Cудьба и долг

Чёрный Лев

«Судьба и долг» – очередной остросюжетный и увлекательный исторический роман Льва Черного.Сильная личность всегда притягательна, а сильная личность в истории, вершившая Судьбами стран и народов, особенно. Одним из таких людей был Арман Жан дю Плесси де Ришелье. Но во Франции ему, одному из создателей современной страны, никогда не было поставлено, ни одного памятника. Французы забыли о нём. Почему? Не знаю. Могу только предположить, что все эти короли и императоры, президенты и первые министры, да и простой народ Франции, ещё не определились с ответом на вопрос: Что такое для Франции кардинал Ришелье? Что именно он сделал? Расширил границы государства до «естественных», по его словам, пределов? Прекратил дворянские мятежи, ограничил самоуправство и своеволие высшей знати? Нанёс поражение гугенотам, завершив долго сотрясающие Францию Религиозные войны? Да. Но какой ценой! Рост налогов, обнищание и убыль населения, постоянные мятежи и восстания недовольных. И к тому же эти бесконечные войны ради величия Франции, стоившие большой крови и жертв. Всё это так. Но Людовик XIV, при котором Франция достигла вершины своего могущества и величия, никогда бы не смог сказать своё знаменитое – ГОСУДАРСТВО ЭТО Я! – если бы прочные камни в фундамент его правления не заложил именно кардинал де Ришелье. В романе «Судьба и Долг», на фоне того, что сделал Ришелье для Франции и в мировой истории, проходит и жизнь нормандского дворянина Александра де Бриана. Войны и мятежи, любовь и ненависть, придворные интриги и политические заговоры, тайные убийства и шпионаж, кровь и смерть – такова была жизнь Александра де Бриана, а вместе с ним и всего поколения, жившего в это непростое, тяжёлое время.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ФРАНЦИЯ

7 июля 1609 года, Фонтенбло.

На празднике, посвящённом женитьбе внебрачного сына короля Сезара де Вандома на Франсуазе Лотарингской, Шарль, который на днях прибыл из Испании, стараясь не привлекать особого внимания, приближался к Генриху де Бриану.

Встав у него за спиной, он прошептал:

— Генрих, будь осторожен. Король положил глаз на твою жену.

Бриан, который давно заметил приближающегося де Морона, от этих его слов содрогнулся, лицо его потемнело, а взгляд устремился на короля, который весело болтал с окружавшими его придворными и поэтом Малербом.

Затем он отыскал глазами свою жену, несравненную и прекрасную Луизу де Бриан, которая весело отплясывала итальянскую гальярду с Эркюлем де Роган, герцогом де Монбазон.

— А как же, малышка Шарлотта?

И он перевёл взгляд на Шарлотту-Маргариту, жену принца Конде, близости с которой король безуспешно добивался, вот уже около полугода.

Король, впервые увидел эту очаровательную блондинку, четырнадцати с половиной лет от роду, на репетиции балета, который его жена королева Мария Медичи, велела поставить по случаю карнавальных празднеств.

Увидел, обомлел, и тут же захотел затащить её к себе в постель. Но Шарлотта сказала ему нет, и что она помолвлена с Франсуа де Бассомпьером. В её отказе было больше кокетства, чем нежелания стать любовницей короля. Поговаривали, что Шарлотта, была не против, раздвинуть свои ножки перед ним.

Генрих действовал стремительно. Он приказал разорвать помолвку с Бассомпьером, и выдал Шарлотту замуж за Генриха де Конде, которого больше интересовали мужчины и мальчики, чем его красавица жена. Но неожиданно, спустя пару недель после свадьбы, принц воспылал страстью к Шарлотте, и спасая свою голову от рогов, увёз свою жену в замок Валери, около Санса.

Но вынуждено приехал с женой в Париж, на свадьбу сына короля.

— Малерб написал ей, от имени короля, скверные стишки, наш старый Генрих, вздыхает и страдает, но Конде, любит свою жену и стережёт её, как цербер. И король, решил развлечься, как он сам говорит, ему это просто необходимо, с Луизой, — с осведомлённостью, странной для человека, который только недавно прибыл из Испании, ответил Шарль.

Конечно, он умолчал о том, что вчера, один человек, доверенное лицо короля, сказал ему, чтобы он был готов, по первому требованию устранить принца Конде, который стал сильно мешать королю. Де Морон удивился, но не подал виду — ведь ходили слухи, что Генрих IV — отец Генриха де Бурбона, принца Конде. Отец, хочет смерти своего сына?

— Старый развратник, пять любовниц ему мало, так он ещё и мою жену захотел. Чёрта с два, я не допущу этого. Клянусь, пусть только приблизиться к ней, и я проткну его шпагой! — гневным шёпотом сказал де Бриан, упрямо сжал губы, не отрываясь смотря, как танцует его жена. — Нет, Луиза не такая. Она любит меня и не станет изменять мне, даже с королём. Я уверен в этом.

И тут, позднее раскаяние кольнуло душу Генриха де Бриана. Он вспомнил, как охранял короля, который наносил визиты дамам, когда их мужья были в отъезде, или с согласия и попустительства последних, надеявшихся, что любовная связь короля с их женой, принесёт им монаршьи милости, деньги, титулы, должности. Как они хохотали до слёз, когда обсуждали какого-нибудь нового рогоносца. Как они, ближайшее его окружение, закрывали глаза на то, что король, забросив государственные дела, свалив их на плечи Максимильена де Бетюна герцога де Сюлли, в течение дня, прыгал из одной кровати в другую, ублажая своих многочисленных любовниц.

После женитьбы на Луизе, де Бриан стал другим, он не изменял своей любимой жене и был уверен в её верности, но порок и разврат, царивший при дворе, не мог не коснуться и их. И вот, это случилось…

— Спокойно Генрих, спокойно. Не делай глупостей. Ведь не будешь же ты, действительно, драться с королём на дуэли?

— А почему бы нет?

— Не говори глупостей. Король-солдат, а наш Генрих, солдат не из последних, это он доказал в битвах, конечно примет твой вызов, но до дуэли ты не доживёшь, это точно. Какой-нибудь несчастный случай или смерть от быстротечной болезни, вот, что тебя ждёт. А кто тогда, позаботиться, и защитит Луизу? Я? Я не против, но она, любит тебя, ты дорог ей.

Бриан метнул быстрый благодарный взгляд на своего друга. Он помнил, как они вдвоём, добивались любви прекрасной итальянки, несравненной Луизы де Торрегросса, фрейлины королевы Марии Медичи. Луиза выбрала его, но Бриан был уверен — Шарль до сих пор любит её. И если с ним, что-нибудь случиться, он жизни не пожалеет, чтобы защитить её.

— Ты должен увезти Луизу из Парижа, я не знаю, ну куда-нибудь далеко, может в Нормандию? Или, в моё поместье Морон, там уж точно никто её не найдёт.

— Да, наверное ты прав, мы так и поступим, немедля. Я сейчас же иду к маркизу де л’Опиталю, и выпрошу у него отпуск. Король обойдётся и без меня. Спасибо тебе, Шарль.

Де Бриан уж было направился на поиски маркиза, но вдруг неожиданно повернулся к де Морону.

— Ты ещё не знаешь… Я хочу тебе сказать… Луиза беременна, мы ждём ребёнка. Целебный воздух Нормандии, пойдёт ей на пользу. Ты первый, кто об этом узнал, ну конечно, кроме нас с Луизой. Ещё раз спасибо, Шарль.

Август 1625 года. Рим.

Молодой каноник, доверенное лицо и помощник кардинала Франческо Барберини, сидел в библиотеке патриаршей базилики Сан-Джовани-Латерано, второй по значению церкви в католическом мире (после собора Святого Петра), что находиться в Риме на Латеранском холме.

Лицо его застыло, губы были гневно сжаты, челюсть агрессивно выпячена вперёд, а в уставившихся в пустоту глазах, полыхала ярость.

Человек, который доставил ему весть, о смерти отца и гибели братьев, стоял у дверей, в тени, ничем не выдавая своего присутствия и не мешая ему.

— Я отомщу! Клянусь, я отомщу! — и молодой каноник Роберто Перруджи, крепко сжал кулаки. — Я убью этого де Бриана! Узнай всё, что можно, про него и его семью. Денег не жалей.

Человек, стоявший у двери, бывший некогда правой рукой дона Себастьяна Перруджи, кивнул головой и удовлетворённо улыбнулся.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

КОРСИКА И МАРСЕЛЬ

Переход от Сицилии к берегам Франции затянулся. Они долго простояли на Корсике, в порту Аяччо, где капитан, улаживал какие-то вопросы на берегу. А матросы и нанятые грузчики, разгружали, и вновь наполняли трюм корабля, различными ящиками, мешками, бочками.

Шаньи и Бриан, возмущённые задержкой, попытались надавить на капитана и его помощника, говоря, что они торопятся, и что им, как можно скорее, нужно добраться до Франции. Но они ничего не добились, только настроили против себя команду.

Входить в конфликт с командой флейта, не входило в планы Шаньи, так как, при всех его достоинствах, он не умел водить корабли, и они вынуждены были смириться.

Единственный, из них четверых, кто был доволен долгой стоянкой на Корсике, был Буше. Это была его Родина. Здесь на Корсике, в небольшом селении Каньяно, на северо-востоке острова, он родился и провёл первые двенадцать лет, нелёгкой жизни сына рыбака. Правда, отца своего, он не помнил, его забрало море, когда ему, Мишелю Буше, было всего четыре года, и его мать, его брат и сёстры, а потом, когда подрос, и он сам, вынуждены были наниматься на всякую тяжёлую и грязную работу, чтобы выжить, чтобы не умереть с голоду.

Когда его брату исполнилось четырнадцать лет, он ушёл в море, на шхуне генуэзских контрабандистов, и пропал. Одна из его сестёр, Люсия, умерла от горячки, вторую, десятилетнюю Бити, купил богатый торговец себе в услужение.

По достижении двенадцати лет, Мишель украл у пьяного матроса раскладной нож, и тоже ушёл в море с контрабандистами. И бороздил славное Средиземное море, побывав во многих переделках, в драках и сражениях, пока на его пути не повстречался граф де Шаньи, который спас его шкуру, и предложил служить ему. Буше, скрепя сердце, согласился. Он не пожалел, нет, что пошёл в слуги к графу. Шаньи щедро платил ему, сытно кормил и хорошо одевал его. Правда, пару раз их жизнь висела на волоске, но благодаря необычайному везению графа, его умениям, смелости и ярости, им удавалось ускользнуть, оставив костлявую с носом.

И сейчас, смотря на родной берег Корсики, Буше сожалел лишь об одном — если бы они не вошли в Аяччо, а пошли бы вдоль восточного берега Корсики, то может быть ему бы и повезло и он увидел бы Каньяно. Интересно, жива ли ещё его старушка мать? Последнюю весточку о себе и немного денег, он посылал ей года четыре назад. Цел ли их дом? Ведь для корсиканца, нет страшнее горя, чем потерять дом. На Корсике бытует мнение: кто потерял дом, тот потерял и корни.

Стоя на палубе корабля, и смотря на такой родной берег Корсики, Буше тяжело вздыхал.

На пятый день стоянки, утомленные задержкой, Шаньи и Бриан, отправились в город.

Осмотрев Собор Успения Пресвятой Богородицы, построенный в 1577–1593 годах, Шаньи и Бриан посетили бордель сеньоры Лолу, оставшись весьма довольны визитом, приёмом, который им там оказали (по всей видимости, несмотря на проходящее через Аяччо оживлённое судоходство, дворяне редко посещали это заведение, славящееся высокими ценами и чистотой персонала) и лучшими девушками, которых к их услугам, предоставила сеньора Лолу.

На корабле Шаньи и Бриан, не сидели в праздности. Граф занялся обучениям Александра, шлифуя то, чему научил его Педро Вильча. Он постепенно и осторожно, стараясь не вспугнуть и не вызвать отвращения, посвящал его в нюансы и специфику своего ремесла. Бриан, способный ученик, отличавшийся хорошей памятью и острым умом, всё схватывал на лету, не высказывая никакого негодования или возмущения, от того, чем занимается его друг, принимая всё, как должное. Он проявил неподдельный интерес к занятиям с графом.

Шаньи, рассказывал и показывал де Бриану, о действиях кинжалом, удавкой, метательными ножами и обращению с ядами. О способах проникновения в закрытые и хорошо охраняемые помещения. Об умении находить спрятанное и спрятавшегося. Об обмане и возможностях входить в доверие. О скрытности и осторожности. Об умении слушать и слышать главное. О том, как вести допросы, когда жертва, с переломанными костями, вся захлёбываясь кровью, быстро тебе рассказывает всё, что знает, в надежде на избавление от мучений и быструю смерть. И о многом и многом другом говорил Шаньи, делясь своими знаниями, своим богатым опытом, своими наблюдениями, за годы многолетней практики. Рассказывал он и о допущенных ошибках и просчётах, которых было мало, но Шарль извлёк из них полезные уроки. Рассказывал о своих коллегах по ремеслу — дилетантах, посредственностях и настоящих профессионалах.

Когда граф благоволил, к их занятиям присоединялся и Педро.

Буше, между тем, находясь в знакомой ему с детства стихии, помогал матросам. И капитан, и боцман корабля, были очень довольны добровольным помощником. Помощник капитана, даже завёл с ним разговор, о переходе к ним в команду. Но Буше, отклонил его предложение, из-за привязанности к графу Шаньи, да и просто из-за денег, граф в месяц платил больше, чем матрос мог заработать за полгода.

Выйдя в море, они благополучно избежали встречи с берберскими пиратами, которые беспрепятственно здесь хозяйничали, и были страшным бедствием для этих вод и побережья.

Также они успешно миновали патрульные суда генуэзцев, испанцев, рыцарей Мальтийского ордена и других.

Флейт, носивший громкое имя «Юпитер», бросил якорь в гавани Марселя 24 августа 1625 года.

Александра очень заинтересовали мощные и мрачные стены замка Иф, находящегося на острове, недалеко от города.

Шаньи рассказал ему, что замок Иф, построен в 1524–1531 годах, по приказу короля Франциска I, для защиты Марселя со стороны моря. Но с конца прошлого, XVI века, замок стал использоваться для изоляции и охраны особо опасных преступников. В казематах и подвалах замка, сидели непримиримые гугеноты, политики и другие персоны, представляющие опасность для Франции.

Ступив на причал, построенный в 1512 году, Шаньи, Бриан, Педро и Буше, направились в квартал Сен-Жан.

Город встретил их небольшим дождём, и запахом присущим всем большим городам — вонью помоев и мусора. Здесь смешивались запахи от тысяч немытых тел, запахи от их не стираной одежды, вонь мочи и дерьма от сотен отхожих мест, от грязи на улицах, навоза, щедро умастившего улицы. Сюда примешивались запахи от тысяч печных труб. От скотобоен несло запахом крови и воняло мертвечиной полуразложившихся останков скотины. На рынках пахло железом, кожами, специями, свежеиспечённым хлебом, фруктами и овощами, и опять же — грязью, кровью, рыбой и многим, многим другим.

Люди, привыкшие к этим «ароматам», находили их в порядке вещей и не обращали на них внимания. Только изредка, когда вонь становилась поистине невыносимой, кавалеры и дамы из благородных сословий, прижимали к носам надушенные платочки. Не замечая как от них самих разит потом, изо рта воняет от гниющих зубов, а от тела несёт прокисшим молоком.

Несмотря на моросящий дождь, в порту и на примыкающих к нему улицах, было полно народа — матросы и купцы, бродяги и попрошайки, нищие и воры, проститутки и торговцы различным товаром, купцы в окружении своей охраны, дворяне и портовые чиновники, просто праздно болтающийся народ, вышедшей поглазеть, узнать новости, поболтать и поделиться информацией.

Двери многочисленных таверен и кабачков, были призывно распахнуты, приглашая путешественников, после долгого морского пути, зайти, отдохнуть, выпить вина и поесть. Оттуда доносились запахи жаренного мяса, кислого вина, крики, шум, смех и музыка.

Идя по краю улицы, чтобы избежать нечистот, которые текли по середине улицы, и стараясь избежать помоев, которые выливали прямо из окон многоэтажных домов всех городов, и Марсель не был исключением, Шаньи, Бриан, Буше и Педро, подошли к величественному сооружению аббатства Сен-Виктора.

Граф рассказал, что аббатство Сен-Виктора, одно из старейших в некогда римской провинции Галлия, основанное в 415 году Иоанном Кассианом, на месте захоронения христианских мучеников. В 731 или 838 году было разрушено арабами, и вновь отстроено в первой половине XI века Святым Уилфредом.

Миновав часовню Богоматери Хранительницы, возведённую отшельником Петром в 1218 году, они подошли к большой гостинице «Прованс».

Это было уютное и респектабельное заведение, стоявшее на пересечении трёх марсельских улиц. К услугам посетителей была предоставлена хорошая кухня, а на втором и третьем этажах, сдавались меблированные комнаты.

Сняв лучшие из них, все четверо спустились в зал, чтобы пообедать.

— Александр, рекомендую тебе отведать олью.

— Что, что? — переспросил де Бриан.

— Олья — рагу из разных сортов мяса и птицы с овощами.

Бриан пожал плечами, олья так олья, главное поесть. После червивых сухарей и прогорклой солонины на корабле, он сожрал бы сейчас всё, что было съедобного в этом заведении.

Заказав эту самую олью, густой суп, жаренную рыбу, сыр, пироги с потрохами, паштет, сладкий десерт, и чтобы сдобрить всё это, четыре бутылки местного терпкого вина, которое прекрасно дополняло собой провансальскую кухню с преобладанием в меню сладкого и солённого, друзья сели обедать.

Буше и Педро ели отдельно, тоже заставив свой стол всевозможной едой и вином.

В главном зале было многолюдно. Но из-за высоких цен, это было всё солидная, денежная публика — уважаемые буржуа, купцы, дворяне, богатые и знатные путешественники. Частенько слышалась итальянская, немецкая, испанская речь.

Шаньи сидел спиной к стене, так, чтобы видеть всех присутствующих в зале и входную дверь. И он заметил, как в конце обеда, когда они с де Брианом, вольготно сидели на стульях и наслаждались сытостью, в таверну зашёл молодой человек, годами едва на пару лет старше де Бриана. Одет он по последней парижской моде — в богатый, нарядный сине-красный камзол и штаны до колен такого же цвета, из-под штанов выглядывали красные чулки. Высокие сапоги на каблуке с отворотами и накладками в области подъёма, с широкими раструбами, были отделанными изнутри кружевом. Отложной воротник был украшен вышивкой. Шляпа, мягкая, широкополая, с не высокой тульей, пышно украшена страусовыми перьями. Довершали его наряд роскошная широкая перевязь — позолоченная и расшитая бриллиантами, позолоченные шпоры и небольшая шпага, в богатых инструктированных серебром ножнах, с позолоченным эфесом, скорее элемент костюма придворного, чем боевое оружие. Его длинные русые волосы, завитые на концах, свободно спадали на плечи.

Этот элегантно одетый молодой человек, привлёк внимание не только Шаньи. Граф видел, как на него обратили внимание и за соседними столами, повернув свои головы, они уставились на него, разглядывая его наряд. Особенно, с интересом, его рассматривали дамы.

Дождь прекратился, и на улице светило яркое южное солнце. Вошедший молодой человек стал на пороге, и ждал, когда его глаза привыкнут к полумраку помещения. Он небрежным жестом отстранил кинувшегося к нему слугу хозяина гостиницы, и стал в свою очередь рассматривать посетителей. Всего лишь на миг, его глаза встретились с взглядом Шаньи, скользнули по лицу де Бриана, и раскованной походкой, уверенного в себе и в своих возможностях человека, он пройдя через зал, никому не смотря прямо в глаза, но и не отводя взгляда, стал подниматься по лестнице на второй этаж.

Выждав некоторое время, Шаньи обратился к Бриану:

— Александр, я скоро приду.

Встав, он отрицательно повёл головой на вопросительный взгляд Буше, и пошёл к лестнице.

Войдя в свою комнату, он увидел, что элегантно одетый молодой человек, комфортно и непринуждённо, расположился на стуле, спиной к окну.

При входе графа он встал, его губы расплылись в добродушной улыбке, и он поклонился кивком головы.

— Я видел ваших людей в порту граф, и знал, что мне не надо никуда идти с визитом, вы сами найдёте меня, тем более, что ваши люди, следовали за нами до самой гостиницы.

Шаньи сел на свободный стул, присел на стул и его гость. Теперь их разделял лишь небольшой стол, стоявший посередине комнаты.

— Его Преосвященство получил ваше письмо, граф, и весьма доволен проделанной вами работой. Примите мои поздравления.

В ответ на похвалу, Шаньи сухо поклонился.

— Его Преосвященство ждёт вас в Париже, для более полного отчёта. Вот паспорт и сто экю на дорожные расходы от кардинала. Кто этот юноша, который сидел рядом с вами?

И отвязав висевший у него на поясе кошель, он бросил его на стол. Золото звякнуло, но Шаньи, ни сделал ни малейшей попытки, взять деньги. Он пристально, не отрываясь и не моргая, игнорируя вопрос, смотрел в лицо молодого человека.

Под взглядом Шаньи, его гость смутился, покраснел, заёрзал на стуле и отвёл свой взгляд. Через силу, не поднимая глаз, он выдавил из себя:

— Вы нуждаетесь в какой-либо помощи?

Граф кивнул головой:

— Нам нужны хорошие лошади, четыре верховых и две вьючных.

В ответ виконт произнёс:

— Да, конечно, граф. Вечером лошади будут здесь.

— Скажите, Шарль-Сезар граф де Рошфор, обязательно вам надо было появляться здесь столь помпезно, привлекая к себе и ко мне, всеобщее внимание?

От этих слов графа де Шаньи, Рошфор, ещё более смутился. Не ища слов оправдания, он встал, поклонился и направился к двери, пробормотав:

— Вечером лошади будут у вас. Всего хорошего, граф.

Когда за ним закрылась дверь, Шаньи взял кошелёк, взвесил его на руке, и ухмыльнувшись, запер в ларец со сложным итальянским замком.

Утром, оседлав лошадей и погрузив багаж, они собрались в путь. Хозяин гостиницы, который вышел их проводить, очень удивился, что уважаемые господа не станут задерживаться в Марселе ещё на один день. Ведь сегодня, 25 августа, день Святого Людовика и именины достопочтенного короля Людовика XIII, да продлит Господь Его дни, да хранит Его Пресвятая Дева Мария. По этому случаю, в городе будет весёлый праздник и фейерверк.

Шаньи, вежливо отклонил предложение хозяина задержаться в Марселе, вскочил в седло, и все четверо, направились к воротам города, выходящим на Лионскую дорогу, а оттуда в Париж.

В Париж, который так сладко манил и звал молодого барона де Бриана.

Подъезжая к воротам они вздрогнули, когда одновременно, колокола всех церквей и соборов Марселя, начали звонить по случаю тезоименитства короля Франции.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В ПУТИ

Дороги Франции были в ужасном состоянии, изрядно пострадав от религиозных и междоусобных войн последних десятилетий. Конюшни при почтовых станциях, отстоявших друг от друга всего на два лье^[10], были разграблены рейтарами и наёмниками, многие здания станций были разрушены. Даже после воцарения мира, правительство не спешило наводить порядок на дорогах, занятое более насущными делами и проблемами — постройкой дворцов и поместий, балами, охотами и другими различными увеселениями. Очень часто на путешественников совершали нападения шайки разбойников и грабителей, состоявших из бывших солдат, разорившихся крестьян и горожан. Нередко, во главе такого отряда стоял какой-нибудь дворянин, который использовал грабёж и разбой, для собственного обогащения.

В виду этого, постоянно держась настороже, к полудню наши путники преодолели около 17 лье, и устроили привал в небольшой роще, где из земли бил ключ с холодной родниковой водой.

Подкрепившись, они улеглись в тени деревьев, давая возможность лошадям отдохнуть, и сами пережидая полуденную жару.

Взгляд Шаньи упал на фамильную шпагу де Бриана, которую Александр, вняв его советам, возил зачехлённую и притороченную к седлу. На бедре у Александра висела рапира попроще, но не менее грозная и смертоносная.

— Александр, ты помнишь те слова, выгравированные на фамильной шпаге де Брианов?

— Да, конечно — Omne Datym Optimym — Все дела благие.

— Правильно. Но есть ещё один перевод — Всякий дар совершенен. Вы знаете, что означают эти слова?

Бриан, заинтересованный, отрицательно повёл головой.

— Тогда я расскажу. В 1139 году, папа Римский Инокентий II, издал буллу, с таким названием, которая сыграла большую роль в жизни рыцарского Ордена тамплиеров. О тамплиерах, я надеюсь, ты слышал?

Ещё более заинтригованный де Бриан, кивнул головой и сел, опёршись спиной на ствол дерева. Конечно, он слышал о тамплиерах, он читал о них в одной книге, где было написано, что все они были еретиками, и за ересь, их жестоко покарала Святая церковь, уничтожив орден.

— Так вот. Согласно этой булле, Орден получал свободу всем своим действиям — Все дела благие. Он был избавлен от уплаты сборов и пошлин. Кроме того, по этой булле, тамплиеры получили независимость от церкви, и попадали напрямую, под покровительство только папской власти. Булла являлась официальным подтверждением независимости Ордена, и тамплиеры получали значительную власть в пределах католической церкви. Согласно этой булле, тамплиеры могли оставлять себе всю военную добычу, освобождались от налогов, получили независимость от светских властей и судов.

Они даже могли начинать войну, по своему хотению. Могли убить любого, обвинив его в ереси или объявив его врагом церкви, перед ними стали беззащитны все — женщины, дети, мужчины, герцоги и короли, целые страны или города. Они держали ответ, только перед папой Римским. Вот такая вот надпись на шпаге рода де Брианов.

— И что это означает? Я ничего не понял.

— Я тоже многого не знаю, хотя могу предположить, что какой-то там твой далёкий предок, был рыцарем тамплиером, и выгравировал такую вот надпись на своём мече, а оттуда, она перекочевала и на шпаги рода де Брианов.

Де Бриан задумался. Он плохо знал историю своего рода. Знал только то, что их род очень древен и вёл свою родословную с XI века. Шарль, как-то сказал ему, что сейчас в Париже, да и во всей Европе, очень мало таких древних дворянских родов, зато, очень много, фиктивных дворян. Например, какой-нибудь разбогатевший буржуа, дав чиновнику взятку, купил себе благородный дворянский титул или земли, дающие право на дворянство, и получил к своей фамилии приставку де. Тем более это просто сделать, в период войн и смут, терзавших Францию. И что сейчас правительство, начинает борьбу с этими ложными дворянами, выводя их на чистую воду и лишая незаконно приобретённого дворянства.

Александр, с серьёзным видом, кивнул головой. Он знал, что его род древний и славный, и ему нечего стыдиться.

— Затем, последующие папы, издали новые буллы, которые расширили права Ордена тамплиеров и увеличили его могущество. В 1144 году, издана булла папы Целестина II — Milites Templi-Солдаты Храма, которая отпускала грехи всем, кто жертвовал Ордену Тамплиеров свои деньги, своё имущество, ну и тому подобное. А в 1145 году, появилась булла папы Евгения III — Militia Dei-Солдаты Божьи, которая разрешала тамплиерам строить собственные церкви и хоронить мёртвых рыцарей на собственных кладбищах.

В Авиньоне, славном «пленением пап», собором Нотр-Дам-де-Дом и папской резиденцией, Шаньи повёл Бриана к могиле Луи де Бальбеса де Бертона де Крийона, уроженца этих мест и проведшего здесь, последние годы своей жизни.

Шарль, с благоговением рассказал де Бриану, кто здесь похоронен. Рассказал, что этого человека, король Генрих III, назначил генерал-полковником всей французской пехоты, учредив эту должность специально для него, для Крийона, а король Генрих IV, называл его — «храбрейшим из храбрых» и «первым полководцем мира».

Постояв у могилы Крийона и осмотрев собор Нотр-Дам-де-Дом, расположенный на скале и возвышающийся над рекой Рона, а также находящиеся здесь же мавзолеи римских пап Бенедикта XII и Иоанна XXII, папский дворец, построенный в 1339-1364годах, они, не задерживаясь более в городе и лишнего часа, отправились в путь.

В Лионе, где они планировали задержаться ровно настолько, чтобы дать отдохнуть лошадям и пополнить запасы провизии, у де Бриана произошла неожиданная стычка с одним дворянином.

Так как Педро и Буше были на рынке, де Бриан зашёл в конюшню, чтобы посмотреть в каком состоянии их лошади, когда можно будет отправиться в путь, и дать указания конюху, что коней перед дорогой накормили зерном.

В это же самое время в конюшню зашёл молодой дворянин лет двадцати пяти — тридцати, который судя по костюму и экипировке, собирался уезжать.

— Эй, ты, — прокричал он конюху, — быстро оседлай нам лошадей. Мы уезжаем.

Александр, остановил порыв конюха, бросившегося выполнять приказ этого дворянина, положив руку ему на плечо.

— Сударь, этот человек занят, я разговариваю с ним.

— Тысяча чертей, сударь! Какое мне дело до ваших с ним разговоров? Пусть оседлает наших лошадей, а потом вы можете болтать с ним хоть всю ночь напролёт.

И этот молодой дворянин, весело и заразительно засмеялся, отчего и двое его слуг, стоявших у него за спиной, улыбнулись.

Де Бриан вспыхнул.

— Сударь, вы крайне не вежливы. Вот когда я закончу разговаривать с этим человеком, можете приказывать ему делать всё, что угодно вам. Хоть оседлать всех лошадей в этой конюшне, кроме наших, конечно.

— Вы что, молодой человек, собираетесь учить меня, хорошим манерам?

— Да сударь, именно это я и собираюсь сделать! Наглецов надо учить!

Теперь, настал черёд вспылить молодому дворянину. Он сделал шаг вперёд и положил руку на эфес шпаги.

Александр последовал его примеру, и тоже положил руку на эфес.

— Может быть, найдём более подходящее место?

— Да, конечно.

Тут человек, которого де Бриан поначалу принял за слугу молодого дворянина, подошёл к нему и начал что-то шептать тому на ухо.

Александр, решив, что речь идёт о нём, не преминул заметить:

— Не хотите ли вы повторить вслух то, о чём шептали? Когда разговаривают двое, третьему не стоит вмешиваться, если он не собирается ответить за свои слова.

Молодой дворянин, выслушав всё, что ему сказали на ухо, на миг стушевался, тень негодования и недовольства пробежала по его лицу. Но он сдержал свои эмоции и не дав своему приятелю и рта раскрыть, более доброжелательным тоном обратился к де Бриану:

— Как ваше имя, молодой человек?

Александр, который поначалу собирался ответить какой-нибудь колкостью или грубостью, неожиданно изменил своё решение. Было что-то такое, в этом дворянине, который стоял сейчас перед ним, что располагало к себе. То ли его открытое, честное и немного простодушное лицо, то ли его манера держаться — уверенно и непринуждённо, как у человека, который много чего в жизни повидал и знает себе цену, то ли и то и другое вместе.

Он также, стараясь предать своему голосу доброжелательности, ответил:

— Барон Александр де Бриан, — и отвесил лёгкий поклон кивком головы.

Дворянин поклонился в ответ, и назвал своё имя:

— Жан — Арман де Тревиль, корнет роты королевских мушкетёров. Могу я узнать юноша — куда вы направляетесь?

И не дав Бриану ответить, сразу же продолжил:

— Видите ли, в чём дело сударь. Сейчас я немного занят, я выполняю одно важное поручение, и не имею права рисковать доверием тех, кто оказал мне эту честь, и в виду этих обстоятельств, я не могу принять ваш вызов. Но как только я освобожусь, я всенепременно разыщу вас, и дам вам удовлетворение. Даю вам слово!

Александр видел, с каким трудом даются этому де Тревилю, слова об отсрочки поединка, видел, что он лучше бы провалился на месте и сгорел бы в аду или сразился бы в одиночку с сотней врагов, чем произнести это. Де Бриан ощутил какое-то родство характера де Тревиля со своим, схожесть у них мыслей, действий и поступков, и испытав к нему жалость и понимание, ответил:

— Я еду в Париж. Собираюсь поступить там на службу.

— В Париж? Отлично, господин барон! — вскричал де Тревиль. — Значит, мы встретимся с вами в Париже! Так, дайте немного подумать. Ага, сегодня у нас второе сентября, тогда, ровно через месяц, второго октября, позади Люксембургского дворца! Вас устроит?

Де Бриан кивнул головой.

— Так, время, сколько сейчас времени, — и он достал из висевшего на поясе кошелька, часы, диковинку, которая только — только начала входить в моду среди знати Парижа и других европейских столиц.

— Итак, в Париже, позади Люксембургского дворца, второго октября, без четверти четыре по полудню. Вас устроит, господин барон?

— Да, месье де Тревиль, договорились.

— Ну, вот и отлично. До встречи, господин барон. Вы закончили ваш разговор, с этим бездельником?

Конюх, во время этой короткой перепалки стоял между ними, не жив ни мёртв, в то же время, гордясь своей незаменимостью и значимостью. Как же, из-за него повздорили два дворянина, дело между ними едва не дошло до поединка. Вот будет, что рассказать своей подружке Марте, а то, что-то она, в последнее время, охладела к нему, всё чаще стала засматриваться на молодого поварёнка Жака. А тут, глядишь, Марта и смилостивиться, и придёт сегодня ночью к нему в каморку.

От этих приятных мыслей, его отвлёк тычок в спину, которым его наградил де Бриан, отправляя его к Тревилю.

Поднявшись в комнату, он не стал говорить Шаньи о дуэли, назначенной на второе октября.

Шаньи, привлечённый шумом и цокотом копыт, встал со своей кровати и подошёл к окну.

— Клянусь Святым Домиником, это женщина, одетая в мужскую одежду! — шёпотом, так как окно было открыто сказал граф, и тут же отошёл вглубь комнаты.

Заинтересованный Александр подошёл к Шаньи, и выглянул в окно.

— Да это же, герцогиня де Шеврез! — едва слышно прошептал Шарль.

Де Бриан, всматривался в де Тревиля и его спутников, собирающихся уезжать. Внезапно, он определил в том человеке, который в конюшне нашептывал де Тревилю что-то на ухо, женщину. Её выдавала походка, то, как она садилась в седло, по-мужски, но со всеми присущими женщинам манерами. Её фигуру и пышные формы груди и бёдер, не могли скрыть ни штаны, ни колет, ни плащ.

Проклиная свою слепоту, где были его глаза раньше, горя от стыда, тоже герой выискался, пытался вызвать на дуэль даму, Александр сделал неловкое движение и коснулся плечом рамы. Рама задребезжала.

Герцогиня де Шеврез, подняла глаза вверх, и одарила де Бриана очаровательной, кокетливой улыбкой. Но тут же, её улыбка сменилась испугом на лице, когда она разглядела в глубине комнаты, графа де Шаньи.

Что-то быстро сказав де Тревилю, она пришпорила лошадь и та понесла её по улице. Обеспокоенный Тревиль, посмотрел на их окно, кивнул головой Бриану, и поскакал вслед за герцогиней.

— Эта интриганка де Шеврез, здесь в Лионе, переодетая в мужской костюм… Интересно, — размышляя вслух, сказал Шаньи. — Кто это с ней был? Кажется, я его где-то видел. Да, точно, в свите короля. Как же его зовут? Дай бог памяти…

— Это де Тревиль, корнет роты королевских мушкетёров.

— Невероятно. Откуда ты его знаешь?

— Да, так, пораспрашивал слуг — Александру не хотелось рассказывать Шарлю, о «знакомстве» с Тревилем.

— Вот оно значит как — и погрузившись в свои мысли, Шарль лёг на кровать.

Ход его мыслей прервал Александр. Его юная, пылкая, влюбчивая натура, была очарована таинственной и загадочной герцогиней, и он спросил:

— Кто эта, герцогиня де Шеврез?

Нехотя, преодолевая желание послать де Бриана к чёрту, но стараясь уберечь его от опасности, он сказал:

— Мария Эме де Роган — Монбазон, герцогиня де Шеврез. Дочь Эркюля де Роган, герцога де Монбазон и Мадлен де Ленонкур. Представительница старейшего и знатнейшего семейства высшей французской аристократии.

В 1617 году вышла замуж за Шарля д'Альбера, герцога де Люина, фаворита короля Людовика XIII, помнишь, я тебе о нём рассказывал. С декабря 1618 года, благодаря своему муженьку де Люиню — старшая фрейлина королевы Анны Австрийской. На эту должность была назначена королём, в обход незаслуженно обойдённой Луизы де Монморанси, жены коннентабля Франции, герцога Анри I де Монморанси.

После смерти Люиня в 1621 году, в 1622 году вышла замуж за Клода де Лорена, герцога де Шеврез.

По слухам, дошедшим до меня, она недавно родила дочь Анну-Марию, но как видите, это не мешает ей путешествовать, разъезжая по Франции в мужском костюме.

О, Александр, берегись её, это — роковая женщина. Могу побиться об заклад, что в угоду своей выгоде, своим интересам, она погубила и погубит, не одну жизнь.

Она интриганка, у неё лживая и порочная натура, скрытая под ангельским образом. Она плетёт интриги и сети заговоров, просто так, ради развлечения. Ведь это так возбуждающе — романтично, распоряжаться судьбами и жизнями людей, ходить по лезвию ножа, писать шифрованные письма, переодевшись в мужское платье мчаться куда-то под покровом ночи, быть в центре всеобщего внимания, в центре событий и захватывающих приключений. Она, ради достижения собственных целей, привыкла использовать женщин, в частности, нашу королеву Анну. И ловко пользуясь своей красотой, с лёгкостью управляет и манипулирует мужчинами! Ради неё, они готовы на всё! И подводя итог всему этому, скажу, что коварнее её, нет женщины во Франции!

Я уверен, если она попадёт в рай, то она и там будет плести свои сети, против Бога и ангелов, ну а если в ад, то даже сидячи голой жопой на раскаленной сковороде, она будет подговаривать чертей, свергнуть сатану. И клянусь Кровью Христовой, ей это удастся!

Берегись её, Александр, она очень опасна. Прости меня, но ты молод и неопытен, и можешь легко попасть в сети, расставленные этой бестией.

Де Бриан, внимательно выслушал графа, но его предупреждения, о коварстве герцогини де Шеврез, пропустил мимо ушей. Он был молод и горяч, считал себя умным, был самоуверен, и думал, что никогда не позволит, кому бы то ни было, увлечь себя в опасную авантюру, что никогда не попадётся в сети, расставленные кем-то.

Как уже говорилось, он был очарован герцогиней. Перед его глазами стоял её образ, её улыбка навевала на де Бриана сладкие грёзы. На миг он подумал: «А какова она в постели? Какова на ощупь её кожа?», и погрузился в сладчайшие мечты и фантазии.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ПАРИЖ

Дальнейший путь они преодолели без приключений и неожиданных встреч, и вечером 10 сентября 1625 года, через ворота Сен-Жак, въехали в Париж.

Сразу за воротами возвышалась высокая колокольня церкви Сен-Жак-ля Бушери, где в боковом портале башни, находиться могила известного алхимика Николя Фламеля, умершего в 1418 году^[11]. Но как бы там не было, Николя Фламель завещал всё своё состояние этой церкви.

Сама церковь была построена на деньги одной из самых богатых средневековых гильдий Парижа — гильдии мясников, отсюда в названии церкви и слово бушери — лавка мясника. Церковь служила местом сбора паломников, следовавших по пути Святого Иакова к конечному пункту — гробнице апостола Иакова в Сантьяго-де-Компостела в Испании.

Особенно впечатляюще выглядели скульптуры чудовищ, установленные на этой башне в 1526 году скульптором Ро. А на самом верху башни находилась статуя Святого Иакова и скульптурные изображения Тельца, Орла и Льва, символизирующие евангелистов Луку, Иоанна и Марка.

— Аллегории^[12], они повсюду в Париже. Здесь почти каждый говорит, не то, что думает, и делает не то, что должен. Будьте готовы к этому, Александр.

А де Бриану, с первого взгляда полюбился Париж — его фахверковые, многоэтажные дома, стоявшие так плотно друг к другу, что можно было перепрыгивать с крыши на крышу, кольцевые, узкие и извилистые улицы, кажущаяся на первый взгляд бестолковая суета огромного количества народа на улицах.

Впечатление даже не портила постоянная и извечная вонь, так как помои выливали прямо в окно, предварительно трижды прокричав: «Берегись воды!». Поэтому мостовые имели вогнутую форму — все нечистоты текли посередине улицы. Богатые и знатные люди ходили по краям, чтобы не запачкать одежду, прижимая к носу надушенные платки, а по центру улицы, заляпанные грязью по пояс, брели бедняки и студенты. Раз в день по улицам проезжала телега золотаря с колокольчиком, и хозяева домов или слуги, выходили из домов, а то и прямо из окон вываливали в телегу содержимое ночных горшков. Телеги потом разгружались на городских свалках, не особенно удалённых от городских стен.

Налог на грязь, был учреждён в Париже, ещё в 1506 году. Этот налог подлежал к уплате каждые 20 лет, им облагались домовладельцы, а полученные средства использовались для вывоза мусора с улиц и уличного освещения.

В годы регентства Марии Медичи, Париж пережил настоящий наплыв бедняков и малоимущих из провинций Франции, пришедших в столицу за хлебом, в поисках работы или наживы. И улочки Парижа наполнились более чем 30 тысячной армией проституток, воров, грабителей, попрошаек и нищих.

А в дни, когда де Бриан впервые въехал в Париж, толпу дополняли провинциалы, съехавшиеся на ярмарку Святого Лаврентия, которая ежегодно проходила с 25 июля по 30 сентября. Такие ярмарки, были мощным двигателем внутренней торговли.

Миновав предместье Сен-Жак, они стали продвигаться по улочкам района Сен-Жермен, в последнее время становившимся «престижным» районом Парижа, где жили в основном монахи, профессора Университета и королевские особы — например, в 1606 году, здесь, неподалёку от аббатства Сен-Жермен-де-Пре, выстроила себе особняк с огромным парком первая жена короля Генриха IV, Маргарита.

В начале века, в этом малонаселённом районе, где всего несколько домов лепились у подножия городских стен и Нельской башни, да простирались «владения» королевы Маргариты, началось активное строительство, особенно на набережной Малаке.

Подъехав к Сене, они вступили на Новый мост, соединяющий два берега реки с островом Сите. Мост был заложен ещё 31 мая 1578 года, в годы правления Генриха III Валуа, а закончен в 1604 году, уже при Генрихе IV Бурбоне. Отличительной особенностью этого моста от других парижских мостов было то, что на нём было запрещено строить дома и сооружать лавки, как на других мостах. Таким образом, с моста открывался вид на Сену и окрестности. Запрет на строительство на мосту, вызывал недовольство торговцев, которые возмущались тем, что столько места, в столь многолюдном и прибыльном месте, остаётся не использованным. На Новом мосту торговали только книгоноши, а под его сводами, собирались всякие тёмные людишки: воры, головорезы, проститутки.

По краям моста были проложены тротуары в целях безопасности движения. Такого в Париже ещё не видели.

В 1614 году, по приказу королевы-регентши Марии Медичи, в срединной части моста возвели конную статую короля Генриха IV, первый памятник во всей Франции.

Этот Новый мост, однажды едва не стоил жизни королю Генриху IV. Он часто ездил верхом, и один раз, на Новом мосту, на него набросился некий Жан де Л'Иль и хотел его убить, но король пришпорил коня, и ускакал.

В 1607 году на западной оконечности острова Сите заложили треугольную площадь Дофин, названную в честь королевского первенца, будущего Людовика XIII. По плану, утверждённому лично Генрихом IV, дома на ней должны быть одинаковой архитектуры, из розового камня, облицованные ложным белым кирпичом.

После Нового моста они свернули налево, и по набережной направились к Лувру. Де Бриан с трепетом ожидал увидеть королевскую резиденцию.

Во второй половине XIV века, в годы правления короля Карла V Мудрого, крепостной замок Лувр, стал официальной резиденцией короля.

Король Франциск I, в 1528 году, официально объявил Париж столицей, и хаотический процесс развития города, был взят властями под контроль, и родилось понятие — «городская политика». Вышли правительственные указы о прямолинейной застройке улиц, была сооружена первая каменная набережная, начата перестройка Лувра. При Генрихе IV, работы по преобразованию Лувра, продолжились.

Но к началу XVII века, он оставался в большей степени средневековой крепостью, чем королевской резиденцией. За время Религиозных войн дворец обветшал и выглядел нежилым. Когда Генрих IV впервые привёз сюда свою новую жену, Мария Медичи сочла это очередной шуткой, что было как раз в духе её весельчака супруга.

И она решила, временно обосноваться во дворце Тюильри, выстроенной её двоюродной бабкой Екатериной Медичи и соединённом с Лувром Большой галереей^[13].

После Мария Медичи стала подыскивать место для дворца, достойного французской королевы. Её взгляд устремился на левый берег Сены, где было много свободного места. Она выкупила особняк герцога Люксембурга и принялась скупать окрестные земли. Рядом с особняком, впоследствии получившем название Малого Люксембургского дворца, Мария, велела архитектору Соломону де Броссу, выстроить Большой Люксембургский дворец, в итальянском стиле. Работы начались в 1615 году и пока были далеки от окончания.

Людовик XIII продолжал перестраивать и ремонтировать Лувр, где он собственно и жил.

Одновременно со строительством на острове Сите, в 1607 году началось строительство и площади Плас-Рояль (Королевской площади). Много веков назад, на этом месте существовали болота, подаренные королём Франции Людовиком IX Святым, Ордену рыцарей тамплиеров. Впоследствии, под руководством тамплиеров, болота были осушены, место было застроено домами, но квартал так и получил название «Мааре», что в переводе означает «болото».

После уничтожения Ордена тамплиеров, со временем, члены королевской семьи, стали владеть многими особняками в этом квартале.

Здесь же, возвышался и Турнельский дворец, первыми обитателями которого стали не французы, а английские завоеватели. В ходе Столетней войны здесь жили монарх-младенец Генрих VI Ланкастер, вместе со своим дядей герцогом Бедфордом.

Позже, Турнельский дворец, служил королевской резиденцией Франциску I и его сыну Генриху II. Здесь же, неподалёку от Турнельского замка, в 1559 году, на рыцарском турнире, граф де Монтгомери, копьём, смертельно ранил короля Франции Генриха II.

Суеверная королева, жена Генриха II, Екатерина Медичи, приказала снести Турнельский дворец. И на месте замка и его роскошного сада, долгие годы существовал конский рынок.

Именно здесь, Генрих IV, приказал начать строительство Королевской площади. Задумал проект площади Первый королевский архитектор Луи Метезо, а руководил строительством архитектор Андруэ дю Серсо, автор Нового моста.

Площадь, изначально, задумывалась как единый архитектурный комплекс. Тридцать шесть одинаковых трёхэтажных домов с розово-белой облицовкой, с арочной галереей внизу, и скрытыми садами позади, с островерхими серыми крышами, крутые скаты которых, прорезаны слуховыми оконцами, а кое-где, украшены изящными башенками с часами и колоколом. Все они, образуют симметричное каре — павильон Короля на южной стороне, противостоит павильону Королевы на северной.

Торжественное открытие Королевской площади состоялось в 1612 году, на честь помолвки короля Людовика XIII с Анной Австрийской.

Придворные вельможи, чтобы быть поближе к монарху, начали строить себе особняки неподалёку, и квартал Мааре, вскоре стал самым изысканным и элегантным кварталом в Париже. Там также селились иностранные послы, высшие судейские чиновники и финансисты, учёные, художники, писатели, и даже иноземные государи, бывавшие в столице Франции.

Миновав Королевскую площадь, они поехали по улицам предместья Сент-Оноре, где и спешились во дворе большого четырёхэтажного дома, принадлежавшего графу де Шаньи.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

СЛУХИ ПАРИЖА

Приезд графа и его гостей, вызвал переполох и суету среди слуг. Хотя они, и должны были уже привыкнуть, к его исчезновениям и неожиданным возвращениям.

На нижнем этаже размещалась буфетная и кухня, здесь же в многочисленных каморках жили и слуги. Второй этаж — парадный, занимала одна большая комната для обедов и приёмов гостей. Стены этой комнаты, отдавая дань моде, украшали гобелены, портреты, картины и коллекция оружия, развешанные на стенах. Третий этаж был жилым — передняя, где стоял стол, диван, несколько стульев и два шкафа, спальня хозяина и будуар. На верхнем этаже располагались гости, и в одну из комнат слуга провёл де Бриана. Педро занял небольшую комнату по соседству.

Умывшись с дороги и переодевшись, Александр спустился на второй этаж, где прислуга накрывала уже к обеду стол, сервируя его фаянсовой посудой, дорогой и изысканной редкостью.

Раннее, монополией на изготовление фаянсовой посуды обладала Италия, где под названием майолики её производили в городах Урбино, Фаэнца^[14], Губбио. Впоследствии один дворянин из итальянского города Савона, по имени Контад, поступил на службу к герцогу Неверскому Карлу III, и основал в 1608 году в Невере мануфактуру итальянской керамики, став, таким образом, родоначальником школы французского фаянса.

Шаньи задерживался. Де Бриан уже успел обойти всю комнату, рассмотреть гобелены, на которых были изображены сцены на мифологические и библейские сюжеты, портреты с какими-то бородатыми рыцарями и кавалерами, облачённых в латы и старомодные костюмы, наверно представители рода де Морон и картины с батальными сценами.

Здесь же висел портрет, который привлёк особенное внимание Александра. На нём была изображена красивая женщина, с томными карими глазами и очаровательной улыбкой. Бриан задержался у этого портрета, рассматривая прекрасную даму.

Коллекция оружия, тоже была оценена по достоинству. Она была побогаче, чем его собственная, в замке Бриан. Здесь находились образцы оружия, о котором Александр даже не слышал, и чудной какой-то кожаный ремешок, весь утыканный длинными разноцветными перьями.

Де Бриан заскучал. Он уже окинул взглядом дородную служанку с огромным бюстом и необъятной талией и бёдрами, ничего, что лет на десять — на двадцать старше его, и уже подумывал как бы увлечь её в одну из комнат.

Наконец, Шарль спустился. Он был одет в новый испанский камзол, инструктированный серебром. Вместо привычной боевой рапиры, на его бедре покоилась шпага с позолочённым эфесом, через плечо была перекинута широкая перевязь, также расшитая золотом. На ногах были обуты лёгкие, мягкие сапоги, более подходящие для ходьбы по дворцовым паркетам, а не для верховой езды или лазания по горам или через лес.

— О, Шарль, тебя и не узнать!

— Извини, что заставил ждать. Решил помыться и переодеться с дороги. Врачи Древнего Египта считали мытьё трижды в день, залогом здоровья и долголетия. А у нас в Европе? Бани утратили своё гигиеническое значение и превратились в дома свиданий, и священники вынуждены с амвонов своих церквей, запрещать своим прихожанкам их посещать. Бани на улице Нев-Монмартр, используются как последнее средство врачевания. Ежедневно мыться не принято, считается, какая дурость, что вместе с водой, в тело, через поры кожи проникают болезни и что вода уменьшает мужскую силу. Глупость. На Востоке султаны и падишахи моются каждый день и имеют гаремы по сотне и более жён.

Мыло, которое производиться в Париже и Марселе, годиться только для стирки.

Полагается менять несколько раз за день рубашки, но этим зачастую пренебрегают. В быту ходит выражение — «устроить стирку по-гасконски», то есть попросту надеть грязную сорочку наизнанку.

Аристократы, чтобы заглушить запах не мытого тела, поливаются духами, опять же дурость, считается, что они проникают внутрь организма и оберегают его от заболеваний, или обтираются надушенным полотенцем. Крестьяне и горожане, изредка купаются в реке, прямо в одежде.

Я, проведя несколько лет своей жизни на Востоке, привык мыться. За это мой исповедник, смотрит на меня как на слугу нечистого, как на еретика и колдуна. Да пошёл он ко всем чертям! Это личное дело каждого, мой дорогой друг. А теперь, прошу к столу!

Де Бриан, спокойно отнёсся к выпадам Шарля о гигиене и морали, никак не отнеся их на свой счёт, хотя по приезду он только ополоснул водой лицо, руки и надел чистую рубашку. Шаньи прав, это личное дело каждого, но из-за своей привычки мыться так часто, Шарль казался ему чудаком.

За обедом, состоявшим из множества холодных закусок — ветчины, сыра, паштетов, колбас, так как повар не успел приготовить что-либо существенное, Шарль и Александр весело болтали, вспоминали Сицилию и путешествие в Париж, пили вино. Вино с бретонских виноградников графа и считавшемся лучшим вино из Гаскони, которое производили в окрестностях Бордо.

— Александр, во Франции существует поговорка: «Бургундское — для королей, бордо — для дворян, шампанское для герцогинь». А знатоки утверждают, что бордо, попадая в организм, находит дорогу прямо к печени — символу здоровья, а бургундское, стремиться к сердцу.

Бриан, привыкший к сладким итальянским винам, не испытывал большого восторга от острого вкуса и кислинки французских вин. Но сохраняя правила приличия, спокойно пил бордо и вино из Бретани, убеждая себя, что всё дело в привычке.

После обеда, вооружившись большим кувшином с вином, Шарль и Александр пересели на диван, стоявший в этой же комнате. Граф позвал своего дворецкого — Пьера, которого он щедро снабжал деньгами, и Пьер старался, содержа целую армию доносителей, приносящих различные слухи и сплетни с улиц города и предместий, из дворцов и особняков вельмож, и даже из королевского дворца и дворца Малый Люксембург, где обитал всесильный первый министр Франции кардинал Ришелье.

— Ну, что расскажешь, Пьер?

Гладя на этого, казавшегося добродушным толстяка, с длинными седыми завитыми волосами, на его румяные щёки, благодушные глаза, как то не верилось, что он, содержит разветвлённую сеть осведомителей и шпионов.

Пьер начал рассказывать. Первым делом он поведал о том, кто у кого родился, кто на ком женился, кто с кем встречался, кто умер, кто что натворил, кто кому и с кем изменил, кто кого убил, ну и тому подобное.

Шаньи слушал внимательно, иногда кивая головой, изредка улыбаясь. А у де Бриана, в ушах звенело от множества названий незнакомых мест и от огромного количества имён, которыми так и сыпал Пьер.

— А теперь самое главное, о чём судачит весь Париж, вот уже несколько месяцев.

В мае в Париж прибыл герцог Бэкингем, фаворит нового английского короля Карла I. Да, наверно вы слышали, в Англии теперь новый король. Яков I умер в марте, на престол вступил его сын Карл I.

Так вот. Бэкингем прибыл в Париж, для ведения переговоров о браке Карла I и Генриетты, сестры нашего короля Людовика. А им ничего другого ведь и не остаётся, верно? После провала миссии Бэкингема в Испании^[15].

Шаньи улыбнулся, должно быть приятным воспоминаниям, и утвердительно кивнул головой. Пьер продолжил:

— Свита у Бэкингема не уступала королевской: восемь титулованных аристократов и шесть нетитулованных дворян, двадцать четыре рыцаря, у каждого из которых было по шесть пажей и шесть лакеев. К личным услугам герцога были двадцать йоменов, которых в свою очередь обслуживали семьдесят грумов, а также тридцать горничных, два шеф-повара, двадцать пять поварят, четырнадцать служанок, пятьдесят чернорабочих, двадцать четыре пеших слуги и двадцать конных, шесть доезжчих, восемнадцать гонцов — всего 800 человек.

— И что, храброе французское дворянство, не проредило эту прорву англичан?

— Если и были поединки господин граф, то мне о них ничего не известно. Я не всемогущ.

— Ладно, давай продолжай.

— В первый раз Бэкингем, предстал перед нашим королём, королевой-матерью, королевой Анной и Ришелье во время праздника, устроенного кардиналом. На нём был надет бархатный колет, расшитый бриллиантами, и берет с белыми перьями, которые были прикреплены солитерами стоимостью в пятьсот тысяч ливров каждый. А на одном из балов, он поразил весь двор своей неслыханной щедростью: он появился в роскошном бальном костюме, расшитом множеством крупных жемчужин, специально по указанию герцога пришитых на тонкую нитку. Задетые жёсткими юбками дам, при ходьбе и танцах, жемчужины отрывались и рассыпались по паркету. Придворные бросались их подбирать, чтобы вернуть владельцу, но Бэкингем, останавливал их презрительным жестом и словами: «Благодарю, оставьте их себе, на память».

Особенно этот жест позабавил королеву Анну, которая как я слышал, весьма страдает от скупости короля.

— Сноб, — пренебрежительно бросил Шаньи.

— Но, как мне говорили, помолвка Генриетты с английским королём, всего лишь прикрытие для Бэкингема. Карл I, поручил ему сформировать в Париже партию, которая станет поддерживать протестантов. Герцог, сблизился с герцогиней де Шеврез, через её любовника англичанина графа де Холланда и очень быстро вошёл в круг ближайших друзей «нашей милой» герцогини.

Де Бриан навострил уши.

— Церемония заочного венчания состоялась 11 мая. Английского короля представлял герцог де Шеврез, который, как вы знаете, состоит в дальнем родстве со Стюартами. Он решил затмить Бэкингема и явился на эту церемонию в чёрном костюме с полосами из бриллиантов, с подвесками, блистающими драгоценными камнями, и в чёрной бархатной шапочке с бриллиантовой пряжкой. Но не ему стареющему, тягаться с моложавым, высоким, прекрасно сложенным Бэкингемом.

Наш король себя плохо чувствовал, и Бэкингем во всю ухаживал за королевой Анной, и судя по всему, ей это нравилось.

2 июня принцесса Генриетта покинула Лувр, и в сопровождении Бэкингема, королевы-матери и Анны Австрийской, которая пренебрегла советом остаться в Париже вместе с мужем, отправилась в Лондон.

В Амьене, будущая королева Англии Генриетта, должна была распрощаться с семьёй, и по этому случаю, в городе было организованно несколько праздников. И как мне сказали, в Амьене, герцогине де Шеврез, стало жаль бедную королеву, которая была лишена любви. Она взяла на себя роль сводницы и устроила ночью небольшую прогулку в парк. Вскоре, благодаря де Шеврез, Анна Австрийская и Бэкингем остались наедине.

Что было дальше господин граф, я как уважающий себя мужчина, говорить не буду.

— Даже если я тебе прикажу?

— Вы не сделаете этого, граф. Скажу только одно, что слухи о произошедшем в Амьене курьёзе, разняться. Но по возвращении в Фонтенбло, в конце июня, король встретил королеву холодно и прогнал из дворца всю обслугу, которая находилась с нею в парке.

Мне ещё говорили, что когда Генриетта, в сопровождении Бэкингема отправилась в Булонь, где ей предстояло сесть на корабль, королева Анна следовала за ней в карете, и в двух лье от города остановилась, чтобы попрощаться. К ней подошёл Бэкингем, они о чём то говорили, затем молча смотрели друг на друга. Оба были бледны.

Есть ещё одна история, рассказанная мне человеком из дома герцога Ларошфуко. Якобы, после одного из балов в Амьене, Анна Австрийская, передала Бэкингему через Марию де Шеврез, голубой бант с алмазными подвесками, который был на её груди во время первого приёма, оказанного герцогу в Париже. Для Бэкингема они были ценны тем, что лента, которую они украшали, на куртуазном языке является залогом любви.

В Лондоне, на одном из балов, леди Люси Перси графиня Карлайл, жена английского посла во Франции графа Джеймса Хея Карлайла, между прочим, бывшая любовница Бэкингема, и судя по всему, добрая подруга нашего кардинала, незаметно срезала с рукава Бэкингема пару алмазных подвесков, и послала их Ришелье. Обнаружив пропажу, Бэкингем велел закрыть все порты страны, немедленно приказал изготовить дубликат и отправил подвески обратно нашей королеве Анне.

Не думаю, что эта история правдивая. По-моему, это не более чем сплетни.

Вот собственно и всё, господин граф.

Шаньи жестом руки отпустил слугу и сидел размышляя. По его губам блуждала улыбка.

Поражённый рассказами Пьера, Александр сидел, всё ещё приходя в себя. Чтобы, вот так просто, королева, наставила рога своему мужу? Да, он помнил рассказы Шаньи, о нравах Парижа времён Генриха IV и теперешних, но всё это, казалось таким далёким и не реальным, как будто происходило в какой-то другой стране, и больше походило на сказку. Рассказанное же сегодня, было явным, по словам Пьера, весь Париж говорит об этом, и как раз эта явь, не укладывалась у Бриана в голове. Он уже успел создать образ, столь понравившейся ему герцогини де Шеврез, представляя её милым, нежным, утончённым, очаровательным созданием, считая рассказ Шарля, сплетней и выдумкой. Но правда оказалась жестокой, и соответствовала образу герцогини, набросанным Шаньи.

— Ну и как тебя вся эта история, мой дорогой Александр?

Де Бриан немного помолчал, собираясь с мыслями:

— Поверить не могу. Неужели это всё, правда? Чтобы королева?… Немыслимо, не вероятно!

— Я уверен, что Пьер нам не всё рассказал. Настоящая правда, на много пикантнее и интереснее.

Шаньи, более искушённый в жизни, более опытный, может быть немного циничный, говорил абсолютно серьёзно, не собираясь хоть как-то подыграть Александру, например, сказав, что это всего лишь глупые слухи, что де Шеврез не сводница, а королева Анна Австрийская чиста, непорочна и целомудренна.

— Королева Анна, действительно лишена любви. Она уже и забыла, когда король последний раз, посещал её спальню.

А начиналось всё так прекрасно. В августе 1612 года Мария Медичи и король Испании Филипп III подписали брачный контракт, соединяющий Людовика XIII и Анну Австрийскую. Детям тогда было по десять лет, в сентябре им исполнилось одиннадцать. Король прохладно и без воодушевления, относился к предстоящему браку, но всё-таки, 17 августа 1615 года уселся в карету, которая повезла его к жене. Наслушавшись всяких разных скабрезных и фривольных историй, он решил перед предстоящим бракосочетанием хоть краем глаза взглянуть на свою будущую жену. Его раздирало любопытство — какая она, эта принцесса Анна, красива ли? Они задержались в пути, потому что Марию Медичи в конце августа свалила оспа. 7 октября Людовик прибыл в Бордо, и узнал, что кортеж Анны, только что пересёк границу. На следующее утро, он приказал отвезти себя в Кастр, что в пяти лье от Бордо, где остановилась на ночь принцесса. Позаботившись о том, чтобы испанцы его не узнали, он вошёл в один из домов, приблизился к окну и дождался, когда карета Анны Австрийской проехала мимо этого дома. Король думал, что испанцы не знают о его пребывании в Кастре. Он заблуждался. По крайней мере, один человек из свиты принцессы, тот, который отвечал за её безопасность, граф Донато-Мария Эль Ниолло, знал об этом. Я говорю об этом так уверенно, потому что тоже в тот день был в Кастре. Мне поручили охранять короля, и я встречался с графом Эль Ниолло, для того, чтобы какой-нибудь ретивый испанец, не подстрелил нашего монарха, приняв его, ну допустим за шпиона. Как только улица опустела, Людовик снова сел в карету и приказал кучеру догнать кортеж принцессы. Когда его карета поравнялась с каретой Анны, принцесса, заинтригованная появлением постороннего, высунула голову в окошечко, и тут король увидел, что его будущая жена, на редкость хорошенькая. Придя в полнейший восторг, он стал улыбаться, махать ей рукой, потом ткнул в себя пальцем, прокричал, что он путешествует инкогнито и карета умчала его в сторону Бордо. 9 октября произошла любопытная церемония. Франция и Испания обменялись своими принцессами. Ведь король Испании Филипп III, заранее обговорил, что инфанта Анна, может выйти замуж за Людовика XIII, только если его сестра, принцесса Елизавета, выйдет замуж за принца Астурии Филиппа, наследника испанского престола, с 1621 года король Испании Филипп IV. Инфанта Анна приехала во Францию, захватив с собой свиту из более чем шестидесяти дам и сотни придворных. Свита Елизаветы Французской, или как её назвали испанцы Изабеллы, была вдвоё меньше, что сразу же вызвало трения между двумя дворами.

25 ноября, того же, 1615 года, состоялся свадебный обряд и королевская брачная ночь, которая проходила при свидетелях, которые должны были подтвердить, что «брак свершился».

Не знаю, что у них там произошло, меня там не было, но после первой брачной ночи, король почти четыре года не заходил в спальню жены.

Поговаривали, что наш суровый, добродетельный и чересчур набожный король, панически боится женщин.

Король Испании Филипп III, узнав, что король Франции пренебрегает его дочерью, впал в столь скверное состояние духа, что в воздухе запахло войной. На королеву Анну было жалко смотреть. Обладая жгучим и пылким южным темпераментом, она очень страдала от неудовлетворённости. Её поведение стало тревожить де Люиня, и он попросил короля, подумать о своей супруге.

Наконец, в начале 1619 года, Люинь, практически силком, среди ночи поднял короля с кровати и втолкнул его, упирающегося, в спальню королевы…

С этой ночи, спустя более чем три года после свадьбы, у короля и королевы начался настоящий «медовый месяц».

Но через какое-то время, год-два, на короля снова что-то нашло, и он перестал обращать внимание на королеву, да и на других женщин тоже.

Но самое неприятное во всей этой истории, то, что Анна, за этот «медовый месяц», так и не родила, не подарила королю и Франции наследника. Пьер говорил мне, что вроде бы королева была беременна, но у неё случился выкидыш.

Вот такая вот история, дорогой Александр. Прежде чем осуждать королеву, надо знать всю подоплеку событий. Хотя, этот случай в Амьене, забавный и курьёзный. Она женщина. Да, она женщина.

Шаньи, который слушая рассказ Пьера и рассказывая сам, постоянно подливал в бокалы вино, и сейчас был изрядно пьян, начал напевать какую-то весёленькую песенку. В голове у де Бриана, тоже сильно шумело от выпитого, но он пытался собраться с мыслями и переварить полученную информацию.

Полёт его мыслей и песенку Шарля, прервало появление Пьера.

— Господин граф, к вам посыльный от Его преосвященства кардинала Ришелье.

Шаньи сосредоточил взгляд своих глаз на дворецком.

— Зови, — и граф снова сел на диван, так как его сильно покачивало.

В комнату вошёл мужчина, молча поклонился и вручил графу запечатанный конверт.

Шарль быстро пробежал глазами письмо, и также молча, кивком головы отпустил посыльного. Когда тот вышел, Шарль обратился к де Бриану:

— Чёрт. От его глаз ничего не скроется. Меня завтра зовут на приём к Ришелье.

ГЛАВА ПЯТАЯ

КАРДИНАЛ РИШЕЛЬЕ И ОТЕЦ ЖОЗЕФ

…Когда граф де Шаньи закончил давать отчёт о своей миссии, которую он считал, что выполнил успешно, Ришелье продолжал молчать, погружённый в свои мысли. Он слишком долго и упорно шёл к власти, и научился не делать скоропалительных выводов, и однажды ухватив удачу за хвост, он не собирался её отпускать, делая непростительные ошибки.

Арман Жан дю Плесси де Ришелье родился 9 сентября 1585 года, в Париже. Его отец Франсуа дю Плесси де Ришелье, был приближённым французского короля Генриха III и в документах того времени, не раз встречаются указания о выдаче Франсуа де Ришелье денег для нужд, «о которых король желает, чтобы не было упомянуто». Мать — Сюзанна де Ла Порт, была дочерью адвоката Парижского парламента Франсуа де Ла Порта, буржуа, которому дворянство было пожаловано за выслугу лет.

Несмотря на слабое здоровье, Арман Жан де Ришелье решил посвятить себя военной службе. Окончив знаменитый Наваррский коллеж в Париже, где в своё время учились короли Франции Генрих III и Генрих IV, он поступил в 1600 году, под именем маркиза Шилу, в не менее знаменитую и престижную Академию Антуана де Плювенеля. В этой Академии готовили офицеров кавалерии. Но судьбе было угодно, направить жизнь Ришелье, по другой стезе.

В 1602 году, его старший брат Альфонс-Луи, отказался занять уготованное ему место епископа в Люсоне и решил постричься в монахи под именем брата Ансельма. Это епископство было пожаловано семейству Ришелье ещё Генрихом III, и доход от него был жизненно необходим и важен для семьи, которая после смерти в 1590 году от лихорадки отца, постоянно находилась в долгах. Арман, по просьбе матери, вынужденно стал студентом богословского факультета Парижского университета. Так, маркиз де Шилу, стал аббатом Ришелье.

В 1606 году он получил степень магистра канонического права. И в этом же году, в 21 год, был назначен Генрихом IV епископом Люсонским. Дело оставалось за малым, пройти утверждение на церковную должность у Папы Римского, но Ришелье не исполнилось положенных по закону 23 лет. Он прибавил себе недостающие года и получил благословение Папы, но затем, бросился понтифику в ноги, прося отпустить ему его прегрешение. Папа Павел V, которому очень понравился молодой епископ, проявивший глубокие познания в богословии и других науках, сказал: «Каков плут, далеко пойдёт!» — и отпустил его с миром.

17 апреля 1607 года Ришелье был посвящён в сан епископа Люсонского кардиналом Живри. Арман, оставаясь в Париже, 29 октября 1607 года, защитил диссертацию в Сорбонне на степень доктора философии, и 21 декабря 1608 года, официально вступил в должность епископа Люсонского.

В Люсонском епископстве под началом Ришелье было 420 приходов, 48 приорств (настоятельских церквей), 13 аббатств (монастырей), 7 капитулов (коллегий священников, состоящих при епископе), 357 часовен и 10 богаделен. При этом Люсонская епархия считалась одной из самых незначительных и бедных во французском королевстве. Её ежегодный доход не превышал 15–16 тысяч ливров.

В короткий срок Ришелье увеличил доход от епархии до 18 тысяч. Под его руководством был восстановлен кафедральный собор в Люсоне, отреставрирована резиденция епископа, он лично рассматривал просьбы своей паствы и по мере сил, помогал обратившимся к нему.

Инспектируя свою епархию, молодой епископ обнаружил, что приходские священники не знают латыни, обрядов и молитв. Многие из них, занимались мирскими делами: сельским хозяйством, торговлей. Молодые кюре одевались по моде, и даже носили оружие и участвовали в поединках. И тогда Ришелье обязал всех сельских священников посещать по воскресеньям занятия по катехизису (изложение христианских вероучений), проводимые монахами-доминиканцами. В 1609 году он приобрёл на собственные средства дом, неподалёку от кафедрального собора, а спустя пару лет, при содействии кардинала де Берюля, которого Ришелье считал своим наставником и учителем, открыл там духовную семинарию, пригласив в качестве преподавателей теологии, философии и естественных наук отцов-ораторианцев^[16], отвергнув услуги иезуитов. Он часто присутствовал на занятиях и даже руководил ими.

Но молодому, амбициозному, целеустремлённому епископу, было тесно в Люсоне. Церковные должности приносили неплохой доход, найти применение своим способностям он мог в любой области, от дипломатии до войны, и наряду со ставшими широко известными теологическими диспутами и сочинениями, он пишет королю Генриху IV записку, со своими предложениями государственных реформ. Но Генриха IV, так некстати для Ришелье, убил Равальяк.

В 1614 году, после мятежа принцев, недовольных регентством Марии Медичи и возвышением её фаворита Кончино Кончини, были созваны Генеральные штаты. 24 августа 1614 года Ришелье был выбран депутатом от духовенства графства Пуату, куда входила Люсонская епархия.

Широким массам было неизвестно то, как Ришелье добился депутатства. На какие уловки и ухищрения он пошёл, но именно тогда, Шарль де Морон, по просьбе кое-кого, познакомился с епископом Люсонским, и оказал ему ряд услуг.

Выступая на Генеральных штатах, Ришелье высказался за более широкое привлечение церкви к управлению государством, призвал сократить государственные расходы, запретить дуэли, искоренить коррупцию среди чиновников. Особенно много хвалебных слов он произнёс в адрес королевы-регентши. Ришелье превозносил политическую мудрость королевы, хотя и знал, что её политика, довела страну до финансового и экономического кризисов.

Благодаря своей хвалебной речи, замеченной Марией Медичи и её окружением, епископ был приближен ко двору. Даже поговаривали, что он, через Леонору Галигаи, жену Кончино Кончини, стал любовником королевы-матери. В мае 1616 года, Ришелье был назначен государственным советником, а 25 ноября этого же года, он получил пост Государственного секретаря, стал членом Королевского совета^[17] и личным советником Марии Медичи. Это принесло ему 17 тысяч ливров дохода, к ним следует добавить 2 тысячи, которые он получал как член Королевского совета, и специальный пенсион от короля в 6 тысяч ливров.

Но он чуть не просчитался. 24 апреля 1617 года Кончино Кончини был убит по приказу короля Людовика XIII. Молодой король получил возможность править самостоятельно. Он отправил в ссылку, в Блуа, Марию Медичи, а вместе с нею изгнал из Парижа и всё её окружение. Ришелье последовал за Марией Медичи в Блуа, а оттуда, бросив опальную королеву, вернулся в Люсон.

В феврале 1619 года, Мария Медичи сумела убежать из замка в Блуа через окно, благодаря помощи своего доброго друга герцога Жана Луи де Ногаре де Ла Валетта д'Эпернона. Королева стала возглавлять значительную группу мятежников, которые хотели заставить короля изгнать де Люиня. При поддержке нескольких знатных вельмож она подняла войска против собственного сына.

В Париже царила тревога. Находившемуся при дворе скромному монаху-капуцину отцу Жозефу, удалось подсказать королю, что лучше бы всего направить к королеве-матери епископа Люсонского, который сумеет добиться её примирения с сыном.

Ришелье успешно выполнил возложенное на него поручение и в апреле 1619 года, между Марией Медичи и вельможами с одной стороны, и королём с другой, был заключён мирный договор.

Но вскоре королева и мятежные вельможи подняли новый мятеж. Недолгий… 7 августа 1620 года они были разгромлены в Пон-де-Се.

Марии Медичи было разрешено вернуться в Париж, где она поселилась в Люксембургском дворце. В 1621 году, после смерти Люиня, она снова заняла своё место в Королевском совете. 5 сентября 1622 года, во время осады гугенотской крепости Монёр, Ришелье стал кардиналом. Мария Медичи, таки выхлопотала для него, эту столь заветную красную шапочку.

Но король, ни за что не хотел его видеть, за столом своего совета. Теперь, честолюбивому кардиналу, вновь надо было доказать свою полезность королю. И он, используя все доступные ему средства, стал привлекать внимание Людовика, к злоупотреблениям, творимым в Королевском совете.

После смерти Альбера де Люиня, вся власть в стране сосредоточилась в руках канцлера Николо Силлери и его сына Пюизье, ведавшего иностранными делами. Новый сюринтендант финансов Ла Вьевиль, плясал под их дудку, они также диктовали свою волю коннетаблю герцогу де Ледигьеру.

Усилия Ришелье не пропали даром. 1 января 1624 года Людовик потребовал у Силлери королевские печати. Тот принёс ларчик, однако среди печатей не хватало трёх — Франции, Наварры и Дофине, которыми скреплялись государственные договоры. Слушая путаные объяснения канцлера, и представляя себе, сколько денег он присвоил на заключении важных сделок, король пришёл в бешенство. На следующий день Силлери со всеми своими родственниками покинул Париж, удалившись в ссылку, а Людовик заявил, что отныне он сам будет разбираться во всех делах. Мария Медичи не преминула предложить ему помощника — кардинала Ришелье, в чьей честности, бескорыстии и преданности интересам государства нет никаких сомнений, но и на этот раз её ходатайство не увенчалось успехом. Место Силлери занял маркиз де Ла Вьевиль, не слишком отличавшийся от своего предшественника. Всё-таки, под нажимом королевы-матери, Ришелье был введён в Совет. Но и этого ему показалось мало. Он решил добиться всей полноты власти, стать незаменимым помощником короля, направлять его волю — не в личных целях и не ради корысти, а во благо Франции. Арман Жан дю Плесси, кардинал де Ришелье, был патриотом своей страны!

А вот молодой король Франции Людовик XIII, плохо разбирался в людях. Ла Вьевиля он назначил первым министром главным образом потому, что тот был богат, а значит, как наивно полагал король, не имел необходимости воровать.

Маркиз Ла Вьевиль, не испугавшись судьбы своего предшественника, который странным образом умер в ссылке, решил сэкономить на других, и сократил число раздаваемых королём пенсий, чем восстановил против себя придворных. К тому же, привыкнув к свободе, которую дают большие деньги, он позволил себе произвольно трактовать решения Совета и весьма вольно высказываться по поводу Людовика, его молодой жены и Марии Медичи.

Ришелье решил, что всё это не должно укрыться от короля: на Новом мосту стали продавать язвительные памфлеты политического содержания, написанные лично кардиналом (разумеется, без подписи).

Наконец, в середине августа 1624 года, Людовик вызвал министра к себе в Сен-Жермен, и сурово отчитал. Как только маркиз вышел, капитан королевских гвардейцев арестовал его, и в тот же вечер доставил под охраной в замок Амбуаз.

И как-то так, незаметно для всех, получилось, что, после ареста Ла Вьевиля, именно Ришелье, стал исполнять обязанности первого министра. Кардинал посоветовал королю рубить зло под корень и создать палату, по расследованию финансовых злоупотреблений. Через палату прошло около полусотни богачей. В сухом остатке получилось 10 миллионов ливров, которые звонко ссыпали в пустые сундуки государственной казны. Впервые, наверное, Людовик XIII подумал, что не прогадал, сделав Ришелье членом своего Совета.

И кардинал Ришелье, продолжил исполнять обязанности главного министра. Достигнув вершины власти, он перестал нуждаться в поддержке и покровительстве Марии Медичи. И постепенно, шаг за шагом, между ними начала разгораться вражда.

— Значит Гискар? Вам граф, удалось раздобыть бумаги?

— Нет, Ваше преосвященство. Но Гискар не успел и продать их испанцам. Я узнавал об этом. Он где-то их надёжно спрятал. На века… И пусть они там и лежат.

Отец Жозеф, сидел в тени, низко опустив голову. В лучах сентябрьского солнца, щедро бившего через окна, блестела только его гладко выбритая тонзура. И оттуда, долетел вздох.

Ришелье быстро обернулся.

Они были знакомы уже достаточно давно.

Франсуа Леклерк дю Трамбле родился 4 ноября 1577 года. В четыре года он уже знал латынь, а затем быстро овладел древнегреческим. В восемь лет, он, под именем барона де Мафлиера, был отправлен учиться в один из лучших парижских коллежей, где сразу же стал первым учеником. По окончании коллежа он решил сделать карьеру военного, и прошёл полный курс в Академии Плювинеля. По окончании Академии, он отправился путешествовать по Италии и Германии, собирая для короля Генриха IV разведывательную информацию. Вернувшись в Париж был приближён ко двору (фаворитка короля Генриха IV, Габриэль д'Эстре, называла его «французским Цицероном»). В 1597 году он участвовал в осаде Амьена, затем сопровождал специальное посольство в Лондон, где выполнил возложенную на него дипломатическую миссию.

Но в 1599 году, неожиданно для всех, он резко изменил свои планы, и решил постричься в монахи. Он остановил свой выбор на ордене капуцинов и стал называться отцом Жозефом. Он ударился в религиозную жизнь с большим пылом, и за последующие два года, одолел четырёхлетний курс обучения в семинарии капуцинов в Руане, а также в учебных заведениях Орлеана и Парижа. С 1603 года, отец Жозеф, уже сам преподавал богословие и философию монахам в монастыре Сент-Оноре в Париже, а затем в Медоне и Бурже, стал известным проповедником и церковным реформатором.

Благодаря своим связям и личным качествам, он достиг определённого влияния и при дворе.

С молодым епископом Люсона судьба свела его в 1612 году. А с возвышением Ришелье… Никто и не знал, кто теперь руководит всей политикой Франции. Первый министр?… Или отец Жозеф, которого стали называть «серым кардиналом», из-за цвета постоянно носимой им сутаны капуцинов. В качестве начальника канцелярии Ришелье, отец Жозеф, вместе с четырьмя помощниками — монахами-капуцинами, вёл тайные дела, и в неразборчивости применяемых средств, превосходил даже своего начальника.

Они прекрасно изучили друг друга, и слов между ними не требовалось.

— Жаль… Я слышал, что вы граф, вернулись в Париж не одни? Что с вами, приехал молодой юноша? Кто он, как его зовут?

Шаньи прекрасно понимал, что эти вопросы кардинала чисто формальны, что Ришелье прекрасно известно и имя и вся родословная Александра де Бриана. И скорее всего, Ришелье уже знал и о произошедшем на Сицилии, хотя он, закончил свой отчёт только тем, что было в Александрии.

— Это барон Александр де Бриан. Единственный сын моего друга. Генрих де Бриан, попросил меня позаботиться о нём.

— И вы не боитесь…

— Нет, — поспешно и неучтиво перебил кардинала Шаньи. — Я ничего не боюсь. Пусть всё будет так, как и должно быть. Даже если будет наоборот.

— Я понимаю вас, граф. Благодарю, вы отлично справились с возложенным на вас заданием. Можете идти. Отдыхайте. Возьмите триста экю у моего казначея.

Когда Шаньи вышел, Ришелье взял на руки свою любимицу — кошку Мириам, и вопросительно посмотрел на отца Жозефа.

Тот пожал плечами, а потом отрицательно покачал головой и горестно вздохнул.

Ришелье передёрнул плечами:

— Всегда, когда я вынужден разговаривать с этим человеком, я чувствую озноб между лопаток. Странно, не правда ли? Таким человеком как граф Шаньи, сложно управлять, он не предсказуем. Как вы считаете?

Отец Жозеф, лишь вновь пожал плечами.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ГРУСТНАЯ ИСТОРИЯ

По возвращении от Ришелье, Шаньи заперся у себя в комнатах, запасшись хорошим запасом вина. Перед этим он сказал Александру, что ему надо расслабиться и отдохнуть. Иногда, де Бриан видел, как Пьер, водил в комнату графа девиц.

Де Бриан стал предоставлен сам себе.

— Педро, я хочу разузнать о своей семье… Об отце и маме… Ведь я о них, ничего не знаю…

Педро нахмурился, но ничего не сказал. Не стал он и удерживать его, когда Александр стал повсюду задавать вопросы о Генрихе де Бриане. Большинство людей, лишь недоумённо пожимали плечами, но были и такие, Александр видел это, у которых имя его отца, вызывало на лицах страх. Они, не отвечая, поспешно уходили от него, словно от прокажённого. На Педро, как на испанца, они косились опасливо.

Однажды вечером, когда усталый Александр готовился лечь спать, в его комнату вошёл Шаньи. За ним виднелся встревоженный лик Пьера.

— Наделал ты шуму в Париже… Своими-то, расспросами… Глупо! Не имея друзей, влияния и положения в обществе, ворошить это дерьмо! Необдуманно и глупо!

— Но Шарль… Я хочу, лишь узнать о своих родителях… Хоть самую малость… Кто они, где жили… Ты ведь, ничего мне о них не рассказываешь…

Шаньи почувствовав укол стыда, устало сел в кресло.

— Глупо…

— Я могу помочь вам, — в комнату протиснулся Педро, и не обращая внимания на Шаньи, под его осуждающим взглядом, начал свой рассказ:

— В начале лета 1611 года, я остановился на ночлег в одной придорожной таверне. Это в Савойе, неподалёку от селения Эгбель.

Среди ночи, на дороге раздались выстрелы, и из любопытства, я решил взглянуть — кого это там убивают. Подойдя я увидел, стоявшую на дороге карету, кругом неё валялись мертвецы, и один дворянин, ловко владея шпагой, отбивался от трёх нападавших. А посреди всего этого хаоса, стояла женщина, крепко прижимая к груди ребёнка. Это были вы, господин Александр и ваши родители.

Я решил вмешаться, ради женщины и ребёнка, захотел увести их в безопасное место, подальше от всего. Тогда, по большому счёту, на дворянина со шпагой, на вашего отца, мне было просто наплевать.

Но я не успел. Ваш отец, убил одного из нападавших и ранил другого, но из-за кустов, появилось ещё четверо. Они атаковали вашего отца с разных сторон, а пятый, прокравшись сзади, выстрелил из пистолета. Готов поклясться, что эта пуля, предназначалась вам, мой дорогой Александр, но ваша мать, спасая вас, опустила руки, и пуля, которая должна была убить только вас, или скорее вас обоих, попала ей в грудь.

Она упала, выронив вас. Тот, который в неё стрелял, хрипло засмеялся. Я подбежал и попытался заколоть его, но только легко ранил в плечо, он отступил, а меня тут же атаковали двое. Но при свете луны, я хорошо рассмотрел его. Он был одноглазым, с рубленым шрамом от левой брови до подбородка.

Ваш отец, видел всё, что произошло. Он пробился к этому псу, убив ещё двух нападавших, и нанёс ему страшный удар. Тот, успел перехватить клинок рапиры, отвёл его в сторону, но оставил на дороге три пальца левой руки.

Зашипев и зажав раненную руку подмышкой, он убежал, за ним бежали и остальные, а ваш горем убитый отец, подошёл к вашей маме. Я тем временем, поднял с земли вас, и убедился, что вы целы и невредимы.

Вот так погибла ваша мать, и так я познакомился с бароном Генрихом де Брианом, и стал служить ему.

Слёзы ручьями лились по щекам де Бриана, Педро сурово молчал, Шаньи застыл, с судорожно сжатыми губами.

Обстоятельства смерти той, которую он любил больше жизни, встали перед глазами. Он знал, что Луизу убили у селения Эгбель… Но не знал как… «Почему Генрих мне ничего не рассказал?… Почему?… Почему?…»

— Клянусь, я убью его! Убью этого Одноглазого! Найду и убью! — сквозь душившие его слёзы, зашептал де Бриан.

— Нет, не убьёшь. Твой отец долго готовился, вынашивая план мести, и в феврале 1619 года, убил его неподалёку от Блуа.

— Но ведь… Это было не простое разбойное нападение, ведь так, Педро? Они хотели не ограбить, а убить… Ведь кто-то, его послал… Кто?!.. Скажи мне, Шарль, кто?!.. Кто стоит за убийством моей мамы?!.. Кто?!..

Шаньи думал отмолчаться, но Александр насел на него всерьёз.

— Кто, Шарль? Кто? Скажи мне! Кто? Я найду и убью его!

Он был страшен в своём гневе и жажде смерти.

«Упрямый, чёрт… Действительно полезет сам, наделает бед, сгинет, дурак!..»

— Послушай меня, мальчик!

Александр вздрогнул, от звенящего металлом окрика Шаньи.

— Сядь и успокойся! Сядь, я сказал! Педро, налей ему выпить. Всё, пришёл в себя? Тогда, слушай… 14 мая 1610 года, здесь, в Париже, на углу улиц Фероннери и Сент-Оноре, был смертельно ранен неким Франсуа Равальяком, король Франции Генрих IV. Отец нынешнего нашего короля Людовика XIII. Твой же отец, Генрих де Бриан, долгие годы был телохранителем Генриха IV… Но в тот роковой день 14 мая, его не было в карете короля… Твой отец, был в отпуске… В Бретани, в моём поместье Морон, где ты собственно и родился, в январе того же, 1610 года… Узнав о случившемся, твой отец поспешил в Париж, но… только для того, чтобы подвергнуться нападкам и обвинениям. Нашлись такие, кто прямо винил его, в смерти короля… Другие, говорили о продажности твоего отца, и об его участие в заговоре.

— Нет! Это ложь! Мой отец невиновен!

— Молчи и слушай! Или ты думаешь, мне доставляет удовольствие, копошиться в этом, и поминать нерадостное былое?… Так вот, у твоего отца, были причины ненавидеть короля и желать его смерти. Король Генрих, думал затащить к себе в постель твою маму. Весь двор об этом знал. Потому-то, они и уехали из Парижа… После смерти короля и возвращения твоего отца, толпа стала постоянно осаждать ваш дом, забрасывать камнями, грозясь поджечь… Мы с твоим отцом, убили на дуэли парочку, особо ретивых злопыхателей, но всем в уши не вдуешь, о невиновности Генриха де Бриана. Я знаю, что Генрих невиновен, верил ему тогда, и верю сейчас… Он пытался доказать, кричал и грозился, вывести на чистую воду, и назвать имена истинных преступников, стоявших за заговором и виновных в смерти короля. И тогда… его жизни стала угрожать опасность… За себя он не боялся…но ты и Луиза…Никому ничего не сказав, даже мне, однажды ночью, он, спасая вас, тайно покинул Париж… Его поспешное бегство из Парижа, быстро разлетевшийся кем-то умело запущенный слух, что он осел на Сицилии, во владениях Испании, ещё более усугубили его вину в глазах сплетников, завистников и его прямых врагов… Генрих поклялся, что защитит своё честное имя, и назовёт тех, кто стоял за Равальяком.

— И кто они? Кто эти люди? Кто послал Одноглазого? Кто убил маму?

— Понимаешь, в этой истории со смертью короля, так много неясного… Она так обросла слухами и легендами, особенно за прошедшие пятнадцать лет, что… Даже доподлинно не известно, куда в тот роковой день 14 мая 1610 года, направлялся король. Одни говорили, что в Арсенал, навестить заболевшего герцога де Сюлли. Другие, что он ехал к своей любовнице малышке Поле. Но Равальяк, точно знал, по какой улице проедет король! Его схватили сразу, возле кареты, и на допросах и в суде он говорил, что действовал в одиночку. Но… были и есть люди, которым смерть короля, была очень выгодна. Например, его супруге, королеве Марии Медичи.

Александр, несмотря на клокочущий в груди гнев и своё самообладание как-то сник, услышав имя столь высоко стоящей, а отсюда и недосягаемой особы.

— Властная и амбициозная, она долго упрашивала короля сделать её полновластной королевой, и буквально накануне, за день до убийства, 13 мая, состоялась её коронация в соборе Сен-Дени. Став королевой-регентшей, она полностью сменила политический курс. Вместо объявления войны, которую планировал Генрих IV, Франция стала дружить с Испанией и Священной Римской империей. Свадьба короля Людовика XIII на дочери испанского короля Анне, и свадьба его сестры Елизаветы на испанском принце, ещё более укрепили эту дружбу.

Шаньи отпил немного вина, и стал раздумывать, стоит ли продолжать дальше. Здесь все люди свои, верные и проверенные. Пьер позаботился о том, чтобы ни одно слово не вылетело из этой комнаты. Педро Вильча, хоть пытай его, хоть режь, не скажет ничего. А Александр… должен знать.

И придя к такому выводу, Шарль де Шаньи, почувствовал, как тяжкое бремя упало с его души.

— А за спиной Марии Медичи, маячила фигура ещё одной знатной особы, герцога Жана Луи де Ногарэ де Ла Валетта д'Эпернона. Он был фаворитом короля Генриха III. «Полукороль», как его пренебрежительно называли враги и завистники. Действительно, Генрих III, выполнял любой каприз своих фаворитов-миньонов, одаривал их титулами и землями, сделал д'Эпернона герцогом и пэром Франции.

В ходе Религиозных войн д'Эпернон командовал войсками, прославился своей храбростью. После восшествия на трон Генриха IV, долго не признавал его королём, и подчинился ему только в 1595 году. Но, считая себя верным католиком, опираясь на поддержку Испании, герцог д'Эпернон постоянно интриговал против короля, плёл паутину интриг и заговоров.

Шаньи задумчиво побарабанил пальцами по столу.

— Он сейчас в опале, является губернатором Гиени и живёт в Бордо. Но он сохранил за собой в Париже, изрядное могущество и влияние! И именно ему, долгие годы, служил тот одноглазый урод!

— Значит, герцог д'Эпернон?! — де Бриан вновь ощутил поднимающееся в груди, приятное чувство гнева и мести.

— Не факт… Я пытался выяснить, но… убийцы твоей мамы, ловко замели следы и обрубили все концы. А Одноглазый, частенько брал заказы и со стороны.

— Тогда, кто?

— Ха, есть ещё одна особа, некая Екатерина Генриетта де Бальзак д'Антраг, маркиза де Верней. Бывшая любовница и фаворитка Генриха IV, на которой король обещал жениться, но соблазнённый деньгами, выбрал Марию Медичи. Она изменяла королю, её родственники… достаточно сказать, что испанский король Филипп III, обещал ей выплачивать пожизненную пенсию, её сына от короля — Гастона, женить на одной из своих дочерей и сделать его, королём Франции!

Тихонько и осторожно передвигаясь, в комнату вошёл Пьер, чтобы заменить сгоревшие и оплывшие свечи.

— Как видишь, все эти особы — королева Франции, герцог д'Эпернон, маркиза де Верней, так или иначе связаны с Испанией. А ведь Генрих IV, собрал к маю 1610 года армию, и готовился начать войну с Испанией. Так что… Равальяк и под пытками не назвал ни одного имени, продолжая утверждать, что действовал в одиночку. Его казнили очень быстро, 27 мая 1610 года, спустя всего тринадцать дней после убийства короля. А у твоего отца, нашлись друзья, которые поддержали его. В январе 1611 года они представили Высшему суду Франции мадемуазель Жаклин д'Эскоман, служанку маркизы де Верней. И она заявила, что маркиза де Верней, герцог д'Эпернон и Равальяк, были знакомы, и несколько раз собирались в доме маркизы. Но тут вмешались высшие силы, председатель суда, приказом королевы-регентши Марии Медичи был отстранён, на его место быстренько назначили другого, друга королевы. И с д'Эпернона и маркизы Верней, были сняты все обвинения, а мадемуазель д'Эскоман, заключена в тюрьму пожизненно.

Александр сидел бледный, крепко до боли сжав кулаки.

— Я убью их всех, — зашептали его губы. — Всех!

— Не говори глупостей, мальчик. Эти люди неприкосновенны для тебя. Даже я, без доказательств и приказа, ничего не могу с ними сделать… А если ты продолжишь упорствовать… Да по одному мановению их руки, в движение придут целые армии, страны и народы! Убийство из-за угла, отравление, темница или эшафот, вот, что тебя ждёт! Ведь в этом деле, вопросов больше чем ответов! Бывает и так — твой отец прибыл в Париж поздней осенью 1617 года — момент был более чем подходящий — Мария Медичи в ссылке в Блуа, герцог д'Эпернон в изгнании, и он попробовал было снова… Но в январе 1618 вспыхнул пожар во Дворце Правосудия, в пламени которого, погибли все свидетельские показания мадемуазель д'Эскоман. В убийстве короля Генриха IV, могут быть повинны и иезуиты, которых он изгнал из Франции, после покушения на него Жана Шастеля, 27 декабря 1594 года. Шастеля, этого студента-правоведа, явно подстрекали иезуиты. А монахи-доминиканцы, прямо обвиняли в убийстве короля, иезуитов. Кто организовал затор из телег, из-за которого карета короля остановилась, а телохранители были отвлечены, и Равальяк свободно вскочил в карету и нанёс королю три удара ножом? После смерти Генриха IV, Мария Медичи прогнала его верного друга и преданного слугу, первого министра герцога Сюлли, и оказала доверие герцогу д'Эпернону. Были ли Мария Медичи и д'Эпернон любовниками? Кто знает? Придворные сплетни говорили по-разному… И вот тут, я уверен только в одном — те люди, кто стоял за убийством Генриха IV, напали и на вашу карету у селения Эгбель, и виновны в убийстве Луизы… Поздно уже, вернее рано, светает, пора заканчивать эту грустную историю… Я хочу, чтобы вы Александр, не лезли в это дело. Клянусь вам, что я, не покладая рук, употребляя все свои возможности, буду продолжать искать тех, кто стоял или стоит за убийством Луизы де Бриан. Сколько времени, мне для этого бы не потребовалось! Я помогу вам, в вашей праведной мести, и воздам по заслугам убийцам! И прошу с вас слова чести, пока не лезть в это дело.

Де Бриан долго смотрел в глаза Шаньи.

— А может эти люди, убили и моего отца?

Шаньи был прожжённым волком, и не поддался этому удару.

— Ну, я жду…

Александр встал, протянул Шарлю руку, и произнёс только одно слово:

— Клянусь!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ВЕСЁЛЫЙ ПАРИЖ

Де Бриан, в сопровождении Педро, целыми днями гулял по Парижу, наслаждаясь этим городом, изучая его кварталы и улочки, кабаки и игорные притоны, театры и другие места развлечений, на которые был так щедр этот город. Но первым делом они осмотрел пустырь позади Люксембургского дворца, где 2 октября, у него должна была состояться дуэль с де Тревилем.

Педро, раннее бывал в Париже, хотя его знакомство с городом ограничивалось злачными кварталами, типа Птит-Полонь^[18], теперь с интересом осматривал особняки вельмож, дворцы знати, дома буржуа и простых горожан.

«В Париж, в Париж!» — эти слова, словно набатом, били в сердца многих, жаждавших славы, успеха, богатства, а порой и просто искавших сносного существования. Для них Париж, был землёй обетованной.

В Париже есть Сорбонна и другие учебные заведения. Если ты образован и удачлив, то можно поступить в секретари к какому-нибудь вельможе, а тогда — только не зевай. Если у тебя бойкое перо, можно найти себе покровителя и сочинять памфлеты или сатирические стихи на заказ. Если ты хорошо владеешь шпагой, то можешь здесь, в Париже, выгодно продать свою шпагу, твёрдую руку, а порой и жизнь. Красивые и не очень девушки и женщины, могли устроиться служанками, прачками, поварихами, но чаще всего, становились содержанками.

Молодые, дерзкие и талантливые обедневшие дворяне и буржуа, приходившие в Париж пешком и без гроша в кармане, рассчитывали только на случайную встречу с земляком, уже пустившем здесь корни. У всех на устах была судьба провинциалов — де Люиня и Ришелье, которые смогли добиться высшей власти.

Одним из доступных развлечений Парижа, был театр. Любимцами публики были итальянские актёры комедии дель арте и театр бродячего актёра Табарена, который совместно со своим собратом, бродячим лекарем-шарлатаном Мондором, устраивал представления на ярмарках, на площади Дофина и на Новом мосту. Их фарсы, пантомимы и сатирические диалоги, быстро снискали им известность и собирали толпы зрителей.

Также в Париже было множество игорных притонов, и азартным играм предавались все сословия. В таких заведениях играли в кости, в карты, реже в кегли, иногда в них практиковали игру в рулетку.

Ну и наряду с театром и игорными домами, в Париже были «весёлые дома» и кабаки, на любой вкус и кошелёк. Проституток самого низкого пошиба называли «девицами с Нового моста»: именно там они находили клиентов и порой здесь же, под мостом, и обслуживали. Публичные дома назывались также «лавками чести», в том смысле, что здесь торговали честью. Ну а таверны, где можно было выпить и поесть, и питейные дома, играли большую роль в жизни Парижа. В них, намного чаще, чем в каком-либо салоне, за сочинением стихов и беседе о литературе и театре, собиралась, чтобы хорошо посидеть и попить вина, французская интеллектуальная элита. И по человеку можно было судить по тому, какое заведение он посещает.

На улице Старой Голубятни находилось кабаре «Зелёный лис». На острове Нотр-Дам — «Рекрутирующий сержант», одна из самых знаменитых и приличных таверен Парижа. В квартале Мааре славились кабаки «Белый шарф» и «Рай в Мааре». Громкой славой пользовалось кабаре «Сосновая шишка» на улице Жюиври, неподалёку от собора Парижской Богоматери. Для элитной и денежной публики, была открыта кондитерская «Серебряная Башня».

Ещё одна мысль занимала де Бриана — по неписанному кодексу дуэлей, на поединок с де Тревилем, он должен был прийти с секундантом. Но для этого дела он ещё не нашёл подходящего человека. Он не хотел привлекать Шаньи. Во-первых потому, что ему хватило выволочки за желание отомстить, и не известно как Шарль, воспринял бы известие о его предстоящем поединке. Во-вторых, он не хотел подводить его под неприятности. Он наслушался о том, как сейчас власти преследуют дуэлянтов. А у графа Шаньи, было определённое положение в обществе, и де Бриан не хотел, чтобы Шарль рисковал всем ради него. Он испытывал к этому жестокому, суровому и к себе и к другим человеку, чувство дружеской привязанности и братской любви. Ему было даже немного жаль Шарля, хотя в этом чувстве он боялся признаться даже самому себе.

Жалость его появилась после одного разговора с графом. Тогда Шаньи, неожиданно завёл разговор:

— Александр, ты конечно уже понимаешь, что в Париже тебе не стоит рассчитывать, что милости и благоденствие посыпятся на тебя словно из рога изобилия. Также не стоит рассчитывать и на благосклонный приём при дворе и в особняках знати, у тебя нет больших денег, знатных титулов, влиятельного покровителя и других, столь «ценимых» там качеств. Честное имя, верная и твёрдая рука, отважное сердце, благородная душа, для этих людей ничего не значат. Да, иногда они ценят таких людей. Такие люди для них нужны тогда, когда под угрозой оказывается их честь, жизнь, либо им надо провернуть какое-либо дельце. Тогда, эти короли и королевы, герцоги, маркизы и графы, замечают нас, привлекают к себе, облагодетельствуют, льстят, ну а после выполнения порученного, ты опять никто и никому не нужен.

Приехав в Париж, я столкнулся с этим. Но тогда у меня хоть было уже дело, порученное мне. А когда я примелькался в Париже, когда обо мне и о моей деятельности, при дворе поползли слухи, я пытался с этим бороться, пытался кому — то что-то доказать, убил на дуэли пару-тройку особенно языкатых, но тогда, все остальные попросту отвернулись от меня и закрыли двери своих домов. Одни из немногих, кто не стал избегать меня, были твои родители. Я всегда был желанным гостем в их доме. За это, я всегда буду благодарен им.

Когда в Париже узнают, что ты приехал со мной, к тебе станут относиться настороженно и брезгливо. Постарайся не обращать на это внимание. Если конечно сможешь. И послушай моего совета. Для того, чтобы заявить о себе и прославить своё имя, иди в армию. Война, и не одна, не замедлит последовать. Уж я то, это знаю. На войне, ты сможешь отличиться, конечно, если Господь будет благосклонен к тебе и убережёт тебя. И тогда, все эти сплетники и интриганы Парижа, закроют свои рты. Я не желаю тебе своей Судьбы, и молю Бога, чтобы он уберёг тебя от того, через что пришлось пройти мне.

Нет, ты не подумай, я не о чём не сожалею… Но всё-таки…

После этого разговора, де Бриан понял, что Шарль одинокий человек и очень от этого страдает.

Александр уже успел познакомиться с несколькими дворянами. Но ни один из них не казался ему подходящим человеком, который в трудную минуту прикроет его спину. Он уже подумывал, а не найти ли ему известного на весь Париж бретёра Франсуа де Монморанси-Бутвиля, познакомится с ним, и попросить стать его секундантом. Уж тот то, точно не откажется скрестить шпаги с кем либо, любя драться, только ради самой драки. Весь Париж говорил о том, как он в этом году, убил на поединке маркиза де Порте. Пока Александр раздумывал.

В один из серых сентябрьских дней, когда небо над Парижем было затянуто низко висящими свинцовыми облаками, проливавшими на город сильнейший ливень, Александр и Педро зашли чтобы поесть, выпить, обсушиться и переждать ненастье в «Рекрутирующего сержанта».

Пройдя огромную кухню, где в вулканических размеров очага жарились телячьи языки, окорока, большие куски говядины и баранины, и другая снедь, они попали в большой зал, где вдоль стен стояли столы, на которых плотными рядами выстроились бутылки, винные кувшины и тарелки, опустошаемые посетителями с пугающей быстротой. Заняв места поближе к камину, для чего весёлой кампании каких-то буржуа пришлось освободить им стол, проигнорировав их недоброжелательные взгляды, де Бриан и Педро сделали заказ мигом подбежавшей к ним прислужнице, и стали ждать, рассматривая посетителей.

Середину зала занимали танцующие, которые отплясывали котильон под истошные вопли скрипок, дудок и кларнетов. Другие клиенты таверны — возчики, мастеровые, гвардейцы, буржуа, а также знатные дамы, наряженные служанками, которым нравилось кокетничать с мускулистыми рабочими и красавцами-военными, ели, пили, шутили и смеялись, громко разговаривали, флиртовали, щипали женщин за округлые ягодицы и груди. В зале то и раздавались возгласы, крики, громкий смех и брань.

Когда прислуга принесла их заказ и стала уставлять стол блюдами с мясом и пирогами, тарелками и кружками, а также бутылками с вином, внимание Александра привлёк громкий вздох сожаления, раздавшийся из-за соседнего стола. Присмотревшись, в полумраке помещения, он разглядел вздыхающего. Это был дворянин, комплекцией не уступающий Педро, такой же высокий и по всей видимости сильный. Одет он был в поношенный и залатанный колет, расстегнутый на груди, из-под которого выглядывала не первой свежести рубашка, с грязно-чёрным воротником и обтрёпанными рукавами. Простой берет, лежавший на столе, украшенный общипанными перьями, простая кожаная перевязь и длинная рапира, дополняла наряд. В его глазах, когда он провожал взглядом прислугу, которая проходила мимо него, неся еду на стол де Бриану, плескался целый океан зависти.

Когда Педро раскупорил бутылку вина и наполнил кружки, ещё один вздох, долетел до слуха Александра. Повинуясь какому-то порыву, он перевёл взгляд на этого дворянина и обратился к нему:

— Сударь, не будете ли вы столь любезны, и не окажете ли мне честь, разделить со мною эту скромную трапезу.

Лицо дворянина вытянулось от удивления, оно выражало гордость и голод, но было столь распологающе-простодушно, что Александр улыбнулся, подтверждая своё приглашение. Было что-то в этом человеке такое, что нравилось ему. А то, что он без гроша в кармане и не может позволить себе даже скромный обед, ни о чём не говорило. Гордость не позволяла ему попрошайничать, но красноречивые вздохи говорили сами за себя. Голод оказался сильнее. И дворянин с готовностью пересел за стол к де Бриану. Педро наполнил ещё одну кружку, протянул её этому здоровяку.

Незнакомец единым махом осушил кружку и посмотрел на Бриана.

— Благодарю вас, сударь. Вы очень любезны. Позвольте представиться — Шарль де Фонтене.

— Рад с вами познакомиться. Барон Александр де Бриан.

— О, барон…

И Фонтене окинул взглядом не броскую, скромную одежду де Бриана, задержав свой взгляд на родовом перстне.

— Нет, вы не думайте. От моего баронства осталась лишь череда предков, баронский герб и титул. Мой родовой замок заложен, но у меня пока есть немного денег и я хочу разделить этот обед с вами, сударь.

Говоря так, Александр не кривил душой. Денег оставленных ему отцом и полученных от Зоргэса, осталось не много. И он пока отклонял предложения Шаньи располагать его кошельком, как своим собственным. Александр не отчаивался, он был молод, полон оптимизма и жизнерадостен, и верил в то, что всё образуется само собой. Он не заглядывал далеко в будущее, живя, да как и большинство молодых людей, сегодняшним днём, в будущем видя себя прославленным полководцем, знатным и богатым, окружённым почётом и уважением.

— Благодарю вас, барон. Вы благородны. Видите ли, так получилось, что я остался без денег, полностью проигрался, к чёртям собачьим. Я в Париже всего неделю, приехал из своего полка, из-под Ла-Рошели, чтобы уладить кое-какие семейные дела.

— Да, я всё понимаю. И теперь предлагаю нам не мешкать, и быстро уничтожить этих кур, паштеты, сыры и другое, пока они ещё окончательно не остыли.

И они с жадностью проголодавшихся молодых людей, которые никогда не жаловались на отсутствие аппетита, набросились на еду и вино. К концу вечера они перешли на «ты», и де Фонтене выразил согласие задержаться в Париже и стать его секундантом на дуэли с Тревилем.

Весь конец сентября, надеясь что Тревиль человек чести, а он таким и показался, и думая, что он уже в Париже, де Бриан потратил на поиски герцогини Марии де Шеврез, полагая, что раз она покинула Париж вместе с де Тревилем, то и вместе с ним она могла и вернуться.

Совместно с де Фонтене они побывали возле дома на улице Сен-Тома-дю-Лувр, купленного для своей жены покойным Люинем. Расспросив прислугу и понаблюдав за домом, они пришли к выводу, что герцогини нет. Также безрезультатно закончилось посещение замка Дампьер в Шеврезе, близь Парижа, принадлежавшего герцогу де Шеврез. И, несмотря на все уговоры и просьбы, в Лувр их не пустили швейцарские гвардейцы.

Де Бриану всё больше импонировало добродушие Фонтене. А пофехтовав с ним, он убедился, что он не плохой фехтовальщик, правда, больше полагающийся на физическую силу, чем на мастерство.

Фонтене рассказал де Бриану немного о себе. Он был опытным солдатом, пойдя в армию ещё в четырнадцать лет, и успев повоевать в начале двадцатых годов с гугенотами.

Незаметно, несмотря на то, что Фонтене был на восемь лет старше Бриана, лидером в их дуэте стал Александр. Шарль де Фонтене всецело полагался на его ум и проницательность.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ДУЭЛЬ

«Франция — родина дуэлей, — писал граф Иоганн Церклас фон Тилли, фельдмаршал Священной Римской империи. — Я объездил большую часть Европы, побывал в Новом Свете, жил среди военных и придворных, и никогда и нигде больше не встречал такой роковой обидчивости, печальной наклонности считать себя оскорблённым и желания отомстить за оскорбление, по большей части химерическое… Установился предрассудок о том, что нет ничего благороднее и величественнее отваги такого рода, её блеск затмит собою всё, и бесчестный человек, который хорошо дерётся, не такой уж и бесчестный».

На дуэлях дрались не только дворяне, дрались все — от профессиональных солдат-простолюдинов и студентов университетов, до вельмож и титулованных особ. Участие в поединке считали хорошим тоном, данью моде, для молодых дворян он стал своего рода экстремальным и опасным развлечением, способом обратить на себя внимание.

Но времена, когда дуэль играла роль судебного поединка, то есть средства наказать зло или отстоять свою правоту, постепенно отходили в прошлое. К началу XVII века, такой самосуд уже преследовался и властями, и церковью, хотя дворяне, были твёрдо убеждены, что «честь человека со шпагой можно защитить только шпагой».

С 1598 по 1608 год, несмотря на суровые законы, на дуэлях погибло восемь тысяч дворян, то есть больше, чем за все годы Религиозных войн, сотрясавших Францию с 1562 по 1598 года. В среднем за год погибало на дуэлях 220 дворян.

В первые годы правления Людовика XIII, дуэли были столь обыденным делом, что при встрече утром, люди спрашивали друг друга: «Кто вчера дрался?», а после обеда: «Не знаете, кто дрался сегодня утром?».

Во время Генеральных штатов 1614 года, делегаты от Парижа, по большей части магистраты и чиновники, в своём наказе потребовали строгих и неумолимых мер против дуэлей. И королева — регентша и юный Людовик XIII их в этом поддержали.

Король, вообще занял непримиримую позицию к поединкам. Франция постоянно вела войны то с внешним, то с внутренним врагами, и убивать друг друга почём зря, вместо того, чтобы отдать свою жизнь за короля, он считал просто предательством.

В 1613, 1617, 1623 годах, королевская власть пробовала бороться с поединками, издавая декларации и эдикты о том, что оскорблённые дворяне вместо дуэли обязаны в течение месяца подать жалобу в суд маршалов. Эдикт от 1624 года, предоставил парижскому парламенту юридическое основание для осуждения дуэлянтов на смерть заочно.

Но угрозы, выраженные в декларациях и эдиктах, помогали мало. Никто не верил, что власть и в самом деле пойдёт на крайние меры. В обществе поединки не встречали безусловного осуждения, считая бесстрашие, главным качеством мужчин. При этом, с рыцарским поведением на дуэлях было давно покончено, и чётких дуэльных правил не существовало. Например, знаменитый дуэлянт Франсуа де Монморанси-Бутвиль, успевший к двадцати пяти годам сразиться на двадцати поединках, однажды предложил своему противнику снять шпоры, и когда тот, последовав его совету наклонился, проткнул его шпагой.

Анри де Талейран де Перигор, граф де Шале, был оскорблён куплетами задевавшими честь его жены. Встретив на Новом мосту своего обидчика — графа де Понжибо, предположительно одного из авторов этих куплетов, — Шале вызвал его, и не откладывая дела, не дав противнику даже обнажить шпагу, тут же убил.

Поединок уже не вёлся до первой крови, а до тех пор, пока сражающиеся могли держать в руках шпагу. Любые приёмы и удары были дозволены, даже ношение защитного нагрудника или неожиданно выхваченный пистолет. Щадить противника не считалось хорошим тоном, допускалось убийство упавшего и обезоруженного. Мало кто проявлял благородство и позволял противнику поднять выбитое оружие, подняться после падения или получить помощь при ранении.

Отъявленные бретёры затевали драку по любому поводу, а если им не удавалось спровоцировать противника, напрашивались к кому-нибудь в секунданты — лишь бы получить возможность подраться. Секунданты не следили за соблюдением правил поединка, которых попросту не было, а дрались сами. Пригласить человека в секунданты, считалось дружеским жестом, проявлением доверия.

Барон Луи де Клермон де Амбуаз де Бюсси, знаменитый поэт того времени, дрался на дуэли, поспорив о форме узора на шторе. Монморанси-Бутвиль, мог вызвать человека на поединок, просто чтобы проверить его храбрость, а однажды вызвал своего соперника на поединок за то, что некая прекрасная дама назвала того более ловким, чем он. Каждое утро, в большом зале его дома, собирались бретёры. Для них уже были заготовлены хлеб и вино на столах, после чего они приступали к упражнениям в фехтовании. Возглавлял это общество Ахилл д'Этамп де Балансе, преданный слуга кардинала Ришелье.

Как писал всё тот-же Луи де Бюсси, повод для дуэли мог быть самым незначительным — «уместиться на лапке мухи». Дуэли, продиктованные соперничеством в любви, чаще всего являлись заурядной местью отвергнутого претендента. Вызов мог получит и счастливчик, удостоенный должности, награды, большей части наследства или имущества. Дрались из-за места в церкви, на балу или королевском приёме, поспорив, чья охотничья собака лучше, чьи земли плодороднее. Повод и мотив не различались. Честь дамы, например, полагалось отстаивать в любом случае, какой бы шлюхой она не была.

Враждебные намерения, расцениваемые как вызов, демонстрировали рукой, во время разговора положенной на эфес шпаги или рукоять кинжала, жестом, имитирующим извлечение шпаги из ножен, резким движением в сторону собеседника, приближением вплотную, лицом к лицу.

Аналогичную роль играли и манипуляции с предметами одежды: поворот шляпы назад, наматывание плаща на левую руку и тому подобное.

В лице кардинала, король встретил горячего союзника в отношении дуэлей. В семействе Ришелье произошла личная трагедия — его старший брат Анри де Ришелье, в июне 1619 года был убит на дуэли капитаном гвардейцев королевы-матери Шарлем де Лозьером де Темином. Новорожденный сын маркиза Анри де Ришелье, скончался через месяц после своего рождения и гибели отца, его жена умерла при родах, и прямой род Ришелье по мужской линии пресёкся. Но несмотря на это, кардинал советовал королю, соизмерять наказание с виною, и не карать всех дуэлянтов смертью, а ограничиться лишением должностей, жалованья и пенсий дарованных короной, и лишь в случае смерти одного из участников поединка, отдавать второго под суд.

Немало способствовало поединкам и повальное пристрастие с малых лет французов к вину. Ведь чаще всего, шпагу обнажали в кабаке, после попойки, когда разгорячённая добрым анжуйским вином кровь, просто бурлила в жилах.

2 октября, ровно без четверти четыре, так как прийти раньше было признаком дурного тона, а опоздание приравнивалось к поражению, Бриан и Фонтене вышли на пустырь возле монастыря кармелиток Дешо, неподалёку от Люксембургского дворца. Одновременно с ними, здесь же появился и де Тревиль, в сопровождении молодого дворянина. Оба они были одеты в голубые плащи королевских мушкетёров, с большим серебряным крестом на груди и спине.

Педро, который до последнего не был посвящён в планы относительно дуэли Александра, с тревогой и беспокойством осматривал мушкетёров. Его и слугу Фонтене, разбитного бургундца Гийома, оставили на окраине пустыря. То же велели своим слугам и мушкетёры.

Подойдя, Тревиль и Бриан, поприветствовали друг друга поклоном головы.

— Рад вас видеть господин барон.

— Я тоже, очень рад вас видеть, господин де Тревиль.

Сторонний наблюдатель, глядя на эти молодые, улыбающиеся, добродушные лица, решил бы, что встретились старые, добрые друзья. И что вот сейчас, они кинуться друг другу в объятия и пойдут праздновать встречу в один из кабачков. Сейчас, никто не мог бы и подумать, что через минуту, они будут стремиться убить друг друга.

— Позвольте представить вам моего друга — королевский мушкетёр Жак де Террид.

И де Террид, молодой мушкетёр, может быть года на три или на четыре старше де Бриана, учтиво поклонился.

— Шарль де Фонтене, солдат Пикардского полка, мой друг.

— Прежде чем мы начнём, господин барон, позвольте задать вам один вопрос?

— Да, пожалуйста, спрашивайте?

— Вы меня конечно простите, но, сколько вам лет?

Де Тревиля, этого опытного и храброго солдата, многократно отличившегося в сражениях и на поединках, представленного королю и обласканного им, тревожила молодость де Бриана. Он, Жан Арман дю Пейре, происходивший из рода разбогатевших буржуа, из поколения в поколение занимавшихся ремеслом каменщика и торговлей, будучи дворянином только по матери, урождённой Марте д'Арамиц, да владея, в родном Беарне, поместьем Труавиль, купленном отцом в 1607 году, что позволило им причислить себя к благородному дворянскому сословию, так как в Беарне, титул дворянина приравнен к земле, очень дорожил своей репутацией. Если он убьёт барона, то весь Париж будет говорить, что храбрый Тревиль убил мальчишку. Ну и если произойдёт невероятное, и де Бриан победит, то опять же, все будут говорить, что над отважным Тревилем, одержал верх ребёнок.

— Я понимаю, что вас тревожит Тревиль, — проявив интуицию и усмехаясь, сказал Александр. — Можете быть спокойны, мне уже достаточно лет, чтобы скрестить с вами шпагу. Я уже давно не ребёнок и видел смерть врага, могу вас заверить. А теперь, может хватит болтать, а?

— Да, вы правы, господин барон, — де Тревиль и де Террид отступили на шаг, скинули плащи и колеты, и обнажили свои шпаги. Бриан и Фонтене последовали их примеру. Все четверо были вооружены рапирами и дагами, причём у Фонтене, была хитрая немецкая трёхлезвийная дага.

С первых мгновений поединка, Александр понял, что Тревиль опытный и умелый фехтовальщик. Но у него было преимущество, данное ему противником. Тревиль, явно недооценивал его, и старался даже щадить, считая его всё-таки зарвавшимся мальчишкой. Де Бриан, пока старался не разубеждать Тревиля, а медленно отступал, уклоняясь и отбивая все его удары. Помня, о чём ему не раз говорил Шаньи, что главный его враг в поединке — отсутствие хладнокровия, Бриан не теряя головы, старался не раскрывать перед противником своих умений. Даже наоборот, делал вид, что он неуклюже владеет шпагой, что он начал уставать и стал бояться де Тревиля.

Тревиль с лёгкой усмешкой на губах, теснил де Бриана. Поначалу недоумение, вызванное тем, что барон ловко избежал его выпадов, сменилось пренебрежением к противнику. Ха, мальчишка, который наверное у своего учителя нахватался основ фехтования, но не имеющий опыта, силы и выдержки. Тревиль играючи отбил пару его выпадов. «Пора заканчивать, пора преподать этому мальчишке, урок». Тревиль решил, что не будет его убивать, а просто обезоружит и принудит к сдаче. Тогда, его репутация, уж точно не пострадает.

Краем глаза де Бриан видел, как проходит поединок у Фонтене и Террида. Шарль, легко раненный в руку, но не обращающий ни малейшего внимания на свою рану, благодаря своей огромной физической силе, заставлял Террида отступать, окружив его каскадом ударов, уколов и выпадов, нанося, по большей мере, какие то яростные рубящие удары, что заставляло мушкетёра держаться от него на большом расстоянии. Наконец, один из ударов Фонтене достиг цели. Он глубоко разрубил бедро де Террида, а следующим ударом выбил рапиру у него из рук и приставил острие своей рапиры к горлу мушкетёра.

— Признаёте ли вы себя побеждённым, Жак де Террид?

Скрипя зубами от боли и от гнева, Террид простонал:

— Да, тысяча чертей. Вы же видите, что я не могу продолжать поединок. Прошу вас, помогите.

Фонтене отсалютовав Терриду своей рапирой и отошёл, когда подбежавшие слуги начали оказывать ему помощь.

Тревиль, находящийся спиной к Терриду и Фонтене, не видел, что его друг потерпел поражение, и продолжал теснить де Бриана, выжидая момент, когда он допустит ошибку и даст ему возможность осуществить свой план. Но барон, ловко уклонялся от всех выпадов де Тревиля, а затем, неожиданно для мушкетёра, перешёл в стремительную атаку. Тревиль попытался его сдержать, но был вынужден отступить на пару шагов, чтобы передохнуть. Но Александр, не дал ему этой возможности. Каким-то скользяще-плавающим движением, он сократил расстояние между ними, и провёл удар «дритто скуалембратто» — косой удар в правую ключицу, и продолжая атаку, резкий выпад дагой под мышку противнику. Обливаясь кровью, Тревиль зашатался, колени его подкосились, и он упал. Он попытался подняться, но снова упал. Тогда он с трудом, приподнял голову. Его глаза были открыты и смотрели на де Бриана.

— Вы переиграли меня, господин барон — хрипя, но достаточно громко, произнёс де Тревиль.

— Согласен. Но и вы допустили ошибку, недооценив соперника. Благодарю вас, господин де Тревиль, я удовлетворён. Вы хороший боец, и должен вам сказать, что по праву считаетесь одним из лучших фехтовальщиков Франции. Я оставляю вам вашу шпагу. Вы потерпели поражение Тревиль, но не были побеждены.

— Спасибо вам, за ваше благородство, барон де Бриан… Я… ценю… Расстанемся…если и не друзьями, то и… не врагами…Я… — Тревиль хотел сказать что-то ещё, но силы оставили его и он потерял сознание.

Подбежавший Педро осмотрев де Бриана и убедившись, что на нём нет ни царапины, занялся раной Тревиля, отогнав его слугу, бестолковая суета которого, только мешала.

Перевязав раны мушкетёров, слуги наскоро соорудили носилки и отнесли их в монастырь, поручив раненных заботам кармелиток.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО КОРОЛЬ ФРАНЦИИ ЛЮДОВИК XIII. ДЕТСТВО

Король был в ярости.

Дуэль де Тревиля наделала шума в Париже и короля бесило не то, что были, самым наглым образом, нарушены строжайшие эдикты запрещающие дуэли. Больше всего его выводило из себя и заставляло негодовать то, что поражение потерпел его фаворит, человек обласканный и приближённый им, считавшийся храбрецом и мастером клинка. И кем? Неизвестно. Теперь, все будут шушукаться за его спиной, усмехаться и поговаривать, что ему, королю Франции, служат неумёхи и слабаки. Что он сам, настолько беспомощен и слаб, что не может привлечь на свою сторону достойных людей.

Сейчас, за тяжело раненным де Тревилем, ухаживали его личные врачи Жан Эроар и Ги де ла Бросс.

Людовик был в ярости!

Казалось, самой судьбой было так задумано, что ему не суждено было править. На протяжении всей его жизни, Судьба, на его пути к трону, ставила ему преграды. Но вопреки ей, он добился трона, принадлежавшего ему по праву, и вот уже восемь лет, управляет Францией самостоятельно.

Людовик родился 27 сентября 1601 года в Фонтенбло. Он был первым ребёнком Марии Медичи и первым законным наследником Генриха IV.

При родах королевы присутствовали принцы крови — принц де Конти Франсуа де Бурбон, граф де Суассон Карл де Бурбон, герцог де Монпансье Генрих де Бурбон. Людовик родился очень слабым и вялым. Тогда повитуха Луиза Буржуа, обратилась к Генриху IV:

— Сир, если бы это был другой ребёнок, я бы набрала в рот вина и дала бы ребёнку несколько капель, чтобы он не был таким слабеньким.

Король приставил бутылку с вином к её рту и сказал:

— Поступай так, если бы это был другой ребёнок.

Луиза Буржуа набрала в рот вина и влила в ребёнка, в то же мгновение он прибодрился и стал глотать вино.

Именно так, сделав глоток красного вина, вступил в жизнь будущий король Людовик XIII.

После этого, король Генрих, открыл двери спальни, и туда, взглянуть на долгожданного наследника престола, ринулась толпа придворных из двухсот человек. В спальне, едва можно было повернуться, чтобы перенести королеву с родильного кресла на постель. Повитуха было возмутилась, но король похлопал её по плечу и сказал:

— Молчи, молчи и не сердись. Этот ребёнок принадлежит всем, все должны радоваться!

Здесь следует сказать, что Франция, целых 46 лет была лишена рождения ребёнка мужского пола в правящей династии. Ещё 18 марта 1555 года, королева Екатерина, супруга короля Франции Генриха II Валуа, родила своего четвёртого сына Эркюля Франсуа. Но все её дети, которые наследовали своему отцу — Франциск II, Карл IX, Генрих III и не ставший королём Эркюль Франсуа герцог Анжуйский, умерли или погибли, не имея детей. Брак Генриха де Бурбона, будущего короля Генриха IV с дочерью Екатерины и Генриха II, Маргаритой, просуществовавший с 1572 по 1599 годы, также был бездетным. Теперь, спустя 46 лет, двоюродная внучка королевы Екатерины — двадцатишестилетняя королева Мария, с честью выполнила возложенную на неё обязанность, и подарила своему мужу Генриху IV и Франции долгожданного наследника.

У короля Генриха IV, до рождения Людовика, были дети от его многочисленных фавориток, которых он даже наделил титулами. Но Людовик, всегда ставил себя и свою сестру Елизавету выше бастардов, всегда восставал против одинакового обращения короля со всеми своими детьми, и отказывался признавать детей от последующих любовниц отца своими братьями и сёстрами.

14 сентября 1606 года, в Фонтенбло, состоялась торжественная церемония крещения дофина Людовика и его сестёр Елизаветы и Кристины. По традиции, она должна была проводиться в Соборе Парижской Богоматери, но в Париже свирепствовала чума. В четыре часа утра кортеж выступил в путь, сообразуясь с указаниями главного церемониймейстера — впереди шли швейцарские гвардейцы с факелами в руках, за ними следовали сто придворных дворян, затем флейтисты, барабанщики, гобоисты, трубачи и девять герольдов, потом великий прево двора, рыцари ордена Святого Духа и наконец, три виновника торжества. Принц Генрих де Конде держал Людовика за руку, которого нёс на руках гувернёр де Сувре. Герцог Карл де Гиз нёс шлейф горностаевой мантии, за ним шествовали двадцать вельмож, освещающих дорогу факелами. Следом шли господин кардинал Франсуа де Жуаез, который представлял крёстного — папу Римского Павла V, и госпожа герцогиня Элеонора Мантуанская, крёстная, сестра королевы Франции Марии Медичи. Принцессы крови замыкали шествие. Гарда шпаги герцога д'Эпернона стоила более 30 тысяч экю. Плащи, шапочки, пуговицы и шпаги принцев и вельмож, украшенные драгоценными камнями, сверкали и переливались в свете факелов. Уборы принцесс и придворных дам были великолепны, в особенности платье королевы Марии, усыпанное 32 тысячами жемчужин и 3 тысячами бриллиантов.

Страстью к охоте Людовик заболел с детства, в возрасте шести лет он со знанием дела рассуждал о псовой охоте, поражая знатоков. 22 мая 1607 года, едва расставшись с детским платьицем, дофин впервые участвовал в большой королевской охоте на оленя, и получил в подарок от Генриха Стюарта, принца Уэльского, ручной мушкет и двух спаниелей.

Но не только развлечения входили в досуг дофина. Его отец Генрих IV, частенько брал своего наследника на заседания Государственного Совета, где Людовик, должен был учиться постигать премудрости управления государством.

Можно сказать, что 14 мая 1610 года, когда кинжал Равальяка смертельно ранил Генриха IV, закончилось детство Людовика. Когда окровавленного Генриха IV внесли в Лувр, королева Мария в панике подбежала к нему:

— Что с ним? Убит? Умер? О, Господи, король умер!

Тогда канцлер Брюлар де Силлери, взял за руку Людовика и подвёл к матери:

— Государыня, во Франции короли не умирают, вот НАШ КОРОЛЬ, а по воле вашего супруга, вы должны быть правительницей королевства до его совершеннолетия!

По французским законам, одной коронации, которой так добивалась королева Мария, и которая торжественно состоялась буквально вчера, 13 мая 1610 года, было не достаточно, требовалось соответствующее решение парламента — судебной палаты наблюдавшей за соблюдением законодательства. Но Марию это не беспокоило, так как в парламенте, огромным влиянием, пользовался её сторонник, пятидесятишестилетний герцог Жан-Луи де Ногаре, сеньор де Ла Валетт и де Шомон д'Эпернон.

Но всё таки, в день, когда проходило заседание парламента по «её вопросу», королева не находила себе места. Она судорожно металась по дворцу, заламывая руки и кусая губы. Наконец, ближе к обеду, во дворце появился герцог. По его довольному виду она поняла, что всё прошло именно так, как ей и хотелось. Д'Эпернон зачитал следующий документ: «В связи с тем, что король умер в результате жестокого и бесчеловечного покушения на свою священную особу, стало необходимо для государства, чтобы управление в нём осуществлялось королевой, его вдовой, вплоть до совершеннолетия её сына, наследника королевства. Мать нового короля провозглашается регентшей Франции, и она будет руководить всеми делами королевства, вплоть до вхождения её сына в соответствующий возраст, имея для этого все прерогативы, всю полноту власти и ответственности».

Темпераментная флорентийка, готова была броситься герцогу на шею и расцеловать его, но вовремя сдержала свой порыв — придворные могли не правильно его растолковать. Единственное, что она позволила себе, так это мимолётную счастливую улыбку. Отныне ОНА, единоличная правительница Франции, и так будет, пока её сын не достигнет совершеннолетия! А там, посмотрим!

Как ни странно, перспектива управления такой огромной страной не пугала самоуверенную женщину. Её покойный муж иногда посвящал её в свои государственные дела, и она не раз присутствовала на заседаниях Государственного совета. Правда, она мало что понимала из того, что там говорилось, но решила, что быстро приобретёт нужный опыт. А вот мысль о том, что опыт обычно приобретается ценой ошибок, а в управлении государством ошибки порой оплачиваются кровью, не приходила ей в голову.

При активном содействии д'Эпернона, вслед за парижским парламентом и парламенты провинций, города и общины Франции, принесли клятву верности юному королю и подчинились королеве-регентше.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО КОРОЛЬ ФРАНЦИИ ЛЮДОВИК XIII. РЕГЕНТСТВО МАРИИ МЕДИЧИ

Людовик был коронован 17 октября 1610 года в Реймском соборе. Вернувшись в Париж после коронации, он официально объявил свою мать королевой-регентшей, и поручил ей государственные дела. Сразу же был организован регентский совет, куда помимо королевы Марии, вошли герцоги д'Эпернон, Генрих де Майен и Карл де Гиз.

Когда в 1600 году Мария Медичи приехала во Францию, она привезла с собой свою свиту, где наряду с достойными людьми, было и большое количество разномастных авантюристов. Среди этой своры бессовестных типов были двое, мужчина и женщина, которым вскоре предстояло сыграть во Франции катастрофическую роль.

Её звали Леонора Дози Галигаи, и она была молочной сестрой королевы (её мать была кормилицей Марии Медичи). Маленькая, очень худая, очень смуглая, но хорошо сложенная, с резкими, но правильными чертами лица, а также ловкая, честолюбивая и умная, Леонора пользовалась большой благосклонностью Марии Медичи, которая только и думала, как бы ей угодить.

Он — Кончино Кончини, тщеславный, хвастливый, гибкий, смелый, хитрый, честолюбивый, исполнял при Марии Медичи обязанности шталмейстера^[19].

Во время путешествия из Италии во Францию, Леонора влюбилась в Кончини, и завлекла его в свою комнату. Кончини, польщённый вниманием дамы, бывшей в столь близких отношениях с будущей королевой, быстро прикинул преимущества, которые ему может дать эта связь, и легко уступил.

Теперь он, через посредничество Леоноры, на которой вскоре женился, руководил Марией Медичи.

Король Генрих IV, вместо того, чтобы отослать обратно в Италию, всех этих шумных, болтливых и амбициозных «ветрогонов», прибывших во Францию с одной лишь целью — поискать удачи — упустил эту возможность, и позволил многому войти в привычку. Итальянцы уже прочно сидели на своих местах. Леонора Галигаи стала камеристкой королевы, а во Франции этой должности удостаиваются только дамы из высшей знати. И таким образом, в руках у Кончини, оказалась вся свита Марии Медичи. Он пользовался таким расположением королевы, что Генрих IV, несколько раз, грозился выслать его из Франции. Амбициозный, хвастливый, не имеющий совести, льстивый с вельможами, высокомерный с теми, кто ниже его, Кончини сумел добиться множества влиятельных постов. К моменту смерти Генриха IV его состояние было одним из самых крупных в Париже. На улице Турнон ему принадлежал великолепный особняк, стоимость которого оценивалась в сумму около 200 тысяч экю. В этом особняке он закатывал грандиозные, поистине княжеские празднества.

Под мощной защитой королевы, которая осыпала его бесконечными милостями и отдавала почти все имеющиеся у неё деньги, он очень скоро стал нетерпим и ненавистен для всех. Не раз и не два дворяне, с которыми он вёл себя нагло, поручали наёмникам как следует отколотить его. Но это не служило ему уроком. Он продолжал властвовать во дворце и держаться так бесцеремонно, что за его спиной не утихал ропот возмущения.

Ну а теперь, когда королева Мария стала регентшей, в его руках оказалась и вся Франция. Он стал любовником королевы, и одной из самых могущественных фигур при дворе.

Между тем, королева-регентша, поудобнее устраивалась на троне. Она начала с того, что прогнала в 1611 году в отставку, верного и преданного министра и друга Генриха IV — Максимильена де Бетюна, герцога де Сюлли. И стала оказывать доверие только одному герцогу д'Эпернону.

Посол Испании в Париже теперь получил право принимать участие в заседаниях Государственного совета, проводимых под председательством королевы-регентши.

В 1610 году ей потребовалась немалая сумма денег, но взять деньги из Королевской казны можно было только с разрешения Счётной палаты. Счётная палата трижды отказывала ей. Тогда в результате, дюди Марии Медичи просто приехали и вывезли на сорока повозках 400 тысяч экю, оставив в казне ровно такую же сумму.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

10

Лье — старинная французская мера длины, 1 лье — 4 километра

11

А может и нет, так как по Парижу ходили слухи, что Фламель изобрёл эликсир бессмертия, чем обеспечил себе вечную жизнь, и философский камень, что позволяло ему безбедно существовать.

12

Аллегория — от др. греч. — иносказание

13

Екатерина Медичи, хоть и жила в отдельном дворце, но всегда желала быть рядом со своими венценосными сыновьями

14

От названия этого города, произошло привычное — фаянс

15

В 1624 году, Бэкингем и наследник английского престола Карл Стюарт, предприняли авантюрную поездку в Испанию. Считается, что именно конфликт Бэкингема с испанским королевским двором, послужил причиной срыва переговоров о браке Карла Стюарта с Марией-Анной, дочерью короля Испании Филиппа III, и последующего объявления Англией войны Испании

16

Ораторианцы — католическое общество, возникшее в 1558 году в Риме. В него принимались как священники, так и миряне. На своих встречах они вели богословские беседы и пели псалмы. Помимо этого, каждый член общества занимался и самообразованием — изучением и сочинением церковной музыки, изучали и писали историю христианской церкви. Общество также, занималось и широкой благотворительной деятельностью

17

Министром ответственным за ведение иностранных и военных дел

18

Маленькая Польша

19

Шталмейстер — главный конюший