Опять 25!

Юлия Набокова, 2023

В жизни всегда есть место чуду: одно неосторожное желание в рождественскую ночь – и вот уже Аполлинария не почтенная бабушка, а снова 25 летняя девушка! Надолго ли? Неизвестно! Терять времени не стоит. Кто знает, какой срок у чуда? А надо успеть и внучке личную жизнь устроить, и тайну времен молодости распутать. И главное – не поплатиться за волшебство жизнью. Ведь охотников вернуть молодость немало и они уже вышли на ее след…

Глава 2

Худшие опасения Аполлинарии сбылись. 31 декабря Ксюша полдня проездила по Москве, встречалась с заказчиком и осматривала помещение под кофейню.

Аполлинария с утра испекла коржи для «Наполеона» и сбегала в супермаркет за сливочным маслом для крема. Когда возвращалась домой, на первом этаже столкнулась с соседом, выходящим из лифта.

При виде нее ровесник Игнат Лаврентьич оживился, уставился влюбленным взглядом. «Только бы снова замуж не звал!» — испугалась Аполлинария. На прошлой неделе Лаврентьич заявился к ней с тремя гвоздиками, шоколадкой «Аленка» и губной гармошкой, на которой неуклюже исполнил магомаевский хит «Королева красоты», а затем попытался упасть на колени. Однако старого рыцаря скрючил радикулит, и предложение руки и сердца ему пришлось делать в позе буквы зю, пока Аполлинария носилась по комнате, разыскивая лечебную мазь.

— Ты, Полечка, как‐то изменилась, — с восторгом заметил Лаврентьич. — Прическу новую сделала? Красивая какая! Как у Гоголя!

К эксцентричным комплиментам старика Аполлинария давно привыкла, но каждый был шедевром. То она была «умная, как Новодворская», то «нарядная, как Жанна Агузарова», то «веселая, как Петросян».

— Спасибо, Игнат Лаврентьич. — Она улыбнулась старичку и юркнула в лифт.

— Полечка, ты над предложением моим подумала? — отважился спросить Лаврентьич, с надеждой взирая на нее.

Вот ведь склероз! Как предложение делал, запомнил, а что она ему уже шесть раз отказала — нет. Или не в склерозе дело? Хитрит старик?

— Да что тут думать? — притворно потупилась Аполлинария. — Мне, Игнат Лаврентьич, внучка не велит!

— У тебя есть внучка? — поразился сосед.

К счастью, лифт наконец закрылся, увозя ее от престарелого поклонника. Аполлинария не имела ничего против своих ровесников — но только если они были молоды душой, как и она сама, а не погрязли в нытье и болезнях. Игнат Лаврентьич был как раз из этой породы. А потому Аполлинарии и в страшном сне не могло привидеться, чтобы он стал ее супругом.

Ксюша задерживалась. Аполлинария доделала свой фирменный «Наполеон» и поставила охлаждаться в холодильник, к бутылке шампанского. Затем наготовила салатов, накрыла праздничный стол, то и дело выглядывала в окно. Самые нетерпеливые уже пускали салюты, а Ксюши все не было.

Аполлинария вымыла голову, сделала укладку, достала припрятанный с вечера пакет с подарком для внучки. Вчера она так и не подобрала достойный праздничный наряд, но ей попалось элегантное повседневное платье, которое подойдет для работы. А то Ксюша все в джинсах да свитерах ходит! Аполлинария переложила платье в подарочный пакет и поставила под елку.

Затем сама переоделась в приготовленное для праздника бордовое бархатное платье. Ксюши все не было.

Аполлинария обзвонила родственников и подруг, поздравила с праздниками. Расстроилась, когда старинная подружка Фрося ее не узнала. Фрося была старше на три года и начала чудить в возрасте Аполлинарии, после смерти любимого мужа Ильи. Илья был их однокурсником по филфаку и самым видным парнем на курсе. Все диву давались, когда он внезапно переметнулся от профессорской дочки Наденьки Покровской к Фросе Гаврюшиной, не блиставшей ни красотой, ни успехами в учебе, ни интеллигентными родителями. А вот ведь какая любовь у него случилась! Наденька тогда от обиды кричала, что Илья наиграется с Фросей да бросит, вернется к ней…

Как вчера это было — перекошенное лицо Наденьки, сияющие глаза Фроси, когда она призналась Аполлинарии, что Илья позвал ее замуж, и Аполлинария шила ей свадебное платье, купив отрез белого ситца и кружев в магазине ткани. А ведь с тех пор целая жизнь прошла!

Как быстро годы пролетели, рассеянно глядя в окно, подумала Аполлинария. Красавица Наденька так замуж и не вышла, всю жизнь проработала в институте, пошла по стопам родителей. Защитила кучу диссертаций на тему женской прозы в современной литературе, стала экспертом в своей области, а женского счастья так и не обрела. А Фрося с Ильей прожили душа в душу много лет — бывают же такие крепкие союзы! И после смерти супруга Фрося мгновенно сдала. Перестала узнавать родных, разучилась пользоваться плитой и чуть не спалила квартиру, а однажды и вовсе ушла из дома и пропала. Ее искали две недели и нашли в дачном поселке, который построили на месте их старого деревенского дома. Из памяти Фроси стерлись воспоминания о последних двадцати годах жизни в современной высотке, и она вернулась по старому адресу, где прошла ее молодость. «Что вы хотите — старость!» — разводил руками молодой терапевт, а Аполлинария крепко сжимала руку подруги, словно желая удержать ее ускользающий разум. С каждым днем Фросе становилось все хуже. Когда они виделись в последний раз, она уже не узнавала Аполлинарию, а свою собственную дочь Клаву всерьез называла матерью. Вот и сегодня Фрося выслушала ее поздравления с Новым годом, а затем спросила: «А вы кто?» Надо будет проведать ее на каникулах, решила Аполлинария и взглянула на часы. Шесть вечера. А Ксюши все не было.

Вернулась внучка уже к восьми, когда по телевизору начались праздничные передачи.

Аполлинария сидела за накрытым столом у переливающейся огнями елки.

— Ксюша, а он симпатичный? — с надеждой поинтересовалась Аполлинария, выходя в прихожую.

— Кто? — Ксюша устало стянула пуховик, оставшись в неизменных джинсах и свитере.

— Заказчик! Молод, хорош собой, без ума от тебя?

— Это она. Ей лет шестьдесят, и недавно у нее родился внук, — разочаровала ее внучка. — Есть что поесть? Я ужасно голодная!

— Конечно, сегодня же Новый год!

Аполлинария проводила ее к столу, и Ксюша с жадностью набросилась на кулинарные шедевры бабушки.

— Как вкусно, ба! — Девушка сыто откинулась на диване и оглядела ломящийся от еды стол. — Куда ты столько наготовила? Нам же двоим этого не съесть!

— Я думала, вдруг ты придешь не одна… — призналась Аполлинария.

— А заказчик кофейни окажется моим суженым и предложит встречать Новый год вместе? — догадалась Ксюша и рассердилась. — Опять ты за свое, ба! Тебе прямо не терпится выдать меня замуж!

— Ладно‐ладно, не будем ссориться в такой праздник! Посмотри лучше, что тебе Дед Мороз под елкой оставил.

Ксюша взяла пакет и достала оттуда платье — темно‐синее, с юбкой‐клеш и с белым воротничком.

— Нравится? — с надеждой спросила Аполлинария. Она бы за такое в молодости все на свете отдала!

— Красивое, — дипломатично отозвалась Ксюша и сунула обновку обратно в пакет. — Но ты же знаешь, ба, я предпочитаю джинсы…

— Ничего не хочу слышать, — замахала руками Аполлинария. — Сделай своей бабушке подарок — сейчас же иди и примерь платье!

— Прямо сейчас я лучше поработаю. — Ксюша отложила подарок и сходила в коридор за сумкой с ноутбуком.

— В Новый год?! — поразилась Аполлинария. — Ксюша, работа никуда не убежит!

— Проект сам себя не напишет, — серьезно возразила внучка, открывая сумку. — Извини, бабуль, мне нужно по свежим впечатлениям набросать кое‐какие идеи… Это тебе, с Новым годом!

Она достала из сумки конверт и протянула бабушке.

— Это же абонемент в бассейн! — обрадовалась Аполлинария, открывая подарок. — Ксюша, ну зачем ты так потратилась?

— Ты у меня бабушка молодая, активная, — засмеялась Ксюша, — так что поддерживай здоровье! Я пойду работать. Позовешь меня перед курантами.

И, прижав ноутбук к груди, Ксюша вышла из гостиной и закрылась в своей комнате.

Это был самый странный и одинокий Новый год в жизни Аполлинарии. До полуночи она просидела в одиночку у телевизора, переключая каналы и размышляя, как же ей образумить внучку. Жизнь проходит, и молодость не возвращается. Разве дело — тратить лучшие годы на работу? С улицы доносились взрывы хохота и оживленные голоса. Молодежь гуляла и развлекалась, а ее двадцатипятилетняя внучка провожала старый год в обнимку с ноутбуком.

За пять минут до курантов она постучала в комнату Ксюши.

— Чебурашечка, пора, — она окликнула ее детским прозвищем.

— Что, уже? — встрепенулась внучка.

Они открыли шампанского под речь президента, со звоном чокнулись хрустальными фужерами и поздравили друг друга с Новым годом.

Внучка еще полчасика посидела с ней у телевизора, а потом ушла спать.

За окном взлетали салюты, соседи гуляли во дворе, народ веселился в парках и на Красной площади.

Надо обязательно вытащить внучку на каникулах куда‐нибудь погулять, решила Аполлинария. Ведь впереди столько выходных — не просидит же Ксюша все время за ноутбуком!

Как показала жизнь, свою внучку она недооценила…

Ксюша безвылазно просидела дома всю неделю. Куда бы Аполлинария ее ни звала, внучка наотрез отказывалась покидать свою комнату, ссылаясь на срочный проект.

— Вот сдам проект — тогда погуляем, — отвечала на все ее уговоры Ксюша.

«Да чтоб он провалился!» — в сердцах думала Аполлинария, уходя из дома.

Сама она в квартире не сидела. Навестила родственников и Фросю. Подруга молодости ее так и не узнала, но очень обрадовалась подарку — пуховому платку. Еще Аполлинария сходила в кино на новогоднюю комедию и нахохоталась от души — громче молодых, которые больше хрустели попкорном и целовались, не стесняясь соседей. Сделала красивый гелевый маникюр — бежевый, с белыми звездочками. Посетила любимый театр. Погуляла по красиво наряженным московским улицам. Центр города сиял огнями, было не протолкнуться от прохожих, и, идя одна в толпе, Аполлинария очень сожалела, что внучка не видит этой новогодней красоты.

Наступил вечер перед Рождеством, и Аполлинария подготовилась к празднику. Нарезала салаты, запекла мясо, охладила шампанское. Ксюша ее приготовлений, кажется, и не заметила. Тогда Аполлинария надела то же самое нарядное бордовое платье, в котором встречала Новый год, и вошла к внучке в комнату.

— Чебурашечка, идем за стол.

— Извини, ба, но мне осталось совсем чуть‐чуть. Не хочу отрываться. — Внучка даже не подняла головы от ноутбука.

Но Аполлинария и не думала сдаваться.

— Ксюша! — завелась она. — Так никуда не годится! Мне больно смотреть, на что ты тратишь свои лучшие годы! Не любить — погубить значит жизнь молодую!

— Сама придумала или в книжках вычитала? — устало вздохнула Ксюша, зная любовь бабушки к цитатам из русских классиков.

— Это, между прочим, Чехов! — Аполлинария, всю жизнь проработавшая учительницей литературы в школе, с укоризной взглянула на нее и продолжила сокрушаться.

— А у меня, между прочим, работа! — раздраженно буркнула Ксюша.

— Вот именно! — вспылила Аполлинария. — И это в новогодние каникулы! А кино, а театр, а каток, а свидания с великолепными мужчинами?

— Ба, я тебя умоляю! — Ксюша скорчила недовольную гримаску. — Кино можно и на компьютере посмотреть, театр морально устарел. А мужчины… Где их сейчас возьмешь, великолепных‐то? Тут нормального попробуй найди! Это тебе, ба, не шестидесятые! Познакомились в трамвае — полюбили на всю жизнь.

— Да, мы с твоим дедом познакомились в трамвае, — с достоинством произнесла Аполлинария, расправив подол платья. — И счастливо прожили вместе до его последних дней. Свою половинку можно встретить везде — и в трамвае, и в метро, и в булочной. Было бы желание. Ты со своим Олегом год назад рассталась. Я уже начинаю переживать за твою личную жизнь!

— Не бойся, ба, — криво улыбнулась Ксюша, — сейчас нет понятия «старая дева», есть свободные женщины.

— И свободные мужчины! Ксюша, ты молодая, красивая, интересная девушка. У меня в голове не укладывается, почему ты до сих пор одна?

— Ба, ну давай не будем ссориться. — Девушка примирительно улыбнулась. — Я понимаю, что ты хочешь мне только добра. Но я уже взрослая и сама разберусь, ладно?

— Дурочка, — вздохнула Аполлинария. — Да пойми ты: двадцать пять лет бывает только раз в жизни! «На то и молодость дана, чтобы быть кипучей, активной, жизнеутверждающей», — вдохновенно процитировала она Шолохова. — А отсиживаться дома в выходные можно и в семьдесят пять. Будешь тогда локти кусать, что молодость зря растратила, да уже поздно будет.

— Ну тебя и сейчас дома не часто застанешь, — пошутила Ксюша. — Вот смотрю на тебя и думаю: может, в семьдесят пять жизнь только начинается? Кстати, у тебя новый маникюр? — Она наконец заметила ее глянцевые бежевые ноготки с белыми снежинками и взяла за руку, чтобы рассмотреть.

— Нравится? — Аполлинария укоризненно взглянула на обрезанные под корень внучкины ногти без лака. — Хочешь, и тебе такой сделают?

Ксюша покачала головой:

— Ба, у меня же проект, мне не до маникюра!

— Вот к сдаче проекта бы и сделала!

— Мне осталось всего ничего. Вот как закончу, так и поговорим.

Ксюша демонстративно уткнулась в ноутбук и защелкала мышкой.

— Может, хоть поешь? — предложила Аполлинария и, не дождавшись ответа, вышла из комнаты, притворив за собой дверь.

— Как же мне ее вразумить? — посетовала Аполлинария, возвращаясь в гостиную.

По телевизору шел новогодний концерт, который она уже смотрела 31 декабря. Взяв пульт, она принялась щелкать каналы и внезапно остановилась, во все глаза глядя на экран. Молодой ведущий с музыкального канала был чем‐то похож на Мишу Медовникова, и от этого сходства у Аполлинарии защемило сердце.

Была в ее жизни, еще до встречи с дедушкой Ксюши, большая любовь — первая и настоящая. Тогда еще юная Аполлинария не сменила легкомысленную фамилию Ветрова на промысловую Осетрова и примеряла к своему имени сладкую Мишину фамилию. Мечтам не суждено было сбыться: как большинство первых любовей, ее сладкий сон оборвался внезапно и очень горько. А тогда, в начале шестидесятых, казалось, что это на всю жизнь. Рука Миши на плече, проникновенные стихи Рождественского, веселое кружение на катке, прогулки по заснеженным аллеям Нескучного сада и внимательный взгляд карих глаз. Таких же, как у парня в телевизоре… Может, внук? Но фамилия ведущего была не Медовников, а Горностаев, и звали его не Михаил, в честь возможного деда, а Стас.

— Есть что поесть? — В комнату скользнула Ксюша, оторвав Аполлинарию от дорогих сердцу воспоминаний. — Я ужасно проголодалась!

— Спрашиваешь! — Бабушка захлопотала у стола. — Подогреть мясо?

— Да мне и салатиков хватит.

— Шампанского?

— Нет‐нет, мне же еще работать! — наотрез отказалась Ксюша.

— Рождество ведь, — вздохнула Аполлинария, наливая апельсиновый сок в хрустальные фужеры.

— Подумаешь, праздник! — отмахнулась Ксюша, набрасываясь на оливье.

— Елка уже осыпается, — грустно заметила Аполлинария, глядя на иголки на полу. — Вот и праздники заканчиваются, а ты все время дома просидела. Давай хоть завтра в кино сходим, а потом по магазинам, а? — с надеждой предложила она.

— Ба, ты же знаешь, у меня проект, мне некогда, — возразила Ксюша, подкладывая себе салат.

— Эх, Ксюшка, Ксюшка. — Аполлинария покачала головой. — Не понимаешь ты, глупенькая, своего счастья. Молодая, все дороги перед тобой открыты. Хочешь — в клуб на танцы иди, хочешь — в Париж на выходные езжай…

— А давай вместе! — внезапно предложила Ксюша.

— В клуб? — усмехнулась Аполлинария. — Для тех, кому за семьдесят?

— В Париж! — Ксюша озорно сверкнула глазами. — Вот сдам проект — и отвезу тебя. Ты ведь давно мечтаешь там побывать.

— В Париж нужно ехать с любимым. — Аполлинария шутливо щелкнула внучку по носу. — Мне уже поздно. А у тебя все шансы. Надо только меньше работать и больше смотреть по сторонам.

— Ба, ну хватит уже! — поморщилась Ксюша. — Можно подумать, ко мне Брэды Питты в дверь ломятся, а я их с лестницы спускаю: «Подите вон, Брэд, я предпочитаю брюнетов и в Париж поеду только с Киану Ривзом». Где они, нормальные мужики‐то?

— Да вот хотя бы один! — Аполлинария кивнула на телеэкран, где соловьем разливался Стас Горностаев. — Брюнет, кстати!

— Скажешь тоже! — фыркнула Ксюша, задержав взгляд на красавце. — Где он и где я? Он звезда, а я — обычный дизайнер.

— Ты даже не представляешь, какая ты, Ксюша! — парировала Аполлинария. — Да если б он только тебя увидел! Может, сходим прогуляться до телецентра?..

— Ба, ну хватит уже! — резко перебила ее Ксюша. — Я уже взрослая и со своей личной жизнью уж как‐нибудь сама разберусь! — Она вскочила из‐за стола, не доев оливье, и выбежала из комнаты, грохнув дверью.

От резкого хлопка мигнуло электричество и упала фотография в рамке, стоявшая на полке над телевизором.

Ахнув, Аполлинария метнулась к полке и подняла рамку, проведя пальцами по стеклу. Цела, ни царапинки. С черно‐белой фотографии на нее смотрела она сама — Ксюшина ровесница, молодая, красивая, смелая. В приталенном бежевом платье в горошек по моде тех лет, с толстой русой косой и густыми широкими бровями.

— А вы, — донесся до нее глубокий голос телеведущего, — о чем вы мечтаете?

— Вот бы мне стало опять двадцать пять! — вырвалось у Аполлинарии. — Я бы Ксюше такого жениха нашла!

Она слишком давила на Ксюшу, но лишь потому, что ей было невыносимо жаль всех тех блестящих возможностей, которых внучка добровольно себя лишает. Уж она бы сама, будучи молодой в это время, дома не сидела!

— Осторожней с желаниями. Ведь они могут исполниться! — задорно выкрикнул ведущий с глазами Миши Медовникова в телевизоре.

Аполлинария только горько улыбнулась и глотнула апельсинового сока из хрустального фужера. Когда‐то давным‐давно под Рождество, глядя в окно поезда, увозящего ее от Миши навсегда, она загадала желание, которое так и не сбылось. А сейчас ее желание было слишком фантастичным для того, чтобы исполниться. Как говорил Пушкин, мечтам и годам нет возврата. Молодость не возвращается, а двадцать пять лет бывает лишь раз в жизни. Свой билет она уже использовала.

Аполлинария убрала со стола, перемыла посуду, досмотрела праздничную программу. Пробила полночь, наступило Рождество. А Ксюша так и не вышла из комнаты, не пожелала спокойной ночи — видно, сильно обиделась. Аполлинария подошла к комнате внучки, постояла за закрытой дверью. Тишина. Хоть бы мелодраму по телевизору посмотрела, чем сидеть за ноутбуком!

Она так и не решилась войти, вернулась к себе, расстелила постель. Уже вынула вставную челюсть и легла, но вспомнила, что забыла нанести ночной крем. Пришлось топать в ванную. Из зеркала на нее глянула старуха, все семьдесят пять лет которой отпечатались на сухой коже морщинами и пигментными пятнами, а щеки впали, сделав ее похожей на мумию. Не спасали ни новая стрижка, ни модный маникюр. Да и на омолаживающий крем надежды было мало. Но устоявшуюся привычку Аполлинария нарушать не стала, намазала лицо и вернулась к себе. Продавленный диван по‐стариковски охнул под ее весом. Аполлинария попыталась представить себя двадцатипятилетней, живущей в современной Москве. Ей бы очень пошло то платье, которое она видела в витрине магазина… «Эх, где мои двадцать пять лет! — думала Аполлинария. — Уж я бы тебе, Ксюшка, показала! Уж я бы для тебя такого мужчину нашла!»

В соседней комнате Ксюша закончила дизайн‐проект и устало откинулась в кресле. Осталось внести кое‐какие детали, но в целом она все успела. Она надеялась, что ее проект понравится заказчице, и тогда, может быть, ей удастся заслужить восхищение Влада.

Из‐за стены донесся заливистый храп бабушки. Аполлинарии снился ночной клуб. Она танцевала с Мишей Медовниковым и была счастлива. Ей снова было двадцать пять.