Хозяин дома

Юниор Мирный

Главный герой просыпается в гостинице и не помнит, как он в ней оказался. Он знакомится с другими постояльцами и узнаёт о тайне, которая привела его сюда. О тёмной тайне своего прошлого…

Глава вторая

I

«Именно дух не позволяет остановиться, ибо дух где-то глубоко помнит о мирах прекрасных. За всеми воспоминаниями живёт невыразимое, прочное сознание возможности возвращения на свет, откуда искра отлетела».

Агни Йога. Листы Сада Мории. Книга вторая. Озарение.

Часть вторая. V. Шлока 12 [9, с. 91].

* * *

Девяносто дней спустя

Я вспомнил тот момент, после которого мне стёрли память.

Мы стоим у выхода из моего дома. Только что мы проделали весь этот предательский путь с седьмого этажа по первый. Только что я перешел все границы человеческого в седьмой раз. Но сейчас я испытываю глубокое смятение: я перестал получать от этого какое-либо удовольствие. Самые откровенные безумства не приносят мне более наслаждения. Я чувствую, что мне больше незачем жить.

Но тут ко мне подходит один из них. Он утешает меня и говорит, что всё идёт по плану. Он заверил меня, что я выполнил все свои обязательства перед ними, и дальше они сами доведут дело до конца. Мне же он предложил отдохнуть после проделанной работы и желательно уснуть. И я уснул.

* * *

Настоящее время

Георгий Константинович, уснув накануне, как обычно, около трёх часов ночи, безмятежно просыпался в полдень. Перед засыпанием он на протяжении примерно шести часов, не отрываясь, смотрел интереснейший сериал, который для него раздобыла Антонина Матвеевна, и не досмотрел лишь пару серий. Их он оставил на сегодня. Выбор между сном и приятным отдыхом всегда делался в пользу первого. А сейчас лежебока проснулся от громко урчавшего живота: пора было поесть. Тем более что Антонина Матвеевна, чуть услышав, что её сосед бодрствует, тут же прибежала его проведать.

— Георгий Константинович, голубчик, вы уже встали! Как вам спалось?

— Спасибо, Антонина Матвеевна, выспался я славно. Поесть бы только не мешало.

— Ах, ну я сейчас всё устрою! Чего желаете? Супчику? Лапшички? Картошечки жареной, может быть?

— Ох, знаешь, Тонечка, сегодня я, пожалуй, изменю своей традиции и поем в столовой. На людей хоть посмотрю.

— А со мной уже, значит, заскучали? — Пастухова состроила обиженную гримасу, на что Георгий Константинович, встав с койки, ласково чмокнул её в щёчку.

— Нет, что ты, милая, ни в коем случае! — с приторной ласковостью произнёс Безделов. — Просто хочу сегодня чуть пройтись. Засиделся я тут, в номере.

— Ну, хорошо, но если понадоблюсь, сразу зовите!

— Непременно, моя хорошая!

Одев изрядно поношенную серую олимпийку, Георгий Константинович направился на первый этаж, где располагалась столовая гостиницы. Стоит отметить, что пешая прогулка по лестнице, на которую только что решился Безделов, поистине была большой редкостью — тучный постоялец ненавидел подобное занятие.

Необходимо ещё добавить, что изначально в этом семиэтажном здании имелся лифт, но уже долгое время он не работал. И что самое странное: его никак не могли починить! В конце концов опустил руки даже невероятно настойчивый Чернобродов. Все бригады ремонтников, которые он неоднократно вызывал сюда, не могли заставить лифт работать. Из постояльцев, разумеется, сильнее всего досадовал по этому поводу именно Георгий Константинович. Его жутко расстраивало, что переход с одного уровня на другой требовал усилий. Но иначе не выходило никак.

* * *

К приходу в столовую Безделова там пребывал лишь один постоялец — Сергей Болотов. Правой рукой писатель ел гречку с говядиной, а левой держал читаемую книгу.

— Даже едите вы с книгой! Какой книголюб! Доброе утро, Сергей Васильевич! — поздоровался с Болотовым Безделов.

— День уже на дворе, Георгий Константинович! Добрый день!

— Ах да, уже четверть первого, — глядя на настенные часы столовой, сказал Безделов. — Заспался я сегодня что-то.

— Именно сегодня?

— Ну полноте, не подтрунивайте над стариком, не подтрунивайте! — с широкой улыбкой проговорил Безделов. — Присоединюсь к вам, не возражаете?

— Пожалуйста.

Купив в буфете жареный картофель со свининой, Георгий Константинович присел за столик Болотова.

— А что читаете, если не секрет? — приступив к кушанью, спросил Безделов.

— Антуан де Сент-Экзюпери — «Планета Людей».

— Это тот самый, который «Маленького Принца» написал?

— Тот самый.

Георгий Константинович на время замолк. Он вспомнил кое-что из молодости. Ещё в школьные годы он слышал об этом писателе, но только учась в вузе удосужился прочесть «Маленького принца». Тогда в нём возникло непривычное, но приятное чувство, что они с автором говорят на одном языке, пусть и читал он перевод с французского. Безделов ощущал какое-то необыкновенное тепло в груди, в буквальном смысле в самом сердце, словно какой-то невидимый огонь согревал его. Хотя тогда ему не удалось понять всех использованных автором символов, он непременно хотел вернуться к этому чудесному произведению вновь, когда будет чуть посвободней — ведь на тот момент наставала пора очередной сессии. Но потом в суете дел: в написании рефератов и диплома, а позже в поисках работы и в самой работе — он так и не нашёл времени перечесть книгу. Со временем он позабыл о своём намерении и вовсе. А сейчас, видя перед собой книгу автора, который был единственным, кто когда-либо его по-настоящему тронул, Безделов на некоторое время… даже забыл о еде. Перед мысленным взором старика возникла та самая фраза из «Маленького принца», которая однажды словно пронзила его насквозь:

« — Напрасно ты идёшь со мной. Тебе будет больно на меня смотреть. Тебе покажется, будто я умираю, но это неправда…» [17, с. 229]

— Сергей Васильевич, — обратился к собеседнику Безделов, и из его голоса исчезли нотки беспечности и задора, — а можете дать мне почитать эту книгу?

Болотов посмотрел ему в глаза. Он кое-что почувствовал. Это было похоже на то, как будто бы ты, затерянный во тьме и одиночестве, кричишь в далёкую и безвестную даль, ожидая услышать в ответ хотя бы один-единственный голос, говорящий о том, что ты здесь всё же не один. Ты уже почти не веришь, что услышишь хоть что-либо. Но этот слабый голос раздаётся. Он еле слышен, но отчётлив. И ты не хочешь его потерять, не хочешь, чтобы он замолк навеки. И обращаешься к нему снова.

— Впрочем, если эта книга вам прямо сейчас нужна…

— Конечно, я дам вам её почитать, — ответил Сергей Васильевич и протянул собеседнику книгу, — у меня и в электронном варианте есть, так что никаких проблем!

— Большое вам спасибо! Как прочитаю, сразу же верну.

— Не торопитесь и читайте внимательно.

После этих слов мужчины продолжили еду. Интуитивно они оба решили немного помолчать.

* * *

«Да, да, да, зёрна добра остаются в духе, но не соблюдено внимание к ним. Люди помнят о накоплениях, но, не сохранив духовного понимания, устремляются к накоплению земных предметов. Люди, в глубине духа, знают о полетах в Беспредельность, но, забыв о значении дальних миров, снуют бессмысленно по коре земной».

Агни Йога. Мир Огненный.

Часть первая. Шлока 508 [12, с. 302—303].

II

За два года до описываемых событий

Я просыпаюсь один в своей комнате. Она кажется мне знакомой, но при этом я не помню, как здесь оказался. Вскоре ко мне заходит посетитель и представляется моим соседом. Он говорит, что мы уже много лет вместе живём в этой гостинице, и выражает удивление, что я его не признаю. Он сказал мне, что в этом здании пребывают и другие постояльцы, с которыми он вскоре меня познакомит. Почему-то он подчеркнул, что гордится жить со мною под одной крышей. И ещё он уверил меня в том, что поможет вернуть мне мою память. Не знаю, почему, но у меня возникло ощущение, что он мне лжёт.

* * *

Настоящее время

Соня Сладкова лежала в объятиях своего искусителя Змееносцева, довольная и расслабленная. Уже много дней кряду он полностью удовлетворял ненасытные потребности её тела, когда они иной раз по полдня предавались половой страсти. Сейчас они в обнимку лежали на Сониной кровати. Сладкова действительно очень привязалась к Андрею за последнее время. Он был единственным, кто умел освобождать её из объятий неумолимой страсти, позволяя хотя бы недолго подумать о чём-нибудь другом. Змееносцев, ласково поглаживая девушку по голове, нежно спросил тихим голосом:

— Тебе ещё нужна твоя съёмная квартира?

Соня чуть призадумалась.

— Постарайся меня понять, Андрей. Конечно, я хочу быть здесь, с тобой. Но ты же знаешь, что именно составляло мой заработок последнее время. Да и здесь ведь тоже нужно платить за жильё. Пусть и недорого, конечно.

— Не волнуйся, я, как один из управляющих, могу брать с тебя плату натурой. Меня это вполне устраивает! — улыбнулся Змееносцев, и они со Сладковой весело посмеялись.

Затем Андрей встал с кровати, начал одеваться и добавил:

— Знаешь, я никогда не считал себя ревнивцем, и нисколько не буду возражать, если ты продолжишь свою работу прямо здесь.

Соня едва не подскочила с кровати от удивления.

— Ты предлагаешь, чтобы я прямо сюда водила своих клиентов? Ты серьёзно?

— А почему нет, Соня? Во-первых, это не означает, что мы с тобой перестанем заниматься любовью, вовсе нет. Я по-прежнему буду проводить с тобой время каждый день и каждую ночь. А во-вторых, ты знаешь, жрицы любви отнюдь не редкие гости в этой гостинице. Один только Болотов с первого этажа не пользовался их услугами на моей памяти. Все остальные ребята нет-нет, да попросят у меня какую-нибудь девочку. Или ты хочешь сказать, что застеснялась подобной репутации?

Практически любое действие Змееносцева: любой взгляд его ясных голубых глаз или сказанные нежным бархатным голосом слова всегда вызывали в Сладковой новый порыв страсти. И сейчас, ощутив очередной прилив крови к низу живота, девушка ответила:

— Конечно же, нет. Честно сказать, меня даже заводит мысль о том, что я буду отдаваться другим мужчинам и при этом думать о тебе. Чувствовать их плоть в себе и одновременно не выпускать тебя из своего воображения… Это такое блаженство… — Соня от удовольствия закрыла глаза. — Ведь ты же правда не будешь ревновать?

— Можешь верить моему слову. Для меня важнее всего, что ты теперь навсегда останешься здесь, никуда от меня не уйдёшь. На самом деле, даже когда ты не со мной, я всё равно чувствую себя в тебе.

— И у меня такое же чувство, милый! А теперь иди ко мне, пожалуйста! Я хочу тебя снова!

В этот момент в комнату постучали.

— Войдите! — почти хором ответили Соня и Змееносцев.

* * *

В незапертую комнату Сони вошёл Привязчиков. Он с восхищением посмотрел на Сладкову, которая из чистой вежливости, а вовсе не из смущения перед посетителем, прикрыла своё обнажённое тело покрывалом.

— Соня, безумно рад вас видеть! — обратился к девушке художник. — Как вам живётся у нас? Не надумали съезжать, надеюсь?

— Нет, что вы, Эдуард Арсеньевич, это место сразу же стало мне домом! — широко улыбаясь, ответила Сладкова. — Тем более с такими замечательными соседями!

Девушка горящими обожанием глазами посмотрела на стоявшего рядом Змееносцева, а он ответил ей дружелюбной улыбкой.

— Да, я безмерно рад за вас с Андреем! — довольным голосом проговорил Привязчиков. — Вы, в самом деле, идеально подходите друг другу: и по характеру, и внешне. Собственно, о внешности я и хотел бы с вами поговорить. Вы обворожительны и прекрасны, Соня, и мне выпало бы огромной честью довести вашу привлекательность до самого апогея. Надеюсь, Андрей поддержит меня. Вот, полюбуйтесь.

И Привязчиков протянул Змееносцеву три напечатанных на цветном принтере фотоснимка. Андрей немедля показал их Соне, которая принялась внимательно их разглядывать. На снимках красовались три разные, но имеющие между собою много общего женщины. Все они обладали огромными, накачанными силиконом грудями пятого-шестого размера. Их ягодицы по своей форме скорее напоминали футбольные мячи, ведь под них также были зашиты силиконовые импланты. Также девушек «украшали» спускающие ниже пояса нарощенные волосы, длиннющие нарощенные ресницы и накладные ногти ярко-красного цвета. Довершалась эта картина чрезмерно пухлыми, раздутыми при помощи инъекций филлеров губами.

— Что вы думаете по этому поводу? — спустя примерно минуту спросил Соню Эдуард Арсеньевич.

Сладкова не могла однозначно ответить на вопрос, хотела бы она выглядеть так же, как эти набитые пластмассой «куколки». Она всегда считала, что природа весьма щедро одарила её. Лицо девушки было весьма красиво, пышными формами она обладала и без хирургического вмешательства, а её густые светло-русые волосы спускались ниже плеч и придавали её облику ещё большую женственность.

Сладкова колебалась с ответом.

— О, как бы это пошло тебе! — взял в итоге слово Змееносцев. — Я просто слов не нахожу, как бы это было прекрасно, если бы ты решила так себя усовершенствовать! Ты и так прекрасна, Соня — но это было бы просто нечто! Мне кажется, мы с тобой вообще и из постели не будем вылезать, если ты так преобразишься!

В буйном воображении Сладковой уже разыгрывалось действо, как она, ставшая мегасексапильной силиконовой куклой, тает в объятьях Змееносцева. И от этих мыслей у неё буквально закружилась голова.

«Раз ему это нравится, то как я могу возражать?» — подумала Сладкова.

— Я согласна, Андрей. Я согласна, Эдуард Арсеньевич. Только… это же недёшево, наверное, будет стоить? У меня есть деньги, но надо всё взвесить…

— Расходы я беру на себя, — прервал Соню Змееносцев. — Ты — моя девушка, и, как твой мужчина, я намерен дарить тебе подарки. К тому же для меня это сущие копейки, которые я с удовольствием потрачу для нашего с тобой счастья. Ты ведь так много привносишь в мою жизнь!

— И ты в мою! — ответила счастливая Сладкова.

Привязчиков тоже был очень доволен.

* * *

Месяц спустя

Примерно месяц назад Соне Сладковой сделали все запланированные операции по увеличению груди и ягодиц. Бюст с третьего с половиной размера увеличился до пятого с половиной; ягодицы, и без того весьма большие и округлые, теперь больше напоминали вшитые в зад футбольные мячи. Все остальные атрибуты показанных Эдуардом Арсеньевичем «куколок» также были в наличии. Волосы были нарощены и перекрашены в блонд — теперь они спускались до ягодиц. Губы стали толщиной с палец и смотрелись теперь непропорционально толстыми на Сонином всё ещё достаточно привлекательном лице. Как и обещал Андрей, они со Сладковой по-прежнему предавались половым страстям каждый божий день. На какое-то время это освобождало Соню от её вожделения и позволяло посмотреть на происходящее под другим углом. Именно в эти непродолжительные моменты прояснения сознания девушка иногда думала: «Что же я делаю? Что я сотворила с собой?»

Однако затем накатывала новая волна полового безумия, и Соне было уже не до рефлексии. К тому же, как и советовал Змееносцев, Сладкова вернулась к своей работе. Да, они установили очень высокий ценник и стали приглашать соскучившихся по Соне постоянных клиентов прямо в гостиницу. Денег было много, удовольствия благодаря Андрею — тоже, и только эти редкие вспышки осознания временами серьёзно портили Соне настроение.

Как-то раз Анна Обидина возвращалась с прогулки и решила не сразу уйти к себе в номер, а сперва немного пройтись по гостинице. И вот она шла по второму этажу, когда в это же самое время из своего номера вышла Сладкова. Девушки ещё не пересекались с тех пор, как с Соней произошло её «дьявольски прекрасное преображение» (о ремесле Сладковой Обидина знала уже достаточно давно).

— Господи, что ты с собой сделала?! — остолбенев от увиденного, воскликнула Анна.

— Тебе не нравится? — Сладкова остановилась посреди коридора, повернувшись «преображённым» лицом к собеседнице.

Опешивший взгляд Обидиной проскользил по «полунатуральным прелестям» местной куртизанки, после чего Анна спросила:

— А ты сама находишь это привлекательным?

— А тебе прямо так уж не нравится? У тебя у самой большая грудь, а у меня просто ещё больше. Довела свои задатки до совершенства, так сказать.

— До какого совершенства, Соня? — недоумевала Анна. — До совершенства разврата?

— Не надо это так называть, — ухмыльнулась надутыми губами Сладкова. — До совершенства привлекательности.

— Но ведь мера же нужна во всём! И, вообще, Соня, я давно хочу тебя спросить: как ты можешь заниматься всем этим? Как ты можешь отдаваться тем, кого даже не знаешь?

— А как ТЫ могла?

С лестничной площадки вышел Змееносцев, и этот вопрос был задан Обидиной им. Та злополучная ночь в клубе снова пробежала перед глазами Анны. И тут в её мыслях пронеслось: «А не мог ли Змееносцев быть тогда… рядом со мной, когда всё это происходило?»

— Да как ты можешь говорить мне об этом?! — вспылила Обидина.

— А ты как можешь лезть в её жизнь? — спокойным голосом, глядя Анне прямо в глаза, проговорил Змееносцев. — Чем ты лучше её? Ты семью построила? Детей родила? Мужчинам своим никогда не изменяла?

Обидина побагровела от злости.

— И не нужно убеждать себя, что совсем не понимаешь Соню, — добавил Андрей. — Временами ты её прекрасно понимаешь.

— Прекрати! — вскрикнула в гневе Анна, с ужасом осознав, что в присутствии Змееносцева она вспоминает о том сексе в ночном клубе вовсе не с отвращением. Напротив — эти воспоминания её возбуждали.

С той же лестничной площадки, откуда недавно появился Змееносцев, в коридор второго этажа вошёл Чернобродов.

— Андрей, немедленно прекрати донимать девушку! — строго вступился за Обидину бывший военный.

— Николай Александрович, она первая затеяла этот разговор! — вежливо обратилась к Чернобродову Соня. — Андрей, наоборот, заступался за меня.

— Нам уже пора в номер, — спокойно проговорил Змееносцев. — Всё в порядке, Николай Александрович, не беспокойтесь.

— Аня, пойдём отсюда, — обратился к своей подзащитной Николай Александрович.

Чернобродов с Обидиной ушли, а Змееносцев со Сладковой снова уединились в номере Сони.

III

«Освобождение от страха не произойдёт от самоубеждения в каждом отдельном случае; наоборот, такие внушения лишь загоняют чувство страха внутрь, чтобы при ближайшем поводе снова явиться во всем ужасе. При этом ужас будет возрастать соответственно давлению искусственного внушения. Узник ужаса очень опасный заключённый, но необходимо освободиться от страха, так говорят все Учения. Страх может быть искоренен мерами сопоставления. Приведите ужас явления страшных зверей человеку, угрожаемому пожаром, он скажет — от зверей увернусь, но как выйти из пожара? Так нагромождайте возможности страха, и одна перед другой они отпадут как сухие листья».

Агни Йога. Мир Огненный.

Часть первая. Шлока 505 [12, с. 300—301].

* * *

За несколько лет до описываемых событий

Мой сосед ведёт меня по длинным коридорам гостиницы и знакомит с некоторыми постояльцами. Каждый из них непохож на другого, и всё же кое-что общее у них имеется. Среди них есть и женщины, показавшиеся мне очень добрыми. Когда я пожаловался им на провалы в памяти, они также пообещали, что помогут мне её вернуть. На вопрос, была ли у меня прежде любимая женщина, они ответили, что пока что я её не встретил. И я снова почувствовал, что мне лгут.

* * *

Настоящее время

Денис Страхов, имея свободный график работы, зачастую совершал переговоры с клиентами прямо из гостиницы. Только что он застраховал одного из них от… пожара.

Действительно, в последнее время эта тема изрядно будоражила Дениса. То полученное от Николая Александровича известие о сравнительно недавнем возгорании лишило Страхова всяческого покоя. Он постоянно возвращался мыслями к одному из своих разговоров с Чернобродовым, и в его голове то и дело крутились обрывки фраз: «…пробрался в номер……и поджёг его……мы его еле потушили потом… Противопожарную систему мы проверяем регулярно……пробрался в номер……и поджёг его…»

Ненадолго почувствовать себя в безопасности Денису позволяли две вещи. Первая — когда он разговаривал о волнующем его происшествии с Николаем Александровичем. В эти моменты ему удавалось посмотреть на происходящее и на свой страх как бы со стороны — словно это боялось не его целое существо, а какая-то его часть, навечно лишённая покоя. Правда, порой Чернобродов мог настолько сгустить краски в своём рассказе, что Страхов начинал переживать ещё сильнее. Чтобы успокоиться, ему приходилось задавать Чернобродову ещё больше вопросов, на которые иногда он получал успокаивающий его ответ, а иногда наоборот. Бывший военный всегда охотно разговаривал на тему войны и мер безопасности. Можно даже сказать, был слегка на этих темах зациклен.

Что же касается зацикленности Дениса на мысли о возможном пожаре, то в последнее время он нашёл ещё один способ ненадолго избавляться от своей тревоги. У него выработался своеобразный ритуал: он спускался на первый этаж гостиницы и подолгу смотрел на висящий на стене огнетушитель. Потом шёл в противоположное крыло этажа и созерцал огнетушитель, висящий там. Далее поднимался на второй этаж и делал то же самое. Таким образом, со временем Страхов доходил до седьмого этажа, осмотрев все четырнадцать огнетушителей, и потом, немного успокоенный, спускался на свой третий этаж и старался подумать о чём-нибудь другом, отвлечься на что-нибудь. К примеру, смотрел какой-нибудь фильм или звонил клиентам. Впрочем, как-то раз Денис дважды прошёл с первого этажа на седьмой и обратно, но в итоге так и не обрёл покоя. Тогда он пошёл в номер к Чернобродову и минут сорок уточнял у него, «точно ли сюда больше не вернётся прежний хозяин». По итогам разговора Денис всё же немного успокоился.

* * *

И вот однажды Страхов снова совершал свой «ритуальный» обход. Первый этаж, третий, шестой… Неподвижный красный огнетушитель, висящий прямо перед ним, как залог его спокойствия и мира в душе. И он поднимается ещё выше, на седьмой этаж гостиницы. Те же два огнетушителя по краям, несколько запертых дверей чьих-то номеров. Стены такие же светло-зелёные, как и на других этажах. Правда, оттенок их как будто немного другой. Возможно, недавно перекрашивали? По какой, интересно, причине? Из-за пожара?

И тут Денис вознегодовал сам на себя. Почему он всё время боится? И чего он боится? Пожара? Да, это может быть бедствием, но случаются же они иногда. И этот навязчивый страх… Ведь Денис не считал себя трусом. Ему приходилось вступать в бой и на боксёрском ринге, и на улице, и почти всегда он побеждал. И не было в нём места страху в такие моменты. Во время боя он пребывал «здесь и сейчас», зорко подмечал каждое движение противника и чётко действовал сам. Эта концентрация, полностью освобождавшая его сознание от посторонних мыслей, и была главным фундаментом его многочисленных побед. А что же с ним происходит теперь? Он всё время думает о том, чего нет, но почему-то это пугает значительно сильнее, чем те опасности, с которыми ему доводилось сталкиваться в реальной жизни.

«Почему фантазии пугают больше реальной битвы? И почему я так много об этом думаю?» — то и дело спрашивал себя Страхов.

В этот момент Денис почувствовал не мимолётное облегчение, а те спокойствие и решимость, которые он ощущал, когда действовал, а не блуждал в лабиринтах собственного ума.

«Да я же сам могу справиться с любой опасностью! С любым врагом!» — ощущая прилив внутренней силы, подумал Денис.

Он вспомнил про свои победы на ринге и на улице и почувствовал гордость.

И тут отворилась дверь одного из номеров. Из неё, не торопясь, вышел человек в просторном фиолетовом халате. Страхов знал его — это был Виктор Драгунский. Во время их прошлых бесед этот человек всегда очень лестно отзывался что о спортивных, что о профессиональных достижениях Дениса.

— Добрый день, Денис. Как твои дела? — обратился к молодому человеку Драгунский.

— Всё хорошо, Виктор Александрович. Вот, решил немного ноги размять, прошёлся по гостинице, поднялся сюда.

— Правильно сделал, здесь тебе всегда рады. Как на работе дела?

— На работе — прекрасно, мои результаты — едва ли не лучшие во всей организации.

— Ещё бы, я всегда говорил, что ты способен убедить кого угодно! С твоей харизмой и уверенностью в себе это не составляет никакого труда, я давно это понял!

И всё-таки что-то побуждало Дениса поговорить на волновавшую его тему и с Драгунским.

«А вдруг он знает про то происшествие больше Николая Александровича?» — подумал Страхов.

— Виктор Александрович, скажите, а правда, что в этой гостинице один раз произошёл пожар? И что его потом очень долго не могли потушить?

По помрачневшему лицу Драгунского можно было понять, что, во-первых, он действительно что-то знает про тот инцидент, а, во-вторых, что вспоминать об этом ему не доставляет никакого удовольствия.

— Да, здесь, на седьмом этаже, один человек, которого сюда больше никогда не пустят, в своё время устроил возгорание. Да, не скрою, я немного пострадал — небольшой ожог остался. Но, повторюсь: тому, кто этому виной, сюда дороги больше нет.

Страхов, услышав про ожог, снова забеспокоился. Он спросил Драгунского:

— Его сюда не пустят или он сам больше сюда не придёт?

— Да какая разница, Денис! Я тебе говорю: его здесь больше не будет! — заметно раздражился Виктор Александрович. — И вообще, лично мне он совершенно неинтересен! Мне что, заняться больше нечем, кроме как размышлять о судьбе этого изгоя? У меня уйма дел: множество людей ежедневно приходят ко мне за советом, зная, что только мне одному по силам разрешить их проблемы. Насколько хуже была бы жизнь в этой гостинице, если бы не моё непрестанное в ней участие! Так что, Денис, можешь навсегда выкинуть из своей головы этого беглеца. Здесь теперь правит не он.

Страхов задумчиво сверлил взглядом пол коридора. Слово «беглец», применённое Драгунским к тому, о ком в данный момент шла речь, интуитивно казалось Денису совершенно неподходящим. Скорее ему представлялся мятежник, бунтовщик — но никак не жалкий дезертир. Но то, что некоторые жильцы крайне не желают (и, возможно, даже боятся) его нового появления здесь, становилось для Страхова очевидным.

— К тому же, Денис, с твоими навыками боя и с твоей силой духа ты можешь не бояться никаких вторженцев! — продолжил свои хвалебные речи Драгунский. — Кто знает, может быть, тот поджигатель из-за того не появляется здесь, что боится именно тебя?

Насколько Страхову было странно слышать последнюю мысль собеседника, настолько же сильно она ему польстила.

«Да уж, этот человек умеет сказать приятное», — подумал Денис.

И хотя другой внутренний голос в то же время подсказывал, что «это уж слишком», Страхову всё же не хотелось отпускать этого приятного чувства собственной значимости.

«Может, и правда мне всё нипочём? Ни пожары? Ни тот ушедший хозяин?» — внутренне ликовал Денис.

Поблагодарив Виктора Александровича за тёплые слова, Страхов попрощался с ним и направился вниз.

IV

За несколько лет до описываемых событий

Я часто прогуливаюсь по первому этажу гостиницы. Это место мне как будто о чём-то напоминает, но более точно я вспомнить пока не могу. При этом я регулярно встречаю здесь одну из живущих с нами женщин. Почти каждый раз я вижу в её руках наполненную едой миску, но иногда эта посудина пустая. Я чувствую, что в этот момент она не хочет со мной разговаривать. И я так ни разу и не спросил её, для чего она здесь.

* * *

Настоящее время

— Нереально! Потрясающе! — радостно воскликнула Лена и захлопала в ладоши. — И шлем, и шипы прямо как у того злодея из мультика!

— Да… — от восторга глаза Формовщикова так и сверкали из смотровой щели его шлема. — Эдуард Арсеньевич, моя благодарность вам не знает границ!

— Мне кажется, ваш противник будет повержен ещё до боя — лишь только увидит вас! — довольно улыбаясь, пошутил Привязчиков.

В номере Формовщикова состоялась первая примерка облачения, в котором Дмитрий собирался выйти на ринг в следующем бою. До этого долгожданного вечера смешанных единоборств оставалась всего неделя.

Формовщиков был вне себя от радости. Подобный образ он мысленно примерял на себя с самого детства. Он ежедневно рисовал в своём уме картины, как он сокрушает своих врагов, будучи облачённым в стальные доспехи, а из смотровой щели его шлема грозно сверкают его глаза, внушающие противнику страх и уважение, а прекрасным леди — обожание и благоговение. И вот теперь, с помощью его верного товарища Эдуарда Привязчикова, эти картины постепенно воплощались в жизнь. Формовщиков снова и снова рассматривал себя с ног до головы в огромном зеркале и не мог налюбоваться. Потом он могучей рукой прижимал к себе красотку Лену (свою новую девушку) — и снова не мог отвести от увиденного своих глаз.

Эдуард Арсеньевич тоже никуда не торопился. Ему было бесконечно приятно осознавать, насколько сильно Формовщиков благодарен ему, насколько ценит его внимание и услуги. Обожала Привязчикова и красотка Леночка. Она консультировалась с Эдуардом Арсеньевичем при выборе одежды, макияжа и вообще считала его «самым лучшим». Ну, после своего парня, разумеется.

Пару слов о Лене. С ней Дмитрий встречался вторую неделю, и теперь она была его «ненаглядной». Рост выше метра семидесяти; длинные и стройные, но не худые, ноги; среднего размера грудь и длинные, до самого пояса, чёрные как смоль волосы. Но самое главное, конечно же, лицо! В меру длинный тонкий нос, светло-карие глаза с длиннющими ресницами, красивая с большими белыми зубами улыбка — именно за это Формовщиков из десятков поклонниц выбрал именно её. И ещё, что немаловажно: она обожала смотреть вместе с Дмитрием его любимые фильмы и его триумфальные бои! И всегда говорила (может быть, даже искренне), что любит героев в масках. И к одному такому она сейчас, как ласковая кошечка, льнула всем своим гибким телом, так же, как и он, с упоением разглядывая их колоритную пару в зеркале.

«Скорей бы бой!» — думал в это время Дмитрий.

Он уже истосковался и по приливам адреналина во время баталий, и по празднованию побед, и по длительному смакованию видеозаписей своих триумфов.

«Сейчас самое главное грамотно подвести себя к бою. А когда настанет этот день, я ошеломлю всех своим костюмом, когда буду выходить на ринг, а затем нокаутирую противника в первом, от силы во втором раунде. И уже потом вместе с друзьями и подругами мы будем пересматривать мой триумф в записи на большом экране! — строил далеко идущие планы Формовщиков. — И Виктору Александровичу ни в коем случае нельзя забыть показать! Он всегда подмечает такие трудноуловимые нюансы, от осознания которых становится ещё приятнее».

Вообще-то почти все друзья и подруги уже согласились прийти на сам бой, чтобы поддержать Дмитрия вживую. Даже Георгий Константинович, посмотрев недавно любимый сериал Формовщикова и проникнувшись симпатией к одному носившему маску герою, пообещал прийти поболеть за Дмитрия. Денису Страхову, который сразу же сдружился с Формовщиковым на почве любви к единоборствам, вообще было обещано присутствие в углу ринга во время боя. Там же должен будет находиться и Николай Чернобродов. Хотя Формовщиков и уважал ветерана за богатый боевой опыт, но его поучительными рассказами, в отличие от Страхова, не упивался. Да, кое-что Дмитрию было интересно послушать, но принимать Чернобродова как своего гуру он ни за что бы не стал. Взаимное уважение, которое установилось между ним и ветераном, Формовщикова вполне устраивало. Хотя, по правде сказать, перед военными — что бывшими, что действующими — у Дмитрия сложился небольшой комплекс. Его мечты служить в спецназе так и остались мечтами, поэтому видеть себя воином, смеющимся в лицо смерти, у него не получалось. Годами лелеянный в воображении образ всё-таки пока оставался недовершённым.

Не дала своего согласия прийти на бой пока что только Анна. Дмитрий давно почувствовал, что Обидина относится к нему несколько натянуто. Впрочем, он собирался с ней вскоре поговорить.

Сейчас же его внимание принадлежало Леночке. Привязчиков только что оставил молодую пару наедине, и те продолжали любоваться друг другом (и каждый сам собой, разумеется).

— Ты великолепен! — ловя устремлённый из смотровой щели взгляд Дмитрия, сказала Лена.

— Я знаю, сейчас ты мечтаешь отдаться непобедимому герою, красавица!

— Что, прямо в этом костюме? Ты шутишь? — захихикала Леночка.

* * *

После того, как он посадил свою подругу в такси и она уехала домой, Формовщиков решил зайти к Анне. Ему давно хотелось с ней поговорить. Во-первых, он собирался лично пригласить её на вечер смешанных единоборств. Ему было бы очень досадно, если бы кто-либо из живших с ним под одной крышей проигнорировал столь значимое для него событие. И, во-вторых, он испытывал по отношению к Анне если не интерес, то, по крайней мере, некоторое любопытство. Эта недоверчивая девушка за всё время их знакомства не проявляла по отношению к нему ни малейших признаков симпатии. Даже, напротив, как-то сторонилась его. Формовщикову же, который не терпел недомолвок, хотелось поскорее внести в этот вопрос хоть какую-то ясность. Стоит добавить, что одним из качеств Дмитрия, которое он зачастую умело маскировал, была нетерпеливость. Формовщиков всё время боялся куда-то опоздать. Если какой-то волнующий его вопрос оставался неразрешённым, он тут же начинал чувствовать нервозность и с огромным трудом мог сосредоточить своё внимание на чём-либо другом. В этот момент по задней стороне его шеи словно бежали колючие мурашки, торопившие его поскорее принять меры.

«Если она затаила на меня какую-то обиду, пусть лучше скажет об этом напрямую», — подумал, уже стоя у двери Анны, Формовщиков и постучал в дверь.

— Войдите, — послышался мягкий голос девушки.

— Привет, Аня, — поздоровался с порога Дмитрий. — Отниму у тебя пару минут?

— Да, конечно, проходи, присаживайся, — без видимых эмоций сказала Анна, которая в этот момент просматривала список литературы на лето для девятого класса.

Формовщиков прошёл в комнату и присел на стул. Обидина сидела напротив него на одной из кроватей.

— Аня, ты, возможно, слышала, что на следующей неделе мне предстоит бой. Ты же в курсе, чем я занимаюсь?

— В курсе, Дима.

— Вот я и хотел позвать тебя поболеть за меня. Уже все мои знакомые из этой гостиницы согласились, осталась только ты одна.

Обидина отвлеклась от списка литературы и посмотрела на молодого человека.

— Ты зовёшь меня потому, что все согласились, а одной меня ты недосчитался?

— Нет, ну почему… Мне было бы приятно увидеть тебя там… и знать, что ты на моей стороне, — после этих слов и Анна, и Дмитрий улыбнулись. — Всё-таки мы не первый день с тобой знакомы, если уж на то пошло.

— Не первый… — задумчиво произнесла Анна. — А что, поддержки твоей красотки, которую ты в последнее время постоянно сюда водишь, для тебя недостаточно?

Дмитрий понял, что задавать этот вопрос нужно было именно сейчас.

— Аня, скажи, ты не таишь на меня никакую обиду? Может быть, я не самый лучший на свете знаток людей, но мне кажется, что ты меня за что-то недолюбливаешь. Это так?

— Я? Тебя? Недолюбливаю? — удивилась или сделала вид, что удивилась, Анна. — Да за что мне тебя недолюбливать?

— Вот и я об этом думаю.

Анна по-доброму улыбнулась, а потом несколько смущённо отвела взгляд в сторону. Ей импонировало, что Формовщиков не хитрил с ней, а спрашивал напрямую.

— Дима, пойми: лично против тебя я ничего не имею. Просто… — Обидина подбирала наиболее корректное выражение. — Просто мне не близко и не совсем понятно то, чем ты занимаешься. Ты бьёшь людей, получаешь за это деньги. Ты постоянно водишь сюда разных девушек. У всех у них есть что-то общее, но все они…

— Мне не подходят? — перебил девушку Формовщиков и, как ему показалось, несколько удивил её своим вопросом.

Действительно, Дмитрию было свойственно «встречать людей по одёжке» — он и сам давно себе в этом признался. Внешний вид он всегда ставил на первое место: что в облике героев-кумиров, что в женщинах — во всём. И всё же иногда его терзали сомнения. В его жизни уже было несколько девушек, внешность которых его устраивала на все сто — тех, кого он, как было сказано прежде, боялся потерять. Сейчас таковой являлась Леночка, которую Формовщиков только что провожал у крыльца. Однако ни одни из этих отношений не вылились во что-либо серьёзное. Дмитрий часто чувствовал себя одиноким, пусть и боялся себе в этом признаться. Образ героя-одиночки временами привлекал его, но образ героя-покорителя женских сердец в его уме котировался куда выше. Но, так или иначе, все красивые женские мордашки, которые он при первых встречах мечтал «навсегда оставить при себе», рано или поздно исчезали из его жизни. С кем-то не складывалось изначально, к кому-то Дмитрий сам впоследствии терял интерес. Если подобное происходило, то некогда притягательная внешность девушки мигом теряла в его глазах былое очарование. За последние годы Эдуард Арсеньевич познакомил Формовщикова со множеством красавиц. Со многими Дмитрий переспал, но ни с кем бы он не хотел проснуться рядом.

Что касается его отношения к Анне, как к женщине, то здесь всё было достаточно сложно. Он всегда ценил большую женскую грудь (чего ему, кстати, недоставало «для полного счастья» в Леночке), которой природа щедро одарила Анну, но в остальном она была не в его вкусе. Её полноватое тело, невысокий рост, слегка пухлое лицо — Формовщиков предпочитал любоваться другими картинками. Но сейчас, впервые в жизни разговаривая с Анной откровенно, он испытывал к этому общению глубокий интерес. Он видел перед собой человека, который был совершенно на него непохожим, но всё же чем-то к себе притягивал. Возможно, какой-то своей беззащитностью, которую в самом себе Дмитрий всегда пытался отрицать. И, что также было необычно для его общения с женщинами, Формовщиков не испытывал никакого стремления во что бы то ни стало сделать Анну своей — и от этого он чувствовал себя с ней легко. Незаметно для него самого у него пропало стремление непременно казаться сильным и мужественным, и он начал вести себя естественно, общаясь с Анной просто и без масок. И, возможно, она это каким-то образом почувствовала, ведь что-то тёплое почувствовалось в её голосе, когда она сказала:

— Не подходят тебе? Дима, об этом не мне судить. Я не собираюсь лезть в твою жизнь…

— Почему?

Как этот вопрос вырвался у Дмитрия, он не смог бы объяснить и сам. Анна, как ему показалось, сперва удивилась этому нелепому вопросу, но вскоре опустила глаза и стала серьёзна. Она, как ей самой показалось, кое-что поняла.

— Да, ты права, давай сейчас не будем о личной жизни друг друга, — прервал чуть затянувшееся молчание Формовщиков. — И знаешь, если тебе не хочется смотреть на весь этот мордобой, то я могу тебя понять. И уважаю твой выбор.

Молодой человек поднялся со стула.

— Спасибо за понимание, Дима, — глядя в серо-зелёные глаза парня, тихо проговорила Анна. — Но я всё же приду — и «буду на твоей стороне».

V

За несколько лет до описываемых событий

Со временем я стал замечать, что в нашу гостиницу заселяются новые люди — и кое-кто остаётся здесь насовсем. Среди них есть и мужчины, и женщины, но мужчин на первый взгляд всё-таки больше. Близко познакомиться с кем-то из них мне пока что не довелось. Правда, я заметил, что среди них также были те, кто жаловался на провалы в памяти.

* * *

Настоящее время

— Что такое?! Что случилось?! — со всех ног бежала по коридору шестого этажа Варвара Желткова.

Она что есть мочи спешила в номер Безделова, из которого доносились достаточно громкие всхлипывания. По пути ей встретился Серов, который шёл, как ей показалось, как раз оттуда. Друг другу они не сказали, впрочем, ни слова.

— Георгий Константинович, душенька, что стряслось у вас?! — отворила чуть приоткрытую дверь Желткова.

Безделов ничего не отвечал на её вопросы и только, лёжа ногами к двери, продолжал всхлипывать. На журнальном столике рядом с изголовьем кровати Варвара увидела книгу Антуана де Сент-Экзюпери «Планета Людей». Девушка осторожно подсела на краешек постели, легонько дотронулась своей маленькой ручкой до жирного плеча Безделова и, недолго подождав, вновь спросила:

— Почему вы плачете? Вы что-то плохое в этой книге прочитали? Кто вам её навязал? Этот проповедник-сектант Болотов?

От того, что ещё одна женщина, помимо Антонины Матвеевны, пришла с ним посюсюкаться, пожилой постоялец испытывал своеобразное меланхолическое удовольствие. Ещё немного повсхлипывав, Георгий Константинович вначале ненадолго затих, а затем чуть приподнялся со своей измятой подушки и заплаканными глазами посмотрел на Желткову.

— Нет, Варварочка, ничего плохого я там не прочитал. И даже совсем наоборот. Там так всё замечательно написано, так человечно, так светло! — и тут у Безделова из глаз снова покатились слёзы. — Но от этого света мне почему-то становится больно!

— А что же вас так ранит, Георгий Константинович? Отчего вам больно?

— Понимаешь, Варвара, — снова начав всхлипывать, проговорил старик, — этот человек, де Сент-Экзюпери, он… Он всё время действовал. Он пишет в «Планете Людей» (Безделов открыл начало книги и прочитал вслух):

«Человек познаёт себя в борьбе с препятствиями. Но для этой борьбы ему нужны орудия. Нужен рубанок или плуг. Крестьянин, возделывая своё поле, мало-помалу вырывает у природы разгадку иных её тайн и добывает всеобщую истину» [17, с. 66].

— А я? Какие препятствия я преодолел в своей жизни? — спрашивал не Варвару, а, скорее, самого себя Георгий Константинович. — Жирел на своём тепленьком местечке в банке, годами печатая и подписывая однообразные документы! Но тогда я хотя бы на работу заставлял себя ходить! А потом? Потом мне надоело и это, и я, как жирная свинья, разлёгся на диване и стал жить на проценты по вкладам. И «какую разгадку тайн природы я вырвал» за шестьдесят два прожитых года? Какую «истину добыл» в своей жизни?

Безделов резко развернулся лицом вниз, уткнулся лицом в подушку и принялся заливать её слезами с новой силой.

— Георгий Константинович, душенька, ну зачем вы так… — принялась успокаивать безутешного рантье Варвара. — У каждого своя судьба, своё предназначение. У де Сент-Экзюпери было своё. Конечно, кое-что полезное он успел сделать для людей, отрицать не стану. Но сколько он прожил, вы помните? Сорок четыре года! Всего-навсего сорок четыре года! А вам уже шестьдесят два! Вы не стали понапрасну подвергать себя опасности и поэтому до сих пор живы и здравствуете! Сколько полезного и интересного вы ежедневно узнаёте из тех замечательных фильмов и сериалов, которые приносит вам Антонина Матвеевна! И в отличие от этого француза вы до сих пор продолжаете свой полёт!

— Это не полёт, — сквозь зубы и подушку проговорил Безделов. — Это одно сплошное падение…

— Перестаньте! — сказала, чуть повысив голос, Варвара, но Безделов, казалось, больше не желал её слушать.

* * *

За тридцать минут до этого

Георгий Константинович в очередной раз позавтракал во время обеда, с аппетитом скушав всё, что принесла ему Антонина Матвеевна. Он проснулся всего десять минут назад, а на часах была уже половина первого. С неохотой умывшись и почистив зубы над раковиной номера, Безделов принялся искать глазами пульт от телевизора, чтобы продолжить смотреть начатый прошлой ночью сериал. Но тут он внезапно изменил своему намерению. Он вспомнил, что несколько дней назад одолжил книгу Антуана де Сент-Экзюпери у Сергея Болотова, однако до сих не прочитал ни страницы. Безделов продолжал кормить себя завтраками и в переносном смысле, то и дело откладывая чтение на потом. Однако сейчас он всё же решил осуществить задуманное. Развалившись в удобной позе на кровати, Георгий Константинович взял в руки «Планету Людей» и принялся читать.

Находимое писателем, казалось бы, в обыденности волшебство снова, спустя десятилетия, вошло в жизнь Георгия Константиновича. В минуты чтения он сам словно летел по этому прекрасному, полному нежности и в то же время едва уловимой тревоги, миру. Прочитав, ни на секунду не отрываясь, первые несколько страниц, Безделов дошёл до следующих строк:

«Старый чиновник, сосед мой по автобусу, никто никогда не помог тебе спастись бегством, и не твоя в том вина. Ты построил свой тихий мирок, замуровал наглухо все выходы к свету, как делают термиты. Ты свернулся клубком, укрылся в своём обывательском благополучии, в косных привычках, в затхлом провинциальном укладе; ты воздвиг этот убогий оплот и спрятался от ветра, от морского прибоя и звёзд. Ты не желаешь утруждать себя великими задачами, тебе и так немалого труда стоило забыть, что ты — человек. Нет, ты не житель планеты, несущейся в пространстве, ты не задаёшься вопросами, на которые нет ответа: ты просто-напросто обыватель города Тулузы. Никто вовремя не схватил тебя и не удержал, а теперь уже слишком поздно. Глина, из которой ты слеплен, высохла и затвердела, и уже ничто на свете не сумеет пробудить в тебе уснувшего музыканта, или поэта, или астронома, который, быть может, жил в тебе когда-то» [17, с. 73—74].

«Ведь это он как будто ко мне обращается! — со смесью изумления, ужаса и благоговения подумал Георгий Константинович. — И пусть я не из Тулузы, пусть он никогда не встречал меня и никогда не смотрел в мои заплывшие жиром глаза, но насколько же глубоко он знает людей! И такого человека, как я, в частности! И если он всё ещё живет где-то — быть может, среди звёзд, либо на самом Солнце — как же, наверное, ему больно видеть таких, как я, „замурованных в тихом мирке“. Господи, как мне стыдно, как мне противно видеть себя таким!»

С отвращением, растерянностью и глубоким сожалением Безделов видел себя со стороны. Ленивая жирная туша, которая даже поесть сама себе не в состоянии была приготовить, ведь никогда из лености не желала этому научиться, лишь потребляла и потребляла ресурсы планеты, принимая это как должное, не удосуживаясь дать миру хотя бы что-либо в ответ.

«А ведь мне когда-то нравилось читать, — предался воспоминаниям Георгий Константинович. — И однажды я даже попробовал написать кое-что своё. Тогда мне на минуту показалось, что я пишу неплохо. Но продолжать я не стал — слишком трудным делом мне это показалось. Но ведь сейчас я всё ещё жив! Может, и мне не поздно дерзнуть и попробовать? Может, уснувший писатель пробудится во мне? Может, и я дам кому-то надежду, как дал мне её только что отважный лётчик?

В этот момент в номер старика постучали. Георгий Константинович разрешил войти и увидел на пороге Серова.

— Здравствуйте, Георгий Константинович! — поздоровался Сергей Анатольевич. — Не отвлекаю вас?

— Нет, что вы! Наоборот, вы как нельзя кстати! Мне как раз именно сейчас хочется с кем-нибудь поговорить! — взволнованным голосом сказал Безделов, закрывая книгу и кладя её на стоящий у изголовья кровати журнальный столик.

— Ну, поговорить — это всегда пожалуйста! — вяло улыбаясь, проговорил Серов, садясь на кровать напротив собеседника. — А что это за книга? Антуан де Сент-Экзюпери? Сергей Васильевич предложил вам почитать?

— Я сам у него попросил на самом деле, — оживлённо ответил Георгий Константинович. — Вы знаете, Сергей Анатольевич, я ведь последние годы очень мало читал. Всё время один только телевизор: всякие фильмы, сериалы, иногда хоккей посматривал. А вот сейчас начал читать автора, который мне безмерно нравился ещё в молодости, и я подумал…

Георгию Константиновичу почему-то было неловко об этом говорить. Его вера в свои силы пока что недостаточно окрепла. Однако Серов не терял нити разговора.

— О чём вы подумали, Георгий Константинович? — уточнил Сергей Анатольевич.

— Я подумал, что, может быть, и мне самому стоит попробовать что-нибудь написать? Ну, пусть не так блестяще, как у Сент-Экзюпери получится, но ведь не боги горшки обжигают! Вдруг начнёт получаться, кто знает?

— Действительно, кто знает… — задумчиво протянул Серов. — Написать-то вы, может, что-нибудь и напишете, но только ради чего? Исключительно для самого себя? «В стол», что называется?

— Сначала для себя, а там посмотрим! Вдруг кому-нибудь ещё это понравится! Вдруг ободрит кого-то в трудную минуту! Если так, то это придаст мне ещё больше уверенности в своих силах, и я буду продолжать, буду совершенствоваться в этом направлении!

— Ну, если напишете, мне нужно будет показать непременно, — категорично произнёс Сергей Анатольевич, которому явно не пришёлся по духу безосновательный, на его взгляд, оптимизм старика. — Только я хочу, чтобы вы услышали одну мою, как мне кажется, очень важную мысль. Я всегда считал и считаю, что писателями не становятся, а рождаются. Если человеку дан свыше какой-либо дар, то он обязательно даст о себе знать — ещё в юные годы, как правило. Но в шестьдесят два года, боюсь…

— Слишком поздно? — с нетерпением перебил Георгий Константинович.

— И даже не в том дело, что поздно, — как будто бы досадуя на печальную очевидность, промолвил Серов, — а в том дело, что то, что вы в конечном итоге напишете — если напишете — не принесёт никакой радости ни вам самому, ни другим людям. И пользы тоже никакой не принесёт. Поверьте, много писателей-энтузиастов перевидал я на своём веку, очень много, но не могу вспомнить ни одного, кто бы в конечном итоге добился поставленной перед собой задачи. Живой тому пример — одолживший вам книгу Болотов. Уже сколько лет он грезит написать что-нибудь, что откроет глаза людям и наполнит их сердца — всё тщетно. Лучше не говорите ему, а то он расстроится. Хотя я давно уже сказал ему, что думаю о его «творчестве». Но Сергей Васильевич моложе вас почти на тридцать лет, его надежды ещё как-то можно понять. Но ваши… Знаете, Георгий Константинович, мой вам совет: не тратьте время впустую. Живите тихонько, мирно, смотрите ваши сериалы, но не занимайтесь тем, что обречено на неудачу изначально. Вам не стать де Сент-Экзюпери. Даже Болотовым, боюсь, не стать. Много сил сэкономите, если примете мой совет, уверяю вас.

Тот чудесный солнечный мир, в котором Георгий очутился, читая своего любимого писателя, словно заволокло вязкой серой дымкой, застилающей свет. Ничто уже не казалось столь ярким, столь чудесным и пробуждающим желание жить. Всё дарованное автором волшебство, согревшее Георгия изнутри, будто бы увязло в безжалостной болотной пучине, которая жадно и без разбора поглощала всё, что ещё не оставило своего дерзновения тянуться к Свету. Вместо лучей Солнца — серый туман, вместо родниковой воды — зловонное болото, вместо надежды и любви — отчаяние и обречённость.

«Но ведь он прав. Мне никогда не написать ничего подобного, — горестно раздумывал Безделов, глядя на Серова, который, как ему показалось, с трудом сдерживал улыбку. — Никогда мне не стать полезным людям. А сейчас у меня вообще нет ни на что сил. Я и читать уже не хочу. Ничего сейчас не хочу! Просто забыться, просто уснуть…»

— В общем, если нужен будет совет, обращайтесь, — оживлённо обратился к буквально посеревшему от тоски старику Сергей Анатольевич.

Серов вышел из номера, но Георгий Константинович с ним даже не попрощался. Ему было очень больно. Тот лучик света, который ещё недавно давал ему надежду на лучшее, был безжалостно втоптан в грязь.

«Но ведь и Сент-Экзюпери переживал тяжёлые минуты, — начал рассуждать про себя Георгий Константинович. — И он не мог не знать, что такое уныние, что такое отчаяние и сомнение. Но при этом он не сдавался и делал то, что считал должным. Почему не поступаю так же и я? Потому, что я слаб?»

«Потому что считаешь, что слаб», — ответил какой-то тихий малознакомый голос внутри.

Однако в данный момент Георгий Константинович не стал к нему прислушиваться. Он уткнулся лицом в краешек подушки и горько-горько заплакал.

* * *

Желткова всё еще уговаривала Георгия Константиновича «не комплексовать» перед Сент-Экзюпери, как в номер пожилого постояльца вошёл Чернобродов. Ветеран быстрым взглядом окинул комнату и увидел на журнальном столике «Планету Людей».

— Так, что ещё за книги вы тут читаете? — грозно спросил у присутствующих бывший военный.

— Это господин Болотов ему настоятельно рекомендовал почитать! — не преминула ответить Варвара. — Ну а вот перед вами и последствия!

Девушка указала на прятавшего в подушке своё заплаканное лицо Безделова, намекая на заметно испортившееся душевное состояние старика.

— Так, я сейчас немедленно возвращу эту книгу её владельцу и заодно проведу с ним серьёзный и неприятный разговор! — решительно заявил Чернобродов.

Боевик потянулся своей могучей рукой к лежавшей на столике книге, но Георгий Константинович попытался ему возразить:

— Нет, оставьте! Я сам потом верну! Я ещё не дочитал!

— И речи быть не может об этом! — отрезал повышенным тоном Чернобродов. — Вы что, совсем хотите с ума сойти от этих болотовских книжек? Я с ним ещё поговорю, будьте уверены!

Ветеран забрал со стола книгу, а Безделов не набрался смелости снова ему перечить. После того, как Чернобродов удалился, Георгий Константинович повернулся лицом к Желтковой.

— Варварочка, позови, пожалуйста, Антонину Матвеевну, будь так добра.

— Конечно, голубчик, сию минуту! — ответила Желткова. — А, вот, кажется, она уже спешит сюда!

На пороге комнаты появилась Пастухова.

— Георгий Константинович, что с вами? Почему плакали? — захлопотала Антонина Матвеевна. — Вот видите, ненадолго вас оставила, как тут же какая-то печаль приключилась!

— Тоня, помнишь, ты говорила мне, что если я попрошу пригласить ко мне жрицу любви, ты сможешь это сделать? — обратился к своей ухажёрке Безделов. — Так вот, я прошу тебя сделать это прямо сейчас. Мне так грустно и одиноко! Так хочется кого-нибудь обнять!

— Конечно, могу, Георгий Константинович! Конечно, могу! — без малейших колебаний ответила Пастухова. — Ждите, скоро всё будет.

Антонина Матвеевна с Варварой вышли из номера Безделова.

* * *

«Совесть не является палкой о двух концах. Это вполне определённое, сформировавшееся в нас в течение столетий понимание того, что хорошо и что плохо. К несчастью, по многим причинам этот орган обычно покрыт своего рода коркой.

Вопрос. Кто способен разрушить эту корку?

Ответ. Только интенсивное страдание или удар пробивают эту корку, и тогда говорит совесть; но через некоторое время человек успокаивается, и орган снова закрывается. Для того чтобы он раскрылся, необходим сильный удар.

Например, у человека умирает мать, и в нём инстинктивно начинает говорить совесть. Любить свою мать, почитать её, заботиться о ней — это долг каждого человека; но человек редко бывает хорошим сыном. Когда его мать умирает, он вспоминает, как плохо относился к ней, — и начинает страдать от угрызений совести. Но человек — большая свинья. Очень скоро он всё забывает и опять живёт по-старому».

Георгий Гурджиев. «Взгляды из реального мира» [6, с. 270].

VI

За несколько лет до описываемых событий

По нашей гостинице прошёл странный слух. Говорили, что один местный предприниматель собирается выкупить нашу гостиницу. Якобы он называл её «достоянием своей семьи». Некоторые из постояльцев из-за этого сильно забеспокоились, боясь потерять своё место жительства. Ещё я узнал, что он пытался выведать координаты какого-то конкретного жильца нашей гостиницы. Кто бы это мог быть?

* * *

Настоящее время

Сонин день мало чем отличался от предыдущих, но её это вполне устраивало. В который раз она проснулась в своей постели в объятиях Змееносцева, который, проснувшись сам, даровал ей временное удовлетворение, после чего на некоторое время оставил Сладкову одну. До позднего вечера девушка не планировала принимать клиентов с улицы — это время она хотела провести с Андреем. Однако всё сложилось несколько иначе: со срочной просьбой к ней обратилась Антонина Пастухова, с которой Соня была в очень хороших отношениях. Конечно, её значимость для Сладковой была несопоставима с той, которую имел в её жизни Андрей, но бескорыстные (как Соне всегда казалось) ухаживания за ней Антонины Матвеевны она тоже очень ценила. Лишь только Сладковой хотелось какого-нибудь вкусного лакомства — и Пастухова не заставляла себя долго ждать с угощениями, беря за это сущие копейки.

«Для нас самое главное, что все вы здесь, вместе с нами», — то и дело повторяла заботливая кормилица.

Пожалуй, именно благодаря этой заботе силикон Сони всё обильнее покрывался жиром.

Ввиду этих самых хороших отношений, когда Антонина Матвеевна попросила Соню о «квалифицированной помощи», последняя решила не отказывать. Тем более, что перед выходом на шестой этаж (туда её попросила подойти Пастухова) Сладкова долго и с упоением рассматривала фотографии Змееносцева, которыми уже длительное время были обклеены стены её номера. Каждый раз его вид будто бы благословлял её на очередной «профессиональный подвиг».

* * *

Соня поднялась по лестнице на шестой этаж и постучалась в номер Безделова.

— Войдите! — раздался голос из-за двери.

Соня вошла. Перед ней на одной из двух расположенных в комнате кроватей сидел очень полный пожилой мужчина, который поспешно одевал на своё обрюзгшее тело серую олимпийку. Старик тщетно пытался застегнуть молнию на своём шарообразном животе, но, отчаявшись это сделать, бросил затею, надел тапочки и встал с кровати. Он внимательно посмотрел на Соню.

Сколько времени они молча смотрели друг на друга, не упомнит теперь никто из них. Георгию Константиновичу, безусловно, доводилось за свою долгую жизнь смотреть порно. Да чего греха таить, он периодически занимался этим и в своём номере, только фильмы этого жанра ему приносила не Антонина Матвеевна, а Змееносцев. Андрей периодически водил в номер к старику и куртизанок, когда Безделов его об этом просил. Иногда, правда, пожилой постоялец передавал свои просьбы через Пастухову, как было и в этот раз. Впрочем, озабоченным Георгий Константинович явно не был. С его плохой координацией, одышкой и вообще с постепенно увядающими половыми функциями чаще раза в месяц он проституток в свой номер не звал. Однако десять минут назад он пожаловался Антонине Матвеевне на грусть и одиночество, и вот теперь перед ним во всей своей «красе» стояла Соня.

Так вот к слову о порно. Георгий Константинович ещё не видел Сладкову после организованного ей Эдуардом Привязчиковым преображения и теперь был, мягко говоря, удивлён. Видеть подобных секс-бомб на экране ноутбука было для него привычным делом, но созерцать подобную «красоту» в метре от себя — это совсем другие впечатления. Безделову было и удивительно, и приятно, и страшновато одновременно. И от растерянности он не знал, как начать разговор.

Соня долго молчала по другой причине. Да, в самом начале её работы проституткой, ещё до отбора «избранной когорты», ей доводилось оказывать услуги пожилым мужчинам с крайне непривлекательной внешностью. Когда её голод в очередной раз хватал её за горло, она «проглатывала» и не такое. Но вскоре она приняла решение оставить только тех, на кого ей было приятно в том числе и просто смотреть. Половая одержимость в её случае не означала полного отсутствия вкуса в мужчинах, к тому же ей действительно было из кого выбирать. Уже потом в жизни Сладковой появился Змееносцев, который мало того, что мог удовлетворять её, казалось, безграничные потребности, так ещё и до небес поднял планку по части физической привлекательности мужчины. А тут перед Сладковой стоял толстяк Безделов.

И пусть десятки мужчин с тех пор побывали в её постели, пусть сам Андрей Змееносцев то раздувал, то усмирял бушевавшие в ней страсти — Соня всё равно не могла забыть тот вечер, когда она с болью в сердце задумалась о своей жизни. То одновременное выражение тоски, растерянности и тревоги, которое она тогда наблюдала в зеркале в отражении своих глаз, теперь она видела в глазах робко глядящего на неё старика. На секунду Соня и вовсе позабыла, для чего она здесь.

— Соня — так ведь тебя зовут? — после долгого молчания заговорил Георгий Константинович.

— Да, я — Соня. А вы — Георгий Константинович? — стараясь не показывать своих эмоций, с видимым равнодушием ответила Сладкова.

— Сонечка, если что-то не так… Если тебе не хочется… — забормотал Безделов.

— Прекратите! — оборвала его девушка. — В душ сходили уже?

— Да вот, как раз собирался…

— Давайте, идите, я жду вас.

— Да, да! — тихо возликовал старик и направился в душевую.

Когда Безделов вернулся, полностью обнажённая Сладкова ждала его, сидя на кровати.

— Ложитесь. Я всё сделаю сама.

Георгий Константинович отдал Соне материальное вознаграждение и лёг спиною на кровать.

Несмотря на одышку, болевшие суставы и слабое мужское здоровье, у Георгия Константиновича с Соней «всё получилось». Впрочем, в прямом и переносном смысле «на высоте» была она, а он просто лежал на спине и получал удовольствие, изредка дотрагиваясь до объёмных «пластмассовых игрушек». В конце он заметно устал, но, судя по лицу, изрядно повеселел.

А вот Соня чувствовала себя иначе. Физической усталости она никакой не испытывала (и не через такое проходила), но психологически ощущала себя странно. Никакого удовлетворения она не получила — доставлять его было уделом одного только Змееносцева и никого больше. Странность для неё заключалась в другом. Обычно, когда она отдавалась мужчинам, а в особенности Андрею, на её сознание словно опускалась некая пелена, когда всё вокруг меркло и оставалось лишь неистовое животное желание, постоянно подпитываемое буйными грёзами. Когда же Сладкова была с Безделовым, то не было ни удовольствия, ни грёз. И вообще её половая одержимость вдруг на время куда-то ушла, и Соня, словно протрезвев, стала обращать внимание на вещи, которых раньше не замечала вовсе. Например, сидя на Безделове во время самого процесса, глядя сверху на его довольное, с закрытыми глазами, лицо, она вдруг начала чувствовать по отношению к нему какое-то подобие жалости.

«До чего же ты запустил себя, дружочек… — с каким-то нежным, но в то же время горьким чувством подумала Соня. — Вряд ли кто-то согласится подарить тебе ласку от чистого сердца — настолько ты отталкиваешь всем своим видом. Когда же ты стал таким? Кто убил в тебе веру, что ты можешь быть лучше? Когда ты уверился в собственном ничтожестве и бессилии?»

Подумав об этом, Соня сама удивилась ходу своих мыслей. Она уже давно не рассуждала о чувствах, давно никому не сопереживала, давно не пыталась поставить себя на место другого. Вместо этого лишь секс, потом мысли о сексе, потом снова секс… Да, временами Андрей, ублажив её, ненадолго снимал эту застилающую сознание пелену, и Соня думала о чем-то другом. Но продолжалось это обычно недолго, ведь вскоре, пуская в ход свой колдовской шарм, Змееносцев снова помещал Соню в замкнутый круг безудержной страсти. И вновь Сладкова оставалась слепа ко всему, исключая предмет своего вожделения. И вот сегодня, оставшись наедине с этим физически неприятным ей толстяком, она смогла думать не о сексе (вот парадокс!), а о чувствах и человеческой судьбе.

После того, как всё закончилось и участники действа по очереди посетили душ, некоторое время они, укутавшись в полотенца, сидели рядышком на кровати. Им обоим хотелось поговорить, но они оба не знали, о чём. К тому же Соня, вспоминая растерянные и исполненные печали глаза Безделова, которыми он смотрел на неё в первые мгновения их встречи, боялась нечаянно задеть старика в разговоре. Впрочем, спустя некоторое время он обратился к ней сам:

— Как тебе в этой гостинице, Соня? Как соседи?

— Я мало с кем общалась, если честно, — немного грустно усмехнулась девушка. — В основном с Андреем Змееносцевым только. Ну, вот сегодня с вами поближе познакомилась.

Соня снова грустно усмехнулась.

— Можешь на «ты» ко мне обращаться, — предложил Георгий Константинович. — Видит Бог, не такой уж я дряхлый старик.

И он сам печально усмехнулся.

— Да нет, что вы… Что ты! Ты прямо добрый молодец! — попыталась подбодрить старика Соня.

— Льстишь ты мне, плутовка, льстишь! — от души засмеялся Георгий Константинович.

— А тебе как здесь живётся, Георгий? Нечасто вижу тебя на других этажах. Только в столовой изредка.

— Действительно, я веду какой-то странный образ жизни… — задумчиво проговорил Безделов. — Целыми днями сижу в этой конуре, смотрю телевизор, подолгу сплю. Иногда подумаю: до чего же тесен мой мир! До чего однообразен! Бывает, в какой-то момент почти что решу: надо что-то менять, ещё ведь не поздно! Но только подумаю об этом, как сразу же чувствую, словно мне гири к рукам и ногам привешивают. И все силы мои внезапно куда-то уходят. Хочется только лежать и спать, спать…

Соня слушала Георгия Константиновича и ничего не говорила сама.

«„Гири привешивают“… Интересно… — раздумывала Сладкова. — А вот любопытно, смогу ли я в следующий раз, когда увижу Андрея, не поддаться его чарам? Ну, хотя бы один-единственный раз? Чтобы просто проверить себя. Что я почувствую? Свободу или оковы?»

— И ещё я здесь встретил одного очень, как мне показалось, интересного человека, — продолжал Георгий Константинович. — Сергей Болотов — писатель, немного музыкант, проживает на первом этаже.

— Это тот самый (с языка Сони едва не сорвалось «который не пользуется услугами проституток», как говорил ей Змееносцев), которого нечасто увидишь в женском обществе?

— Ну, в его личную жизнь я вникать не удосужился, — ответил Георгий Константинович, — а вообще это не самый общительный человек из тех, кого я встречал. Загадочный какой-то. Читает много, мне вот одну книгу давал почитать. Впрочем, к беседе он, как правило, расположен.

Соню заинтриговал рассказ Безделова про живущего по соседству с ними писателя. К художественной литературе она всегда была небезразлична, и только наступившая одержимость половой страстью надолго разлучила её с книгами. В минуты прояснений сознания она жалела об этом — но, опять-таки, недолго.

С Георгием Константиновичем они попрощались на хорошей ноте, даже договорились как-нибудь «пообщаться не на работе».

* * *

«От храма заглянем и в подвал. Сумеем удержать в себе не только парение, но и сострадание. У каждого человека есть открытая рана. Только психическая энергия может нащупать эту боль. Каждое изучение высшей энергии научит и открытию помощи. Так же и желание помочь должно быть воспитано».

Агни Йога. Аум. Шлока 556 [2, с. 306—307].

VII

Болотов крепко уснул во второй половине дня. Во время этого сна произошло нечто очень важное. Он вспомнил тот вечер. Теперь писатель знал, что происходило с ним незадолго перед тем, как в огне пострадал Драгунский. Всех ответов Сергей Васильевич пока что не получил, но теперь он знал гораздо больше. Проснувшись, он незамедлительно набрал Петра и обо всём ему рассказал. На вопрос, узнал ли он что-нибудь про того «единственного жильца», Болотов ответил отрицательно. Доступа к этой информации ему пока что не было предоставлено. Приготовившись написать несколько новых страниц романа, Сергей Васильевич был вынужден ненадолго отложить это занятие. В его номер постучали.

* * *

— Что такое? Войдите! — сказал Болотов, вздрогнув от громкого стука в дверь.

В дверях стояла мощная коренастая фигура Николая Чернобродова. В его руке Сергей Васильевич узнал недавно одолженную Безделову книгу де Сент-Экзюпери. На лице боевика читалась ярость.

— Присаживайтесь, — пригласил гостя Болотов.

— Нет уж, спасибо, постою, — раздражённо ответил Чернобродов.

Он бросил книгу на журнальный столик и яростными глазами посмотрел на писателя.

— Забирайте назад своё чтиво! — крикнул со злобой Николай Александрович. — И будьте любезны прекратить свою мерзкую пропаганду!

— Георгий Константинович сам попросил у меня эту книгу. О какой пропаганде вы говорите?

Нельзя сказать, чтобы агрессия боевика по отношению к Болотову не вызывала в последнем никакого волнения. Да, Сергей Васильевич чувствовал небольшой мандраж, но этого было недостаточно, чтобы он уступил воле агрессора.

— Я говорю о том, что вы наносите вред живущим здесь, — со всё нараставшим раздражением продолжал Чернобродов, — распространяете всякие сомнительные книги сомнительных писателей, после чтения которых у людей начинается депрессия! Они теряют душевное равновесие! Вас это, я так понимаю, нисколько не озадачивает, товарищ Болотов?

— Я товары с вами не ищу.

— Не придирайтесь к словам!

— Тот человек, которого вы только что назвали «сомнительным писателем», к вашему сведению, так же, как и вы, воевал. А понимание того, по какой именно причине у читающих его книги может возникать депрессия, боюсь, находится далеко за пределами вашей компетенции, Николай Александрович.

— Молодец он, что воевал, этот ваш де Сент-Экзюпери! — нервозно ответил Чернобродов. — Но для меня имеет значение лишь то, что до прочтения этой книги Безделов чувствовал себя хорошо и комфортно, а чуть только почитал эту писанину, так чуть ли не впал в истерику! И я, как отвечающий за безопасность в данном месте, обязан всё это прекратить! И если узнаю, что вы продолжаете распространять подобные книги среди постояльцев, будете иметь дело со мной! А это может быть чревато!

Болотов почувствовал сильное давление в области солнечного сплетения, а по телу от волнения побежали мурашки. Его инстинкт самосохранения умолял уступить грозному оппоненту, согласиться на все его условия. Однако Сергей Васильевич уже успел хорошо изучить подобные «автоматические» реакции своего существа на стрессовые ситуации. Поэтому, сохраняя чистое сознание, он и не думал отступать. Болотов ответил:

— Я никому не навязываю своих книг, Николай Александрович, если вы до сих пор этого не поняли. Однако если меня попросят дать почитать полезную, на мой взгляд, книгу — я с удовольствием дам.

— Вы, похоже, ищете конфликта со мной, Сергей Васильевич!

— Нет, конфликты не входят в сферу моих интересов, — сказал Болотов, уже не обращая внимания на давление в области диафрагмы. — Я работаю другими методами.

— А что это за книга? — Чернобродов стал присматриваться к лежащему на подушке изданию «Поисков Чудесного» Петра Демьяновича Успенского.

— Почитать хотите? — еле заметно улыбнулся Болотов.

— Нет уж, увольте! — не заметив усмешки писателя, ответил Чернобродов. — А, это тот самый ученик Гурджиева! Сколько уже людей с ума посходило из-за подобных «гуру»!

— Видно, никто не оберёг так надёжно их зоны комфорта, как это делаете вы, — уже не скрывал своей издёвки Сергей Васильевич.

— Знаете что… — Николай Александрович побагровел от злобы. — Я вам всё сказал!

— Я вам тоже.

Чернобродов, не попрощавшись, ушёл.

* * *

«Птичий свист прервал минуту отдыха. Почему напряглись птицы в ранний час? Они дерзнули, услышав хвалу дерзновения. Никто не сказал им, что их обыденный свист не увеличит их дерзновение. Оглушая обыденностью, тьма кричит. Тьма не выносит дерзновения Света».

Агни Йога. Шлока 11 [1, с. 14].