Осталось одно воскресенье

Элла Чудовская (2024)

В декорациях острова, на фоне размеренной жизни семьи Макара, появляется девочка-подросток. Она отмечает течение времени воскресеньями, совершенно потеряна в странном взрослом мире полуправд и, кажется, никому не нужна. Единственный близкий человек ушёл, лучшая подруга отправила её в бан, мать занята своей жизнью, а с отцом ещё только предстоит познакомиться. Она хочет понравиться. Хочет спрятаться. Пытается не быть как все. Играет. Сквозные герои и место развития событий объединяют третью книгу автора с двумя предыдущими — «Синева» и «Совсем немного дождя». История продолжается. Стало ли ошибкой̆ приобретение дома-мечты у самого синего моря? Кто заглядывает в окна по ночам? Что случится, когда придёт Зефир? Способны ли меняться взрослые? Кем предстанет Софи в последнее воскресенье лета?

2

После шторма бывает по-особенному тихо. Ветер длинными перьями растягивает облачную пленку по бледно-голубому небу. Солнце мягко смотрит сквозь небесное кружево и медленно скатывается по второй половине дня к синему, в белых барашках пены морю. Серебристые рыбки жестких листьев старой оливы с сухим шелестом ныряют в теплом соленом воздухе. Вокруг узловатого ствола серым шестиугольником стоит деревянный стол, отполированный ветрами до блеска. За столом кипит работа: белоголовый мальчишка соединяет мягкими канцелярскими скрепками рейки с просверленными дырками.

— Деда, а ты мне все палочки просверлил?

— Проверь, мог и пропустить.

Мальчик перебирает разложенные в строгом порядке разноразмерные детали. Выбирается из-за стола, подходит к деду. Дед сосредоточенно трет ножку венского стула мелкой шкуркой. Тончайшая пыль вырывается из-под его руки и, легкая, стелется по воздуху дымком, не умея повторить облачный рисунок.

— Ян, не стой по ветру, обойди с другой стороны. В глаза попадет — от бабули прилетит нам обоим.

— Что будет потом?

— Когда прилетит?

— Бабуля не злая. Когда ты очистишь стул, что будешь делать?

— Потом я покрою стулья лаком, и они будут блестеть как новые. Ты закончил своего человечка?

— Нет еще. Можно я тоже попробую?

— Закончи одно дело, потом берись за другое… Тебе помочь?

— Я хочу сам.

Дед с внуком продолжают трудиться. На соседнее деревце садится стайка небольших желтоголовых птичек. Пичуги устраивают суету в густой кроне, звонко крича, сливаются в одном непрерывном свисте.

— Ух ты, Янчик, смотри, какие красивые. Раньше я таких не видел. А ну, сфотографируй тихонько. Телефон возле тебя.

— Я занят еще. Закончу — и сфотографирую.

— Гм. Дела есть срочные и несрочные. Работы у нас много, она никуда не убежит, а птички раз — и поднимутся в небо. И могут никогда не вернуться. Давай я сам. Надо посмотреть в Интернете, кто это к нам пожаловал…

— То одно говоришь, то другое говоришь…

Мальчик оборачивается на звук двигателя, вскакивает с места и с криком «Папа приехал!» бежит через нескошенную траву.

Птицы срываются с веток, перепархивают на дальнее дерево. Дед машет сыну рукой и крадущимся шагом подбирается к пернатым.

Большой мальчик и маленький мальчик, одинаково наклонив льняные головы к правому плечу, напряженно следят за сценой охоты. На террасу дома выходит полноватая светловолосая женщина, разводит руки, округляет рот — вот-вот сорвутся восклицания, но мальчики успевают прижать указательные пальцы к губам: тс! Женщина следит за их взглядами, выглядывает за угол, делает пренебрежительный жест кистью: да ну его. Однако зрительного зала не покидает.

В дикой природе тигр крадется к своей добыче, стелясь по земле под прикрытием высокой травы. Нашему фотоохотнику густые травяные заросли помочь не могли, наоборот, мешали. Неверный шаг, кочка или барсучья нора — нога подвернута: падение, кульбит, фиаско. И у тигров случаются осечки.

— Макар, ты жив?

В ответ из зеленой поросли появляется рука с поднятым вверх большим пальцем.

— Мальчики, ужинать! И это всех касается!

Ян подбегает к деду. Дед не спешит подниматься — он увидел узоры на небе и хочет поделиться открытием с внуком. Ян топчется в нерешительности — бабуля ждет, дедуля может обидеться, по папе соскучился… Папа уже рядом.

— Пап, ты в порядке? — нависает он над Макаром.

— Да, Слав, вы идите. Догоню.

— Точно?

— Да идите уже.

Когда сын и сын сына скрываются в доме, Макар садится, крутит головой, проверяя подвижность шеи, трет голень, поднимается на колено, на ноги, аккуратно ступает, пробуя прочность связок. Кажется, всё в штатном режиме. Как неловко и неспортивно вышло, а ведь всего шестьдесят! Макар расправляет плечи и молодецким шагом — нет, скорее молодой трусцой — направляется в дом.

— Папа! Я больше не спрашиваю — я предупреждаю: завтра приедут косить участок. И точка.

— Я всё, что мне надо, скосил. Ларкин, пока ты не села, дай соль! Спасибо, милая. — Макар оглядывает стол, подливает воду в стаканы. — Приятного аппетита!

— Ребята, извините, у нас тут пока всё кое-как. К кухне никак не приспособлюсь, к дому привыкаю — всё из рук валится, ничего не найду, все углы собираю… Мне кажется, я даже готовить разучилась в доме этой старухи!

— Не говори так, милая. Прояви уважение к бывшей хозяйке дома, и всё наладится, вот увидишь. Слав, я тут выяснил, что старушка была главным инженером на фабрике и звали ее Карла.

— Чудесно, пап. Но ты уводишь разговор от важной темы. Как оставлять у вас детей, если к лету участок покроют джунгли из травы? Ты знаешь, что здесь водятся лисы? А как часто они бывают заражены бешенством? Территория должна просматриваться.

— Лисы?! — поднял брови Макар.

— Дети? — Лариса наконец то ли присела, то ли припала к столу.

— Маша беременна.

Вспыхнули голубые глаза Славы из-под выгоревших ресниц. Ян внимательно посмотрел на отца, перевел свои голубые блюдца на бабулю. Бабуля улыбалась всем лицом.

— Вот это новость! А я уж думаю, почему не навестила…

— Токсикоз у нее. Не может голову от подушки оторвать — укачивает… Можно я Яна и завтра после занятий привезу? Вы же здесь пока поживете?

— Попробуем, сынок. Надо понять, как оно — жить на самом краю земли. — Макар погружается в задумчивость. — Лисы, говоришь, младенцы, говоришь… А встречаются в этих краях звери крупнее лис? Может, забор поставить?

— Нет, пап, не встречаются. Зато змеи бывают. Орел может с воздуха напасть на всё мелкое и подвижное. А заборы… такие заборы, которые ты имеешь в виду, здесь не ставят.

— Так забор, выходит, ни от чего и не защитит… А мы точно хотим здесь жить? — У Ларисы вытянулось и побледнело лицо.

— Милая, дом на берегу моря — твоя заветная мечта. Разве нет? Мы уже здесь. — Макар мягко смотрит на жену, трет губы тыльной стороной ладони.

— Пап, мам, вы же сказали: пробуем. Так пробуйте, без обязательств… дом всегда можно продать. Мы поедем, наверное. Чай дома попьем. Да, Ян? — Ян согласно кивает головой. — Машка там одна совсем.

— Ладно, мои хорошие, уговорили. — Лариса так и не прикоснулась к еде. — Я в контейнеры сложу, что осталось. Может, Маша поест. Или на завтрак…

Потом Лариса с Макаром будут стоять на террасе и смотреть, как их мальчики идут к дороге, где припаркована машина. Будут спорить о том, в кого у них такой красивый, статный, широкоплечий сын. Макар предложит обратить внимание на его великолепный генетический код, но Лариса одобрит только цвет глаз, а за всем остальным полезет в дебри своего фамильного древа. Макар надуется, уйдет к месту недавнего сокрушительного падения, обнаружит там чью-то нору, почешет в затылке, вспомнит о том, что завтра приедут косить, и тогда вскроются все тайны рельефа, а значит, пока можно ничего не предпринимать. Вдруг начнет припадать на ногу, дохромает до старой оливы, сядет на лавку и начнет с остервенением шкурить стул.

К вечеру ветер совсем успокоился, море разгладилось, в воздухе повисла розовая немота. Макар закончил работу как раз к тому моменту, когда солнце приготовилось войти по пунцовой дорожке в сапфировое зеркало воды. Хотелось не пропустить тихий плеск первого касания. И всё же опять пропустил.

— Ну, что ты сердишься? — Лариса подошла незаметно.

— Я, кажется, ногу потянул. — Макар не отрываясь вглядывался в горизонт.

— В доме посмотрю. А мы так и не спустились к воде сегодня. Зачем тогда это всё?

— Ночью штормило — море перевернулось, вода неспокойная, холодная, пляж затоплен, наверняка выбросило кучи мусора и водорослей.

— Я не про купание.

— Местные вообще не купаются. Почти никогда не купаются, но ни за что не променяют вид из своих окон ни на какие блага мира. Посмотри только, какой чудесный закат! Посиди со мной.

Лариса присядет на минуту. Начнет гладить мужа по спине, взъерошит ему волосы, пригладит, опять растреплет, вспомнит что-то срочное, убежит. Макар чуть скосит глаза ей вслед, вздохнет, закинет ноющую ногу на лавку, усядется поудобнее — этот вечерний сеанс у него никто не отнимет.

Ночью в спальне на втором этаже, лежа в новой кровати напротив большого открытого окна, они будут следить за тем, как легкий морской бриз раздвигает тонкие крылья вуали. Бездонное небо подмигивает мириадами сияющих глаз. Влажно и тяжело дышит море под высоким берегом. Чуть скрипит, чуть посвистывает дом.

— Что это, Макар?

— Что?

— «Фьють-фьють» это.

— Витражное остекление наверху. А представь, как дом пел прошлой ночью!

— Ужас! Ведь спать невозможно!

— Винс обещал штапики на окнах заменить на днях.

— Вы год работали в доме и всё еще не закончили. Почему было везде не поставить стеклопакеты?

— Красиво потому что.

— Тебе всё старье красиво. А я терпеть не могу. Мне везде старуха мерещится. Следит за мной из каждой комнаты, из каждого шкафчика… Даже пахнет бабкой.

— Фрау Карла. Неправда, не пахнет — весь дом изнутри перекрашен, вся мебель перебрана.

— А кабинет? Что ты сделаешь с книгами?

— Техническую литературу и справочники на немецком в библиотеку отвезу завтра с утра, пока Яна нет. С остальным потом разберусь.

— Я хотела свой дом большой, светлый, а не старухин.

— Фрау Карла, может, и старуха — немногие доживают до девяноста, — но дому-то чуть больше тридцати. Наш домик в саду и меньше, и старше. А то, что мы его купили у живого владельца, не означает, что там никто не умирал…

— Вот спасибо за эту мысль! Может, этот дом и больше, но это дом эгоиста! Всё будто для одного человека.

— Неправда, за стеной просторная детская. Поставим там двуспальную кровать, и дети смогут останавливаться у нас. И еще внизу комнатка для прислуги… Давай спать, а?

— Первая ночь на новом месте — я ни за что не усну!

Утром Макара разбудил пронзительный птичий гвалт. Чайки скандалили о чем-то своем на берегу. Он хотел накрыть голову подушкой и досмотреть увлекательный сон, но сквозь прищуренные веки заметил какое-то движение в комнате — на подоконнике сидел толстый баклан и изучал Макара темными бусинами глаз. «Кыш!» — прошипел Макар. Баклан переступил лапками и остался на месте. Макар встал и почти подошел к окну — только тогда птица развернулась, нехотя взмахнула крыльями. Какая наглость! Новая москитная сетка плавно выехала из своего паза, мягко щелкнул фиксатор. Комаров еще не было, но кто ж знал, какие гости могут наведаться! Спать больше не хотелось. Макар оглянулся на разметавшуюся во сне жену. Самое время исполнить оптимистическую программу здоровья — утреннюю пробежку и заплыв. Отек на щиколотке за ночь спал, но на лестнице стало понятно: нога не в порядке. Прихватил большое полотенце и на подаренном Людовиком гольф-каре проехал вдоль берега до спуска к воде.

Море еще не успокоилось. Взбаламученная, пенная вода сварливо шипела, заливая узкую песчаную кромку маленькой бухты. Ух ты! — холодной водой обожгло голени. Стоял, как в ледяной газировке, не рискуя сделать и шага вперед. Плети водорослей хватали за щиколотки, песок вымывало из-под стоп. Золотистый туман раннего утра прятал рассветный, обманчиво близкий горизонт. Не сегодня.

— Вода холоднючая! — Спящий дом ответил скрипом половицы. — И тебе, Карла, привет!

Макар успел прогреться в душе, сварить кофе, усыпать крошками печенья стол, когда недовольная сонная Лариса спустилась из спальни:

— Что ты тут орешь?

— С добрым утром, милая! Я не искупался. Вода холодная и грязная, если тебе интересно.

— М-м-м. Есть еще кофе? — Лариса заглянула в турку, слила остатки до самой гущи. — Вообще не спала. Дом этот, звуки… всё незнакомое… Не могу.

— Хорошо, милая. Вернемся назад. А когда на лето приедет твоя сестра с внучками, вы продолжите культивировать свою неугасаемую любовь-ненависть.

— Можно подумать, ты никак не реагируешь на ее выходки. И здесь мы прям спрятались.

— Спрятались, не спрятались, а места здесь для нее нет. Пусть там хозяйничает, как ей вздумается.

— Я должна ей свой дом отдать? Пф-ф-ф! — Лариса допивает кофе, поднимается поставить чашку в раковину. Огибая стол, цепляет бедром острый угол. — Черт, я убьюсь здесь! Проклятая старуха!

— Фрау Карла. Поговори с ней по-хорошему. Тогда она тебя примет. А сестре твоей мы дом на лето сдадим безвозмездно, по-родственному. Посмотри на ситуацию с этой стороны.

— Я еще с призраками не разговаривала! Оставь эту придурь при себе!

— Завтрак будет?

Лариса бросает на мужа тяжелый взгляд.

— Я в кабинет — разберу книги, пока в тебя не вернется «хороший человек».

Снаружи раздается стрекот газонокосилки.

Здравствуй, дорогая Карла!

Я собирала вещи и нашла конверты, которые ты мне подписала в мой первый год в интернате. Что я тогда писала тебе? Забери меня? Прошло шесть лет, и я опять хочу написать — забери меня. Но я не буду об этом просить — знаю, ты почти не выходишь из дома из-за болезни. Знаю, ты скажешь: будь сильной и смелой.

Мне страшно и одиноко — всех детей забирают. Уезжают даже преподаватели. Нас осталось восемь девочек. Занятия отменили. Нам запретили выходить за территорию. Что-то случилось, а нам ничего не говорят. Николь думает, что на Землю летят инопланетяне, или астероид, или еще что-то — и будет конец света. Она глупая, да? Она уезжает завтра.

Мама, как всегда, далеко, на гастролях с театром и не может приехать. Знаешь, я вот думаю: зачем люди рожают детей, если потом их не любят и бросают? Я бы хотела, чтоб меня совсем не было, раз я не нужна.

Все, кого забрали, обещали написать или позвонить. Они молчат. И в новостях ничего нет. Просто интернат пустеет. Я боюсь, что всех детей заберут и я останусь с дежурным воспитателем, или сторожем, или даже совсем-совсем одна в пустых корпусах. Оставят ли мне еду? Будет ли здесь тепло?..

Мне страшно.

Бабушка, я не жалуюсь и не плачу. Я же большая. Летом я опять приеду к тебе. Очень жду твоего звонка в воскресенье. Очень тебя люблю. Ты только не умирай. Живи, пожалуйста! Я еще маленькая!

Твоя Софи, 12 лет.