В школе юных скаутов. Поиски клада

Эдуард Веркин

В жизни всегда найдется место приключениям! Любая мечта может осуществиться, а любое, даже самое скучное, дело – стать опасным и интересным. Не веришь? Читай веселые и увлекательные истории о трех друзьях: Витьке, Генке и Жмуркине. Гонки на мотоциклах, борьба с грабителями и поиски сокровищ не дадут тебе заскучать!

Глава 1

Операция «Анаконда»

— Значит, дело было так… — Жмуркин встал и пустился мельтешить по гаражу.

— Жмуркин, — сказал Генка. — У тебя шнурки развязались.

— На такие дешевые разводки я не развожусь, — ответил Жмуркин.

И тут же наступил на шнурки, запутался в ногах и упал.

Витька и Генка засмеялись. Жмуркин поднялся, выдернул шнурки и спрятал в карман.

— Ему мама до сих пор завязывает, — Генка затянул в воздухе воображаемый узел. — А если он сам берется, то себя к ботинкам привязывает, потом приходится ножом отрезать…

Жмуркин не поддался. Взял очередной пакет с попкорном, распотрошил и продолжил:

— Иду я это, значит, по улице, иду-иду, никого не трогаю…

— Жмуркин, — перебил Генка. — Кого ты там можешь тронуть? Кому ты нужен? Встреться ты мне на улице, я бы в тебя даже не плюнул!

— Не перебивай! — Жмуркин швырнул в Витьку попкорном. — Перебивая меня, ты лишаешь себя и свою семью шанса с большой буквы «Ш»! Ибо то, что я собираюсь тебе рассказать, перевернет твою жизнь! Ты сможешь посмотреть мир! Слетать в Новую Зеландию! Или сходить на ледоколе на Северный полюс — это сейчас в моду входит! Или даже нырнуть к затонувшему «Титанику»!

Генка с Витькой иронически переглянулись.

— Вижу, что возвышенные идеи вам чужды, — Жмуркин надул пакет, затянул горловину, хлопнул. — Тогда буду оперировать знакомыми вам понятиями халявы и чистогана. Вы сможете позволить себе все. Любую вещь, в рамках, разумеется, возможного. Ты, Генка, сможешь себе купить…

Жмуркин оглядел гараж.

— Генка, ты хочешь «Харлей-Дэвидсон»^[1]?

Генка посмотрел на «Пчелу-убийцу», почесал подбородок.

— Ну, допустим, хочу, — сказал он.

— Ты купишь себе «Харлей-Дэвидсон»! — это было сказано торжественно и по-жмуркински самоуверенно. — А ты, Витька, о чем мечтаешь?

Витька не знал толком, о чем он мечтал. Нет, на самом деле он мечтал о том, чтобы на всей земле наступило благоденствие и процветание, чтобы не надо было работать и чтобы всем всего хватало, в том числе и мотоциклов «Харлей-Дэвидсон». Но Витька постеснялся сказать об этом и сказал по-другому:

— Хочу библиотеку собрать на десять тысяч томов.

— Почему на десять? — удивился Жмуркин.

— Человек, если он читает книжки, в среднем может прочитать на протяжении жизни десять тысяч. Вот мне как раз и хватит.

— Будет тебе десять тысяч книг! — Жмуркин похлопал Витьку по плечу. — Только если ты их в свою квартирку убогую перевезешь — вам там развернуться негде будет. Ты будешь в ванной спать…

— Ничего, — сказал Витька, — я эту проблему решу как-нибудь.

— Договорились! — Жмуркин хлопнул в ладоши. — Тебе, Генка, «Харлей», тебе, Витька, макулатуру. И со своей подружкой сможешь в Гренландию съездить, на Новый год. Ну, если заведешь кого-нибудь, конечно… Ген, где кукуруза?

— В углу.

Жмуркин достал из угла под верстаком кулек с зерном, засыпал в круглый аквариум, щелкнул переключателем рефлектора. Запахло маслом и кукурузой. Когда кукуруза весело запрыгала в стеклянном пузыре, Жмуркин выключил агрегат и нагреб себе в бумажный пакет попкорна.

— Хороший у тебя попкорн получается, — Жмуркин отправил в рот горсть воздушной кукурузы. — Хочешь, я с директором поговорю насчет твоей установки? А то у нас попкорн какой-то деревянный…

— Не слушай его, Ген, — посоветовал Витька. — Он твой отличный агрегат продаст в свой буржуазный кинотеатр, а денег тебе шиш обломится. Потратит их на какую-нибудь очередную фотовспышку…

— Если удастся мой план, — Жмуркин давился кукурузой, — то у меня будут самые яркие вспышки, какие только можно придумать! У меня отличный план…

— Знаешь, Жмуркин, — зевнул Генка. — Когда я слышу «у меня отличный план», мне хочется треснуть тебя чем-нибудь корявым. По ногам. Чтобы ты больше никогда не смог к нам прийти…

— Ты меня на руках еще носить будешь, — буркнул Жмуркин. — Гордиться, что был со мной знаком…

Генка выбрался из кресла, подошел к верстаку, отключил свой кукурузный агрегат и накрыл его брезентом.

— Техника еще не опробована, — пояснил он. — Никуда продавать не буду, а вдруг кто отравится?

— Ты, Жмуркин, пойми, — Витька поудобнее устроился в кресле, — ты пойми, что после твоих прошлых… как бы это сказать… начинаний… Так вот, после всех твоих предыдущих начинаний мы не очень тебе доверяем…

— Мои прошлые начинания прославили нас на всю страну! — гордо произнес Жмуркин, зачерпнул из пакета кукурузы и отправил в рот.

— Я читал про одного парня, — заметил Витька. — Он очень сильно любил попкорн и все время его ел. И вот однажды он нигде не мог найти этого самого попкорна, нашел лишь кукурузу для его приготовления. Взял да и сожрал целый пакет. И газировкой запил. Конечно, от такого кушанья живот у него сразу же заболел, и этот дурик приложил себе к пузу грелку и спать улегся. Эта кукуруза у него стала внутри разбухать, разбухать, все больше и больше…

— И что? — серьезно спросил Генка.

— Что-что — лопнул! — ответил Витька.

Генка засмеялся. Витька засмеялся. Жмуркин не выдержал и тоже захохотал, схватившись за живот, а потом внезапно покраснел, выпучил глаза и забегал по гаражу.

— Вот так оно и бывает, — подмигнул Витьке Генка. — Жмуркину нельзя доверять. Только что он нам рассказывал, как будет нырять к затонувшему «Титанику» и приобретать новехонькие лимузины, и вот уже задыхается, подавившись попкорном!

Жмуркин мычал, подпрыгивал и всем своим видом показывал, что он подавился.

— Как мы будем глядеть в глаза его матери? — спросил Витька.

Жмуркин корчился. По щекам у него текли слезы, а лицо приобрело уже заметный свекольный оттенок.

— Мир утратил великого кинорежиссера! — продолжал Генка. — Мировая культура понесла невосполнимую утрату!

Жмуркин захрипел.

Генка зашел к Жмуркину со спины и треснул его ладонью между лопатками. Попкорн выскочил из жмуркинского горла, и Жмуркин продышался. А едва продышавшись, сказал:

— И все-таки выслушайте меня, это стоит послушать. Хотя вы и не верите, но на самом деле это может быть шанс.

Генка вытер ладонь о жмуркинскую куртку и посмотрел на Витьку. Витька пожал плечами.

— Ладно, — Генка посмотрел на часы. — Я даю… мы с Витькой даем тебе пятнадцать минут. Потом мы тебя выгоняем. К тому же тебе и так пора — время Снежка выгуливать.

— Снежка мама выгуливает, она сейчас в отпуске, — Жмуркин устроился в кресле и придал себе значительный вид. — Иду я по проспекту Строителей, никого не трогаю…

— Уже четырнадцать минут, — Генка следил за часами.

— Ладно, ладно, перехожу к сути, — голос Жмуркина сразу стал стяжательским и деловитым. — Иду, смотрю день… тьфу, дом двухэтажный. А в окне первого этажа картонка с надписью «Продаю». Там много чего еще продавалось, всякие приемники-шмиемники, сапоги еще с Первой мировой, портсигары из дюраля немецких самолетов… А меня одна штука там привлекла — фотокамера, опять же немецкая, раритетная. Дай, думаю, зайду посмотрю. Я ведь с недавних пор и фотографией стал увлекаться, как это там — остановись, мгновенье, ты прекрасно…

— Короче, — напомнил Генка.

— Короче, там было так. Квартира. В квартире сидит дед, лет, наверное, девяноста. Вредный, как анаконда…

Витька засмеялся.

— Чего смешного? — спросил Жмуркин.

— Сравнение хорошее. «Вредный, как анаконда». Сам придумал или прочитал где?

— Сам, — ответил Жмуркин. — Но это к делу отношения не имеет. Так вот, захожу я в эту квартирку, дверь открыта, а там на кровати сидит старикан. Вернее, даже не сидит, а лежит, ну, будто бы при смерти. Вокруг него целая куча родственников. И дочка, и сын, и внучка, и еще кто-то. И все этого деда уговаривают: дедушка, поедем к нам жить да поедем к нам жить, а он ни в какую. К папироскам все своим тянется, а они, родичи, ему эти папироски не дают. Нельзя курить тебе, дедушка, здоровье разрушать… А я стою и думаю — этому дедушке деревянный макинтош десять лет назад уже пора было примерить, а они ему все здоровье сохраняют. Кстати, на меня никто и внимания не обращает, будто я обстановка мебели какая, все у деда папироски отнимают. А он их попрятал по всей комнате — в подушках, в книжках, в ботинках, вот все эти родственники и давай их находить. А дед лежит в койке и их проклинает. Родственникам плевать — они все эти папироски понаныкали и спрятали у себя. Тут дед разъярился и давай проклинать их еще сильней. Проклинает и ботинками в них швыряется, знаете, такие ботинки, «прощай молодость» называются, у деда этих ботинок под кроватью оказалось просто немерено. Родственники сначала уклонялись, потом им это, видимо, надоело, и они собрались и вышли.

А я остался.

Дед перешвырял все ботинки и стал зубами скрипеть. Тут я ему и говорю — дедушка, продай мне фотоаппарат, хорошую цену дам, двести рублей. А дед такой нервный, аж подпрыгивает на своей койке. Меня совсем не слышит. Двести рублей, кричу ему, а он только от своей ярости трясется. Я решил подождать, когда дедушка успокоится. Сел на табуретку. Минут через десять дед немного затих, и я снова к нему — продай фотик, даю последнюю цену — триста рублей. А дед мне и говорит — давай, внучок, слетай за папиросками, а там и поговорим. Я, может, тебе тайну какую открою. Я ему и отвечаю: знаю я ваши тайны! «Ноги гвоздями прибиты к затылку, но он им не выдал, где спрятал бутылку…» Дед захихикал, а потом и шепчет — не, не бутылка, клад. Принеси мне папирос, а я тебе схему дам, где клад зарыл. Курить хочу, помираю.

У меня времени до фига, я взял да и сбегал, до рынка там недалеко было. Купил ему две пачки.

Дед как меня увидел, так сразу папиросы выхватил и выкурил целую пачку. Скомкал ее и бросил на пол, а потом и давай рассказывать.

Когда дед был молодым, он работал в Макаровском монастыре, ворота там строил. Потом началась Гражданская война, а вверх по реке каторга как раз была, рудники медные, и все каторжане разбежались, охрану перебили и пароход захватили. Сколотили банду и по реке пошли, грабили всех подряд, села сжигали. И к монастырю уже подходить стали — река широкая, их издалека видно было. Настоятель велел самое ценное, что в монастыре было, в сундучок собрать и спрятать. Так и сделали. Хотели в монастырской стене замуровать, уже потащили, как тут с парохода стали из пулемета стрелять. Монахи разбежались, а сундучок в кусты свалился, тут его этот дед, ну, тогда он еще был молодым и сильным, и нашел. Взял да и оттащил к монастырской гостинице. Сбросил сундук в подвал, пол быстро расковырял, да и закопал там. Тут как раз эти бандюганы подоспели. И по своему обыкновению давай все жечь и ломать. Монахи укрылись в церкви — а каторжники двери заминировали и рванули! И гостиницу как раз подожгли. Гостиница сгорела и обрушилась — все в подвал и провалилось. Так что все сокровища там и остались…

Жмуркин посмотрел на Генку и Витьку.

— Они там и лежат, — заверил Жмуркин. — Я заглянул в Интернет, в библиотеку заглянул. Везде посмотрел, в архивах старых даже посмотрел. Нигде факт нахождения клада не отмечен. Это во-первых. А во-вторых, через два года тот храм, ну, у которого дверь взрывали, дал трещину и обрушился. И стена завалилась. Одна церковь всего целая осталась. Еще через два года монастырь закрыли и забросили. Так что клад там. Ждет, когда его откопают.

Генка задумчиво посмотрел в потолок.

— Так дед, может, про этот клад каждому встречному-поперечному рассказывал, — предположил Витька. — Всем своим родственникам, всем, кто ему за сигаретами бегал…

Жмуркин подумал и сказал:

— Не. Дед из упертых. Он эту тайну хотел только перед смертью поведать, так красивше. Каждый хочет, чтобы загадка в жизни до конца оставалась… А родичи ему курева не купили — он ее мне и вывалил. Назло им. Но это еще не все. Дед давно еще, после Великой Отечественной войны, план нарисовал. Гостиница церковная ведь большая была, подвал большой, а он в определенном месте сундучок закопал. Просто так не найдешь. А в каком месте закопал — он и сам сейчас не помнит. А в плане все отмечено…

— И где же этот великий план? — Генка продолжал смотреть в потолок. — Могу поспорить, этот план сгорел при каком-нибудь пожаре, или провалился сквозь землю при землетрясении, или нет — его сожрали при откочевке лемминги…^[2].

— Не сожрали его лемминги, — Жмуркин с ловкостью фокусника расправил между пальцами клочок зеленоватой бумаги. — Дед мне его отдал.

Генка щелкнул пальцами. Жмуркин бережно вложил в них бумажку. Генка развернул. Витька, выглядывая из-за Генкиного плеча, тоже разглядывал план.

На небольшом, в четверть альбомного листа, клочке имела место схема. Были нарисованы стрелки, указывающие на север и на запад, волнистой линией протянута река, приток Волги, зубчатой линией — стена. Церковные здания были обозначены квадратиками и прямоугольниками. На одном из таких прямоугольников был тщательно выведен крестик.

Генка перевернул бумажку.

На обратной стороне был изображен большой вытянутый четырехугольник и опять направления на север и на запад. И приписано мелким аккуратным почерком: «От юго-западного угла вдоль по южной стене двадцать полушагов, затем семь шагов на север».

— Делайте добрые дела — и они вернутся к вам сторицею, — изрек Жмуркин. — Подай старому, нуждающемуся человеку табаку, и он подарит тебе схему…

— В самом деле, план какой-то… — сказал Витька.

— Это если Жмуркин его сам не нарисовал… — Генка с сомнением вертел бумажку.

— Не, — Витька взял листок, пощупал. — Бумага плотная, сразу видно, что старая. Написано фиолетовыми чернилами, а сейчас чернилами не пишут…

— Да, — согласно кивнул Генка. — У Жмуркина ума не хватило бы чернила разыскать, он бы маркером нарисовал… Вроде план настоящий…

— А теперь на это посмотрите, — Жмуркин вытряхнул из рукава куртки копию черно-белой фотографии.

На фотографии, сделанной, видимо, с вертолета, был отчетливо виден большой холм у реки. На холме возвышалась обшарпанная церковь с высоченной колокольней, какое-то перекошенное двухэтажное здание, большая каменная баня, небольшой пруд, какие-то руины и кособокие деревянные постройки. Вокруг холма выщербленная, валящаяся набок стена из красного кирпича.

— Если верить этому плану, — Жмуркин указал на фотографию фломастером, — вот эти вот развалины, засыпанные песком, и есть как раз церковная гостиница. И как раз здесь зарыт клад.

— Клад… — Генка продолжал разглядывать бумажку уже на просвет.

— А чего дед сам клад не откопал? — спросил недоверчивый Витька.

— Время такое было, — глубокомысленно ответил Жмуркин. — Непростое… Сразу множество вопросов бы возникло. А теперь мы откопаем.

— Копать подземные ходы — опасно для жизни, — Генка сложил бумажку со схемой и спрятал в карман. — Так поступают только полные идиоты. Сказано ведь — не копай в незнакомых местах!

Генка открыл ворота гаража и вышел на улицу.

— Кажется, спекся, — Жмуркин ткнул Витьку в бок. — Против такого кто устоит?

Генка стоял на пороге гаража. Он отстегнул с пояса ножик, раскладывал его и снова складывал.

— Денежки наши! — ликовал Жмуркин. — Я куплю себе Джомолунгму…

Витька промолчал.

— Надо торопиться, — решительно сказал Генка. — Сейчас мода пошла — всякие монастыри восстанавливать… Можно и не успеть…

— А я вам полчаса о чем говорю! — воскликнул Жмуркин. — Время стучит нам в темя!

— А что дома скажем? — спросил Витька.

— Скажем, что идем в поход, — подмигнул Жмуркин. — Как обычно…

Генка цыкнул зубом и сказал:

— Предлагаю присвоить нашему походу кодовое название «Клад старого валенка»!

— Лучше не так, — не согласился Витька. — Название должно быть загадочным и романтичным. Предлагаю «Операция „Анаконда“.

— Я в восхищении, — совсем без восхищения промямлил Жмуркин. — Похоже на название фильма ужасов.

— А мне нравится, — Генка швырнул нож, и тот легко вошел в двери гаража.

Жмуркин посмотрел на дверь.

— Тогда так и запишем, — сказал он.

— Мы идем на поводу у человека, неспособного завязать шнурки, — Генка выдернул нож и спрятал его в карман.

Примечания

1

«Харлей-Дэвидсон» — марка культового американского мотоцикла.

2

Лемминг — тундровая мышь.