104 страницы про любовь

Эдвард Радзинский, 2021

Я много лет пишу для театра, и давно усвоил грустную формулу: драматург пишет одну пьесу, режиссер ставит другую, а зритель смотрит третью… Разбирая эту третью пьесу, мы сможем многое понять не только о самой пьесе, но и о Времени…

104 страницы про любовь

Часть первая

Над сценой — светящаяся вывеска «Молодежное кафе “Комета”». В кафе. Два столика. За одним столиком сидит ДЕВУШКА. Она одна. На стуле стоит ее чемоданчик. На чемоданчике — букет в целлофановой обертке. За другим столиком — ПАРЕНЬ. И он тоже один. За сценой мальчишеский голос поэта читает стихи.

Мотогонки по отвесной стенке в Огайо

Мы — мотоциклисты —

Мчимся вверх,

Ввинчиваясь в стенку

Круг за кругом.

Над нами звезды,

А внизу — огонек у входа,

Так похож на червовую карту

Или — проще — на чье-то сердце.

А кругом почтеннейшая публика,

Как ей спокойно

Смотреть за пятиалтынный,

Как мчатся к звездам,

Круг за кругом,

Шальные мотоциклы,

Играя с судьбою в червовую карту.

А потом сердце у входа гаснет,

И публика расходится,

И ты говоришь мне немного устало,

Снимая со лба мокрый шлем:

— Придет время — мы станем толстыми

И будем смотреть,

Как другие мальчишки,

Круг за кругом,

Рвутся к звездам

По отвесной стенке.

Но пока.

Мы — мотоциклисты.

Поэт закончил читать стихи. Аплодисменты.

ГОЛОС ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ОБЩЕСТВЕННОГО СОВЕТА КАФЕ. Мы обсуждаем стихи и песни «молодого, начинающего. и т. д. и т. п». поэта Жени Даля. Кто-нибудь хочет высказаться? Ну давайте, ребятки, в бой!

ДЕВУШКА (за столиком). Только два слова. Можно? (Встала.) Мне очень понравились стихи. Большое спасибо.

Смех, аплодисменты за сценой.

ГОЛОС ПРЕДСЕДАТЕЛЯ. Еще кто-нибудь. Только помногословнее.

Молчание.

Ну, ребятки. Кто родил хоть какую-то идею?

ПАРЕНЬ. Я родил. (Встает.) Вы знаете… передо мной здесь выступала девушка.

ГОЛОС ПРЕДСЕДАТЕЛЯ. Ваша профессия?

ПАРЕНЬ. Анкета необязательна. Я продолжаю. Вот передо мной здесь выступала девушка. Довольно необычная. Мне даже показалось, что она…

ГОЛОС ПРЕДСЕДАТЕЛЯ. Не понял. Вы собираетесь обсуждать стихи или девушку?

Смех.

ПАРЕНЬ (тоже усмехнулся, невозмутимо). Нет. Стихи я обсуждать не буду. А девушка мне понравилась. Все.

Смех, аплодисменты.

ГОЛОС ПРЕДСЕДАТЕЛЯ. Ясно. С идеями у нас не густо… По этому печальному случаю предлагается радостная врезочка в наш вечер. Прошу!

И тотчас женский голос за сценой запел песенку. А парень преспокойно подходит к столику, где сидит девушка, снимает со стула ее чемоданчик, аккуратно укладывает на чемоданчик ее цветы и садится рядом.

ДЕВУШКА (даже задохнулась). Ну!..

ПАРЕНЬ. Да, такие шутки я ценил в средней школе. Думал, что вырос. Как видите — нет.

ДЕВУШКА. Но это… но… на нас все смотрят!

ПАРЕНЬ. Несущественно. Кстати, стихи довольно дрянные. Вам всегда нравятся дрянные стихи?

ДЕВУШКА. А может быть, этот товарищ писал их от чистого сердца? Может быть, у него просто не получились хорошие?

ПАРЕНЬ. Тоже довод. Вы, видно, очень чуткая девушка?

ДЕВУШКА. А вы очень приставучий товарищ.

ПАРЕНЬ. А вам нравится, что я к вам пристаю. Красивые девушки тщеславны. У вас сегодня целый вечер будет чудесное настроение.

ДЕВУШКА (засмеялась). Вы… веселый товарищ.

К столику подходит спортивного вида, тщательно одетый ОЧКАСТЫЙ ПАРЕНЬ.

ОЧКАСТЫЙ (дружелюбно). Привет.

ПАРЕНЬ (сухо). Салют.

ОЧКАСТЫЙ (обескураженный его тоном). Ну, я к тебе лучше потом подойду.

ПАРЕНЬ. Да, лучше потом.

Очкастый уходит.

ДЕВУШКА. Это ваш знакомый?

ПАРЕНЬ. Это мой знакомый. Что же это вы одна?

ДЕВУШКА. Одна — не одна. Не все ли равно?

ПАРЕНЬ. Не все. Я боюсь, что к вам сейчас кто-то придет.

ДЕВУШКА. Чепуха какая. Я просто с аэродрома, ужасно проголодалась и зашла. (Махнула рукой.) А! Все это не важно. Часто вы так пристаете к девушкам?

ПАРЕНЬ. Часто.

ДЕВУШКА. Не надоело?

ПАРЕНЬ. Нет. Людям моложе ста двух лет свойственна вера в «необыкновенную встречу». Без этой веры можно было бы умереть от скуки. Идет по улице человек. Упал и умер. Все думают — он от инсульта. А он — от скуки.

ДЕВУШКА (засмеялась). Вы невероятно веселый товарищ.

ПАРЕНЬ. Вы уже два раза об этом сказали.

ДЕВУШКА. Вы грустный?

ПАРЕНЬ. Да, я пессимист. (Чуть насмешливо, чуть серьезно.) Иногда вдруг отчетливо понимаешь, что жизнь проходит. И довольно быстро. Люди смешны. Вот если потерял деньги — огорчусь. А каждую секунду мы теряем секунду жизни. И ничего, не замечаем.

ДЕВУШКА. Да. Вы очень странный.

ПАРЕНЬ. Товарищ.

ДЕВУШКА (опять засмеялась). Вот именно, товарищ.

ПАРЕНЬ (встал, перенес бутылку вина со своего столика). Выпьем. По поводу моей странности.

ДЕВУШКА. А зачем?

ПАРЕНЬ. Только не надо ханжить, хорошо?.. Кстати, это сухое вино.

ДЕВУШКА. Сухое — мокрое, не важно. Терпеть не могу, когда меня кто-то угощает.

ПАРЕНЬ. Хотите оставаться независимой?

ДЕВУШКА. Хочу!

ПАРЕНЬ. Проблема. Ну что ж. Будем пить как мужчина с мужчиной. Кончим эту бутылку — вы купите следующую. Подходит такое решение?

ДЕВУШКА (отважно). Подходит.

ПАРЕНЬ. Ну вот. А теперь поехали?

ДЕВУШКА. Поехали.

Он наливает.

(Торопливо.) Только немного. А то я рано утром опять улетаю.

Парень засмеялся.

Чего вы смеетесь?

ПАРЕНЬ. Так. Значит, то прилетаете, то улетаете? Веселая у вас жизнь. Где же вы работаете?

ДЕВУШКА. «Где», «что» — кому нужны эти уточнения! И вообще. А! Вы все равно этого не поймете.

ПАРЕНЬ. Я отлично понял.

ДЕВУШКА. Что же вы поняли?

ПАРЕНЬ. Человек — не тот, кто он есть на самом деле, а тот, кем он мечтал стать. Просто в силу тех или иных причин часто что-то не получается в жизни. А вот встретишь незнакомого человека — и ничего он о тебе не знает, и ты можешь держать себя с ним так, будто все у тебя вышло. С незнакомыми людьми легко. Вы это хотели сказать?

ДЕВУШКА Что ж, вы… понимаете.

ПАРЕНЬ (так же). Вам со мной легко?

ДЕВУШКА. А! Ерунда! Просто вы мне попали под настроение (засмеялась).

ПАРЕНЬ. Часто смеетесь. Вам, наверное, кто-то сказал, что у вас красивый смех. А он у вас довольно глуповатый.

ДЕВУШКА. Ну!..

ПАРЕНЬ. Простите, сорвалось.

ДЕВУШКА. Нет, это даже хорошо. Я люблю людей, которые говорят то, что думают.

ПАРЕНЬ. Налить?

ДЕВУШКА. Как мужчина мужчине. Вообще, правда, я сегодня часто смеюсь. Вы знаете, я заметила, есть какой-то закон: если плачешь, всегда потом будешь смеяться. И наоборот. Вот однажды я плакала два дня подряд. Мне это так надоело. И вот на третий день я решила: буду смеяться — и все! И целый день ходила и смеялась сквозь слезы, как идиотка. А! Странно. С той минуты, как мы познакомились, трещим, трещим.

ПАРЕНЬ. И все равно мы ничего не сможем сказать друг другу.

ДЕВУШКА. Знаете, это тоже правда. Я тоже об этом часто думаю. Хорошо бы все люди лет на пять замолчали. Вот тогда у всех-всех слов появился бы снова смысл. Непонятно? Вот когда я думаю — понятно, а говорить не умею. Юморочек один. Что вы так на меня глядите? Вообще, что вы все время улыбаетесь?

ПАРЕНЬ. Так.

ДЕВУШКА. Так, да?.. (Чтобы что-то сказать.) У вашего знакомого очень грустное лицо. Нет, но почему вы все-таки улыбаетесь?

ПАРЕНЬ. Так.

ДЕВУШКА. Так — не так. Я ненавижу, когда улыбаются. Вы… вы просто мне попали под настроение.

ПАРЕНЬ. Нет. Я вам понравился. Еще когда там сидел и на вас смотрел — уже понравился. Да?

ДЕВУШКА. А! Да — не да. Чепуха все это.

ПАРЕНЬ. Понравился?

ДЕВУШКА. Нет. Ну понравились! Ну и что с того! Мало ли кто мне нравится.

ПАРЕНЬ. На будущее. Мы постараемся говорить друг другу только правду. Этого еще никто не сумел. Идет?

ДЕВУШКА (засмеялась, потом спохватилась и… опять засмеялась). Буду смеяться своим глуповатым смехом. Кстати, неплохо бы узнать, как вас зовут.

ПАРЕНЬ. Неправда первая. Вы давно хотите, чтобы я вам сказал это. И вас ужасно бесит, что я молчу. Да?

ДЕВУШКА. Нет!.. То есть — да.

ПАРЕНЬ. Как вас зовут?

ДЕВУШКА. Наташа.

ПАРЕНЬ. А меня — Евдокимов.

ДЕВУШКА. Как?

ПАРЕНЬ. Евдокимов. Я люблю, когда меня называют по фамилии.

Заиграли танго.

Вам очень хочется, чтобы я вас пригласил сейчас танцевать?

НАТАША. Нет. То есть хочется. Ну хочется. Что тут особенного? Я люблю, когда меня приглашают танцевать, вот и все.

Они танцуют.

Давно не танцевала. Не надо. Не смотрите на меня все время. Мы сегодня будем здесь недолго, хорошо?

ЕВДОКИМОВ. Плохо. Когда мы с вами встретимся?

НАТАША. Не знаю. Завтра я, возможно, улетаю. Завтра или через несколько дней.

ЕВДОКИМОВ. Вы не улетайте завтра. Улетайте через несколько дней.

НАТАША. Это от меня не зависит.

ЕВДОКИМОВ. Все зависит от нас. Если вы очень захотите.

НАТАША. Вообще, действительно все зависит от нас.

ЕВДОКИМОВ. Так вы хотите встретиться со мной завтра?

НАТАША. Ну, ладно. Хочу! Ну и что с того? Ну почему вы все время смотрите. А!

ЕВДОКИМОВ. Здорово у вас звучит это «а!».

НАТАША. Это раньше, когда мне мама что-нибудь неприятное говорила, я всегда хмыкала. Потом мы решили покончить с хмыканьем, и я ей теперь на все неприятное говорю «А!» Ну не смотрите на меня все время!

ЕВДОКИМОВ. Буду смотреть. Здорово, что вас зовут Наташа.

НАТАША. «Здорово», да? Почему «здорово»?

ЕВДОКИМОВ. Не знаю. Здорово — и все!

НАТАША. Чепуха какая. Ну не смотрите на меня так.

ЕВДОКИМОВ. Буду. У вас невероятные глаза. У вас желтые глаза. У вас, наверное, лучшие глаза в СССР.

НАТАША. Желтые, серые, зеленые. (Вдруг кокетливо.) Вот один человек называет меня лучшей девушкой Москвы и Московской области.

ЕВДОКИМОВ. Он дурак. Вы лучшая девушка в СССР.

НАТАША. Не надо смотреть.

ЕВДОКИМОВ. Буду. (Тихо.) Вы хотите, чтобы я вас поцеловал.

НАТАША. Нет!.. То есть. А! Хочу — не хочу… Нет… это кошмар какой-то.

Одинокий столбик с шашечками. Надпись: «Стоянка такси». Прямо на тротуаре, под столбиком, сидит ПАРЕНЬ. Он что-то чертит в записной книжечке.

Подходят ЕВДОКИМОВ и НАТАША.

НАТАША (парню на тротуаре). Простите, вы на такси?

ПАРЕНЬ (с достоинством). Нет, я на троллейбус.

НАТАША. Разве еще ходят троллейбусы?

ПАРЕНЬ. В час двадцать «букашка» по кольцу. Таксистов подбирает.

НАТАША. Сколько сейчас?

ПАРЕНЬ (услужливо). Двенадцать сорок.

НАТАША. Мне осталось спать шесть часов.

Евдокимов чуть обнял ее. Она отстранилась.

ЕВДОКИМОВ. Ты не бойся. К часу ты будешь дома.

НАТАША. Я не боюсь — ты сам не бойся.

ЕВДОКИМОВ. А знаешь (показывает на виднеющийся силуэт дома), это мой дом.

НАТАША (будто не слыша). Ну ни одной машины. Вот всегда так, когда тебе нужно что-нибудь позарез.

ЕВДОКИМОВ. А вон мое окно. Шестой этаж, первое справа.

НАТАША (неловко, чтобы что-то ответить). У вас темно.

ЕВДОКИМОВ. Просто нет никого в квартире. Я там один сейчас живу.

Молчание.

ПАРЕНЬ. Прости, закурить не найдется?

ЕВДОКИМОВ. Найдется. (Передавая сигарету, взглянул в записную книжку парня.) Мыслишь? Не так уравнение написал, Топтыгин. (Наклонился, что-то черкнул в записной книжке парню.)

ПАРЕНЬ. Понял. (Доброжелательно.) Стрельни мне еще сигарету, про запас.

Евдокимов протягивает сигарету.

(Словоохотливо.) Начал боксом заниматься, выбросил сигареты. Смех: девушку проводишь, пока сидишь здесь, ждешь «букашку», так закурить разбирает — обязательно согрешишь. Ничего, с понедельника начнем жизнь сначала.

ЕВДОКИМОВ. Ага. Пятьдесят процентов людей каждый понедельник начинают жить сначала.

Появляется веселый ГРАЖДАНИН с цветком георгина.

ГРАЖДАНИН. За Саврасушкой очередь, ры-бочки мои, воробушки? Кто последний?

ЕВДОКИМОВ. Мы.

ГРАЖДАНИН. Все Саврасушки в парк едут. Храп-храп делать. Да здравствует ночь — друг молодежи. Ночью нахально блестят скамейки и по пустым улицам пощелкивают каблучки. «А я усталый старый клоун, и в испуге даже дети убегают от меня». (Строго.) О прекрасная наша молодежь! Вы не подумайте, что я пьян. Не подумали?

ПАРЕНЬ. Ну что вы.

ГРАЖДАНИН. Просто я — балалаечник. Представляете, в двадцатом веке быть балалаечником? Ужас. Каждый вечер я порчу настроение современной публике. Трагедия. Ну можно быть после этого трезвым? Ведь правильно? Ведь точно?

ПАРЕНЬ. Несомненно.

ГРАЖДАНИН. А я трезв. (Вынимая из-под пальто четвертинку.) Малыш еще не начат. (Парню.) «Бип-бип-бип, я Земля, ищу спутника».

ПАРЕНЬ. Нет, мил человек, поздновато.

НАТАША (Евдокимову). Всегда так, когда машина нужна позарез.

ЕВДОКИМОВ. Есть предложение.

НАТАША. Не надо никаких предложений.

ГРАЖДАНИН (Евдокимову). Можно к вам обратиться?

ЕВДОКИМОВ. Нет, нельзя.

ГРАЖДАНИН. А я нарушу и обращусь. (Протягивая Наташе цветок.) Возьмите этот георгин. Как дань восхищения.

НАТАША. Спасибо. (Вынимает из чемоданчика яблоко.) А вы возьмите яблочко. Очень хорошее, из Ташкента.

ГРАЖДАНИН. Прекрасно. Вся история человечества началась с яблока. Прекрасно. Вы добрая. А он злой. Вы от Чернышевского. А он от Достоевского. Я тоже добрый. А мир не приемлет доброту. Вот я говорю: «Дайте мне большое, чистое, настоящее». А мне отвечают: «Возьмите слона и вымойте его в ванне». Вот тебе большое, чистое, настоящее. Уйти из мира, рыбочки мои, воробушки?

ПАРЕНЬ. Сделайте одолжение.

ЕВДОКИМОВ (тихо). Слушай, Наташа.

НАТАША. Нет, нет!

ЕВДОКИМОВ. Ну перестань. Пойдем ко мне, и от меня вызовем такси по телефону.

НАТАША. Я не спешу!

ЕВДОКИМОВ. Ну, пойдем. Ты с трудом держишь этот чемодан. Я все могу вытерпеть в жизни, только не ханжество! Ведь днем ты бы пошла?

НАТАША. Но я не спешу.

Шепотом, бессвязный разговор.

ЕВДОКИМОВ. Ты спешишь.

НАТАША. Нет.

ЕВДОКИМОВ. Боже мой, вызовем по телефону. Я прошу…

НАТАША. Не надо!

ЕВДОКИМОВ. Ну, по телефону. Идем!

НАТАША. Идти, да?

ЕВДОКИМОВ. Да, туда.

НАТАША. Туда идти, да?

ЕВДОКИМОВ. Туда.

И они уходят.

ГРАЖДАНИН. Тысячелетняя поэма. И он увел ее, как Ромео увел Джульетту, как Фауст увел Маргариту, и еще кто-то увел еще кого-то. Ведь правильно я говорю, ведь точно?

ПАРЕНЬ (равнодушно). Несомненно. ГРАЖДАНИН. Эй, таксист! Саврасушка! Саврасушка! (Бросается за проезжающей машиной.)

Квартира Евдокимова. Очень пустая комната. НАТАША и ЕВДОКИМОВ.

ЕВДОКИМОВ (говорит по телефону). …Дом семь, квартира пять.

ГОЛОС ИЗ ТРУБКИ. Когда нужна машина?

ЕВДОКИМОВ. Сейчас.

ГОЛОС. Заказ пятьдесят семь. Позвоним в течение часа.

Евдокимов вешает трубку; глядит на Наташу. Она сидит не раздеваясь, в плаще, на краешке кресла.

ЕВДОКИМОВ. Конфеты на столе.

НАТАША. Спасибо.

Молчание.

ЕВДОКИМОВ. Вы меня сейчас очень боитесь?

НАТАША. Почему? Вы ведь не волк.

ЕВДОКИМОВ. Да, я тоже так думаю. Вы можете снять плащ. А то в этом есть нечто вокзальное.

НАТАША. Да нет, я так посижу.

ЕВДОКИМОВ. Смешно. Мы опять перешли на «вы».

Молчание.

НАТАША (стараясь весело). Почему смешно? Я до сих пор не знаю вашего имени.

ЕВДОКИМОВ. Это не бог весть какая потеря. Меня зовут довольно нелепо. Видите ли, я появился на свет, когда моя мать защищала кандидатскую. У нее было плохо с юмором. Короче, меня назвали Электроном. Электрон Евдокимов.

НАТАША (смеется). Смеюсь глуповатым смехом.

ЕВДОКИМОВ (без юмора). Зря смеетесь. Может быть, человечество выучит наизусть это странное имя.

НАТАША. А вы все-таки страшно смешной товарищ, когда говорите самоуверенным тоном. Просто не тон, а юморочек.

ЕВДОКИМОВ. Вы лучше ешьте конфеты.

Молчание.

Мне подарили эту коробку на день рождения. Я всех угощаю, а она никак не кончается.

НАТАША (усмехнулась). Ну если… всех угощаете — я возьму.

ЕВДОКИМОВ. Да вы снимите, наконец, плащ.

НАТАША. Ничего, ничего.

ЕВДОКИМОВ. Вы хотите спросить, где мои родители?

НАТАША. Вообще, да.

ЕВДОКИМОВ. Они на юге. Отчим скоро должен вернуться.

НАТАША. Вы тоже без отца?

ЕВДОКИМОВ. Тоже. (Хочет пододвинуть стул к ней.)

НАТАША. Вы сидите там, ладно? (Чтобы что-то сказать.) А я хочу купить себе мотороллер и черные перчатки. Вот буду носиться по городу. Глупость, конечно, но все-таки мечта.

ЕВДОКИМОВ. Да. Поэтому давайте договоримся. Это будет ваша зона. (Жест на ее стул.) А вот здесь — моя. А здесь будет проходить условная граница, и я не буду переходить эту границу. Так будет безопаснее. Идет?

Сразу наступило какое-то облегчение.

Будто это заявление решало все вопросы.

НАТАША (очень радостно). Идет.

ЕВДОКИМОВ. Скоро позвонят.

НАТАША. Спать хочется ужасно. Мне осталось до самолета…

ЕВДОКИМОВ (перебивая). Давайте поставим кофе.

НАТАША. Давайте!

ЕВДОКИМОВ. У меня есть потрясающая кофеварка. Я ее сам сконструировал. Это лучшая кофеварка в СССР. (Идет в угол комнаты.)

Жужжание кофемолки.

Вы не сидите как именинница, вы ставьте чашки.

НАТАША. Где чашки?

ЕВДОКИМОВ. На потолке, наверное.

НАТАША (снимает плащ, хозяйственно вынимает из буфета чашки, расставляет на столе). Мы сейчас похожи на столетних супругов. Вам снятся сны?

ЕВДОКИМОВ. Нет.

Кофемолка затихла, потом опять пошла.

НАТАША (доставая ложки). А мне снятся каждую ночь. Вы не улыбайтесь. Очень пророческие сны. Однажды я с Котиком, это так моего старшего брата зовут, купила облигацию. Больше для юморочка. И вот мне приснилось: плывет корабль, а на мачте у него наша облигация. Представьте, мы выиграли.

Он подходит к ней сзади.

А еще… Что вы там стоите?.. Мне часто снится такой сон: ночь. Поле. Какой-то кол. Почему-то каска. Она звонит на колу от ветра. Как колокол.

Он вдруг резко обнял ее.

(Вырвалась.) Ну не надо. Ну оставьте. Ну! Не надо же!

Он попытался ее поцеловать, но она вырвалась, оцарапав ему щеку. Он отступил.

Успокоились?

ЕВДОКИМОВ. Да.

НАТАША (почти грубо). Все?

ЕВДОКИМОВ. Да.

Пауза.

Вы поймите.

НАТАША. Не надо!

ЕВДОКИМОВ. Я хотел.

НАТАША (грубо). Да не надо! Все ясно! «Потянуло на любовь», как говорят в «Аэрофлоте».

Молчание.

ЕВДОКИМОВ. В каком-то «Аэрофлоте».

НАТАША. Смешно. С той минуты как вы появились, я подумала: какой одухотворенный товарищ. Вообще, вы мне здорово прожгли обшивочку. Я думала, вы… А вы… А!

ЕВДОКИМОВ. Ерунда. Ведь ты хотела, чтобы я тебя поцеловал! Хотела?

НАТАША. Не так! Понимаешь?!

Он сидит какой-то растерянный. Почти жалкий.

(Искоса взглянула на него, и в ней проснулась жалость, которой так боятся женщины; примирительно.) Какой вы взъерошенный сейчас.

ЕВДОКИМОВ. «Одухотворенный», «взъерошенный». У тебя жуткий лексикон.

НАТАША. Ну вот. И смех глуповатый, и лексикон. Все плохо. А вообще, я люблю, когда меня ругают. Я вас здорово оцарапала?

ЕВДОКИМОВ. Прилично.

НАТАША. У меня есть духи. Вы продезинфицируйте.

ЕВДОКИМОВ. Это только когда кошки царапают, нужно дезинфицировать.

НАТАША. Ну вот, я уже кошка. При чем тут кошка?

ЕВДОКИМОВ. Ладно, успокоились. (Презрительно.) Хватит об этом. Я вас больше никогда в жизни не буду целовать.

НАТАША. Ну и хорошо.

Молчание.

Не будете?

Молчание.

Вообще не будете?

Молчание.

Телефон что-то не звонит. Вы сейчас совсем как обиженный мальчик. Вот таким вы мне нравитесь. Вы обиделись?

Молчание.

(Милостиво.) Ну, хорошо. Ну поцелуйте меня, если вам это так нужно.

ЕВДОКИМОВ. Ханжа и трусиха.

НАТАША. Ну, ладно уж, поцелуйте.

ЕВДОКИМОВ. Я сказал!

НАТАША. Тогда я сама вас поцелую.

ЕВДОКИМОВ. Я не хочу.

НАТАША. А когда я не хотела…

Она не доканчивает фразы, потому что он поцеловал ее. Это очень долгий поцелуй, оттого что оба боятся тех слов, которые нужно говорить после этого поцелуя. Потом она только махнула рукой и сказала свое «А!».

В затемнении звонок телефона. Телефон звонит безостановочно. И затихает.

Шестой этаж большого дома. Раскрытое окно квартиры Евдокимова. За окном слышны голоса — ЕГО и ЕЕ.

ОНА. Качается фонарь.

ОН. Ветер.

ОНА. Я не могу объяснить. Я все понимаю и ничего не могу объяснить. Как собака. (Смех.) Кошка, собака. (Смех, и вдруг скороговоркой, как заклинание.) Я люблю тебя, люблю, люблю. (Тревожно.) Ты меня любишь?

ОН. Да.

ОНА. Молчи! (Мстительно.) А ты всем предлагал конфеты и чертил границу?

ОН. Не говори пошлостей.

ОНА. Я, конечно, понимаю. Но все это гадко! Гадко!

Молчание. Слышны шаги на улице.

ОНА. А знаешь, жалко, что кончилось детство. Это все-таки самое лучшее. (Смеется.) Странно. Я вот откалываю какие-то дикие номера. Но это самый дикий. Моя мама мне всегда говорит: «Худая, худой и останешься. Потому что злая и сумасшедшая».

ОН. Тебе попадет, что ты не вернулась?

ОНА. О какой чепухе мы говорим. Разве об этом надо сейчас говорить!

Молчание. Опять кто-то прошел. Слышны шаги на улице.

ОН. Кому ты несла вчера букет?

ОНА. Цветочки, да? (Засмеялась.) Одной личности. Мы с ним живем в одном доме. Он был «моя первая любовь». Все уже давно кончилось, а я всегда посылаю ему цветы в день рождения. И он не знает, от кого. (Засмеялась.) Ловко? (Вдруг встревоженно, как заклинание.) Я люблю тебя, люблю, люблю. А ты меня любишь?

ОН. Знаешь, не надо все время говорить это слово. Надо быть сдержанной.

Молчание.

Наташка?.. Ты что?.. Ты плачешь?

ОНА (спокойно). Что ты. Я редко плачу. Я обычно сдержанная.

Комната Евдокимова. Утро. ЕВДОКИМОВ спит на кровати. НАТАША стоит, одетая, рядом. Смотрит на него. Задумалась. Вдруг подошла к столу. Взяла коробку конфет, вышвырнула ее за окно. Опустила голову, еще постояла.

Ее обычный жест: «А!» Она включает на полную мощь радиоприемник. Раздается веселая песенка «Угадайки».

Голоса дикторов.

ГОЛОС (изображающий мальчика Борю; с большим энтузиазмом). Ой, сколько мы писем получили сегодня, дедушка! В каждом из них ребята отвечают на наши вопросы.

БЛАГОРОДНЫЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС (игриво). В прошлой «Угадайке» мы, кажется, передавали голоса птиц и зверей. Кто правильно ответил на наши вопросы? Ну-ка, Боренька?

ГОЛОС БОРЕНЬКИ. «Первым вы передавали стрекотание кузнечика, — пишет нам Лева Пысин из города Брянска. — Я часто слышу пение кузнечика на лугах». Леве шесть лет. Он всегда помогает своей маме.

БЛАГОРОДНЫЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС. Смотри, какого кузнечика нарисовал Лева Пысин из города Брянска.

ГОЛОС БОРЕНЬКИ. Ой, какой хороший кузнечик! Маленький, настоящий!

БЛАГОРОДНЫЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС. А вот Володя Спицын из города Гомеля Белорусской ССР не узнал стрекотание кузнечика и решил, что это кричит крокодил.

Смех в репродукторе.

ЕВДОКИМОВ (просыпается, благодушно). Вы не сон… к счастью?

НАТАША. Я быль, к счастью.

Евдокимов садится на кровати.

ГОЛОС ИЗ РЕПРОДУКТОРА. «Вторым вы передавали по радио крик слона», — пишет Володя Воробьев, пяти лет, из города Сольвычегодска. Володя не умеет писать, и письмо за него написала мама. А слона Володя видел в зоопарке.

ЕВДОКИМОВ. Брось мне конфеты.

НАТАША. Конфет нету.

ЕВДОКИМОВ. Где они?

НАТАША. Я их в окно выбросила, чтобы они наконец у тебя кончились.

ЕВДОКИМОВ. Ясно.

ГОЛОС ПО РАДИО. А вот Коля Бурмистров из города Выборга не узнал слона. И решил, что это кричит жаба.

ЕВДОКИМОВ. Быстро ты оделась.

НАТАША. Я немного проспала.

ЕВДОКИМОВ. Тебе попадет?

НАТАША. Попадет — не попадет, не важно.

ЕВДОКИМОВ. Мне снился сегодня в первый раз сон. Странно. Тебе снились сегодня сны?

НАТАША. Снились.

ЕВДОКИМОВ. Ну и что же тебе снилось?

НАТАША. Что-то большое, чистое, настоящее. Потом пришел вчерашний гражданин и объяснил мне, что это был просто слон, которого вымыли в ванне. А я его и не узнала. Совсем как Коля Бурмистров из города Выборга.

ЕВДОКИМОВ. Перестань, ладно?

НАТАША (стоя у окна). Какое чистое небо! Чистое-чистое. Ну я пошла.

ЕВДОКИМОВ. Не поворачивайся. Я оденусь, провожу.

НАТАША. Не хочу, чтобы ты провожал. Да и ты не очень хочешь.

ЕВДОКИМОВ. Как знаешь. Когда ты вернешься?

НАТАША. Денька через три.

ЕВДОКИМОВ. Быстрые у тебя полеты. Значит, встретимся в понедельник в восемь вечера. У метро «Динамо». Идет?

НАТАША. В восемь вечера у метро «Динамо».

ЕВДОКИМОВ. Если что изменится, позвони 295–5000, добавочный 365. Легко запомнить. В номере есть какой-то ритм.

НАТАША (резко повернулась, подошла к нему вплотную). Поцелуй меня, ну, быстро! (Засмеялась.)

ЕВДОКИМОВ (поцеловал ее). Я был неправ — у тебя дивный смех.

НАТАША. Просто — утро. Утром все другое Прощай, Электрон Евдокимов. Вы очень милый товарищ.

ЕВДОКИМОВ. Салют, Наташка, до понедельника.

Она уходит. Стук захлопнувшейся двери. (Вскакивает с кровати, напевая, подходит к столу. Ищет сигареты и вдруг натыкается на записку читает.) «Ничего не понял. Я думала, ты поймешь. И получился — юморочек. Встречаться не надо. Наташка».

Большая комната в НИИ. Четыре стола — в ряд, как парты. В углу комнаты стоит доска. У доски — ВЛАДИК (очкастый парень, которого мы уже видели в кафе «Комета») и ЕВДОКИМОВ. Оба одновременно пишут на доске. Что они пишут, мы не видим, а видим только оборотную сторону доски, на которой мелом торжественно начертано разными почерками:

ЕВДОКИМОВ — лапочка.

ЕВДОКИМОВ — дуб.

ЕВДОКИМОВ — душечка.

ЕВДОКИМОВ — кретин.

В противоположном углу комнаты сидит третий научный сотрудник — Галя Острецова. Она тоже что-то пишет.

В комнате два телефона. Один — на столе у Гали, другой в противоположном углу, за доской — на столе у руководителя группы Семенова.

Звонок телефона на столе у Гали.

ГАЛЯ (сняв трубку). Семенова нет. Он на установке «Альфа».

В продолжение картины все заняты делом. Весь разговор идет «между делом». Это привычная, никого не отвлекающая болтовня. Далекие удары, похожие на разряды.

Опять Гальперин начал рвать свои проволоки. Кстати, мальчики, с этими проволочками получается труднообъяснимый эффект.

Звонок телефона на столе Гали.

(Подняв трубку). Семенова нет. Семенов на «Альфе». (Продолжая работать.) Кстати, в девяносто третьем ящике все установки называют именами цветов. Установка «Флокс». Звучит?

ЕВДОКИМОВ (у доски, мрачно). Целый день хочется жрать. К чему бы это?

ГАЛЯ. Я думаю, к дождю.

Молчание.

Евдокимыч, сыграем после работы в шахматы? Мне надо сыграть с заведомо слабым противником.

ВЛАДИК (у доски). Одни люди живут, чтобы есть. Другие едят, чтобы жить. Острецова ест и пьет, чтобы играть в шахматы.

ГАЛЯ. Владюша, ты вдумчивый мальчик. Но ты ошибся. Шахматы для меня не страсть, а цель. Человек должен все время ставить новые цели и добиваться. Я добилась первого разряда по лыжам. Потом стала мастером по пинг-понгу. Теперь я буду мастером по шахматам. Потом добьюсь еще одной вещи. Хочешь, скажу какой, Евдокимыч?

ЕВДОКИМОВ. Ну?

ГАЛЯ. Фигушки. Ничего я тебе не скажу. (Собирая бумаги.) Я ушла на модель. (Выходит из комнаты.)

ВЛАДИК. Эта твоя, в кафе, ничего!

ЕВДОКИМОВ. Да, неплохая.

ВЛАДИК. Я вас вчера искал перед закрытием. Но вы куда-то исчезли.

ЕВДОКИМОВ. Мы исчезли.

ВЛАДИК. Не понял. Поподробнее.

ЕВДОКИМОВ. Я не люблю поподробнее.

Возвращается ГАЛЯ.

ГАЛЯ. Мы пробирки заказывали?

ЕВДОКИМОВ. Нет, это Владик-маленький заказывал. Из тридцать девятой лаборатории.

ГАЛЯ (садится за свой стол). Драма, мальчики. Мы работаем вместе целый год и до сих пор не придумали друг другу прозвища. Есть предложение называть Евдокимова «многообещающим». Я буду — «элегантная». «Элегантная Острецова из почтового ящика». А вот Владюша…

Входит ФЕЛИКС, высокий красивый парень. Он медлителен, даже величав. Он разговаривает выспренно, патетически и в то же время очень серьезно. Так что нельзя понять, шутит он или говорит всерьез.

ФЕЛИКС. Здорово, отцы. Принес переводы.

ГАЛЯ (не отрываясь). Как живешь, Феликсончик?

ФЕЛИКС. Мог бы лучше, мать. Плохо живу. Очень я огорчен. (Трагически.) Понимаете, много платят, а вот я считаю, что истинный человек должен получать мало. Он должен работать ради энтузиазма! Ради дела! Может, я неправильно считаю, пусть старшие товарищи меня поправят. (Евдокимову.) А ты все тоскуешь по мне, отец?

ЕВДОКИМОВ. Не говори.

ФЕЛИКС. Я вот тоже. Я всегда тянусь к тебе, Евдокимов, как тянется цветок навстречу утреннему солнцу.

ЕВДОКИМОВ. Отчего-то мне всегда хочется говорить тебе гадость, Топтыгин. К чему бы это?

ГАЛЯ. Я думаю, к дождю.

ФЕЛИКС. По-моему, все проще. Ты очень много кушаешь, Евдокимов. А диалектика жизни такова: когда кони сытые — они бьют копытами. (Уходит.)

Звонок телефона.

ГАЛЯ (подняв трубку). Семенова нет, Семенов на «Альфе».

ЕВДОКИМОВ. Ученый, который взялся заведовать отделом информации. Переводики составляет, кретин.

ГАЛЯ. Ты очень впечатлительный, Евдокимыч. Ученого из него все равно бы не получилось. А там и оклад большой, и сидит на своем месте.

ЕВДОКИМОВ (встал). Не могу!.. Если придет Семенов, я в буфете. (Уходит.)

В комнате остаются Галя и Владик. Владик по-прежнему стоит у доски, что-то пишет. Галя усмехается, снимает трубку своего телефона, набирает номер. Звонок телефона на столе у Семенова, за доской.

ВЛАДИК (бросаясь к телефону). Алло!

ГАЛЯ (тихо, в своем углу). Здравствуйте, Владик, это опять я.

ВЛАДИК (не без кокетства). Кто же мне все-таки звонит?!

ГАЛЯ. Красивые девушки, Владик, не прощают, когда их не узнают по телефону.

ВЛАДИК. Ну, совершенно не могу вас вспомнить. У вас весьма знакомый голос. Но вспомнить не могу. Ну, скажите… ну примерно, откуда вы меня знаете?

ГАЛЯ (роковым голосом). В жизни, Владик, так много ясного. Пусть у вас будет хотя бы одна загадка. Нет, пока вы меня сами не узнаете, я вам ничего не скажу.

ВЛАДИК. Вы меня не разыгрываете?

ГАЛЯ. Что вы, Владик! Мы взрослые люди. Вы просто мне нравитесь. Поэтому я вам звоню.

Входит СЕМЕНОВ, за ним ЕВДОКИМОВ с бутербродами.

СЕМЕНОВ (глядя на разговаривающих). Любопытно! (Саркастически.) Был один телефон — занимали. Добился — поставили два телефона. Два занимают! Поставим десять телефонов!.. (Махнул рукой, начинает быстро расхаживать по комнате.)

ВЛАДИК (шепотом в трубку). Здесь пришли. Позвоните завтра, хорошо?

ГАЛЯ (шепотом в трубку). Хорошо.

Вешают трубки.

Семенов молча продолжает расхаживать.

Бегуны прошли половину дистанции.

СЕМЕНОВ. Каждый раз я мысленно расстреливаю себя за то, что взял в лабораторию Острецову.

ГАЛЯ. Вы очень впечатлительный, Петр Сергеевич.

СЕМЕНОВ (походил, вдруг остановился, неожиданно заулыбался). Так вот. Трубы на «Альфе» в норме, герметичность — экстра. Короче, разрешение на опыт Евдокимова даю. И Гальперин тоже дает.

ЕВДОКИМОВ (стараясь небрежно). Ясно.

СЕМЕНОВ. Ты не стесняйся, ты улыбайся, Электрон. (Расхаживая.) Только нужна осторожность, ребятки. И главное — меньше темперамента. А то Евдокимов Электрон со своим темпераментом…

ЕВДОКИМОВ. Все ясно, Петр Сергеевич.

СЕМЕНОВ (поднимая трубку телефона, заученно). Третий? Алло! Милая, красивая, хорошая, Семенов Петр Сергеевич тебя беспокоит. Оформи мне заявочку. Значит, машина на установку «Альфа». Часикам к трем. Молодежь свою на экскурсию повезу. (Вешает трубку.) Ну, по домам! (Надев какую-то разбойную, помятую кепку и допотопное пальто, начинает на ходу делать записи в журнале.)

ГАЛЯ (одеваясь). Вы бы хоть кепку приобрели новую, Петр Сергеевич. Все-таки руководитель группы.

СЕМЕНОВ (не отрываясь). Зачем? Симпатичная кепка с остатками былой красоты.

ГАЛЯ. Знаете, Петр Сергеевич, современный человек может ходить в чем угодно. Только у него должны быть в порядке обувь и головной убор.

Уходит, за ней ВЛАДИК.

СЕМЕНОВ (по-прежнему не отрываясь от журнала, добродушно). Все вы тряпичники, забодай вас комар. Я в вашем возрасте водку пил, а вы тряпьем занимаетесь. (Засмеялся.) Хорошая девушка эта Острецова. Только язык — лезвие.

ЕВДОКИМОВ. До свидания, Петр Сергеевич.

СЕМЕНОВ. Подожди, вместе пойдем. Да, был у меня друг, понимаешь, на фронте. Было ему тогда столько, сколько мне сейчас. Один раз приходит и говорит: «Полюбил». Я ему вопрос: «Красивая?» — «Да нет, не особенно». — «Характер, — спрашиваю, — у нее, что ли, экстра или душа?» — «Да нет, отвечает, ничего особенного, просто молодая». Я тогда удивился, не понял. (Грустно.) А вот сейчас иной раз встретишь девушку и засмотришься. Потом думаешь: да что в ней особенного?.. Ничего. Просто молодая… Стареть стал?

ЕВДОКИМОВ. Не знаю.

СЕМЕНОВ. Когда-нибудь узнаешь. (Усмехнулся.) Тяжелая будет неделя. Только ты, смотри, постарайся обойтись эту неделю без своих «ля-ля».

Они выходят. Кабинет пустеет. Бьют часы. Бьют шесть.

Голос Наташи: «Товарищи пассажиры, в восемнадцать ноль-ноль мы будем пролетать над городом Ждановом».

Самолет. Кухня в самолете. НАТАША, в синей форме стюардессы, раскладывает обед на подносы. Входит вторая стюардесса — ИРА, очень маленькая, очень молчаливая девушка по прозвищу «Мышка». Потом появляется штурман ЛЕВА КАРЦЕВ.

КАРЦЕВ. Что хорошего, девочки?

НАТАША. Как всегда — характер.

КАРЦЕВ. В Адлере — тридцать восемь градусов.

НАТАША. Очень интересная публика. У меня сидит такой пожилой товарищ, похож на Жана Габена. Он чтец и все время говорит: «В данном театральном сезоне». Хочешь яблочка?

КАРЦЕВ (взял). Наташка, ты лучшая девушка Москвы и Московской области.

НАТАША. Ты ошибся. Я лучшая девушка в СССР.

КАРЦЕВ. Почему ты не носишь серую форму? Она тебе очень идет.

НАТАША. Пошел говорить глупости.

ИРА. Серая у нее в чистке.

НАТАША. А ну, Мышка, шустри в салон!

ИРА выходит с подносом.

КАРЦЕВ. Почему ты опоздала на рейс?

НАТАША (вдруг сделав па). Левка, мне предлагают стать манекенщицей. Согласиться? «Для полных женщин мы по-прежнему рекомендуем строгие формы. В этом году войдет в моду застроченная встречная складка». Сойдет?

КАРЦЕВ. Так я не понял, почему ты опоздала?

НАТАША. Это и понимать не надо. Проспала — и все. Ти-ра-ри-ра. (Повернулась, взглянула на себя в зеркало.) Ах! Ну до чего же прелестна эта женщина!

КАРЦЕВ. Что с тобой сегодня происходит?

НАТАША. Не знаю. Я несчастная сегодня, Лева, и почему-то счастливая. И где счастье, где несчастье — никто ничего не знает. (Засмеялась.)

КАРЦЕВ. У тебя отличный смех, Наташка!

НАТАША. Ты ошибся, Левушка. У меня глуповатый смех.

Возвращается ИРА.

КАРЦЕВ (сразу официально). Слушай, лучшая девушка Москвы и Московской области. Ты что, серьезно переходишь на спецрейсы?

НАТАША. Ага. С конца месяца буду летать в Европу. Хорошо! Только вот по Мышке буду тосковать.

ИРА вновь уходит с подносом.

КАРЦЕВ. Слушай, Наташка!

НАТАША. Опять, да?

КАРЦЕВ. Не надо со мной шутить. Ты меня знаешь.

НАТАША. Еще что?

КАРЦЕВ. Я люблю. Люблю!

НАТАША. Не надо повторять это слово. Нужно быть сдержанным. Ты чудный парень, Левка. Когда водишь самолет и свою машину, ты ужасно значителен. Мужчинам идет заниматься делом. Но когда ты начинаешь объясняться…

КАРЦЕВ. Это — из-за Мыши?

НАТАША. Что ты! Если бы я любила, ни на Мышь, ни на что.

КАРЦЕВ. Понятно. Ты просто восторженная дура!.. И пропадешь ты с этим ожиданием любви абсолютно ни за что!

НАТАША. Может, я уже пропала. Ну смеюсь, смеюсь. Я когда пропаду — сразу тебе дам знать.

Возвращается ИРА.

Ну, до свидания, до свидания, Левушка. Не мешай нам работать.

КАРЦЕВ уходит.

ИРА. Зачем он приходил?

НАТАША. А! Спрашивал, почему я опоздала на рейс. (Взглянув на Иру.) Глупая ты моя Мышь. Ты очень его любишь?

ИРА (вздохнула). Очень. Иногда мне кажется, что он меня позовет, и я за ним — вот куда угодно… Наташик, интересно, ты бы могла, куда угодно, только вот сразу?

Молчание.

НАТАША. Нет. Не могла.

Молчание.

Вообще, Мышь, все эти разговоры тебе ни к чему. Выкинь из головы все эти глупости. Тебе только семнадцать, ты еще зеленая!

ИРА. Счастливая ты, Наташка. Все за тобой ухаживают. Счастливая!

НАТАША (вдруг села, сжала виски, глухо). Иди в салон, Мышь.

ИРА. Что ты, Наташка?!

НАТАША (сразу спокойно). Ерунда, немного прожгло обшивочку. Эх ты, Мы-ышь! (Встала, привычным жестом одернула юбку. Взглянула в зеркало.) Ах! Ну до чего же прелестна эта женщина! (И ритмичной походкой стюардессы она направилась в салон.)

Ее веселый голос: «Товарищи пассажиры! Полет проходит на высоте восемь километров. Скорость полета шестьсот пятьдесят километров в час. В девятнадцать часов две минуты мы будем пролетать над городом Харьковом».

Улица. Справа — огромное окно парикмахерской. Окно раскрыто. В глубине, за окном, видна голова женщины. Линии проводов вокруг головы придают ей нечто марсианское. У окна, рядом с креслом, парикмахерша ЛИЛЬКА. Она переговаривается со стоящей на улице НАТАШЕЙ. Наташа, как всегда, с чемоданчиком и букетиком цветов.

Слева на улице, на скамейке, — очередь: ИНТЕЛЛИГЕНТНЫЙ МУЖЧИНА, ВСХЛИПЫВАЮЩАЯ ДЕВУШКА, ЕЕ ПОДРУГА, ТОЛСТАЯ ЖЕНЩИНА.

НАТАША (Лильке). Только ты мне как следует уложи. Мне сегодня очень нужно выглядеть.

ЛИЛЬКА (она в очень свободном халате). Милая ты моя, да я тебе такую прическу отгрохаю! Осень ты моя золотая, румяные щечки.

ИНТЕЛЛИГЕНТНЫЙ МУЖЧИНА (безнадежно). Вика! Ну скоро, наконец, там?!

ЛИЛЬКА. Не волнуйтесь, гражданин! Ваша дама на сушке. (Опять затараторила, Наташе.) Я к тебе вчера забегала с Нелькой Комаровой. Ты была в полете. Да, забыла спросить, как я в рыжем цвете?

НАТАША. Класс!

ЛИЛЬКА. Значит, мы с Нелькой к тебе заходим — и твоя благоверная так на тебя разорялась!

НАТАША. Да?

ЛИЛЬКА. Что ты дома не ночевала. И если это повторится, она тебя вообще выгонит из дому. Такое наговорила!

НАТАША. Нервы.

ЛИЛЬКА. Ты не расстраивайся! Я когда с моим Ленькой гуляла, моя благоверная…

НАТАША. Ну, ладно! Благоверные какие-то пошли. Хватит!

ДЕВУШКА В ОЧЕРЕДИ (подруге). Соня, ты не плачь! У тебя все права есть!.. Товарищи, так нельзя — она невеста.

ТОЛСТАЯ. Все мы невесты.

ИНТЕЛЛИГЕНТНЫЙ МУЖЧИНА. Все-таки вы, я полагаю, не невеста.

ТОЛСТАЯ. Ты про меня не полагай — ты про жену свою полагай.

ДЕВУШКА. Нет, так нельзя, товарищи! У нее номерок на девятнадцать часов во Дворец бракосочетаний! Она на свадьбу опаздывает. Товарищ парикмахер!

ЛИЛЬКА (сразу сварливо). Невест, девушка, у нас отдельный парикмахер обслуживает. Он на бюллетене. А у меня не тысяча рук — я разорваться на клиентов не могу! Невесты сегодня в порядке общей очереди.

Невеста безнадежно всхлипывает, глядя на часы.

(Снова шепотом, Наташе.) Эх и дуры мы, какие мы все дуры. Я иногда на своего Леньку смотрю — и чего я в нем нашла? За мной дипломат ухаживал. Но вот появился этот бес Ленька…

НАТАША. Когда… у тебя?

ЛИЛЬКА. Через пять месяцев.

НАТАША. Боишься?

ЛИЛЬКА. Да. Он у меня уже там ручками-ножками шевелит. Так хорошо бывает! Мы с Ленькой теперь как заведенные ходим — имя ему придумываем. Ух! Я тебе сейчас такую голову отгрохаю. («Марсианке».) Гражданочка, у вас в норме. (Освобождает ее от проводов. Наташе.) Садись.

НАТАША. Я, пожалуй, невесту пропущу.

ЛИЛЬКА. Да ты что! Ты ведь спешишь?

НАТАША. Ага, спешу… Я пойду, а то опоздать могу. Не люблю опаздывать.

ЛИЛЬКА. Я думала, тебе действительно нужно.

НАТАША. До свидания, Лилька.

ЛИЛЬКА. Сумасшедшая ты.

НАТАША. Ну хватит, хватит!.. Яблочко возьми. Из Адлера.

ЛИЛЬКА. Эх, Наташка, и всегда ты кушаешь на ходу. (Раздельно.) Слушай. Если тебе… жить все-таки станет негде… ты к нам переезжай.

НАТАША. Опять пошли какие-то глупости. Я побежала.

ЛИЛЬКА. Да, а как звать твоего?

НАТАША. Какого моего?

ЛИЛЬКА. Ну ладно, ладно!..

НАТАША. Ясненько. Моего любимого мужчину зовут Электрон. (Уходит.)

ЛИЛЬКА. А чего — Электрон? (Заулыбалась.) И необычно, и современно. (Кричит.) Ну кто там невеста?!

Площадка перед метро «Динамо». На площадке сейчас пустынно. Идет матч. Доносится рев и свист стадиона.

ГОЛОС РАДИОДИКТОРА. Одиннадцатиметровый удар назначен судьей Клавсом за игру Иванова, номер четыре.

На площадке разгуливает ЕВДОКИМОВ. Глядит на часы.

Появляется НАТАША с тем же чемоданчиком и цветами.

Они стоят и молчат.

НАТАША. Чего же ты пришел, Эла. Я ведь написала, чтобы ты не приходил.

Рев стадиона.

ГОЛОС РАДИОДИКТОРА. Мяч в ворота «Кайрата» забил Кожемякин, номер девять.

ЕВДОКИМОВ. Я на всякий случай. Кстати, тебе очень идет косынка, Наташа.

НАТАША. Ничего мне не идет. Просто в парикмахерскую никак не выберусь. Ненавижу ходить по парикмахерским, Эла.

ЕВДОКИМОВ. Как ты здорово меня называешь — «Эла». Знаешь, «Эла» — это мысль! Просто выход из моего трудного положения. (Смеется.) Ну, давай твой чемоданчик.

Она отрицательно качает головой.

Самостоятельная?.. Слушай. Ты сегодня что-то ужасно красивая.

НАТАША (засмеялась). Ты в хорошем настроении, да?

ЕВДОКИМОВ. Я в потрясающем настроении. Я тебя сейчас, наверное, поцелую.

НАТАША. Не надо! Не люблю, когда целуются на улицах. Вообще не люблю, когда что-то афишируют.

ЕВДОКИМОВ. Ты мне просто невозможно нравишься. К чему бы это? Я думаю — к дождю.

НАТАША. К какому-то дождю. Ты просто поглупел сегодня. Стоишь очень глупый и не такой самоуверенный. Это тебе идет.

ЕВДОКИМОВ (наконец-то заметил ее букет). Ой, Наташка, простите, я не купил вам цветы.

НАТАША. Какая чепуха. Ненавижу, когда мне дарят цветы. Я сама себе все дарю.

ЕВДОКИМОВ. Опять забыл, ты ведь самостоятельная. И куда же мы двинемся?

НАТАША (торопливо). Мы просто погуляем сегодня, хорошо?

ЕВДОКИМОВ. Да.

НАТАША. Всю жизнь хочу выбраться в зоопарк. Там что-то родилось у бегемота.

ГОЛОС ПО РАДИО. Сегодня в зоопарке демонстрируются вновь поступившие животные: пантера Роза с потомством, вьетнамская свинья и камерунские козы.

Клуб любознательных при зоопарке объявляет конкурс на лучшую фотографию отечественных животных зоопарка.

Принимаются черно-белые и цветные фотографии размером восемнадцать на двенадцать, в двух экземплярах. Лучшие фотографии будут премированы свинками, белыми мышами и книгами.

Зоопарк. Вольер с надписью «Вилорог». Указатель со стрелками: «К носорогу», «К бегемоту», «К тиграм и львам». Скамейка у вольера. На скамейке сидит ЕВДОКИМОВ, рядом стоит НАТАША. Вдоль вольера прогуливается СТОРОЖ.

НАТАША. Что ты сел? Мы ведь не посмотрели камерунскую козу.

ЕВДОКИМОВ. Может, лучше навестить носорога? Все-таки у него рог есть. Хоть какое-то развлечение. Интересно, отчего меня всегда мутит в зоопарке?

НАТАША. Наверное, ты не любознательный, Эла.

ЕВДОКИМОВ. Нет. Скорее всего это от клеток. Слишком много клеток. Слушай, может, нам сфотографироваться на фоне жирафа, на память?

НАТАША. Опять ты смеешься. Ну, пойдем к козе.

ЕВДОКИМОВ. Я не могу идти к козе. Я лучше задам тебе один вопрос. Из чисто познавательных соображений.

НАТАША. Да? Какой вопрос?

ЕВДОКИМОВ. Отчего мне все время хочется сегодня тебя поцеловать? К чему бы это?

НАТАША. Я думаю — к дождю, как ты говоришь всегда. Ну, вставай, ну, пойдем. Вьетнамскую свинью посмотрим, а то ее на обед скоро закроют.

ЕВДОКИМОВ. Ну и пусть. Пусть свинья спокойно пообедает. Наташка, мне осточертели лисицы, свиньи, козы и жирафы. Слушай, с тобой очень трудно ходить рядом. На тебя все смотрят, как ненормальные. (Смеется.) Нет, я определенно хочу тебя поцеловать.

НАТАША. Ты просто ужасный «чмокальщик». Что с тобой сегодня?

ЕВДОКИМОВ. В каком смысле?

НАТАША. Ты совсем другой товарищ.

ЕВДОКИМОВ. Просто раньше я был сосредоточенный. А сегодня я счастливый. Я по натуре величайший оптимист СССР… Ну, сядь!

НАТАША. Нет.

ЕВДОКИМОВ. Ну не бойся.

НАТАША. Я не боюсь. Я уже сказала: не люблю, когда целуются при всех.

ЕВДОКИМОВ. Что ж, резонно. Слушай, Наташка, вот ты меня не хочешь поцеловать, да? А может, я великий ученый. Смейся, смейся. Вот я сижу здесь среди орлов с обрезанными крыльями. А может быть, я разработал такое…

НАТАША. Ты, да? (Смеется.)

ЕВДОКИМОВ. Ну вот, не веришь? Ну удавиться — разработал! Ты знаешь вообще, кто я по профессии?

НАТАША. Ты хвастун.

ЕВДОКИМОВ. А ты не хочешь меня поцеловать!.. Может быть, я «кувырнусь» во время опыта.

НАТАША. Как «кувырнешься»?

ЕВДОКИМОВ. Ну как, как. Погибну. Как в этом фильме.

НАТАША (кричит). Перестань! И никогда не смей так шутить!

ЕВДОКИМОВ (засмеялся). Сядь, а?

НАТАША. Не сходи с ума.

ЕВДОКИМОВ. Ты боишься сторожа? Давай на компромисс: я тебя буду целовать, пока этот Топтыгин пойдет в ту сторону. Знаешь, я еще никогда не целовался среди тигров и бегемотов. (Целует ее.)

Сторож тотчас оборачивается.

ЕВДОКИМОВ (сторожу). Привет.

СТОРОЖ. Здравствуйте. (Проходит.)

ЕВДОКИМОВ. Зверей охраняете, шеф?

СТОРОЖ. Зверей.

ЕВДОКИМОВ. От кого же вы их охраняете?

СТОРОЖ. От людей.

ЕВДОКИМОВ. Правильно. Человеку дай волю — он и тигра загрызет. Давно вы здесь работаете?

СТОРОЖ. Четвертый год.

ЕВДОКИМОВ. Все вилорога охраняете?

СТОРОЖ. Зачем? Я и моржа охранял, и львов. Я подсменный сторож.

ЕВДОКИМОВ. Здорово. А лев моржа съест?

СТОРОЖ. Съест. Лев всех съест. Он царь зверей.

ЕВДОКИМОВ. Вот зверюга. А морж много рыбы у государства жрет?

СТОРОЖ. Много.

ЕВДОКИМОВ. Безобразие. А тысячу рыб морж сожрет?

СТОРОЖ. Морж и две, и три сожрет. Сколько дашь — столько и сожрет.

ЕВДОКИМОВ. Почему у вас звери такие молчаливые? Не кричат, не орут.

СТОРОЖ. Чего им орать?! Сыты, никто не обижает. Зверь — он кричит, когда тоска на него находит. Или в постный день. Вот тут он легкие развивает. Зверь — искренний. (Проходит.)

НАТАША. Вот интересно. (Замолчала.)

ЕВДОКИМОВ. Что?

НАТАША. Что ты подумал, когда я ушла?

ЕВДОКИМОВ. Эх, ты! (Целует ее.)

Сторож тотчас же оборачивается.

А гиппопотама лев съест?

СТОРОЖ. Лев и гиппопотама съест. Всех съест.

НАТАША. Возьмите яблочко. Очень хорошее. Из Адлера.

СТОРОЖ. Спасибочки. (Проходит.)

ЕВДОКИМОВ (Наташе). Я знаю, о чем ты сейчас думаешь.

НАТАША. А! Ни о чем я не думаю. Глупость все это.

ЕВДОКИМОВ. И почему ты написала то письмо, тоже знаю.

НАТАША. Ну ладно, ладно!

ЕВДОКИМОВ. Легче нужно относиться ко всему, Наташка!

НАТАША (тихо). Я и так, Эланька, очень легко отношусь.

ЕВДОКИМОВ. Относишься, а потом себя грызешь. Понимаешь.

НАТАША. Ну молчи, молчи.

ЕВДОКИМОВ. Ведь я знаю, как тебе было… потом.

НАТАША. Не надо.

ЕВДОКИМОВ. Улыбнись. Все хорошо, да?

НАТАША. Да, все хорошо, Эла.

ЕВДОКИМОВ. Давай простимся с этими бегемотами и пойдем в нашу «Комету».

НАТАША. У нас уже есть что-то «наше». Только, Эла. Я сегодня к ночи должна быть обязательно дома.

ЕВДОКИМОВ. Нереально.

НАТАША. Нет, это нужно. Обязательно.

Евдокимов ее целует, сторож тотчас же оборачивается.

Евдокимов целует ее, сторож тотчас же оборачивается.

ЕВДОКИМОВ. А как насчет тигра, шеф?

Сторож (радостно). И тигра лев съест. Лев всех съест. Он царь зверей. (Проходит.)

Ночь. Та же стоянка такси. Тот же ПАРЕНЬ сидит на тротуаре. Проходят НАТАША и ЕВДОКИМОВ.

НАТАША (увидела парня и почему-то безумно обрадовалась). А, здравствуйте, здравствуйте.

ЕВДОКИМОВ. Ждем «букашку»?

ПАРЕНЬ. Ждем.

ЕВДОКИМОВ. Дать сигарету?

ПАРЕНЬ. Не дать. Сегодня понедельник.

НАТАША. Опять нету такси.

Молчание. Они стоят обнявшись.

Ты какого писателя больше всех любишь?

ЕВДОКИМОВ. А что?

НАТАША. Ничего. (Отчаянно.) Нет, не то! Вот с тобой я отчего-то дура. А без тебя — я столько хочу тебе рассказать. А! Все не то! Я просто, наверное, очень мало читала. У меня, как ты сказал, жуткий лексикон.

Молчание.

Хочешь, скажу одну вещь?

ЕВДОКИМОВ. Скажи одну вещь.

НАТАША. Знаешь, где я тебя увидела первый раз?

Он удивленно глядит на нее.

Нет, не в «Комете». (Смеется.) Это было три года назад, в Политехническом музее. Там был вечер «Кем быть», и ты тоже выступал от университета. Я тебя сразу узнала в «Комете».

ЕВДОКИМОВ. А ты что делала в Политехническом?

НАТАША. Решала, кем быть. (Смеется.) И до сих пор не решила. Почему я все время с тобой смеюсь?.. Такси нет. Интересно, вот мы стоим сейчас, будто все это так и надо. А потом… когда-нибудь… я буду вспоминать об этом дне как об ужасном счастье.

ЕВДОКИМОВ (шепотом). Ничего не понимаю. Никогда у меня так не было. Вот всегда.

НАТАША. Я не хочу знать, как у тебя было всегда. Куда исчезли такси?

ЕВДОКИМОВ. Пойдем?

НАТАША. Опять все то же!

ЕВДОКИМОВ. Ты боишься?

НАТАША. Какая ерунда.

ЕВДОКИМОВ. Значит, боишься. Идем.

НАТАША. Идти, да?

ЕВДОКИМОВ. Да. Туда.

НАТАША. Туда?

ЕВДОКИМОВ. Смешно. Когда ты волнуешься, ты всегда повторяешь слова.

НАТАША. Совсем я не волнуюсь. А! (Она махнула рукой, и они пошли к парадному.)

ПАРЕНЬ. Эй, друг!

Евдокимов обернулся.

(Смеется.) Одну.

ЕВДОКИМОВ. Держи всю пачку. (Бросает пачку.) Эх ты, Топтыгин.

ПАРЕНЬ. Спокойной ночи.

ЕВДОКИМОВ. Салют, Топтыгин.

Раннее утро. Звуки радиоприемника (передают гимн).

ГОЛОС РАДИОДИКТОРА. Доброе утро, товарищи.

Лестничная клетка. Перед дверью квартиры Наташи.

Прямо на лестнице стоит чемодан, привязанный веревкой к дверной ручке. Сначала раздается Наташин голос, поющий песенку. Потом на лестничной площадке появляется сама НАТАША. Останавливается, рассматривает чемодан.

НАТАША. Ясненько. (Начинает отвязывать.) А! Переживем.

По лестнице сверху сходит ЛИЛЬКА. Волосы у нее теперь выкрашены в черный цвет.

ЛИЛЬКА. Доброе утро! Ты чего это?

НАТАША. Ничего. (Отвязывает чемодан.) Улетаю.

ЛИЛЬКА. Выгнала, благоверная?

НАТАША. Опять благоверные какие-то пошли. Просто улетаю. Ясно? Никто меня не выгонял. (Поднимает чемодан.) «Что нам, летунам», — как говорят в «Аэрофлоте». Значит, стала черная?

ЛИЛЬКА. Да, нужно черный попробовать. На всякий пожарный. (Волнуясь.) Ну как я?

НАТАША. ОК!. Я побежала.

ЛИЛЬКА. Чемодан можешь к нам поставить. И вообще можешь у нас пока пожить.

НАТАША. Какая чушь.

ЛИЛЬКА. Гордая дуреха.

НАТАША. Знаешь, мне что-то уже надоело. Все: дура, дуреха, глуповатый смех. Никакая я не дура. Ясно? (Поправила волосы, откинула голову, пошла по лестнице.) Ах, до чего же прелестна эта женщина. (Уходит.)

Лилька остается на площадке. Дверь соседней квартиры открывается. На площадку выходит ФЕЛИКС, вынимает газеты из ящика.

ФЕЛИКС. Здравствуй, мать.

ЛИЛЬКА. Здравствуй.

ФЕЛИКС. Ты что же, мать, стала цвета маренго?

ЛИЛЬКА. Ну тебя! Наташку мать выгнала.

ФЕЛИКС. Это что, в связи с новой любовью?

ЛИЛЬКА. Да.

ФЕЛИКС (помолчав). Ты бы к себе ее пока поселила, а?

ЛИЛЬКА. Не хочет. Она улетела.

Молчание.

Поговори с ней. Ведь вы… когда-то…

ФЕЛИКС (резко). И скоро ты увеличишь население голубой планеты Земля?

ЛИЛЬКА (заулыбалась). Скоро.

ФЕЛИКС. Приглашай крестным отцом. Всю жизнь мечтаю быть крестным отцом. Имя-то хоть придумали?

ЛИЛЬКА (счастливо). Придумали.

ФЕЛИКС. Ну?

ЛИЛЬКА (улыбаясь). Электрон.

Комната в НИИ. Далекие разряды. На часах — без четверти шесть. За своими столами ЕВДОКИМОВ, ВЛАДИК, ГАЛЯ ОСТРЕЦОВА.

ВЛАДИК. Сегодня будем допоздна. Посетить, что ли, столовую?

ГАЛЯ. Нецелесообразно. Там только что побывал могучий Евдокимов. После посещений могучего Евдокимова в столовой как-то становится нечего делать.

Молчание.

Впрочем, тебе это даже лучше, Владюша. Ты ведь бережешь свое телосложение.

ЕВДОКИМОВ. «У него не телосложение. У него — теловычитание», как сказал поэт!

Разряды. Входит ФЕЛИКС с цветком в петлице.

ФЕЛИКС. Принес переводы, парубки. Статья американского кибернетика Эшби «Интеллектуальные машины». Это, я считаю, прямо для Евдокимова.

ВЛАДИК. Разреши, Феликс, я сначала прогляжу. А то я уезжаю.

Разряды.

ФЕЛИКС. Вас не раздражает этот стук? У меня голова трещит из-за этих гальперинских проволочек. (Владику.) Куда же это ты уезжаешь, парубок?

ВЛАДИК (проглядывая статью). На «Альфу».

ФЕЛИКС (усаживаясь). Как хорошо сказал!.. Готовитесь к опыту, отцы? Очень я вам завидую. Вот я считаю, что все подлинные ученые должны бесстрашно рисковать жизнью во имя науки. Вот интересно, правильно ли я считаю?

ЕВДОКИМОВ (не поднимая головы). Топтыгин ты.

ВЛАДИК (просматривая статью). Сильная статья.

ФЕЛИКС (Гале). А ты, мать, все такая же целомудренная. Сидишь в финской юбке, мохнатой, как медведь.

ГАЛЯ. Откуда у тебя цветы, сынок?

ФЕЛИКС. Подарок любимой. Даже точнее — экс-любимой.

ГАЛЯ. Что же это у тебя за экс-любимая?

ФЕЛИКС. Кстати, мать, отчего все целомудренные девушки так интересуются подробностями моей биографии, скользкой, как угорь.

ГАЛЯ. Динозавр ты все-таки, Феликс. Просто интересно, откуда человек может доставать сейчас такие цветы.

ФЕЛИКС. Человек не может. Человек слаб. Могут только стюардессы. Любите стюардесс, мальчики. Они привезут вам с юга такие же цветы. Любите их, тонких, изящных и длинноногих.

ВЛАДИК. Просто отличная статья.

ФЕЛИКС. Вот так, Галчонок. Каждый свой день рождения я получаю по почте эти цветы. Она шлет их мне анонимно. Представляешь, какая романтика? (Патетически.) Вот, по-моему, не знаю, прав я или нет, но мне кажется, что романтика и чистота — основные качества наших девушек. Вот интересно, правильно ли я считаю?

ГАЛЯ. Хохмач ты, Фелька.

Разряды.

ФЕЛИКС. Все-таки этот Гальперин безобразник.

Звонок телефона.

ГАЛЯ (берет трубку). Семенова нет. Семенов в столовой. Нет, просто мы задерживаемся после работы, он пошел поужинать. Ясно. (Вешает трубку.) Владик — к Гальперину! (Уходит, за нею Владик.)

В комнате ЕВДОКИМОВ и ФЕЛИКС.

ФЕЛИКС. Прочитал в «Лепр франсэз», что итальянские стюардессы избрали своей покровительницей святую Боннету. Это была самая длинноногая из всех святых. Кроме того, она имела склонность к путешествиям.

Молчание.

Я тебя видел с ней.

ЕВДОКИМОВ. С кем, с ней?

ФЕЛИКС. Со святой Боннетой, естественно. Ты ее провожал. Мы со святой Боннетой живем в одном доме. Соседствуем, так сказать.

Молчание. Разряды.

ЕВДОКИМОВ. Что ж, ты ее хорошо знал?

ФЕЛИКС. Неплохо знал.

ЕВДОКИМОВ. Да?

ФЕЛИКС. Да. (Насмешливо.) Мы с ней дружили. Мы ходили вместе в кино и на каток, читали вслух статьи об интеллектуальных машинах. (С пафосом.) Вот я считаю, что дружба.

ЕВДОКИМОВ (резко встал). Ты врешь! Все врешь!

ФЕЛИКС (отступая, свалил стул). Вру.

ЕВДОКИМОВ (бешено). Ты Топтыгин. Ясно?! Говори: «Я Топтыгин!.»… Не скажешь, да?

ФЕЛИКС (очень спокойно). Скажу. Я Топтыгин. Все? (Поправляя галстук, так же спокойно.) Она — настоящая. Это не так часто бывает. Ее мать выгнала из дому. Из-за тебя. Ты это учти.

ГАЛЯ (заглядывая в дверь). Семенов не возвращался?.. Что это у вас стулья на полу? (Исчезает.)

ФЕЛИКС. Это — диалектика жизни. Она такова. Когда кони сытые — они бьют копытами. (Уходит.)

Евдокимов один, возвращается ВЛАДИК. Глядит на стул, лежащий на полу. Поднимает, потом набирает номер телефона.

ВЛАДИК. Это из семьдесят девятой лаборатории. Здесь заказывали машину на «Альфу». Хорошо, жду вашего звонка по сорок девятому. (Положил трубку.) Очень сильная статья у этого Эшби. Охватывает страх, что никогда не сумеешь так мыслить. Понимаешь, мысль…

ЕВДОКИМОВ. Удивительно. Раньше мне очень нравилась твоя манера постоянно все анализировать. Теперь она меня раздражает. Почему?

ВЛАДИК. С возрастом люди становятся примитивнее.

ЕВДОКИМОВ. Ты очень похож на английского физика. И еще тебе бы очень пошла пыжиковая шапка. Есть люди, просто созданные для пыжиковых шапок.

Звонок по телефону.

ВЛАДИК (берет трубку). Хорошо. «Волга», 15–53?.. Я сейчас выхожу, спасибо. (Положил трубку, невозмутимо.) У всех у нас за неделю скапливается большое количество лишних эмоций. Они мешают нам мыслить. Короче — одни играют на трубе. Другие бросают стулья на пол. Но все мы так или иначе избавляемся от лишних эмоций.

Молчание.

Ты, вероятно, хочешь меня о чем-то попросить?

ЕВДОКИМОВ (засмеялся). Как ты догадался?

ВЛАДИК. Когда нормальные люди хотят о чем-то попросить, они становятся предупредительными. А ты становишься невыносим. Ненавидишь просить.

ЕВДОКИМОВ (совсем развеселившись). Владька, ты отличный парень. Понимаешь, сегодня прилетает один человек. Мы с ней должны встретиться у метро «Динамо». В половине седьмого. А Семенов сегодня затеял работать. Короче, у меня горит свидание.

ВЛАДИК. У тебя их мало горело?

ЕВДОКИМОВ (небрежно). Да нет, я мог бы наплевать. Но оказалось, что этому человеку негде будет сегодня ночевать. Ты не сможешь подъехать к метро и передать записочку?

ВЛАДИК. Исключается. В половине седьмого я должен быть на «Альфе». (Идет к дверям, повернулся.) Что касается комнаты, я могу отдать свою. И переехать пока к брату.

ЕВДОКИМОВ. Спасибо. Ты чуткий. Но это не понадобится. У меня родичи на юге.

ВЛАДИК. Ну, я рванулся.

ЕВДОКИМОВ. Рвись.

ВЛАДИК уходит. Часы бьют шесть. Евдокимов снимает с вешалки свой плащ. В комнату входит СЕМЕНОВ, за ним ГАЛЯ.

СЕМЕНОВ (глядит на одевающегося Евдокимова). Вы что, Евдокимов?

ЕВДОКИМОВ. Простите, Петр Сергеевич, я, к сожалению, должен отлучиться на часок.

СЕМЕНОВ. Вы сошли с ума, да?

ЕВДОКИМОВ. Нет, я не сошел. Мне просто нужно отлучиться на часок.

СЕМЕНОВ. То есть как это «отлучиться»? У нас, кажется, опыт на днях, забодай вас комар. Последние дни.

ЕВДОКИМОВ. Я вернусь через час.

СЕМЕНОВ. Я договорился с вами: без «ля-ля». Договорился?.. Я не разрешаю вам. Точка.

ЕВДОКИМОВ. Так я пошел, Петр Сергеевич? Я через час вернусь.

СЕМЕНОВ. Идите.

ЕВДОКИМОВ уходит.

Вот черт!.. (Начинает расхаживать по комнате.) Ладно, всякое бывает. (Расхаживает.) Да. Мне нужно с вами поговорить, Галя. Это лучше сейчас. (Резко, безапелляционно.) Существует инструкция шестьдесят седьмого года. Женщинам работать на установках типа «Альфа» при намечаемых нами условиях. Короче, есть приказ: вас придется освобождать от опыта.

ГАЛЯ (помолчав). Что ж, переживу.

Вновь молчание. Разряды слышнее.

Вы очень любите Евдокимова, Петр Сергеевич. Он вас тоже. Крайне трогательно. Евдокимов — способный человек?

СЕМЕНОВ. У него есть интуиция. В конечном счете, ученый отличается от вахтера не знаниями, а интуицией. (Расхаживает.)

Разряды.

ГАЛЯ. О чем вы сейчас думаете?

СЕМЕНОВ. О войне. И об интуиции.

ГАЛЯ. Почему у вас такие мужественные мысли?

СЕМЕНОВ. Вы очень похожи на одну девушку, Галя. Я был знаком с ней в войну.

ГАЛЯ (тихо). И далее?

СЕМЕНОВ. Далее вступает интуиция. И говорит: что абсолютно не похожи. (Резко.) Вам придется завтра съездить на «Альфу» забрать режимы. Но это я вам потом объясню.

Молчание.

(Расхаживает.) Все похоже. Все очень похоже.

Молчание.

У меня во дворе стоит дуб и скамейка. (Думая о чем-то.) Дуб и скамейка. Да, дуб и скамейка.

ГАЛЯ. Я уже усвоила: дуб и скамейка.

СЕМЕНОВ. И под этим дубом всегда пары сидят. Раньше сидели и теперь. Посидят, посидят. Потом перестанут. Потом, уже днем, под тот же дуб вывозят коляску. А вечерами на скамейке уже сидит другая пара. Непрерывность жизни. Потом откроешь ночью окно. Их ребенок кричит. А ты слушаешь: орет! Молодец! Порядок!.. Потом затихает, мать, наверное, подошла.

ГАЛЯ. Вы очень впечатлительный, Петр Сергеевич.

Пауза. Разряды.

Скажите, почему вы живете один?

СЕМЕНОВ (сухо). Потому что живу один.

Молчание. Разряды.

Вы хорошая девушка, Галя. Только немного язвительная, и сухая. Это мешает.

ГАЛЯ. Вы тоже очень хороший человек, Петр Сергеевич. И даже не язвительный, и не сухой. (Вдруг почти отчаянно.) А что толку?! Вот я хорошая. Вы хороший. Мы хорошие. Да кому нужны хорошие? Не любят сейчас хороших!

Оглушительные разряды.

СЕМЕНОВ (глухо). Дает Гальперин!..

ГАЛЯ. Вот она, уверяю вас, нехорошая. А он — побежал к ней! Видали как: забыл все и побежал! Потому что — нехорошая!.

Двойной номер в гостинице. У столика с телефоном НАТАША. На кровати спит ИРА (Мышка).

ГОЛОС ТЕЛЕФОНИСТКИ. Москва, говорите.

ГОЛОС ЕВДОКИМОВА. Да.

НАТАША. Алло, кто это?

ГОЛОС ЕВДОКИМОВА. Александр Сергеевич Пушкин, поэт.

НАТАША. Эла, это ты? (Смеется.) Элочка, прости, что я не пришла сегодня к метро.

ГОЛОС ЕВДОКИМОВА. Прощаю.

НАТАША. Да нет, мы в Ташкенте сидим. Нам вылета не дают. Элочка, ты был сегодня у метро?

ГОЛОС ЕВДОКИМОВА. Не важно.

НАТАША. Был! Был! Я знаю. (Смеется.)

ГОЛОС ЕВДОКИМОВА. Почему это тебя так радует?

НАТАША. Не важно. Просто так. А где ты шляешься допоздна? Я тебе сегодня весь вечер звоню — никто не подходит.

ГОЛОС ЕВДОКИМОВА. На работе был до одиннадцати.

НАТАША. Это хорошо. Ты давай там работай шустрее, чтобы девушка могла тобой гордиться. Да, я сейчас начала читать. Ой, ты знаешь. Я это тебе потом расскажу. (Смеется.) Мне почему-то стало очень хорошо жить.

ГОЛОС ЕВДОКИМОВА. Серьезно?

НАТАША. Ага. Ну как твои дела-то?

ГОЛОС ЕВДОКИМОВА. Хороши. А твои?

НАТАША. В порядке. О какой чепухе мы сейчас говорим.

ГОЛОС ЕВДОКИМОВА. Ну а ты как живешь? Небось веселишься направо и налево.

НАТАША (чуть задумалась). Да. Веселюсь так, что пыль летит.

Молчание.

ГОЛОС ЕВДОКИМОВА. Серьезно?

НАТАША. Абсолютно. (Усмехнувшись.) Ты даже не представляешь, как я развернулась.

ГОЛОС ЕВДОКИМОВА. Приедешь — расскажешь.

ГОЛОС ТЕЛЕФОНИСТКИ. Последняя минута.

НАТАША. Эла, ну, я тебя… ну, в общем…

ГОЛОС ЕВДОКИМОВА. В общем, ты меня целуешь, и я тебя тоже. Как прилетишь, позвони.

НАТАША. До свидания, Элочка.

Гудки в трубке. Наташа задумалась. Стук в дверь.

Входит КАРЦЕВ.

КАРЦЕВ. Вылетаем завтра в ноль тридцать.

НАТАША. Премиленько. Хочешь яблочка?

КАРЦЕВ. Мышь!

НАТАША (торопливо). Спит, спит.

КАРЦЕВ. Люблю людей, которые умеют рано засыпать. Жить будут долго. (Берет со стола брошюру, читает.) «Программа для поступающих на филологический факультет МГУ». Чего это ты?

НАТАША. Понимаешь, Левушка, я очень некультурная. Запас слов у меня маловат.

КАРЦЕВ. Понятно. Решила учиться в самолете.

НАТАША. Ага. Буду схватывать на лету. (Смеется.)

КАРЦЕВ. Обожаю твой смех. Остроумная девушка. Остроумная женщина.

НАТАША. Под газом?

КАРЦЕВ. Несущественно. Ты читала Сент-Экзюпери? Я люблю Сент-Экзюпери. Он был летчиком. Он летал над землею людей. Ему было до чертиков одиноко в воздухе. Он стал писать. Он был настоящий мужчина. Он хотел выразить идею. (Громко.) Мышь!

НАТАША. Тс!.. Ну ты же видишь! Человек спит. Обязательно надо кричать.

КАРЦЕВ. Я к тебе заезжал перед полетом. Хотел тебя подвезти на аэродром.

НАТАША. Да?

КАРЦЕВ. Тебя выгнала из дому мать.

НАТАША. Все?

КАРЦЕВ. Нет. Начнем с того, что я тебя сейчас поцелую.

НАТАША. Ты для этого выпил?

КАРЦЕВ. Начнем с того, что пока с вами ведешь себя как человек, вы.

НАТАША. Ты очень хочешь сказать гадость?

Он молча встал.

(Ловя последнее мгновение, резко и повелительно.) А ну, сядь! Быстро!

КАРЦЕВ (сел, стараясь небрежно). Не бойся.

НАТАША. Я не боюсь.

КАРЦЕВ. Боишься. Тогда ты тоже боялась. Я помню, как мы с тобой тогда горели… над степью. Ты ужасно боялась — и никто этого не заметил. Ты улыбалась — ты умеешь скрывать страх. Ты — «молоток».

НАТАША. «Молотки» пошли. Сплошной «Аэрофлот».

КАРЦЕВ. И еще я тебя любил за то, что ты была.

Когда при тебе говорили гадости, ты уходила и ревела. Как же ты…

НАТАША. Не надо. Ты ведь ничего не знаешь, Левочка.

КАРЦЕВ. Сент-Экзюпери — человек. Ты его почитай. Прости, я хотел совсем по-другому.

НАТАША. Знаю.

КАРЦЕВ (вдруг резко). Слушай! Все ясно! Только одного я не понимаю: какого дьявола ты посылала мне поздравления на каждый праздник?! Какого дьявола…

НАТАША. Не надо ругаться. Ну почему все надо понимать наоборот? Просто всем знакомым на праздники я посылаю открыточки. Людям приятно, когда о них помнят. В жизни не так уж много тепла. В прошлый Новый год я послала девяносто две открытки.

КАРЦЕВ. Восторженная дуреха!

НАТАША. Не надо. Если у меня есть друг на свете, то это, наверное, — ты.

КАРЦЕВ. А когда-нибудь, не сейчас…

НАТАША. Не надо!

КАРЦЕВ. Значит, в следующий раз полетишь на спецрейсах?

НАТАША. Ага.

КАРЦЕВ. Ну, прощай, Наташка. (Пошел к дверям, вдруг повернулся.) Наташка, поцелуй меня на прощанье… сама.

НАТАША. Поцеловать, да?

КАРЦЕВ. Да. Только в губы.

НАТАША. В губы?

КАРЦЕВ. Не бойся.

НАТАША. Я не боюсь. (Подходит, целует его.) Какой ты смешной товарищ.

КАРЦЕВ. Все-таки ты лучшая девушка Москвы и Московской области.

НАТАША. Я тебя прошу, будь с ней (кивает на кровать, где спит Ира) человеком. Понимаешь, Левушка, что бы ни случилось, главное — уметь остаться человеком.

КАРЦЕВ (помолчав). Экзюпери я тебе подарю. (Уходит.)

Ира садится на кровати.

НАТАША. Ты не спала?

ИРА. Нет, я не спала.

НАТАША. Это даже хорошо.

ИРА. Да, это хорошо! Ты лучшая Московской области! А ну-ка, идем, идем к зеркалу! (Лихорадочно.) Сними каблуки.

Наташа подходит к зеркалу, покорно снимает туфли.

(Надевает их.) Вот я уже такого роста, как ты или даже чуть выше!

Она не доходит на каблуках даже до виска Наташи.

НАТАША. Да, чуть выше, Мышь.

ИРА. И лицо у меня… Какое у меня лицо, разбирай меня!

НАТАША. У тебя удивительное лицо.

ИРА. Красивое!

НАТАША. Больше чем красивое. У тебя родное лицо, Мышь. И ноги у тебя отличные.

ИРА. Талия у меня сорок восемь! А ты туфли всегда кособочишь! Лицо у тебя — глупое! И мать тебя выгнала! И дома ты не ночуешь! Так почему же?!

НАТАША. Ну зачем… Мышка?

ИРА. И всегда ты смеешься. А я знаю, отчего ты всегда смеешься. Все знаю. (Торжествующе.) Потому что если ты перестанешь смеяться, ты задумаешься над своей жизнью! И тогда ты умрешь! И я не позволяю называть себя мышью!

Они обе молчат.

ИРА (тихо, сквозь слезы). Наташа.

НАТАША. Да, Ира.

ИРА. Сходим вечером в кино?

НАТАША. Конечно.

ИРА. Ты прости.

НАТАША. Выключи свет.

Ира щелкает выключателем. Темнота.

Ты права, Мышонок. Во всем.

ИРА. Зачем, Наташа?

НАТАША. Ты послушай. Полезно. В восемнадцать лет мы ужасные дуры. Кино, книжки — все про него. И вот мы ждем его. Необыкновенного его.

ИРА. Ну зачем, Наташа?

НАТАША. Молчи, слушай, слушай. Это для тебя, Мышонок. И вот — он. Наш первый. И вот уже все случилось, потому что мы все ему готовы отдать, — ну он и берет. А оказалось, он — так, обычный. Многие ошибаются в первом. Понятно, ведь первый. Да и глупые мы еще. Ох, какие мы глупые. Но ведь все случилось. И тебе уже кричат со всех сторон: «Безнравственно! Ты что, девкой хочешь стать? Немедленно выходи за него замуж!» Дома, вокруг. И ты унижаешься, делаешь вид, что боготворишь его по-прежнему, — только бы он женился. И не дай бог, если он женится, потому что тогда ну, я видела эти семьи.

ИРА. Зачем, зачем, Наташка!..

НАТАША. Дальше, он не женился. На все тебе стало наплевать. Но одной трудно. У всех ведь есть он. Как же отстать-то! И еще — ошибочка. И еще. Но вот однажды ты говоришь себе: «Стоп! Стоп!» С этой минуты ты уже живешь одна. И ты начинаешь смеяться, и сама уже веришь, что тебе теперь все до лампочки! И твой девиз теперь: «Выдержка, выдержка и еще раз выдержка». Но иногда бывает очень трудно. Идут девчонки с цветами. Ты тоже идешь с цветами. Только ты их сама себе подарила. Но самое трудное — это жить без кумира. Даю тебе слово, ужасно трудно. И вот однажды выдержка погорела. Я его увидела сначала в Политехническом. Он там неплохо выступал. Здорово выступал. Невероятно одухотворенный товарищ. Кумир! Но для него это все это… так. Я бы его бросила, честное слово, как ни трудно! Но иногда мне кажется, что я для него. Знаешь, мы ехали в такси, и он положил мне голову на плечо. Вот я бы никому не положила так голову на плечо!.. Потому что — выдержка. Главное, Мышь, ты не торопись. Все успеется. И никогда не теряй достоинства. Вот я проверю. Если я действительно для него просто… я уйду. Возьму и совсем уйду! (Включает свет.) А! Все бабья болтовня.

ИРА. Наташка, неужели мы расстанемся!.. Обидно!

НАТАША. Нет, это здорово, Мышонок. Нам теперь никогда не будет так хорошо, как прежде. Никогда.

Ира вдруг прижалась к ней.

Ну что?.. Что, глупая Мышь?..

ИРА (торжественно). Я хочу, чтобы ты была счастливой. Будь, Наташа, за всех!

НАТАША. Какие могут быть разговоры. Конечно, буду, и ты тоже, ладно?

ИРА. И я тоже. Ладно.

Часть вторая

Квартира Евдокимова.

ЕВДОКИМОВ и НАТАША. Она только что вошла, ее плащ брошен на диван. Наташа в форме стюардессы. На стуле ее чемоданчик.

НАТАША. Эла, дай, пожалуйста, кувшин. Я поставлю гвоздики. Кстати, у меня здесь еще веточка эвкалипта. Она очень славно пахнет. (Выкладывает из чемодана на стол завернутую в целлофан эвкалиптовую ветку, потом достает из чемодана бесконечные яблоки.) Знаешь, яблоки в Ташкенте — просто чудо. Что ты на меня так смотришь?

ЕВДОКИМОВ. Я еще никогда не видел тебя в форме. (Усмехнулся.) Стюардесса!

НАТАША. Не люблю этого слова. Я бортпроводница, понятно?.. Слушай, Элочка, дай какой-нибудь другой кувшинчик, а то этот уж очень облезлый.

ЕВДОКИМОВ. Поставь в бутылку. Какой у тебя великолепный орел на груди.

НАТАША (рассмеялась). Нет, это просто птичка, Эла. «Питичка», как ее у нас называют. Хватит «Аэрофлота». (Удовлетворенно оглядывает цветы на столе.) Очень прилично, по-моему.

ЕВДОКИМОВ. Иди сюда.

Она подходит, он положил руки на плечи, так они стоят посредине комнаты.

Здравствуй, Наташа!

НАТАША. Здравствуй, Эла!

ЕВДОКИМОВ. Как ты жила, Наташа?

НАТАША. Знаешь, неплохо.

ЕВДОКИМОВ. Да? (Стараясь шутливо.) Небось, веселилась в Ташкенте. Чего это ты мне по телефону болтала?

НАТАША. Ты как жил?

ЕВДОКИМОВ. Нормально. Через четыре дня опыт.

НАТАША. А я сегодня улетаю, в ноль тридцать.

ЕВДОКИМОВ. Чего это ты скачешь с рейса на рейс?

НАТАША. Долг зовет.

ЕВДОКИМОВ. А я знаю, почему ты скачешь с рейса на рейс.

Молчание.

Тебе жить негде. Тебя мать из дому выгнала.

Пауза.

НАТАША. Чепуха какая. Если я захочу, я с мамой сразу помирюсь. Приду и скажу: «А!» — и помирюсь. Откуда ты знаешь, что меня выгнали?

ЕВДОКИМОВ. Я все знаю. Ты к этому привыкни. Что ж ты от меня утаила, Топтыгин?

НАТАША. А! Я вообще считаю, что никому не интересно слушать о чужих несчастьях. У людей своих хватает. Терпеть не могу, когда жалуются, и хватит об этом, ладно?

ЕВДОКИМОВ (величественно). У меня в записной книжке есть телефоны трехсот шестнадцати друзей. Они все сейчас ищут тебе комнату. К десяти вечера мы ее снимем.

НАТАША. Знаешь, Элочка, давай договоримся: ты сообщи своим тремстам и шестнадцати друзьям, чтобы они ничего не искали. Я вообще одолжений не принимаю. Разве что от очень-очень близких друзей.

ЕВДОКИМОВ. А я не «очень близкие друзья»?

НАТАША. Нет. Ты только мой любимый мужчина. Но ты не мой друг.

ЕВДОКИМОВ. Ты точно это знаешь?

НАТАША. К сожалению, точно. Во всяком случае, я сегодня это проверю.

ЕВДОКИМОВ. Подожди, я только повешу картину, и ты начнешь проверять. (Прикалывает к стене плакат «Летайте самолетами “Аэрофлота”».)

На плакате изображена стюардесса. Внизу надпись карандашом «Приветик, Наташа!»

НАТАША (смеется). Почему всегда нужно издеваться?

ЕВДОКИМОВ. Есть картина. Обстановка создана. Сейчас я буду петь песни.

НАТАША. Какие песни?

ЕВДОКИМОВ. Ты не знаешь самого главного: я сочиняю песни. Нет, совершенно серьезно. У нас в академгородке все поют мои песни. Представляешь, картиночка: сидят доктора наук, пожилые, лысые… и поют… про пиратов.

НАТАША. А почему про пиратов?

ЕВДОКИМОВ. Вполне естественно. Они очень положительные люди. В жизни они были начисто лишены буйства, что ли. А в этих песнях для них и удаль, и буйство. Страшно смешно.

НАТАША. Только не надо говорить так самоуверенно. Все люди в какой-то мере смешные. Кстати, ты тоже.

ЕВДОКИМОВ (на плакат). Она ничего девочка.

НАТАША. Да ну тебя. Я ужасно хочу уничтожить твою самоуверенность.

ЕВДОКИМОВ. Это невозможно. Поцелуй меня. Ну!

НАТАША. Не хочу.

ЕВДОКИМОВ. Ну!

Наташа целует. Начали песню.

Время стекает со стрелок часов,

А часы все бормочут насмешливо.

Дальше я еще не сочинил. Там будет кусок о нежности. Нежность. Ее все время стыдятся. Ее прячут далеко в боковой карман. И вынимают в одиночестве по вечерам. Чтобы посмотреть, как она истрепана за день — наша нежность. И еще о смерти. «Не бойтесь смерти. Смерть — это так, добродушный сторож в парке, который сгоняет со скамеек засидевшихся влюбленных. А они не хотят уходить, а смерть все причитает надоевшим голосом: “Попрошу на выход, закрывается”». Это будет лучшая песня в СССР. Я ее сочиню для тебя.

НАТАША. Спасибо, Эла.

ЕВДОКИМОВ. Ну все-таки: что же было с тобой в Ташкенте?

НАТАША. Я вот точно знала, что ты все время хочешь задать этот вопрос.

ЕВДОКИМОВ. Просто интересно. Из психологических соображений.

Наташа повернулась спиной. Весь дальнейший разговор она ведет спиной к нему, потому что она не в силах видеть его лицо.

Так что же там было?

НАТАША (весело). Ничего особенного. Увлеклась одним летчиком.

ЕВДОКИМОВ (стараясь небрежно, но голос у него срывается). Ну… и дальше?..

НАТАША. Чепуха. Поцеловались немного.

ЕВДОКИМОВ. Ну… и дальше?..

НАТАША. Перестань.

ЕВДОКИМОВ. Мне-то, собственно, все равно. Я просто.

НАТАША. Да, ты из чисто психологических соображений.

Молчание.

Ты молодец, я бы так не сумела.

ЕВДОКИМОВ (почти яростно). И что же… серьезное было?!

НАТАША. По-моему, ты сам учил: не ханжить.

ЕВДОКИМОВ. Нет, ты.

НАТАША. Ну было! Было! Что с того?! И вообще, какое это имеет значение? И прекратим этот глупый разговор.

Молчание.

Эвкалипточка очень славно пахнет.

Молчание.

О чем ты сейчас думаешь?

ЕВДОКИМОВ. О работе. У нас там старик Гальперин взрывает проволочки. Очень непонятный эффект. (С ненавистью.)

Конец ознакомительного фрагмента.