Понять Молдову. Записки странствующих социологов

Юлия Юшкова-Борисова

Глубокая по содержанию и охвату материала книга, написанная доступным, ярким литературным языком, представляет страну от микро- до макроуровня. Она, раскрывая традиции, отражает как положительное в молдаванах (гостеприимство, хозяйственность, трудолюбие), так и отрицательное (неотрайбализм, коррупция, фасадность). Оригинально осмыслены отношения Молдовы с Румынией, дано объяснение стремлению молдаван постоянно балансировать между внешними игроками, разобраны приднестровский и гагаузский вопросы.

Еще одно предисловие…

…которое несколько больше, чем предисловие, и в нем рассказывается о том, зачем нам нужны повозки, а повозкам колеса, кто сидит в повозке и какое это имеет отношение к социологии. Еще немного о методе и нашем способе укладывать информацию в свою и вашу головы.

«Колесо — одно из величайших изобретений человечества — катится. Оно движется, но само остается неизменным. Колесо перемещается в пространстве и времени, оно катится из прошлого в будущее. Оно было сделано давно. В те времена, когда народ становился народом. Это колесо от повозки (телеги, кареты, дилижанса). В повозке сидят дети — будущее потомство народа. Его будущее. Повозкой управляют люди, родители этих детей, нынешнее население страны. Его настоящее.

Наше метафорическое Колесо состоит, как и обычное материальное колесо, из обода и спиц. Обод — это то, что называется «национальный характер», то есть совокупность наиболее типичных качеств людей, составляющих этот народ, их интеллектуальных особенностей и психологических реакций, укорененных норм и моделей поведения, привычек, обыкновений, вкусов. Обод опирается на спицы, собирается, удерживается ими воедино. Спицы, в свою очередь, удерживают геометрию колеса, его способность катиться.

Спицы — это ценности, смыслы, коды миропонимания и нравственные аксиомы, являющиеся основой культуры народа, закрепленные в его языке, как системе мышления, способе кодировки информации. Это особый набор традиций и примет, по которым этот народ различает добро и зло, красоту и уродство, истину и заблуждения. Колеса нанизаны на оси, переднюю и заднюю, то есть культуру: высокую, профессиональную, и народную, бытовую. Вот такая картина у нас нарисовалась…

Можно развивать образ и дальше. Тягловая сила — лошади, волы, ишаки или уже двигатель внутреннего сгорания — это ресурсы, экономические прежде всего. Упряжь — способ впрягать ресурсы в повозку, то есть экономические правила. Манера управлять лошадью как политическая культура. Распределение мест в повозке как социальные иерархии и прочее, и прочее.

При этом в нашем Колесе смыслов нет ничего мистического или провиденциалистского. Мы никуда не уходим с почвы научного рационализма, материализма и монизма. Эта метафора не заменяет, а дополняет научное знание, делает его более пластичным, доступным и привлекательным⁶…

…Лошадь-ресурсы тянет повозку — страну, в которой едет настоящее и будущее ее население. Кузов, устройство жизни, укреплен на осях, высокой и народной культурах, которые, в свою очередь, установлены на колеса. Колесо состоит из обода и спиц.

Обод — это то, что называется «национальный характер», то есть совокупность идей, убеждений, манеры мыслить, психологических реакций, укорененных норм и моделей поведения, нравственных и культурных ценностей и правил. Обод опирается на спицы, собирается ими. Спицы — это ценности, смыслы, основные идеи и убеждения, являющиеся основой культуры народа, закрепленные в его языке, как системе мышления, способе кодировки информации.

Слова «жизненный смысл» мы понимаем как стойкое убеждение, отношение к чему-либо и кому-либо, людям, явлениям, процессам, как воспитанную и вросшую в состав личности систему реакций на явления окружающей природной и социальной сред.

Эти убеждения могут осознаваться их носителями, а могут и не осознаваться. Более того, носитель может даже и не предполагать, что можно как-то иначе, чем он, относиться к жизни и смерти, любви и войне, труду и социальности. С нами в процессе исследования не раз случались такие вещи. Мы с удивлением обнаруживали в себе свои нравственные спицы и впервые полностью осознавали их только в сравнении с другими системами — «колесами».

Пересаживаясь в другие повозки, можно обнаружить, что они по-другому устроены и что наши собственные колеса к ним могут не подойти…»

Это две цитаты из нашей книги «Понять Беларусь»⁷, которую мы выпустили в 2018 году и которую задумали как первую книгу в серии текстов о самых разных странах, которые нам удастся «понять». Почему мы прибегаем к образам? Потому что ими мыслить гораздо легче, чем словами и, тем более, цифрами. Человеческий мозг все еще обгоняет компьютер в творческих операциях, и чем ярче образ, тем быстрее идет процесс мышления, вовлекая в работу бессознательное.

Образ Повозки нацеливает мысль на передвижение, на изменение условий, в которых живет народ, на путешествие по временам и территориям, на поиск контактов и влияний, которым он был подвержен. Образ Путешествия ставит обязательный вопрос, куда же едут эти люди, чего они ищут и зачем им это надо. Это автоматически нацеливает на поиск смыслов жизни и прочей важной информации, которая могла бы ускользнуть от анализа, если бы не Повозка. Исследователю легче настроиться на поиск и сопоставление сходств и отличий в жизни народа. Что было взято с собой в дорогу, что седоки выбросили за ненадобностью, а что держат при себе до сих пор. Повозка мотивирует на вопросы, а вопросы мотивируют на поиск ответов, а это и есть суть научного познания реальности.

Кстати, полоз — тоже колесо. Только распластанное, разомкнутое. На колесе вы по болоту и тундре далеко не уедете. На мокром снегу, на влажной почве полоз предпочтительнее. Гусеница — гибрид колеса и полоза. Но нечто большее, чем и то и другое.

Полоз возник параллельно колесу или раньше колеса, если учесть, что лыже с лосиной головой, найденной в болоте под Сыктывкаром, шесть (или семь) тысяч лет, как показал радиоуглеродный анализ⁸. Если шесть тысяч лет назад были лыжи, как полоз для человека, то санки, нарты, как полоз для груза тоже были однозначно. Колесу нужны дороги, полоз обходится без них. Поэтому я думаю, что сначала появился полоз и только потом он был замкнут в круг. Кто-то соединил концы лыжи.

Если народ не знал колеса, то, скорее всего, оно было ему и не очень нужно. Какие колеса в тундре? Народы полоза должны решительно отличаться от народов колеса. У них была разная жизнь…

Кроме Повозки, которая уже появилась в книге о Беларуси, Молдову мы не сможем объяснить вам без героев, без основных персон, управляющих молдавским экипажем — небольшой, легкой, но слегка тряской двуколкой.

Это собирательные образы, какими являются персонажи любой книги, но они базируются на чертах характера и личностных конструктах реально существующих людей, которых мы знаем и любим.

Зачем они здесь? Чтобы вы поняли Молдову быстрее и легче. Средства литературы, кодируя информацию в образы, как бы запаковывая ее в архив, передают ее быстрее и легче. Вы можете «распаковать архив» сами в любое время и взять из него то, что вам нужно именно сейчас. Социология в этом отношении гораздо медленнее передает информацию. Кроме них, мы предложим вам истории, которые произошли с нами, с нашими друзьями и многими прочими важными для понимания ситуации людьми.

Итак, вот наши герои, сквозные персонажи книги.

Эксплозия — Женщина-Взрыв. Explozie — взрыв, поэтому лучшего имени для нее не придумать. Взрыв чрезвычайно позитивный, расчищающий путь. Она сама предлагала быть названной Молдовянкой, потому что она одна из немногих, верящих в будущее Молдовы как самостоятельного государства и желающих ей такое будущее, но мне показалось, что это только одна из граней ее характера. Самая важная ее черта — взрываемость.

Она, в отличие от почти всех остальных наших молдавских друзей и знакомых, может громко разговаривать в ресторане, и, если тема беседы ее лично трогает, она, вместо того чтобы понизить громкость голоса и перевести его на более мягкие и неслышные тембры, что делают все остальные, наоборот, взрывается и кричит. Порой так, что ее слова слышны за соседними столами. В такие моменты я, уже привыкшая и к любопытству молдаван к чужой жизни, так и к контролю специальных служб самых различных стран за происходящим в стране, обычно начинаю опасливо озираться. Я боюсь за нее в эти моменты. Я чувствую вину за то, что вывела ее из зоны безопасности, хотя сделала это ненамеренно. Я же не знаю, в какой именно момент и в ответ на какой именно вопрос она взорвется! Она видит, что я озираюсь, и презирает меня за эти повороты головы.

В эти моменты она горда и бесстрашна, как взрывная волна. Во всё остальное время она тоже горда и сильна. Но не всегда бесстрашна. За ней семья, кумэтра, клан, род. Мама и дети. Мужа нет. Кто может жить со Взрывом?

Испуг, свойственный почти всем без исключения молдаванам, держит ее судьбу на привязи всё остальное время. Как-то я сказала ей после очередной беседы, в которой она жаловалась на то, что у нее нет занятия, достойного ее ума и характера, что она сама взрывает в себе свою внутреннюю гранату и сама потом падает на нее животом в момент, когда граната еще не успела разорваться. Она сама тормозит себя и останавливает в моменты, когда надо делать решительные усилия и идти судьбе навстречу. В этот момент она обвиняет свою маму и свое воспитание, всю молдавскую культуру и устройство страны в целом. Обычно я сержусь, хмурю лоб и поджимаю губы, за чем следует ее легкий взрыв, призванный меня устрашить. Я немного устрашаюсь, довольно сильно расстраиваюсь, а потом мы, так и не успев поссориться, поскольку всё происходит чрезвычайно быстро, миримся и запиваем или заедаем чем-нибудь вкусным наше непонимание друг друга.

Я люблю Эксплозию как цельного и яркого человека. Она редкая женщина, с которой я могу дружить. Мы обе не сливаемся с ландшафтом проживания и поэтому, меняясь, остаемся такими, какими были раньше. Это дает нам радость узнавания друг друга даже после долгой разлуки.

Почему именно она — одно из лиц страны в нашем понимании? Потому что ее черты мы видели во многих других людях, но именно в ней они проявляются ярче и точнее всего.

Счастья тебе, Эксплозия!

Мош Бэтрын — дословно «Старый дядя». «Старик» — в Молдавии вовсе даже не обидное слово. Старик — это тот, кто знает. «Те, у кого нет своих стариков, должны пойти и купить их себе», — говорит Мош Бэтрын. Старик — это тот, кто садится весной на землю, чтобы понять, насколько она прогрелась и можно ли начинать сев. Если старики сказали, что сеять еще нельзя, то сеять не будут, и никогда не сеяли, даже если в колхоз приходил приказ из райкома. В райком докладывали, что сев успешно идет, а сами ждали, когда старики посидят голыми ягодицами на земле и скажут, что можно. «Их простата точно говорила им, можно или нельзя», — хохочет Мош Бэтрын. Хохот этот не такой уж и добродушный. Это хохот над колхозным строем, над бюрократической партийной системой, для которой показатели процесса были важнее итогового результата, над тупостью чиновничества в целом и над тем, что оно так и смогло смять молдавское село.

Он другой, он не такой, как все остальные. В нем есть боярская кровь, и в критические моменты это чувствуется. В нем нет того самого испуга, который присущ почти всем без исключения молдаванам. Он никогда никому не был угоден. В советское время его травили и назначали диссидентом, в нынешнее время его притравливают новые жаждущие власти. Все оттого, что он как раз любит говорить правду и часто оказывается прав впоследствии. Правда вообще в Молдове не в чести. Она вообще-то в большей части случаев никому не нужна. Она актуализирует испуг и лишает ориентиров адаптации. Основной принцип общения в Молдове — это подстройка под интересы собеседника и сообщение ему именно той информации, которой он ждет, но данная информация должна одновременно быть выгодной или хотя бы точно не быть опасной тому, кто ее сообщает. Общение в Молдове — это участие в игре по сложным правилам, с комплексом изощрённых расчетов, которые ведет ваш собеседник, подсчитывая, кто вы, откуда вы, как вы выглядите, от кого вы пришли, что вам может быть нужно на самом деле, и что вы говорите о том, что вам нужно, что может быть нужно тем, от кого вы пришли и тем, кто живет там, откуда вы пришли, что может быть выгодно всем присутствующим и всем не присутствующим, но влияющим на происходящее участникам беседы. В результате чаще всего общение пустое и бессмысленное, по крайней мере первые полчаса, на протяжении которых вам надо успеть доказать то, что вы именно тот, за кого вы себя выдаете, и что вы не несете угрозы вашему собеседнику ни в коем случае. Тогда дело пойдёт, у диалог появится смысл, живость и прагматика.

Мош Бэтрын тоже выжидает, но не очень долго. Если собеседник по каким-то вышеуказанным параметрам его не удовлетворяет, он просто уходит от общения под тем или иным предлогом, которые он придумывает мастерски. Если вы проходите его soul-контроль, как огурец проходит сквозь кольцо, которое определяет, можно ли назвать его корнишоном, вы получаете интереснейшего собеседника, обладающего энциклопедической памятью, искреннего и открытого.

Мош Бэтрын не лжет. Иногда он маневрирует и лавирует, но, если мне удается прижать его к стенке логически и показать, что я понимаю, что именно он хочет скрыть, он стойко соглашается на ответ. Он может так и не сказать правду, если это ему невыгодно, но лгать не будет.

В отличие от него, Эксплозия врёт часто. Точнее, она не врёт, она фантазирует о действительности,

Обычно я очень остро, почти физически чувствую ложь и сержусь на лжеца, но вранье Эксплозии, как ни странно, меня умиляет. Я тоже его ощущаю, я уже даже предчувствую его, я знаю, что она сейчас скажет еще до того, как она произносит эти слова, но ее неправда наполняет меня сочувствием и даже раскаянием. Ведь это я поставила ее в такое положение, что ей пришлось врать! Ведь я же знаю, как ей важно во что бы то ни стало сохранить лицо, как ей трудно, просто невозможно признать свои промахи, ведь я же знаю, что ей безумно страшно столкнуться лицом к лицу со своей неудачей и просто невозможно увидеть, что в некоторых случаях она сама во всем виновата. Еще острее она переживает промахи и неудачи всей страны, которую любит безумно. Она такая беззащитная в этот момент… Ей незнакомо самопрощение. Именно поэтому у нее нет возможности увидеть свои ошибки и действовать иначе, чем она действовала до этого.

Мош Бэтрын еще ни разу на моей памяти не был беззащитен. Он легко относится к своим ошибкам, видимо, сказывается его научно-техническое прошлое, в котором ошибки всегда могли присутствовать в расчетах в той или иной мере и, вовремя исправленные, не представляли особой угрозы. Но он остро ощущает возможную беззащитность другого человека.

Инфлакарата — молдаванка, но именно она больше, чем все мои румынские знакомые, похожа на статую Овидия в Констанце. Она высокая, что нечасто встретишь в Молдове, и статная, у нее крупные, правильные, скульптурно вырезанные черты лица. Ее красивые скулы — почти точная копия скул Овидия. Inflakarat по-румынски означает «пылкая, спонтанная, порывистая», и Инфлакарата удостоилась от нас этого имени за нрав порывистый, темп жизни рваный, склонный к бешеному, образ мысли нелогичный, но тем не менее целенаправленный. Ею невозможно не восхищаться, но часто невозможно принимать без доли раздосадованности. Быстро, впрочем, растворяющейся в лучах её обаяния и доброжелательности.

Элеватия — румынка, живет в Румынии (Elevat — приподнятый, возвышенный, повышенный). У нее красивое лицо с тонкими аристократическими, боярскими чертами («boier», «boieroaică» до сих пор говорят в Румынии), умные зеленые глаза, насквозь пропитанные балканской грустью. Вытренированное умение ждать и страдать, то, чего я решительно не умею и от чего категорически отказываюсь. Она моя полная противоположность и одновременно точное в меня попадание. Точнее, мне кажется, что иногда мы с ней как будто поем в терцию, не в унисон, а в терцию, или сексту, что тоже красиво. Поем так слаженно, как будто пели еще со времен прошлой жизни.

Она почти всегда всем недовольна и страдает всю свою жизнь, исключая время детства. Она недовольна своим социальным положением, семейным статусом, зарплатой и руководством, ей не нравится ее машина, погода, ее беспокоит ее здоровье и ее будущее, но она никогда не сделает ничего решительного, чтобы что-то исправить в своей жизни. В этом она есть полная противоположность Эксплозии и Инфлакарате.

Зачем мне румынка в книге о Молдове? Затем, что через таких, как она, простых румын (боярство осталось глубоко в прошлом, богатство отобрано, статус потерян), я стараюсь понять и объяснить Молдову с их точек стороны.

Три дамы не знакомы друг с другом. Причем, к моему удивлению, не знакомы между собой даже Эксплозия и Инфлакарата, хотя живут в одном городе и занимаются приблизительно одним и тем же. Я подозреваю, что Элеватия Эксплозии могла бы понравиться, они одинаково смеются. Вы замечали, что друзья смеются одинаково и над одним и тем же? У них же даже родной язык общий, чего у меня с Элеватией нет. Элеватия прощает мне мой ужасный английский. Сама она перескакивает с языка на язык, с румынского, на которым общается с официантом, на английский, на котором обращается ко мне и к маме, и через полсекунды на французский, на котором говорит с Сергеем, так же легко, как молдаване средних лет переходят с молдавского на русский.

Примечания

6

С. Борисов, Ю. Юшкова-Борисова. Понять Беларусь: Записки странствующих социологов. — Издательские решения, 2018, на с. 18—19.

7

С. Борисов, Ю. Юшкова-Борисова. Понять Беларусь: Записки странствующих социологов. — Издательские решения, 2018, на с. 83—84.

8

Экспонат собрания Национального музея Республики Коми, Россия, Сыктывкар. См.: http://museumtur.ru/3dski/