Кровь и лунный свет

Эрин Бити (2022)

«Кровь и лунный свет» — увлекательный атмосферный фэнтези-триллер о девушке с редким даром, молодом гениальном сыщике и загадочном серийном убийце. Для фанатов Шерлока Холмса, романов Кассандры Клэр и Керри Манискалко, а также любителей сериала «Алиенист». Тьма окутала средневековый Коллис. Город потрясла серия жестоких убийств. Каждый раз таинственному потрошителю удавалось скрыться. Однажды лунной ночью семнадцатилетняя Катрин неожиданно становится свидетельницей преступления. За расследование берется Симон, молодой человек с загадочным прошлым и блестящими аналитическими способностями. Чтобы понять мотивы и цели маньяка, Симону понадобится помощь Катрин. Но он не знает, что той ночью в ней пробудился редкий дар, который она вынуждена скрывать. Ведь использовать магию луны запрещено! Объединив усилия, Катрин и Симон начинают опасное путешествие по мрачным закоулкам ума преступника. «Читатели с легкостью окунутся в этот средневековый мир, наполненный магией, преступлениями и тайнами». ― School Library Journal «Главная героиня — средневековая версия Клариссы из «Молчания ягнят», и ее постоянно окружают мужчины, которые ее недооценивают». ― Booklist Эрин Бити — популярная американская писательница. Автор романтического фэнтези «The Traitor's Kiss», ставшего бестселлером The New York Times.

Глава 6

Я проспала практически до полудня. Пока натягивала чистую рабочую юбку, еле сдерживала слезы от боли из-за синяков и ссадин на животе и пояснице. Ободранная кожа протестовала против каждого прикосновения ткани и любого движения. Все это напоминало о том, как мне повезло остаться в живых, но в голове постоянно всплывают слова и видения, которые возникли, пока я падала. Часть меня все еще верит, что прошлой ночью умерла именно я.

Даже в ботинках я стараюсь осторожно ступать по полу, проходя мимо мастерской. Ставни еще опущены, но меня радует темнота. Кажется неправильным, что Благословенное Солнце сияет так ярко, когда все в нашей жизни перевернулось с ног на голову и висит на волоске.

Но мое настроение немного меняется, когда я вижу молодого человека, сидящего за кухонным столом. Он поднимает глаза и ухмыляется мне. За последние полгода черты его лица, кажется, увеличились достаточно, чтобы соответствовать гигантскому носу, а над верхней губой вместо тонких редких волосков появились солидные черные усы. Когда он встает, чтобы поприветствовать меня, я понимаю, что он все еще выше меня на десяток сантиметров.

— Светлого дня, Реми! — восклицаю я, бросаясь в его объятия. — Рада тебя видеть.

Раскаты смеха в его груди резонируют с моими, когда он сжимает меня в ответ. Но, прежде чем мне удается раствориться в его объятиях, я вдруг вспоминаю, как мы расстались прошлой осенью. А помнит ли он?

Я отстраняюсь, чувствуя неловкость. Грубые руки Реми обхватывают и сжимают мое лицо, пока ярко-зеленые глаза ищут встречи с моими. Он сжимает губы зубами, и я невольно повторяю это движение. О да, он помнит.

Реми морщит лоб:

— У тебя теперь другие глаза.

— Чепуха, — возражает госпожа Лафонтен из-за стойки на другом конце кухни.

Судя по запахам и тому, что удалось разглядеть краем глаза, она готовит любимые блюда сына.

— Нет, правда. — Реми склоняет голову набок. — Раньше были темнее, а сейчас внешние края… четче.

У меня карие глаза, вернее, смесь карего и голубого. И то, что он так хорошо знает их цвет — или думает, что знает, — говорит о многом.

— Это просто свет.

Экономка гремит двумя чугунными кастрюлями так громко, что мы с Реми отскакиваем друг от друга. Ей явно не нравится то, что происходит между нами, а я и сама не уверена, что именно происходит.

Уезжая на дальнейшее обучение в Лютецию, Реми поцеловал меня на прощанье в щеку, как брат сестру, и сказал: когда он вернется, все изменится. Я предположила, что он говорил о проверке умений, которую сможет пройти после обучения, если на то будет воля Солнца. А потом он назвал меня по имени — впервые — и снова поцеловал. Но теперь уже в губы. И совсем не по-братски.

Нет, я не посчитала свой первый поцелуй противным, но и не ощутила того трепета, которого ожидала. Возможно, его перекрыло мое удивление.

…Реми садится обратно и отодвигает для меня соседний стул, словно между нами и не было ничего странного.

— Когда ты приехал? — заняв предложенное место, спрашиваю я.

Он косится на свою мать.

— Рано утром.

— Значит, ночуешь где-то недалеко от города, — делаю вывод я. — Почему не стал добираться?

— И поднимать всех на уши перед сном? Маме нужно как следует высыпаться. — Госпожа Лафонтен бросает на сына хмурый взгляд через плечо, а Реми улыбается в ответ. — Хотя, я слышал, она все равно плохо спала из-за вчерашних волнений.

От этого напоминания у меня тут же пропадает аппетит.

— «Волнения» — не то слово, которое бы я выбрала.

— Ох, чуть не забыла, — прерывает нас экономка. — Приходил венатре. Хотел поговорить с тобой, но я сказала, что ты спишь и собиралась сама прийти к нему, как вы договаривались.

— Венатре? — Реми удивленно распахивает глаза. — Ради Перреты проведут официальное расследование?

— Удэн Монкюир признался, что встречался с ней вчера вечером, — говорю я. — И это слышали десятки людей.

Плечи экономки напрягаются, а Реми наклоняется вперед, сосредоточив все внимание на мне.

— Сын графа — один из подозреваемых?

— Думаю, расследование по большей части затеяли, чтобы оправдать его, — отвечаю я. — И, скорее всего, поэтому венатре — не граф и не его старший сын.

— А кто?

— Его зовут Симон из Мезануса. Кажется, родственник Монкюиров.

Реми вновь откидывается на спинку стула.

— Что ж, тогда пусть их семья и разбирается.

— А ты знаешь, где это — Мезанус? Я никогда раньше не слышала.

Я рассматриваю тарелку с печеньем, стоящую между нами. Кажется, сейчас мой желудок даже одну печенинку не сможет переварить.

— Думаю, в Приции, — говорит Реми. — Недалеко от побережья.

Приция — это в нескольких днях пути на север от Галлии. И там говорят на другом языке. Вот только у Симона такого акцента нет.

Реми поигрывает вилкой на столе, вращая ее одним пальцем.

— Какой он?

— Венатре? — Я пожимаю плечами. — Сначала возражал против того, чтобы его назначали. Но, думаю, все сделает тщательно.

— Насколько тщательно?

Я снова пожимаю плечами, в этот раз — чтобы скрыть свое беспокойство.

— Думаю, я узнаю это, когда буду отвечать на его вопросы.

Или уклоняться от ответов на них.

— Тебе следует сообщить магистру, что ты приехал, Ремон, — резко говорит госпожа Лафонтен.

Раз она назвала сына полным именем, то не стоит с ней спорить. Я бросаю взгляд на его тарелку. На ней не осталось ни крошки — будто вылизал. Без сомнений, он скучал по маминой стряпне.

Реми поднимается на ноги и со стоном потягивается.

— Рад снова видеть тебя, котенок, — говорит он. — Поболтаем позже, ладно?

Ненавижу, когда он называет меня котенком.

— Пока-пока, Ремон, — парирую я, жалея, что не придумала более обидного прозвища, чтобы доставать его.

Как только он скрывается за дверью, госпожа Лафонтен поворачивается ко мне с разделочным ножом в руке.

— Тщательно обдумывай, что скажешь венатре сегодня. Мне не нравится, как он выглядит и говорит. Иностранцы не должны совать нос в наши дела.

Странно слышать от нее это, ведь ее муж был родом из Таврии, с другого континента. И хватит одного взгляда на Реми, чтобы понять, что в ее дела иностранец вмешивался.

— Приция не так уж и далеко, — возражаю я. — Всего неделя пути.

— Мне не нравятся его глаза, — настаивает она. — Неестественные.

Я усмехаюсь такой суеверности. А затем вспоминаю комментарий Реми и спрашиваю:

— А мои глаза действительно изменились?

— Нет. — Экономка обрушивает на овощи с десяток злобных ударов. — Показалось. — Еще удар. — Просто свет так падает.