Целитель Галактики

Филип К. Дик

2046 год. Джо Фернрайт, безработный реставратор изящной керамики в мире бездушного пластика, доведен до отчаяния. Он даже готов согласиться на предложение, которое поступило от могущественного инопланетного существа – Глиммунга. Таланты Джо нужны группе профессионалов, нанятых Глиммунгом для поднятия с морского дна и восстановления древнего храма на одной далекой планете… Смесь фэнтези, научной фантастики, философии, мифологии и черного юмора, которая могла родиться только в воображении Филипа Дика.

Philip K. Dick

Galactic Pot-Healer

Copyright © 1969, Philip K. Dick

Copyright renewed © 1997, Laura Coelho, Christopher Dick and Isolde Hackett

© А. Жаворонков, перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

* * *

Синтии Голдстоун посвящается

Да и боялся я, признаюсь, я боялся,

Но и гордынею своею наслаждался

От понимания того,

Что гостеприимства моего

Снискать пытался гость нежданный,

Явясь ко мне с земли келейной, окаянной.

Д. Г. Лоуренс «Змея»

Глава 1

Отец Джо тоже был целителем и тоже врачевал глиняные горшки. В общем-то, оба они врачевали не только горшки, но и абсолютно любую керамику, что чудом сохранилась с тех древних, довоенных времен, когда из пластмассы изготовлялось далеко ещё не всё и вся.

Вообще же, любой керамический сосуд уникален, и каждый исцелённый Джо сосуд глубоко западал ему в душу, навсегда запоминался своими формой, текстурой, тончайшими особенностями в рисунке и даже трещинками на глазурованном покрытии.

Но очевидно, времена бесповоротно изменились, и поскольку на планете сохранилось совсем немного бесценных изделий из керамики и все те из них, что требовали излечения, были уже излечены, а счастливые обладатели уцелевших экземпляров берегли свои сокровища пуще зеницы ока, то и выходило так, что нужда в услугах Джо теперь практически отпала.

«Я — лучший целитель керамики на всей Земле, — в который раз убеждал он сам себя. — Я — Джо Фернрайт, и подобных мне нигде не сыщешь».

В его мастерской грудами пылились разнокалиберные пустые жестянки, в коих и надлежало возвращать клиентам излеченные сосуды, вот только верстак был пуст, поскольку заказов не поступало уже семь месяцев кряду.

Месяцы вынужденного безделья — уйма времени для размышлений. Джо то прикидывал, а не бросить ли ему всё и не заняться ли чем-нибудь другим (какой вообще угодно работой), лишь бы отказаться от полагающегося ему как ветерану Войны унизительного пособия. А то когда в голову вдруг закрадывались сомнения относительно качества своих работ, ему неизбежно представлялось, что именно по этой-то причине клиенты сторонятся его и обращаются к другим целителям. Как-то раз у него даже мелькнула мысль о самоубийстве. Затем вдруг захотелось совершить по-настоящему тяжкое преступление. К примеру, прилюдно прикончить какую-нибудь шишку из Всепланетного Мирного Международного Сената. Да только какой в том будет толк? И вообще, его жизнь, как ни крути, всё же пока не абсолютно никчёмна. Ведь осталась же в ней ещё, по крайней мере, одна отрада. Ведь есть же в его жизни Игра.

* * *

Зажав в руке коробку с обедом, Джо Фернрайт стоял на плоской крыше многоквартирного жилища, во чреве которого ютился весь последний год. Кожу щипал пронзительно-холодный утренний ветер, и Джо невольно ёжился. Вот-вот должен был появиться маршрутный дирижаблеобус. Только он, вполне возможно, окажется уже битком набитым и тогда, не останавливаясь, протарахтит мимо, и опять придётся Джо плестись на работу пешком.

Пешие прогулки уже вошли у Джо в привычку. Оно и понятно, ведь правительство давным-давно махнуло рукой на проблемы общественного транспорта (как, впрочем, и на все остальные проблемы общества).

— Чёрт бы их всех побрал, — проворчал себе под нос Джо. — Или, точнее, чёрт бы всех нас побрал!

В конце концов, он и сам винтик всепланетарной партийной машины, норовящей подчинить себе всех и каждого, а если с кем такое не получается, то изничтожить неугодного, да ещё и сделать это так, чтоб даже доброй памяти о нём не осталось.

— С меня довольно, — пробурчал мужчина рядом с Джо. На гладко выбритых, источающих запах дешёвого парфюма щеках мужчины заходили желваки. — Я так спущусь на землю да и двину на своих двоих. А всем здесь остающимся — продуктивного времяпрепровождения.

Мужчина протиснулся сквозь толпу ожидающих, и толпа за его спиной тут же сомкнулась.

«Тоже, пожалуй, пойду», — решил для себя Джо и направился к жёлобу.

За ним последовали несколько разуверившихся в том, что, по крайней мере, сегодня их на место работы доставит средство общественного транспорта.

* * *

Оказавшись на улице, Джо ступил на весь в колдобинах и трещинах, давно требующий ремонта тротуар, глубоко вздохнул и, не торопясь, зашагал на север.

Бесшумно спланировав, над его головой почти немедленно завис патрульный крейсер.

— Эй, увалень, чего плетёшься? — ухмыляясь, прорычал сверху громила в тёмно-коричневой униформе и направил на Джо дуло лазерного пистолета. — Давай пошевеливайся, а не то возьму тебя на заметку.

— Не надо, офицер, не надо! — взмолился Джо. — Уже прибавляю шаг! Клянусь Богом, только-только вышел из дома и ещё просто не разогнался.

И Джо зашагал бойчее, старательно приноравливаясь к темпу проворно снующих вокруг пешеходов. А те, похоже, как и он сам, вполне довольствовались от жизни малым — тем, что у них была работа (или на худой конец хотя бы подобие таковой), и тем, что им в этот промозглый четверг в начале апреля две тысячи сорок шестого года в городе Кливленде, в Североамериканской Республике Граждан-Коммунаров, всё-таки было куда спешить.

* * *

Его так называемая мастерская являла собой лишь жалкую каморку-модуль, куда с трудом вмещались верстак, инструменты, груды пустых металлических футляров, приземистый столик да обитое кожей старинное кресло-качалка, принадлежавшее когда-то деду Джо, затем его отцу, а теперь и ему самому. Он просиживал в кресле день за днём, за месяцем месяц. Ещё здесь была одна-единственная белоснежная, украшенная снизу бледно-голубой глазурью, приземистая, широкая ваза из бисквитного фарфора^[1]. Много лет назад Джо случайно наткнулся на неё — и сразу распознал работу японского мастера семнадцатого века. Джо очень дорожил ею и умудрился каким-то чудом сохранить, несмотря на все выпавшие на его долю невзгоды и несмотря даже на Войну.

Джо привычно забрался в кресло, и оно немедленно чуть подалось под ним там и тут, словно приспосабливаясь к фигуре старого знакомого. Казалось, будто кресло так же привыкло к хозяину, как и он к нему, и даже знает все секреты его личной жизни.

Джо потянулся было к кнопке почтового ящика, да так и застыл в нерешительности. А что, если будет так же, как то и случалось все семь последних месяцев подряд? Что, если заказов опять нет? Что, если из патрубка, спускающегося от ящика прямо к поверхности стола, не выпадет, как обычно, ничего путного? Хотя на этот раз, может статься, будет иначе. Ведь ожидание заказа во многом сродни ожиданию дождя в засуху: чем дольше ждёшь, тем с большей вероятностью именно сегодня обретёшь желаемое. И Джо решительно нажал на кнопку.

На стол скользнули три счёта.

А вместе с ними выпал и привычный грязно-серый пакетик с сегодняшним госпособием. Каждый день, получив такой вот серый пакетик с деньгами, Джо стремглав мчался в ближайший супер-пупер-обменно-маркет и проворачивал там свой немудрёный суетливый бизнес — обменивал свежеотпечатанные аляповатые купюры, пока те хоть чего-то стоили, на еду, журналы, лекарства, новую рубашку (всё равно на что, лишь бы товар имел хоть какую-то ценность). Так поступали все поголовно, ведь хранить государственные деньги не имело ни малейшего смысла, поскольку они обычно всего за два дня теряли по меньшей мере процентов восемьдесят своей первоначальной покупательной способности.

Мужчина в соседней каморке зычно гаркнул нечто рутинное, и сквозь хлипкие стенки оно разнеслось чуть ли не по всему зданию:

— Да славится в веках наш Президент!

— Да славится! — машинально возопил Джо.

Один за другим вторить ему принялись голоса и из соседних модулей, а Джо неожиданно задумался, сколько всего в этом здании таких же, как его, каморок. Ведь тянутся же они одна за другой, одна за другой… И так — уровень за уровнем. Так сколько же здесь рассчитанных на одного работника модулей? Тысяча? Две тысячи? Две с половиной? А может, больше?

«Попробую-ка я их посчитать, — решил для себя Джо. — Вот посчитаю и выясню, сколько же людей ежедневно здесь обретается. Хотя на точный результат надеяться, конечно, не приходится, поскольку есть недавно умершие и есть ещё такие, кто заболел и на работу сегодня не явился. Да чего там, всё равно отменное занятие мне выдаётся сегодня. Но только для начала выкурю-ка я сигаретку».

Джо достал пачку табачных сигарет, естественно, строго запрещённых из-за их наркотической природы и вреда, наносимого здоровью граждан. И уже было прикурил, как на глаза ему вдруг попался дымоуловитель на противоположной от него стене.

«Одна затяжка, и десять кредиток долой», — напомнил он себе и поспешно сунул пачку обратно в карман. Затем яростно потёр лоб, пытаясь разобраться в самом себе, определить, что за жажда поселилась глубоко внутри его и что же всё-таки подстрекает его вот уже не в первый раз преступить закон. Мысли Джо топтались на месте, спотыкались, словно заезженная пластинка.

«Чего же мне на самом деле так не хватает? Что я всё-таки пытаюсь заместить жалким суррогатом — табачным дымом? Это должно быть что-то громадное», — подумалось Джо, и в нём проснулся вдруг непомерный голод доисторического человека; возникла готовность всё вокруг пожрать; вспыхнуло жгучее желание запихнуть внутрь себя всю пустоту, всю никчёмность окружающего мира.

И стало очевидно, что именно эти дремлющие внутри желание и голод и подталкивают Джо к как будто лично для него созданной Игре.

Джо нажал на красную кнопку и поднял трубку. Медлительные, скрипучие механизмы неторопливо соединили терминал на его столе с внешним миром, и из динамика в конце концов донеслось пронзительное «Пи-и-и», а экран крошечного монитора пошёл полосами, волнистыми линиями и разноцветными пятнами-кляксами.

Джо по памяти набрал номер. Двенадцать цифр, первые три из которых соединяли его с Москвой.

Ждать теперь пришлось совсем недолго, и вскоре на миниатюрном экране возникло лицо русского офицера-телефониста.

— Вам звонят из ставки вице-комиссара Сэкстона Гордона, — с самым серьёзным видом сообщил телефонисту Джо.

— Что, изголодались, поди, уже по Игре? — с усмешкой поинтересовался тот.

— Человекообразному двуногому для поддержания должного обмена веществ довольствоваться следует не только мукой из планктона, — в тон ему ответил Джо.

Ещё шире ухмыльнувшись, офицер переключил канал связи. Почти весь экран заняла снулая физиономия мелкого российского чиновника Лопухина. Немедленно узнав Джо, Лопухин просиял и, намеренно растягивая слова, заголосил по-русски:

— О, преславный витязь! О, достойный коновод толпы безмозглой, преступная…

— Комплименты приберегите на потом, — прервал его Джо, на которого вдруг накатило обычное его утреннее состояние — раздражение.

— Про-сти-те, — поспешно, но, опять же, всё ещё по-русски извинился Лопухин.

— У вас для меня что-нибудь есть? — поинтересовался Джо, держа на всякий случай наготове ручку.

— Компьютер-переводчик в Токио всё утро глючил, — уже перейдя на английский, сообщил Лопухин. — Оттого-то я и воспользовался крошкой в Кобе, и, как это ни удивительно, тамошний переводчик на поверку оказался ничуть не менее достойным, чем токийский. — Он замолчал и, слегка отодвинувшись от экрана, принялся (очевидно, уже не в первый раз) вчитываться в слова на листке перед собой. Его модуль-кабинет, открывшийся сейчас взору почти полностью, до отвращения напоминал кубик-мастерскую Джо — был таким же крошечным, неказистым, убогим; и даже стол и пластиковый стул, несомненно, с трудом впихнутые туда, и знавшая лучшие времена клавиатура терминала выглядели почти такими же. — Вы готовы? — спросил наконец Лопухин.

— Разумеется, готов. — Джо, расписывая ручку, начертал на бумаге незатейливую закорючку.

Лопухин не спеша прочистил горло и изобразил на лице самодовольную улыбочку человека, полностью уверенного в своей победе.

— Оригинал — это название фильма, экранизации одноимённого романа. Оба — и фильм, и роман — были созданы на родном вам языке, — сообщил он именно то, что и требовали сначала сообщать правила, разработанные ими самими, кучкой людей, разбросанных по всему земному шару, ютящихся в тесных квартирках, занимающих ничтожные должности, ни к чему конкретно не стремящихся и ни о чём, в общем-то, не заботящихся; у каждого имелись свои личные причины для ненависти к окружающему их безликому коллективному бытию, но всех их объединяло стремление хотя бы на время, пусть даже и с помощью Игры-иллюзии, всё же вырваться из его цепких, порядком уже опостылевших объятий.

— А фильм-то хоть известный? — не особо надеясь на успех, всё же попытал счастья Джо. — Или хотя бы книга?

— Вводной информации вам предоставлено больше, чем необходимо, — отрезал Лопухин и, не теряя более времени, прочитал с бумажки: — «Самка трофейного омара».

— Может, трофейная самка омара? — в недоумении переспросил Джо.

— Нет, именно «самка трофейного омара».

— «Трофейный омар», «трофейный омар»… — принялся вслух размышлять Джо. — Омар — это такое членистоногое, он же морской рак. Ладно, пока отложим. — Он рассеянно почесал пером лоб. — Что же такое «трофейная»? Может, «премиальная»? Переведено в Кобе? Тогда, скорее всего, «призовая». — Джо стремительно сделал пометку на листке. — О, вроде бы нащупал. «Приз» плюс «рак», получается «призрак»! Ну а «самка», она самка и есть, но здесь она, очевидно, зовётся «леди». Вот оно! — Он, торжествуя, подбросил над головой ручку. — «Леди-призрак»! Это вам и роман, и поставленный по нему фильм!^[2]

— Десять баллов ваши. — Лопухин ухмыльнулся и, молниеносно произведя подсчёт, сообщил: — Теперь вы наравне с Хиршмейером из Берлина и слегка даже опережаете Смита из Нью-Йорка. Сыграем ещё разок?

— А у меня для вас тоже кое-что припасено.

— Отлично! — обрадовался Лопухин. — Итак, я внимаю.

Джо поспешно достал из кармана сложенный листок и, разложив его на столе, про-читал:

— «Самка внутри боровика». Подсказка: речь идёт о названии книги, написанной на английском.

Он встретился с Лопухиным взглядом и ощутил разлившуюся по телу волну блаженного тепла. Тепло было вызвано только что одержанной победой — и предчувствием того, что этот русский потерпит ещё одно поражение. Разумеется, потерпит, ведь эта чепуховина, а именно так меж собой называли игроки свои шарады-задания, была составлена не абы как, а с помощью большого компьютера-переводчика из Токио.

— У вас тоже «самка». Но уж ваша-то «самка» точно не «леди». Что ж, поищем синоним. «Женщина»… «Дама»… Ага, понял! «Женщина в белом»! Записываю на свой счёт очередные десять баллов. — Он небрежным движением руки сделал пометку в блокноте на своём столе. — Давайте, коли у вас найдётся, следующую.

Джо, нахмурившись, приступил ко второй своей чепуховине:

— «Месячный валун». Опять же, название английской книги.

— Месяц — он же неполная луна, а валун — несомненно, камень. Вот и получается «Лунный камень». — Лопухин улыбался во все свои тридцать два. — Опять у вас Шестлуп.

— Шестлуп? — в недоумении переспросил Джо. — О чём это вы?

— Кол-линз. Уилки Коллинз.

— С меня на сегодня довольно. — Джо обречённо вздохнул.

За коротенький промежуток времени он вдруг оказался измотан, и виной тому, несомненно, был русский, который в очередной раз, да к тому же ещё и без малейших видимых усилий, обставил его в Игре.

— Может, всё же ещё разок? — вкрадчиво предложил Лопухин. — У меня для вас имеется совсем несложная чепуховина.

— Ну, разве если только ещё одну чепуховину разгадаю, — слегка поколебавшись, всё же решился Джо.

— «Резня в неевропейской бывшей печати», — немедля изрёк Лопухин. — Чепуховина и впрямь простенькая, поскольку она — название широко известной книги и даже нескольких снятых на её основе фильмов.

— Ничего себе, простенькая, — пролепетал полностью сбитый с толку Джо и принялся бормотать себе под нос: — «Резня»… «Бойня», «геноцид», «массовые убийства». Неевропейская — значит, азиатская… Ещё может быть восточная. Но что такое «бывшая печать»? — Джо старался вовсю, но в голову ему ничего путного не шло. — «Экс-штемпель». «Экс-газета». — С минуту он молча медитировал, но затем всё же признался: — Что-то совсем не клеится. Сдаюсь…

— Так быстро? — Лопухин делано приподнял брови.

— Ну, не до конца же дня мне сидеть с одной-единственной чепуховиной. Да и вообще, играть впредь я больше не желаю.

— «Пресса»! — воскликнул Лопухин.

Джо застонал.

Конечно же, «пресса». И в итоге «Убийство в “Восточном экс-прессе”» получается!

— Играть больше и в самом деле не желаете? — вполне искренне заговорил Лопухин. — И лишь из-за того, что разочек продули? Что с вами, Фернрайт? Устали от Игры? Но неужели вы полагаете, что, отказавшись от общения с нами, игроками, вы хоть что-нибудь приобретёте? Неужели действительно думаете, что бесцельное час за часом, день за днём сидение в одиночестве в своей конторе вас вконец не доконает?

Похоже было, что даже не окончательное, а тем паче вовсе ещё не бесповоротное намерение одного игрока, пусть и одного из лучших, оставить Игру порядком расстроило Лопухина.

— Да не принимайте вы мои слова слишком уж близко к сердцу. Просто ответ на вашу чепуховину сам собою напрашивался, а я его проморгал, вот слегка и расстроился, — попытался спасти положение Джо, но, поняв сразу, что такое его объяснение московского партнера по Игре ни в чём не убедило, с неохотой продолжил: — Ладно, ладно, признаю: у меня, похоже, депрессия. Всё вокруг опостылело. Понимаете? Абсолютно всё! Ведь вы, несомненно, меня понимаете! — Джо умолк, и с минуту они оба молчали, и минута эта едва не растянулась до размеров вечности. — Я разъединяюсь, — проговорил, наконец, Джо и потянулся к кнопке на терминале.

— Подождите, — поспешно заговорил Лопухин. — Ещё хотя бы разочек.

— Нет.

Джо прервал связь. На листке бумаги перед ним оставалось несколько не опробованных ещё ни на ком чепуховин, но взгляд Джо сам собой оказался устремлён в пустоту поверх них, а по извилинам его мозга, словно улитки по раскисшей от осенних дождей глине, поползли мысли.

«Заряд батарейки внутри меня, похоже, практически иссяк; нет больше мочи вести прежнюю никчёмную жизнь — жизнь, в которой никак не применить мои пусть и скромные, но всё же данные свыше таланты. А пыжиться, доказывая собственную незаурядность, тем паче какой смысл? А ведь именно этим мы по большому счёту и занимаемся в Игре.

А ещё мы стремимся убежать от одиночества, — размышлял далее Джо, — и посредством Игры вроде бы получаем столь нами желаемое общение. Но, глядя друг на друга, что же мы видим? Лишь зеркальные отражения самих себя; видим лишь собственные безжизненные, пустые до тошноты, измождённые лица да ощущаем на себе сочувственные, ни к кому конкретно не обращённые взгляды.

А ещё, похоже, где-то совсем рядом бродит смерть, — не унимались мрачные думы Джо. — И чем больше думаешь о смерти, тем ближе она подбирается. Никто конкретно мне, разумеется, не угрожает, поскольку нет у меня ни врагов, ни противников, а есть лишь пустота вокруг, но я присутствие её, треклятой, нутром чувствую… Да и сам я непрерывно ветшаю, что позабытое на гвозде в сыром чулане тряпьё, — ветшаю месяц за месяцем, за месяцем месяц. Вот уже обветшал даже до того, что и для Игры не гожусь, хоть и знаю, что нужен остальным участникам и что вовсе не будет лишним для них мой посильный в Игру вклад».

Голова Джо сама собой склонилась, и взгляд его приковали к себе им же самим ранее написанные на листке чепуховины. Джо словно оцепенел, но организм его, хоть и неохотно, хоть и не сразу, всё ж, неведомо откуда постепенно набравшись сил, вдруг точно воспрял ото сна и настоятельно призвал хозяина к действию, и тот поспешно принялся за составление новой чепуховины.

Набрав номер, он вышел через спутник на связь с Японией. Вызвал Токио и передал цифровой шифр местному компьютеру-переводчику. Сноровисто обойдя множество его многоуровневых систем защиты и бесцеремонно оттеснив затем в очереди многочисленных корпоративных, привилегированных и уж конечно же персональных пользователей, Джо напрямую подключился к огромному, гудящему, лязгающему массой несуразных составных частей, почти разумному сооружению-механизму.

— Перейти исключительно на оральное взаимодействие со мной, — распорядился он.

Огромный Джи-Икс-9 послушно переключился со смешанного типа приёма-передачи информации лишь на звуковую.

— «Ор-фей спус-ка-ет-ся в ад», — по слогам выговорил Джо, предварительно включив запись на своём терминале-телефоне.

Компьютер, разумеется, даже и не пытаясь вникнуть во весь спектр значений предложенной ему фразы, практически мгновенно выдал её самый очевидный эквивалент на японском.

— Спасибо. Отключаюсь.

Джо повесил трубку. Затем без особого труда связался с гораздо менее загруженным в любое время суток компьютером-переводчиком в Вашингтоне. Воспроизвёл тому только что произведённую запись и немедленно услышал из трубки теперь уже перевод с японского на английский:

— Гам волшебниц погружается в пекло.

— Что там у тебя погружается? — со смешком спросил Джо. — Повтори, пожалуйста.

— Гам волшебниц погружается в пекло, — с подобающим ему по роду службы терпением монотонно повторил компьютер.

— А твой перевод точный? — поинтересовался Джо.

— Гам волшебниц погружа…

— Уже усвоил, — перебил его Джо. — Разъединяюсь.

Он повесил трубку и широко улыбнулся. Немудрёная забава наконец-то напрочь разогнала его мрачные думы.

Поколебавшись с минуту, он набрал номер старика Смита в Нью-Йорке.

— Управление закупок и снабжения, седьмой отдел на проводе, — раздался из динамика скрипучий голос Смита, а на сером экранчике возникло его худющее лицо — ни дать, ни взять морда неделями терзаемой несварением желудка гончей. — А, это вы, Фернрайт? Никак, нарыли для меня что-то?

— Ну да, нарыл, — охотно согласился Джо. — Моя чепуховина совсем простенькая. Гам волшебниц погру…

— Погодите-погодите, послушайте вначале мою, — немедля перебил его Смит. — Моя, в отличие от вашей, — то, что надо! Вам её вовек не разгадать! Вот, послушайте, послушайте. — И он тут же зачастил, захлёбываясь слюной: — Это книга. «Мигалки исполина» называется. Фамилия автора — Брысь-ниже-всякой-критики^[3].

— С меня довольно! — вдруг вырвалось у Джо.

— Чего довольно? — Смит, подняв голову, недоумённо заморгал. — Вы же ещё даже не приступили к решению. А я даю вам время. Как и предписано правилами, пять минут. Понимаете? У вас ещё целых пять минут для размышлений.

— Я выхожу из Игры, — пояснил Джо.

— Выходите? Из Игры? Но вы же один из лучших! Вашему же нынешнему рейтингу в Игре завидуют почти все и всяк!

— Ну и пусть завидуют, а мне так надоело корчить из себя чёрт знает кого! — в сердцах вскричал Джо. — Мне так окончательно обрыдло, понимаете ли, постоянно прикидываться непревзойдённым интеллектуалом. Я, если хотите знать, для себя уже всё решил! Вот только закончу разговор с вами и сразу же переведу свой телефон лишь на исходящие звонки. И тогда поминай меня как звали! Прощай, Игра, прощай, профессия! — Прежде чем продолжить, он сделал глубокий, как перед прыжком в тёмную незнакомую воду, вдох. — Признаюсь, я скопил уже шестьдесят пять четвертаков. Настоящих, ещё довоенных четвертаков. Отказывал себе почти во всём целых два года.

— Вы скопили монеты? — поразился Смит. — Настоящие металлические монеты?

— Да, и у меня их дома под радиатором центрального отопления целый асбестовый мешочек, — проникновенно сообщил Джо. — По сегодняшнему курсу это… — Джо, сверившись с газетой, поспешно произвёл в блокноте вычисления, — без малого десять миллионов долларов в нынешних товарных талонах. — Джо, торжествуя, оглядел Смита. — А на улице, где я живу, на ближайшем перекрёстке, есть та самая будка.

Про себя Джо подумал: «Сегодня же попытаю счастья. И пусть говорят, что мистер Рекрутер всегда даёт ничтожно мало (или, иными словами, запрашивает за свои услуги непомерно много), но шестьдесят пять четвертаков — это всё-таки шестьдесят пять четвертаков! Монет у меня уж точно предостаточно».

После гнетущей паузы медленно заговорил Смит:

— Желаю вам удачи. Может, за всю свою сумму вы заполучите с десяток, а то и с целую дюжину слов, и слова эти в итоге, весьма вероятно, сложатся в две-три никчёмные фразы. Типа: «Поезжайте, мол, в Бостон. Спросите там…» Затем мистер Рекрутер резко прикроет свою лавочку, а ваши четвертаки из приёмного контейнера со звоном покатятся по жёлобу вниз, а далее, как уверяют знающие люди, монеты эти, влекомые искусственно нагнетаемыми воздушными потоками, отправятся по лабиринту подземных труб прямиком к центральному мистеру Рекрутеру в Осло. — Смит провёл указательным пальцем по крыльям своего носа, как это обычно делает уставший от зубрёжки школьник, незаметно, в его понимании, избавляясь от сопли. — Завидую вам, мистер Фернрайт. Может, полученных вами двух-трёх фраз окажется вполне достаточно. Признаюсь, однажды я и сам обращался к помощи такого же автомата. Кинул в него почти полсотни четвертаков. И всё, что он мне выдал, было: «Поезжайте в Бостон. Спросите…» И знаете, бездушный механизм, несомненно, получил истинное удовольствие — и оттого, что заглотил мои монеты, и особенно оттого, что намеренно оборвал ключевую фразу на полуслове. Но вы всё же попробуйте, попробуйте. Вдруг что путное и выйдет.

— Конечно попробую. — Голос Джо, хоть и далось ему это с немалым трудом, всё же прозвучал вполне твёрдо.

— Когда он переварит все ваши четвертаки… — продолжал Смит.

— Я вас уже понял, — попытался прервать его Джо.

— И никакие молитвы… — гнул своё Смит.

— Да понял я, понял, — заверил его Джо.

Минуты две они, глядя друг на друга, молчали, а затем Смит всё же закончил начатое:

— В общем, ничто на свете не заставит эту богом проклятую машину выплюнуть хотя бы ещё одно-единственное слово.

— Ясно.

Джо старался виду не показать, но слова Смита, разумеется, охладили его пыл. Мало того, душу его вдруг охватил ещё и леденящий страх.

«Теперь мне очевидно, в каком именно месте на всём белом свете открывается бездна адская, — подумалось вдруг ему. — А открывается она в точности там, где опущенные в мистера Рекрутера монетки проваливаются в никуда».

— Слушайте, а может, вы всё же напоследок разгадаете одну-единственную мою чепуховину? — скороговоркой предложил Смит. — Её выдал мне компьютерный переводчик в Намангане. Вот она, вот. — Он лихорадочно схватил длинными дрожащими пальцами сложенный лист бумаги. — «Воля, дикторша на племя». Картина тысяча восемьсот тридцатого года, франц…

Задачка была воистину элементарной, и Джо, не дожидаясь окончания, проговорил безжизненным тоном:

— «Свобода, ведущая народ».

— Да, Фернрайт, вы правы! Теперь можете визжать и топать от восторга ногами. А как насчёт ещё одной? Погодите, погодите, только не вешайте трубку! У меня есть для вас действительно отменная чепуховина!

— Задайте её Хиршмайеру из Берлина, — посоветовал Джо и отключился.

Он опустился в своё ободранное древнее кресло и тотчас углядел, что на почтовом ящике горит красная сигнальная лампочка.

«Странно, — подумал Джо. — Сегодня до четверти второго никакой рассылки нет. Специальная доставка, что ли?»

Он нажал кнопку.

На стол выпал пакет. Действительно, спецдоставка.

Джо вскрыл конверт. Внутри была полоска бумаги.

Она гласила:

МАСТЕР, ТЫ МНЕ НУЖЕН. Я ЗАПЛАЧУ.

Ни подписи, ни обратного адреса.

«Боже мой, что-то наконец-то реальное и весомое. Почти наверняка — настоящее дело».

Джо осторожно развернул кресло так, чтобы в поле зрения постоянно находился индикатор на почтовом ящике, и приготовился ждать.

«Так и буду сидеть и ждать, пока наконец вновь не загорится чёртова лампочка, — заверил он сам себя. — Лишь бы не умереть прежде с голоду. Хотя теперь я ни за что не уйду из жизни добровольно. Буду жить. Жить и ждать. Ждать, и ждать, и ждать».

И именно ожиданием он покорно и занялся.

Примечания

1

Бисквитный фарфор — подвергшееся особому бисквитному обжигу керамическое изделие; поверхность такого фарфора очень белая, матовая и слегка шероховатая, что придаёт ему значительное сходство с высококачественным мрамором. (Здесь и далее прим. пер.)

2

«Леди-призрак» (англ. Phantom Lady) — кинофильм режиссёра Роберта Сиодмака, вышедший на экраны в 1944 году, ныне считается одним из лучших фильмов жанра нуар. Фильм поставлен по одноимённому роману признанного автора детективных романов Корнелла Вулрича, издавшего его под псевдонимом Уильям Айриш. (Прим. пер.)

3

Речь идёт о романе «Сирены Титана» Курта Воннегута. (Прим. пер.)