Cудьба и долг

Чёрный Лев

«Судьба и долг» – очередной остросюжетный и увлекательный исторический роман Льва Черного.Сильная личность всегда притягательна, а сильная личность в истории, вершившая Судьбами стран и народов, особенно. Одним из таких людей был Арман Жан дю Плесси де Ришелье. Но во Франции ему, одному из создателей современной страны, никогда не было поставлено, ни одного памятника. Французы забыли о нём. Почему? Не знаю. Могу только предположить, что все эти короли и императоры, президенты и первые министры, да и простой народ Франции, ещё не определились с ответом на вопрос: Что такое для Франции кардинал Ришелье? Что именно он сделал? Расширил границы государства до «естественных», по его словам, пределов? Прекратил дворянские мятежи, ограничил самоуправство и своеволие высшей знати? Нанёс поражение гугенотам, завершив долго сотрясающие Францию Религиозные войны? Да. Но какой ценой! Рост налогов, обнищание и убыль населения, постоянные мятежи и восстания недовольных. И к тому же эти бесконечные войны ради величия Франции, стоившие большой крови и жертв. Всё это так. Но Людовик XIV, при котором Франция достигла вершины своего могущества и величия, никогда бы не смог сказать своё знаменитое – ГОСУДАРСТВО ЭТО Я! – если бы прочные камни в фундамент его правления не заложил именно кардинал де Ришелье. В романе «Судьба и Долг», на фоне того, что сделал Ришелье для Франции и в мировой истории, проходит и жизнь нормандского дворянина Александра де Бриана. Войны и мятежи, любовь и ненависть, придворные интриги и политические заговоры, тайные убийства и шпионаж, кровь и смерть – такова была жизнь Александра де Бриана, а вместе с ним и всего поколения, жившего в это непростое, тяжёлое время.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

СИЦИЛИЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

НЕЗНАКОМЕЦ

В конце июня 1625 года, по дороге, ведущей из Кастелламмаре в сторону Палермо, верхом двигались два всадника.

Один из них, высокий, худощавый мужчина средних лет, одетый в обычный камзол для дальних путешествий, восседал на превосходном испанском жеребце благородных кровей.

Другой, одетый попроще, держался чуть позади. Лошадь его ничем примечательным не выделялась. Поперёк седла у него были перекинуты седельные сумки, в кобурах торчали рукояти пистолетов, а сзади, к седлу, был приторочен мушкет. В поводу он вёл осла, нагруженного припасами.

Они выехали из Кастелламмаре ещё до рассвета, а сейчас солнце приближалось к полудню. И люди и лошади устали от зноя и долгого пути.

— Господин, пора дать отдых лошадям, да и нам, не мешало бы, подкрепиться — сказал второй всадник.

— Потерпи Буше, осталось не долго, похоже, мы уже почти у цели.

Буше, который не любил верховую езду, а предпочитал под ногами твёрдую землю или раскачивающуюся палубу корабля, с сожалением вздохнул.

Проехав ещё с пол лье, за поворотом дороги, они увидели стоявший на холме замок.

Это был один из тех замков, которые в XI–XII веках возводили на Сицилии норманны. Замок был построен в отличном месте, на господствующей над всей местностью высоте. Дорога и прилегающие окрестности лежали перед замком как на ладони. Когда-то, все прилегающие к высоте деревья были вырублены для улучшения обзора, но сейчас видны были следы запустения. Местность перед замком и склоны высоты поросли густыми зарослями кустарника и молодыми деревьями.

Да, со времён нормандского дворянина Роберта Отвиля, ставшего в 1059 году герцогом Сицилии, и его младшего брата Рожера — великого графа Сицилии, множество нормандских рыцарей осело на Сицилии, завоевав эту землю своей доблестью, отвагой и кровью.

Свернув на ведущую к замку дорогу, всадники шагом поехали по ней, постепенно поднимаясь в гору. Приблизившись, всадник на испанском жеребце увидел, что фортификационные и оборонительные сооружения замка оставляют желать лучшего. Крепостной ров высох и местами обвалился, подъёмный мост видимо был сломан, и лежал переброшенный через ров, ворота отсутствовали, стена замка, также местам обвалилась, а кое-где в ней зияли проломы.

Шагов за тридцать от ворот замка всадники были остановлены выстрелом, раздавшимся из бойницы одной из башен. Пуля с противным звуком расплющилась о большой придорожный камень. Первый всадник остановил свою лошадь, а Буше, напротив, послав своего коня скачком вперёд, прикрыл собой своего господина.

Из башни замка, молодой, звонкий, юношеский голос прокричал:

— Кто вы, и что здесь делаете?

Всадник на испанском жеребце, тронув своего коня, выехал первым, и прокричал в ответ:

— Я граф де Шаньи. А это мой слуга Буше. Я ищу Александра де Бриана. У меня есть сведения о его отце.

Видимо в башне замка возникло замешательство, вероятно там совещались. Но вскоре, тот же юношеский голос, прокричал:

— Хорошо. Въезжайте во двор.

Всадники, тронув своих коней, шагом преодолели расстояние до ворот и въехали во двор замка.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ВСТРЕЧА

Во дворе замка они спешились. Буше вопросительно посмотрел на графа, Шаньи отрицательно повёл головой.

На пороге одной из надвратных башен, стоял мальчик лет 15–16. На бедре у него висела шпага, а за пояс были заткнуты два пистолета.

— Я Александр де Бриан. Если вы прибыли с добрыми намерениями, то прошу вас, входите.

И молодой человек посторонился, давая возможность приезжим войти. Он не сводил настороженного взгляда с незнакомцев, ловя их взгляды, движения рук, походку.

— Буше, останься здесь, и присмотри за лошадьми.

И обращаясь к юноше:

— Рад вас приветствовать, господин де Бриан.

И отвесив галантный поклон, граф де Шаньи вошёл в дверь.

Поднявшись по лестнице, Шаньи оказался в полукруглой комнате, в которой когда-то, в лучшие времена, наверно находилась комната отдыха стражи. Теперь в ней каменные стены комнаты были завешаны гобеленами и коврами, на которых висела коллекция оружия — топоры, мечи, сабли, секиры, щиты и многое другое, посередине стоял стол и несколько стульев, со сваленными на них в беспорядке шпагами, кинжалами, пистолетами, рожками с порохом, пулями. К бойницам башни были прислонены мушкеты и карабины. Вдоль одной из стен находилось нечто подобное кровати, сооружённое из грубо сколоченных досок. Возле другой стены стоял резьбовой дубовый шкаф для посуды, в котором были серебряные кубки и блюда.

Определённо, в этой комнате роскошь, соседствовала с бедностью.

Де Бриан неотступно шёл следом, и когда Шаньи, бегло осмотрев комнату резко повернулся, он остановился, но ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Присаживайтесь. Позвольте предложить вам вина с дороги, по вам видно, что вы проделали долгий путь и наверняка устали.

— Благодарю. Это было бы великолепно.

И пройдя в комнату, Шаньи сел на один из стульев. Де Бриан взял левой рукой стоявший у стены кувшин, и подойдя к столу, наполнил вином один из стоявших на столе серебряных кубков, не сводя настороженного взгляда с приезжего.

— Прошу вас.

— Спасибо, юноша.

Взяв чашу, Шаньи пригубил немного вина.

Соблюдая все правила этикета и приличия, де Бриан и де Шаньи, не начинали прямого разговора, выжидая. Хотя молодому человеку, и не терпелось узнать те новости, которые собирался поведать ему граф.

— Не плохое вино. Видимо здесь, под щедрым солнцем Сицилии, вызревает хороший виноград.

Де Бриан не ответил. Он только кивком головы дал понять, что принимает благодарность. Он пристально рассматривал графа де Шаньи, стараясь по его лицу, одежде, манере поведения, повадкам, определить, что это за человек, род его занятий и какие известия он привёз об его отце. От его взгляда не ускользнуло, что лицо графа загорелое и обветренное, как у человека, который долго, или может быть, часто путешествует. На левой щеке имелся шрам, в виде буквы V.Чёрные с проседью волосы, усы, небольшая бородка клинышком.

Манеры, выдавали в нём человека из высшего общества, аристократа до мозга костей. Его камзол, богатый, из хорошего сукна, но без всяких излишеств, великолепный испанский жеребец, на котором он прибыл, расшитая золотом перевязь, говорили о состоятельности владельца. Но было, что-то в его облике, что вызывало настороженность и опасение. Может быть взгляд его серо-зелёных, с оттенком свинца глаз — холодный и проницательный, может быть то, как он сидел на стуле — свободно, непринуждённо, но в тоже время, казалось готовый вскочить при малейшей опасности, выхватить свою рапиру и… Опасность и угроза, ужас и страх, исходили от этого человека.

Де Шаньи также рассматривал юношу. Он увидел, что юноша, хорошо развит физически, широк в плечах, узок в бёдрах, высок, хотя его фигура ещё не окончательно сформировалась, но было видно, что очень скоро, девушки и дамы, будут томно вздыхать при виде его. Образ дополняли длинные светлые волосы, что говорило о нормандской крови в его жилах, карие глаза и средиземноморская загорелая кожа.

Молчание затягивалось. Первым не выдержал де Бриан.

— Вы говорили, что у вас, есть сведения о моём отце?

Граф кивнул головой, встал и сказал:

— Да. Правда, не утешительные. Ваш отец, Генрих де Бриан, умер.

Всё то время, которое прошло с тех пор, когда Шаньи решил разыскать мальчика и сказать ему о смерти его отца, он всё думал, как он это сделает, какими словами, и решил, что будет действовать по обстоятельствам, сначала посмотрит на него, попытается его понять, а потом подберёт нужные действия и слова. Увидев, что перед ним сильный и смелый молодой человек, мальчик-воин, хотя, какой к чёрту мальчик, если ему, по всей видимости, с оружием в руках, приходится защищать свою жизнь и отстаивать честь, Шаньи решил говорить без всяких предисловий и экивоков, прямо так, как оно есть, и он увидел, что не ошибся.

Де Бриан, практически ничем не выдал обуревавших его чувств, только немного вздрогнул, опустил глаза к полу, лицо его побледнело. Немного времени спустя, он спросил:

— Как, когда и где он умер?

Шаньи многое бы мог рассказать о том — как, когда и где умер старший де Бриан, многое поведать о его жизни, но сейчас, ещё не пришло время. И Шаньи молил Бога, чтобы это время вообще никогда бы не пришло.

— Я не знаю ответов на ваши вопросы. Просто ранней весной этого года, в мой дом в Париже принесли ларец, в котором находилось письмо вашего отца, его завещание, небольшая сумма денег и письмо мне, в котором он написал, как и где вас найти, а также попросил, чтобы я оказал вам всякое содействие и помощь, и позаботился о вас. Дело в том, что я и ваш отец были друзьями. И мы давно ещё оговорили, что если с одним из нас, что-то случится, то он сообщит другому, по известным нам двоим адресам.

Де Бриан выслушав Шаньи, спросил:

— Эти бумаги при вас?

— Да, вот они.

Шаньи расстегнул небольшую, висевшую у него на поясе сумку, и достал бумаги.

— Вы извините, дорогой Александр, но прежде чем передать вам эти бумаги, я должен удостовериться, что вы действительно барон де Бриан.

— Что? Да как вы смеете!

Бриан вспыхнул, это было видно, даже несмотря на загар на его лице, правой рукой схватился за эфес шпаги, а левой, попытался вытащить из-за пояса пистолет.

Шаньи, в миролюбивом жесте поднял вверх обе руки, и улыбаясь крикнул:

— Стойте, стойте! Это пожелание или если хотите просьба вашего отца. Да, я вижу, что вы очень похожи на вашу маму, у вас её глаза, характер, уж точно отцовский, такой же взрывной и вспыльчивый, также, я обратил внимание на ваш перстень, с гербом рода Брианов, и на вашу фамильную шпагу. Ведь её вам оставил ваш отец?

Де Бриан кивнул.

— Тогда на ней должна быть надпись. Ведь так? Что на ней написано?

— Омне Датум Оптимум^[1].

— Великолепно. А теперь скажите те слова, которые сказал вам ваш отец перед отъездом и просил запомнить.

— Долг — превыше всего.

После этих слов, Шаньи передал бумаги Бриану.

— Здесь всё, кроме письма ко мне.

Александр взял бумаги, внимательно их рассмотрел, обратил внимание на печать и отошёл поближе к окну, чтобы их прочесть.

«Мой дорогой Александр.

Если вы сейчас читаете это письмо, то произошло самое худшее, что могло произойти, меня уже нет в живых. Прошу вас простить меня, что оставляю вас так рано, но — долг превыше всего. Теперь вы наследник и продолжатель дела де Брианов. Теперь, будущее нашего рода, зависит только от вас. Прошу запомнить ещё одно — нет ничего страшнее самого страха.

Это письмо вам вручит мой друг — Шарль де Морон граф де Шаньи, доверяйте ему, а в случае нужды смело к нему обращайтесь, он поможет и позаботится о вас.

Ещё раз прошу меня простить. Прощайте, мой дорогой и любимый Александр.

Ваш отец Генрих де Бриан.

Венеция. Гостиница «Леоне Бьянко». Ноябрь 1624 года».

Среди других бумаг находилось завещание барона Генриха де Бриана, заверенное ещё 15 мая 1610 года, в котором титул, замок и земли передавались Александру де Бриану, купчая на замок и вексель на две тысячи ливров.

— Прошу извинить меня, за недоверие к вам. Вы друг моего отца и выполнили его последнюю просьбу. Но у меня, есть к вам несколько вопросов.

— Александр, я постараюсь ответить на ваши вопросы. Но дело в том, что мы выехали рано утром, ещё до рассвета, а сейчас, время перевалило за полдень, и не мешало бы нам, подкрепится. А, как вы на это смотрите?

— О, прошу простить меня дорогой граф… Но понимаете нам…у нас…видите ли мне…нечего предложить вам кроме хлеба, сыра, луковицы и вина, — запинаясь и краснея, произнёс де Бриан.

— Вам нечего стыдится, — назидательным, наставническим голосом сказал Шаньи, — бедность не порок. Бедным быть не стыдно, стыдно быть дешёвым. Отправляясь сегодня в дорогу, я наказал Буше основательно запастись провизией. Мало ли, как могли обернуться наши поиски, вдруг бы вас, не оказалось в замке? Я сейчас прикажу Буше достать всё, и клянусь Кровью Христовой, мы славно пообедаем! — уже весело, с улыбкой закончил он.

— Благодарю вас, граф.

— Ах, оставьте, это всё пустое. Вы сын моего единственного верного друга. И прошу вас, располагать мною.

Выйдя из башни граф направился к Буше, который удобно расположился в тени одной из стен замка, рядом с ним были привязаны и лошади. Шаньи обратил внимание, что Буше приготовил мушкет, который был прислонён к стене, и по бокам от него лежали пистолеты.

— Молодец, Буше. Приготовился к обороне?

— Не нравиться мне это место, господин граф. Мрачное оно какое-то и унылое. Я тут прогулялся по замку, так вот там у них, за колодцем, целое кладбище. И могилы все свежие. Поветрие у них здесь какое, или ещё чего…

— Скоро узнаем. Лошадей накормил, напоил? Тогда, бери все продукты и неси в башню, будешь прислуживать нам за обедом. После, пообедаешь сам.

Взойдя на крыльцо башни, граф де Шаньи внимательно осмотрел замок.

— Да, похоже, что я прибыл вовремя.

Когда Шаньи вышел, в комнате, кто-то едва слышно, шёпотом сказал:

— Господин барон, я знаю этого человека, слышал о нём. Он действительно друг вашего отца, был… Но ради Всех Святых, остерегайтесь его, он очень опасный человек.

Бриан выслушав, кивнул головой.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ЗНАКОМСТВО

Буше постарался на славу, на столе с которого было убрано оружие, и который по случаю приезда гостей был застелен скатертью, появились пара жаренных кур, несколько видов паштетов, различные колбасы, овощи, зелень, хлеб, сыр, вино.

Прежде чем сесть за стол и приступить к обеду, де Бриан обратился к де Шаньи:

— Граф, в этой комнате присутствует ещё один человек. Это мой друг, даже больше чем друг, мой наставник и учитель, и я не могу сесть за стол, зная…ну, вы, понимаете…

Шаньи, который, уже только при входе в комнату, ощутил присутствие кого-то ещё, сразу обратил внимание на два кубка, стоявших на столе, и на слова Александра, когда он пробовал оправдаться по поводу скудного обеда, типа: нам, у нас — сейчас, якобы удивлённо сказал:

— Вот как? И где же он?

— Он здесь, в нише за одним из ковров. Наблюдает за вами.

Буше при этих словах напрягся, и стал настороженно оглядывать комнату.

— Я понимаю ваше благородство юноша. Пусть ваш компаньон выходит, наверное, он уже смог убедиться, что я не причиню вам вреда.

Довольный де Бриан сказал:

— Педро, выходи к нам.

Угол одного из ковров откинулся в сторону и в комнате появился мужчина. Его морщинистое лицо, седые, коротко стриженные волосы, седая борода, наводили на мысль, что ему уже порядочно лет, но вся его просто огромная фигура, исходившая от него мощь и сила, какая-то опасность, сводили на нет все визуальные впечатления от его возраста.

— Граф, позвольте вам представить, мой наставник — Педро Вильча.

Шаньи, который из-за недостаточного освещения в комнате, не смог сразу разглядеть лица появившегося здоровяка, при словах де Бриана, не то, что был удивлён, он был поражён, ошарашен, ошеломлён, но не подал вида, хотя его мысли летали быстрее молнии: «Вот это да, старина Педро Вильча здесь, или как его ещё называют — Педро Петриналь^[2]. Интересно, сколько ему лет? Ведь он настоящая легенда. Когда-то был… Хотя, профессионалы его уровня, наверное, никогда не стареют. Да, с ним надо быть настороже. Ха, собрат по ремеслу! Он меня знает? Что он слышал обо мне? Может ему, что-то рассказывал Генрих?»

В ответ на слова Бриана, граф сухо поклонился. Он и Педро заинтересованно рассматривали друг друга. Де Бриан, на правах хозяина, произнёс:

— Прошу к столу, граф.

После обеда, когда Буше прибирал на столе, Педро сидел на стуле в углу комнаты осматривая через бойницу окрестности замка, Шаньи обратился к Бриану:

— Ну, Александр, вы хотели задать мне вопросы, наверное, которые касаются вашего отца? Я готов на них ответить, в меру своих знаний. Мы расстались с вашим отцом в 1617 году, в Париже. И я не знаю, чем он занимался эти последние годы.

Бриан сразу спросил:

— Вы говорили, что я похож на свою маму, вы её знали?

— Да. Конечно, я очень хорошо знал вашу маму.

Шаньи ответил может быть чересчур поспешно, но де Бриан не обратил на это внимание, он ждал продолжения, но его не последовало.

— Она умерла, практически сразу после моего рождения, я её вообще не знаю. Отец, после её смерти, купил этот замок, он говорил, что это наше родовое гнездо, что этот замок построен первым де Брианом, нормандским дворянином, который за верную службу получил эти земли от Рожера Отвиля, Великого графа Сицилии. На приобретение этого замка ушли почти все его сбережения, он пытался отремонтировать его, придать ему более ухоженный вид, нанял крестьян, которые возделывали наши поля и виноградники, и служили нам, это приносило определённый доход, отец нанял мастеровых, которые привели в порядок внутренние комнаты замка. Но всё изменилось в начале лета 1617 года. К нам в замок, поздней ночью, приехали какие-то люди, они о чём-то долго говорили с отцом и этой же ночью уехали. На следующее утро отец собрался в дорогу, оседлал коня, подозвал меня и сказал, что он должен уехать, может быть надолго, что за мной присмотрит Педро, напоследок сказал, что долг превыше всего и уехал. Больше я его не видел. Пару раз, за все эти годы, нам передавали письма от него. В них он писал, что занят какими-то поисками, что ищет человека, что поиски затягиваются, но он надеется, скоро вернуться домой.

Так я и вырос, не зная матери, и практически не видя своего отца.

Броня, в которую де Бриан заковал сегодня своё сердце, дала трещину, он сжал кулаки, опустил голову, а в глазах его стояли слёзы. Через некоторое время, тихим, едва слышным голосом, не поднимая головы, он произнёс:

— Всё, что я знаю и умею, я обязан Педро. Он научил меня читать и писать, благодаря ему, я владею, помимо французского и испанского языков, также латынью и итальянским. Он научил меня держать в руках оружие, научил меня охотиться и читать следы, научил меня плавать, ездить верхом, да и многому чему научил… За это, я, бесконечно благодарен ему…

От внимания Шаньи не ускользнуло, что при последних словах Бриана, Педро, впервые оторвался от своего занятия-осмотра окрестностей, и взглянул на молодого барона с любовью и такой нежностью, что Шаньи, даже представить себе не мог, что такие чувства находятся в душе легендарного наёмного убийцы, в прошлом известного по всей Европе под прозвищем Петриналь. Шаньи отвесил Педро, едва заметный благодарный поклон.

— Я виделся с вашим отцом, восемь лет назад, в Париже. Он сказал, что должен кое-что сделать. Он не посвятил меня в свои планы, хотя, я и вызвался ему помочь. И поспешно уехал. Больше я его не видел.

Бриан поднял опущенную голову.

— Расскажите мне о моих родителях, какие они были. Ведь я их почти не знаю. От мамы мне остался только медальон, с её портретом.

— Видите ли Александр, мой рассказ, займёт много времени, я бы хотел многое рассказать вам о ваших родителях, особенно о вашем отце, ведь мы столько пережили с ним вместе, прошли через многие испытания, но давайте позже, в другой день. Сегодня вам надо отдохнуть, вы многое испытали и пережили. Я ведь собираюсь воспользоваться вашим гостеприимством и погостить у вас в замке. Надеюсь, вы не против, а?

Их разговор прервал Педро, который произнёс только одно слово:

— Смеркается.

Услышав его де Бриан весь внутренне напрягся и посмотрел на Педро, который в свою очередь смотрел на него. Шаньи уловил эти взгляды и сказал:

— Надеюсь, вы объясните мне, что у вас здесь происходит. Похоже на войну. Ведь так?

И Шаньи обвёл глазами комнату, где повсюду было разложено оружие. Бриан, теперь уже вопросительно посмотрел на Педро. В ответ, тот утвердительно кивнул головой.

— Да граф. У нас здесь небольшая война, с семейством Перруджи, в которой мы пока проигрываем, — неожиданно весело, с восторгом, с вызовом ответил де Бриан. — Она идёт, вот уже около трёх месяцев. А всё началось с дуэли, между мной и старшим сыном дона Перруджи. На дуэли я убил его, в ответ семья Перруджи объявила мне вендетту…

— Расскажите подробнее, господин барон, — неожиданно перебил де Бриана Педро, — из-за чего произошла ссора, ну и всё, что было потом. Время ещё терпит.

— В одно из воскресений, возле церкви, в Палермо, он толкнул меня, в ответ я…,-Александр поймал осуждающий взгляд Педро, — … ну ладно, хорошо. Мы столкнулись возле кареты, которая принадлежит сеньору графу Лопе де Сальво, он советник нашего вице-короля Антонио Альвареса де Толедо. В карете находилась дочь графа Лопе де Сальво Анна-Мария. Я подошёл к карете, подал ей руку, чтобы помочь выйти, тут подошёл Луиджи Перруджи, оттолкнул меня, ну дальше вы знаете, я назвал его наглецом, в ответ он оскорбил меня и вызвал на поединок…

— Он сам вас вызвал? — теперь де Бриана перебил Шаньи.

— Да, он сказал, что я мал летами, чтобы ухаживать за сеньоритой, и если я не согласен с этим, то он мне это докажет, всыпав по одному месту.

В ответ я спросил — Где и когда? Он сказал, что прямо здесь и сейчас.

Мы отошли на пустырь за церковью, и на поединке я убил его. Его слуги не посмели напасть на нас, со мной было достаточно людей, да и вмешались люди из свиты графа де Сальво, которые пригрозили, что позовут альгвазила^[3].

Они напали на нас той же ночью, мы тогда жили в центральных покоя замка, у меня было несколько слуг, на которых я мог рассчитывать, в общем, мы отбились, но потеряли троих людей. Сразу же по приезде из Палермо, я рассказал обо всём Педро, но признаться, мы не ожидали нападения, ведь я убил его честно, на поединке, хотя этот купеческий сынок и не заслуживал этого. Да и людей дон Перруджи послал предостаточно, никак не меньше двух дюжин. Из них мы убили семерых, ещё несколько раненных они забрали с собой. После этого они больше не осмеливались нападать в открытую, а стали вести войну на истощение. Один мой слуга, отправленный в Кастелламмаре за припасами, был убит по дороге, двое других были убиты в Палермо, вчера днём, выстрелом из мушкета, прямо здесь, во дворе замка, был убит мой дворецкий Сальваторе. Остальные мои слуги попросту разбежались, крестьяне тоже, запуганные людьми Перруджи, оставили свои дома и подались кто куда. Однажды, они чуть не подстрелили и меня. Я тогда отправился в горы на охоту, в меня выстрелили, но пуля попала в лошадь. Это была наша последняя лошадь. Я пытался выследить стрелка, но он скрылся. Но всё-таки, периодически мы делаем вылазки за продуктами, в ближайшие селения. Пока был жив Сальваторе, было проще, а сейчас… Но мы не собираемся сдаваться, мы с Педро решили нанести удар, мы победим в этой войне… Так что, господин граф, ваше желание остаться здесь… В виду этих обстоятельств…

— Милый юноша, я в вас не ошибся, вы сильны и храбры. Может быть, также как ваш отец, слегка безрассудны, но как говорил Святой Эразм Ротердамский — Фортуна любит людей не слишком благоразумных, но зато отважных. Неужели вы думаете, что после всего, что вы рассказали мне, я оставлю вас? Если бы вы не были сыном моего друга, я бы счёл это за оскорбление, за обвинение меня в трусости.

— Граф я нисколько не сомневаюсь…

Шаньи не дал ему продолжить:

— Ваш отец и Педро, — граф слегка поклонился в сторону Педро, — правильно вас воспитали, вы благородны и храбры, вы правильно поступили, пойдя на поединок с этим Перруджи, ведь честь превыше всего. Вас ведь учил фехтовать Педро? Ведь так? Тогда у этого сеньора не было ни одного шанса, я уверен.

— Он был старше меня, служил в армии. Поверьте, это был не простой противник.

— В этой войне можете смело рассчитывать на меня и на Буше, я помогу вам. А теперь, мой молодой друг, пора вам отдохнуть, да и мне не мешало бы поспать. Какие покои прикажете занять, дорогой хозяин? — сводя всё к шутке спросил Шаньи.

— Вы можете занять соседнюю, правую надвратную башню. Там оборудованы роскошные апартаменты. До вчерашнего дня в ней жил Сальваторе. Надеюсь, они не знают о вашем появлении.

— Напрасно надеетесь. Кто-то уже полдня наблюдает за замком, в-о-о-о-н из тех кустов, он терпелив и усидчив, если бы не пара его ошибок, боюсь, что и я бы его не разглядел, — на испанском сказал Педро.

— Да, Александр, сегодня, проезжая через селение, которое расположено неподалёку, в низине, мы видели вооружённый отряд из девяти человек. Его возглавлял какой-то франтовато одетый мужчина.

— Значит сегодня? — к никому не обращаясь, спросил де Бриан.

Ответил ему Педро:

— Скорее всего да, они давно уже хотят покончить с нами, на их взгляд, эта война чересчур затянулась, а приезд графа, ускорил события. Они наверняка решили, что мы его наняли, ну или ещё что-то, в таком роде.

Шаньи никак не отреагировал на последние слова Педро. А наоборот весело сказал:

— Ну, что ж господин барон, спокойной ночи, и до скорого свидания. Буше! Позаботься о лошадях и запри их где-нибудь, чтобы наши ночные гости не угнали их.

— Я проведу вас в ваши покои, господин граф! — поддерживая шутливый тон, сказал де Бриан.

— Благодарю за любезность, господин барон!

И они оба весело засмеялись. Даже старина Педро не смог сдержать улыбку.

Барон и граф прошли по галерее над воротами и оказались в правой башне. Обстановка в ней была поскромнее. Здесь стоял стол, пара стульев и такая же сколоченная из досок лежанка.

— Вам нужно какое-то оружие?

— Нет, Александр, благодарю, у нас всё есть.

— Ну, тогда, спокойной ночи, господин граф.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

НАПАДЕНИЕ

Шаньи проснулся неожиданно. Какое-то время он лежал абсолютно неподвижно, пытаясь понять, что его разбудило. Да, звук, точно, приглушённый звук удара железа о камень. Он осторожно повернул голову и увидел, что Буше, который на эту ночь расположился на стульях, не спит, а настороженно смотрит на дверь ведущую на галерею, соединяющую две башни, в каждой руке у него было по пистолету.

Звуки выстрелов раздались из соседней башни. Нападавшие перестали таиться, заторопились, зашумели и закричали.

Шаньи вскочил с лежанки, схватил свою рапиру, которая лежала тут же, рядом, на столе, и стал продвигаться к двери на галерею. Знаками он дал понять Буше, что бы тот контролировал дверь, ведущую во двор замка, взял у него один пистолет, тихонько отодвинул засов, приоткрыл дверь, и нос к носу столкнулся с каким-то вооружённым наёмником. Реакция у графа де Шаньи была отменная, сразу же не раздумывая, он выстрелил незнакомцу в лицо и захлопнул дверь. На галерее он успел рассмотреть, что нападавших много, где то около десяти. Захлопнув дверь он бросил разряженный пистолет Буше, который ловко поймал его, и сразу же стал заряжать.

Шаньи, предусмотрительно стоял в стороне от двери, с галереи раздались выстрелы, и пара пуль, впились в дверь. В этот момент внизу раздался грохот, и дверь, ведущая во двор замка, упала. На лестнице сразу же показалось несколько нападавших. Буше встретил их залпом из пистолетов. Послышались крики, проклятия, звук падающего тела.

— Есть один, — удовлетворённо произнёс Буше.

— Останешься здесь, прикроешь нас, а я через галерею, буду пробиваться к де Бриану.

За дверью послышалась какая-то возня, и когда Шаньи, отодвинув засов, рывком распахнул её, он встретил троих наёмников. От неожиданности те попятились, Шаньи молниеносно провёл выпад и заколол одного из нападавших. Двое других, придя в себя, начали атаковать. На узкой галерее им было тесно, они только мешали друг другу. Отбив их атаки, граф поразил одного ударом в горло, а второго ударил кинжалом. Путь в левую башню был свободен и Шаньи устремился туда.

Проходя по галерее, он увидел, что нападавшие использовали приставные лестницы, что бы забраться на галерею и атаковать одновременно обе башни с двух сторон, с галереи и со двора замка.

Во дворе замка были слышны яростные выкрики, и звуки ударов стали о сталь. Значит Буше сражается, и за тыл, можно не опасаться. Но основные силы, нападавшие сосредоточили на левой башне.

Почти у её дверей, Шаньи встретили ещё два наёмника, оба вооружённые пистолетами, оба нажали на курок почти одновременно. От одной пули Шаньи успел увернуться, прижавшись к стене замка, второй пистолет дал осечку, и выстрела не последовало. Шаньи метнул кинжал, который вонзился одному из нападавших в грудь, второй попытался отступить в глубь комнаты, но Шаньи прыжком настиг его и нанёс быстрый удар шпагой.

Вбежав в комнату он увидел, что дело плохо. Де Бриан и Педро, построив из шкафа для посуды, стола и стульев, нечто похожее на баррикаду, оборонялись в углу комнаты, не давая возможность нападавшим добраться до них. Четверо наёмников уже поплатились жизнью, попытавшись перебраться через сваленную мебель, и лежали на полу и на баррикаде в различных неестественных позах. Но нападавших ещё было слишком много, Шаньи насчитал семерых, ещё двое стояли позади них с факелами в руках, отчего комната была хорошо освещена, одного из державших факел он узнал, это был тот, франтовато одетый мужчина, которого он видел утром в селении, и несколько наёмников толпились на лестнице.

«Ого, похоже на замок напало человек двадцать» — быстро подсчитал Шаньи.

Педро был тяжело ранен, он стоял на одном колене, прислонившись правым плечом к стене, в левой руке у него сверкала шпага, выставленная вперёд. У де Бриана, вся рубашка с левой стороны была красной от крови, но он стоял на ногах, в руках у него была рапира и пистолет, схваченный за дуло. Он подзадоривал нападавших, называя их трусами и сволочами, и предлагая, если им так не терпится покончить с ним, атаковать, и отведать его шпаги.

В комнате витали клубы порохового дыма, и остро пахло кровью.

Всё это Шаньи увидел, проанализировал и оценил, мельком осмотрев комнату. В следующее мгновение, выскочив из-за угла, он атаковал противников. Не ожидавшие нападения с этой стороны, наёмники растерялись, и Шаньи очень быстро отправил на тот свет ещё двоих, остальные в панике, начали отступать к лестнице.

Франтовато одетый мужчина, обеспокоенный отходом своих людей, вскричал:

— Вперёд, канальи! Вперёд, жалкие трусы! Убейте их всех!

Шаньи попытался пробиться к нему, но трое пришедших в себя наёмников преградили ему путь, двое вбежали с лестницы и напали на графа сбоку. Он вынужден был немного отступить вглубь комнаты.

Бриан кинулся ему на помощь. Шаньи вскричал:

— Нет, Александр, назад! Оставайтесь на месте!

Разочарованный Бриан, который сказать по правде, едва держался на ногах из-за большой потери крови, вернулся за баррикаду. Левой рукой Шаньи поднял валявшийся на полу тяжёлый, обоюдоострый боевой топор, один из тех, что висел на ковре и украшал комнату, а сейчас, в пылу сражения, был сброшен, дико закричал:

— За каждую каплю крови барона де Бриана, я буду вас убивать вас вот так…

И взмахнув топором, разрубил голову одного из нападавших. Ещё один взмах, и топор снёс полголовы второму наёмнику. Третий попытался прикрыться своей шпагой, но топор с лёгкостью сломал её, отрубил владельцу руку и вошёл в грудь.

Устрашённые такой яростью и безумием, мощью и силой, которая ни как не вязалась, хоть и с высокой, но худощавой фигурой незнакомца, уцелевшие наёмники принялись бежать, в дверях образовав давку. Франтовато одетый мужчина оказался последним, и Шаньи прыгнул вперёд, чтобы достать его, но поскользнулся на крови, щедро залившей пол, и поразил франта только в плечо. То ли от боли, то ли от страха, но франт дико закричал, и ему чудом удалось проскочить, растолкав своих людей. Напуганные наёмники побежали следом за ним. Сильно уставший Шаньи не стал их преследовать, а стал в дверях, наблюдая, всё ещё держа в руке топор.

ГЛАВА ПЯТАЯ

ПОСЛЕ БОЯ

Когда топот ног, крики и ругательства отступающих наёмников затихли вдали, Шаньи прокричал:

— Буше, ты как там, в порядке, цел?

— Да, господин граф, у меня тут трое, двое готовы, а один ещё помирает, да на лестнице один, итого четверо — прокричал в ответ Буше со двора замка.

— Мы славно всыпали этим ублюдкам! — и произнеся эти слова, де Бриан стал валиться на пол. Видимо, последние силы оставили его.

Шаньи, который в свете всё ещё горящего факела, который бежавшие в панике наёмники бросили на пол, краем глаза увидел, что колени Бриана подкосились, и он заваливается на бок. Нечеловеческим, звериным прыжком, Шаньи преодолел расстояние, разделявшее его и Александра, перепрыгнув по пути через трупы и баррикаду, и подхватил Бриана, не дав ему упасть окончательно. Он поднял его на руки и стал пробираться к кровати. Также он увидел, что голова Педро Вильча прислонена к стене, а лицо мертвенно бледно. «Умер, потерял сознание?» — эта мысль вихрем пронеслась у него в сознании.

— Держитесь Александр. Не вздумайте умирать. Буше, — закричал он, — нагрей воды, затем иди сюда, поможешь мне. Да, и захвати мою сумку.

Положив де Бриана на кровать, Шаньи схватил факел, сорвал со стены один из гобеленов и воткнул факел в щель между камнями. Следующим движением он разорвал на Александре рубаху и принялся осматривать его раны. Он был ранен дважды — в левом боку была не глубокая рана, полученная ударом шпаги, и порез на левом предплечье, который обильно кровоточил. Взяв остатки рубашки де Бриана, он туго перебинтовал предплечье и бок Александра, и наклонился к его лицу, пытаясь уловить дыхание. Бриан дышал, не ровно и едва слышно. «Слава Богу, жив. Обморок видно вызван большой кровопотерей. Какого чёрта так долго возится Буше!»

Шаньи подошёл к Педро, опустил его на пол, подобрал чей-то оброненный кинжал, и разрезал на старике колет и рубашку. Неожиданно Педро пришёл в себя, в руке его блеснул нож, который он приставил к груди Шаньи.

— Педро, успокойся, мы не враги, я хочу помочь тебе.

Рука Педро опустилась.

— Как Александр?

— Жив. Ранен не опасно, в бок и в руку. Сейчас спит.

— Проспали мы их, проспали… Слишком близко они к нам подобрались… Такой суматошный день… Все устали. Ведь знали, что нападут и проспали…

— Они тоже не пальцем деланные, и постарались напасть на нас неожиданно.

Но Педро уже не слышал его, вновь потеряв сознание.

В комнату вошёл Буше, неся обеими руками горшок с парующей водой. Через плечо у него была переброшена сумка. Вид у Буше был страшный, он весь был покрыт кровью своих противников, которая подсохнув, образовала на его лице корку. Надо сказать, что в ближнем бою, Буше предпочитал действовать раскладным корсиканским ножом, или двумя, а для этого надо было подойти к врагам практически вплотную, и их кровь, обильно залила его.

— Наконец то, Буше. Возьми факел и посвети мне.

При свете факела он увидел, что буквально всё тело Педро покрыто рубцами и шрамами.

«Да, вот она жизнь наёмника. И ты наносишь удары и самому, немало достаётся». Взяв сумку, он немного порылся там, и достал кусок белой материи, которую намочив в горшке с кипятком, принялся обмывать от крови пулевую рану на правом плече Педро, вторая пуля, поразившая Педро, засела в правом бедре. От действий Шаньи, которые наверно причиняли ему боль, хотя граф и старался действовать аккуратно, Педро вновь открыл глаза.

— А ты Мясник, Шарль де Морон. Эк, как ты их разделал, топором то…

— Чтобы победить в этой битве, надо было придумать какой-то ход, а в бою, гнев, ничем не хуже отваги. Другого выхода не было.

Педро согласно кивнул головой.

— Не отключайся, старик. Расскажи мне лучше об этом Перруджи, что он собой представляет, и как к нему подобраться.

Подумав немного, Педро начал:

— Я тут, кое-что разузнал. Одному мне, к нему было не подобраться, стар я уже, да и мальчишку, не хотелось оставлять одного. В общем, раньше, лет сорок назад, он был простым рыбаком, иногда промышлял морским разбоем и контрабандой, ну, как и большинство в округе… Затем, выгодно женился, охмурив дочку купца Фабрицио Коллонтонелли. Вскоре её папаша отдал богу душу, не знаю, сам он загнулся или ему помогли, слухи ходят разные, и Перруджи, унаследовал всё его состояние. Он хорошо развернулся, купил несколько кораблей, и увеличил денежки своего тестя. Постепенно он начал прибирать к рукам и всю округу. Крестьяне с окрестных селений не могут ничего продать или вывезти на базар в Палермо, не заплатив Перруджи. Также ни один корабль не будет разгружен или загружен в порту Палермо, пока владелец или капитан судна, не заплатят Перруджи отступного. В Палермо у него бордели, он заправляет одним из крупнейших базаров города. Также у него большой дом в городе, но сейчас, в жаркие летние месяцы, он живёт на вилле за городом, недалеко отсюда, в районе местечка Чинизи. Он довольно богат, в Палермо всё решает при помощи взяток. Поговаривают, что у него прикормлены алькайд^[4] и коррехидор^[5]. Главная мечта его, получить потомственное дворянство. У него было пятеро детей. Старшего его сына, Луиджи, убил господин барон, другой погиб в Мексике, дочь воспитывается в Неаполе, в монастыре, два других сына — Роберто в Риме, каноник, хочет стать кардиналом, а там, чем чёрт не шутит и Папой Римским, а Карлоса вы видели, это тот, который командовал этим отребьем.

Шаньи уже закончил обрабатывать рану Педро и молча слушал.

— Пулю я не вытащил, засела слишком глубоко, попробую завтра при солнечном свете. А пока, отдыхай.

Он нашёл чудом сохранившийся на полу кувшин с вином, разыскал кубок, налил в него немного вина, а затем высыпал немного какого-то порошка, извлечённого из сумки.

— Вот, выпей старина. Это снимет боль и поможет тебе уснуть.

Педро без всяких колебаний сделал несколько глотков. Он понимал, что если бы Шаньи хотел отравить его, то не стал бы возиться с его раной, а попросту, проткнул бы его старую шкуру чем-то острым.

— Буше, перенеси барона в правую башню, потом, поможешь перетащить Педро на кровать. Утром приберёшь здесь. А сегодня ночью, поспать тебе не придётся, будешь нести караул во дворе замка. Вдруг они вернуться.

Закончив обрабатывать раны де Бриана, Шаньи почувствовал, как он устал за сегодняшний день. Спустившись во двор замка, он с трудом нашёл Буше, который довольно удачно замаскировался возле ворот. Отсюда ему было видно и внутренний двор и подходы к галерее, к которой всё ещё были прислонены лестницы. Граф кивнул Буше, поднялся в правую башню, сел на стул, положил скрещенные руки на стол, на них голову, и мгновенно уснул.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ВИЗИТ ВЕЖЛИВОСТИ

Александр проснулся, когда солнце уже приближалось к полудню. Сев на кровати, он некоторое время боролся с сильным головокружением. Когда оно прошло, и из глаз исчезли чёрные круги, он осторожно встал на ноги, покачнулся от слабости, но удержался, и направился к выходу из башни. Его движения немного сковывали повязки на плече и на боку, но в целом, он чувствовал себя довольно сносно.

Во дворе он увидел, что Шаньи, собирается куда-то отправляться, его испанский жеребец стоял осёдланный, а сам граф, что-то говорил Буше.

— Добрый день, господин граф.

— О, Александр. Добрый день, как вы себя чувствуете?

— Спасибо, хорошо. Как Педро, где он?

— Мы перенесли его в донжон, у него паршивая рана, задета кость, но пулю я извлёк, думаю, что он поправится.

— Я хочу поблагодарить Вас, за помощь. Если бы не Вы, то нас убили бы наверняка.

— Не стоит благодарностей, Александр. Я просто выполняю своё обещание, данное Вашему отцу. И отчасти, я и сам виноват. Виноват, что не дал отдохнуть вам днём, утомил вас, да и сам заснул, не позаботившись о мерах предосторожности. Мы все ведь знали, что они нападут, но…

— Я смотрю, что вы уезжаете? Могу я узнать, куда?

— Да так, хочу нанести кое-кому, визит вежливости.

Александр несколько мгновений размышлял, к кому это с визитом едет Шаньи, а потом, всё поняв, воскликнул:

— Я поеду с вами! Это моя война! И этот, как вы его называете визит вежливости, должен нанести я! Тем более, после вчерашнего нападения.

Теперь настал черёд призадуматься графу де Шаньи. И чтоб как-то выиграть время, он произнёс:

— Ночью Перруджи, потерял много людей, Буше закопал их вон там, на кладбище… Но у этого дона, наверняка ещё достаточно людей, чтобы повторить нападение, и я подумал, что смогу… — он увидел упрямый, настойчивый взгляд де Бриана — вы ранены, Александр, вы не можете ехать, значит поеду я.

— Это моя война. Я превосходно себя чувствую и справлюсь с этим делом. Прикажите Буше, оседлать для меня коня.

С минуту Шаньи, смотрел на де Бриана.

— Хорошо, наверное, так будет даже лучше. Буше, подготовь коня господину барону и приготовься, пойдешь с нами.

Граф поднялся в комнату, где лежал Педро. Глаза у Педро были закрыты, дыхание было ровным, и казалось, что он спит.

— Педро, мы все уезжаем. Хотя тебе и надо отдыхать, но сегодня оборона замка, зависит всецело от тебя. Буше даст тебе всё необходимое. Постараюсь поставить в этой войне точку или заключить перемирие.

Педро открыл глаза:

— Я слышал ваш разговор. Надеюсь, ты справишься, Шарль. А Александр-то, молодец, правильно я его воспитал!

Шаньи, которого хоть и покоробило от столь фамильярного обращения к нему, молча повернулся, и подошёл к столу. Он взял кубок, наполнил его вином, достал из сумки небольшой флакончик и вылил его содержимое в кубок.

Выйдя во двор, он протянул кубок де Бриану.

— Выпейте, юноша. Это придаст вам силы, поможет выполнить то, к чему вы стремитесь, и поможет вам удержаться в седле и на ногах, хотя бы до вечера.

Александр взяв кубок, осушил его до дна.

— Буше, поднимись к Педро, помоги ему, и захвати мою сумку.

Вскоре два всадника и сопровождавший их пешком Буше, покинули замок Бриан.

По дороге Александр чувствовал, как к нему постепенно приходят силы, и самочувствие его улучшается с каждым шагом лошади.

— Граф, что это вы дали мне выпить? Я чувствую себя так, что готов сдвинуть горы и сразиться с целой армией.

— Это снадобье я приобрёл неподалёку от Дамаска, в монастыре Пресвятой Богородицы, монахи которого, очень сведущи в медицине. Но завтра, вы будете проклинать меня, за эту микстуру. Александр, хочу вам в общих чертах объяснить, как мы будем действовать.

И граф стал рассказывать де Бриану свой план.

В пятом часу пополудни они приблизились к вилле Перруджи. Она была обнесена забором, за которым был виден парк, в глубине которого возвышался роскошный двухэтажный дом, больше напоминающий дворец вельможи.

Ворота, которые были открыты, охраняли четверо. Приблизившись к ним, не останавливая лошадей, Шаньи произнёс:

— Граф де Шаньи и барон де Бриан к дону Себастьяну Перруджи.

Лица охранников вытянулись от удивления. Пока они приходили в себя, Шаньи и де Бриан въехали на территорию виллы. Буше остался возле ворот. Наконец, один из стражей опомнился, наверное, он был здесь за старшего:

— Э-э-э… послушайте сеньор граф, вам нельзя въезжать сюда.

— Вот как, почему? Неужели ты, каналья, посмеешь нас остановить?!

Всё это время охранник вынужден был семенить рядом с всадниками, которые и не думали останавливаться, и хотя лошади шли шагом, периодически ему приходилось переходить на бег, всматриваясь снизу вверх в лица незваных гостей. И столько решимости было в их лицах, так угрожающе-презрительно прозвучали последние слова графа, что охранник почувствовал, как струйка холодного пота заструилась между лопатками, и страх смерти, заставил его остановиться. Через мгновение он справился с охватившим его чувством, и заставил себя бегом догнать всадников.

— Сеньор граф, но я должен, доложить о вашем приезде…

— Ну, так, давай вперёд пёс, докладывай.

Стражник поспешно кивнул головой и заспешил, пытаясь опередить всадников.

На довольно обширную лужайку перед домом, на которой находился фонтан и несколько беседок, охранник вбежал почти одновременно с всадниками и что-то быстро сказал мужчине в богато расшитом золотом фиолетовом камзоле, который при виде въезжающих на лужайку незнакомцев, спустился с крыльца дома.

— Я капитан Рисобаль, чем могу служить сеньоры? — спросил мужчина в фиолетовом камзоле.

— Этот олух, что не сказал вам? Граф де Шаньи и барон де Бриан, с визитом вежливости к дону Себастьяну Перруджи. Потрудитесь доложить.

Капитан Рисобаль, жестом подозвал одного из своих находящихся на крыльце людей, и что-то негромко ему сказал, указывая на верхние этажи дома.

Вскоре на крыльцо вышел удивлённый дон Себастьян Перруджи, в окружении слуг и домочадцев. Он сел в кресло, которое вынесли специально для него, а в толпе слуг, от одного к другому, пробежал шёпот и волнение, и все они, с тревогой и беспокойством, со страхом и ужасом, стали смотреть на графа де Шаньи. Похоже, что слухи о его необычайной силе, о его жестокости и неуязвимости в бою, уже успели распространиться среди прислуги.

Первым начал де Бриан и заговорил достаточно громко, чтобы его было слышно всем, даже тем, кто находился в доме.

— Перруджи, сегодня ночью, три десятка твоих людей, посетили мой замок. Двадцать из них мы оставили гостить вечно, на кладбище. И теперь мы здесь, с визитом вежливости, чтобы узнать, если у тебя, среди твоих псов, достаточно смелый человек, который не побоится скрестить со мной шпагу. Или ты нападаешь как трус, только среди ночи, три десятка против четверых, а?

После этих слов де Бриана, в воздухе повисло тягостное молчание, и все взоры присутствующих устремились на капитана Рисобаля. Но он стоял, спокойный и невозмутимый, и казалось, не видел обращенных к нему, то с просьбой, то с приказом, взглядов.

— Может быть ты, а Карлос?

И взгляд Бриана остановился на Карлосе, который также стоял на крыльце, опираясь на руки двух слуг.

— Ночью ты был храбрее. Или твоя смелость появляется, только когда тебя прикрывают десяток вооружённых наёмников, а сейчас, когда надо выйти один на один с дворянином, который не побоится замарать свою родовую шпагу кровью таких никчемных людешек как вы, презренных торгашей и убийц, сейчас твоя храбрость, наверное, просто спит?

Теперь все взгляды находившихся во дворе, сконцентрировались на Карлосе Перруджи, который не нашёл ничего лучше, как побледнеть ещё сильнее, покрепче опереться на поддерживающих его слуг, и сделать вид, что потерял сознание.

— Да ты просто, презренный трус! Ночью, когда шпага этого господина, — Александр указал на графа, — царапнула тебе плечо, ты визжал как свинья.

Де Бриан, мог бы ещё долго выкрикивать оскорбления в адрес семейства Перруджи, но тут на крыльцо вышел молодой человек, со шпагой в руке, на вид немного старше самого Александра, и сказал:

— Господин барон, я готов принять ваш вызов, — и спустился с крыльца.

Всё это время, пока Бриан произносил свою речь, лицо дона Перруджи менялось до неузнаваемости. Он, то краснел, и казалось ещё немного, и его хватит удар, то смертельно бледнел, и тогда казалось, что он вот-вот потеряет сознание. Единственный из присутствующих на крыльце, он не сводил взгляда с барона и графа, и Шаньи, было хорошо видно все метаморфозы, которые происходили с его лицом.

Слушая оскорбления Бриана, этого нищего баронишки, дон Себастьян Перруджи размышлял: действительно, ведь не ему, в его шестьдесят четыре года, выходит на поединок. Хотя в молодости, он довольно исправно владел ножом, но это осталось в далёком прошлом, а сейчас, всю работу за него делали другие, или деньги. Да, его окружают одни трусы, которым от него нужны только его деньги! Он мог приказать своим людям наброситься на этих двоих и убить их, но он не был уверен, что его люди смогут победить. Слишком большие потери понёс он прошлой ночью. Сейчас два преданных ему человека отправлены в Палермо, чтобы нанять новых людей. Да, и что скажут люди? Убить двух человек, двух дворян, хоть и чужеземцев, которые среди белого дня приехали к нему? И так его репутация пошатнулась, после двух нападений на замок. Двух поражений. В Палермо, во дворце вице-короля, на него уже смотрят косо, а в округе, все смеются за его спиной. Уж слишком эта война затянулась. Жаль, что не удалось сразу же убить этого щенка. Проклятый трус Рисобаль, стоит, как ни в чём не бывало…

Выход на лужайку перед домом молодого человека, его племянника, сына его сестры Каролины, прервал ход мыслей Себастьяна Перруджи.

— Вы храбры, молодой человек. Я уже перестал и надеется, что здесь найдётся такой. Могу я узнать ваше имя?

— Родриго Баджи, к вашим услугам, — и молодой человек учтиво поклонился.

Александр аккуратно слез с лошади, стараясь не потревожить раны. Микстуры микстурами, а кожа и тело то его, не чужое.

— Барон де Бриан, честь имею, — и Александр обнажил клинок.

В следующее мгновение их шпаги скрестились, и Бриан сразу понял, что Родриго Баджи серьёзный противник. Может быть, у него не было умения и ловкости, но упорства, силы, желания победить, хватало вполне. Ведь иногда, выносливость побеждает мастерство.

Александр пока с лёгкостью отбивал все удары и выпады противника, стараясь отыскать брешь в его обороне, и самому перейти в атаку. После одного из сильных выпадов Родриго, Александр сделал шаг назад, Баджи последовал за ним, чем сразу же воспользовался де Бриан. Он резко перешёл в контратаку и после пары обманных манёвров, ловким ударом, обезоружил своего противника и приставил шпагу к его груди.

— Ну же, вперёд, убивайте! Ведь вы за этим сюда пришли, — хладнокровно и спокойно сказал Родриго.

— Нет. Мы пришли, чтобы преподать урок, и мы его преподали. Я не буду убивать вас. Вы храбрый молодой человек и при других обстоятельствах нашего знакомства, мы могли бы стать друзьями.

И сказав это, Александр убрал шпагу от груди Родриго и отошёл к своей лошади, не сводя глаз, с собравшихся на крыльце.

Теперь настал черёд де Шаньи. Он слез с коня, поднялся на крыльцо и наклонился к Перруджи. Окружавшие дона Себастьяна слуги и домочадцы, напряглись, но никто не сделал, ни малейшей попытки, остановить графа.

— Слушай меня внимательно, Перруджи, и запоминай. Если ты ещё раз, попытаешься убить барона де Бриана, если с ним вдруг, произойдёт несчастный случай — его сбросит лошадь, он утонет, в него попадёт молния, — я буду обвинять в этом тебя. И тогда, клянусь тебе, я приду, и убью тебя. Но перед этим, я вырежу всю твою семью — жену, дочь, сыновей, всех! Меня зовут Мясник Морон, можешь поспрашивать обо мне, у своих друзей.

На дона Себастьяна Перруджи, было страшно смотреть. Его лицо стало белее мраморных колон, поддерживающих крыльцо его виллы, белее его белой батистовой сорочки. Оно было бледно не от гнева или негодования, оно было белым от страха, который внушил ему, своими словами, этот граф.

Шаньи спустился с крыльца, вскочил в седло, подождал, пока на своего коня сядет Александр, и они шагом направились к воротам. У ворот они забрали Буше, который в случае, если бы, что-то пошло не так, как спланировал граф де Шаньи, должен был связать боем троих оставшихся охранников у ворот и обеспечить выезд с виллы графа и барона.

Бедняге Буше, весь путь от дома Перруджи до замка Бриан, вновь предстояло проделать пешком.

Солнце клонилось к закату. Трое путников двигались в абсолютном молчании. Отъехав достаточно далеко от виллы, Александр почувствовал, что силы оставляют его, он побледнел и покачнулся в седле.

Шаньи быстро наклонился к нему и ухватил его за локоть.

— Держитесь, Бриан, держитесь. Осталось не много.

Александр вымучено улыбнулся и кивнул головой. Холодный пот выступил у него на лице, чёрные круги плясали в глазах. Он поплотнее сел в седло и крепче ухватил поводья. Он не помнил, как они ехали оставшийся путь к замку, но когда услышал, что копыта лошадей простучали по подъёмному мосту и они въехали во двор замка, силы окончательно оставили его, и он стал падать. Словно в каком-то чёрном тумане, он увидел, как к нему быстро бежит Шаньи и будто издалека, долетел до него голос графа:

— Держи его, Буше.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

В ЗАМКЕ

На следующее утро, Шаньи, первым делом растолкал ещё спавшего Буше, и отправил его в ближайшее селение за продуктами. Потом он тихонько прошёл в одну из комнат замка — де Бриан спал беспокойно, лицо его было покрыто потом, он метался и что-то бормотал, перемешивая французские и испанские слова латынью.

Педро уже не спал и граф осмотрел и промыл его рану.

— Всё хорошо, старина. Дело идёт на поправку. Скоро, можно будет вставать.

Педро молча, с благодарностью, кивнул головой.

Не зная чем себя больше занять, граф де Шаньи поднялся на самый верх донжона, и стал осматривать окрестности. Отсюда открывался чудесный вид на часть благодатной Сицилии.

Благодатная, и в тоже время несчастная земля Сицилии принадлежала всем по очереди — и по сути, не принадлежала никому. Множество самых разных завоевателей, мешая формированию собственной национальной индивидуальности у жителей острова, наделили эту землю таким калейдоскопическим наследием, что никакая общность и идеи единства народа Сицилии, стали невозможны. Финикийцы, греки, карфагеняне, римляне, готы, византийцы, арабы, нормандцы, немцы, испанцы, французы — все оставили здесь свои следы. На этой земле, переплелись языки и религии, искусства и архитектура.

Сейчас островом владели испанцы, и их владычество имело для Сицилии самые печальные последствия. Прежние сословные государственные чины, были упразднены, всякое свободное движение духа подавлялось, духовенство, распространяя в народе суеверия, держало его в состоянии полнейшего отупения, чиновничество было до крайности развращено. Земельная собственность была сосредоточена в руках дворянства и духовенства. Вся тяжесть высоких налогов ложилась на плечи низшего класса населения, которые вследствие подорожания предметов первой необходимости — всё больше впадали в состояние крайней нужды.

Он стоял так долго, погрузившись в размышления, думая обо всём, и в то же время ни о чём, пока его внимание не привлёк человек, который шёл к замку, и не по дороге, а напрямик, через кустарник, со стороны гор. Заинтересованный Шаньи, некоторое время рассматривал путника, затем спустился с башни и стал в тени у ворот замка, выжидая.

Подойдя к мосту, мужчина в нерешительности остановился, осматривая замок, но не пытаясь войти через ворота.

Шаньи, оставаясь незамеченным, имел возможность поближе рассмотреть гостя. Это был, по всей видимости горец, один из тех пастухов, которые круглый год пасут в горах овец. Об этом говорила его одежда: шапка, куртка и сапоги из овечьей шерсти, на поясе у него висел большой нож, а в руках была длинная суковатая палка. Лет ему было, наверное шестьдесят, хотя, продублённая, обветренная на морозах и ветрах, загорелая до черноты кожа, морщины, избороздившие его лицо, могли придать ему и лишний десяток лет.

Понаблюдав, Шаньи вышел из тени, и прошёл через ворота к подъёмному мосту. Увидев его, пастух поспешно сдёрнул с головы шапку, и низко поклонился. Потоптавшись на месте, он произнёс:

— Сеньор, могу я видеть сеньора барона де Бриана?

— Нет, но можешь говорить, с чем пришёл, мне.

— Видите ли, сеньор, — и пастух вновь поклонился, — мы, то есть я, и моя семья, живём в горах, выращиваем и пасём овец, но когда-то, мы были крестьянами, но проклятый дон Перруджи, разорил нас, и мы вынуждены были уйти в горы. Вот. Не разрешит ли нам, благословенный сеньор барон, поселиться у него в деревне и быть его крестьянами. Вот. Пользоваться его благословением и защитой. Вот. Жизнь в горах очень сурова, и меня всегда тянуло больше крестьянская, а не пастушеская жизнь. Вот.

Он говорил на сицилийском диалекте, и Шаньи, который в совершенстве знал классический итальянский язык эпохи Возрождения, с трудом понял, чего хочет этот пастух.

— Как тебя зовут и сколько вас?

— Мигель, сеньор, — и он снова поклонился и стал перечислять свою родню — моя жена, дочь, мой младший сын Сальваторе, мой старший сын Паоло, его жена, и два его сына Пепе и Эстебан.

Когда он закончил, Шаньи кивнул головой:

— Барон де Бриан милостиво разрешает вам поселиться на его землях. Служите усердно и исправно, и сеньор барон, будет с вами добр. На первый год, он освобождает вас от податей, и бесплатно даст вам зерно и остальное, что необходимо.

Мигель слушал молча, тоже, наверное, с трудом понимая, что говорит ему этот сеньор, но до него дошла суть, потому что он упал на колени, поднял руки к небесам и закричал:

— Слава Иисусу Христу! Да продлит господь дни благословенного сеньора барона Бриана!

И что — то ещё, в таком же духе.

На дороге ведущей к замку показался Буше, ведя в поводу осла. С удивлением пройдя мимо возносившего молитвы Мигеля, он прошёл во двор замка. Шаньи последовал за ним.

— Господин граф. Вам бы надо было это видеть. Когда я спустился в селение и жестами объяснил, что мне надо еда, вино, и что я из замка Бриан, там началось, что-то невообразимое. Крестьяне вынесли всё, что у них было, некоторые даже не хотели брать денег, начали танцевать, петь, и из их слов, я понял, что они очень довольны нашей победой над Перруджи, которого они, всячески ругали, поносили и смеялись над ним.

— Ну, до полной победы ещё далеко. Нет Перруджи, появится другой. Кстати, ты выяснил, кому принадлежат земли в округе?

— Да господин граф. Какому-то испанцу д’Экскуриадо.

— Хорошо. Накрывай на стол, и поторопись, я голоден. Не забудь накормить Педро.

Шаньи поднялся в башню к Бриану. Юноша уже проснулся, но лежал на постели, лицо его было бледным и в поту, а тело сотрясал озноб.

— Добрый день, Александр. Как вы себя чувствуете, — задал граф риторический вопрос, так как самочувствие Бриана, было явно видно.

— Как я себя чувствую? — слабым, дрожащим голосом ответил барон — Что вы со мной сделали, что вы мне вчера дали? Я чувствую себя паршиво, я не могу встать, у меня дрожать ноги и руки, ужасно болит голова, а желудок, вот-вот выпрыгнет.

— Вот она, людская благодарность, — шутливым тоном сказал Шаньи, — помнится вчера, вы сами вызвались ехать к Перруджи. Но ничего, завтра утром, вам станет легче. Я знаю. Вот выпейте немного вина, — и граф взял кувшин, наполнил кубок и протянул Александру.

— Я не могу. Мой желудок вот здесь, — Александр судорожно провёл рукой по горлу.

— Выпейте, это поможет вам. А вставать вам не обязательно, в замке нет безотлагательных дел, с остальными, я управлюсь сам. Вот таз, для природных потребностей, Буше, за вами поухаживает.

Бриан послушно взял протянутый ему кубок и дрожащей рукой, проливая вино по подбородку, осушил его. Сразу же, всё его тело содрогнулось, он прикрыл рот ладонью, Шаньи вовремя успел подать ему таз, и страшная рвота перевернула все внутренности Александра.

— Ничего, ничего, — приговаривал Шаньи, — это нормально, надо, чтобы эта настойка, полностью покинула ваше тело.

Мало что соображающий барон, лишь слабо кивнул головой.

Шаньи спустился во двор замка.

— Буше, — прокричал он, — иди, помоги господину барону.

А сам направился в одну из комнат замка, где Буше уже накрыл к обеду стол.

После обеда граф спустился во двор замка, куда как раз торопливо, озираясь во все стороны, держа шапку в руке, вошёл Мигель. На ступенях надвратной башни, сидел Буше.

— Как де Бриан?

— Спит, — коротко ответил Буше.

— Хорошо, как проснётся, дашь ему ещё вина из кувшина на столе и поможешь ему. Завтра, вместе с этим мандриано — контадино^[6], поедешь по окрестным селениям, пускай он расскажет о доброте и щедрости барона де Бриана. Это должно дать нам приток новых крестьян. Да, и купите коней.

Буше кивнул.

Мигель подошёл к графу и низко поклонился.

— Сеньор, моя семья прибыла.

Шаньи пошёл к воротам, чтобы взглянуть на новых крестьян барона де Бриана. Мигель семенил следом.

У ворот стояла повозка запряжённая мулом, на которой был нагружен скарб семьи Мигеля. Повозку окружали три женщины и два мальчика, которые прятались за женские юбки, с любопытством поглядывая на графа. Мигель начал что-то лепетать, что его два сына Паоло и Сальваторе гонят овец и скоро будут здесь, и начал по очереди называть имена членов своей семьи. Но Шаньи его практически не слышал, всё внимание его было сосредоточенно на статной, с чёрными, как смоль волосами, с миндалевидными глазами девушке, дочери Мигеля, Хуаните, которой на вид было лет двадцать. Её большая высокая грудь, тонкая талия и широкие бёдра, чрезвычайно возбудили графа. Довольно долго, около двух недель, лишённый женской ласки, он почувствовал, как кровь закипает у него в жилах.

Мигель закончил тараторить и с немым вопросом смотрел на графа. Шаньи с трудом совладал с собою и сказал, что они могут занимать любой дом, в лежащем в окрестностях замка селении, любой, какой им понравится, а женщины останутся в замке, где надо навести порядок в комнатах.

Довольный Мигель, согласно кивнул головой, и направил повозку в селение. Среди женщин произошёл короткий разговор и одна из них, находящаяся на последних сроках беременности жена старшего сына Мигеля Паоло, последовала за повозкой, две других — жена Мигеля и Хуанита, остались возле замка. Хуанита не сводила своих шаловливых глаз с графа, и Шаньи, заглянув в них, увидел, что эти глаза обещают многое. Жестом пригласив женщин следовать за ним, он провёл их во двор замка и приказал убраться в левой надвратной башне. Там, до сих пор, повсюду, на полу и стенах, были следы крови, и их следовало отмыть и побелить стены. Работы было не на один день, и Шаньи был этим доволен, значит Хуанита, задержится в замке подольше. Буше, который до этого, наводил в башне порядок, не особенно старался, так как такая работа, не особенно была ему по душе.

Поздним вечером, после ужина, Шаньи спустился во двор замка и присел у коновязи. Через некоторое время он услышал лёгкие торопливые шаги Хуаниты, которая приближалась к нему. Встав, граф обнял девушку и припал к её губам своими губами, руками жадно лаская её тело. Не переставая ласкать и целовать Хуаниту, граф повёл её за собою на сеновал…

Последующие дни в замке, практически ничем не отличались один от другого. Пришедший в себя и ставший на ноги де Бриан, был доволен положением дел, за неделю в его деревню пришло ещё семеро крестьян, трое из них с семьями, и наверняка, в ближайшем будущем, придут ещё. Миссия, возложенная на Мигеля и Буше, удалась полностью.

Подъёмный мост был починен, деревья и кустарник перед замком вырублены и Бриан, уже видел в планах углублённый и обновленный ров и отремонтированную стену замка.

Шаньи несколько раз выезжал из замка, отвечая на вопросы любопытного де Бриана, что едет осмотреть окрестности.

И каждый день, с утра, они занимались с графом де Шаньи, фехтованием.

В первый же день, как только состояние здоровья Александра, позволило им заняться фехтованием, Шаньи, был поражён мастерством и проворством Бриана, он увидел, что со временем из него получится настоящий Мастер Клинка. Он фехтовал, может быть не так хорошо, как сам Шаньи, порой ему не хватало опытности и хладнокровия, но шпагой он владел отменно. Может быть, отличное владение клинком, досталось ему по наследству от отца? Или, это следствие обучения Педро?

В арсенале Шаньи было несколько особо опасных, смертельных ударов, паре из них, он обучил де Бриана.

Несмотря на то, что де Бриан в душе уже давно сроднился с Педро, он теперь, всё больше и больше привязывался к Шаньи, и всё чаще видел в его лице то ли друга, то ли старшего брата. Сказывалась их общность характеров, стремлений и помыслов. И эта дружеско-братская привязанность была у них обоюдной, несмотря на вражду, издревле существующею между бретонцами, а Шаньи был бретонцем, и нормандцами. Хотя, какой из де Бриана нормандец, разве, что по крови, ведь он, всю свою жизнь провёл на Сицилии. Кстати, эта вражда, не мешала дружбе графа и барона Генриха де Бриана, который был природным уроженцем Нормандии. И значительная разница в возрасте, не была помехой этой зарождающейся дружбе.

Дела Педро пошли на поправку, он уже с трудом, но передвигался по замку, опираясь на костыль, подолгу сидячи во дворе. Ему также нравилась царившая в замке суматоха, визг пил, доносившийся из деревни стук топоров.

Хуанита осталась в замке, несмотря на все уговоры Мигеля и матери, и как-то незаметно, постепенно взяла на себя роль управляющей хозяйством. От этого, вдвойне был доволен Буше, которому уже не надо было готовить еду и прислуживать господам. Он слонялся по замку, ходил в селение, то помогая крестьянам, то лежал где-нибудь в холодке, попивая вино.

В один из дней, отдыхая после занятия фехтованием, Шаньи, спросил:

— Александр, а какие у вас планы на будущее, чем вы собираетесь заниматься? Неужели, земледелием?

— Нет. В общем, я задумывался над этим вопросом. Но пока, я не знаю. С вашей помощью, господин граф, дела в замке пошли на лад, но здесь, так много ещё надо сделать.

Александр лукавил. Самым большим его желанием, было отправиться в путешествие, чтобы узнать — как погиб его отец. Первым делом, он хотел поехать в Венецию, ведь именно оттуда, Генрих де Бриан, отправил своё письмо. И был он там, совсем недавно, около полугода назад.

С другой стороны, он чувствовал, что Шаньи, не до конца с ним откровенен, что он, что-то скрывает, что он знает больше, чем говорит. Всякий раз, когда Александр, пытался расспросить графа о своей семье, тот ловко уводил разговор в другую сторону. И де Бриан, хотел остаться рядом с Шаньи, чтобы постепенно выведать у него то, что он скрывал.

— А, что посоветуете мне вы, граф?

— Я? Я предлагаю вам, отправиться со мной в Париж. Там вы поступите на службу, и заслужите славу, богатство, успех, конечно если на то, будет Господня Воля. В Париже, перед такими как вы, открывается много возможностей схватить удачу за хвост. Для начала, можно пойти служить в армию, а там…

— В Париж? Так вы служите Франции?

Шаньи кивнул.

— А как же замок? На кого я его оставлю?

— Всё очень просто. Вы сдадите замок в аренду…

— Педро. Я назначу управляющим Педро, — перебил графа де Бриан, сказав об этом, как уже решённом — В Париж, так в Париж.

— Педро? — удивился де Шаньи, — А вы знаете, чем он занимался до того, как поступил к вам на службу?

— Да, он мне говорил, что был солдатом в армиях Фарнезе и Спиноллы^[7].

— И неужели вы думаете, что Педро, согласится остаться здесь, выращивать хлеб и овец, когда для вас, может запахнуть порохом. Хотя, со временем, может быть, люди и меняются, но не думаю, что это применимо к Педро.

— Надо спросить у него. А вот, кстати, и он сам.

После того, как де Бриан, выложил ему всё, что задумал, Педро какое-то время, сидел в молчаливой задумчивости. Наконец, он заговорил:

— На своём веку, я повидал многое. Кровь, смерть, страдания. Познал холод, голод и нужду. И давно решил, что когда Господь призовёт меня, я бы хотел умереть в тихом, уютном местечке, вроде этого. Но я, не могу сейчас, оставить вас, мой дорогой Александр, я нужен вам, поверьте. Хоть я и стар, но не настолько, чтоб быть вам обузой. Я ещё многому, смогу вас научить.

Педро замолчал. В глазах де Бриана стояли слёзы.

— Решено. Мы отправимся в путь, как только ты поправишься.

— Надо съездить в Палермо, — сказал де Шаньи, — там мы сможем найти арендатора для замка. Лучше бы, конечно, еврея, но испанцы всех их изгнали с Сицилии, значит, будем искать грека. Кто-кто, а уж греки, сведущи в крестьянском труде, и принесут процветание вашему поместью.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ПАЛЕРМО

Прошёл месяц, когда Педро уже смог передвигаться без помощи костыля. Сказалась ли тут его закалка или врачебное искусство Шаньи, но факт оставался фактом.

В один из дней, на рассвете, Шаньи и Бриан, в сопровождении неизменного Буше, отправились в Палермо.

В дороге Шаньи был весел, развлекая Александра рассказами о жизни в Париже, довольно не лестно отзываясь о придворных и окружении короля. Некоторые из рассказов Шаньи, изобиловали столь пикантными моментами, что де Бриан краснел, в тоже время, с жадностью слушая графа. По всему было видно, что Шаньи состоит при дворе, раз так хорошо знает, личную жизнь Лувра.

— Сейчас Францией правит молодой король Людовик XIII, ему скоро исполнится 25 лет. Самой большой его страстью является, нет, не женщины, а охота. Этой страстью он заболел с детства. Даже его бывший фаворит Шарль де Люинь, пошёл в гору из-за того, что выращивал для короля охотничьих птиц — сорокопутов и получил особую придворную должность — главного птичьего ловчего. Благочестивый и богобоязненный король, привык во всём полагаться на Божью волю, и он совершенно сторонится, избегает и боится женщин.

Десять лет назад, в 1615 году, его женили на испанской принцессе, дочери испанского короля Филиппа III, Анне. Но детей у них пока нет, поговаривают, что Людовик, совершенно равнодушен к своей супруге. При дворе ходили слухи об интимных отношениях короля и его фаворита де Люиня, но пока, это всего лишь слухи, а знающие правду люди, предпочитают помалкивать.

Вот в Англии, там всё проще, там король Яков I, при всех называл своего фаворита, герцога Бэкингема, то своей женой, то мужем.

А то ли дело было в Париже, во времена славного, доброго короля Генриха IV, отца Людовика XIII. У Генриха, только в последний год его жизни, было пять любовниц, а было ему на то время, 56 лет!

А мода, какая в Париже была мода! Многие из женщин, например, прогуливались в платьях со столь смелым вырезом, почти до пупка, что каждый мог рассмотреть их полностью обнажённую грудь, а некоторые дамы, доходили до того, что окрашивали свои соски в ярко-красный цвет.

Ха, а королева Маргарита, первая жена Генриха IV?! Однажды, какой-то монах, в своей проповеди, сравнил её груди «с сосцами Пресвятой Девы». Ей это так понравилось, что она, в знак благодарности, послала проповеднику пятьдесят золотых экю.

Другие священники пытались бороться с подобным оголением, возбуждавшим повсюду, даже в церквах, похоть у многих. Мне рассказывали случай, когда один священник, наверное старый, никуда не годный на подвиги с женщинами, обращаясь к мужчинам своего прихода, воскликнул, что-то вроде такого: «Бесценные мои братья, когда вы видите их вздёрнутые соски, выставляемые с таким бесстыдством, прикройте свои глаза», ему ответили таким хохотом, что бедолага покинул амвон, не закончив проповеди.

Людовик же, как только стал самостоятельно править страной, издал указ «по упорядочению и реформированию одежды придворных, отличающейся чрезмерной вольностью и избыточными украшениями». Он запретил при дворе не только открытые декольте, но даже слишком обтягивающие фигуру платья, которые кажутся ему, откровенным приглашением к сладострастию.

Также, молодой король, занял непримиримую позицию к поединкам. Он требует, чтобы дворяне отстаивали свою честь в суде, а не с оружием в руках.

А бывший фаворит короля де Люинь имел много врагов, но у него не хватало духу встречаться с ними в честном бою. Он поручал защищать свою честь своим братьям Оноре и Леону.

Де Люинь, этот крестник Генриха IV, из захудалого дворянского рода из Тосканы, раньше был простым смотрителем королевских вольеров, и у него, с братьями Оноре и Леоном, был один нарядный камзол на троих, в котором они по очереди появлялись в Лувре. А потом, Люинь, понравился Людовику и стал обер-камергером, государственным советником, комендантом Бастилии и Тюильри, губернатором Пикардии, кавалером ордена Святого Духа, коннетаблем Франции, и это при том, что он был, ну просто никаким военачальником.

А его братья — Оноре д'Альбер, известный также как Кадене, стал герцогом де Шоном, был законодателем мод в Париже, а Леон, он же Брант д'Альбер — стал герцогом де Люксембург. Они окружили себя целым сонмом своих земляков, и в Лувре повсюду слышался их тоскано-прованский говор, ко двору, как мухи на дерьмо, слетелись многочисленные родственники Люиней, и все они, очень торопились, из бедных стать богатыми.

Мать короля, Мария Медичи, тоже не отличалась целомудрием. Ещё при жизни Генриха IV, она умудрялась наставлять ему рога.

Как-то раз, король Генрих, совершал прогулку в окрестностях Парижа. Он остановился, нагнулся, просунул голову между ног, и сказал, глядя на город:

— Ох, сколько гнёзд, принадлежащих рогоносцам!

Один сеньор, бывший рядом с ним, повторил тоже, что проделал король, и тут же воскликнул:

— Сир, я вижу Лувр!..

Де Бриан весело и громко рассмеялся. Шаньи последовал его примеру. Когда друзья насмеялись вдоволь, Шаньи продолжил:

— А вот ещё один забавный случай. Однажды королева Мария Медичи, эта толстая флорентийка, сказала:

— Я бы хотела одной ногой быть в Сен-Жермене, а другой в Париже.

На что Франсуа де Бассомпьер, ответил:

— В таком случае, я бы хотел находиться в Нантере. Не поняли?

Де Бриан отрицательно повёл головой.

— Да всё дело в том, что Нантер, находится посередине, между Сен-Жерменом и Парижем.

Шаньи и Бриан, вновь оглушительно расхохотались.

— Да, Александр, Париж, а особенно королевский двор, это сосредоточение интриг, зависти, злобы, коварства, измен, подлости и предательства. Там всегда сильный пожирает слабого. У кого больше денег или есть влиятельные друзья, тот всегда оказывается прав, но к счастью, встречаются там и благородные люди, которые ставят свою честь, дороже жизни. Есть там верные и преданные друзья, только надо постараться их найти. А иначе, иначе, всё было бы очень и очень скверно.

Я верю в вас, Александр. Вы молоды, храбры, умны, превосходно владеете шпагой. Вы найдёте свою дорогу в жизни, сумеете пробиться наверх, завоевать богатство, уважение, славу, тем более, что у Вас есть я. Я всегда окажу Вам всяческую помощь и поддержку, помогу советом, знаниями, да и всем остальным, если конечно, вы будете в этом нуждаться.

— Благодарю Вас, граф. А позвольте Вас спросить?…

И не дожидаясь разрешения, Бриан продолжил:

— Вы ведь состоите у кого-то на службе? Кому Вы служите?

Де Бриан не спросил о роде занятий графа, он сам многое видел, а Педро, ему как-то намекнул, о роде деятельности графа де Шаньи. Александр был умным юношей, чтобы обо всём догадаться самому.

Какое-то время Шаньи молчал, и Александр уже подумал, что ответа не будет. Но граф, всё-таки ответил:

— Я служу Франции. Отцу Жозефу.

— Священнику?

— Да, священнику. Но этот священник, стоит десятка, а то и сотен, военачальников и министров.

Александр хотел больше расспросить об этом отце Жозефе, но по твёрдо сжатым губам де Шаньи, Бриан понял, что ответов больше не будет.

Около девяти часов утра, без помех миновав стражу у ворот, они въехали в Палермо.

До предела возбуждённый рассказами Шаньи, о доступности женщин в Париже, де Бриан, с диким вожделением посматривал на всех встречаемых по дороге женщин, щедро раздавая им свои улыбки.

Шаньи уверенно правил лошадью, и у Бриана сложилось такое впечатление, что граф уже бывал раньше в городе, и он движется, к определённой цели.

Проезжая мимо одной из церквей на окраине Палермо, Шаньи остановил коня и спросил у Бриана:

— Александр, знаете ли вы, чем знаменита эта церковь?

— Нет граф. Мне это не известно.

— Это церковь Святого Духа. По приданию, именно отсюда, с колокольни этой церкви, на Пасху, в марте 1268 года, прозвучал призыв к восстанию и восставшие сицилийцы, перебили всех французов на острове. За одну ночь, только в одном Палермо, было убито 2 тысячи французов. Восставшие убивали даже местных, сицилийских женщин, которые были замужем за французами.

Король Сицилии Карл I Анжуйский, брат короля Франции Людовика IX Святого, пытался разбить мятежников, но восстание было очень хорошо спланировано папистами и арагонцами, щедро финансировалось Византийской империей, и он потерпел поражение. В результате островом и Южной Италией завладели испанцы.

А поводом к восстанию послужило то, что французский сержант Друэ, попытался силой, прилюдно, овладеть местной женщиной. Её муж заколол обидчика, и началась резня.

Последние слова де Шаньи, охладили любвеобильный пыл де Бриана. Он представил перед собой события марта 1268 года, и озноб пробежал у него между лопатками.

— Палермо древний город, — продолжил граф, — основан ещё в VIII веке до нашей эры финикийцами.

За Сицилию, на протяжении веков, велись долгие и упорные войны. А всему виной, удобное расположение острова. Он является как-бы мостом между Востоком и Западом, Европой и Африкой, что выгодно как в военных, так и в торговых отношениях.

На смену финикийцам пришли их наследники карфагеняне. В III веке до нашей эры, городом овладели греки, которые имели до этого, на острове, только колонии. Их в свою очередь, в этом же, III веке до нашей эры, выбили римляне, которые владели островом достаточно долго. Но в 440 году остров захватили племена вандалов, во главе со своим вождём Гейзерихом. В 488 году на остров вступили войска остготов, под предводительством своего короля Теодориха Великого. В первой половине VI века, византийцы выбили остготов с Сицилии и захватили остров. В IX веке пришли арабы. Во времена арабского господства, Палермо был вторым по величине городом в тогдашней Европе. В середине XI века в нём насчитывалось около 350 тысяч жителей. Вот вам для сравнения — по последней переписи, сейчас, в XVII веке, в Париже проживает около 500 тысяч жителей. В те времена Палермо уступал только Кордове, столице мусульманского халифата в Испании, в котором проживало 450 тысяч человек.

В 1061 году завоёвывать остров у арабов, начали ваши предки нормандцы, во главе с Робертом Гвискаром и его братом Рожером. В 1072 году они захватили Палермо. А всю Сицилию завоевали к 1090 году. А его сын, Рожер II, в 1130 году, основал Сицилийское королевство, включавшее Сицилию и Южную Италию.

В 1186 году, император Священной Римской империи Фридрих I Барбаросса, из династии Гогенштауфенов, добился брака своего сына и наследника Генриха, с наследницей Сиилийского королевства Констанцией. В и уже через шесть лет, в 1194 году, Гогенштауфены, после подавления мятежей и заговоров нормандских баронов, утвердились в Сицилии и Южной Италии.

В 60-х-70-х годах XIII века, последние Гогенштауфены погибли в борьбе с Карлом I Анжуйским, которого направляли на захват Сицилийского королевства, целая череда римских пап, которые в свою очередь, вели борьбу с Гогенштауфенами, за контроль над Италией.

Враги Карла Анжуйского, поддерживавшие Гогенштауфенов, бежавшие из Сицилийского королевства, нашли приют в Арагоне и стали, при поддержке короля Арагона Педро, готовить восстание, опираясь на поддержку местных жителей Сицилии, недовольных тиранией Карла Анжуйского, произволом и своеволием наших с вами соотечественников и высокими налогами.

Мятежники, также нашли поддержку и в Риме, где были недовольны тем, что Карл Анжуйский, не выполнил некоторых своих обещаний, данных святому престолу и всерьёз опасавшихся, не без оснований, этого величайшего монарха Европы своего времени.

Карл Анжуйский готовил флот и войска для захвата Византии, и ромейский император, оказал щедрую финансовую поддержку мятежникам.

Дальше вы знаете. Восставшие сицилийцы овладели островом, затем на Сицилию высадились войска короля Арагона Педро. Ни Карл I Анжуйский, ни его наследники, не смогли отбить Сицилию у Арагона, а в 1442 году потеряли и Неаполь, где также утвердились арагонцы. Ну а в 1479 году, монархии Арагона и Кастилии объединились в королевство Испания, и с тех пор Сицилией и Южной Италией, владеют испанцы.

Де Бриан слушал Шаньи, чуть-ли не открыв рот, слушал внимательно, стараясь запомнить эти многочисленные имена и даты, чтобы при случае, также поведать кому-нибудь, может быть своему сыну, историю Сицилии.

— Граф, я поражён. Вы так образованы, столько всего знаете…

— Я, сирота. Ещё младенцем, моя кормилица, отдала меня на воспитание и обучение в доминиканский монастырь в Морле. Это была последняя просьба моего отца. Это, долг нашей семьи. Уже на протяжении нескольких веков, все мужчины нашего рода, проходят обучение в этом монастыре. Там я получил основу всех своих знаний. В монастыре было много книг, рукописей и свитков, и находясь там, я всё своё свободное от обучения время, читал. Читал много, читал ночами напролёт, стараясь, запомнит всё. Но самое большое литературное наследие, множество старинных книг и рукописей, хранится в монастыре Монте-Кассино, расположенном на дороге из Рима в Неаполь. О-о-о, как бы я хотел попасть туда! И Вы тоже, Александр, можете стать таким как я, а я, помогу вам в этом.

Да, в чём-чём, а в самолюбии, Шаньи было не отказать. Но перед де Брианом, открылась ещё одна страничка жизни этого человека, полная загадок и тайн.

На площади у Норманнского дворца они вновь остановились.

— Когда-то здесь жизнь била ключом, а сейчас, обратите внимание, почти никого не видно. Этот дворец на месте арабского замка, начал строить в 1143 году, король Рожер II, а Фридрих II Гогенштауфен, внук Фридриха I Барбароссы и Рожера II, приказал переместить сюда, в Палермо, в Норманнский дворец, свой императорский двор, который был одним из ведущих королевских дворов всей Европы!

Да и вообще, расцвет Палермо пришёлся на первые Крестовые походы, когда в гавани города было тесно от стоявших там кораблей, а по улицам не протолкнуться от паломников и пилигримов, воинов и рыцарей-крестоносцев, купцов и авантюристов, направляющихся в Святую Землю, или обратно в Европу, ну и просто, праздно болтающихся жителей города.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ПАЛЕРМО (продолжение)

Свернув с площади на одну из боковых улочек, всадники вскоре спешились перед большой таверной. Буше принял лошадей и повёл их в конюшню, а Шаньи и Бриан, вошли вовнутрь.

Шаньи, уверенно, как человек, который неоднократно бывал здесь, миновав общий зал, направился к одному из столов, отделённому от других деревянными перегородками, что было очень удобно для тех, кто не хотел привлекать к себе лишнего внимания.

Бриан, торопливо шёл вслед за ним.

Войдя в нишу, Бриан тихонько сказал:

— Я видел в зале одного из людей Перруджи, капитана Рисобаля.

— Да, я тоже его заметил, — так же тихо ответил де Шаньи.

Не успели они сесть на стулья, сложив шляпы и оружие на предусмотрительно стоявшую здесь же скамью, как на пороге нишы появился хозяин заведения, который сразу признал в новых посетителях состоятельных клиентов, по крайней мере, в одном из них, и решил первое знакомство провести с ними лично, не доверяя прислуге.

Несмотря на то, что в таверне было довольно многолюдно, нишы пустовали, так как хозяин, держал их только для таких вот, богатых и знатных сеньоров.

Хозяин таверны, здоровенный и тучный грек, заросший до самых глаз чёрной бородой, поклонился и…вопрос застыл у него на губах, потому что, судя по всему, он узнал Шаньи.

— Привет, Андреас, как поживаешь, как идут дела? — первым обратился к хозяину граф, и видя, что тот всё ещё не пришёл в себя, продолжил, — Принеси-ка ты нам, своего лучшего вина, да поесть, и приготовь нам комнаты, мы остановимся у тебя, думаю, на неделю.

И небрежным жестом, граф бросил на стол, испанский золотой дублон.

Хозяин таверны поспешно накрыл монету рукой, вновь поклонился и быстро вышел.

Бриан с любопытством понаблюдав за этой сценой, спросил:

— Вы планируете задержаться в Палермо?

— Пару лет назад я приезжал в Палермо. Тогда, мне надо было незаметно скрыться, и я воспользовался услугами этого Андреаса, щедро заплатив ему за помощь. А сейчас? Не знаю. Люди со временем меняются. И если наш милейший хозяин захочет продать нас, то пускай думают, что мы будем гостить в этой таверне. А мы, тем временем, подкрепимся, уладим свои дела, и прощай Палермо.

В нишу, неся бутылки с вином и кружки, вошла девушка, как показалось де Бриану, очень хорошенькая девушка. Она мило улыбнулась, поставила на стол бутылки и кружки, для этого ей пришлось наклониться, и её полная, налитая грудь, волнующе заколыхалась. Александр судорожно сглотнул, и смотрел ей вслед, как она удалялась, плавно и возбуждающе покачивая своими широкими бёдрами.

Шаньи, веселясь, наблюдал за молодым бароном.

Увидев его лукавый взгляд, Бриан смутился и покраснел.

— Что, понравилась?

Де Бриан, кивнул головой.

— Это нормально в вашем возрасте. Да и в моём тоже, — сказал с улыбкой Шаньи.

За девушкой в нишу вошли двое лакеев, которые быстро накрыли стол, уставив его едой и посудой.

Буше ел в общем зале.

Поев, Шаньи прислонился к стене, потягивая вино, и поглядывая на заканчивающего есть де Бриана, о чём-то размышляя.

Кто-то шёл к нише, Бриан насторожился, Шаньи же, по-прежнему сидел неподвижно, не высказывая беспокойства.

В нишу вошёл капитан Рисобаль.

— Вы позволите, сеньоры?

И не дожидаясь приглашения сел на скамью, отодвинув шляпу, и перекрыв таким образом Шаньи и Бриану доступ к оружию.

— Добрый день, сеньоры. Вы меня помните? Я капитан Диего Рисобаль. Мы виделись на вилле Перруджи. Я пришёл к вам, чтобы выразить своё восхищение вашей храбростью. Я больше не служу Перруджи. В тот же вечер, после вашего визита, я попросил расчёт, и уволился с его службы. Поверьте мне, пару месяцев назад я нанялся к Перруджи, обучал его людей, но я не думал, что готовлю убийц. Да, я выполнял, некоторые довольно пикантные поручения Перруджи, но всегда честно, один на один, а не так, как при нападении на замок. Меня не поставили в известность, куда той ночью ушли люди. Меня не было среди напавших на ваш замок, сеньор барон!

А сейчас, я пришёл к вам, чтобы сказать — я не трус, и это я готов доказать любому! Не страх заставил меня тогда не ответить на ваш вызов, а моя честь, понятия о справедливости и о благородстве!

Вам известно, что через неделю после вашего визита, дона Себастьяна Перруджи хватил удар? Его парализовало и он умирает. Всеми делами, теперь заправляет Карлос. Он, а с ним четверо его людей, сейчас здесь, в Палермо. Ну вот, вроде бы и всё, что я хотел вам сказать.

Рисобаль встал, поклонился и направился к выходу. Затем обернулся и обратился к де Бриану:

— Синьор барон. Вы храбры и благородны, хотя и не мне судить о благородстве, сыну простого солдата, наёмнику на службе Фортуны, но знайте, если вам понадобится помощь или услуга другого рода, вы всегда можете рассчитывать на меня, дайте только знать, и где бы я не был…

Рисобаль вышел, в нишу вошёл Буше, который всё это время стоял за спиной Рисобаля, не видимый ему. К удивлению де Бриана, Шаньи положил на стол маленький пистолет, который он держал в левой руке, и который всё время был нацелен в живот Рисобаля.

— Буше, немедленно отправляйся в гавань, и найди корабль, который будет нас ждать в течение недели, курсируя в той бухте, на которую ты обратил моё внимание, когда мы ехали в замок барона Бриана. Помнишь?

Буше кивнул, взял протянутый графом кошель с деньгами, и вышел.

— Славный малый, этот Рисобаль, вы не находите, граф?

— Да. Если только он говорит правду. Мне хотелось бы ему верить. Я действительно не видел его среди нападавших. А дружбу с таким человеком, вы Александр, можете использовать себе на пользу. Ведь чем больше у человека друзей, тем лучше. Право не знаю, чем это вы его так поразили, что он готов отдать за вас жизнь?

— Сам теряюсь в догадках, Шарль.

Как-то не заметно для самого себя, Александр перешёл в общении с Шаньи на ты.

— Хозяин! — неожиданно громко вскричал граф.

На пороге появилась озабоченная физиономия хозяина таверны. С неизменным — Чего изволят, сеньоры? — он застыл, ожидая распоряжений или просьб.

— Входи Андреас, входи.

И когда Андреас вошёл, Шаньи обратился к нему:

— Андреас, ты давно здесь живёшь и наверняка знаешь всех в округе. Скажи-ка нам, нет ли здесь такого твоего соотечественника, который бы разбирался в крестьянском хозяйстве, и достаточно богатого, чтобы взять замок моего друга, — жест, в сторону де Бриана, — в аренду?

Польщённый Андреас задумался, сложив руки на своём огромном животе и беспрестанно шевеля пальцами.

— Есть такой человек, — через некоторое время отозвался грек, — Его зовут Маврикиос Зоргэс. Он купец, но у него в окрестностях города есть несколько полей, на которых выращивают виноград и оливки. Я думаю, он согласится. До меня доходили слухи, что он недавно искал какое-нибудь заброшенное поместье.

— Отлично Андреас. Пригласи его немедленно сюда, к нам. Мы хотим поговорить с ним.

— Но Зоргэс, очень занятой человек, сеньор. Я не думаю, что он…

— Сделай, как я прошу, и ты в накладе не останешься, поверь мне. Передай ему, что это очень выгодное предложение, в первую очередь для него. Я не знаю таких купцов, которые отказались бы от верной прибыли.

— Хорошо сеньор, я пошлю к Зоргэсу человека… Нет, лучше я схожу к нему сам, здесь недалеко, и сделаю всё, что смогу, чтобы уговорить его, сеньор.

— Молодец Андреас, держи за беспокойство — и Шаньи подбросил в воздух ещё один дублон, который грек ловко поймал, — получишь ещё три дублона, если приведёшь сюда Зоргэса. Наши комнаты готовы? Мы подождём там.

— Да сеньоры. Комнаты готовы, ваши вещи перенесены. Моя дочь Розалия, проводит вас.

Де Бриана, который с завистью смотрел, как Шаньи, легко и непринуждённо, тратит такие большие деньги, задумался о своём будущем, о том, сможет ли он разбогатеть так же как Шаньи, сможет ли он стать ещё богаче его, чтобы вот так же сорить деньгами. Или ему суждено в скором времени погибнуть, не испытав власти денег, не познав любви женщин, не изведав радостей жизни?

Из состояния задумчивости его вывело появление Розалии, той самой девушки, которая приносила вино. Де Бриан был молод, а в пятнадцать лет не хочется думать о горестях, и он сразу же, едва вновь увидев Розалию, забыл о своих думах. Схватив свою шляпу и оружие, Александр поспешил за ней и графом.

Девушка, первая поднималась по лестнице на второй этаж, за ней де Бриан, который вдыхал пьянящий аромат женщины. Шаньи задержался у стойки, чтобы взять себе ещё бутылку вина и рассмотреть посетителей таверны в главном зале.

Рисобаль всё ещё был здесь. Он одиноко сидел за одним из столов, глаза его были прикрыты, и казалось, что он спит. За другим столом расположилась большая, шумная, пьяная, весёлая компания мужчин и женщин. Оттуда раздавались тосты, громкая речь, смех мужчин и повизгивания женщин. Двое других посетителей ничем примечательным не отличались. По всей видимости, это были приказчики купца или дворянские слуги.

Поднявшись по лестнице, Шаньи направился к своей комнате. А зная расположение комнат в таверне Андреаса, и не сомневаясь, что грек, сражённый его щедростью, предоставил им лучшие комнаты, граф уверенно шёл по коридору.

Услышав возню и шум в одной из комнат, Шаньи заглянул вовнутрь, через неплотно прикрытую дверь. Увиденное заставило его удовлетворённо улыбнуться. В комнате Александр прижал Розалию к стене. Одна его рука изучала содержимое декольте девушки, а другая шарила у неё под юбкой. Девчонка не делала никаких попыток вырваться, напротив, она крепко обвила руками шею де Бриана, жарко и страстно целовала его губы, а ноги её были широко расставлены, чтобы облегчить барону доступ к её плоти.

Шаньи, улыбаясь, направился в свою комнату. Его друг, его воспитанник — становится мужчиной! Графу было от чего прийти в хорошее расположение духа!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ПАЛЕРМО (Продолжение)

Ожидание затягивалось.

Колокол на церкви Санта-Марии дель Адмиральдо, называемой жителями Палермо Ла Марторана, построенная в 1143 году адмиралом короля Рожера II Георгием Антиохиским, православным греком, отзвонил четыре часа пополудни, но Андреаса, всё не было.

Александр и Розалия угомонились за тонкой перегородкой, разделяющей комнаты, вино было выпито, и Шарль де Морон, лежал на кровати, размышляя.

Если его и беспокоило долгое отсутствие Андреаса, то ни по его виду, ни по его поведению, об этом сказать было нельзя. Это было поведение человека, много испытавшего и много пережившего, и давно смирившегося с Судьбой, с её капризами и подарками.

Он думал о том, что будь его воля, он ни минуты бы более не задерживался в Палермо, а захватив Александра, уже сегодня вечером, отплыл бы во Францию. И чёрт с ним с замком, неужели Александр не понимает, что во Франции, если Судьба будет к нему благосклонна, он заработает и заслужит больше, много больше, конечно, если будет прислушиваться к его советам.

Но так поступить было нельзя. Де Бриан не захотел, вот так просто расстаться с замком. Перечить его воле Шаньи не хотелось, тем более, если Александр унаследовал упрямый характер своего отца. Это могло привести к соре. А Шаньи этого не хотел. Он поклялся его отцу, своему лучшему другу, памятью той, которую он любил всей душой и всем сердцем, что позаботится, окажет всяческую поддержку и помощь его сыну.

В этом были не только чувства, но и трезвый расчёт. Александр, прошедший хорошую школу под руководством Педро Петриналя, теперь имел прекраснейшую возможность закрепить свои знания при его поддержке. Способный юноша, очень способный. Вдвоём они многого смогут добиться — И пусть содрогнётся мир, узнав, что ты готов совершить! Да, и лучше держать его при себе, а то мало ли, найдётся какой-нибудь добрый самаритянин, который расскажет ему…

Размышления Шаньи прервали быстрые, грузные шаги и тяжёлое, сиплое дыхание Андреаса. Безошибочно подойдя к дверям комнаты Шаньи, постучав, он опасливо заглянул в комнату графа, и увидев его приглашающий жест рукой, вошёл в комнату.

То-то бы он удивился, если бы ошибся дверью и заглянул в комнату де Бриана, и увидел бы свою дочь, в объятиях Александра.

Лицо грека было красным как пурпур, по нему ручьями тёк пот. От пота также промокла и вся рубаха Андреаса, ноги и руки у него дрожали.

Шаньи сел на кровати.

— Сеньор, я привёл его. Сначала он спал — сиеста. Я терпеливо ждал. Потом он кушал, я опять ждал. Затем, мне пришлось долго его уговаривать, пока он не согласился. Сеньор Маврикиос Зоргэс, ожидает вас в низу.

При этом глаза Андреаса подозрительно бегали, что насторожило Шаньи.

— Хорошо, спасибо Андреас, ты отлично справился, на тебя можно положиться. Мы сейчас спустимся. Ступай.

Лицо Андреаса из красного стало багровым, а глаза ещё более воровато забегали.

— А плата? Ведь сеньор обещал мне…

Шаньи внутри, незаметно для Андреаса, всего передёрнуло. Как эта низкая тварь, может сомневаться в слове, данном дворянином? Только самообладание и выдержка не позволили графу, спустить эту сволочь с лестницы.

— Не переживай Андреас, я помню. И я всегда держу свои обещания.

Шаньи прицепил шпагу, засунул сзади за пояс кинжал, спрятал под колетом маленький пистолет, а в левом рукаве тонкий стилет, подумав, положил на кровать пару заряженных пистолетов, надел шляпу и вышел в коридор. Де Бриан уже ждал его. Из-за его плеча выглядывало личико Розалии.

Шаньи и Бриан спустились в общий зал.

Рисобаля уже не было. Из шумной и пьяной компании за столом осталось только двое мужчин, которые тупо таращились друг на друга мутными, оловянными глазами, один из них беспрестанно икал. Остальные спали, кто на полу, кто на лавке, а кто и уронив голову на стол. Одна из девиц спала прямо на столе, подол её был задран, обнажив ноги и белые, огромные ягодицы. За другими двумя столами сидели четверо мужчин, по двое за каждым столом, все вооружённые, сосредоточенные и внимательные. Шаньи почувствовал исходящую от них агрессию, и насторожился ещё больше.

Андреас, кивком головы, указал им на нишу, которую они занимали утром. Миновав двух телохранителей Зоргэса, стоявших при входе, они вошли туда.

Купец Зоргэс, маленький и сморщенный старичок весьма преклонных лет, с редкими, седыми волосами на висках и затылке, сидел на стуле, потягивая стаканчик холодного сухого вина. Все его пальцы на руках были унизаны кольцами и драгоценными перстнями, на шее висела массивная золотая цепь, непонятно каким образом не ломавшая тоненькую шейку своего владельца. Наряд довершал богатый камзол, щедро расшитый золотом и серебром.

При входе де Шаньи и де Бриана купец уставился на них вопрошающим взглядом. Шаньи и Бриан сели, на предусмотрительно поставленные Андреасом стулья. Оба телохранителя Зоргэса вошли следом за ними и встали у порога. Комнатка сразу стала тесной для пятерых человек.

Шаньи посмотрел на двух вошедших, Зоргэс перехватил его взгляд, и представил их:

— Мои сыновья, Пётр и Павел.

Граф кивнул и начал разговор, неожиданно для всех присутствующих, по-гречески.

Выдерживая правила этикета, прежде чем перейти к делам, он поинтересовался здоровьем купца, спросил, как у него идут дела и ещё пару вопросов в таком роде. Выслушав ответы Зоргэса, что он отлично себя чувствует, благодаря заступничеству Богоматери и дела у него идут отлично, Слава Всевышнему, Шаньи, после небольшой паузы, перешёл к основной части разговора.

Он спросил, не может ли уважаемый Зоргэс, взять в аренду поместье этого молодого дворянина (кивок головой в сторону де Бриана), превосходное поместье, с замком, с отличными полями, садами и виноградниками, ведь дело в том, что юноше надо уехать, пора ему поступить на службу, добиться почёта, уважения и славы.

Зоргэс, подумав несколько мгновений, спросил, что это за поместье.

И когда Шаньи сказал, что это замок Бриан, глаза Зоргэса округлились, он выпрямился, привалился спиной к стене и неожиданно засмеялся. Смех его был похож на хриплое карканье ворона, а из глаз катились слёзы. Отсмеявшись и вытерев платком глаза, Зоргэс спросил, так он видит перед собой тех двух дворян, которые нагнали страха на Перруджи, этого сына осла и свиньи. Да, он готов взять в аренду поместье столь храброго и многоуважаемого барона де Бриана, конечно, если арендная плата будет подходящей. Он не боится подыхающего старого пердуна Перруджи, у него достаточно людей, чтобы защитить замок, если эти скоты захотят прибрать его к рукам, тем более, что сейчас дела семьи Перруджи основательно пошатнулись, и пора прибрать к рукам их доходы. И Зоргэс, сжал свой маленький и сухонький кулачок и стукнул им по столу.

Договорившись об арендной плате, (Зоргэс, истинный купец, но тут приведённый в хорошее расположение духа, даже не стал торговаться), которую раз в полгода, грек должен был посылать по названному Шаньи адресу одного из банков в Париже, оговорив привилегированное положение крестьян де Бриана, которые на год освобождены от податей, записав договор на бумаге, которую вместе с перьями и чернилами принёс Андреас, указав в договоре (на этом настоял Зоргэс), что если барон де Бриан умрёт, не оставив наследников, то поместье переходит в собственность семьи купца, скрепив его подписями, граф встал, показывая этим, что разговор окончен.

Маврикиос Зоргэс, выдав де Бриану оговорённую сумму денег, уходил из таверны Андреаса, посмеиваясь, удовлетворённо потирая руки. В зале к ним присоединились двое из четверых вооружённых мужчин, один из которых, первым вышел на улицу, осмотрел оба её конца, а второй придерживал дверь. Дождавшись кивка от первого, что всё спокойно, второй кивнул Зоргэсу, и купец, в сопровождении своих сыновей, вышел на улицу.

Шаньи, который при разговоре с купцом был напряжён и натянут как струна, хотя по его лицу этого сказать было нельзя, на столько оно выражало искренность, доверие и радушие и лучилось улыбкой, проводив взглядом уходящего Зоргэса, позволил себе немного расслабиться.

— Уф, Александр, не люблю я этих купеческих сделок, не нравятся они мне, все эти торгаши и парвеню^[8]. Разговариваешь с ними и видишь, что у них в глазах только деньги и прибыль. Так и хотят тебя обмануть. Будь моя воля, я бы их всех…

— Я ничего не понял из вашего разговора, но по роже этого купца, я понимаю, что сделка была успешной, только вот для кого, для него или для нас?

— Простите меня дорогой Александр. Простите, что не предупредил вас. Мы говорили по-гречески, и это не от недоверия к вам, а чтобы вызвать расположение этого Зоргэса. Это решение пришло ко мне внезапно, когда я рассмотрел и оценил его. Поверьте, сделка больше чем удачная для вас. Даже больше, чем я рассчитывал. Теперь у вас есть небольшой капитал и средства к существованию, значит пора в Париж. Как вы считаете?

— Я готов, граф.

— Замечательно. Тогда, настало время покинуть это заведение.

И Шаньи, а следом за ним Бриан, вышли в общий зал.

В зале уже был наведён порядок. Всех упившихся слуги Андреаса вытащили проспаться в конюшню. Двое вооружённых мужчин, по-прежнему сидели за столиком у двери, не удачно делая вид, что сидят непринуждённо, и что всё происходящее вокруг, их не касается. За столиком на противоположной стороне зала, сидели четверо мастеровых, которые обедали.

Шаньи подошёл к стойке, за которой возвышалась монументальная фигура Андреаса.

— Вот держи, — и Шаньи передал ему три дублона, — мы пойдём прогуляемся по Палермо. За комнаты заплачено на неделю вперёд, ведь так?

Андреас кивнул, и Шаньи направился к выходу.

От сильного рывка дверь распахнулась и в таверну вбежал Рисобаль. Почти столкнувшись на пороге с де Брианом, капитан перевёл дыхание и выпалил единым духом:

— Сеньор барон, спасайтесь. Альгвазил с солдатами, а с ним Карлос Перруджи и его люди, идут сюда!

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

ПАЛЕРМО (Окончание)

Всё дальнейшее происходило очень быстро, всего пару мгновений, но Андреасу, который побелел от страха и которого начал колотить озноб, показалось, что все вокруг как бы замедлилось или остановилось вообще.

Де Бриан перевёл вопросительный взгляд на Шаньи. Граф, уже до половины обнажил свою шпагу и не спускал глаз с двух вооружённых посетителей таверны, которые немного промешкав, перешли к активным действиям и атаковали де Бриана. Один из них запустил тяжёлую кружку, целясь Александру в голову, барон уклонился, и кружка разбилась о дверной косяк. Второй, рапирой, которая заблаговременно была вытащена из ножен и лежала у него на коленях, попытался достать де Бриана. Но на пути клинка встал Рисобаль и рапира проткнула ему плечо.

Капитан побледнел и отступил, но его самопожертвование позволило Александру обнажить свою шпагу и в свою очередь атаковать противника. Шаньи сильным прыжком преодолел расстояние до двери и выпадом шпаги распорол руку первого нападавшего от кисти до локтя. Кровь брызнула фонтаном, противник Шаньи зашипел от боли и попытался зажать рану другой рукой.

С улицы донёся топот множества ног. Граф закричал:

— За мной Александр, отходим!

Бриан всё ещё пытался проткнуть своего противника, который оказался опытным и умелым фехтовальщиком, очень гибким и ловким и пока успешно уворачивался от всех ударов и выпадов барона.

На помощь де Бриану пришёл Рисобаль, который своей шпагой встретил шпагу противника.

— Отходите, отходите, сеньор барон, я их задержу.

Не по душе было де Бриану отступать, ой как не по душе, бросая на верную гибель человека, который готов своей жизнью пожертвовать, чтобы он, барон Александр де Бриан, потомок древнего и славного дворянского рода, спасался бегством от опасности, как какой-то слизняк.

И де Бриан, несмотря на повторный призыв Шаньи к отходу, отодвинув плечом пошатнувшегося Рисобаля, вонзил свою шпагу прямо в сердце противника.

— Всё, отходим, все.

Но в таверну, с улицы, уже вбегали солдаты.

Кто бы ни были, эти двое отчаянных головорезов, которые вдвоём напали на них троих, они не были трусами, и своё дело они сделали, помешав оборонявшимся закрыть дверь.

Шаньи силком схватил де Бриана и побежал к запасной двери, ведущей через конюшню, на соседнюю улицу. Рисобаль следовал за ними. Открыв дверь, они увидели в конюшне испанских солдат, которые приближались. Этот путь для них был отрезан. Захлопнув дверь и задвинув засов, все трое вышли в главный зал таверны. В дверь, за их спиной, сразу же забарабанили.

В таверну уже набилось более десятка солдат. За их спиной возвышалась фигура альгвазила, с неизменным судейским жезлом в руке, и довольная, ухмыляющаяся физиономия Карлоса Перруджи.

Четверо мастеровых жались около стенки. За стойкой стоял белый как полотно Андреас, который впал в ступор и таращился своими застывшими глазами прямо перед собой.

Альгвазил, плечом раздвинул своих солдат и вышел вперёд.

— Именем короля Испании, вы арестованы как французские шпионы. Предлагаю вам бросить оружие, сдаться и следовать за мной. Добровольно.

Ему ответил граф де Шаньи, мозг которого с лихорадочной поспешностью искали выход из этой западни.

— Нам сдаться? — Шаньи усмехнулся, — Вы нас ещё плохо знаете. Я предлагаю вам освободить нам дорогу и дать нам возможность уйти, по-хорошему. Тогда, никто не пострадает.

Поражённый такой дерзостью чиновник не нашёл ничего лучшего, как пробормотать:

— Вы отказываетесь, но нас ведь больше…

— Тем хуже для вас, значит, мы пройдём по вашим трупам.

Ослабев из-за потери крови, Рисобаль пошатнулся. Де Бриан успел вовремя поддержать его, не дав упасть.

— А-а-а, Рисобаль, предатель и трус, ты тоже здесь. Я так и думал, что ты заодно с ними, — подал голос из-за спины солдат Карлос Перруджи.

Рисобаль выпрямился, его затуманенный взгляд остановился на лице Перруджи.

— Выйди сюда Карлос, выйди не бойся, и я покажу тебе, кто из нас трус, ты, ублюдок, из грязного и подлого семейства убийц.

Альгвазил медлил. Поначалу, когда Карлос Перруджи прибежал к нему домой, объяснил суть дела и вручил деньги, дело казалось ему простым и выгодным, подумаешь, арестовать двух французов, а затем передать их в руки семьи Перруджи. Пара пустяков. Для этой цели они зашли в казарму ополчения, и он своей властью, не поставив в известность алькайда, с которым наверняка пришлось бы делится, а то и отдать всё, взял два десятка солдат, которых наверняка хватит для ареста двух человек. Но сейчас, здесь, увидев их лица, одухотворённые отвагой и решимостью, уразумев, что они скорее умрут, чем подчинятся ему, он растерялся.

Пауза затягивалась. Её нарушил Карлос, который из-за слов Рисобаля, поначалу стушевался, а сейчас, присутствие альгвазила, его солдат, двух своих наёмников, придало ему смелости, и он закричал:

— Вперёд, убейте их! Кто убьёт хоть одного, получит двадцать, нет тридцать дублонов! — и, отступив немного назад, он вытолкнул вперёд, двух своих человек.

Солдаты, ободрённые столь щедрым обещанием вознаграждения, тоже дружно кинулись в атаку.

Один из людей Перруджи, был сразу же сражён ударом Шаньи, второй успел отступить, вытащил кинжал и метнул его в де Бриана. Летящий кинжал отбил Рисобаль, но тут же, поплатился за это — остриё алебарды одного из солдат вонзилась ему в бедро. Ему на выручку пришёл Шаньи, который прикрыл его, что позволило капитану отойти. Шпага Шаньи летала как молния, миг и два солдата упали захлёбываясь кровью. Де Бриан не отставал от него и заколол одного солдата, второго серьёзно ранил в руку, и тот отступил за спины других.

Солдаты, городская милиция, привычная обирать пьяных и собирать мзду с проституток и содержателей притонов, отступили. Между ними и оборонявшимися возникла баррикада из павших, трое из которых были мертвы, а один, хрипел и всё пытался подняться. Лицо альгвазила было белым. Он был молод, должность, досталась ему по наследству от дяди, и он никогда ещё не видел смерть так близко. Представив, что и его могут, вот так вот, запросто убить или тяжело ранить, и он будет, как вон тот солдат, силится подняться, роняя с губ кровавые пузыри, он ослабел, ноги его подкосились, и прислонившись спиной к стене, и уже ничего не видя перед собой, начал медленно сползать по ней вниз.

— Дайте нам уйти, и никто больше не пострадает, — выкрикнул Шаньи. Перед ними было девять солдат, и он считал, что шансы равны.

Но злоба Карлоса Перруджи, была больше благоразумия, и в ответ он закричал:

— Вперёд, именем короля! Пятьдесят дублонов тому, кто убьет их!

Видя, что солдаты не уходят, а наоборот, понукаемые Перруджи, стали медленно и осторожно продвигаться вперёд, Шаньи прошептал де Бриану и Рисобалю:

— Отходим наверх.

И все трое начали пятиться к лестнице. Их отступление ускорилось, когда дверь ведущая на конюшню слетела с петель под напором пятерых солдат, которые вбежав в таверну и осмотревшись, перешли в атаку с фланга. Бедняга Рисобаль получил ещё один укол шпагой в руку, но своего оружия не выронил. Ослеплённый болью, едва державшийся на ногах от потери крови, он принялся размахивать шпагой перед собою, да столь удачно перерезал горло одному из нападавших, что остальные предпочли держаться подальше от его клинка.

Первым по лестнице поднимался де Бриан, за ним, прикрывая его (хотя это было и не легко — молодой барон рвался в битву), де Шаньи, а Рисобаль остался в самом низу лестницы, на её первых ступеньках, пробитое бедро не давало ему возможности не то что подняться по лестнице, но и просто двигаться. Слабым, обессиленным голосом, он прохрипел:

— Прощайте, сеньор барон. Надеюсь, я был вам полезен… Помните обо мне.

И собрав остатки своих сил в крепкий кулак, капитан ринулся в атаку. Проткнул грудь одному, уколол второго в бок, но тут же кто-то сзади вонзил ему шпагу в ногу, чуть пониже колена, нога его подкосилась и сразу две шпаги пробили ему грудь. Умирая, он упал на лестницу, как бы своим телом продолжая защищать этого малознакомого, но поразившего его своим благородством и мужеством молодого сеньора, настоящего дворянина.

Де Бриан видел, последнюю отчаянную атаку Диего Рисобаля, пытался кинуться ему на помощь, но его остановил Шаньи. Обняв Александра поперёк туловища, он шептал ему в ухо:

— Всё Александр, всё. Ему уже не поможешь, он погиб. Погиб как настоящий герой.

Александр позволил Шаньи вести себя по коридору, к их комнатам, но его губы шептали:

— Я буду помнить о тебе, Диего Рисобаль. Я буду помнить о тебе всю свою жизнь. Спасибо тебе.

Розалия стояла у дверей комнаты Александра. Она слышала доносившиеся снизу звуки — звон оружия, выкрики, ругательства, стоны, предсмертные хрипы и боялась, очень боялась, за того молодого дворянина, который ей очень понравился, который был так ласков и нежен с ней, который первым из её мужчин, доставил её ни с чем не сравнимое удовольствие. Заметив его, поднимающегося по лестнице, поддерживаемого другим их постояльцем, она подумала, что он ранен и хотела прийти на помощь. Но сделав шаг, Розалия остановилась и поднесла руки к щекам, так не похож был этот — с окровавленной шпагой в руках, с что-то беспрерывно шепчущими губами, с блуждающим взглядом, на того — красивого и милого юношу, который так пристально смотрел на неё утром, а потом так жарко обнимал и целовал её.

Проходя мимо Розалии, Шаньи, произнёс:

— Прячься.

И отодвинул девушку свободной рукой в комнату де Бриана.

Войдя в свою комнату, он задвинул засов, усадил де Бриана на кровать и подпёр дверь стулом. Подойдя к де Бриану, он сильно встряхнул его за плечи.

— Александр, Александр, слышишь меня! Эй, пора прийти в себя. Это ещё не конец!

И видя, что его слова не доходят до де Бриана, едва слышно сказал:

— А я думал, что вы крепче.

Последние слова отрезвили де Бриана, он упрямо сжал губы (совсем как его отец, пронеслось в голове Шаньи) и также шёпотом он произнёс:

— Я убью его. Клянусь, я убью Карлоса Перруджи.

— Согласен. Он заслужил смерть. Но позже. Надо как то выбраться отсюда, скоро к ним подоспеет помощь.

Видя, что Александр пришёл в себя, Шаньи подошёл к окну, распахнул его и стал внимательно рассматривать двор и крыши прилегающих домов. Заметив что-то интересное, он воскликнул:

— Ха, отлично, теперь то, мы уж точно выкарабкаемся отсюда.

По улице шёл Буше. Выполнив поручение графа, в отличном настроении, он возвращался в таверну. Шаньи привлёк его внимание свистом и знаками объяснил, что они в опасности и что ему следует делать. Умница Буше всё понял быстро и правильно, и осторожно, крадучись, стал подходить к двери таверны.

Граф понимал, что мало одержать победу здесь в таверне, надо ещё благополучно выбраться из города, а это может быть проблематично, учитывая какой шум они подняли. Наверное, мрачные мысли графа де Шаньи развеялись, если бы он знал, что альгвазил действовал на свой страх и риск, не поставив алькайда в известность, и что про французских шпионов ему наплёл Перруджи, только для того, чтобы придать их аресту видимость законности. Возвращающийся Буше, вселил в него надежду на то, что они смогут уйти через порт, морем.

Под началом Карлоса, так как альгвазил лежал на полу без сознания, осталось восемь солдат и один из его людей. Солдаты, воодушевлённые мыслью о пятидесяти дублонах (целое состояние для них!) начали подниматься по лестнице, перешагивая через труп Рисобаля.

Карлос и его человек шли последними. Остановившись перед телом Рисобаля, Перруджи хотел плюнуть ему в лицо, но во рту у него пересохло. Тогда он, с диким озверением, стал наносить удары шпагой в труп капитана, с каждым ударом выкрикивая:

— Получай, получай, получай, получай…

Получай, получай, получай за всё, проносилось в воспалённом мозгу Карлоса. Получай за то, что не принял вызов этого ублюдка де Бриана, получай, за то, что де Бриан выставил его, Его, Карлоса Перруджи трусом, получай за то, что предупредил их, за то, что сражался вместе с ними, за то, что помешал его убить. Брызги крови летели во все стороны, заливая лицо и одежду Карлоса. Это зверство прекратил его человек, некогда правая рука его отца, а теперь и помощник Карлоса. Он остановил его руку, вынул шпагу, для этого пришлось с силой разжимать сведённые судорогой пальцы, встряхнул его за плечи, обнял, и зашептал Карлосу на ухо, почти то же самое, что минутой раньше, говорил Шаньи Бриану:

— Ещё не всё, мой господин, ещё не всё. Они ещё живы. Надо пойти и прикончить их, чтобы все знали, кто такие Перруджи.

Карлос тряхнул головой и стал подниматься по лестнице. Не удержавшись, пнул ногой тело Рисобаля. Наверху раздались выстрелы.

Услышав шаги преследователей в коридоре, Шаньи заторопился.

— Александр, по карнизу в вашу комнату, быстро. Нападёте оттуда.

Де Бриан кивнул, отложил шпагу, вооружившись только двумя кинжалами, запрыгнул на подоконник и стал по узкому карнизу пробираться в соседнюю комнату. Вот когда пригодились ему уроки Педро, который обучая, заставлял его лазать по скалам и стене замка.

Шаньи, проводив взглядом Александра, взял лежащие на кровати пистолеты и подошёл к двери. Убрав стул и отодвинув засов, он буквально на дюйм приоткрыл дверь и выглянул в коридор.

Заглядывая во все комнаты, опасаясь засады, испанцы приближались. Подождав, пока они поравняются с дверью соседней комнаты, Шаньи выскочил в коридор и спустил курки пистолетов. Коридор заволокло пороховым дымом, но отходя в комнату, Шаньи увидел, что два солдата упали. Один затих навечно, второй стал оглашать таверну истошными криками.

Испанцы в панике отступили. Их бегство остановил Карлос Перруджи, который на пару со своим человеком, пинками, оскорблениями, угрозами и обещанием щедрого вознаграждения, заставил их идти и убить французов.

Они колебались. А появившийся в коридоре граф де Шаньи, со шпагой и кинжалом в руках, ну никак не добавил им уверенности.

Александр проникнув в свою комнату, нашёл бедную, испуганную Розалию, спрятавшуюся за шкафом. Девушка вся дрожала, Александр жестом остановил её порыв кинуться к нему, показал, что надо молчать, и подошёл к двери. Распахнув её, он столкнулся с Карлосом, который по-прежнему прятался за спины солдат, понукая их.

На мгновение, два врага, увидев один другого опешили, а затем, одновременно, перешли в атаку. Карлос, закричав, произвёл выпад, Бриан, отбил его одним кинжалом, а вторым порезал руку противника. Карлос завизжал и отступил к стене, Александр сделал шаг и приблизился к противнику. Карлос дрожал, глаза его теперь, были полны ужаса. Еле слышно, с его губ сорвалось:

— Пощади.

Но было поздно. Полный решимости де Бриан, воткнул кинжал ему в сердце. Он услышал звук разрываемой одежды и плоти, и смотрел, смотрел, долго смотрел, в затухающие глаза Карлоса Перруджи.

Оставшиеся без предводителя солдаты, бежали. Они пробежали мимо Александра, прижимаясь к противоположной стене, толкаясь, мешая друг другу, со страхом посматривая на него. Так как никто не сделал попытки напасть на него, он дал им возможность бежать.

А в главном зале таверны, всё еще кипел бой, там Буше сражался с человеком Перруджи. Буше, вооружённый двумя корсиканскими ножами, ловко уходил от шпаги противника, и даже смог нанести ему несколько порезов и уколов, но и сам не уберёгся и был ранен в руку.

Появление в зале графа де Шаньи, остановило поединок.

— Твой хозяин мёртв. Сдавайся, забирай его тело, и убирайтесь к дьяволу!

Человек Перруджи, отскочил в сторону, смерил тяжёлым взглядом Шаньи и Буше, сплюнул и бросил шпагу.

Проходя мимо графа, он был остановлен вопросом и шпагой, упёршейся ему в кадык:

— Кто нас продал?

Бывший помощник Перруджи, хотел ответить графу какой-нибудь грубостью или колкостью, но готовые сорваться с губ слова, остановил Шаньи:

— Быстро и правду, и останешься жив.

Человек Перруджи, заглянув в холодные, стальные глаза графа, откуда сейчас веяло смертью, сказал:

— Один из наших увидел вас у Норманнского дворца.

Шаньи опустил шпагу.

В зал спустился де Бриан, который задержался, утешая Розалию. Постояв с низко опущенной головой над обезображенным телом Рисобаля и прочитав молитву, Александр сел на один их чудом сохранившихся в зале табуретов.

— Буше, ты всё сделал как я сказал?

Буше кивнул и Шаньи подошёл к стойке, за которой по-прежнему стоял бледный, перепуганный Андреас, его руки, лежащие на стойке, дрожали, отбивая дробь тарантеллы.

— Старина, слушай, эй, Андреас, ты слышишь меня, эй!

Дождавшись, когда взгляд Андреаса сосредоточится на его лице, Шаньи продолжил:

— Наших коней, доставишь в замок Бриан, ты понял?

Грек кивнул, и Шаньи и Буше направились к выходу. Де Бриан чуть задержался. Подойдя к Андреасу, он сказал:

— Похорони нашего друга по-человечески. Он это заслужил.

Проходя мимо пришедшего в себя, но продолжающего лежать и не делающего попытки подняться альгвазила, Буше шумно втянул носом воздух:

— Обосрался сердешный, слышь, какой дух от него тяжёлый.

У таверны, привлечённая шумом, собралась толпа. Трое вышедших из таверны, вызвали её оживление, но они, быстро растолкав любопытствующих, свернули на одну из улочек и скрылись.

По дороге Буше рассказал, что он нанял корабль, который может доставить их в Марсель. Капитан этой посудины, собирался выходить в море утром, так что они застанут его в порту. А там, в этом злачном месте, присущем всем портовым городам, их не отыщут никакие альгвазилы, потому что, чтобы прочесать все притоны им понадобится целая армия, а так как люди, обитающие там, не любят, когда суют нос в их дела, то это может стоит, и много крови. Так что, никто в здравом уме, не рискнёт соваться туда, чтобы их отыскать.

Шаньи одобрил все выводы сделанные Буше, которые к тому же полностью совпадали с его планами, и остаток дня и ночь, они провели в шумном и многолюдном припортовом кабаке, потягивая кислое вино. Буше, который чувствовал себя здесь как рыба в воде, сходил и договорился обо всём с капитаном.

Незадолго до рассвета они поднялись на борт голландского флейта, неизвестно какими путями попавшего в руки контрабандистов, с разношёрстной, собранной со всего Средиземноморья командой, капитан которого, рыжий здоровяк, с огромными кулачищами, встретил их радушно и лично провёл в принадлежащие им каюты.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

ПРОЩАНИЕ

Успешно миновав таможенный досмотр, чему немало поспособствовал кошелёк с деньгами, который капитан корабля вручил испанскому чиновнику, и обогнув мыс Галло, флейт бросил якорь в прекрасно защищенной, скрытой со стороны моря живописной бухте, в паре лье от замка де Бриана. Было видно, что эту удобную гавань, часто использовали контрабандисты, через казалось неприступные скалы, обрывающиеся прямо в море, наверх вела тоненькая, едва заметная тропинка.

Во дворе замка их встречал Педро Вильча. Увидев живого и невредимого де Бриана, обеспокоенность исчезла с его лица, а губы растянулись в улыбке.

— Наделали вы шороху в Палермо. Даже здесь было слышно.

Как истинно предприимчивый человек, Маврикиос Зоргэс, уже прислал в замок двух своих людей, и они с деловитым видом расхаживали по двору, рассматривая и оценивая новое приобретение своего хозяина. Сам купец, обещал быть к вечеру.

Утомлённые пешим переходом Шаньи и Бриан, сели в кресла в гостиной замка, вытянув усталые ноги. Хуанита принесла вина. Педро расхаживал по залу, рассказывая:

— Они прибыли ночью. Сам алькайд, а с ним дворяне его свиты и три десятка солдат, и потребовал выдать им французских шпионов…

— Мы заставили их уважать себя, — с усмешкой вставил Шаньи.

— Я подготовил замок к обороне, расставил людей, роздал им оружие и стал ждать штурма, но они медлили. Вы правы, мы вселили страх в их души. Но тут галопом прискакали ещё всадники, и я уж было решил, что дело плохо. Одно только радовало меня, то, что взяв штурмом замок, они не застали бы вас, господин барон. Между тем, неожиданно для меня, внизу поднялась ругань, крики и два отряда стали угрожать друг другу оружием. Дело у них едва не дошло до драки. Но алькайд, не стал сражаться, и его люди ушли. А второй отряд разбил бивак у стен замка, как бы охраняя нас, и ушёл только на рассвете. Если честно, то я ничего не понял тогда, и ничего не понимаю сейчас. Кто были эти люди, которые защитили замок?

— Я тоже не понимаю, — сказал заинтригованный Бриан. И увидев улыбку на губах графа, спросил:

— Кто были эти люди, Шарль?

— Не буду искушать вас и терзать неведением. Этот второй отряд принадлежал Хуану д’Экскуриадо, у него поместье недалеко отсюда. Мы останавливались у него, когда искали вас, дорогой Александр. Я навёл о нём справки, он здесь на Сицилии в изгнании, состоит в оппозиции к герцогу Оливаресу^[9] и мог стать хорошим союзником в борьбе с чиновниками из Палермо и в войне с Перруджи, так как он благородный кабальеро и терпеть не может несправедливости. Пока вы поправлялись от ран, я ездил к нему пару раз и договорился о помощи. Как только люди алькайда подошли к замку, сын Мигеля, Сальваторе, оседлал коня и поспешил за сеньором д’Экскуриадо. Ну, а дальше, ты всё видел, Педро.

Де Бриан, вскочил со своего кресла и подошёл к Шаньи.

— Спасибо, Шарль. Ты опять спас нас, мы в долгу перед тобой.

— Оставь, оставь благодарности Александр. Я просто делал то, что обещал твоему отцу, ну и конечно то, что я умею делать лучше всего.

— Они вернуться, и тогда нам уже никто не поможет, надо срочно уходить отсюда. Господин барон, господин граф, вещи собраны, и мы можем уйти, хоть сейчас.

— Молодец, Педро. У нас тоже всё готово, в Палермо улажены все дела, корабль ждёт нас, и вечером мы сможем выйти в море и вперёд, во Францию! Буше, собирайся, мы отправляемся во Францию!

— Извините, Шарль, но я не могу сейчас, уехать.

— Почему? Что за чёрт?! — в один голос вскричали Педро и Шаньи.

А так как Александр, стоял потупившись и молчал, Шаньи подошёл к нему, обнял за плечи, и уже более спокойно, спросил:

— Почему ты не можешь сейчас уехать, в чём причина, объясни нам, ради Всех Святых?

— Я должен попрощаться с ней.

— С кем?

— Я понимаю, что задерживая вас здесь, я обрекаю всех нас опасности. Но я не могу, уехать вот так, не попрощавшись. Я ей обещал. Я не прошу вас идти вместе со мной, ждите меня на корабле, я быстро, я вернусь…

— Кто она?

Педро уже всё поняв, искал повод или возможность, как-то отговорить Александра от этой затеи.

— Анна-Мария де Сальво. Поймите меня, я должен, я ей обещал.

— А-а-а, это та сеньорита, из-за которой у вас произошла дуэль с Перруджи. Послушайте, Александр, но это глупо. Вы можете вернуться к ней позже, когда всё утихнет и уляжется. Вы ей всё объясните, уверен, она поймёт.

Де Бриан упрямо сжал губы.

— Нет, я должен сделать это сегодня ночью. Я знаю где окно её спальни, я знаю перелаз через ограду, я смогу, сам… Сказать ей только два слова…

В бессилии граф опустился в кресло.

— Кто она вам, вы любите её? — спросил Шаньи.

— Я не знаю. Знаю только то, что не могу уехать, не попрощавшись с ней.

— Любовь ты погубила Трою, — по латыни пробормотал Шаньи. — Чёрт, — добавил по-французски, и поняв, что переубедить Бриана не получиться, он вздохнул. — Я думаю, утро ничем не хуже вечера, и даже если испанцы опять заявятся ночью, то нас в замке не будет, здесь теперь управляющим купец Зоргэс, а алькайд, наверняка дважды подумает, прежде чем ссориться с этим плешивым греком. Как ты думаешь Педро, а не совершить ли нам вечернюю прогулку, к дому этого графа де Сальво? Где он обитает?

— Я согласен.

— Послушайте граф, Педро, не стоит…

— Решено, — не слишком вежливо но настойчиво, перебил де Бриана Шаньи, — а оттуда сразу на корабль. Буше, проследи, чтобы отправили и погрузили все вещи, и возвращайся, ты нужен нам.

Буше вышел, а в комнате повисло молчание, которое нарушил Педро:

— Дом графа де Сальво находиться к востоку от Палермо, порядка десяти лье отсюда. Обычная гасиенда испанского вельможи — невысокая ограда, парк, три этажа, охрана с собаками. Если ехать, то сейчас.

Шаньи кивнул.

— Александр, мы ведь друзья, верно?

— Да, Шарль.

— Ну вот, если вы решили поехать к этой сеньорите, то мы поедем с вами, мы поможем вам. Друзья, должны помогать друг другу, иначе какие они друзья.

— Благодарю, Шарль, вы…

— Бросьте, Александр, уверен, что для меня, вы поступили бы также. Наших лошадей привели?

— Да, — ответил Педро, — незадолго до вашего прихода, какой-то перепуганный грек.

— Вот и хорошо. Александр, идите наверх и подготовьтесь, берите только, самое необходимое.

Когда де Бриан вышел, Шаньи, повинуясь какому-то импульсу, бегло рассказал Педро обо всём, что произошло в таверне Андреаса, заострив внимание на истерике Александра, после смерти Рисобаля.

— Граф, но ведь ему всего пятнадцать лет, а он столько уже пережил, столько всего навалилось на него в последние месяцы, что… Я обучал его, обучал хорошо, рассказал и показал ему, почти всё, что знаю и умею сам. Я готовил его к войне. Но я не смог дать ему то, что дать было не в моих силах — это опыт, который приходит с годами. Уверен, что под вашим руководством, он сумеет набраться его и преодолеть себя… Или уже преодолел, убив Карлоса Перруджи… Вы же знаете, что кровь, страдания, лишения, смерти друзей и товарищей, ощущение того, что и тебя могут убить в любой момент, ломают даже стойких, несгибаемых людей, отличных солдат, прошедших через десятки битв. А тут… Ему только пятнадцать лет. Иногда мне хочется, чтобы он не взрослел, а остался бы милым, смышленым, любознательным мальчиком, хочется, чтобы сердце его не черствело, а душа не грубела, но, увы,…это не в моих силах.

По щекам Педро катились слёзы, а у Шаньи ком стоял в горле, их сердца разрывались от любви и нежности к де Бриану.

А де Бриана очень поразила смерть Рисобаля. Он не мог понять, ради чего пошёл на смерть, этот отважный человек? Он и до этого видел смерть, убивая врагов. Видел смерть своих слуг, но там всё казалось ему простым и понятным. Ведь слуги должны заботиться и защищать своего господина, а если понадобится, то и умереть за него, они давали присягу, клятву верности. А тут, малознакомый, благородный человек, принял смерть за него. Почему? Он, барон Александр де Бриан, что, какой-то особенный? Ради чего пожертвовал своей жизнью, капитан Диего Рисобаль? Если только действительно из-за него, то он больше никогда не хочет таких жертв, и не допустит их!

Через час кавалькада из четырёх всадников, выехала из ворот замка Бриан.

Оставив с лошадьми Буше и проверив ещё раз амуницию всех, для чего им пришлось попрыгать на месте, чтобы ничего не звенело, ни скрипело и не стучало, Шаньи, Бриан и Педро, направились к гасиенде де Сальво.

Первым к участку обвалившейся стены, подошёл Шаньи. Определённо, удача сопутствовала им, ночь была тёмная, тучи закрыли луну и звёзды, сильный ветер, который шумел в парке кронами деревьев, заглушал практически все звуки и дул от дома в их сторону, значит пока, собак можно не бояться.

Ухватившись за ветви плюща, он ловко и бесшумно, словно ящерица, преодолел ограду и залег в высокой траве в парке гасиенды. Педро, несмотря на свой возраст и крупную фигуру, также, быстро и сноровисто, перелез в парк. Последним перелазил Александр, но достигнув гребня стены, ему пришлось прижаться к ней и замереть, потому что шагах в двадцати, по парку прошла пара охранников, с испанскими мастифами на поводу. Когда они скрылись среди деревьев парка, Бриан присоединился к Шаньи и Педро.

Они ждали. Только когда пара охранников, вновь прошла мимо них, Шаньи показал Бриану пять растопыренных пальцев. Это означало, что у Бриана, есть пять минут, чтобы пересечь парк и добраться до дерева росшего рядом с домом, и одна ветвь которого, достигала балкона комнаты Анны-Марии. В окне девушки был виден свет. Точно, в эту ночь Фортуна была на их стороне, так как свет в окне указывал на то, что девушка ещё не спит, и Александру не придётся будить её. А то мало ли, спросонья, она могла испугаться, закричать, позвать на помощь.

Одетый во всё чёрное, вооружённый двумя кинжалами, от собак, не от людей, де Бриан заскользил по направлению к дому, прижимаясь к траве, кустарникам, стволам деревьев.

Было одно но, которое тревожило Шаньи: когда Александр, пересечёт маршрут патрулирования охранников, собаки могут учуять его запах, и чтобы избежать этого, он, а за ним и Педро, подползли к тропинке, по которой ходили сторожа, и Шаньи, щедро рассыпал порошок, сбивающий нюх собак. Они отползли назад и затаились шагах в пяти от тропинки, не спуская глаз с де Бриана, который уже залез на дерево.

Пробежав по ветке и перебравшись на балкон, Александр замер.

Внизу, по парку, проходили охранники. Достигнув места, где де Бриан прыжком пересёк тропинку, собаки остановились, натянули поводки, и одна из них, глухо зарычала. Педро напрягся и приготовился к атаке. Охранники, осмотрев окрестности и не заметив ничего подозрительного, потянули собак прочь от этого места. Скоро смена, и им хотелось как можно быстрее смениться, выпить вина, поесть и лечь спать, тем более, что собаки перестали беспокоиться. Наверное заяц, решили охранники и продолжили патрулирование.

Затаившийся на балконе Александр, дождавшись пока охрана пройдёт, заглянул в комнату. При свете свечей он увидел, что Анна-Мария сидит на кровати, спиной к нему и расчёсывает свои волосы. Всегда это делала её служанка, но сегодня, она отослала её прочь. Ей хотелось побыть одной.

Вид её обнажённых рук и плеч, заставил сердце де Бриана заколотиться сильнее и чаще. Вот она, такая милая, красивая и желанная, не идущая ни в какое сравнение с пышнотелой дочерью трактирщика. Александр хотел упасть к её ногам, целовать, целовать, беспрестанно целовать её полные алые губы, щёки, эти обнажённые руки и плечи… Усилие воли, он подавил разгулявшееся воображение, откинул занавеску и шагнул в комнату. Он двигался настолько бесшумно, а девушка настолько была погружена в свои мысли, что появление Александра в комнате, она заметила, только когда он шёпотом, произнёс её имя:

— Анна-Мария…

Увидев как Александр, ловко и без проблем, проник в комнату, Шаньи зашептал:

— Интересно, сколько раз он уже проделывал подобное, пока ты, Педро, старый греховодник, мирно дрых в замке.

Педро молчал.

— Надеюсь, он не попортил девчонку. А то будут ещё проблемы, с этим графом де Сальво.

Услышав шёпот и обнаружив постороннего, девушка вскрикнула, уронила гребень и натянула покрывало, которым были прикрыты её ножки, до подбородка.

— Анна-Мария, не пугайтесь. Это я, барон де Бриан. Ваш рыцарь.

В дверь постучали. Встревоженный голос дуэньи, привлечённой вскриком графини, спросил:

— Сеньорита, что с вами, вы кричали?

Де Бриан замер, ожидая своей участи.

Анна-Мария перевела взгляд с него на дверь и ответила:

— Всё в порядке донна Франческа, просто немного обожгла палец.

Шаги дуэньи стихли за дверью, и Александр перевёл дыхание.

— Что это значит, барон де Бриан? Почему вы врываетесь ко мне в комнату среди ночи?

— Милая Анна-Мария, я пришёл, чтобы попрощаться с вами. Завтра, вернее сегодня ночью я уезжаю с Сицилии. Но прежде чем отбыть, я захотел увидеть вас, и сказать вам, прощайте!

От слуха девушки не укрылось это обращение — милая. Щёки её зарделись, дыхание участилось, соски грудей напряглись и затвердели, а внизу живота разлилось приятное тепло. Она была в восторге от смелости де Бриана, который не побоявшись, проник к ней в комнату. Он ей нравился, и больше всего на свете она хотела, чтобы он сейчас, остался с ней здесь, в её комнате… чтобы подошёл поближе, обнял её и…от этих мыслей, её голова закружилась, дыхание ещё более участилось, но она, просто ответила:

— Что ж, прощайте, господин барон.

Если бы Александр был более опытным в общении с женщинами, он бы распознал обуревавшие её чувства, но поражённый, как ему показалось холодным ответом, он смог только выдавить из себя:

— Я буду помнить о вас!

И скрылся. Анна-Мария, разочарованная, обманутая в своих желаниях и чувствах, проводила его взглядом, и заплакала.

Спустившись с дерева, Бриан осторожно стал продвигаться к стене замка. Неожиданно налетевший сильный порыв ветра разогнал тучи, и выглянула луна. Окрестности озарились её неровным сиянием, но этого хватило одному из охранников, который шёл менять своих предшественников, заметить тень, плывущую среди деревьев парка. От страха он перекрестился и закрыл глаза. Когда он открыл их, тень вышла на открытое место, и как раз, пересекала тропинку в парке, и он увидел, что это не приведение, а человек, который скрываясь, идёт к ограде усадьбы.

Хорошо вышколенный охранник, не успев додумать, кто это и что ему здесь надо, огласил весь парк своими криками:

— Стой! — и видя, что тень не останавливается, а принялась бежать, он закричал ещё громче:

— Стой! Тревога! Грабитель! — и побежал его преследовать.

Какое же было его удивление, когда неожиданно, с земли вскочили ещё два человека, и побежали вслед за первым.

Со всех сторон парк заполнился криками, топотом бегущих ног и лаем собак.

Подбежав к стене Александр присел, прикрывая бегущих Шарля и Педро. Шаньи единым махом преодолел ограду, за ним Педро, де Бриан уходил последним.

Несмотря на то, что не так он себя представлял эту встречу в мыслях, внутри он был доволен. Они ушли из этого дома с шумом, но не пролив ни капли крови. На гребне стены он оглянулся, и увидел на балконе Анну-Марию. Улыбнувшись, он спрыгнул со стены.

На берегу моря, у бухты, где их ждал корабль, путь им преградил отряд всадников. Первой мыслью де Бриана, Педро и Буше, было: «Солдаты. Люди алькайда». И они потянулись за оружием. Но их порыв, остановил граф де Шаньи:

— Не волнуйтесь, это люди дона д’Экскуриадо. Я попросил его помочь нам. Мало ли что.

Поравнявшись с группой всадников, все четверо спешились. Слез с лошади и один из ждущих их, и подошёл к ним.

— Александр, позвольте представить вам, сеньор д’Экскуриадо. Сеньор д’Экскуриадо, барон де Бриан.

Де Бриан протянул руку:

— Сеньор, позвольте поблагодарить вас. Вы нам здорово помогли. Жаль, что мы не познакомились раньше.

Дон Хуан не пожал протянутую ему руку.

— Я принимаю вашу благодарность юноша. Но не могу принять вашу дружбу, и пожать вам руку. Вы француз, я испанец, и если Богу будет угодно, и между нашими государствами начнётся война, я бы не хотел нацеливать свой мушкет на друга. Наглецам и подлецам, не имеющим не малейшего понятия о чести и благородстве, стоило преподать урок, наказать их. И я помог вам, не раздумывая, с превеликим удовольствием. Но на большее, прошу не рассчитывать. Прошу извинить меня. Честь имею.

И дон Хуан, отвесил поклон де Бриану.

Смущённый, разозлённый Александр, поспешно спрятал свою руку, поклонился в ответ и стал спускаться к лодке. Педро последовал за ним.

— Сеньор Хуан, я также, со своей стороны, признателен вам за помощь, и прошу принять в дар, моего коня. Это отличный жеребец, с примесью арабской крови, быстрый и выносливый. Я видел, он вам понравился, сразу видно, вы понимаете толк в лошадях. Никто лучше вас не позаботится о нём. Остальных лошадей, прошу доставить в замок.

И Шаньи протянул ему повод коня.

— Вы правы, жеребец замечательный, и я с радостью приму ваш дар, сеньор.

Шаньи поклонился и стал спускаться. Дождавшись, когда граф достигнет берега и сядет в шлюпку, Буше, не выпускавший из рук пистолетов, ведь перед ними были испанцы, а он считал, что от них всего можно ожидать, заспешил по тропинке вниз.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.

Через час, воспользовавшись утренним отливом, флейт вышел в море. Барон Александр де Бриан стоял на корме, всматриваясь в свете зарождающегося рассвета, на удаляющийся берег Сицилии, где прошло его детство, где он пережил первые радости и горести, прошёл через первые в своей жизни испытания, познал первую любовь.

Впереди его ждали новые встречи, новые испытания и победы, впереди его ждали, новые приключения.

Примечания

1

пер. с лат. «Все дела благие»

2

Петриналь — короткое кавалерийское ружьё XV–XVI века, не имевшее воспламенительного механизма. Оно стреляло каменными пулями, и отсюда получила своё название — петрос, что в переводе с греческого означает камень

3

Альгвазил, альгвасил, алгвазил — в средневековой Испании младшее должностное лицо, полицейский чиновник, ответственный за выполнение приказов судов и трибуналов.

4

Алькайд, алькальд — в средневековой Испании и Португалии высший полицейский чиновник города

5

Коррехидор — назначался королём, обладал высшей административной и судебной властью в городах и провинциях

6

итал. пастух — крестьянин

7

Алессандро Фарнезе, Амброзио Спинолла — знаменитые испанские полководцы конца XVI — начала XVII вв

8

Парвеню — богатый человек незнатного происхождения, подражающий аристократам в своём поведении, манерах, одежде

9

Гаспар де Гусман-и-Пиментель, граф-герцог де Оливарес (1587–1645) — испанский государственный деятель, фаворит короля Филиппа IV