Тайна Эдвина Друда. В переводе Свена Карстена, с окончанием и комментариями

Чарльз Диккенс

«Тайна Эдвина Друда» – в чём она? Только ли в судьбе юноши, таинственно пропавшего незадолго до получения богатого наследства и брака с прекрасной Розой Буттон? Или её знает скрытный и мстительный дядюшка Джаспер – наркоман, таящий страсть к невесте племянника? А может, что-то известно его врагу и сопернику Невилу, «злобному индийскому дикарю»? Смогут ли разобраться в загадке инспектор Портерс и отставной агент Дэчери, взявшиеся за это дело? Узнайте полную разгадку Тайны – впервые за 150 лет!

Глава IX.

Птички в клетке⁵⁷

Розе едва исполнилось семь лет, когда она осиротела и осталась совсем одна на свете. С той поры её домом был «Приют Монахинь», а мисс Твинклтон худо-бедно заменяла ей мать. Когда Роза пыталась вспомнить свою собственную матушку, одно воспоминание заслоняло ей все остальные: как ту, худенькую и хрупкую, в лёгком летнем платье и с венком из полевых цветов на мокрых распущенных волосах, на руках принесли в дом отца Розы, принесли мёртвую — она утонула в реке во время воскресного пикника. В память маленькой Розы врезалось и безумное отчаяние, которое поначалу овладело её бедным отцом — отчаяние, сменившееся затем глухой безнадёжной тоской и закончившееся смертью от разрыва сердца в первую же годовщину случившейся трагедии.⁵⁸

В этот несчастный год и было заключено знаменитое соглашение о её помолвке с Эдвином Друдом, сыном близкого друга отца Розы, который не нашёл в себе сил противиться просьбам пребывающего в глубоком трауре школьного товарища. Но и мистер Друд, сам к тому времени бывший уже вдовцом, тоже скоро покинул этот бренный мир, оставив помолвленную юную пару в том состоянии, в котором мы и нашли её к началу нашего рассказа.

С той поры Розовый Бутончик рос и расцветал, не покидая стен «Приюта Монахинь», и постепенно превратился в очаровательную, жизнерадостную, несколько своевольную, но очень милую молодую леди, как две капли воды похожую на свою оставшуюся навсегда молодой покойную матушку. И все эти годы Роза была всеобщей любимицей в школе, и её соученицы наперебой спешили одарить её своей дружбой и прочими подарками — спорили, кому из них выпадет честь пригласить её к себе домой на каникулы, соревновались, кому она напишет больше дружеских писем, и заключали пари, встрече с какой из девочек она будет радоваться больше всего, возвратившись осенью в школу.

Конечно же, необычная помолвка Розы и всё, что с ней связано, служили темой бесконечных пересудов и непреходящего интереса среди прочих юных леди, не исключая, впрочем, и прислуги. Так и сегодня весть о том, что мистер Невил и Эдвин Друд поспорили и даже чуть не подрались на квартире учителя музыки, облетела весь немаленький дом со скоростью сороки, несущей на хвосте свежую сплетню. Трудно сказать, кто первый принёс в «Приют Монахинь» эту новость — то ли молочник вместе с молоком, то ли булочник вместе со свежим хлебом, то ли её первыми услышали служанки, когда выбивали половики на крыльце — но ещё до завтрака наслышаны о ней оказались все.⁵⁹ И с каждым новым пересказом новость обрастала всё более ужасными подробностями:

— Брат этой новенькой мисс Ландлесс бросил бокалом в мистера Эдвина Друда!

— Брат мисс Ландлесс по имени Невил бросил бутылкой в мистера Эдвина Друда!

— Невил Ландлесс бросился с ножом на мистера Эдвина Друда!

А кое-кто из девочек младших классов даже утверждал, что Невил бросился на Эдвина Друда не только с ножом, но и с вилкой!

Но что же, во имя Господа, послужило причиной для этого ужасающего поступка?! Ну-у… мистер Невил заявил, что он до смерти влюблён в невесту мистера Друда, мисс Розу Буттон. Точно, а мистер Эдвин Друд на это заявил, что это непозволительная наглость со стороны мистера Ландлесса — быть до смерти влюбленным в его нареченную и завещанную невесту. Тогда мистер Ландлесс вспылил, схватил со стола бокал, бутылку, ножик с вилкой, а ещё графин (хотя насчёт графина кухарка была не совсем уверена, но пусть уж будет) — и всё это охапкой швырнул мистеру Друду в голову!

Бедная Роза, внезапно оказавшаяся посреди этого урагана сплетен, забилась в угол, заткнула уши пальчиками и жалобно умоляла ничего ей больше не рассказывать. Её новая подруга Елена Ландлесс поступила иначе: получив у мисс Твинклтон разрешение пойти поговорить с братом (причём сделав это таким тоном, что становилось понятно — если ей разрешения не дадут, она сама его возьмёт), она отправилась в дом каноника Криспаркла за точной и правдивой информацией.

Скоро вернувшись, она сообщила Розе (и только ей), что же в действительности имело место: выходило, что её брат был самым непозволительным образом оскорблён и спровоцирован. Краснея, Елена утверждала, что жених Розы легкомысленно позволил себе употребить «ряд слов, которых было бы много лучше вовсе не произносить и не слышать», при этом она категорически отказывалась привести эти слова в точности. Ещё она передала Розе от своего брата горячую просьбу простить его — так же не объясняя, за что именно. На этом Елена, очевидно, сочла свой сестринский долг выполненным, а случай разъяснённым, и больше к этому разговору не возвращалась.

Она, но не другие девочки! Пересуды не стихали и во время занятий, и во время обеда; а мисс Фердинанд даже была выставлена из-за стола по той причине, что она, нацепив сделанные из салфетки усы, замахивалась на мисс Гигльс графином, а та оборонялась суповой ложкой.⁶⁰

Постепенно в душу Розы, не перестававшей думать об этом прискорбном случае с Эдвином, начало закрадываться неприятное чувство, что и она сама как-то замешана в произошедшем скандале — то ли как причина, то ли как следствие, то ли ещё на какой-то непонятный манер — и что всему виною их двусмысленный и донельзя фальшивый статус жениха и невесты. Розу и раньше посещали эти мысли, но сегодня жажда свободы завладела ею с особенной силой, и что самое плохое — она даже не могла посоветоваться со своей новой старшей подругой, поскольку в ссоре с Эдвином участвовал именно её брат. Вдруг, в самый напряжённый момент её раздумий, в комнате Розы появилась миссис Тишер и сообщила ей, что приехал мистер Грюджиус, её опекун.

Этот господин, знаменитый своей безукоризненной честностью и точностью во всём, как нельзя лучше подходил на должность опекуна и доверенного лица малютки Розы — хотя, возможно, по его внешнему виду судить об этом можно было лишь с трудом. Мистер Грюджиус был высок, худ и угловат, седые его волосы были странного желтоватого оттенка и так взъерошены, что создавалось впечатление, что он носит парик. Черты его худого лица были резкими и носили отпечаток какой-то незаконченности, недоделанности природой: уши торчали, кадык далеко выдавался вперед, спина его была сутулой, руки костлявыми, походка шаркающей, но близорукие глаза смотрели ясно и живо — и, может быть, поэтому мистер Грюджиус, несмотря ни на что, с первого же взгляда вызывал всеобщее расположение и в целом производил приятное впечатление.⁶¹

Мистер Грюджиус ожидал свою подопечную в кабинете и в обществе директрисы школы, мисс Твинклтон. Когда Роза вошла, мистер Грюджиус очень обрадовался, поскольку было сразу заметно, что строгую директрису он слегка побаивался.

— Милое дитя, вот и Вы! Очень рад Вас видеть! Вы прекрасно выглядите, моя дорогая, просто прекрасно! Позвольте вот предложить Вам стул.

— Что ж, разрешите вас теперь оставить, — проворковала директриса, поднимаясь из-за стола.

— Что Вы, мадам, я прошу Вас, останьтесь! — вежливо запротестовал мистер Грюджиус, после чего мисс Твинклтон тут же охотно выполнила его просьбу и уселась обратно.

— Я ведь не помешаю тебе, моя милая? — поинтересовалась она у Розы, доставая вязание.

— Мадам! — воскликнул мистер Грюджиус. — Ни в коем случае! Как можете Вы — и помешать?!

Тем не менее Роза поставила свой стул поближе к камину, и мистер Грюджиус вынужден был перебраться со своим креслом туда же.

— Мои посещения, дорогое дитя, подобны посещениям ангелов… — начал мистер Грюджиус и тут же, смутившись, поправился: — Не подумай только, что я сравниваю с ангелом себя. Нет, ангелы сидят этажом выше.

Мисс Твинклтон, хорошо знавшая, что этажом выше находится только чердак, подняла глаза от вязания и поражённо уставилась на гостя.

— Ну или где они у вас тут сидят, милое дитя, — продолжил мистер Грюджиус, переводя подслеповатые глаза на мисс Твинклтон, отчего Розе на мгновение показалось, что обращение «милое дитя» предназначалось директрисе. — Под ангелами я имею в виду других молодых леди, твоих соучениц.

Мисс Твинклтон, успокоившись, вернулась к рукоделию.

Мистер Грюджиус, почувствовав, что начало его речи едва не обернулось катастрофой, крепко провёл ладонью по волосам ото лба к затылку, словно выжимая из них пот, и вытянул из кармана сюртука блокнот и карандаш в серебряном зажиме.

— Я тут написал… — заново начал он, — я тут составил небольшой списочек тезисов… то есть вопросов к тебе, дитя моё. Я всегда так делаю, поскольку я не мастак произносить речи без подготовки. Так что я тебе их просто зачитаю, моя милая, а ты ответишь. Хорошо?

— Очень хорошо, сэр.

— Первым пунктом у меня стоит: «Здорова и счастлива». Ты ведь здорова и счастлива, дорогая моя? Мне кажется, ты такой выглядишь.

— Да, конечно, сэр, — с улыбкой ответила Роза.

— Вот и славно. Да и как может быть иначе, в такой-то прекрасной школе, при таком замечательном руководстве, — сказал мистер Грюджиус с лёгким поклоном в сторону мисс Твинклтон. — Тогда я вычёркиваю «Здорова и счастлива» и перехожу ко второму вопросу. Он называется так: «Фунты, шиллинги и пенсы».

Роза тихонько вздохнула.

— Да, дорогая моя, я понимаю. Фунты, шиллинги и пенсы — это слишком сухая материя для юных девиц, но при том и очень важная. Вся наша жизнь, милое дитя, это не что иное, как фунты, шиллинги и пенсы. Да и смерть тоже… — тут мистер Грюджиус вспомнил о сиротстве Розы, смутился и закончил уже гораздо более мягким тоном: — Нет, конечно же, смерть — это не фунты, шиллинги и пенсы.

Пусть его голос и был скрипуч и сух, всё же в этом угловатом человеке таилось немало доброты, и не его вина, что его недоделанное природой лицо не могло её выразить. Но, по крайней мере, его глаза лучились любовью и расположением к Розе.

— Итак, «фунты, шиллинги и пенсы». Тебе же хватает карманных денег на все твои нужды, моя дорогая?

Так как у Розы никаких особых нужд и не было, она могла только кивнуть.

— И долгов у тебя нет?

Роза лишь рассмеялась нелепости мысли, что у неё могли откуда-то взяться долги.

— Ах, я и забыл, что нахожусь среди ангелов, — сказал мистер Грюджиус, вычёркивая второй пункт своего списка. — Ангелы же не делают долгов! Тогда третий пункт…

Роза, уже догадавшаяся, каким будет этот третий пункт, слегка покраснела и, чтобы скрыть смущение, принялась разглаживать ладонью складки на своей юбке.

— «Свадьба!» — возгласил мистер Грюджиус, а затем, снова привычным движением пригладив непослушные волосы, продолжил, понизив голос и придвинувшись в кресле чуть ближе к своей подопечной: — Теперь я перехожу к той теме, обсудить которую я, собственно, и приехал. Но тут я должен сразу же предупредить, что я, как человек в таких вещах неловкий и совершенно для подобного счастья не предназначенный, чувствую себя в этой теме словно грустный медведь на цепи, который должен, тем не менее, сплясать разудалую шотландскую джигу.

Живо представив подобную картину, Роза весело рассмеялась.

— Вот видишь, дитя моё, ты тоже согласна, что я неловкий, — сказал её опекун, ничуть не обидевшись. — Вот и хорошо. Но вернёмся к моим заметкам. Мистер Эдвин навещает тебя раз в три месяца, как и было договорено, и потом отчитывается мне письмом. Тут тоже всё замечательно. Он любит тебя, а ты любишь его.

— Да, сэр, он мне очень нравится, — с лёгким нажимом на последнее слово сказала Роза.

— Именно это я и говорю, — ответил её опекун, не заметив намёка. — Очень хорошо. И вы переписываетесь, не так ли?

— Так, — подтвердила Роза и слегка надула губки, вспомнив их кое-какие эпистолярные разногласия.

— Славно, славно! Ну, я вижу, всё идёт по плану. Сразу после Рождества я формальным образом извещу руководство твоей школы, что твоё обучение будет закончено к маю. Конечно, тебя со школой связывает нечто много большее, чем простые формальности, но дело требует такого уведомления. Я уже сказал тебе, что я человек сухой и неловкий, и весь состою из формальностей. А ведь мне будет доверена честь вести тебя к алтарю — мне, который и отцом-то ни разу не был! Наверняка я что-нибудь напутаю. Если бы меня кто-нибудь смог формально заменить в этом непростом деле, то я был бы у него просто в неоплатном долгу.

Потупившись, Роза пролепетала, что до дня свадьбы ещё далеко, поэтому такая замена может и найтись.

— Очень на это надеюсь, дитя моё, — ответил мистер Грюджиус, снова пригладив (и тем только ещё больше взъерошив) свою непокорную шевелюру. — Например, тот господин, который учит вас танцам. Уж он-то смог бы в точности выполнить все эти торжественные шаги, повороты и поклоны. А я нет, я очень неуклюж. Тут же или споткнусь, или ещё как-нибудь иначе опозорюсь.

На это Роза не ответила ничего. Похоже, так далеко в будущее она заглядывать ещё не решалась.

— Теперь, дорогая моя, перейдём к следующему пункту моих заметок, — сказал мистер Грюджиус, вымарывая карандашом слово «свадьба». — Этот пункт называется «Завещание». Это ещё одна формальность, дитя моё. По закону я обязан передать тебе и твоему жениху по заверенной копии завещания твоего покойного отца. Вот это вот твоя копия, и точно такую же я отправлю мистеру Джасперу…

— Только не ему! — быстро сказала Роза, вскидывая глаза. — Нельзя ли отдать копию сразу Эдвину?

— Ну почему же, конечно можно… Просто я думал… мистер Джаспер ведь его опекун.

— Пожалуйста, отдайте её сразу Эдди! — серьёзно и настойчиво сказала Роза. — Я не хочу, чтобы мистер Джаспер был тут как-то замешан.

— Что ж, так я и сделаю. Поскольку, я полагаю, это совершенно естественно — что ты не хочешь иметь никаких посредников между тобой и твоим будущим супругом. Заметь, я говорю: «полагаю». Да, я могу только полагать, а не знать точно, поскольку я человек в высшей степени неуклюжий и ничего в делах сердечных не понимающий.

Роза посмотрела на него с лёгким удивлением.

— Видишь ли, — попытался объяснить ей мистер Грюджиус, — я ведь никогда не испытывал тех чувств, которые испытываете вы, юная поросль. Если вы рождены, чтобы цвести и любить, то я, похоже, был рождён лишь для того, чтобы сохнуть в одиночестве. Хорошо, что тебя ожидает совсем другая, лучшая судьба… Как ты можешь узнать из твоей копии завещания, твой доход от ценных бумаг и прочих вложений составит двести пятьдесят фунтов в год. Вдобавок тебя ожидает ещё единоразовая выплата в одну тысячу семьсот фунтов, из которой, однако, некоторая сумма будет потрачена на подготовку твоей свадьбы. Вот, в общем-то, и всё, что я хотел тебе сказать.⁶²

— Можно я задам Вам один вопрос? — сказала Роза, вертя в руках сложенную вчетверо копию завещания, но не делая, однако, и попытки её прочесть. — Вы ведь понимаете все эти юридические штучки много лучше меня и сможете мне всё хорошо объяснить… Скажите, вот мой бедный папа и покойный отец Эдди… они же были близкими друзьями? И они хотели, чтобы и мы с Эдди тоже были близкими друзьями, потому они и составили такое завещание?

— Да, это так, дорогая моя.

— И они ведь при этом заботились о нашем счастье, чтобы нам обоим было хорошо?

— Разумеется, дитя моё.

— Чтобы мы с Эдвином стали даже чем-то большим, чем они были друг другу?

— Именно так.

— Но ведь мы же не будем каким-то образом наказаны или оштрафованы, если… если…

— Боже мой, конечно же, нет! Прошу тебя, успокойся, дитя моё. В том случае, от одной мысли о котором, как я вижу, у тебя наворачиваются слёзы… Так вот, даже в случае если вы вдруг раздумаете жениться — нет, никаких последствий или наказаний для вас тогда, конечно же, не будет. Я, как твой опекун, продолжу заботиться о тебе вплоть до твоего совершеннолетия, и это всё. Ничего более плохого не произойдёт.

— А что будет с Эдди?

— А что может с ним быть? По достижении совершеннолетия он вступит в права наследства и получит тот пай в фирме, который завещал ему отец; плюс, может быть, какие-то дополнительные средства, если таковые найдутся. Словом, всё в точности, как сейчас.

Роза сидела задумчивая, хмуро смотря в пол и покусывая уголок вручённой ей копии завещания.

— Коротко говоря, — продолжал мистер Грюджиус, — желание ваших покойных родителей видеть вас супругами — это только пожелание, просьба, мечта, выраженная письменно. Да, этого они очень хотели, но ведь обстоятельства за столько лет могли и измениться! Представь себе, что твой отец был бы сегодня жив. Неужели он стал бы принуждать тебя к браку? Нет, этого и вообразить себе невозможно! Так вот, то же самое и с его волей, закреплённой в завещании.

Роза на это ничего не сказала и лишь понимающе кивнула.

— Что ж, если я ответил на твой вопрос, моя дорогая, то позволь мне перейти к последнему пункту моего списка. Итак, «Пожелания». У тебя есть какие-то пожелания или просьбы, которые я мог бы исполнить, дитя моё?

Так же молча Роза покачала головой, словно сожалея, что кое-какие её желания мистер Грюджиус был совершенно бессилен исполнить.

— Или, может быть, у тебя перед свадьбой есть какие-либо инструкции для меня, как для твоего опекуна и доверенного лица?

— Я… я хотела бы сначала поговорить с Эдди, если Вы позволите, — ответила Роза, разглаживая на платье несуществующую складочку.

— Конечно, конечно, дитя моё, — сказал мистер Грюджиус, вставая. — Это так естественно, что вы хотите во всём быть единого мнения. Здесь ли ещё мистер Эдвин?

— Он сегодня с утра уехал, сэр. Теперь приедет только на Рождество.

— Что ж, тоже хорошо. Значит, у вас будет время всё обдумать и подготовиться. А после Рождества ты дашь мне знать, я приеду и выполню все формальности, — сказал мистер Грюджиус, закрывая блокнот и пряча его в карман сюртука. — А теперь, моя дорогая, нам пора прощаться.

— Прошу Вас, ещё кое-что, сэр! — воскликнула Роза, вскакивая со стула. — Не могли бы Вы уже сейчас пообещать мне приехать после Рождества? Мне нужно будет кое-что Вам сообщить… по секрету.

— Ну разумеется, дорогая моя, разумеется! — уверил её мистер Грюджиус, польщенный, что такая юная красавица может пожелать поделиться с ним своими секретами. — Сам я человек, как ты знаешь, скучный и необщительный, но рождественским вечером я традиционно ужинаю с моим клерком, человеком таким же скучным и необщительным, и поэтому прекрасно подходящим мне в компанию. Его отец содержит ферму в Норфолке и каждый год присылает нам в подарок на Рождество превосходно откормленную индюшку. А на следующий день я могу уже и приехать. Я очень рад, дорогая моя, что ты уже сейчас хочешь меня видеть. Меня мало кто хочет видеть… поскольку обычно я прихожу к людям получить с них арендную плату.

Тут Роза доставила мистеру Грюджиусу ещё одну радость, обняв его за плечи и, поднявшись на цыпочки, поцеловав его в шершавую щёку.

— Боже, благослови нас всех! — воскликнул на это мистер Грюджиус. — Спасибо Вам, дорогая моя! Это для меня и честь, и радость. Прощайте, дитя моё, до встречи после Рождества! Мисс Твинклтон, мадам, на этом я заканчиваю, передаю мою подопечную снова в Ваши заботливые руки, откланиваюсь и освобождаю Вас от докучливой необходимости далее терпеть здесь моё присутствие.

— Ах, что Вы, сэр! — галантно запротестовала директриса, старательно делая вид, что до этой минуты она была полностью поглощена рукоделием. — Не говорите так! Никакой докуки, могу Вас уверить! Я положительно наслаждалась Вашим обществом!

Распрощавшись с «Приютом Монахинь», мистер Грюджиус, однако, не вернулся в Лондон сразу. Пройдя ещё несколько кварталов по Главной улице, он свернул в каменную арку под домиком хормейстера, поднялся по ступенькам к его двери и постучал. Никто не отозвался и не открыл ему, но во время этого краткого ожидания мистер Грюджиус заметил клочок бумаги, торчащий из щели между дверью и косяком; в записке почерком хормейстера было проставлено одно только слово: «Собор». И действительно — был как раз час вечерней службы в соборе. Поэтому мистер Грюджиус снова спустился по каменным ступенькам, вышел переулком на церковное подворье и прошаркал к широко распахнутым главным вратам входа в собор.

Едва мистер Грюджиус, приблизившись, нерешительно заглянул за порог в сумрак и сырость соборного нефа, как тут же мощно заиграл орган, и слабый надтреснутый голос священника, до того что-то бормотавший, утонул в море звуков и пении хора. Музыка вздымалась и опадала, накатывая волнами, и над этим океаном музыки властно господствовал один ясный и сильный голос, то чайкой взлетавший под своды и арки крыши собора, то коршуном падавший вниз в прозрачные струи льющейся органной музыки. Но вот голос взметнулся ввысь в последний раз, музыка схлынула, океан звуков высох, и навстречу мистеру Грюджиусу потекли людские толпы. Тут же мистер Грюджиус заметил и спешащего к нему хормейстера.

— Что-то случилось? — с ходу поинтересовался Джаспер, тревожно вглядываясь в лицо собеседнику. — Разве за Вами посылали?

— Вовсе нет, вовсе нет! Я приехал по собственной необходимости. Мне нужно было проведать мою подопечную. Сейчас я уже уезжаю, а сюда просто заглянул по дороге.

— А с ней… всё в порядке?

— В полном порядке, сэр, в полнейшем! Даже стала ещё краше. Я приехал всего лишь ещё раз объяснить, что означает её ранняя помолвка с юридической точки зрения.

— Вот как? И что же она означает, с этой самой точки зрения?

Мистер Грюджиус про себя отметил, что мистер Джаспер как-то уж излишне нервно покусывал бледные губы, ожидая ответа на свой вопрос, но списал это на творческое возбуждение певца после безукоризненного исполнения вокальной партии.⁶³

— Что означает? Только то, сэр, что такую помолвку не нужно рассматривать как нечто принудительное и обязывающее — в том почти невероятном случае, если вдруг обнаружатся какие-либо препятствия к браку… например, недостаток привязанности друг к другу или что-то другое.

— Могу ли я спросить, сэр, имелись ли какие-то особые причины объяснять это?

— Ни малейших, кроме тех, которые продиктованы мне моей ролью опекуна, — ответил мистер Грюджиус чуть резче обычного и тут же поправился, перейдя на более доверительный тон: — Поймите меня правильно, мистер Джаспер. Я знаю, что Вы души не чаете в Вашем племяннике. Так вот, могу заверить Вас, что в ходе беседы с моей подопечной с её стороны не было высказано ни малейших сомнений насчёт его чувств и не было дано ни малейшего намёка на какое-либо охлаждение в их отношениях.

— Благодарю Вас, — ответствовал мистер Джаспер, жестом приглашая мистера Грюджиуса пройти несколько шагов вместе. — Право, Вы это замечательно сформулировали.

Мистер Грюджиус кашлянул, снял с головы шляпу, пригладил ладонью волосы и снова водрузил шляпу на место.

— Готов поспорить, — продолжил Джаспер, криво улыбаясь всё ещё бледными губами, — что о разрыве этих их отношений речь тоже не шла.

— Что ж, сэр, этот спор Вы бы точно выиграли! — подтвердил мистер Грюджиус. — Но мы должны, конечно же, делать определенную скидку на известную скромность в проявлениях чувств у молодой леди, воспитывающейся в таких условиях, сэр, да ещё и без материнской любви. Но я в чувствах ничего не понимаю, так что поправьте меня, если я ошибаюсь.

— Вы абсолютно правы.

— Рад это слышать. Потому что моя подопечная… — и тут мистер Грюджиус мягко подошел к сути того дела, которое он и хотел обсудить с мистером Джаспером. — Моя подопечная из-за присущей ей скромности, даже стыдливости, из-за понятного в сложившейся ситуации нежелания посвящать кого бы то ни было ещё в свои девичьи переживания, выразила недвусмысленное желание, чтобы все формальности в предсвадебной подготовке улаживались напрямую с её женихом. Понимаете? Без нашего с Вами посредничества.

Мистер Джаспер положил руку на грудь жестом человека, пытающегося унять сердцебиение, и пробормотал:

— Значит, я ей не нужен?

— Значит, она хочет обойтись без нас обоих, — поправил его мистер Грюджиус. — Поэтому, если Вы позволите, я в следующий мой приезд после Рождества решу с мистером Друдом все детали, всё улажу, а потом встречусь с Вами, и мы вместе всё обсудим.

— А, так Вы вернётесь сюда снова, после Рождества? — понимающе кивнул Джаспер. — Что ж, посмотрим! Мистер Грюджиус, Вы абсолютно правильно заметили, что я души не чаю в моём дорогом, удачливом, счастливом, незаслуженно счастливом племяннике! И это совершенно правильно, что его невеста, как Вы сказали, должна ещё раз всё обдумать — и моё участие будет тут не к месту. С этим я согласен, с этим я не могу не согласиться. Значит я правильно понимаю — они хотят после Рождества сами всё устроить для свадьбы в мае, после которой нам с Вами не останется ничего другого, кроме как сложить с себя все обязанности опекунов и этим удовлетвориться?⁶⁴

— Совершенно верно, — ответил мистер Грюджиус, протягивая Джасперу руку на прощание. — Благослови их Господь!

— Да, точно, спаси их всех Господь! — воскликнул Джаспер.

— Я сказал «благослови», — заметил мистер Грюджиус, оборачиваясь.

— Ну а я сказал «спаси», — возразил Джаспер. — Разве это не одно и то же?

Примечания

57

Оригинальное название девятой главы у Диккенса звучит как «Birds in the Bush» (птицы в кустах), что является частью английской пословицы «Лучше одна птица в руках, чем две в кустах». Русский аналог этой пословицы — «лучше синица в руках, чем журавль в небе». Обычно название главы так и переводят: «Журавли в небе». Однако содержание главы не имеет ничего общего со смыслом пословицы и не убеждает довольствоваться меньшим и не гнаться за большим. Выражение «Birds in the Bush» тут надо понимать буквально: соученицы Розы, словно стая птиц на ветках куста, устраивают переполох в школе или, может быть, сама Роза чувствует себя птицей, запертой в клетке. Поэтому я и перевёл название главы как «Птички в клетке».

58

Трагическая история, произошедшая в детстве Розы — самоубийство её матери, а затем и отца — является одной из пружин сюжета романа. Это и есть те «скелеты в шкафу» (то есть семейные тайны), о которых Эдвин мельком упоминает во второй главе. Отметим попутно, что в год смерти матери Розы Эдвину было примерно девять лет, а Джасперу пятнадцать.

59

Известие о драке Невила и Эдвина в «Приют Монахинь» пришло, разумеется, не от Джаспера. Новость туда принесла миссис Топ, которая слышала все крики в комнатах у жильца (Джаспер же снимает у Топов квартиру). Миссис Топ, как мы узнаем позднее, «возглавляет» бригаду уборщиц, которая прибирает не только в соборе, но и в других домах, в том числе в школе, где учится Роза. Именно эта «стая птиц» и разнесла по городу весть о случившемся скандале.

60

Хотя мисс Фердинанд и изображала за столом Эдвина, нацепив бумажные усы, совершенно не известно, носил ли усы сам Эдвин — у Диккенса об этом нигде не говорится. На эскизе Коллинза к обложке романа Эдвин, действительно, изображён с усами, но на иллюстрациях Филдса усов у Эдвина нет. Как ни странно, такая незначительная деталь являлась предметом споров исследователей на протяжении десятилетий, поскольку считалась очень важной для расшифровки загадки романа.

61

«Говорящая» фамилия Грюджиус (Grewgious) произведена от слияния слов «grew» и «egregious». Её можно перевести как «выросший исключительно хорошим».

62

В этой главе мы узнаём, какой величины наследство получит Роза по достижении совершеннолетия (или какое приданое получит за женой Эдвин). 1700 фунтов единовременно и 250 фунтов годового дохода — это огромная сумма, равная примерно миллиону сегодняшних долларов в год. То есть Роза является весьма и весьма выгодной партией, пусть по её повседневной жизни это и не заметно.

63

Из разговора Грюджиуса и Джаспера в соборе читатель узнаёт, что Джаспер одновременно и хочет разрыва помолвки племянника с его невестой, и боится, что она действительно произойдёт. Такая его двойственность не должна нас смущать — он всего лишь боится, что разрыв помолвки случится слишком рано, что могло бы разрушить его планы.

64

Сумма наследства Розы известна только самой Розе и её опекуну, но не Эдвину и тем более не Джасперу. Более того — Диккенс устраивает всё так, что не получивший копии завещания Джаспер до самого конца романа останется в неведении относительно финансового положения Розы. Случись иначе, весь сюжет мог бы пойти совершенно по другой линии.