Соль уходящего лета

Юлия Резник, 2019

Она сидела на самом краю утеса и просто смотрела вдаль. Женщина, в чьих бедах он был виноват и в чьем прощении нуждался. Тот же ветер, что принес ему слезы моря, заставлял танцевать ее волосы. Длинные, чуть с рыжиной, напоминающие цветом осень. В стороне от дорожки брюхами кверху лежали рыбацкие лодки и древний поржавевший от времени катамаран. В воздухе пахло горькими травами, палой листвой и йодом. Затянутое сланцем туч небо не давало пробиться солнцу, и собирался дождь. Ник остановился. Порыв ветра подхватил соленые брызги моря и что есть силы ударил в лицо. Отрезвляя. Лишний раз напоминая о том, что это единственная соль на щеках, которую он может себе позволить. Содержит нецензурную брань!

Глава 4

Вспарывая серое неспокойное море яростными гребками весел, Лада упрямо продвигалась вперед. Куда угодно. Хоть на край света, хоть за край… Может быть, там нет боли? Размеренные звуки проворачивающихся в креплениях металлических уключин скрежетали по натянутым нервам, соль моря и слез разъедала глаза. Лада утерлась плечом и снова налегла на весла, отдавая этой бессмысленной гребле последние силы. Лишь окончательно измотав себя, женщина опустила гудящие от усталости руки. Подставила лицо серому пасмурному небу и сделала жадный вдох. Местные верили, что сконцентрированный в воздухе йод залечивал раны. Как же жаль, что не душевные…

Набежавшей волной всколыхнуло лодку. Перед глазами Лады поплыло. Крики чаек, крики боли… красный мигающий свет фар, постепенно превращающийся в кровавую пелену… Лада всхлипнула. Упрямо игнорируя слезы, нашарила на дне старую удочку, нанизала наживку и закинула леску в море. Не думать… Не думать… Не думать… Сосредоточиться на здесь и сейчас! Раздобыть ужин. Накормить постояльца… Он очень кстати внес наперед оплату! О Лидочке теперь хорошо позаботятся.

Не думать… Не плакать… Не вспоминать.

Бычок — рыба донная, поэтому насадку нужно подавать к самому дну, поигрывая ей, постукивая по дну и приподнимая над ним, чтобы привлечь рыбу. Так, когда-то давно, Ладу учил муж.

Господи, как она ненавидела эти рыбалки! Какой бессмысленной тратой времени они ей казались… Деловой… Всегда на бегу. Она любила Сергея с самого детства, но по большому счету между ними было так мало общего! Владелец небольшой гостиницы и она… Успешная, красивая, богатая. Он хотел тишины и покоя. Она же впадала в панику каждый раз, когда телефон молчал больше пяти минут. Он ненавидел надолго уезжать из дома. Она кочевала по миру, как перекати-поле, от одного модного показа к другому. Он вел тихую жизнь, она — блистала на обложках журналов. Сначала в качестве модели, потом — довольно успешного дизайнера. Он хотел детей… Десять лет хотел… Ей же эта пауза казалась смерти подобной. Она была на гребне… на пике! Просила подождать. Годик, другой… Пять лет… Десять. Никто не знал, что перед тем как забеременеть, они едва не расстались! Сергей отказался ждать. Он и так ждал ее слишком долго, так долго, что Лада наивно решила, что его терпение бесконечно. Но это было не так. Ультиматум прозвучал как гром среди ясного неба. Или ребенок… или развод.

Лада до последнего не хотела. Не считала себя готовой… Только позже, когда малыш зашевелился, когда прошел ужасный токсикоз, и она снова смогла дышать без страха вырвать в любую секунду… она обрела гармонию. Поздно… слишком поздно обрела…

Вечерело. Туман над водой сгущался, окутывал все кругом таинственным воздушным покрывалом. Сквозь его серую пелену опускающееся за море солнце казалось необычайно большим и блеклым. Таким же блеклым, как ее жизнь…

Море все сильнее волновалось, бурлило, взбудораженное отчаянными порывами ветра. И хоть солнце еще не село, оно оказалось неспособным развеять мрак, принесенный надвигающимся штормом. Опомнившись, Лада быстро скрутила леску, подняла якорь и погребла к берегу, который почему-то оказался так далеко…

Лады не было долго. Так чертовски долго, что волнение, вызванное ее абсурдной идеей выйти в море, теперь просто зашкаливало. Набросив висящий на крючке брезентовый плащ, Ник вышел из уютного тепла гостиницы. Склонив голову под все усиливающимися порывами ветра, быстро преодолел дорожку, крутые, ставшие еще более опасными после дождя ступеньки и спустился на пляж. Продолжающийся дождь хлестнул холодной водой по лицу, проник юркими ручейками за воротник, побежал вниз по спине. Ник накинул капюшон и, сощурившись, устремил взгляд к морю, туда, где беспощадная стихия трепала на волнах крохотное суденышко. Оно то поднималось вверх, то снова опускалось в пучину, заставляя его сердце что есть силы сжиматься в тревоге.

Ник не знал, как поступить. Вызвать спасателей? Броситься в воду самому? Он злился на Ладу, на ее бредовую идею порыбачить в такою погоду, но в то же время он понимал, что таким образом она просто бежала… Бежала от себя. Бежала от боли. Что же все-таки произошло в этой больнице? Что же, мать его, там произошло?

Где-то вдалеке послышался оглушительно громкий лай. Непогода усиливалась, но лодка, несмотря ни на что, медленно приближалась. Ник подошел вплотную к кромке воды и стащил с себя обувь. Вглядываясь во все сгущающуюся темноту, он чувствовал себя мухой, запертой в янтаре расслоившегося на прошлое и будущее времени. Плюнув на все, Ник ступил в обжигающе холодное море. Нырнул с головой и поплыл. В том месте, где он перехватил за канат лодку Лады, вода почти смыкалась над его головой. Шаг за шагом… до самого берега.

— Вылезай! — перекрикивая свистящий ветер, скомандовал мужчина, но Лада то ли не услышала его, то ли не смогла подняться, — Вылезай, слышишь?!

— Нога… — в тусклых отблесках упавшего за горизонт солнца ее лицо казалось белым, как мел. На нем отчетливым ярким пятном выделялись посиневшие от холода губы и глубокие провалы переполненных болью глаз.

— Что нога? Ты поранилась?

— Судорога…

Волны хлестали о деревяный борт суденышка, поднимали вверх клочья белой пены и неслись дальше, разбиваясь о скалы. Нику не оставалось ничего другого, кроме как тащить лодку до самого берега.

Почти теряя сознание от ужаса и усталости, Лада все же не могла не думать о том, как должно быть холодно Нику в воде. Она отчаянно хотела помочь, но не могла даже пошевелиться, чтобы не взвыть от пронзающей тело боли. Окоченевшие руки, казалось, намертво примерзли к веслам…

— Давай руку! Я тебе помогу!

Даже ледяной дождь был намного теплее холодной морской воды, стекающей с Ника ей на руки и плечи. Собрав все свои силы в кулак, Лада крепко обхватила ладонь мужчины и резко встала. Борт лодки был совсем невысокий, но она не смогла через него переступить и, понимая ее затруднение, Ник просто поднял ее.

— Устоишь? Дойти сможешь?

Сцепив зубы, Лада кивнула головой. Она старалась не думать о том, как будет подниматься по лестнице… Если узкую полоску пляжа еще как-то можно было преодолеть, то лестница для нее в таком состоянии — абсолютно невыполнимая задача.

Шаг за шагом, преодолевая боль, которая в какой-то момент стала ее спасением. Которая своей сводящей с ума агонией напоминала Ладе о том, что она жива. Которая пробуждала в ней клокочущую ярость, вызванную несправедливостью жизни и смерти…

Тело отказывалось слушаться. Казалось, она заново почувствовала каждый свой перелом, каждый рубец на коже.

— Сможешь подняться?

Лада кивнула головой, хотя перед глазами темнело. Подняла здоровую ногу, подтянула пострадавшую. Вцепившись в перила, низко опустила голову, собираясь с силами, чтобы сделать следующий шаг.

— Твою мать… — выругался за спиной мужчина. — Забирайся!

— Что?

— Забирайся на спину! Я тебя понесу…

Они ввались в гостиницу, промокшие и продрогшие до костей…

— Лада! Лада ты меня слышишь?

— Слышу…

— Тебе нужно в горячую ванну! Где твоя комната?

— Направо… Оборудована… финская… сауна. Тебе тоже… не… мешало… бы… согреться, — стуча зубами, проговорила она.

Деревянная, достаточно тесная. Ник щелкнул тумблером. Постепенно тесное пространство начало наполнять тепло.

— Снимай!

Лада непонимающе уставилась на своего спасителя. Усталость закрывала глаза, но, преодолевая себя, она негнущимися окоченевшими пальцами ухватилась за пуговицу. Та не поддалась, едва не плача, Лада вскинула голову.

— Дай, я…

Стыда не было. Она тысячу раз переодевалась в присутствии мужчин. Она блистала на подиумах в полупрозрачных, абсолютно ничего не скрывающих платьях. Ей было плевать, что он смотрит. Она не могла заинтересовать его своим собранным по частям телом. Нападение ей не грозило. Да и не то, чтобы она вообще была способна думать о чем-то таком.

Блаженный жар от камней… Пар от испаряющейся на теле влаги. Белесая пленка осевшей на теле соли… Боже, как хорошо… Хорошо! Лада находилась в каком-то беспамятстве. Сморенная теплом, она то окуналась в сон, то выныривала на поверхность и совершенно не замечала, как Ник на нее смотрел. А он смотрел, как-то сразу очнувшись, стоило ему только заметить… шрамы. Так много шрамов. Блеклых полос, расчерчивающих ее золотистое тело. Разделяющих ее прошлую жизнь на «до» и «после». Шрам на животе прятался под кромкой простых черных трусиков, из них же выползал длинный рубец на бедре. Он думал, больнее не будет… Но сердце полоснуло виной. И страхом… что ему ни за что не расплатиться за случившееся. Потому что у него не укладывалось в голове, как такое можно простить. Он бы не смог…

Окончательно отогревшись, Ник обмылся под теплым душем, заставил помыться и Ладу. На полках в предбаннике нашлись махровые халаты. Мужчина оделся сам, а после протянул халат Ладе:

— Сними все и надень вот это! Я подожду за дверью.

В кухне она немного ожила. Выпила чая с лимоном и медом, который он заботливо заварил.

— Спасибо, — прошептала едва слышно. — Я бы добралась сама… Но все равно спасибо.

— Не расскажешь, какого черта ты вытворяла?

— Удила рыбу? — то ли ответила, то ли спросила Лада.

— В такую погоду?

— Нужно было что-то приготовить на ужин…

Ник недоверчиво скривился. Растер ноющие руки. Все-таки как хорошо, что в свои сорок он находился в прекрасной физической форме. Иначе… иначе он мог и не справиться.

— Лада… Может быть, ты расскажешь, что все же случилось? Вдруг, я смогу помочь?

— Ты и так помог больше, чем я могла бы рассчитывать. Спасибо тебе, но… это слишком тяжелая и запутанная история. Не для тех, кто приехал на отдых…

— А ты не решай за меня.

Лада осторожно отставила чашку. И едва заметно шевельнув плечами, сказала:

— В том приюте, о котором я тебе рассказывала, живет ребенок. Девочка Лида. Ей шесть. Я добиваюсь над ней опеки… где-то уже около года. Безрезультатно.

— Почему? — Лада отвела взгляд от красивой расшитой скатерти, которую осторожно поглаживала пальцами, и посмотрела ему прямо в глаза. Сейчас, в тусклом свете, который с трудом выжимали из допотопной проводки мощные современные лампы, на его грубо вытесанном лице появилось что-то дьявольское и мистическое. Он так пронизывающе на нее смотрел, что Лада даже на секунду поверила, что ему все подвластно.

— Почему? Ну, причин на самом деле хоть отбавляй. Я по документам — инвалид… А это, знаешь ли, клеймо. Как если бы я была преступником педофилом, там, или… я даже не знаю. Плюс… одинокая. А для женщины хуже, чем инвалидность, может быть разве что одиночество. Так нельзя. Надо к кому-то прибиться. А если этот кто-то зарыт в земле… — Ее голос сорвался.

— Я понял. Ты не можешь ее удочерить. Это решаемо, нужно только время…

— Которого нет.

— На нее претендуют другие… опекуны?

— На нее претендует смерть. Полгода… У нее осталось полгода, — безжизненным голосом поправила Ника Лада и, пошатываясь, вышла из-за стола. — Извини… Я что-то устала.

— Что с ней? — не сдавался мужчина, устремляясь вслед за хозяйкой гостиницы. — Онкология? — он не мог предположить ничего другого.

— Сердце. Неоперабельный порок.

Лада все же покачнулась. Ник подхватил ее за руки и, удерживая собственным телом, прижал к стене. Она знала, что одиночество может сыграть с человеком злую шутку. Она знала, что одиночество может полностью изменить его жизнь. Но она не догадывалась, что одиночество сможет бросить ее навстречу другому мужчине. Сделает его желанным… Безотчетный страх холодом пробежал по едва успевшей отогреться коже. Страх перед собой и… перед ним. Перед собственным телом, которое предало, откликнувшись на тепло незнакомца.

Она пошевелилась, чуть оторвалась от стены и, отведя глаза, просипела:

— Я пойду? Ладно? Я очень… очень устала.