Песнь Сорокопута. Ренессанс

Фрэнсис Кель (2022)

Вся жизнь Готье была ложью, с которой он теперь не собирается мириться. Джером больше не согласен оставаться в тени и плыть по течению. И только Скэриэл по-прежнему хладнокровно преследует свои цели, идет по головам, сметая все на своем пути. Чистокровным, полукровкам и низшим стало слишком тесно в Октавии. Грядут большие перемены. Грядет Ренессанс.

10

— Я вам серьёзно говорю, — не унимался Оливер, понизив голос. — Он внезапно появился и так посмотрел на Бернарда, что тот даже пикнуть не успел.

Сегодня вечером мне предстоял первый сеанс с психологом. Из-за того, что я продолжал думать об этом, мне никак не удавалось сосредоточиться на словах Оливера. Он с утра был возбуждён, не мог усидеть на месте, то и дело поглядывал на меня во время занятий и, что ещё более странно, подмигивал, будто мы с ним затеяли что-то на редкость интригующее, о чём я успел забыть.

Прошла неделя с того разговора о тёмной материи со Скэриэлом, мы всё никак не могли найти время, чтобы потренироваться. То он был занят уроками, то я тонул в домашних заданиях, из-за чего вся неделя слилась для меня в нескончаемый поток переписанных страниц конспектов, перепечатанных докладов; помимо этого, по вечерам я заучивал параграфы по истории и поэмы по литературе. Учитывая, что каша в голове лишала меня должной концентрации, попытки их зубрить с треском проваливались. Мучая очередной параграф, вместо расплывчатых строк из учебника я представлял себе настоящих родителей, которые погибли во время переворота, думал о своём пугающем будущем и не менее пугающем прошлом, а когда возвращался в реальность, понимал, что потерял ещё час впустую. Как читать анализ политики Лукиана Бёрко, если он был моим отцом, ума не приложу. Вместо того чтобы отрешиться от эмоций и сосредоточиться на фактах, я всё больше вспоминал слова Люмьера о том, что это не более чем переписанная кровью история. Во мне то и дело просыпалось негодование, и я понимал, что усмирить его не в силах.

Приближалась пора зимних зачётов, и преподаватели соревновались, кто больше задаст на дом и сильнее угробит наши выходные. Я боялся только экзамена по тёмной материи. Мистер Аврель больше не мог закрывать глаза на мои неудачи. Что, если я не поступлю в Академию Святых и Великих? Понизило бы это как-то мою и без того нестабильную самооценку? Академия нужна была в первую очередь отцу, я же никогда не гнался за титулами, статусами и не стремился пустить окружающим пыль в глаза. Я не стремился и к тому, чтобы владеть тёмной материей на высоком уровне. Даже в этом мы различались со Скэриэлом. Он-то с детства увлёкся этой способностью. А я принимаю тёмную материю как должное и злюсь, когда мне твердят про её значимость.

— Мы поняли, — устало произнесла Оливия, внимательно просматривая учебник. — Пришёл герой и спас тебя. Надеюсь, ты высказал Бернарду всё, что о нём думаешь?

Я вынырнул из мыслей и взглянул на Оливера. Встреча с Бернардом, судя по всему, успела пройти мимо меня. Я был так погружён в свои проблемы, что умудрился прошляпить разборки с шантажистом. Оливер с утра горел желанием в красках рассказать об этом, но свободная минутка выдалась только в библиотеке после занятий.

— В том-то и дело! — рявкнул он на сестру.

Библиотекарша смерила нас недовольным взглядом. Оливер уткнулся в раскрытую книгу и прошипел:

— Я хотел высказать, но Скэриэл, представляете, сказал ему, что если он ещё хоть раз взглянет на меня, то все его фотографии с алкоголем, наркотиками, с мальчиками и девочками из клуба вместе с грязными подробностями окажутся в распоряжении «Дэйли Ньюс Ромус»…

— Ты был со Скэриэлом? — удивлённо спросил я.

–…И журналисты разнесут его семью в пух и прах, — закончил он и уточнил с лёгким негодованием: — Готье, ты вообще меня слушал? Я же рассказывал сейчас. Я встретился вчера с Бернардом. Скэриэл предложил пойти со мной. Он сказал, что будет стоять неподалёку и страховать меня. И вот я увидел Бернарда и, ну… немного растерялся.

— Начал мямлить? — Оливия подняла на брата хмурый взгляд. Так вот какая она, когда чем-то недовольна. Было интересно наблюдать за ней под новым углом.

— Ну, не то чтобы мямлить… Просто… — Оливер весь ощетинился и уже сердито добавил: — Ты всё равно не поймёшь. Я просто растерялся. Но Скэриэл вмешался и поставил Бернарда на место. Сказал, что у него полно компромата.

— Я думал, у вас только фотографии с наркотиками, — между делом встрял я, стараясь не отвлекаться на разговоры. Нам задали написать эссе на восемь листов по истории тёмных сил на тему «Быть чистокровным — значит быть…»

…значит быть слепым, высокомерным ослом, не признающим ничего, что может столкнуть его с пьедестала завышенного чувства собственной важности.

— Так и есть, — кивнул Брум. — Скэриэл просто угрожал ему, припугнул, но тот реально поверил.

— Что за грязные подробности? — не глядя на брата, спросила Оливия.

— Как я понял, никаких грязных подробностей нет, хотя… Скэр сказал, что журналисты охотно раздуют из этого сенсацию и никому не будет дела до правды.

— Я думал, что ты пойдёшь с Оливией, — осторожно сказал я Оливеру.

— Ещё чего, — буркнул он мне. — Ты её вообще слышал? — Он указал карандашом на Оливию. — Она готова была вызвать полицию, национальную гвардию и своего личного адвоката, лишь бы засадить Бернарда в тюрьму. — Оливер обвёл руками просторный зал библиотеки. — Просто растрезвонить на всю округу о том, что Бернард Дон меня шантажировал.

— У тебя есть личный адвокат? — Я перевёл взгляд на неё.

— Оливер преувеличивает. — Оливия улыбнулась одним уголком губ, будто ещё не привыкла общаться со мной без своего дружелюбного образа. — Адвокат есть у нашей семьи. Но я бы всё равно не пошла на встречу с ним.

— Так что с Бернардом? — обратился я к Оливеру. — Он больше не объявится?

— Уверен, что нет, — с довольным видом проговорил Брум. — Будет молчать в тряпочку, если ему жизнь дорога. Скэриэл ясно дал понять, что у Бернарда будут большие проблемы, если он ещё раз ко мне сунется.

— А Бернард просто проглотил это от полукровки? — спросила Оливия. — Полукровка угрожает чистокровному, — её фальшиво удивлённый тон начинал смущать даже меня. — Неслыханное дело.

Видимо, за годы у Оливера выработался иммунитет к её иронии и сарказму.

— Жаль, вас там не было. Бернард весь позеленел от злости, а когда Скэриэл достал фотографию из клуба, то завис, как будто призрака увидел. Но не это было самым потрясным.

— Ох, не томи, — без энтузиазма проговорила Оливия, не отвлекаясь от учебника.

Оливер закусил губу и замолчал, затем посмотрел на меня. Как раз в это время я — как чувствовал — тоже отвлёкся от эссе и, встретившись с ним взглядом, изобразил интерес. Он, обрадованный, что нашёл внимательного слушателя, продолжил:

— Скэриэл назвал чьи-то имена и добавил, что они передают Бернарду привет с Запретных земель. И ещё сказал — нет, серьёзно, в духе криминальных драм, — что этим людям не хотелось бы, чтобы их имена светились на страницах газет вместе с фамилией Бернарда. И это был БАМ, — для большего эффекта он изобразил звук взрыва.

Библиотекарша не заставила себя долго ждать. Она тотчас оказалась у нашего стола и отчитала Оливера, пригрозив, что впишет его в чёрный список и вход в священную обитель знаний ему будет навсегда заказан. Оливия изобразила такое ангельское смирение, что мне стало неловко. «Нам очень жаль, мой брат виноват, и мы приносим свои глубочайшие извинения, миссис Симмонс», — произнесла она тихо, виновато. Так вот как эту женщину зовут. Самое время узнать об этом в выпускном классе. Оливер отвернулся и принялся с раздражением стучать пальцами по столу. Миссис Симмонс поджала губы, вздохнула и попросила нас быть тише.

— Молодец, — шёпотом произнесла Оливия, когда библиотекарша отошла.

— В общем, проблема с Бернардом решена, — закончил Оливер, игнорируя сестру.

— Ну и славно, — бросила Оливия. — Давно нужно было с этим кончать. Я пойду попрошу отксерить эти страницы. Вам что-то нужно?

— Нет, нет, — торопливо проговорил я.

— А тебе?

— Мне, пожалуйста, двойной бургер и колу, — лучезарно улыбнулся Оливер.

Оливия тяжело выдохнула и направилась к миссис Симмонс. Оливер задумчиво опёрся на руку и посмотрел сестре вслед.

— Ты вообще планируешь что-то предпринимать на её счёт? — нервозно спросил он. — Или уже передумал?

— О чём ты? — Я сразу почувствовал себя загнанным в угол.

— Ну, ты и Оливия. Она к тебе хорошо относится. Будешь что-то делать?

— Как-то даже времени не было подумать об этом… — Тут я почти не слукавил.

— Скоро рождественская вечеринка, как обычно, наши семьи соберутся, будет романтично ей признаться.

— Не знаю даже, — нерешительно сказал я. — Уроков полно, уже неделю не продохнуть. Ещё экзамен по тёмной материи меня пугает. А ты как сам? Не против, что… — И тут я кашлянул в кулак, чтобы потянуть с ответом. — Ну, признаюсь ей.

— Да нет, не против, — чуть погодя проговорил Оливер. — Но не думаю, что из этого что-то выйдет.

— Спасибо, это очень воодушевляет, — пошутил я, хотя, признаюсь честно, его слова меня задели.

— Да я, нет, правда не против. Просто не знаю, каким должен быть парень, чтобы вытерпеть её.

— Думаю, что ты преувеличиваешь.

Оливер посмотрел на меня как на глупца.

— Где, кстати, Леон? — спросил я, желая сменить тему.

— Он мне не докладывает, но, наверное, опять на репетиции «Щелкунчика». Заметил, как часто он прогуливает уроки и ему никто и слова не говорит? — Это Оливер отметил не без зависти. — Надо было тоже заниматься балетом.

Я прыснул и мигом закрыл рот рукой. Оливер усмехнулся.

— Поэтому именно ты получил роль Дантона, а не Леон. Хотя актёр из Леона получше будет.

— О, польщён, — сыронизировал я в ответ. — Ты боялся, что в день выступления по Французской революции он не придёт из-за репетиций?

— Конечно, — кивнул Оливер. — Я всё предвидел заранее. — Он постучал пальцами по виску. — Думаю наперёд. Да я просто чёртов гений.

— А я было решил, что ты углядел во мне нераскрытый актёрский талант.

— Само собой, мой друг. — Он вновь постучал себя по виску. — Гений.

Я поднялся и сложил книги в стопку. Слишком мало информации, нужно поискать больше материала для эссе.

— Не в курсе, где здесь полки со Средневековьем?

— Что? — Брум оторвался от своих записей. — Честно говоря, не помню. Где-то там, в дальнем углу.

Я направился в сторону указанных стеллажей. Людей в этот час было не так много. Пятница, вторая половина дня, и многие предпочитали поскорее покинуть лицей и насладиться выходными. Не везло только выпускным классам.

Бездумно блуждая взглядом по старым книжным корешкам, я то и дело мысленно возвращался к рассказу Оливера. Скэриэл отправился с ним на встречу с Бернардом. Удивительно, как Скэр проникся проблемами Брума: знаком с ним не так давно, а уже помогает в таких серьёзных ситуациях. Возможно, попади я в подобное положение, тоже бы не отказался от помощи. Как выяснилось, мы, чистокровные, даже решая свои проблемы, не можем обойтись без полукровок.

— Готье? Можно тебя на пару слов? — раздался вдруг тихий нежный голос совсем рядом.

Я поспешно развернулся — и почувствовал, как заливаюсь румянцем. Оливия стояла так близко, что, сделай я шаг, смог бы прижаться губами к её лбу.

— Да! — пролепетал я, тоже понижая голос. — Да, конечно…

Она внимательно смотрела на меня. Её белоснежная блузка со множеством многослойных рюшей визуально увеличивала маленькую грудь. Я слышал, как она делает вдох, видел, как грудь слегка вздымается — всё это завораживало той священной красотой, что веками обожествляли художники, скульпторы и поэты. Эта потрясающе тонкая лебединая шея, эти миниатюрные плечи — иногда мне так хотелось мягко сжать их… Изящные длинные пальцы, нежная кожа — я никогда не брал её за руку, но был уверен, что она мягкая, как шёлк. А какой от неё исходил приятный аромат — цветочный, сладкий, еле уловимый!.. Помимо воли я вспоминал, как мы играли в бутылочку, вспоминал слова Скэриэла.

«Ты мог бы её даже поцеловать».

— Я переживаю за него, — произнесла Оливия, вырывая меня из непростительных мыслей.

Она обошла меня и прислонилась к стеллажам рядом. Я посмотрел в том направлении, куда она указала. Напротив нас, в центре зала, сидел Оливер и усердно что-то переписывал из учебника. Повернись он, всё равно бы нас не увидел. Мы скрылись за книжными полками.

— Когда он привязывается к людям, у него напрочь отключается критическое мышление. Так было и с отцом, и с Бернардом.

Я не отвечал, просто стоял рядом, наблюдая за Оливером. Мне казалось, что наши мысли сейчас заняты разными вещами. Я, как заворожённый, не мог перестать думать о близости с ней, в то время как её тревожил лишь брат.

— Я доверяю тебе и Леону. Вы не причините ему боль.

— Э… спасибо? — Я лихорадочно попытался придумать более подходящий ответ, но ничего не вышло. — Я никогда не обижу Оливера, не волнуйся.

Оливия улыбнулась.

— Знаю. — Она повернулась ко мне и придвинулась ближе.

Я запаниковал. Вся её поза говорила о том, что она сейчас прямо в библиотеке прильнёт ко мне. Как вести себя? Обнять её? Взять за руку? Правда наконец поцеловать?

— Я доверяю тебе, Готье, — повторила она. — Но я не доверяю Скэриэлу.

— Что, прости? — Я будто бы вынырнул из плотного кокона. Наваждение исчезло.

— Я буду предельно честна с тобой. Ты заслуживаешь этого, — понизила голос Оливия. — Скэриэл либо очень хороший друг, либо корыстный лицемер, у которого на нас свои планы. Признаюсь, я пока не могу определиться.

— Почему ты так думаешь? — Я начинал нервничать. Мне не нравилось русло, в которое сворачивал разговор.

— Может, я сужу по своему окружению, — задумалась она. — Может, я привыкла думать о людях плохо.

— Скэриэл много раз меня выручал… — робко вступился за друга я.

— Приятно слышать. Я хочу ошибаться на его счёт. Но меня пугает другое. — Она придвинулась ещё ближе. — Оливер быстро сближается с ним. Ему… с детства не хватает заботы. Может, поэтому он слетает с катушек, если человек ему очень нравится.

— Я понял, но, уверяю, Скэриэл классный. Он не замышляет ничего плохого. Он бы так не поступил.

— Ты не знаешь наперёд всего, что может с нами произойти. — Взгляд ее был холодным и встревоженным. — Не будь так уверен. Чужая душа — потёмки.

— Послушай, Оливия…

— Нет, — оборвала она. — Это ты, пожалуйста, сейчас послушай меня. Раз я для вас всех больше не «принцесса», я всё скажу сразу.

Миг — и она резким движением ткнула меня чем-то острым в районе бедра. Было не больно, скорее неприятно, но я сдержал внезапный порыв её оттолкнуть.

— Это заточенный простой карандаш, всего-то, — тихо произнесла Оливия. — Но передай Скэриэлу, что если он попытается причинить боль моему брату, то в следующий раз я воспользуюсь ножом для вскрытия писем. Ему это точно не понравится.

— Ты переходишь границы, — твёрдо проговорил я, стараясь удержать на лице непроницаемое выражение. Мне не было страшно, но я растерялся.

— Пусть и так. — Она отошла, держа карандаш, как холодное оружие. — Пусть сейчас я перейду границу, но если Скэриэл только пальцем тронет Оливера, я добьюсь его изгнания в Запретные земли. Ты ведь его друг. Передай ему мои слова.

Я хмуро глядел на неё. Не могу отрицать, что Оливия была прекрасна даже в этом боевом настрое, но с каждой нашей встречей с неё как будто слой за слоем слетал придуманный мной ореол неприкосновенной, кроткой красоты. Я ничего не знал об этой девушке. И оказался беззащитен перед ее настоящей сутью.

— Что вы тут оба забыли? — внезапно рядом возник Оливер, оглядел нас и изобразил такое хитрое лицо, словно поймал за чем-то постыдным. — Я вас везде ищу.

У меня не было даже сил что-то вымученно доказывать. Если он воспринял наше уединение как шалость влюблённой парочки, то был абсолютно не прав. Сейчас между мной и Оливией летали молнии и искры, но точно не от жгучей страсти.

— А вы очень хорошо смотритесь вместе, — хмыкнул Оливер.

— О, — внезапно произнесла Оливия, никак не среагировав. — Вспомнила, что не скопировала ещё кое-какие страницы.

Она торопливым шагом направилась в сторону нашего стола. Оливер рассмеялся:

— Говорил же, ты ей нравишься. Помнишь «Г. Х.»? «Готье Хитклиф» — это сто процентов.

— Ага, помню.

Габриэлла Хитклиф, Гедеон Хитклиф, Генри Хорш, Глория Хиггинс, Гретта Хейл. Мать его, да кто угодно.

Оливер показал мне большой палец и подмигнул. Глупее ситуации и придумать нельзя.

— Знаешь, не думаю, что я ей нравлюсь, — выдавил я.

— Да хоро-ош, — протянул он. — Она точно к тебе неравнодушна.

О да, угрожать объекту своей симпатии — это прямо новый уровень проявления чувств.

Вернувшись за стол, я пришёл к выводу, что ничего из того, что сказала Оливия, не передам Скэриэлу. Она могла как угодно к нему относиться, но я не подписывался на то, чтобы быть её персональным посыльным.