Экзамен

Шикур Шабаев

Герой книги – романтический молодой человек, только-только окончивший среднюю школу и столкнувшийся с первыми «взрослыми» проблемами – болезнью близкого человека, любовью к девушке, сложными отношениями с друзьями. Он мечтает стать художником, а вынужден идти на завод, зарабатывать на хлеб. Мечтает о чистых отношениях, а сталкивается с суровыми реалиями жизни.

© Шикур Шабаев, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я был молод, влюблен и мечтал стать писателем. Жизнь пошла другим путем, но первые литературные опыты оставили свои материальные следы — и они мне дороги, как память о прошедшей юности. В истории, которую сейчас хочется предложить, нет почти ничего придуманного. Что-то случалось со мной, что-то с моими друзьями, а что-то взято из жизни едва знакомых мне людей…

1

— Так вот, молодой человек, я не стану скрывать — положение вашей матери действительно тяжёлое. Предстоит очень сложная и опасная операция.

От этих слов Саше стадо вдруг тесно и жарко в кабинете главного врача областной больницы, от запаха лекарств закружилась голова. Дрожащими пальцами юноша пытался расстегнуть жёсткий ворот рубашки, но это никак ему не удавалось. Наконец, разозлившись, он рывком потянул за воротник; оторванная пуговица со стуком упала на пол, заставив парня вздрогнуть.

— Доктор, но как же так? — Саша с трудом проглотил тугой комок, застрявший в горле. — Совсем недавно я был у мамы, и она сказала мне, что ей намного лучше. А вы говорите…

Седой врач с сочувствием взглянул на него, понимающе покачал головой.

— Она щадила вас, жалела, не хотела лишний раз беспокоить, — объяснил он.

Доктор устало снял очки, отчего морщины, казалось, ещё глубже прорезали его лицо, встал с кресла и подошёл к Саше. Ему было жаль парнишку и понятно его горе. Мать Саши была очень тяжело больна, честно говоря, положение её почти катастрофическое. Но что делать, современная медицина может пока ещё далеко не всё!

Доктор подобрал с пола пуговицу, и протянул её Саше.

— Мужайтесь, молодой человек, — вздохнул он, но вдруг заметил испуганно взметнувшиеся глаза юноши и тут же поправился:

— Нет, то есть да, вашей матери действительно стало несколько лучше. Но для более полного обследования и излечения мы решали отправить больную в центр.

Саша низко опустил голову.

— Значит, маме на самом деле очень плохо, — тихо проговорил он, и такая тоска отразилась в его глазах, что доктор по-отечески обнял паренька за плечи, стал успокаивать:

— Ну, что ты, что ты? Ничего страшного в этом нет, всё обойдётся, и отчаиваться не стоит, просто на несколько месяцев вам придётся разлучиться с вашей матерью. Она поправит своё здоровье, подлечится, отдохнёт. Глазом не успеете моргнуть, как пролетит это время, — улыбнулся врач. — А завтра утром пусть ваш отец…

— У меня нет отца, — торопливо прервал его Саша,

— Понимаю… В таком случае заходите сами. Необходимо оформить документы.

— Хорошо. Спасибо. До свидания, — Саша повернулся к двери, но затем, быстро обернувшись, спросил:

— А сейчас… сейчас мне можно к маме?

Доктор на мгновение задумался.

— Пожалуй, можно. Но лишь на пять минут, — предупредил он. — И ещё вот что: говорите с матерью поменьше — больной говорить вредно. Пока ещё.

Он приоткрыл дверь и пригласил дежурную медсестру. Она вошла и вопросительно взглянула на доктора.

— Выдайте молодому человеку халат и проводите к Одинцовой в восьмую палату. Но только на пять минут, — ещё раз строго напомнил доктор.

Получив халат, Саша стрелой взлетел на второй этаж. Девушка-медсестра еле-еле успевала за ним. Очутившись перед белой знакомой дверью, он остановился, перевёл дыхание, а потом осторожно потянул за дверную ручку.

— Мама!

— Сынок! — голос матери был очень тихим, слабым, чуть слышным. И вся она так изменилась, что Саша с трудом узнал её. Кожа на лице сморщилась и пожелтела, глаза слезились, а волосы, её чёрные вьющиеся волосы, которые так нравились ему, потускнели, стали какими-то серыми, в беспорядке разметались по подушке.

У Саши мучительно сжалось сердце.

— Мама, мамочка!

Мать протянула к нему руки, обняла его и, заметив жалостливый взгляд сына, спросила:

— Страшная я стала, да, сынок?

— Ну, что ты, мама, — Саша нежно провёл ладонью по её руке — худенькой, тоненькой, почти детской.

А мать вглядывалась в него огромными слезящимися глазами:

— Похудел. Наверное, не ешь совсем? И пуговица оторвалась, — она ласково погладила сына по щеке, поправила воротничок рубашки.

— Ну что ты, — повторил Саша, — нормально питаюсь. А пуговица — вот она.

— Ты знаешь, меня отправляют…

Саша молча кивнул головой.

— Как же ты теперь? Что будешь делать без меня? Ты хотел поступать в институт, мечтал стать художником.

— Мама, — дрожащим голосом протянул Саша, — не думай об этом. Со мной всё будет хорошо. А пройдёт совсем немного времени, и мы снова будем вместе.

В дверь несмело заглянула девушка-медсестра.

— Пора, — шепнула она.

Саша судорожно сжал руку матери.

— До свидания, мама, — сказал он.

Мать молчала и широко раскрытыми глазами так смотрела на него, будто навсегда прощалась с ним, будто видела его в последний раз. Саша встал, подошёл к двери, оглянулся. Мать лежала маленькая, беспомощная.

— Мама! — Саша опять подбежал к ней, прижался щекой к её руке, стал целовать её пальцы.

— Мама, родная моя! — вновь и вновь повторял он.

Молоденькая медсестра стояла у двери, слёзы катились по её щекам.

Саша почти выбежал из палаты.

И хотя лицо его матери было влажно от слёз, на её губах замерла тихая, спокойная улыбка.

Со стуком, громко и резко закрылась больничная дверь и будто разделила весь мир надвое. Он — здесь, а мама — там…

В сквере было непривычно тихо. Ни единой души вокруг, всё словно замерло. Моросил мелкий осенний дождик. Дождя почти не было видно, чувствовалось лишь, как лицо становятся мокрым, совсем как от слёз, да тихий, едва слышный шелест раздавался над годовой. Казалось, деревья шепчут о чём-то, успокаивая и снимая боль и тревогу, лежащие на сердце.

Одинцов присел на мокрую скамейку, не замечая дождя, обхватил руками голову. Мама, милая мама! Саша редко говорил матеря ласковые и нежные слова, он считал это неудобным, да и ненужным в его возрасте — что он, в самом деле, маленький что ли? И вот только теперь, когда она удалялась от него, он понял, как дорога ему мать и как он её горячо любит. Мама, милая моя! — думал Саша. — О, если бы я мог снять твою боль, облегчить твои страдания! Если бы от моей горячей сыновней любви тебе стало хоть немного легче!

…Они жили вдвоём — мать и сын. И никогда раньше Саша не задумывался над тем, любит ли он её — конечно же, любит! — разве может быть иначе, разве может сын не любить свою мать?!

Они жили вдвоём, маленькой, но очень дружной семьёй. И никогда мать не ругала, не кричала на сына. Но если он напроказит, «схватит» в школе «двойку» или зальёт красками стол, достаточно было одного её укоризненного взгляда, чтобы ему становилось нестерпимо стыдно.

Они жили вдвоём. Но не всегда это было так. Когда-то, давным-давно, когда он был ещё маленький и пешком ходил под стол, их было трое. Детские воспоминания часто возвращали Сашу в то счастливое время, как кто-то большой, сильный, брал его на руки, подкидывая к самому потолку, щекотал колючими усами, говорил ему на ухо что-то очень смешное, отчего он хохотал во всё горло.

Но как-то раз, закрывшись в комнате, родители долго говорили о чём-то; сквозь прикрытую дверь глухо доносились сердитые голоса. Когда Саша вошёл туда, он увидел заплаканное лицо матери, непривычно хмурого отца с морщинами на лбу. Отец каким-то плачущим голосом крикнул Саше:

— Иди погуляй!

И Саша выбежал из комнаты. Он понял, что случилось что-то невероятно ужасное и неисправимое.

После этого разговора отец торопливо собрал небольшой чемодан, виновато поцеловал сына, потрепал ему вихор на прощание и ушёл из дома, как думал потом Саша, навсегда.

Прошло несколько лет. Мать не вспоминала вслух об отце, но в ответ на вопросы сына говорила о нём только хорошее.

— Где же наш папа? — настаивал Саша, — когда он приедет?

Мать судорожно обнимала Сашу, нервно смеялась, стараясь развеселить его и перевести разговор на что-нибудь другое, но встретив недоуменный взгляд недетских серьёзных глаз сына, невнятно бормотала:

— Он приедет… потом… Он в командировке… далеко…

— Он бросил нас? — прерывал её сын, не слушая сбивчивые возражения матери, упрямо повторяя:

— Бросил… бросил!

Каким-то непостижимым образом и независимо от самого Саши, в его голове уживались одновременно сразу два образа — доброго, сильного, весёлого папы из детства и того человека, который оставил его с матерью. И если о первом Саша вспоминал о любовью, то второго он почти ненавидел, хотя и делал вид, что совершенно к нему равнодушен.

Шло время. И вдруг однажды один из друзей Саши, его одноклассник Толя Говоров сообщил ему такую новость, которая потрясла его — мать стала… вновь встречаться с отцом.

Этого Саша никогда не мог понять. И не хотел понимать. И из-за этого он в единственный раз поссорился с матерью.

…В этот вечер они сидели у телевизора и смотрели новый выпуск мультфильмов. Он сидел в кресле, а она в углу занималась шитьём — хотела немного подзаработать и сделать сыну подарок — он давно догадался об этом — мать не раз делал ему такие неожиданные подарки.

— Сашенька, — вдруг произнесла она.

— Что, мама? — отозвался Саша, не отрывая взгляда от телевизора.

Она подошла к сыну, обняла, поцеловала в щёку и пытливо посмотрела ему в глаза.

— Ну, мама, не надо, — смутился Саша, а мать провела рукой по его непослушным волосам и внезапно спросила:

— Сашенька, а может, мы опять будем жить вместе?

Саша непонимающе посмотрел на неё, а она, запинаясь, добавила:

— Ну, вместе — втроём.

Саше сразу стало всё понятно. Вот она про что!

Он быстро вскочил с кресла, продолжая смотреть на неё, чуть ли не закричал:

— Ты… Он… он бросил нас. Он бросил тебя, а ты… у тебя нет ни минуты свободного времени, ты работаешь даже по ночам. Думаешь, я ничего не знаю? А он… он кинул тебя. Эх ты! — Саша бросал в лицо матери горькие обидные слова.

— Постой! — попыталась она остановить его. — Он хороший человек, я тебе всё объясню… Он твой отец! — наконец, привела она свой последний аргумент.

— Отец! — вскипел Саша, — какой он мне отец. Он…

И зло махнув рукой, Саша кинулся в свою комнату. Неужели она ничего не понимает, ничего не помнит, неужели она всё забыла?! — думал он. — И почему сейчас она так смотрит на меня — как бы жалея, будто я совсем маленький и чего-то не понимаю?

Саша вновь и вновь вспоминал ТОТ день, видел перед собой заплаканное лицо матери — и возмущение новой волной поднималось в нём. И напрасно мать стучалась в дверь его комнаты, питалась что-то объяснить ему, он не слушал, перед глазами было её заплаканное лицо.

При слове «отец» Саша всегда вспоминал весёлого и большого человека о колючими усами, и это представление никак не связывалось с портретом того невысокого мужчины с начинающей седея головой, которого он увидел однажды рядом с мамой около дома и которого он узнал только потому, что Толя Говоров как-то странно улыбнулся и кивнул:

— Смотри-ка, твой родитель!

Вспомнив об этом, Саша с огорчением отшвырнул пуговицу, которую всё ещё продолжал сжимать в кулаке.

Он встал со скамейки и даже вздрогнул, вдруг увидев ЕГО. Отец шёл по больничному скверу с непокрытой головой, рыжие усы его обмокли и обвисли.

«Наверное, идёт к маме»? — почему-то без досады подумал Саша.

Встречаться с отцом ему не хотелось, и он подумал, как быть — сделать вид, что не заметил его?

Но отец уже увидел сына и, замедлив шаг, подошёл к нему.

— Здравствуй, Саша, — сказал он, улыбнувшись, и неловко протянул руку.

Саша молча обошёл застывшую фигуру отца и быстро зашагал к выходу из сквера.

— Саша! — умоляюще повторил отец.

У Саши что-то жалостливое шевельнулось в душе, но он переборол себя и зашагал ещё быстрее. Только бы не повернуться, только бы выдержать!

— Сынок!

Так называла его только мама. Саша побежал и обернулся лишь у самых больничных ворот. Отец стоял и, не двигаясь, смотрел ему вслед.

А дождь всё шёл и шёл…