Оно мне было надо. Вертикальные мемуары

Эдуард Струков

Мемуары свидетеля эпохи, написанные в жанре авантюрно-плутовского романа. Ироничные и откровенные истории, объединённые одним героем, за которым явственно угадывается автор. Полудокументальное повествование об одной отдельно взятой человеческой жизни, в котором нашлось место и страшному, и смешному, и грустному. Интересная и предельно честная книга, написанная живым и современным русским языком в редком жанре вертикальной миниатюры, иллюстрирована уникальными фото. Книга содержит нецензурную брань.

Эпоха колбасного дефицита

Ранней тёплой весной восемьдесят четвёртого года

молодого студента Степанова развели —

обманули легко, жестоко и досадно.

Старый знакомый Степанова,

дагестанец по имени Алик Гамидов,

взрослый женатый парень,

вдруг предложил обнищавшему кенту подзаработать —

на местном мясокомбинате искали маляров,

готовых выкрасить за майские праздники экспедицию,

большую площадку для погрузки продукции.

Степанов халтурил и раньше —

он перебирал картошку и морковку на овощной базе,

подрабатывал ночным сторожем в рабочей столовой,

красить-белить кистями и валиком

наловчился ещё со стройотрядовских времён,

к тому же сильно поиздержался к лету,

а клянчить денег у родителей стеснялся —

в общем, рванулся за хитромудрым Аликом

как прожорливая рыба за манящей блесной,

а когда одумался — было уже поздно.

Алик имел репутацию бедового человека,

умные люди старались с ним не связываться,

по институту ходили рассказы о его ненадёжности,

но Степанову каким-то образом до сих пор везло —

лично он не мог сказать об Алике ничего плохого.

Крепкий и отчаянный дагестанец,

известный многим по кличке Гам,

не раз выручал его в драках,

то и дело вспыхивавших у дверей общежития,

где Степанов подрабатывал по ночам вахтёром,

а однажды даже пристроил вместо себя

бракёром на винзавод,

пока летал на родину в отпуск.

Степанов по ночам восседал над конвейером,

по которому шли ящики с волшебными напитками,

моля провидение только об одном —

чтобы на бутылке хорошего коньяка

оказалась сорвана или сбита пробка.

Такая бутылка немедленно браковалась,

и ароматное содержимое её плавно перетекало

из подручного стакана в желудок Степанова.

Главное тут было не надраться до конца смены

в полный и окончательный драбадан.

Как Степанов добирался потом в общежитие,

вспоминалось ему с большим трудом…

В общем, Гам позвал Степанова, тот согласился,

поэтому виноватить было особенно некого.

Начали работу вечером тридцатого апреля,

закончили только к полуночи третьего мая.

Красить балки втроём на большой высоте

да ещё валиками на длинных палках было тяжко.

Изголодавшийся в общаге Степанов

чувствовал себя на мясокомбинате, как в раю.

Сердобольные аборигены совали ему

то палку копчёной колбасы, то связку сосисок.

Борщ в местной столовой стоил три копейки,

но такого борща Степанов нигде не видал больше —

мяса в нём было куда больше, чем капусты!

Ну, насмотрелся, конечно, как идёт процесс

изготовления разных мясных деликатесов —

завод по случаю выходных был пуст,

маляров просили поднести мешки с протеином,

засыпать нитрат натрия в огромный чан,

вокруг которого сновали здоровенные крысы.

Цены на колбасу в 1983-м году. Если учесть, что оклад инженера был тогда 120 рублей, то вроде бы и ничего. Но такого ассортимента сразу в одном месте автор не помнит даже в столице. Фото из архива

Степанов был парень деревенский, не брезгливый,

а вот его напарник-маляр Вовчик, нудный дылда,

которого Гам привёл в бригаду из-за длинного роста,

так тот натурально зеленел от одного вида колбасы.

Но всё на свете когда-нибудь заканчивается.

Тёплой майской ночью в последний раз

Степанову вынесли из цеха два батона ветчины,

он сунул её в щель под бетонным забором,

вышел за проходную, подобрал пакет и был таков —

за праздники наловчился тырить мясопродукты

не хуже любого местного работяги.

Выспавшись, Степанов пошёл за расчётом.

Тут-то и выяснилось, что получать нечего —

Гамидыч забрал все их денежки ещё с утра.

Он помчался к дагестанцу на квартиру,

но жена Гама, однокурсница Степанова Татьяна,

красивая и тонкая гордая чернобровая дивчина,

зло и неприязненно отвечала Степанову,

что мужа нет, мол, и неизвестно,

ушёл разбогатевший Алик в пьяные куражи,

вскоре всплывёт в общежитии,

ждите там своего дружочка.

Степанов сгоряча наговорил Танюхе лишнего,

ведь знакомы были с ней давно, ещё с абитуры,

долго жили рядом, делились последним —

а тут вышла вот такая ерунда…

Когда первая, самая жгучая, горечь обиды прошла,

другой бы плюнул и махнул рукой на всё,

но Степанов был горяч и разгневался не на шутку —

он вернулся на мясокомбинат и начал своё следствие.

Как это так — его, без пяти минут крупного специалиста

в области народного хозяйства, обманули?!

В ход пошло всё — Степанов пообещал директору,

что дойдёт до первого секретаря крайкома партии,

с которым лично знаком по совместной работе на селе.

Ну да, тот приезжал как-то на поля в их совхоз,

так что Степанов особо-то и не врал —

ужо Алексей Климентьевич всех здесь пересажает!

Мясокомбинатовские жулики вдруг засуетились,

выдали Степанову из кассы от щедрот

целых двадцать рублей с мелочью,

всучили пакет сосисок и колбасы,

дали талоны в столовку ещё на месяц.

Степанов — исключительно для порядка —

поорал ещё минут десять у них под окнами,

обещая вернуться назад вместе с ОБХСС,

потом откусил от пахучего кольца краковской

и поехал в своё общежитие восвояси.

Казалось бы, тут в этой истории можно ставить точку.

Вовсе нет, на следующий день Степанов

встретил на паре жену Гамидова, Татьяну —

под глазом её расцветал свежий синячище,

явно полученный от руки дикого спьяну Алика.

Татьяна держалась вызывающе,

но Степанов-то видел, что гордость её

вот-вот хрустнет и переломится,

уж сколько он повидал этих молодых женщин,

словно в наказание за свою неземную красоту

лишённых простого человеческого счастья.

Степанов вспомнил детство, добрую бабулю,

которую охаживал тяжёлыми сапогами пьяный дед,

страшные пятна синяков на её мягком теле —

так и просидел он весь остаток пары в аудитории,

вперив в окно сухой испепеляющий взгляд,

моля Того, кто правит этим безумным миром,

снизойти до несправедливостей людских,

наказать зло и навести порядок.

Вечером на вахте общежития он увидел Алика,

тот был в стельку пьян, угрожал всем,

махал руками, нарывался — и в итоге нарвался

на пару каких-то никому незнакомых ребят,

которые отвели его за угол и так отделали,

что пришлось в итоге вызывать «скорую».

Думали, что Гам не выживет,

били его крепко, профессионально,

так, что кровь хлестала из него ручьём —

это уже потом дознались, что били деловые,

которым Алик Гамидов проигрался в хлам.

Оказалось, что Бог не Яшка,

Бог видит, кому тяжко —

били дагестанца по делу, имели право.

Через пару дней Степанов

встретил Алика в общежитии снова.

Держась за стену, тот брёл, пряча лицо —

ему так «удачно» прилетело в переносицу,

что оба глаза надёжно заплыли кровью —

что-то жалостно бубнил,

отдам долг шмотками, мол,

совал свой ремень из настоящей кожи

в качестве аванса за то,

что забрал себе неделю назад.

— Алик, Алик… Как ты мог? Я ж тебе верил!

Да ладно, свои люди, решим как-нибудь… —

бормотал Степанов, стараясь не смотреть

в исчерна-кровавые гамидовские зрачки,

переполненные бедой, болью и скрытым отчаянием.

Он боялся увидать там скорое будущее Алика,

которое с такими-то долгами всем и каждому

представлялось весьма малоприятным.

Где-то позади, в тёмной глубине коридора,

он увидел смутно белеющее лицо Татьяны.

Запоздалая догадка поразила Степанова —

наверняка этот свой огромный синячище

она получила от мужа из-за него, дурака,

попрекнув хмельного Гама

бессовестным предательством.

Он хотел ей сказать при встрече

пару добрых тёплых слов,

но дороги их так и разошлись навсегда.

Говорили, что вскоре она развелась с мужем.

Степанову хотелось верить, что это так.

Через месяц талоны в столовку закончились,

Степанов уехал в очередной стройотряд,

всё реже вспоминая это сытое время.

Мясокомбинат вспоминался ему с тёплой грустью —

именно после истории с Гамидовым

Степанов отчего-то наивно уверовал,

что зло всегда будет неотвратимо наказано.

Надо было только немножечко потерпеть, да?