Стань моей тенью

Екатерина Кравцова

Новое путешествие «попаданки» Анны Корсаковой в прошлое. Разгадка большой государственной тайны. И немного магии в придачу.

© Екатерина Кравцова, 2019

ISBN 978-5-4496-8879-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Мои ощущения свидетельствовали о том, что я все еще существую, но отнюдь не в качестве полноценной человеческой единицы. Скорее уж я был просто точкой на плоскости, точкой, через которую можно провести бесконечное количество прямых».

М. Фрай

1. Точка зрения

«Прошлое никогда не умирает. Оно даже никогда не проходит», — эту, безусловно, ценную мысль я услышала по радио. Среди двусмысленного трепа она выглядела совершенно инородно — я просто не могла не заметить ее. Бывает же так: вся жизнь умещается в одной коротенькой и вроде бы случайной фразе. Я чуть было не отправилась ее записать, так точно она прозвучала.

Я существовала в прошлом с большим удобством, нежели в настоящем, я хорошо изучила его привычки и маленькие странности, и вполне могла бы подрабатывать гидом по минувшему, если бы этот вид туризма приобрел размах.

Но покуда нас, путешественников, на свете немного. О, мы всегда вели странную, призрачную жизнь, быть может, ненормальную, но привлекательную для человеческой натуры. Интереснее, чем мы, живут только Наблюдатели — высшая каста нашей научной отрасли. Они, если можно так выразиться, святее папы римского, — органичнее для эпохи, в которой вынуждены жить, чем обитатели этой эпохи. И в то же время находятся как бы в стороне от нее. Их блестящие способности к анализу окружающего мира всегда приводили меня в восхищение. Как и умение (именно умение, сама я не способна к этому в принципе) ни во что никогда не вмешиваться.

Дискуссии о службе Наблюдателей были одним из моих любимейших развлечений. Спорить я не любила, но беседы с Наблюдателем вряд ли можно квалифицировать как споры. Скорее как неспешный обмен мнениями, имеющий целью не переубедить оппонента, а пополнить собственную копилку знаний по предложенному вопросу.

— Все зависит от точки зрения, Анна, — резюмировал свою речь Лешка Черевин, допивая далеко не первый бокал коньяка.

На это я рассмеялась.

— Ну, конечно, взирать из окна замка куда сподручнее, чем, к примеру, из лачуги бедняка.

Оппонент поморщился от моей недогадливости.

— Да я не об этом. Суть деятельности Наблюдателя состоит во взгляде со стороны. Трезво анализировать события, не принимая в них участия — вот что самое трудное.

Он говорил об этом не впервые, и я хорошо знала, насколько он прав. Будь на месте каждого из Наблюдателей толковый робот, обученный обобщать события и регулярно отправлять отчеты в наш Экспериментальный Институт — уж как бы складно шла их работа… Однако главная ценность Наблюдателей заключалась именно в том, что все они были людьми. Только человеческий взгляд на события ценился высоко, человеческий — и совершенно беспристрастный. Теряя равновесие, Наблюдатель терял себя.

Случалось, они воображали себя богами. И тогда рушили те маленькие мирки, что их окружали, рушили — и исчезали вместе с ними. Бывало, они становились слишком людьми, теряя беспристрастность, и пытаясь прижиться там, где должны были только анализировать. И растворялись в дебрях прошлого, превратившись в простых обывателей. Как бы ни стремились они к этой перемене, я не поручилась бы ни за одного из них в том, что они обретали счастье. Покой и волю, может быть, но не больше.

— И что, ты никогда не вмешиваешься? Ни во что и никогда? — вопросец был из разряда запрещенных.

На самом деле я прекрасно знала, что однажды — из-за меня — Лешка рухнул с высот профессионализма прямиком на жесткую почву сложной исторической ситуации. И, надо сказать, вышел из нее с честью, сумев помочь мне, насколько это было вообще возможно.

Сейчас же я всего только провоцировала его на развитие любимой темы.

— Я вмешиваюсь, — терпеливо разъяснил он мне, — Но лишь в то, во что можно вмешаться… Или в то, во что не вмешаться нельзя. Во всех остальных случаях чем мы незаметнее, тем лучше для всех.

— Завидую, — я на самом деле часто ему завидовала, — Вот мне никогда не удавалось стать незаметной.

— Тебе и не положено. Да и не вышло бы: как можно не замечать такое очарование!

За галантной отговоркой крылась суровая правда. Когда я, покоренная романтикой службы Наблюдателей, попросилась на новую должность, шеф долго смеялся.

— Если ты прикинешься глухонемой, укоротишь свой рост сантиметров на двадцать, и поменяешь цвет волос, тогда, пожалуй… Да, еще придется сделать пластическую операцию: у тебя слишком заметное лицо.

Обижалась я тогда недолго — моя собственная профессия тоже была совсем неплоха.

Но одна мысль прочно засела в голове: нужно учиться быть неприметной, учиться делать свое дело, не привлекая к себе лишнего внимания. Увы, в этой области мне было весьма и весьма далеко до совершенства.

— Ну, а если бы ты не стал Наблюдателем, кем бы мог сделаться? Какое занятие кажется тебе самым интересным? — странное дело, мы давно знали друг друга, но никогда не говорили о том, кем могли бы стать.

Словно заранее были обречены на тот род занятий, какой в результате избрали.

Лешка немного подумал, и улыбнулся мечтательно.

— Знаешь, наверно, литератором. На мой вкус нет ничего более соблазнительного, чем ловить мысли, что носятся в воздухе, и наряжать их в одежды слова. Пышные или простые, роскошные или бедные — как получится. Представь, ты придаешь очертания тому, что каждый знал почти с рождения, но никогда не мог сформулировать! «Властитель дум» — так, кажется, это называлось раньше. Самая изысканная форма власти… И самая беспредельная.

Я задумчиво покивала, размышляя о том, насколько вообще разнообразна власть. Взаимосвязь господина и слуги, народа и вождя намного сложнее и крепче, чем можно представить. Хоть раз в жизни каждому приходится служить и властвовать, иногда даже одновременно. И не та власть, что навязана извне, а та, что принята изнутри, есть самое непреложное, самое безраздельное господство над нами.

— Уж ты, наверно, насочинял бы историй! — я улыбнулась, отгоняя задумчивость.

— Да, не упустил бы случая. Могу даже и приврать, все равно никто не поверит ни единому слову, так какая читателю разница, где правда, а где художественный вымысел? — в тон мне весело откликнулся Наблюдатель.

Для человека, незнакомого с практическими занятиями по мировой истории, и сотой доли наших приключений хватило бы в качестве сюжета фантастического романа. Именно фантастического, потому что, при ближайшем рассмотрении, многие общеизвестные факты из прошлого выглядели совершенно по-новому. По этой простой причине теоретики исторической науки вечно взирали на нашу контору свысока, как на сборище безответственных авантюристов. И если пользовались нашими услугами, всегда потом отчего-то забывали упомянуть об этом в отчетах. Может быть, с их точки зрения, мы и впрямь выглядели противоестественным явлением, искажающим стройный мир логических научных построений.

Но как бы там ни было, все оставались при своем, как и в большинстве случаев в этом подлунном мире… Все, но только не я.

Я, наверно, была самой непрофессиональной из «практиков», хотя шеф всегда утверждал обратное. Ни одного раза, ни единого самого эпизодического путешествия у меня не обходилось без чрезвычайных ситуаций. Тихо сделать свое дело и удалиться обратно в благополучное будущее — было для меня недоступной роскошью. Я вечно ввязывалась в самые авантюрные проекты, обрастала в процессе командировок людьми и обстоятельствами, и в финале выдиралась из всего этого с потерями разной степени тяжести. Мне вообще долгое время казалось, что я одна такая, и все остальные, кроме меня, делают свое дело гораздо быстрее и лучше. Встречая людей своего типа, я всякий раз искренне удивлялась, хотя здравый смысл, не переставая, нашептывал мне, что мой способ выполнения возложенных на меня задач не самый провальный.

В конце концов, я примирилась с собственным нестандартным профессиональным подходом, относя постоянный моральный ущерб на счет издержек производства. Так или иначе, но я понемногу училась воспринимать философски те казусы, что подсовывала мне судьба.

Я училась, и каждый раз сама себя клятвенно заверяла, что уж в следующий раз не попадусь на крючок чувств — своих и чужих. Но благие намерения, как и следовало ожидать, снова и снова выстилали дорогу в мой личный маленький ад.