Сами мы не местные

Юлия Жукова, 2021

Жить в чужой стране и вообще-то непросто, а если это не страна, а целая планета и до родного дома десятки миллионов световых лет… И у тебя там никого нет, кроме любимого мужа, который, впрочем, страдает почти всеми местными заморочками, – тут уж приходится быть начеку и в полной боевой готовности круглосуточно. А между тем в инопланетном раю, раскинувшемся от северных снегов до южных джунглей, где боги ходят по улицам, а на подводных тварей можно полюбоваться из окна вагона, так хочется просто наслаждаться жизнью…Автор не преследует цели сформировать привлекательный образ нетрадиционной сексуальной ориентации и не отрицает семейные ценности.

Глава 6 В которой дома растут и падают

Он резко садится и, естественно, впечатывается лбом в потолок, не рассчитанный на такие габариты. Хватается за голову и шипит. Мне это живо напоминает какую-то дурацкую комедию, и я покатываюсь со смеху, изо всех сил пытаясь сдержаться, чтобы его не обидеть, и от этого хохоча ещё заливистей.

— Вы чего там? — спрашивает снизу матушка. Причину членовредительства она не поняла, потому что я говорила на всеобщем.

— Все в порядке, — говорю, давясь смехом, — только потолок тут низковат.

Азамат тем временем несколько приходит в себя и снова ложится навзничь, потирая лоб. Я легонько поглаживаю его по пострадавшей части тела.

— Так это была шутка? — жалобно спрашивает он.

— Нет, только не подскакивай снова, — покатываюсь я, придерживая его за плечико.

Он долго молчит, так что я решаю, что он и не собирается никак комментировать новость.

— Ты уверена? — наконец уточняет он.

— Солнце, если бы я не была уверена, я бы не стала тебе говорить. Сегодня утром делала тест, он показал недельную давность.

— Тогда ещё можно долететь до Гарнета, — облегчённо говорит он.

— Зачем? — не понимаю я. Рожать ещё рано, мягко говоря…

— Ну ты, как мне показалось, целителю не сильно доверяешь.

А, так он хочет, чтобы меня кто-то наблюдал?

— Я зато себе доверяю, — говорю. — А к тому времени, как рожать надо будет, я Ориву доучу. Не сидеть же нам на Гарнете девять месяцев, в самом деле.

Азамат внезапно с видом чрезвычайной заинтересованности поворачивается на бок и нависает надо мной.

— Так ты собираешься рожать?! — спрашивает он шёпотом.

Я хлопаю глазами.

— А что, есть какие-то неблагоприятные для этого обстоятельства? Чего ждать-то, если уж залетела?

Он рухает обратно с таким счастливым видом, что уже граничит с безумным, сплетает пальцы и принимается тараторить нечто в стихах, что я определяю как гуйхалах за моё здоровье.

— Лизонька, — выдыхает он наконец, — если бы у меня только были слова! Я знаю столько слов, столько томов прочёл на двух языках, а сказать о своём счастье ничего не могу… — Он снова поворачивается (уже все одеяла узлом завязал) и утыкается лбом мне в висок. — Может, если я как следует подумаю, ты услышишь? Ты ведь всегда чувствуешь меня.

Я снова не могу сдержать хихиканье, хотя оно происходит скорее от умиления, чем от юмора. Ладно, по крайней мере, он не упал с печки, не попытался мне заплатить и не выдумал себе повода для расстройства. Правда, на время родов я его, пожалуй, привяжу к кровати под наблюдением пяти-шести телохранителей, а то что-то стрёмно немного… А ещё меня волнует, что ему станет советовать проклятый духовник…

— Слушай, Азамат, — говорю, не поворачивая головы.

— Мм?

— Не говори пока Алтонгирелу.

Он опять приподнимается на локте. Вот же активность напала на ночь глядя.

— Как же? Он ведь наш духовник, он должен знать… Да и все равно поймёт.

— Давай проясним этот вопрос. Он твой духовник, а не мой. Вот станет пузо заметно, тогда скажем. А пока я ещё жить хочу. Кстати, учти, что у меня в ближайшее время сильно испортится характер. Сегодня утром ты уже видел, в чем это выражается. Так что ради Алтонгирелова собственного блага, пожалуйста, не говори ему пока.

Азамат тяжело вздыхает, но соглашается.

— Ладно, понял… Но вообще, если уж он тебя так раздражает, тебе надо другого духовника себе выбрать, чтобы с ним советоваться, а то не дело это.

— Ну вот познакомлюсь с кем-нибудь вменяемым… — вяло соглашаюсь я. Главное, мы пришли к компромиссу.

— Что вы там все шушукаетесь? — доносится снизу голос матушки. — Легли спать, так спите уже.

— Так точно, командир! — говорим мы неожиданно хором, хохочем и блаженно отрубаемся.

Утро у нас весьма позднее — заснули-то часам к шести, не раньше. Впрочем, у меня оно, конечно, гораздо позднее, чем у остальных членов семьи. Сквозь неглубокий сон уже засветло я слышу стук топора, льющуюся воду, ещё какой-то скрип и возню. Очевидно, Азамат помогает по хозяйству. Идентифицировав звуки как безопасные, я удовлетворённо поворачиваюсь на бок, стекаю в нагретую Азаматом ямку в матрасе и уплываю в сон ещё часа на четыре.

Сползаю с печки я только на запах обеда, поскольку желудок принимается категорически требовать наполнения. Я долго ищу тапочки около печки, все это время через полуоткрытую дверь наблюдая общественную жизнь на кухне. Азамат с энтузиазмом жарит расстегаи с какой-то некрупной рыбкой, матушка смешивает пряно пахнущий соус.

— Так и сказала? — поражённо говорит матушка. Видимо, Азамат опять ей что-то про меня рассказывает.

— Ага, — довольно кивает он.

— Ну это уж… прямо неприлично.

— Я так понял, у них об этом совершенно прилично говорить. Правда, они выражаются по-другому, но вообще это вроде бы считается чем-то хорошим.

— Чего уж тут хорошего, мучение одно, — ворчит матушка.

О чем это они, господи?

— Ты зна-аешь, — задумчиво тянет Азамат, — конечно, если только один человек души лишается, то ему очень плохо. Но когда оба… это как-то… в общем, это здорово. И спокойно так — я, например, точно знаю, что Лиза меня не подведёт и не будет мне нарочно пакостить. Вот подумай, много людей могут похвастаться такой уверенностью в супруге? Или вот, скажем, она всегда рада моему приходу. Ты не представляешь себе, какое это счастье.

Ах ты боже мой, романтическая любовь в восприятии муданжцев. Можно прямо записывать и вставлять в краеведческую хрестоматию.

— Представляю, — улыбается матушка. — Ты в детстве тоже всегда мне радовался.

На этом я решаю вторгнуться в семейную идиллию, а то ещё накапают мне в еду.

— У нас говорят, что человек может быть счастлив, только если сохранил в себе частицу детства, — приторным голоском объявляю я вместо доброго утра. — Чем нас сегодня кормят?

Азамат нагибается и целует меня в макушку, отведя подальше руки, измазанные в тесте.

— Здравствуй, солнышко. Ты опять с утра путаешь слова.

— Ничего я не путаю, — говорю. — Нас же теперь двое!

Матушка оказывается весьма сообразительной, правда, в результате она роняет ложку.

— Ты тяжёлая, что ли? — спрашивает она с оторопелым видом.

Я поднимаю ложку.

— Ага. А что, Азамат вам не сказал?

Азамат, помявшись, объясняется:

— Я подумал, раз уж ты духовнику говорить не хочешь, то прочим и подавно не стоит… Беременные женщины обычно очень суеверны.

— Как у тебя вообще я и суеверность в одной фразе совместились? — вздыхаю я. — Ты хоть раз за мной что-то такое замечал?

Он виновато мотает головой.

— А вот и зря, — встревает матушка. — У вас, на Земле, может, люди хорошие, а у нас завистливые шибко, особенно женщины. Попортят тебе ребёнка, не приведи боги. В силу знающих можно и не верить, но тут и попроще способы есть. Так что лучше уж до лишних ушей не допускать.

— Это другой разговор, — соглашаюсь я. В пакостность местных баб мне поверить раз плюнуть. — Но вам-то можно доверять, имигчи-хон!

Она вся расцветает от обращения. Вообще, она сегодня гораздо лучше выглядит. И надела что-то нарядное: цветные юбки в три слоя, белую рубашку с широкими рукавами. Правда, на время готовки эти рукава она подтянула за ленточки, продетые по кайме, и завязала на загривке. А сверху нацепила весёленький пластиковый фартучек, разрисованный гиппеаструмами.

— Так что же, — возобновляет она разговор, когда я подаю ей вымытую ложку, — ты действительно собралась рожать?

— А чего вы оба так удивляетесь? — никак не возьму в толк я. — То есть я, конечно, плохо понимаю, как вы при ваших порядках вообще размножаетесь…

Азамат хихикает, а матушка серьёзно объясняет:

— Ну как же, ты ведь красивая. А красивые женщины до последнего с этим тянут, чтобы фигуру не портить. Да и вообще, охота тебе с младенцем возиться, когда ты в самом цвету? Мне страшно подумать, сколько Азамат выложил за это дело.

— Нисколько, — отрезаю я, прежде чем Азамат успевает на меня цыкнуть. — Он и не знал, я ему только вчера сказала.

Матушка повторно роняет ложку, но ловит её в полете.

— Ну вы, земляне… — бормочет она, качая головой. — Это ж вы, значит, и моцог не проводили? И Старейшин не одаривали? Да что же это будет-то?

— Будет как на Земле, — пожимаю плечами. — У вас свои обряды, у нас свои. Буду пить «снадобья» и одаривать «великих целителей».

А что ещё я могу ответить на такой укор?

— А-а, — успокаивается матушка. — Ну это тебе виднее. — Она задумывается ненадолго, потом развивает свою мысль: — Рожать надо по своим правилам, а не по мужниным.

На том и договариваемся. Азамат слушает наш разговор, благоразумно помалкивая, чтобы не нарушить мою эквилибристику.

А расстегаи с устричным соусом — это вещь, и муж у меня самый лучший. Вообще, мужчина у плиты, да ещё в фартучке — это ужасно эротично. Во всяком случае, мне никакого другого афродизиака не надо.

После еды мы некоторое время расслабленно перевариваем. Азамат стаскивает с головы какой-то хайратник — оказывается, мать с утра подарила. Красивый такой, красно-синий, очень ему идёт. Вот только муж у меня со вчера непричёсанный. За всеми вчерашними открытиями он даже не расплёл косу, и теперь она напоминает водоросль — грозу купальщика. Я лениво встаю, откапываю в сумке свою щётку, потому что, где Азаматова, я не знаю, а спрашивать лень, и принимаюсь приводить его в порядок.

— Ишь ты, — усмехается матушка, которая наблюдает за моими движениями, подперев щеки кулаками, — нежности какие. Ты его как кошка котёнка вылизываешь.

— Ещё бы, — говорю, — за таким богатством уход нужен. Красотища ведь неимоверная.

Это слово я на днях переняла от Унгуца и очень им горжусь.

Азамат смущается, а матушка как будто чем-то недовольна.

— Да уж, — протягивает она, — красиво-то красиво, да грустно.

— Почему? — удивляюсь я.

— Из-за отца, — неохотно бросает Азамат.

Я озадаченно моргаю.

— Какая связь между твоими волосами и этим нехорошим человеком?

Азамат поднимает на меня взгляд исподлобья.

— Ах да, тебе ещё не говорили, наверное… Длинные волосы носит старший мужчина в семье.

Ну хоть теперь понятно примерно, почему Азамат своих волос стесняется. Но, ой, мамочки, так это что же, если вдруг папаша проявит остатки совести и они помирятся, он пострижётся?! Да я этого старого козла голыми руками порву!!!

— Ай, — удивлённо говорит Азамат. — Ты чего дёргаешь?

— Прости, задумалась. А насчёт волос… ты взгляни на это под таким углом: если бы они у тебя были короткими, я бы вряд ли вышла за тебя замуж.

Азамат запрокидывает голову, чтобы недоуменно воззриться на меня.

— Теперь ты поясни, пожалуйста, какая связь?

— Ну помнишь, когда я по милости твоего духовника обкушалась грибочков? И к тебе спать пришла?

— Ну.

— Ну вот, я как тогда на твои волосы налюбовалась под кайфом, так и… понеслось. В смысле, мне кажется, э-э, как бы это сказать по-муданжски? В общем, что моя душа именно тогда поменяла место жительства. И после этого я стала про себя тебя на «ты» называть, в моем-то языке есть разница.

— С ума сойти, — бормочет Азамат.

А я вдруг понимаю, что и тут Алтонгирел, зараза, угадал. Он же хотел мне глаза открыть на Азамата. И открыл ведь! Не дай бог узнает…

Матушка только головой качает, ворча что-то о противоестественных землянах, которые ходят друг к другу ночевать и выбирают супругов по волосам. Азамат снова откидывает голову, позволяя мне продолжить груминг, а потом говорит:

— А я потерял душу с самого начала, когда ты, едва поднявшись с пола и без оружия, так уверенно заявила, что не пойдёшь куда велено, и тут же придумала, почему мы должны тебе это позволить. Я так растерялся, что близко к тебе не подходил потом, боялся потерять самообладание.

Коса заплетена, и мы начинаем прощаться. Пора возвращаться, а то потемну летать все-таки небольшое удовольствие, даже с инфракрасным экраном. Мы клятвенно заверяем матушку, что будем навещать и подвозить всякие южные вкусности. Она в свою очередь обещает держать телефон заряженным и подключённым к выносной антенне, которую мы ей оставили.

— А вы не хотите поближе перебраться? — спрашиваю. — Подыскали бы местечко поприятнее, построили бы там дом с удобствами…

— Нет, — легко отказывается она. — У меня тут подруги есть, рыбка ловится круглый год, а больше мне ничего и не надо особенно. Вот, на счастливого ребёнка посмотреть только.

Мы по очереди обнимаем её на прощанье и улетаем из-под заснеженной горы вверх, в синеву, а потом прочь, на юг, над гигантскими деревьями, плоскими горами и широкими равнинными реками.

Когда мы подлетаем к Ахмадхоту, уже довольно темно, хотя мне кажется, что три дня назад в это же время было гораздо темнее. Весна все-таки. Ахмадхот, подсвеченный яркими окнами, напоминает паутинку в росе. Зависнув для посадки над садом, мы видим все окрестные дома. Вон заросшее хозяйство Ирнчина, вон мой клуб, вон Дом Старейшин и толпа у него… Мы мягко опускаемся в траву.

У дверей нас поджидает — кто бы другой, а? — Алтонгирел, будь он неладен. А я так надеялась сегодня без него обойтись.

— Ну как лошади? — ядовитенько спрашивает он, как будто точно знает, что никаких лошадей мы не видели, а все это было предлогом для чего-то ещё.

— Отличные лошади, — радостно заявляет Азамат. — Я себе взял серебряного. Как говорит Лиза, красотища неимоверная.

Мы входим в дом, раздеваемся, и Азамат сразу разводит огонь в печке. Вообще этот их саман хорошо держит тепло, тут градусов пятнадцать, но Азамат все никак не может привыкнуть к мысли, что я могу существовать при низких температурах.

— А ещё, — продолжает муж радостно, — мы навестили мою мать. А я и не знал, что она от отца ушла. — Он поднимает взгляд от топки на Алтонгирела и поводит бровью.

Алтонгирел, по-моему, и сам этого не знал, но ему западло признаваться.

— Я думаю, тебе было полезно узнать это от неё самой, — спокойно говорит он, глядя в сторону. Мне остаётся только головой качать. Алтонгирел решительно меняет тему: — Как драгоценной госпоже понравились пейзажи?

— Я была просто очарована, — в тон ему отвечаю я.

Азамат вдруг как будто что-то вспоминает и взбегает по лестнице на второй этаж, а возвращается со своим запылённым буком. Аккуратно протирает его тряпочкой на кухне, потом усаживается на диван и раскладывает бук на коленях.

— Иди-ка сюда, Лиза. Будем дом проектировать.

Я присаживаюсь рядом, по пути отмечая, как на секунду офигевает Алтонгирел.

— Начнём с размера, — предлагает Азамат, разминая пальцы. — Ты какой хочешь?

— А какой престижнее?

— Ну большой, конечно.

— Давай большой, — легко решаю я.

— Хорошо. — Азамат начинает вбивать параметры нового проекта. — Три этажа?

— Ага, — киваю. — И лифт. И балконы на все стороны. И, если можно, отопление такое, чтобы рычажок повернул — и тепло.

— Да легко, — улыбается Азамат, стуча по клавишам.

Минут через пятнадцать домик свёрстан, а Алтонгирел чувствует себя обделённым нашим вниманием.

— Что ты с ней сделал? — спрашивает он у Азамата.

— Это не я, это мать. Никогда бы не подумал, что они так споются.

— Почему? — удивляюсь. — Она очень разумная женщина в отличие от этих дур из клуба.

— Обычно женщины настолько разного возраста не понимают друг друга, — объясняет он. Я никак не реагирую, и он обращается к духовнику: — А у вас тут что новенького?

— Да вот, Старейшина Унгуц ногу сломал.

— А что ж ты молчишь-то, зараза?! — взвиваюсь я. — Где он?

— Да в Доме Старейшин. Его-то дом рухнул вчера ночью.

— Что?! — подскакивает Азамат. — Как рухнул?!

— Да так, — пожимает плечами духовник. — У него дом ведь древний совсем был. А старику ремонтировать тяжело. Вчера тут дождь был, вот крыша и просела. Удивительно, как зиму продержалась.

Я стремительно одеваюсь, подхватываю из прихожей чемодан-аптечку и запрыгиваю в машину.

Старейшина сломал не просто ногу, а чёртову шейку проклятого бедра, язви её в душу. Лежит он в подсобной комнате, делает вид, что все в порядке. Парниша-духовник отчитывается, что дважды приносил еду.

— Что ж вы так неаккуратно, — причитаю я, наводя сканер на повреждённую кость. Перелом внекапсульный, надо штифт ставить, а потом нашему деду лежать и лежать, а тут и матрац нужен особый, и уход… — На три дня нельзя уехать! Больно?

— Ну так… — неопределённо отвечает он.

Ещё ведь хорохориться будет! Ну н-на тебе обезболивающего.

— А где целитель? — спрашиваю у подошедшего духовника.

— Занят.

— Что значит занят, если тут у человека травма?!

— Не кричи, Лиза, — просит Унгуц. — Ему звонили, он там жену чью-то лечит от заразной хвори. А у меня незаразное, я и подождать могу.

Ну да, давайте погеройствуем. И ведь главное, больницы-то нет. Есть дом целителя с комнатой для больных. И все. Ну ладно же…

Я решительными ломающими жестами раскладываю носилки и выхожу на крыльцо, у которого тусуется толпа любопытных.

— Мне нужна пара красивых мужиков, — объявляю.

Нужны-то мне, конечно, сильные, но сильные они тут все, а вот на красивых обязательно откликнутся. И правда, ко мне уже бегут пятеро. Выбираю двоих, что покрупнее, и с их помощью транспортирую дедулю в машину и располагаю поудобней. Дома уже Азамат с Алтонгирелом вносят его на верхний этаж во вторую спальню.

— Хоть бы мужа спросила, не возражает ли, — ворчит Алтонгирел.

— Что-то мне подсказывает, что не возражает.

Я вызваниваю Ориву, чтобы ассистировала, и в двух словах рассказываю Унгуцу, что я собираюсь с ним сделать и зачем.

— Хорошо, — покорно соглашается он. — Вот только дочка дочки моей… У неё же теперь крыши над головой нету. Азамат, уж ты придумай что-нибудь…

Мы переглядываемся.

— Тащи её тоже сюда, — говорю. — Потом разберёмся.

Он согласно кивает и растворяется в воздухе.