Девушка из хорошей семьи

Юкио Мисима (1960)

Касуми растет в благополучной семье: отец — крупный начальник, мать — традиционная домохозяйка, старший брат только что счастливо женился, а ее саму холят, лелеют и ненавязчиво знакомят с перспективными и надежными молодыми людьми, подчиненными ее отца, надеясь выдать замуж. Касуми учится в университете, посмеивается над романтичной лучшей подругой, никакие печали ее не тревожат, но отчего-то ей неспокойно. И когда Касуми случайно узнает, что один из перспективных и надежных молодых людей не такой уж и надежный, а наоборот, вдохновенный сердцеед, она втайне от родителей завязывает с ним дружбу и не без иронии наблюдает за его похождениями, уверяя себя, что, конечно, ничуть не ревнует и ни капельки не влюблена… Юкио Мисима (1925–1970) — звезда литературы XX века, самый читаемый в мире японский автор, обладатель блистательного таланта, прославившийся как своими работами широчайшего диапазона и разнообразия жанров (романы, пьесы, рассказы, эссе), так и ошеломительной биографией (одержимость бодибилдингом, крайне правые политические взгляды, харакири после неудачной попытки монархического переворота). Роман «Девушка из хорошей семьи», спустя год после публикации с успехом экранизированный режиссером Таро Югэ, — образец более поздней прозы Мисимы, зеркальная комната, тонкая комедия, сатира на японских интеллектуалов и глубокий анализ преображения молодой женщины в браке. До сих пор этот роман не переводился ни на какие языки мира; перед вами его первая публикация на русском.

2

Вскоре после новогодних праздников предстояли экзамены, поэтому Касуми невольно столкнулась с тем, как к ним готовилась Тиэко.

— Не понимаю, как в таких местах можно заниматься. Во-первых, там полно подростков, на нас будут смотреть, как на старух. Тебе не обидно, что эти детишки таращатся на тебя с презрением? — возмутилась Касуми, но в ответ услышала:

— Пусть думают что угодно, я дома заниматься не могу, и мне во время занятий необходима живая музыка.

Касуми, хорошо зная ситуацию в семье подруги, решила не спорить.

— Тогда давай пойдем в «Пасадену».

— Да, лучше всего в «Пасадену». Там нет такого ажиотажа, можно спокойно посидеть, только джаз не очень.

— Ну, нам не до роскоши. Мы идем заниматься. Заниматься!

Тиэко, конечно, хотелось подольше не возвращаться домой. Отсюда, скорее всего, и странная привычка учиться в джаз-кафе.

Во второй половине дня лекций не было, и Касуми не возражала провести несколько часов в городе. Зимой после обеда Гиндза казалась блеклой. Для появления здесь толп ярко одетых людей было еще рано, и в эти часы улица выглядела более чем непритязательно. Краски зимы — бетонные стены и выступающие скелеты неоновых реклам с незажженными лампочками.

— Люблю такой пронизывающий холод, — заметила Касуми.

— Ужас! По мне, так лучше, когда тепло, — срывающимся голосом недовольно отозвалась Тиэко. Наверное, из-за эпидемии гриппа на глаза то и дело попадались люди в медицинских масках.

— Ненавижу эти маски. Как увижу молодого человека в маске, так и хочется сдернуть ее, засунуть ему в рот яблоко, натянуть маску обратно и пусть идет дальше. Вот он перепугается!

— Но он же сможет дышать носом!

Так, болтая о пустяках, они добрались до «Пасадены».

— Группа здесь так себе. «Уайт Крузер», слышала? Певец немного оживляет, но… — сказала Тиэко, увидев наклеенную при входе афишу, и, расталкивая толпившихся у входа подростков, вошла в кафе.

Тиэко и Касуми терпеть не могли собиравшихся тут странного вида подростков, которые сейчас стояли кучками и галдели, пока девушки, точно ледоколы по замерзшему морю, пробирались мимо. Да еще этот неприятный, резкий дух скопища подростков — словно вульгарный запах кухни, заполнивший вдруг чистый дом, где только-только навели порядок. И макияж в стиле привидений у девчонок.

Тиэко мельком обменялась с ними презрительными взглядами, проследовала сквозь толпу и, улучив момент, крикнула Касуми, стараясь переорать джаз:

— Я выбрала место! В том углу нормально!

Они заняли столик, взяли кофе и сели друг против друга, поэтому болтать уже не могли. Тиэко ссутулилась, скрыв грудь в белом с красивым цветочным узором лыжном свитере, подобралась всем телом, подперла щеки — теперь ее поза напоминала скульптуру Родена «Мыслитель», — открыла «Введение в политологию» и уткнулась взглядом в книгу. То был особый способ подготовки — концентрация духа. Глаза ее механически скользили по строчкам, уши заполнял рев джаза.

Касуми из чувства долга и за компанию тоже открыла учебник, но звуки отражались от стен кафе, грохотали со всех сторон, и взгляд не мог зацепиться за текст. Несколько минут она старалась сосредоточиться на манер подруги, но потом сдалась, убрала книгу в портфель и вынула доставленный утром новогодний номер того самого корпоративного журнала.

Журнал был явной причудой руководства — он наделал столько шума, фотографии подготовили в ноябре, а напечатали все уже после новогодних праздников. Впрочем, неудивительно: редакционной коллегии как таковой не было, создавали журнал молодые сотрудники в свободное время, поэтому его и не могли выпустить в конце года, когда работы невпроворот.

Касуми открыла страницу с семейной фотографией и, вглядываясь в нее, подумала, что здесь, в шумном кафе, фотография выглядит особенно смешно. Групповой портрет благополучного семейства отца-моржа, семейства непростительно спокойного и довольного. На деле же — просто видимость, сугубо ради приличий: это явственно проступало на фото, которое выглядело пародией на счастливую буржуазную семью, выбравшуюся в воскресенье за город. Все на снимке вызывало у Касуми протест — ей казалось, что на этом портрете каждый по-своему обманывает жизнь.

Она отвела глаза от фотографии и сразу заметила, как за столиком поблизости разгорается какое-то происшествие.

Молодая женщина пила чай, а по соседству в одиночестве иностранец средних лет потягивал «джин-физ»^[4] и раскачивался в такт музыке, стараясь, чтобы движения тела и рук выглядели комично. При этом он то и дело подмигивал соседке, пытаясь ее рассмешить. В конце концов он подозвал официанта, написал на клочке бумаги несколько слов и отослал женщине. Та уже не в силах была сидеть с ним рядом, но вся ситуация представляла собой забавное зрелище. На женщине было дешевое пальто, не подходящее для похода в кафе. Поначалу она сердилась, но все же наклонилась к иностранцу, который что-то сказал ей по-английски. Увидев принесенную официантом записку, она снова разозлилась, потом, чтобы услышать фразу на английском, придвинулась к иностранцу, а затем, словно бабочка, которая порхает с цветка на цветок, вдруг пересела на другой стул, подальше.

— Смотри, как интересно. — Касуми потянула Тиэко за локоть.

— Что? — Тиэко подняла глаза. Казалось, шевельнулась бронзовая статуя. — Ну чего тебе? Не мешай.

— Посмотри вон туда. Она не знает, что ответить, — объяснила Касуми.

Тиэко легко отвлеклась от занятий.

— Может, сядешь рядом со мной? — предложила Тиэко, и Касуми перебралась на ее сторону.

Теперь они могли спокойно болтать, как обычно делали в свободное время.

Каждый раз, общаясь с подругой, Касуми удивлялась, насколько романтичные у той мечты о любви и замужестве. У Тиэко был молодой человек, с которым она встречалась уже год, но, по ее словам, они еще ни разу не поцеловались.

— Он у тебя какой-то странный, — как-то поддразнила ее Касуми.

Тиэко разрыдалась так, будто прорвало водопроводную трубу, и с тех пор Касуми избегала неудачных шуток.

Теперь они обсуждали в основном отвлеченные темы, и уже Тиэко изумлялась, с каким пессимизмом, так не вязавшимся с ее красотой, Касуми воспринимает любовь. Причем опыта не то что несчастной, но и вообще любви у нее не было. С точки зрения Тиэко, подруга страстно желала в жизни драм. А замужество?.. На этот счет у Касуми были самые мрачные представления. Но когда Тиэко спрашивала:

— Ты что, хочешь стать синим чулком и всю жизнь провести в пыльном кабинете? — Касуми резко возражала:

— Если появится мой человек, завтра же выйду замуж.

— А как же университет?

— Университет можно хоть сегодня бросить. Для меня ни учеба, ни замужество не имеют особого значения.

Тем не менее Касуми была прилежной студенткой.

— Ты сама себе противоречишь. Мечтаешь о жизненных драмах, а о замужестве рассуждаешь практично. Совсем как девушка, которая боится остаться старой девой.

— Да нет тут никаких противоречий. И никакой мечты у меня нет. Я думаю, счастье семейной жизни, которым все так восхищаются, — просто иллюзия, и сентиментально цепляться за учебу я не собираюсь. Придет время решать — тогда и решу, что мне нужно.

— А любви тебе не нужно?

— Ничего такого не нужно, — отрезала Касуми.

В это мгновение на ее лицо словно легла печать загадочной красоты.

Чуть удлиненное, аккуратное, изысканно-холодное лицо, без сомнения, вобрало черты матери с отраженной в них необычайной мягкостью, но резкость придала им совсем другой характер. Надменные, правильной формы, точно у статуи Будды, полные губы в такие вот моменты плотно сжимались, выражая внезапный, упрямый отказ, и разгоралась красота гнева. Касуми не шла косметика, которая подчеркивала слишком современную таинственность.

Тиэко обожала, когда у Касуми такое лицо, и при виде него прощала подруге эгоистичное молчание, рассказывая о своих тяжелых жизненных обстоятельствах.

— Нужно уже потихоньку возвращаться. Мама очень строго следит, чтобы я приходила к ужину. Особенно после того, как отец ушел из дома. Говорит с горькой улыбкой: «Мне удобно, одного человека, который не приходит вовремя, в семье не стало». Поэтому и еда невкусная. Я стараюсь не встречаться с Тосио, когда пора ужинать. Немного погуляем, в кино вместе сходим, ничего больше. Я с ним ни разу не ела где-нибудь в городе.

— И твоя мама это принимает?

— Странно, да? Мама соглашается со всем, кроме часа ужина и возвращения домой. Я уверена, что она презирает людей.

С Гиндзы они всегда возвращались через станцию «Токёэки».

Линию метро в сторону Синдзюку еще не достроили, поэтому Касуми ближе было добираться домой по линии Тюосэн до Синдзюку. А дом Тиэко был рядом со станцией «Итигая».

Ранние зимние сумерки окутали улицы, вечернее небо заискрилось в огоньках неоновых лампочек на многоэтажках, но было не слишком приятно в часы пик оказаться в окрестностях Маруноути^[5], где тебя пихают в толпе и втискивают в поезд.

— Давай поедем от Юракутё^[6] по линии Кэйхинсэн и пересядем на «Токёэки», — сказала Тиэко и сразу приуныла.

Она выглядела такой несчастной, что Касуми встревожилась:

— В чем дело? Живот болит?

— Ну… — Тиэко пожевала губами. — Возвращаться домой… как-то грустно.

— Что ты там бормочешь? Тоже мне, студентка.

Касуми, выпятив грудь в белоснежном, сшитом на заказ костюме, с достоинством выпрямилась.

Однако и она не могла свободно распоряжаться временем, чтобы вот так выйти на улицу в толпу, выпить где-нибудь чаю.

Касуми чуть подумала, сдвинула брови, которые никогда не подводила, и с видом заботливой старшей сестры предложила:

— Тогда покатаемся по другим линиям. Почувствуем себя путешественницами.

— Давай. — Тиэко тут же приободрилась.

Девушек, сдавленных людским потоком часа пик, ноги сами собой вынесли к выходу на платформу линии Ёкосука.

— Слишком далеко убегать не будем.

— Да. Самое большее до Идзу^[7].

— Вот все удивятся!

Тиэко веселилась и, похоже, вообще не собиралась возвращаться домой, Касуми это нервировало. Но все-таки было приятно мечтать, как они ускользнут от всего и всех и отправятся в путешествие. Экзамены, ужин в кругу семьи, репутация послушных дочерей — все улетало прочь с неоновым светом токийских сумерек.

Какое же удовольствие, затаившись мышками на чердаке, воображать шум толпы и суету полиции!

Касуми представила заголовок газетной заметки, что-нибудь вроде «Двойное самоубийство из сочувствия несчастной подруге». Она была рациональной девушкой и презирала поступки, совершенные в отчаянии из-за какого-нибудь события, но, кажется, понимала радость всматриваться в этот мир с чердака.

Отправиться в путешествие! Там, вдали, зимнее море, и в нем можно утопить экзамены, как тяжелый портфель. Как злостную тайную контрабанду.

Платформа, куда они выбрались, тоже была заполнена людьми: очередь, ожидавшая поезд линии Ёкосука, напирала на очередь ждущих поезд на Сёнан. Подруги бесцельно слонялись, не находя себе места.

— Слушай, может, молока купим, попьем?

Пока Тиэко веселилась, изображая жажду, как раз подали поезд на Сёнан. Из громкоговорителя простуженный голос прокричал:

— До окончания уборки посадки не будет!

Касуми и Тиэко в толпе спешащих домой занятых людей с завистью смотрели на игроков в гольф и пары, выходившие из остановившегося прямо перед ними светлого, свободного вагона второго класса. Касуми вдруг заметила в окне мужчину, который, неспешно сняв с багажной полки портфель, направлялся к выходу, споря о чем-то с женщиной в кимоно, и в испуге попятилась. Тиэко сначала хотела спрятаться за плечом Касуми, но затем обе, толкаясь, наконец-то укрылись за ожидавшими поезд пассажирами.

В вагоне определенно был Саваи из секретариата. Молодой человек, который брал интервью для журнала с фотографией. На его всегда жизнерадостное, смугловатое, круглое лицо косо падал свет, скрадывая привычное воодушевление. Глаза были очень темными и мрачными, плечи ссутулились. И вдобавок поднятый широкий воротник светло-коричневого зимнего пальто — как будто Саваи прятался от людских взоров. Это точно был он, но совсем непохожий на себя. У Касуми не было времени сводить в уме два образа.

В его красивой спутнице, одетой в легкое пальто, по макияжу сразу угадывалась гейша или бывшая гейша. Густо накрашенные губы в переменчивом освещении выглядели черными, будто на лицо шлепнули таинственную черную печать. Похоже, она сердилась — сверкала глазами, вздергивала плечи, на лице отражалась целая гамма чувств.

— Видела того мужчину в коричневом пальто? — весело спросила Тиэко.

— Да, — рассеянно ответила Касуми. К счастью, она сразу сообразила: лучше промолчать о том, что знает Саваи.

— Это мой троюродный брат, но мы несколько лет не виделись.

— Что он за человек?

Вопрос прозвучал странно, но взбудораженная Тиэко не обратила на это внимания:

— Это Саваи. Саваи Кэй-тян. Ну что, мы его застукали, на днях позвоню ему и хорошенько потрясу. Сейчас он какой-то несчастный, отпустим его. Да и в час пик его не догнать. В толпе он в безопасности.

С этими словами Тиэко стала пробираться сквозь сутолоку следом за Саваи.

— Ах да, вспомнила. Он ведь работает в компании твоего отца?

— Да, — холодно и безразлично отозвалась Касуми.

Пустив в ход типичный психологический прием, она включила в голове на полную мощность калькулятор, призванный измерить степень осведомленности и заинтересованности Тиэко. Ноги тем временем быстро несли ее за подругой.

— Надо же, какой бесстыжий! В будний день прогулять работу и отправиться в поездку с женщиной.

Спускаясь по ступеням, девушки видели перед собой обтянутые пальто широкие плечи Саваи, идущего рядом с женщиной, а когда пара у подножия лестницы свернула в сторону, их получилось хорошо разглядеть в профиль. Рассерженная женщина, наполовину прикрыв лицо шарфом, явно плакала на ходу. Саваи выглядел смущенным и очень мрачным.

— Просто блеск!

Тиэко отказалась от погони, однако ее радостное возбуждение никуда не делось. Судя по всему, этот случай доставил ей удовольствие, и теперь она послушно направилась к поезду на платформе линии Тюосэн, куда девушки сегодня поднялись уже второй раз.

Но когда раскрасневшиеся щеки Тиэко остыли на холодном ветру, она сказала озабоченно:

— Слушай, каким бы дальним родственником он ни был, все-таки жалко его. Не говори отцу о сегодняшней встрече. В компании с этим наверняка строго. Ладно? Договорились? Пообещай мне.

— Ладно, не скажу. Буду молчать. Но и ты можешь ляпнуть лишнего. Поэтому, когда станешь шантажировать своего троюродного братца, не говори, что я тоже его видела. А то он, вместо того чтобы пригласить тебя в хорошее место, совсем разнервничается.

— Да все будет нормально. Я же не дура. Мы ведь с тобой лучшие подруги. И вообще, мир мужчин сложнее нашего, женского.

И Тиэко высунула язык, чуть не достав им до груди в свитере с цветочным узором.

Обычно Тиэко выходила на станции «Итигая», а Касуми ехала дальше до Синдзюку и в пути читала. Но сегодня, когда она осталась одна, ей было неспокойно и доставать книгу не хотелось. Держась за кожаную петлю, она всматривалась в вечерний пейзаж у станции «Ёцуя». Там, на месте засыпанного рва, черным пятном расстилался стадион, и несколько жалких уличных фонарей отбрасывали на него одинокие круги света.

До сих пор Касуми не приходили в голову мысли о Саваи, а тут она вдруг подумала о нем. Мысли роились, словно упавшие на бумагу чернильные брызги, и никак не могли собраться воедино.

«Отец, наверное, рассматривает молодых служащих, которые бывают у нас дома, как возможных претендентов на мою руку. И Саваи, и Маки, и Одзаки. И всем понятно, что их цель — я.

Тем не менее, если у меня с кем-то возникнет симпатия или любовь, отец наверняка, по своему обыкновению, проверит этого человека ради счастья дочери. Во всем, что касается замужества, он будет думать только о моем счастье, а в его представлении о счастье нет ничего трогательного и впечатляющего.

А что будет, если займутся Саваи? Он в два счета провалится на таком испытании. Если так, то…»

И в сердце бесстрастной, сдержанной Касуми зародилось желание защитить Саваи. По ее мнению, у него был несчастный взгляд, а несчастный человек — все равно что любимый.

«Конечно, это никакая не любовь. — Касуми понравилась взрослая, снисходительная улыбка, появившаяся на ее лице, которое смутно отражалось в оконном стекле. — Я ведь не чувствую ничего похожего на ревность».

Примечания

4

«Джин-физ» — алкогольный коктейль из джина, лимонного сока, сахарного сиропа и содовой.

5

Маруноути — крупнейший деловой квартал Токио рядом с центральным железнодорожным вокзалом; последние десятилетия развивается и как фешенебельный торговый район.

6

Юракутё — деловой район Токио.

7

Идзу — полуостров на тихоокеанском побережье острова Хонсю в префектуре Сидзуока.