Конгруэнтность

Эрос Гед Евгеньевич, 2022

Отношение эквивалентности в жизни, согласованность и непротиворечивость, одно из составляющих ощущения счастья. В силу сложившихся обстоятельств внутренняя самосогласованность личностей героев подвергается испытаниям. Герои пытаются сохранить свою целостность и самосогласованность. Каждый выбирает свою дорогу в этой борьбе. Содержит нецензурную брань.

Вместо послесловия.

–Я запуталась. Ничего не понимаю.

–Чо ты не понимаешь? Мы же не обратное преобразование Лапласа обсуждаем… Всего лишь кросс-функциональный процесс обеспечения всеобщего счастья.

Здесь все как в жизни. Изнуряющая жара, доведшая до безумия многих, и явившаяся причиной проявления немотивированной агрессии у тех немногих, кто не успел окончательно сойти с ума, куда-то пропала. Температура упала, начались затяжной дожди, и появилась возможность не прятать взгляд, а наблюдать жизнь широко открытыми глазами.

Безусловно, не существует немотивированной агрессии. У нее, как и у всего сущего есть исходная точка. Но вот безумие… Все как в жизни. Дальше будет только хуже. В смысле, жара будет длиться все дольше и дольше. Безумие примет массовый характер, и в какой-то момент, когда она исчезнет, и придут дожди, некому будет наблюдать жизнь — именно ту ее часть, которая является общей для всех нас. Именно ту часть, которая и придает некий смысл существованию человека.

***

А если все не так. Если нет эмоционально напряженных диалогов, если в них нет изощренных логических конструкций, нет борьбы за то, что было твоим прошлым? А если все гораздо проще: кто-то касается выключателя и свет гаснет, или наоборот, зажигается. А жара — одна из переменных.

***

Впрочем, нам не положено знать, что происходит там, за горизонтом событий.

***

Впрочем, ни что не происходит незаметно. Каждый наблюдал происходящие изменения и догадывался, что “сия чаша не минует его”.

***

Мелодия входящего вызова. Она несется из точки пространства в которой сейчас находится женщина. Густая сеть морщин относительно недавно легла на её руки и лицо.

Мышиного цвета куртка с черными вставками на рукавах, на которых белым принтом повторяется фраза:“Kiss sexy baby”.

Мелодия выдернула ее откуда-то издалека, и она начала копаться в черной сумке размером с ее голову, где на торцах обильно установлены жёлтые заклепки.

Звякнул металл, скрипнул целлофан, прошелестело еще нечто неведомое. Мелодия иссякли.

— Куда же я его засунула? — вновь звякнул металл, скрипнул целлофан, прошелестело нечто неведомое.

Из сумки высунулся край бутылки с прозрачной жидкостью, на которой надпись голубым: “Святая вода”.

Женщина чуть подалась вперед и смогла засунуть руку в карман.

— Дура, бля…

Телефон шлепнулся в сумку, край бутылки последовал за ним.

Женщина вернулась обратно, куда-то далеко отсюда.

***

Яркий неон. Интенсивное движение работающих. Столкнувшись, они шепотом перекидываются короткими фразами и активно жестикулируют. Отскакивают друг от друга. Исчезают за многочисленными декорациями и снова неожиданно появляются.

Их от меня отделяет какая-то невидимая граница, которую они не смеют пересечь.

— А в чем, на Ваш взгляд, чаще всего проявляются первые признаки безумия?

Громкий голос, четко проговаривающий каждый слог, был полной неожиданностью. Ход мыслей резко прорвался, и детали их конструкций разлетелись в разные стороны. Ничего. Я почувствовал себя голым и начал крутить головой — кто есть свидетель моей неожиданной наготы.

— И каковы же, на Ваш взгляд, эти первые признаки?

Этот академический голос бросил мне то, чем можно прикрыть свою наготу. Не имея под рукой ничего более, пришлось воспользоваться и этим.

— Сложно сказать, все настолько индивидуально. У большинства сложилось мнение о том, что базовым признаком является агрессия.

— Для наших слушателей, хотелось бы уточнить, агрессия по отношения к определенным людям, или объектам?

— Агрессия вообще, к первому, что попадется на пути. Главное, она не проходит. Жара ни куда не девается. Но повторяю — все индивидуально.

Далее началась игра в “Почему”. Которая продолжалась все оставшееся время.

***

Как выжить безумным в безумном мире? Возможно ли это? Вот такие вопросы весь оставшийся вечер будоражили мое сознание.

***

Задняя площадка. Здесь гораздо чаще пусто, чем в любом другом месте. Она идеальна для тяжелого и объемного, избытка гормонов, отсутствия морали и стыда. Здесь можно только стоять.

Все изменения на задней площадке крайне органичны — они нерастянуты во времени, так что видна вся их эволюция, и не сжаты до предела большого взрыва. Вы их просто замечаете и как долгое послевкусие — мысль о том, что эти изменения уже имеют срок давности, но какой именно, не вспомнить. И вы говорите себе — недавно.

Женщина. Грубый голос с неприятными “липкими” нотками. Она нарочито громко выкрикивает мужское имя.

Это вопрос самоутверждения. Вызов дна, брошенный с задней площадки, тем, кто находится выше. Смотреть на нее неприятно — все в грязи.

Призыв услышан. Сначала скрипящий такой же вызывающий голос: “А чо не села?!“.

— Осторожно.

Облако медуз подчиняясь импульсу плавно задвигали многочисленными щупальцами и голубоватый свет по очереди зажигая каждую из них распространился вглубь, окутанного сумраком пространства.

Мужчина и костыли. Последнее — самая добротная вещь. Они даже блестят.

Некоторое время они так же громко, противопоставление уже их часть, несвязно обсуждали, то, чего здесь нет, но с чем сюда приходят. Уловить смысл — бессмысленно. Это просто кусочки мутного стекла, ранее бывшим чем–то осмысленным. Но в этой россыпи тусклости, о которой они громко заявляли, еще остались следы общего. В какой-то момент она даже проявила акт заботы, содержащий в себе чувственный жест, что, пожалуй, и было последним признаком общего и что придало их присутствию некоторый интерес. В ответ он породил мысль, которую немедленно ей озвучил: “Нам нужны рабы, чтобы зарабатывали для нас деньги.“

***

— Выворачивай карманы — непонимающий взгляд отдаляет мгновение, до несбыточного, когда безумное желание овладеть мнимым ключом мимолетного облегчения от гнетущей жары станет фактом бытия. Это несовершенство человеческого, которое мгновенно превращает его в страх полный непонимания.

— Выворачивай карманы! — приходится прикладывать дополнительные усилия, что бы это уродство подчинялось, а откуда их брать? Только из прошлого. Тут же всплывает противное ощущение липкой от пота кожи, шершавого неба и непрерывной головной боли.

— Быстро!

— Да, да… Сейчас — теперь понятно, его ненависти нужна пища, но в моих карманах бесплодная пустота. Чуть, чуть злорадства, кривой улыбкой разрезает лицо.

— Ну… — злорадство как и страх трудно скрыть. Злобное шипение и движение рукой вперед для более наглядной демонстрации блестящего лезвия Сантоку.

— Да, сейчас — карман один за другим вскрывают свою пустую сущность. День был изнуряющим — сил нет, а в моем прошлом только картины насыщенные зеленью — пестующей любопытство.

Последовала пара коротких ударов. Каждый знал, что это и было истинной целью, которая выстроила эту часть общей картины мира.

***

Убегающий силуэт, его топот сжимает и разжимает мое сердце. Все дальше и тише. Звуки стихи — сердце тихонько, стараясь оставаться незаметным, отмеряет время жизни.

Я, медленно и аккуратно ступая, побрел в направлении своего дома. Стимулами моего движения сейчас являлись: ноющая боль, не позволяющая сосредоточится, и мокрое пятно в нижней части живота, создающее неприятные ощущения такие, что я начал раздражаться. Пятно росло, рубашка прилипала, что вызывало зуд и неприятное ощущение холода. Раздражение усиливалось и заставляло меня ускорять шаг, что, в свою очередь, усилило боль, которая требовала замедлить шаг. Дилемма требовала найти выход.

— Плевать! — я нервно рванул рубашку. Пуговицы зазвенели, ткань плавно опустилась на мостовую.

Стало легче. Подняв голову, я столкнулся взглядом с “Большой Медведицей”, который меня окончательно успокоил.

Почти достигнув дома я вновь столкнулся с дилеммы. Мокнуть стали штаны. Но теперь я знал, как ее решать. Остановившись, спокойно снял штаны и благополучно дошёл до дома.

***

Жуткая духота, везде витает запах еды. В квартире полумрак. Откуда-то сверху доносится звон посуды. Из-за стены слева истошные завывания. Справа — отборный мат.

Мужчина подходит к кровати и падает на грязный матрац.

Он старается не дышать — его тошнит от густых и горячих запахов, обильно приправленных специями запахов.

Достает из кармана руку и смотрит на единственное что блестит здесь.

Гладкое с плавными изгибами лезвие ножа выглядит совершенным.

Он заворожено смотрит на него.

Постепенно звуки стихают. А горячий пропавший едой воздух уходит на улицу. Мужчина сомкнул веки.

***

Алый диск Солнца едва касается горизонта. Розовое небо на котором ни облачка. Он уже привык, что день заканчивается именно так — город погружается в кровь. Медленно тонет в ней, пока его не настигнет бездонная ночная чернота смерти.

Он идет по грязной улице, стены домов которой с розоватым отливом, все напрочь испщерены словами, точно описывающими жизнь здесь, и фрагментами картин жизни, которой здесь никогда не было. Обрывки газет, пакетов и коробок. Пятна рвоты и куски пищи источают зловоние.

Он приближается к перекрестку за которым уже есть шанс поживиться.

Резкий поворот и он чуть не врезается в преграду.

Желтый цвет кожи подбородка и щек. Тонкие землянистого цвета губы растянутые гримасой ухмылки, через тонкую щель которых проглядывают черные остатки зубов.

— Твою… — он отскакивает и поднимает глаза. Это старуха. Взгляд бесцветных глаз пуст. Грязные лохмотья.

— Куда побежал!? — скрипучим, полным визга голосом прокаркала старуха и резво смяла своей рукой край его футболки.

Он отступил чуть-чуть. Ткань натянулась, демонстрируя его решимость. Грязно желтые ногти узловатых пальцев, окрашенных красным светом умирающего Солнца, держали крепко.

Всматриваясь в грязь города, обильно въевшуюся в эту руку, он прошипел: “С дороги“.

— Страшно… Страшно… Страшно. — кривлялась старуха.

— Прочь!

— Посмотри сюда! — завизжала старуха.

Цветастые лохмотья в бурых пятнах и белесых разводах. Калейдоскоп тусклый цветов: красный, синий, черный, оранжевый через не ровные края которого проглядывают редкие кустики зелени. И опять проглядывает сквозь алую дымку сетка, покрытых грязью дорог на желтом фоне дряблой кожи. Черная пугающая щель с осколками белого. Несколько скрученных в спираль волосков чьих-то жизней, сплошь усыпанных пеплом сигарет. Два алых диска.

— Видишь? — в шепоте угроза.

— Что тебе надо? — осторожно выдохнул он.

— Солнце горит. Солнце сжигает. Смерть оживляет. Чужая смерть — ее нижняя челюсть непрерывно двигается.

Два неподвижных алых диска приближаются. Ему становится душно, дома сдвинулись и начинают вращаться. Быстрее, еще быстрее.

— Помогите! — пронзительно кричит маленький мальчик.

— В такую жару только скупость есть благодетель — скрипит старуха.

Привкус железа остановил вращение. За плечом старухи он замечает силуэт. Переводит взгляд и снова мальчик на фоне горящих Солнц.

Конец ознакомительного фрагмента.