Связной из Багдада

Чингиз Абдуллаев, 2005

Самодельная атомная бомба изготовлена террористами из радиоактивных отходов, похищенных из хранилища в Казахстане. Где она взорвется, кто заказчики, кто исполнители? У спецслужб нет ответов, нет их и у эксперта-аналитика Дронго. Но он умеет замечать малейшие детали и делать парадоксальные выводы. Он вычислил место взрыва, но этого мало, надо найти исполнителя. Дронго даже не подозревает, что тот совсем рядом и готов устранить любого, кто будет ему мешать. И в первую очередь, конечно, самого Дронго…

Глава 2

Потом они долго молчали. Дронго было нужно осмыслить услышанное. Наконец он, тяжело вздохнув, посмотрел на Владимира Владимировича.

— Спасибо, — поблагодарил он за предоставленную возможность подумать, — такие новости слышишь не каждый день. И где теперь эти «отходы»?

— Они могут быть где угодно, — безжалостно сообщил Владимир Владимирович. — В Москве, в Лондоне, в Вашингтоне… Их могут разместить в Афганистане или в Пакистане, в Астане или в Ташкенте. Они могут оказаться даже здесь, в Риме…

Дронго снова посмотрел на играющих рядом с ними детей. Мальчики увлеченно гоняли по кругу гоночные автомобили, управляя ими с помощью небольших пультов дистанционного управления.

— Так вот почему вы нашли меня, — понял Дронго. — Решили, что я идеальный кандидат для розыска ваших террористов? Или я сразу должен искать эти бомбы?

— Сначала понять, кто и зачем вывез эти отходы, — пояснил его собеседник, — и параллельно начать их поиск. Теперь я скажу, почему мы решили обратиться именно к тебе. Во-первых, твоя кандидатура была согласована на совместном заседании руководителей разведслужб стран СНГ, в том числе России и Казахстана. Во-вторых, придется действовать на южном направлении, возможно, в Афганистане или в Пакистане. Мы не знаем ни маршрута террористов, ни их целей. Но аналитики считают, что при любом развитии ситуации, какой бы маршрут они ни избрали, там будут задействованы и представители местного населения, и наемники. Значит, нужен человек, сочетающий в себе западный рационализм и восточный иррационализм. Ты знаешь другого такого специалиста, кроме себя? Я уже не говорю, что для начала хорошо бы изучить некоторые восточные языки и говорить по-русски. А еще быть специалистом такого класса, как ты. Достаточно или продолжать?

— Всегда хочется узнать о себе что-то новое, — пробормотал Дронго. — Может, еще немного похвалите?

— У тебя есть возможность работать там, где не могут работать другие, — продолжил Владимир Владимирович. — Мы помним, что именно ты ездил в свое время в осажденный Багдад, был в Афганистане и Сирии. Конечно, ты не единственный, но один из самых лучших. В Афганистане сейчас американцы. У них там неплохая агентурная сеть. В Пакистане тоже работают ЦРУ и британская разведка. И все тебя знают. В данном случае не нужно ничего объяснять. Они готовы помогать тебе, понимая, что мы выполняем общее дело. Ты один из самых известных аналитиков в мире. И чтобы ты не очень обольщался, должен тебе сообщить, что, кроме тебя, этим делом будет заниматься очень много людей в разных точках земного шара. Мы уже подключили к нему всех возможных специалистов. И сообщили американцам о нашем возможном выборе.

— Все?

— Нет, не все…

— И… — Дронго повернул голову и посмотрел в глаза своему собеседнику.

Тот выдержал его взгляд.

— Что «и»?

Если бы Владимир Владимирович не усмехнулся, Дронго не стал бы продолжать эту тему. Но тот усмехнулся, и поэтому Дронго улыбнулся в ответ.

— Вы не договорили, — сказал Дронго, — тут должен быть еще один фактор.

— Должен, — согласился приехавший из Москвы гость. — Есть еще одно обстоятельство. Мы считаем, что захват был проведен достаточно профессионально. Спланирован и осуществлен таким образом, что понятно — в операции принимал участие очень подготовленный специалист.

— И вы его нашли?

— Мы подозреваем, что в планировании захвата принимал участие специалист по ядерной энергетике. В течение последних двух месяцев мы старались его вычислить. И если это тот человек, которого мы подозреваем, то положение не просто тревожное, оно — катастрофическое. Это один из создателей атомного оружия в Пакистане. Если мы правы, то он сумеет использовать похищенные материалы для создания такой «грязной» бомбы, что она может «испортить атмосферу» многомиллионного города. И мы не уверены, где она сейчас.

— Больше ничего приятного не скажете?

— На этом все. Тебе надо лететь в Казахстан. Прямо сегодня.

— Это я уже понял. — Дронго в очередной раз посмотрел на играющих рядом с ними мальчишек. Они улыбались. Дети были счастливы.

— Фамилию «специалиста» можете мне сказать?

— Ахмед Парвиз, — сообщил Владимир Владимирович. — Между прочим, он стажировался в Кембридже. Говорят, блестящий специалист.

— И потом вернулся в Пакистан?

— Нет. Потом он уехал в Америку. Работал три года в Спрингфилдском университете. Но в Чикаго у него произошла трагедия. Погибла его жена. Тогда он решил вернуться в Пакистан, где и принял участие в разработке атомного оружия. Затем уехал оттуда…

— Давайте по порядку, — попросил Дронго. — Что у него случилось в Чикаго?

— Несчастье. Мы проверяли через ФБР. Это был обычный грабеж. Его супруга была со своей подругой, когда на них напали двое грабителей. Все могло кончиться гораздо спокойнее, но неожиданно появились офицеры полиции. В перестрелке погибла супруга Ахмеда Парвиза. Возможно, от случайного выстрела. Но он был потрясен этим обстоятельством. Ужасно потрясен. И решил вернуться на родину.

— Вот так формируется образ врага, — прокомментировал Дронго. — Сначала его учат в Кембридже, затем приглашают на работу в США, а потом там убивают его жену… Представляю, как он ненавидит теперь весь западный прогнивший мир. Всю эту цивилизацию. Мотивы ясны. Что дальше? Почему он оставил работу в Пакистане? Там тоже произошло нечто похожее?

— Почти. Его сына едва не арестовали. Семья Парвиза принадлежит к местным шиитам, а там постоянные волнения между шиитами и суннитами.

— Дальше можете не говорить… — Дронго покачал головой. — В этом безумном мире все сошли с ума. Что происходит в Пакистане между суннитами и шиитами, я неплохо знаю. Там уже взрывают мечети друг друга.

— Да, — кивнул Владимир Владимирович, — поэтому мы и позвали тебя.

— Это я тоже понял. Наиболее радикальное крыло в исламе — это суннитские ваххабиты, а им противостоят радикальные шииты, которые просто считают мученичество продолжением нормальной жизни. И самые непримиримые организации в мире — это шиитские ордена мучеников ислама. В Палестине, в Иордании, в Ираке, в Пакистане. И есть только две страны в мире, где эта форма ислама является основной. В Иране и… в Азербайджане.

— Верно.

— И поэтому вы говорили о моем восточном иррационализме?

— И поэтому тоже.

— Почему же вы сразу не спохватились? С тех пор как нашли этих несчастных, прошло два месяца. Так вы сказали. Или больше?

— Немного больше. Сначала никто не мог понять, что именно произошло. Там же недалеко Семипалатинск, думали, это связано с тем самым полигоном, который закрыли еще во время перестройки. Помнишь, какие были протесты? Иногда там бывали подобные случаи. Появлялись больные, получившие повышенную дозу радиации. Трое первых попали в разные больницы, поэтому никто не придал этому значения. Потом еще двое. Кто-то из сотрудников контрразведки решил проверить, где эти люди могли так облучиться. Пока дело дошло до Астаны, пока проверили все факты, пока связались с Москвой, пока мы все перепроверяли… Словом, прошло много времени… С поправкой на обычную восточную неторопливость.

— И спохватились только сейчас.

— Несколько дней назад. Наши аналитики считают, что у нас нет времени. Груз может находиться в Москве. Или в любом другом городе России. Его могли вывезти за это время куда угодно. Наши эксперты гораздо лучше просчитывают логику западных разведслужб, чем возможные действия террористов с Востока. Там все слишком нерационально. Трудно иметь дело с людьми, для которых сама жизнь не является главным приоритетом.

— Вы знаете, что в восточных странах нет такого понятия, как детективная литература? — неожиданно спросил Дронго. — Я об этом часто думаю. Дело в том, что западная цивилизация слишком рациональна. Все просчитано и прагматично. Они рисуют в своих храмах Христа, рядом обязательно где-нибудь присутствует Иуда, предавший Учителя, и Дьявол, соблазняющий людей. Даже в Сикстинской капелле четко видно, где праведники, а где — грешники. От кого Христос отвернулся, к кому — повернул лицо. А в исламе такого просто не может быть. Любые изображения запрещены. Вера существует на подсознательном уровне. Бог есть Бог, и он всегда прав, а Сатана лишь пытается соблазнить человека. И вера должна быть не в конкретных образах, а в душе. Поэтому детектив, излагающий факты против формально невиновного человека, у мусульман почти невозможен. Здесь чувства и вера играют бóльшую роль, чем формальное соблюдение закона. На Востоке человек не может быть оправдан, если он виновен. Даже если расследование происходило с нарушением каких-то формальных процедур. На Западе человек не может быть признан виновным, если во время задержания и допросов формально были нарушены процессуальные нормы. В первом случае речь идет об убежденности вины, во втором — о формальном следовании закону. И я не уверен, что западный судья всегда прав, когда в силу юридических тонкостей должен оправдывать негодяя или насильника. Хотя помню, что любое сомнение должно толковаться в пользу обвиняемого. Но это уже классика западной юриспруденции.

— Чего в тебе больше? — поинтересовался Владимир Владимирович. — Западного рационализма или восточного иррационализма?

— Всего понемногу. Насколько я помню наш утренний разговор, вы говорили, что у меня будет еще и напарник. Как вы знаете, я не люблю работать вместе с кем-то. Это мешает и отвлекает. А если буду думать еще и о том, как обеспечить его безопасность, то у меня просто не останется времени на работу. Кто этот человек?

— Он ждет нас в отеле, — ответил Владимир Владимирович. — Подозреваю даже, что сейчас сидит в холле и наблюдает за нами…

— Кто это?

— Ты встречался с ним в прошлом году. Мы называем его Профессором.

— Господи, только этого не хватало! — невольно вырвалось у Дронго. — Это же Пьеро!

— Кто? — не понял Владимир Владимирович.

— Я прозвал его Пьеро. Потому что он похож на этот образ из итальянских комедий. Такой отстраненный, всегда печальный и грустный…

Владимир Владимирович улыбнулся и одобрил:

— Хорошую кличку ты ему придумал. Он действительно похож на Пьеро. Только мы не зря зовем его Профессором. Ты ведь знаешь, чем он занимается?

— И даже слишком хорошо. Он — профессиональный ликвидатор. И должен сказать, большой мастер своего дела. Но если вы посылаете его со мной, то, очевидно, считаете, что в живых не должно остаться никаких свидетелей?

— Почти никаких, — великодушно подтвердил Владимир Владимирович, — кроме тебя, разумеется. Он будет послушно выполнять все твои распоряжения. Считай, что мы просто тебя вооружили.

— Ружьем, которое стреляет само по себе, — прокомментировал Дронго. — Опасно вешать такое «ружье» на стену, оно может стать неуправляемым.

— Не станет, — успокоил его Владимир Владимирович, — это просто не тот случай. Мы будем очень благодарны тебе, если ты выйдешь на похитителей в максимально короткие сроки.

— Сколько у меня времени? Месяц?

— Нет.

— Десять дней, пятнадцать?

— Нет.

— Неделя?

— Еще меньше…

— Не понимаю. Как быстро я должен их найти?

— Их нужно было взять еще вчера, — заявил Владимир Владимирович. — И это не расхожий штамп как свидетельство нашей озабоченности. У тебя всего несколько дней. Три или четыре. По расчетам наших аналитиков, их «бомбы» должны сработать именно за такой период. В ближайшие несколько дней. Но ты должен выйти на них раньше, чем они заявят о своих требованиях.

— Понимаю. А если не заявят? Если их цель — чистый террористический акт где-нибудь в США или Великобритании. Насколько я знаю, похитители самолетов в Америке одиннадцатого сентября не предъявляли никаких требований. Просто захватили самолеты и врезались на них в башни Торгового центра. Абсолютная классика. Террористический акт как законченное произведение террористов. Им нужен был страх, жертвы, развалившиеся здания, потрясение основ. Без всяких переговоров.

— Поэтому мы и считаем, что у тебя есть в запасе лишь несколько дней. Самолет улетает вечером. У меня для тебя есть билет.

— Ненавижу самолеты, — пробормотал Дронго. — Как я полечу из Италии?

— Через Стамбул. У них есть вечерний рейс в Казахстан.

— С вами?

— Нет. С тобой полетит твой напарник.

— Понятно. А у вас есть обратный билет в Москву?

— Ты хочешь узнать, взял ли я тебе билет заранее?

— Да, именно это я и хочу узнать.

— Тогда ты прав. Я был уверен, что ты согласишься. И взял два билета для вас. Я был убежден, что ты не откажешь. После Беслана…

У Дронго потемнело лицо. При воспоминании об этой страшной трагедии его начинало трясти. Любой нормальный человек не может спокойно говорить об этой чудовищной трагедии начала двадцать первого века.

— У меня столько друзей среди осетин, — поделился он, — и среди ингушей тоже… — Дронго опустил голову, закрыл глаза правой рукой, — одну семью, в которой погиб ребенок, я лично знал. До сих пор не могу поверить, что такое могло случиться… — Он опустил руку. — Чувствую себя виноватым. Как будто и я должен был стоять перед этой школой, пытаясь помочь детям. Как и все остальные. — Дронго еще раз посмотрел на играющих рядом мальчишек. — «Я в ответе за всю красоту мира», — сказал один из английских королей, — напомнил он. — Они лучше понимали свою меру ответственности. И еще… вы же знаете про меня почти все. Москва — мне такой же родной город, как Баку. И знаете, сколько у меня друзей и знакомых в этом городе. Думаю, знаете и сколько среди моих знакомых чеченцев. И если выяснится, что эти «отходы» вывезли в Москву, то я сделаю все, чтобы их найти. Найти и уничтожить тех, кто это сделал. Или хочет сделать. — Он отвернулся. Помолчал и добавил: — И насчет войны тоже скажу. Я никогда не оправдаю ни одного убийцу. Ни русского, ни чеченца, ни ингуша, ни осетина. Ни одного. В божий суд я не очень-то верю. Каждый должен получить по заслугам еще в этой жизни. Но если вам интересно мое мнение, то могу сказать. Не нужно было начинать эту проклятую войну. Ее невозможно выиграть. Ее можно только остановить. И победа в ней тоже невозможна. Иначе придется убить всех чеченцев. Всех, до последнего человека.

Владимир Владимирович положил руку ему на плечо.

— Не нужно больше ничего говорить, — посоветовал он, — я и так все знаю. И я не сомневался, что ты полетишь. Даже если бы я не приехал за тобой в Рим.