Небом дан

Юлия Резник, 2023

Грех брать чужих детей, когда ты можешь своего выносить, – говорит свекровь, хмуро на меня глядя. – Чтобы кого-то выносить, нужно этого кого-то сначала зачать, – смеюсь сквозь слезы. – А вы утверждаете, что мой муж бесплоден! – Анатолий к зачатию неспособен, да, но и чужие гены нам в семье ни к чему, так? Я киваю, сбитая с толку, ничего не понимающая. На глазах слезы… – Конечно. – Тогда остается лишь один вариант. Других нет. – Какой же? – Савва. – Ваш старший сын? – не верю своим ушам. Ну не может же она мне это предлагать в самом деле! – Угу. Он грубиян, конечно, и распутник жуткий, но ради ребеночка потерпишь. В книге присутствует нецензурная брань!

* * *

Глава 1

Ника

— Ника!

Голос за спиной заставляет вздрогнуть. Я оглядываюсь, машинально крепче сжимая ладошку сына. Во дворе не горят фонари, и сгустившуюся темноту разбавляет лишь свет, льющийся из окон стоящей напротив пятиэтажки. Ежусь. Ветер проникает под полы пальто и с остервенением рвет листы новенького выпуска Антифорбса. Так моя соседка в шутку зовет списки должников, что коммунальщики вывешивают для острастки на двери подъезда. Собственно, возле них мы с Ромкой и замешкалась. Непривычно там себя видеть… Непривычно и страшно.

Но еще страшнее становится, когда тот, кто меня позвал, выходит из тени. Мама дорогая, я и забыла, какой он здоровенный!

Нащупываю в кармане ключ. Прикладываю к замку таблетку, рывком дергаю на себя железную дверь и залетаю в подъезд, волоча за собой в одной руке сразу Ромку, мольберт и папку с набросками. За дверью раздается визг шин. Ему вторит отборная ругань. Похоже, бросившись за нами вдогонку, Савва едва не попал под колеса въехавшей во двор машины.

— Бежим! — командую я, подталкивая Ромку к ступенькам.

— Зачем? Ты знаешь этого дядьку? Он что, плохой?

Физические упражнения — не мое. В боку колет. Мольберт оттягивает руку и при каждом шаге больно бьет по ноге. А тут еще Ромкин вопрос. На который у меня нет внятного ответа. Поэтому я невнятно пыхчу:

— Понятия не имею, но лучше не рисковать.

Дверь в подъезд открывается. Звуки тяжелых шагов взмывают ввысь, между лестничными пролетами. Судя по тому, как стремительно Савва передвигается, подняться к себе я уже не успею. Да и безопасно ли это? Вдруг он узнал мой адрес?

Ну конечно, узнал, дурочка! Иначе как бы он здесь очутился? — одергиваю себя и что есть сил колочу в дверь соседки, которая вроде бы уже должна быть дома.

— Кто там?

— Не пугайся, не гости! Да открывай же ты!

— Ника? — Люська удивленно хлопает ресницами. Поплывшая за день тушь оставляет черные засечки на ее нависающих веках. Ничего не объяснив, оттесняю соседку вглубь квартиры. Торопливо захлопываю за собой дверь, проворачиваю замок и зачем-то накидываю цепочку. Все! Дело сделано. Я сгружаю на пол свое барахло и без сил прислоняюсь к двери спиной. Дыхание сорвано, и я отчаянно хватаю ртом воздух. За моими потугами вернуть себе самообладание соседка наблюдает с открытым ртом:

— Ну, и что это должно означать?

— Да, мам, что? — поддакивает Ромка.

Как им рассказать? Зачем? Это моя тайна. Точнее, моя… и Саввы. Он обещал мне ее хранить. И нас не беспокоить обещал тоже. А теперь вот. Принесла нелегкая. Может, зря я убежала? Поговорили бы, и не пришлось бы гадать, что ему нужно.

Вряд ли я. Или мой сын… Это мы обсудили на старте.

— Ромка, иди, поиграй с Иришей, ага? Твой-то дома? — оборачиваюсь к соседке. Вопрос дурацкий. Низкорослый тощий трусоватый Самат — такая себе защита. Да и нужно ли меня защищать? Может, все-таки выйти и поинтересоваться у Саввы, зачем он нагрянул? Прижимаюсь к глазку. Мой преследователь как раз выходит на лестничную клетку и останавливается, настороженно оглядываясь. Я не дышу, не шевелюсь, не издаю ни звука, но все равно никак не могу отделаться от мысли, что он меня чует, как всякий хищник — свою добычу.

— Да что случилось-то? — возмущается Люська.

— Ш-ш-ш! Пойдем на кухню, — шепчу я.

Люська идет. Но прежде тоже зачем-то на миг замирает у глазка.

— Хорош.

— Кто?

— Это я у тебя должна спрашивать.

— А-а-а… Ты про Савву?

— Если его так зовут.

— Так. Да…

— Ну и кто такой этот Савва? На журналюгу вроде бы не похож.

Журналисты меня преследуют вот уже почти полгода, с тех пор как стало известно об обвинениях, предъявленных моему бывшему мужу. Поэтому предположение Люськи вполне оправдано.

— Савва не имеет отношения к журналистике.

— И кто же он?

— Он брат Анатолия.

— Вот этот? — Люся тычет толстым пальцем за спину и снова недоверчиво открывает рот, отчего брыли на ее щеках приходят в движение. Удивление соседки мне понятно. Анатолий с Саввой совершенно не похожи. Поставь рядом, никому и в голову не придет, что это родные братья.

— Только не говори мне, что и он поп.

Представив огромного, как медведь, Савву в рясе, я почему-то начинаю истерично ржать.

— Нет, к религии он никакого отношения не имеет.

— Ну, и слава богу. Я всегда недоверчиво относилась к фанатикам. И, кстати, не раз тебя предупреждала, что Анатолий…

— Пожалуйста, только не начинай!

Я не хочу больше слышать ни слова о своем бывшем. От понимания, какой мерзостью он занимался, меня тошнит. От мысли же, что он мог втянуть в это Ромку, ломает и корежит. Хорошо, что до этого не дошло. Я бы никогда себя не простила, если бы он… В общем, счастье, что все обошлось. И что на самом деле Анатолий Ромке никакой не отец, даже если так написано в его документах.

— Молчу. Есть хочешь? Самат рыбы наловил.

Гляжу на брошенных в раковине карасей. Всюду чешуя и потроха. Наконец, становится понятно, почему в комнате так остро пахнет кровью.

— Нет. А где он сам?

— Отсыпается после рыбалки.

— Ну… Рыбалка — это хорошо, — зябко прячу кисти в рукавах. — Единение с природой, и все такое…

— Единение с природой? — возмущённо фыркает Люська. — Вероятно, это объясняет, почему этот гад нажрался до поросячьего визга. А я все гадала.

Смеюсь. Люська у нас юмористка. Я и не догадывалась, как мне не хватает ее бойкого языка, пока не вернулась сюда, после ареста мужа. До него мы жили в шикарной квартире в центре, а эту сдавали.

— Ты видела, какой тебе в подарок оставили долг?

— В Атифорбсе? Ага. Как раз зависла у списков, когда Савва явился, — неопределенно машу рукой.

— Ну, и как ты допустила такое? — грозно интересуется Люська, насыпая муки в тарелку. И это, кстати, очень хороший вопрос. Наверное, я просто дура. Нужно было каждый месяц проводить сверку, как все сознательные арендодатели, а я все стеснялась показаться навязчивой.

— Ну, долг у меня не самый большой, — мямлю.

— Ага. С алкашами из седьмой квартиры не сравнится, конечно. Ребята скоро в ноль выйдут.

— Это как? — заинтересовавшись, склоняю голову к плечу.

— Сравняют долг со стоимостью своей халупы.

— А-а-а, — протягиваю, посмеиваясь. Болтовня с Люськой немного отвлекает. Из гостиной доносятся детские крики. Видать, Ромка с Иркой опять не могут поделить игрушки.

— Пойду на них шикну.

— Да сиди ты!

— Так ведь Самата разбудят.

— Ничего. Чай, не прынс. Он и так весь день почивать изволит.

Обвалянные в муке караси отправляются на раскаленную сковородку. Пахнет уже не кровью, а вполне себе вкусно. Я ж не ела ничего целый день.

— Что думаешь делать?

— Попытаюсь продать несколько картин. Перед Новым годом обычно хорошо берут.

— Да я не про долг!

— А про что?

Нет, как же все-таки вкусно пахнет!

— Про Савву.

Я нервно передергиваю плечами. На этот счет никакого плана у меня нет. Просто потому что я не думала, что этот самый план мне когда-то понадобится.

— Планирую перекантоваться у тебя.

— Грандиозно! То есть ты с концами переезжаешь? Вот так Самат обрадуется!

— Ну почему сразу переезжаю? — удивляюсь. — Ты же не думаешь, что Савва станет меня преследовать? — широко распахиваю глаза.

— Почему нет? Смотря что ему от тебя надо.

Люська глядит так въедливо, что я не выдерживаю и отвожу глаза. А ко всему, возможно, даже немного краснею. Всегда моя кожа была такой. Чуть что — я расцветаю, как майская роза.

— Ну-ка, ну-ка, посмотри на меня!

Пахнущая рыбой рука касается моего подбородка. Я уворачиваюсь, с трудом скрывая свое отвращение.

— Люсь, ну что ты со мной как с ребенком, правда?

— А ты не ребенок?

— Мне скоро тридцатка стукнет!

— В твоем случае это ничего не меняет. Ты не от мира сего.

Расстроенно шмыгаю носом. Я была бы рада что-то Люське возразить, но против правды, как говорится, не попрешь.

— Не знаю, может, уехать куда? — на первый взгляд эта мысль кажется мне ужасно заманчивой.

— Куда, например? — Люська тоже как будто прониклась.

— Не знаю. В какой-нибудь город поменьше. Там некому будет нас донимать. Я ужасно устала от этого. Думала, пройдет время, и все устаканится. Но уже позади полгода, и все никак. А еще Ромка…

— А он что?

— В школе как-то пронюхали, чей он сын. И теперь буллят его по полной. Называют… — понижаю голос до шепота. — Господи, я даже повторять этого не хочу!

Люся вываливает на тарелку рыбу со сковороды и бухает передо мной.

— Ешь! А чтобы куда-то переезжать, надо иметь сбережения. У тебя есть какая-нибудь заначка?

— Да откуда, господи?

— Ну, а куда ты тогда поедешь? Сама посуди — это квартиру снять надо, раз. Деньжата на первое время, два…

— Дальше можешь не перечислять. Я все поняла. — Отламываю большой кусок рыбы, отправляю в рот, но аппетита как не бывало.

— И тут мы снова возвращаемся к Савве.

Я закашливаюсь, подавившись:

— А он здесь при чем?

— При том. Он вам родня? Родня! К тому же, учитывая, что они с Толиком совсем не похожи внешне, есть шанс, что и внутри Савва не такой гнилой.

На слове «родня» я опять краснею. И чтобы это не было так заметно, отворачиваюсь к окну. А за окном он… Стоит у огромного внедорожника, повернувшись к лесу передом, а к нам с Люськой, вестимо, задом. Скольжу обеспокоенным взглядом по его богатырской спине. В зимнем распахнутом настежь пуховике он кажется еще больше, чем я запомнила.

— Я его не знаю совсем. Но в семье именно Савва всегда слыл паршивой овцой.

— Учитывая, какой придурочной оказалась поповская семейка — это скорей комплимент. К тому же, знаешь, как у нас говорят? С паршивой овцы хоть шерсти клок! Погляди!

— Ну и чего я здесь не видела?

— Тачку видишь? Парень-то он, похоже, небедный.

Тут я ничего сказать не могу. Про Савву в семье говорили мало. И никогда — в положительном ключе. Знаю только, что в двадцать он загремел на нары, провел там два года, вышел по УДО, а после осел где-то на севере. К нам он заезжал всего пару раз. И об этом… короче, об этом я как раз и не люблю вспоминать.

— Даже если так. Что это меняет?

— Что меняет? Ты совсем того? Он тебе может помочь!

— Зачем бы он стал это делать?

— Ник, ты совсем дура?

— Почему дура?! — возмущаюсь. — Мы чужие люди!

— Вы, может, и так, а Ромка?

Меня охватывает ужас. Кажется, Люська разгадала секрет, который я ношу в себе долгие годы.

— А что Ромка? — сиплю я, с трудом справляясь со спазмом, перехватившим горло.

— Ну, он же ему племянник! Думаешь, Савва бросит его на произвол судьбы?

Племянник! Я зажмуриваюсь. От облегчения кровь устремляется прочь из головы, и та немного кружится.

— Да он его и не видел ни разу, — мямлю я, уткнувшись в тарелку.

— Все равно. Кровь — не водица.

— Фу, не повторяй эту поговорку. Она мне об Анатолии напоминает, — передергиваю плечами.

— Воспитание тоже играет немаловажную роль, — идет на попятный Люська. — Твой Роман — отличный парень.

— Скажи это его одноклассникам.

— Дети жестокие.

— Да уж, кому как не мне это знать? Знаешь, мы, наверное, пойдем… Ромка! Роман… Собирайся.

— А если Савва опять к тебе сунется?

— Ты сама сказала, что к тебе переехать не получится, — с трудом выдавливаю из себя шутку. — Спасибо, что выручила. И за ужин тоже.

— Пустяки. Слушай, может, ты бы Романа перевела в другую школу?

Я складываю руки на животе. Прислоняюсь спиной к холодильнику:

— А что это даст? Там тоже вскорости узнают, чей он родственник. И дальше что? Опять переходить в другую школу?

— Ну, Толик. Ну, скотина! Всем жизнь испортил…

Я сглатываю. У меня нет никаких сил снова и снова возвращаться к этому. Хватит уже того, что я одиннадцать лет жила с человеком, которого не знала. Я подвергала риску собственного ребенка, я… Нет. Нет, не нужно. Не то опять не усну.

Ромка выбегает из комнаты. Я вымученно улыбаюсь. Подаю ему курточку, ласково веду по темным, совсем не таким, как у меня, волосам. Перевожу взгляд на затаившуюся за дверью Иришку. Та тоже совершенно не похожа на мать. Скромница и стесняшка. Помигиваю ей напоследок, сторонюсь, позволяя Люське открыть дверь. Теперь, когда страх схлынул, я в жизни не разберусь во всех этих засовах. Прощаюсь с Люськой взмахом руки. Дверь захлопывается. Мы с Ромкой торопливо поднимаемся к себе, гремя ключами, я открываю дверь. Пропускаю сына в притихшую квартиру, сгружаю мольберт и замираю, как кролик, услышав за спиной негромкое:

— Добрый вечер.