Глава 4
Две недели назад. На мне этот же самый костюм. Это было еще тогда, когда я думал, что все образуется. Я в командировке и жду самолета в аэропорту О'Харе. До самолета у меня еще есть время, и я иду в один из залов ожидания. Зал забит такими же командированными, как и я. Ищу, куда бы сесть, пробегая глазами по одетым в полосатые тройки мужчинам и женщинам в консервативного покроя пиджаках, как вдруг мой взгляд задерживается на мужчине в ермолке, одетом в свитер. Он сидит у лампы и что-то читает, держа в одной руке книгу, в другой сигару. Рядом с ним свободное место. Я подхожу, чтобы сесть. И только когда я уже почти опустился в кресло, до меня доходит, что я его знаю.
Когда в толпе одного из самых напряженных аэропортов мира случайно встречаешь знакомого, поневоле поразишься. Вначале я не совсем уверен, что это действительно он. Но уж слишком он похож на одного физика, которого я когда-то знал, чтобы это был кто-то другой, а не Иона. Когда я начинаю опускаться в кресло, он поднимает на меня взгляд, и в его глазах я читаю тот же самый вопрос: «Мы знакомы?»
— Иона? — спрашиваю я.
— Да, — полувопросительно отвечает он.
— Я Алекс Рого. Помните меня?
По его лицу можно догадаться, что он не уверен.
— Это было давно, — напоминаю я ему. — Я тогда был студентом. Я получил стипендию для изучения математических моделей, над которыми Вы тогда работали. Вспоминаете? У меня тогда была борода.
Наконец по его лицу я вижу, что он меня узнал.
— Ну конечно! Конечно, помню. Алекс, правильно?
— Точно.
Официантка спрашивает, не хочу ли я чего-нибудь выпить. Я заказываю виски с содовой и спрашиваю Иону, не присоединится ли он ко мне. Он решает, что не стоит: ему скоро уходить.
— Как идут дела? — интересуюсь я.
— Некогда, — отвечает он. — Очень некогда. А у тебя?
— Та же картина. Я лечу в Хьюстон. А ты?
— Нью-Йорк, — отвечает он.
Складывается впечатление, что беседа в этом русле его не вдохновляет, и он хотел бы закончить разговор. На секунду воцаряется тишина. Не знаю, хорошо это или плохо, но каждый раз, когда в разговоре возникает пауза, меня неодолимо тянет заполнить ее своим голосом (и я ничего не могу с собой поделать).
— Интересно, — продолжаю я, — что после всех моих тогдашних планов заняться наукой я закончил тем, что ушел в производство. Я сейчас работаю в ЮниКо директором завода.
Иона кивает в ответ. Вид у него становится более заинтересованным. Он затягивается сигарой, я продолжаю говорить. Меня за язык особо тянуть не надо.
— Собственно говоря, я поэтому и лечу в Хьюстон. Мы входим в ассоциацию производителей, и ассоциация пригласила ЮниКо принять участие в ежегодной конференции с выступлением на открытой дискуссии по вопросам робототехники. В ЮниКо выбрали меня, потому что у моего завода самый большой опыт по работе с роботами.
— Понятно, — замечает Иона. — Будете обсуждать техническую сторону?
— Скорее, производственную, нежели техническую, — объясняю я. Тут мне приходит в голову, что я могу ему кое-что показать. — Секундочку…
Я пристраиваю портфель на коленях, открываю его и вытаскиваю программу конференции, присланную мне ассоциацией.
— Так, — говорю я и начинаю читать. — Кризис производительности в Америке: робототехника — решение восьмидесятых… Группа пользователей и экспертов проводит открытую дискуссию по вопросам грядущего влияния индустриальных роботов в сфере производства в Америке.
Но когда я поворачиваюсь к Ионе, то вижу, что его это не очень впечатлило. Ну да, соображаю я, он человек академический и не понимает делового мира.
— Ты сказал, у тебя на заводе используются роботы? — переспрашивает он.
— Да, в паре цехов, — отвечаю я.
— И они действительно повысили производительность завода?
— Конечно, — говорю я. — Мы получили, что же там было? — я поднимаю глаза к потолку, пытаясь вспомнить цифры. — Если не ошибаюсь, на одном участке мы получили повышение производительности на тридцать шесть процентов.
— На самом деле?.. На тридцать шесть процентов? — переспрашивает Иона. — То есть ваша фирма получает от твоего завода на тридцать шесть процентов больше денег, только благодаря установке нескольких роботов? Потрясающе.
Я не могу сдержать улыбку.
— Нет, не совсем так, — объясняю я. — Было бы неплохо, если бы это было так просто! Но все намного сложнее. Понимаешь, это повышение на тридцать шесть процентов мы получили только в одном цеху.
Иона смотрит на свою сигару, затем тушит ее в пепельнице.
— Тогда вы по сути дела не повысили производительность, — говорит он.
Я чувствую, что моя улыбка застывает у меня на лице.
— Я, кажется, не совсем понимаю, — говорю я.
Иона наклоняется ко мне с заговорщицким видом и произносит:
— Позволь мне задать вопрос, только между нами, твой завод смог отправить хотя бы на одну единицу больше продукции в день в результате того, что произошло в цеху, который вы оборудовали роботами?
В замешательстве я тяну:
— Мне надо посмотреть цифры…
— Вы уволили кого-нибудь? — задает он следующий вопрос.
Я откидываюсь на спинку кресла и смотрю на него. Что, черт возьми, он хочет этим сказать?
— Ты имеешь в виду, уволили ли мы кого-нибудь в результате установки этих роботов? — уточняю я. — Нет, у нас договоренность с профсоюзом о том, что никто не будет уволен в результате мер, направленных на повышение производительности. Мы перевели людей на другую работу. Конечно, когда бизнес на спаде, мы проводим увольнения.
— Но роботы сами по себе не сократили ваших затрат на оплату труда работников, — замечает Иона.
— Нет, — вынужден признать я.
— Тогда, скажи, снизился ли у вас уровень товарно-материальных ценностей и незавершенного производства?
Я хмыкаю.
— Слушай, Иона, что все это значит?
— Ты не ответил, так снизился у вас уровень товарно-материальных ценностей?
— Если так сразу сказать, не думаю, но мне надо проверить цифры.
— Проверь цифры, если хочешь, — говорит Иона. — Но если уровень товарно-материальных ценностей не снизился… и затраты на оплату труда работников не сократились… и ваша фирма не продает больше продукции, а так оно и есть, вы ведь не отправляете больше заказов, то как же можно говорить о том, что эти роботы повысили производительность вашего завода?
Где-то глубоко внутри желудка у меня возникает такое же ощущение, как если бы вы находились в лифте, трос которого вдруг оборвался.
— Н-у-у, — тяну я, — в каком-то смысле я понимаю, что ты хочешь сказать. И все же показатели эффективности у меня улучшились, а себестоимость снизилась.
— На самом деле? — спрашивает Иона и закрывает книгу.
— Ну конечно. Показатели эффективности в среднем вообще намного превысили девяносто процентов. И себестоимость на деталь значительно снизилась. Знаешь, чтобы быть сегодня конкурентоспособным, мы должны делать все для повышения эффективности и снижения себестоимости.
Мне приносят мой виски; официантка ставит стакан на столик рядом со мной, я даю ей пять долларов и жду, пока она отсчитает сдачу.
— Имея такие высокие показатели эффективности, вы, должно быть, делаете все возможное, чтобы роботы были задействованы постоянно, — продолжает Иона.
— Само собой, разумеется, — соглашаюсь я. — Мы должны обеспечить их бесперебойной работой, иначе мы потеряем все то, что выиграли от снижения себестоимости на деталь. И к тому же показатели эффективности пойдут вниз. Это верно не только для роботов, это верно для всех других производственных ресурсов. Производственный процесс должен быть бесперебойным, чтобы сохранить необходимый уровень эффективности и поддерживать наше преимущество в области себестоимости.
— На самом деле? — замечает он.
— Ну конечно. Естественно, я не хочу сказать, что у нас нет проблем.
— Понятно, — говорит Иона. Потом он улыбается. — Слушай, давай начистоту! Ведь уровень товарно-материальных ценностей у тебя уже выше крыши, не так разве?
Я смотрю на него. Откуда он знает?
— Если ты имеешь в виду незавершенное производство…
— Я имею в виду все твои товарно-материальные ценности, — говорит он.
— Ну, в разных местах по-разному. Кое-где да, уровень высокий, — соглашаюсь я.
— И все постоянно запаздывает? — продолжает он. — И вы ничего не можете отправить вовремя?
— Приходится признать, — говорю я, — что у нас, действительно, масса проблем с выполнением заказов в срок. В последнее время обслуживание клиентов на самом деле превратилось в проблему.
Иона кивает, как будто он ждал этого признания.
— Погоди, а ты откуда знаешь обо всем этом? — спрашиваю я.
Он опять улыбается в ответ:
— Так, по наитию, — говорит он. — Кроме того, я сталкиваюсь со всеми этими симптомами на многих производственных предприятиях. Ты ведь не одинок.
— А разве ты не физик? — спрашиваю я.
— Я ученый, — отвечает он. — И сейчас, скажем так, я занимаюсь наукой об организациях, в частности, о производственных предприятиях.
— Не знал, что есть такая наука.
— Теперь есть, — говорит он.
— Ну, как бы ни называлось то, чем ты занимаешься, а затронул ты, должен признать, именно те проблемы, которые доставляют мне наибольшую головную боль, — замечаю я. — Каким образом…
Я замолкаю, прерванный каким-то восклицанием на иврите. Иона смотрит на старые часы, которые он только что достал из кармана брюк, и говорит:
— Извини, Алекс, я опаздываю на самолет, мне надо идти.
Он встает и берет пальто.
— Вот жаль, — говорю я, — ты ведь меня заинтриговал.
Помолчав немного, Иона говорит:
— Знаешь, если ты обдумаешь все, о чем мы тут говорили, ты сможешь вытащить свой завод из той аховой ситуации, в которой вы сейчас находитесь.
— Слушай, ты меня, кажется, не так понял. Да, у нас есть пара проблем, но я не могу сказать, что ситуация аховая.
Он смотрит на меня. А ведь он действительно знает, что у нас происходит, думаю я.
— Знаешь что, — слышу я себя, — мне все равно сейчас некуда деть время, что, если я провожу тебя до самолета? Ничего не имеешь против?
— Нет, пошли, — говорит он, — только быстро.
Я встаю, подхватываю пальто и портфель, мой виски остается стоять на столике. Я быстро отхлебываю из стакана и оставляю его. Иона уже движется к выходу. Он ждет, пока я его догоню, и мы выходим в коридор, полный людей, спешащих в разные стороны. Иона идет таким быстрым шагом, что я с трудом поспеваю за ним.
— Я хотел бы знать, — спрашиваю я, — что заставило тебя предположить, что у меня на заводе что-то не в порядке?
— Ты же сам об этом сказал, — отвечает Иона.
— Я ничего такого не говорил, — возражаю я.
— Алекс, — говорит он, — из твоих слов было ясно, что на самом деле завод, которым ты управляешь, не настолько эффективен, как ты думаешь. Совсем наоборот. Завод, которым ты управляешь, крайне неэффективен.
— По показателям это эффективный завод, — возражаю я ему. — Ты что, хочешь сказать, что мои люди дают мне неверные отчеты… что они меня обманывают, или..?
— Нет, — отвечает он. — Не думаю, что твои люди тебя обманывают. А вот показатели точно тебя обманывают.
— Ну ладно, иногда мы, конечно, подгоняем кое-какие цифры. Но этим все занимаются.
— Ты не понял, — говорит он, — ты считаешь, что управляешь эффективным заводом, но то, из чего ты исходишь в своем убеждении, неверно.
— Что в этом неверного? Я исхожу из того же, из чего исходят большинство директоров.
— Вот именно, — соглашается Иона.
— И что это все означает? — интересуюсь я. Я начинаю чувствовать себя несколько оскорбленным всем этим.
— Алекс, если ты не отличаешься от большинства людей на земле, то массу вещей ты воспринимаешь как само собой разумеющиеся, и поэтому ты о них даже не задумываешься.
— Иона, я думаю постоянно, — возражаю я. — Это часть моей работы.
Он качает головой.
— Алекс, ну скажи мне, почему ты считаешь, что твои роботы — это такое великое улучшение?
— Потому что они повысили производительность, — отвечаю я.
— А что такое производительность?
Я с минуту молчу, пытаясь припомнить.
— В соответствии с определением, принятым в моей фирме, — говорю я, — это формула, которую мы используем, что-то вроде: добавленная стоимость на работника равна…
Иона опять качает головой.
— Вне зависимости от определения, принятого в твоей фирме, производительность — это нечто другое, — заявляет он. — Оставь на минуту формулы и тому подобное. И просто своими словами, исходя из своего опыта, объясни мне, что такое — быть производительным?
Мы быстрым шагом заворачиваем за угол, и впереди нас я вижу детекторы металла и охрану. Я планировал попрощаться с ним тут, но он не сбавляет шага.
— Просто скажи мне, что такое — быть производительным? — повторяет он свой вопрос, проходя через детектор. Уже стоя по другую сторону, он настойчиво спрашивает:
— Для тебя лично, что это такое?
Я кладу мой портфель на ленту и иду вслед за ним. Интересно, думаю я, что он хочет услышать?
Стоя уже по другую сторону детектора, я отвечаю:
— Ну, я полагаю, это значит, что я чего-то добился.
— Именно! — восклицает он. — Ты чего-то добился. В смысле чего?
— В смысле поставленных целей, — отвечаю я.
— Верно! — говорит Иона.
Из кармана рубашки из-под свитера он достает сигару и протягивает мне.
— Мои поздравления! — говорит он. — Когда ты производителен, ты достигаешь чего-либо в смысле поставленной цели, верно?
— Верно, — соглашаюсь я, забирая свой портфель.
Мы быстро идем, оставляя позади многочисленные выходы к самолетам. Я стараюсь поспеть за широкими шагами Ионы.
Он продолжает говорить:
— Алекс, я пришел к выводу, что производительность — это действие, направленное на приближение фирмы к достижению ее цели. Действие, приближающее фирму к достижению ее цели, является производительным. Действие, не приближающее фирму к достижению ее цели, не является производительным. Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Да, но… послушай, Иона, это же просто здравый смысл, — замечаю я.
— Это просто логика, — отвечает он.
Мы останавливаемся, и я смотрю, как он протягивает свой билет.
— Но это же слишком упрощенно, — говорю я. — Это мне ни о чем не говорит. Я имею в виду, если я движусь к достижению моей цели, я производителен; если не движусь — не производителен. Ну и что?
— Я тебе и говорю о том, что понятие «производительность» не имеет смысла, если ты не знаешь, какова твоя цель.
Он забирает билет и направляется к выходу, ведущему к его самолету.
— Ладно, тогда, — продолжаю я, — посмотрим на это таким образом; одна из целей моей фирмы — повысить эффективность. Значит, каждый раз, когда я повышаю эффективность, я производителен. Это логично.
Иона резко останавливается и поворачивается ко мне с вопросом:
— Ты знаешь, в чем твоя проблема? — спрашивает он.
— Конечно, — отвечаю я. — Мне нужно достичь более высокого уровня эффективности.
— Нет, твоя проблема не в этом, — говорит он. — Твоя проблема в том, что ты не знаешь, что является твоей целью. Между прочим, существует только одна цель, вне зависимости от фирмы.
На какую-то секунду я не знаю, что сказать. Иона опять направляется к выходу. Кажется, все уже прошли на посадку. В зале ожидания только мы с ним. Я иду за ним.
— Подожди, что ты имеешь в виду, говоря, что я не знаю, что является целью? Я знаю, что является целью, — говорю я.
Мы уже у двери в самолет. Иона поворачивается ко мне. Из салона на нас смотрит стюардесса.
— На самом деле? Тогда скажи мне, что является целью твоего производственного предприятия? — спрашивает он.
— Целью является производить продукт настолько эффективно, насколько возможно, — отвечаю я.
— Нет, — возражает он, — это не цель. А что является действительной целью?
Я бессмысленно смотрю на него.
— Кто-нибудь из вас собирается садиться? — интересуется стюардесса, выглядывая из двери.
— Сейчас, — говорит ей Иона. Потом он поворачивается ко мне:
— Ну же, Алекс, быстро! Говори же, что является действительной целью, если знаешь.
— Влияние? — предполагаю я.
Он явно удивлен.
— Ну… неплохо, Алекс. — Но в результате того, что ты просто что-то там производишь, влияния не приобретешь.
Стюардесса чувствует себя оскорбленной.
— Если вы не собираетесь садиться, вам придется вернуться в терминал, — холодно заявляет она.
Иона не обращает на нее внимания.
— Алекс, невозможно понять, что такое производительность, если не знаешь, что является целью. До тех пор, пока не определена цель, все это просто игры в цифры и слова.
— Ладно, тогда это доля рынка, — говорю я. — Это и есть цель.
— Разве? — отвечает он и заходит в самолет.
— Послушай! — окликаю я его. — А сказать ты мне не можешь?
— Подумай над этим сам, Алекс. Ты сам можешь найти ответ, — говорит он.
Он протягивает свой билет стюардессе, оглядывается на меня и прощально машет мне рукой. Я поднимаю руку, чтобы махнуть ему в ответ, и обнаруживаю, что я все еще держу сигару, которую он мне дал. Я кладу ее в карман пиджака. Когда я опять поднимаю взгляд, его уже нет. Появляется нетерпеливая стюардесса и безучастно заявляет мне, что она закрывает дверь.
