Пляжное чтение

Эмили Генри, 2020

Август Эверетт – признанный автор серьезной литературы. Январия Эндрюс пишет женские романы. Там, где она приводит героев к счастливой концовке, он убивает всех в последней главе. Они – абсолютные противоположности. Все, что есть общего у Августа и Январии – отсутствие вдохновения и два маленьких коттеджа по соседству, в которых они застряли на три месяца. Пока однажды они не решают, что лучший способ выбраться из творческого застоя – заключить сделку. Теперь Август должен за три месяца написать роман о любви и счастье, а Январия – мрачную и серьезную книгу, полную противоположность тому, что она обычно пишет. Январия будет возить его на пикники, достойные самых романтичных сцен в кино, он организует ей интервью с выжившими членами секты. Оба они закончат романы в срок… И, разумеется, абсолютно точно никто не влюбится друг в друга. Или же нет?

Глава 7

Прогулка

— Большое спасибо, что пригласили нас, Пит, — сказала я, обнимая ее в фойе.

Она похлопала меня по спине.

— В любое время. Особенно в любой понедельник! Черт возьми, да каждый понедельник. Нам не помешает свежая кровь. Ты же видишь, какой тут застой. Мэгги подшучивает надо мной, но она не очень-то любит читать беллетристику. Я думаю, что Лорен приходит сюда пообщаться. Она тоже типичная жена преподавателя, как и я.

— Жена преподавателя? — удивилась я.

Пит согласно кивнула.

— Мэгги работает в университете с мужем Лорен, — быстро ответила она, а потом спросила: — Как ты доберешься домой, дорогая?

Я не чувствовала сильного опьянения, но знала, что не должна рисковать за рулем в любом случае.

— Я отвезу ее, — сказал Гас, как всегда суровый и невозмутимый.

— Я на такси, — сказала я.

— Такси? — переспросила Пит. — Только не в этом Медвежьем углу! Конечно, у нас есть службы такси, но сомневаюсь, что они будут разъезжать по округу после десяти часов.

Я сделала вид, что смотрю на свой телефон:

— Вообще-то такси здесь, так что мне пора. Еще раз спасибо, Пит. Действительно, так все было… очень интересно.

Она похлопала меня по руке, и я выскользнула под дождь, открыв приложение Uber. Под дождем я услышала, как Гас и Пит тихо прощаются на крыльце позади меня, а потом дверь захлопнулась, и я поняла, что мы с ним в саду одни. Поэтому я очень быстро пошла через ворота и вдоль забора, глядя на пустую карту в моем приложении. По пути закрыла приложение и снова открыла его.

— Дай угадаю, — протянул Гас. — Все в точности так, как говорит человек, который действительно живет здесь. Тут нет никаких такси.

— Через четыре минуты, — солгала я.

Он уставился на меня, а я натянула капюшон и отвернулась.

— В чем дело? — спросил он. — Ты боишься, что, сев в мою машину, ты свалишься в пучину разврата и начнешь участвовать в той возне с желе?

Я сложила руки на груди:

— Я тебя не знаю.

— А водителя такси в этом Медвежьем углу ты знаешь?

Я ничего не ответила, и через мгновение Гас забрался в свою машину. Ее двигатель заурчал, но она не тронулась с места. Я занялась телефоном. Почему он не уезжает? Я изо всех сил старалась не смотреть на его машину, хотя с каждым мгновением, пока я стояла под холодным дождем, она выглядела все привлекательнее.

Я снова проверила приложение. По-прежнему ничего.

Пассажирское окно опустилось, и Гас перегнулся через сиденье, неловко наклонив голову, чтобы увидеть меня.

— Январия, — вздохнул он.

— Август, — ответила я.

— Прошло уже четыре минуты. Никакого такси не будет. Не могла бы ты сесть в машину?

— Я пойду пешком.

— Но почему?

— Потому что мне нужно тренироваться, — ответила я.

— Не говоря уже о воспалении легких…

— На улице восемнадцать градусов, — возразила я.

— Да ты уже дрожишь!

— Может быть, я дрожу от предвкушения волнующей прогулки домой.

— А может быть, это от того, что температура тела резко падает? Давление и частота сердечных сокращений падают? Температура кожи снижается?

— Ты что, шутишь?!

Мое сердце просто бешено колотилось. Я только что присутствовала на трехчасовом заседании Клуба книголюбов, посвященном шпионским романам, и мне нужно было немного сбавить адреналин. Я пошла по тротуару.

— Не туда! — крикнул Гас.

Я развернулась на каблуках и пошла в другую сторону, пройдя мимо машины Гаса. Его рот искривился в тусклом свете от приборной панели.

— Ты же понимаешь, что мы живем в семи милях отсюда. В твоем нынешнем темпе это означает, что ты придешь примерно… никогда. Ты заночуешь где-нибудь в кустах и, вполне возможно, проведешь там остаток своей жизни.

— Это как раз то время, которое мне понадобится, чтобы протрезветь, — ответила я.

Гас медленно поехал по дороге рядом со мной.

— Кроме того, я не могу рисковать, просыпаясь завтра с очередным похмельем. Мне лучше пойти пешком, — добавила я.

— Да, но я беспокоюсь, что будет и то, и другое. Давай я отвезу тебя домой.

— Я засну навеселе. Это не очень хорошо, голова будет болеть.

— Ладно, тогда я не повезу тебя домой, пока ты не протрезвеешь. Я знаю лучший способ протрезветь в этом Медвежьем углу.

Я остановилась и посмотрела в глубину его машины. Он тоже остановился, выжидая.

— Просто чтобы внести ясность, — уточнила я, — ты ведь говоришь не о сексе, не так ли?

Его улыбка исказилась:

— Нет, Январия, я говорю не о сексе.

— И правильно. Тебе лучше такого не делать, — сказала я, открывая пассажирскую дверь и проскальзывая на сиденье. Там я сразу прижала пальцы к таким теплым вентиляционным отверстиям. — Потому что в этой сумке я ношу перцовый баллончик… и пистолет.

— Какого хрена?! — воскликнул он, останавливая машину. — Ты пьяна и у тебя в сумке пистолет?

Я пристегнула ремень безопасности:

— Это была шутка. Но только про оружие, желание убить тебя, если ты попытаешься что-то сделать, есть. Я серьезно.

Его смех был скорее от шока, чем от удивления. Даже в темноте машины я видела, что его глаза широко раскрыты, а кривые губы напряжены. Он покачал головой, тыльной стороной ладони вытер капли дождя со лба и снова завел машину.

* * *

— И в этом весь фокус? — спросила я, когда мы въехали на стоянку. Дождь заметно ослабел, но лужи в трещинах асфальта светились отражением неоновой вывески над низким прямоугольным зданием.

Фокус в том, чтобы протрезветь… это пончики. «Пончики» — именно так гласила эта странная табличка. Судя по всему, это была закусочная.

— А чего ты ожидала? — спросил Гас. — Я что, должен был свалиться с обрыва или нанять кого-нибудь, чтобы тебя похитили? Или подожди, может, ты говорила про секс в саркастическом ключе? Может, ты хотела, чтобы я соблазнил тебя?

— Нет, просто я хочу сказать, что в следующий раз, когда ты будешь уговаривать меня сесть в твою машину, ты сэкономишь кучу времени, если сразу перейдешь к пончикам.

— Надеюсь, мне не придется часто уговаривать тебя садиться в мою машину, — заявил Гас.

— Это будет не очень часто, — ответила я. — Только по понедельникам.

Он выдавил из себя еще одну улыбку — слабую, как будто не хотел ее показывать. Это мгновенно заставило меня почувствовать, что в машине совсем нет места. Гас показался мне слишком близко, и я отвела взгляд. Когда я вышла из машины, у меня в голове сразу прояснилось. Странное здание светилось, как ловушка для насекомых, его пустые оранжевые «кабинеты» в стиле семидесятых годов были видны через окна вместе с аквариумом, в которых плавали парчовые карпы.

— Знаешь, тебе стоит подумать о том, что ты можешь быть такси, — сказала я.

— А?

— Да, у тебя хорошо работает печка. Держу пари, что и кондиционер у тебя неплохой. От тебя не пахнет дезодорантом типа Axe, и ты не сказал мне ни слова. Пять звезд, нет, шесть звезд. Лучше, чем любое такси, на которых я ездила.

— Хм, — только и ответил Гас, распахивая передо мной грязную дверь, и над головой зазвенели колокольчики. — Может быть, в следующий раз, когда ты сядешь в такси, тебе стоит объявить, что у тебя заряженный пистолет? Тогда ты получишь наилучшее обслуживание.

— Действительно.

— А теперь не пугайся, — сказал он себе под нос, когда я прошла мимо него.

— Чего? — спросила я, оборачиваясь.

— Привет! — громко позвал чей-то голос, перекрикивая песню Би Джис, разносившуюся по всему залу.

Я повернулась лицом к человеку, стоящему за освещенным прилавком. Размещавшееся там радио производило не столько музыку, сколько помехи.

— Привет, — ответила я.

— Привет, — повторил мужчина и активно кивнул. Возрастом он был, по меньшей мере, как мои родители, и его проволочные толстые очки были прижаты к лицу неоново-желтой лентой.

— Привет, — снова произнесла я. Мой мозг застрял в хомячьем колесе мыслей, снова и снова повторяя одно и то же: «Этот пожилой джентльмен в нижнем белье!»

— Ну, привет! — чирикнул он, явно решив не проигрывать в этой игре. Он оперся локтями о крышку прилавка. Его нижнее белье, к счастью, включало в себя белую футболку и очень милосердно с его стороны выбранные белые боксеры, а не обычные трусы.

— Привет, — сказала я в последний раз.

Гас протиснулся между мной и прилавком:

— Мы можем просто повторить дюжину вчерашних?

— Не вопрос!

Бармен в нижнем белье прошелся через весь бар и вытащил из целой стопы коробку с готовыми пончиками. Он отнес коробку к старомодной кассе и выстучал пару цифр на ленте.

— Ровно пять долларов, дружище.

— А кофе? — спросил Гас.

— Я не могу с чистой совестью взять с тебя за это, — мужчина мотнул головой в сторону графина. — Он налит там уже добрых три часа. Хочешь, я сделаю тебе что-нибудь новенькое?

Гас многозначительно посмотрел на меня.

— Что? — спросила я.

— Это для тебя. А как ты хочешь, бесплатно и плохой или доллар и…

Он не мог заставить себя сказать слово «хороший», и это подсказало мне все, что мне нужно было знать.

Непонятная «субстанция», побулькивая, ожидала нас.

— То, что бесплатно, — сказала я.

— Значит, ровно пять, как и договаривались, — ответил бармен.

Я потянулась за бумажником, но Гас остановил меня, бросив на стойку пять долларовых купюр. Он наклонил голову, жестом приглашая меня угоститься содержимым чашки с шапкой пены и пончиками, коробку с которыми держал бармен. Чтобы вместить двенадцать пончиков в эту коробку, их пришлось буквально вжимать друг в друга. Схватив странное месиво из жареного теста, я плюхнулась на стул. Гас сел напротив меня и перегнулся через стол. Он уставился на распотрошенные пончики.

— Боже, они выглядят отвратительно.

— Наконец-то, — сказала я. — Хоть в чем-то мы сходимся.

— Держу пари, мы сходимся во многом, — вздохнул Гас, вытаскивая помятый пончик с орехом и кленовым сиропом и откидываясь на спинку стула. Он скептически рассматривал пончик в свете флуоресцентной лампы.

— Например?

— Во всем, самом важном, — ответил Гас. — В суждениях о химическом составе атмосферы Земли, о том, нужны ли миру шесть фильмов о пиратах Карибского моря, в том, что «белый русский» нужно пить только тогда, когда вы уже уверены, что вас все равно вырвет.

Тут он закончил говорить и стал пытаться расправиться с пончиком. Наконец ему удалось засунуть его в рот целиком. Затем без тени иронии он победоносно посмотрел мне в глаза, и я расхохоталась.

— Фто? — спросил он с набитым ртом.

Я отрицательно покачала головой.

— Можно тебя кое о чем спросить? — проговорила я.

Гас прожевал пончик и кивнул мне:

— Нет, Яна, я не собираюсь говорить этому парню, чтобы он выключил музыку.

Он протянул руку и выхватил из коробки еще один пончик:

— А теперь у меня к тебе вопрос, Яна Эндрюс. Почему ты переехала сюда?

Я закатила глаза и проигнорировала его вопрос:

— Если бы я хотела попросить тебя побудить того парня внести одно небольшое изменение в его деловую практику, это определенно была бы не громкость радио.

Гас широко улыбнулся, и в этот миг мой желудок предательски перевернулся. Я не была уверена, что видела его улыбку такой раньше. В этом было что-то опьяняющее. Его темные глаза метнулись к стойке, и я проследила за его взглядом. Одетый в нижнее белье мужчина буквально носился взад-вперед между своими кофемашинами. Глаза Гаса вернулись ко мне:

— Так ты расскажешь мне, почему переехала сюда?

Я сунула в рот кусок пончика и покачала головой.

Он слегка пожал плечами:

— Тогда я не могу ответить на твой вопрос.

— Переговоры так не ведутся, — сказала я ему. — Это вовсе неравные сделки.

— Именно так они и ведутся, — возразил он. — По крайней мере, пока ты хочешь остаться в стороне от интима.

Я смутилась и закрыла лицо руками, вспоминая тот неосторожный разговор с Шади.

— Кстати, ты был тогда очень груб со мной, — сказала я.

С минуту он молчал. Я вздрогнула, когда его грубые пальцы схватили меня за запястья и оторвали руки от моего лица. Его дразнящая улыбка поблекла, лоб сморщился, а взгляд стал мрачным и серьезным.

— Я знаю. Извини. У меня был тогда плохой день.

Мой желудок снова перевернулся где-то внутри. Я совсем не ожидала извинений. Просто даже никогда и не получала извинений от людей, которые счастливо проводят время.

— Вы устраивали шумную вечеринку, — сказала я, приходя в себя. — Мне бы хотелось посмотреть, как выглядит хороший день для тебя.

Уголок его рта неуверенно дернулся.

— В нем точно не было бы вечеринки. В любом случае, надеюсь, что ты простишь меня. Мне уже говорили, что я всегда произвожу ужасное первое впечатление.

Я скрестила руки на груди и, ободренная вином и его извинениями, возразила:

— Это было не первое мое впечатление.

Что-то непроницаемое промелькнуло на его лице и исчезло прежде, чем я успела это заметить.

— О чем ты хотела меня спросить? — поинтересовался он. — Если я отвечу, ты простишь меня?

— Прощение уже не работает, — возразила я, а когда он начал тереть лоб, я согласилась: — Ну, хорошо.

— Тогда давай вопрос, — решительно заявил он.

Я перегнулась через стол:

— Ты думал, что они занимаются твоей книгой, не так ли?

Его брови сошлись на переносице:

— Они?

— Те, что обсуждают всякие там шпионские страсти, — напомнила я.

Он притворился ошеломленным:

— Может быть, ты имеешь в виду красно-белые напитки и совершенно синий Клуб книголюбов? Так, кажется, ты отзывалась об этом заседании, хотя такие заседания в книжных клубах не редкость?

Я почувствовала, как улыбка расплылась по моему лицу, и удовлетворенно откинулась на спинку стула:

— Ведь так? Ты думал, что они будут обсуждать твои «Откровения»?

— Во-первых, — сказал Гас, — я живу здесь уже пять лет, и Пит никогда не приглашала меня в этот клуб. Так что да, в тот момент это показалось мне вполне разумным предположением. Во-вторых, — он схватил из коробки глазированный пончик, — тебе следует быть осторожнее, Январия Эндрюс. Ты только что показала, что знаешь название моей книги. Кто знает, какие еще секреты вот-вот выплеснутся из тебя?

— Откуда ты знаешь, что я просто не погуглила его? — возразила я. — Может быть, я никогда не слышала об этом раньше.

— Откуда ты знаешь, что твой случайный поиск в Гугле не доставит мне еще большего удовольствия? — ответил Гас.

— А может, я гуглила тебя, подозревая, что у тебя есть криминальное прошлое?

— А что, если я буду отвечать вопросами на твои вопросы до скончания века?

— Откуда ты знаешь, что меня это волнует?

Гас с улыбкой покачал головой и откусил еще кусочек.

— Ух ты, какой кошмар!

— Пончики или этот разговор? — спросила я.

— Этот разговор, конечно. Пончики очень вкусные. Кстати, и я тебя погуглил. Тебе следует подумать о том, чтобы взять еще более редкое имя.

— Я подумаю, но ничего не могу обещать, — сказала я. — Там полно всякой бюрократической волокиты и прочего маразма.

— «Южный комфорт» звучит довольно сексуально. Тебе нравятся южные парни? Они заводят тебя?

Я закатила глаза:

— Я склонна думать, что ты никогда не был на юге и, возможно, не смог бы найти юг даже по компасу. Кроме того, почему ты думаешь, что все стараются сделать женскую прозу полуавтобиографической? Обычно романисты предполагают, что их читает одинокий белый мужчина, а чаще женщина…

— Сексуально озабоченный, — вставил Гас.

— Как ты? — не растерялась я.

Он задумчиво кивнул, не сводя с меня темных глаз.

— Лучший за этот вечер вопрос, — произнес он. — Ты серьезно полагаешь, что я сексуально озабоченный?

— Определенно.

Мой безапелляционный ответ, казалось, позабавил его, и он скривил и без того кривые губы. Я выглянула в окно.

— Если Пит не планировала использовать в обсуждении ни одну из наших книг, то как же она забыла сказать нам, что сейчас читают в этом клубе? Я имею в виду, если бы она хотела, чтобы мы просто присоединились, то могла бы дать нам шанс действительно прочитать обсуждаемые книги.

— Это не было случайной забывчивостью, — сказал Гас. — Это была преднамеренная манипуляция. Она знала, что я ни за что не пришел бы сегодня, если бы знал, что там будет на самом деле.

Я фыркнула:

— И какова же была конечная цель этого гнусного плана? Стать эксцентричным второстепенным персонажем в очередном романе Августа Эверетта?

— Что именно ты имеешь против моих книг, которые ты якобы даже не читала? — спросил он.

— А что ты имеешь против моих книг, — сказала я, — которые ты, конечно, не читал?

— Почему ты так в этом уверена?

— Твои отсылки к пиратам и оборотням намекали.

Я покопалась в клубничной глазури и продолжила:

— Я не пишу подобное. На самом деле мои книги даже не стоят на полках с любовными романами. Они расцениваются скорее как женская литература.

Гас откинулся назад, почти проминая ткань кабинки, вытянул свои худые руки над головой и повертел запястьями, которые тут же отчетливо хрустнули.

— Я не понимаю, зачем нужен целый жанр, который будут читать только женщины.

Я усмехнулась. Вот он, этот гнев, который держат всегда наготове. Гас как будто ждал от меня каких-то оправданий.

— Да, нужен, но ты не единственный, кто этого не понимает, — сказала я. — Я знаю, как рассказать историю, Гас, как связать предложения и увязать их в текст. Если ты просто поменяешь всех моих Джессик на своих Джонсов, то знаешь, что ты получишь? Вымысел. Просто выдумку, которую прочитает с удовольствием кто угодно. Но, будучи женщиной, которая пишет о женщинах, я действительно исключила половину населения Земли из своих потенциальных читателей. И знаешь, я не стыжусь этого. Я просто злюсь, что такие люди, как ты, будут считать, что мои книги не стоят вашего времени. В то время как вы с подобным материалом могли бы выступать в прямом эфире, и «Нью-Йорк Таймс» хвалила бы ваши смелые проявления человечности.

Гас серьезно смотрел на меня, склонив голову набок, а между его бровями пролегла жесткая линия.

— Теперь ты можешь отвезти меня домой? — спросила я. — Я чувствую себя хорошо и совсем протрезвела.