…; наконец, нашелся такой Ефрем Гаврилович Ляшок — ровесник века, в юности партизан… Мы пройтись закольцовкой юг`ами края, с захватом верховий Уссури собирались, — а он зафинтилил через верховья Уссури на верховья Имана самыми Сихоте-Алиня хребтами — до Сидатуна в верховьях Имана, оттуда сплавом до Хабаровска.…Он еще в 30-е водил, в духе того времени, вооруженные группы взрослой молодежи из Хабаровска в Совгавань, тогда железной дорогой с «большой землей» не связанную… Но тайга тогда еще была аборигенами, хотя и редко весьма, населена: везде опытные охотники-проводники находились, — не надо было ориентироваться… Выявилось в первые же дни, что Ефрем не ведает совсем, как компас с картой сообразить… Да и не было карты-то, сказать по правде: шли по политико-административной схеме — в сантиметре двенадцать с половиной километров, совсем без рельефа……Вскоре за Сергеевкой, от Добровольного (деревни давным-давно — на моей двухкилометровке края — нет, сплошной на ее месте зеленый лес), хотел Ефрем через хребты до Березового перевала — в Чугуевский район, — ур`езать: ходили-блудили три дня, раз без воды ночевали в горах, мошку покормили славно, — не помню после за многие годы в тайге чтобы бедовать так, — а вышли двумя километрами по проселку от того же места… пришлось топать по военной телефонке… На Облачную, верхотуру Приморья, работник метеостанции охотник Казаков вел, — тот и вовсе не признавал компаса и карты; туда когда шли, было ясно, была Облачная видна, — но назад начался дождь обложной, на весь день ливень сплошной: тогда-то впервые я ориентироваться нача`л: у Ефрема я уже взял себе километровую схему, «синьку» безрельефную, но с речной сетью, — благодаря чему мы чуть заполночь всего на метеостанцию под ливнем вернулись, — а не выперлись по Казакову к Уссури (тогда Ян-муть-хоузе) к утру, — до Березняков еще бы топать три часа откуда… Я во-время, следя (под ливнем! да еще с плетясь сзади — пятки были в скользких улах набиты, — но ситуацию я уже предвидел: когда на траверс Березняков выходили, я собрался с силами, нагнал группу быстро, — Казаков уж точку поворота прошел, — но огляделся, узнал по стогам сена место, — и мы таки чуть заполночь до метеостанции добрались дорогой затопленной гужевой, в темноте кромешной через поймы, уже полузатопленные, двух ручьев… Так я реальную пользу от умения ориентироваться ощутил, извлек…

…Но настоящий от ориентирования «смак» я получил, когда мы по схеме, второпях набросанной главным геологом разведки (снять выкопировку с карты нам дать было ему нельзя — подписку давал на секретность!) в Дальнем, в верховьях Ното бассейна Улахе (Малой Уссурки теперь) — искали Верхнеиманск (или Тулапинск), — такую же геологоразведку на олово или вольфрам в верховьях уже Имана (Большой Уссурки теперь, после переименований в результате конфликта с китайцами в 69-м на Даманском), — или в верховья Тудо-ваку попали (Малиновая теперь), — по которой до низовий, до первого поселения, топать бы нам дней десять, — а уже почти все продукты съели, — в два дня в Тулапинск (давно уже на том месте тоже сплошной зрелый лес!) выйти надеясь…… но я вовремя на привале обратил внимание группы, что свалились на запад — вернулись на северо-восток назад, — и два дня голодные шли хребтами — верхами тех речек, которые за два дня должны были пройти низами, — пока я не посчитал, что прошли достаточно, чтобы в Правую Синанчу (теперь Приманка) попасть; так и оказалось — еще два дня шли почти без еды — только утром ведро воды стаканом муки и банкой сгущенки на восьмерых заваривали (из Владика-то нас вышло тринадцать, — но из Чугуевки шестерых парней назад, кого за разгильдяйство отправили, кто возвернулся сам) — еще два дня топали полным бестропьем тайгой глушайшей — сплошной пихтач, под ногами только сплошной мох проседающий, — пока первый кедр перед нами не предстал на светлой сравнительно поляне, — на нем затеска, стрелка карандашом в другую широкую долину открывавшуюся — и надпись: Левая Синанча (геологи сделали недавно как специально для нас)… На кедр немаленький — метров пять или даже семь толстый ствол гладкий, только затем с шишками ветки: не только то важно, что полезть отважился из пятерых парней лишь я, — а то вспомнить лестно, что силы после голодовки имел все-таки до веток долез, по ним до шишек добрался — и сбил десятка два… на костре их обжарили, уже почти поспели ядрышки, чешуйки ножом обрезали, — и на ходу те шишки лузгали… Первая еда за четыре дня — если не считать утренних муки на сгущенке слабых заварок… После того кедра — и уже вскорости дойти до людей уверенности, — нас ждало под вечер еще одно испытание: скальный прижим почти вертикальный, рекой не обойти — уже глубока и бурна; пришлось вверх метров семьдесят медленно, из последних сил взбираться — там-то и дала нам, не помню за всю жизнь еще когда так, мошка, недолго, правда: рубчиков вельветки Юрия, передо мною лезшего, от мокреца было не разглядеть!.. — ладонь, по шее проведешь — от раздавленного мокреца розоватая… Зато на другой стороне прижима, у подножия сразу, — поспевающей малины заросли: у медведей отобрав, вволю полакомились, на мошку наседавшую внимания не обращая… Мошка остервенела недаром: дождь под вечер знатно нас прополоскал, — в мокром, мало-мало обсушившись у костра, в палатке мокрой ночевали… Продукты уже кончились начисто — но желтых грибов, не виданных нами, — Ефрем Гаврилович съедобные, грибы-ильмаки сказал, — ведро с валежины днем намяли, сварили, — по полной миске совсем без соли на каждого (две девицы было с нами, сильных уже, весьма грудастых, Шмидт Ия и Гарковик Алла, — обе потом геологинями стали); вечером Юрий руками рыбешку поймал, наживил на крючок из булавки: утром килограммового ленка снял — и без соли уха весьма подкрепила нас… А к полудню вышли к геологов стоянке, вышел начальник — грузин, настоящий красавец (лицом очень похожий на Сталина, но повыше гораздо) — ни слова не говоря — видно, мы сильно отощали, — вынес мешок с тушенкой, макаронами, хлебом и сгущенкой… Наелись, макароны с тушенкой сварив, славно, — запили еще с хлебом и со сгущенкой крепким чаем… До Сидатуна оставалось километров с пять, шла уже натоптанная конная тропа… но у нас разом у всех силы иссякли… тащились до вечера часа два…

Конец ознакомительного фрагмента.