Реалист

Ульяна Сысоева

Всю свою жизнь Влад писал сентиментальную прозу. И вот, наконец, в свет выходит его фантастический роман, который мог бы позволить ему стать величайшим автором своего времени!…Но этот шедевр рушит его жизнь.Влад становится «богом», чьи слова, изложенные в книге, воплощаются в реальность. Он и раньше задевал чужие судьбы, но никому из них не грозила смерть.К чему приведет это проклятье? Сможет ли Влад вернуть всё на круги своя, когда в его руках судьба всего мира, а под ногами развергся Ад?

© Ульяна Сысоева, 2022

ISBN 978-5-4493-3991-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1. «Бокетто»

Глава 1

Наперекор всем Влад стал писателем. Являлся ли он наследником из семьи творцов? Нет, родители его были обычными офисными служащими всю их жизнь. Начинаний сына они не поддержали, считая, что этим делом на жизнь не заработаешь. Однако юный Влад, еще заканчивая юридический университет, настаивал, что посветит свою жизнь творчеству.

Даже в первые минуты успеха, когда его книги согласилось напечатать приличное издательство, Влад не переставал уверять отца, что все это не глупое хобби. Отец же был непоколебим. «Мы всю жизнь проработали на страховую компанию и никогда ни в чем не нуждались. Разве тебе чего-то не хватало, сын? Так что же ты глупостями занимаешься? Даже история доказывает — писатели счастливо не живут!». И плюнул вдогонку, не желая ничего больше слышать о его «писульках». Мать поддержала главу семейства, как делала это всегда. Однако Влад не отступил от своего и продолжил писать.

Скромный успех шел к нему, и Влад не переставал горделиво припоминать свои аргументы в том споре, но только уже не родителям, а своей жене. С отцом и матерью он прекратил общение, веря в свою правоту и не желая о чем-либо с ними говорить, пока и они этого не признают.

Талант Влада обеспечил ему дом, машину, и, немного, но славу. Можно было бы иметь и большее, считал Влад, но достаточно и того, что он имел самое важное — свободу и независимость. Свободу от оков претенциозного общества, боящегося сделать шаг право или влево, рискнуть и просто попытать удачу. Влад надсмехался над этими пленниками офисов, опираясь на свой удачный опыт. Было ли это действительно удачей или результатом упорной работы, мужчина сам не понимал. Но, что в успехе причастно и то и другое, сомнений не вызывало. Ведь самое главное Влад сделал — он попытался. «А смелым и ветер в паруса!».

И смеялся он самозабвенней, когда глядел на «белых воротничков» из окна кофейни в будний день. А за столиками вокруг рассиживали только студенты, и он один среди них, — непокорный, состоявшийся и слегка знаменитый взрослый мужчина. Влад сидел и записывал что-то в блокнот для своей будущей книги, а снаружи пробегали мужчины и женщины, в строгой форме, с портфелями в руках. С работы — домой. Чтобы улечься спать пораньше. А завтра снова на работу…

В кофейне, куда часто его звал Леон, Влад ждал старого друга, попутно делая заметки и маленькими глотками попивая давно остывший капучино. Вокруг шумели кофемашины и бряцала посуда, но их Влад старательно игнорировал, как и людей о чем-то пустом болтающих.

— Прости, дружище, задержался.

Влад и не заметил, как за его столик присел Леон.

— На работе? — поднял он глаза.

— Нет, в тире. Ты забыл, где я работаю?

— Настолько там все плохо?

— Ты про тир или работу? — Леон поправил волосы и одежду и грациозно расправил спину.

— Про работу.

— А как же. Уже и подумываю как бы в полицию устроиться.

— Чтобы опять ничего не делать? — улыбнулся Влад.

— Ничего не делать, да хоть на гособеспечении, ха-ха! Одно другого не хуже, а там и ближе к оружию можно будет быть.

— Почему тебя так манит оружие?

— Потому что я — лентяй, а хочу работать в полиции. Только оружие в моих руках сможет меня защитить в скверные времена. Думаешь те, за стеной, будут сидеть спокойно всегда? Даже я бы уже устроил бунт.

— Но ты не там. И они не ты. Изгои уже устроили себе хорошую жизнь и смирились со всем.

— Даже с тем, что они отбросы?

— Как-то грубовато. Но да. Только вот ты собрался обороняться пистолетом от безоружных. Их восстание будет изнутри, это будет война информационная. Изгои покорят нас лишь тем, что мы не умеем жить как они. Что угодно может вывести из равновесия наш унылый народ, не знающий горя и потерь. Маленький сбой в системе… и бац!

— Изгои не настолько умны.

— Откуда ты знаешь?

— Ну это же очевидно. Да и давно ты их защищаешь?

— Как начал писать новую книгу. Точнее, только задумал писать.

— А, так вот что за неотложное дело, ради которого ты меня позвал?

— Разве нужен повод, чтобы позвать лучшего друга выпить кофе? Но ты прав. Я задумал написать фантастический роман…

— Ну да, то, что Изгои восстанут — та еще фантастика.

— Да брось! Что ты как!… Как… Как мой отец?

— Почему это?

— Не веришь ни во что, что хоть немного отличается от твоей точки зрения и правил.

— О, поверь, я знаю твоего отца и могу точно сказать, что таким, как он никогда не стану. «Я — глава семьи, в моих руках вся наша жизнь, я в ответе за всех., бла-бла-бла…». Он отбил у меня всякое желание быть семьянином. Эти обязательства, ответственность, достаток — все это не для меня. Слишком много проблем!

— Угу…, — Влад опустил глаза.

— Прости, я не то, чтобы…

— Да ладно, забудь.

— Ты ведь знаешь, я всегда готов вам помочь….

— Все, хватит!… Мы тут не для этого. Так вот. О чем это я? А. У меня уже давненько появилась идея написать кое-что фантастическое. Был один сюжет, но ему чего-то не хватало. И вчера наконец дошло, как все нужно сделать. Все сразу сложилось! Но для этой книги потребуется длительная и тщательная работа. Ты не против, если я перестану писать сентиментальную прозу? Тебе же лучше знать, что требует читатель. И… мне все-таки нужны деньги, а я в этом не разбираюсь… Но я точно уверен — книга получится крутая!

— Кажется, ты сам ответил на свой вопрос. А про что она хоть?

— Ну, там ад восстает. Из земли выходят адские монстры… И монстры…

— Куда ты смотришь?

— Тс. Обернись незаметно. Видишь девушку в шляпе? Тебе она не кажется знакомой?

— Кажется. На твою Сашу из «Далекого ветра» похожа.

— Да! И я о том же.

— Ну я ее тут давно приметил. Еще когда ты выпустил ту книгу. Но думал, что воображение у нас с тобой все же отличается.

— Видимо, я так хорошо описал ее образ, что любой узнает персонажа в ней.

— Ага.

— Аж мурашки по коже. Уже не в первый раз замечаю людей, чем-то похожих на моих персонажей.

— Ну, лишь бы потом своих «адских монстров!» не увидел среди них.

— Ах да! Об этом. Вот эти монстры, они как бы заключены под оболочкой из земной коры, и им нужно ее разломить, попутно уничтожив все живое на Земле, чтобы освободить других своих…. Как бы братьев. Но им будут противостоять обычные люди. Ну как люди. И оружие у них будет специальное… — Влад помотал головой. — Эх, прости, что-то никак не соберусь с мыслями — не умею я речи говорить. Еще и ночью опять этот случай был… Совсем с ума схожу. Надо было мне отменить встречу.

— Ничего. Я все понимаю. Мне можно было ничего не объяснять. Я согласен рассмотреть любую твою идею. Просто напиши синопсис и отправь по электронной почте.

— Да, так будет лучше.

— И знаешь что? Может, тебе попробовать развеяться моим способом? В тире.

— Даже не знаю. Я ведь ни разу не стрелял.

— Какая разница? Ты собирался писать фантастику — так почему бы не попробовать еще что-нибудь новенькое?

— Ты чертовски прав! — Влад воспрянул и даже широкая улыбка блеснула на его лице. — И больше того, мне ведь предстоит писать сцены стрельбы, а я даже пистолет в руках не держал. Где же мой профессионализм?

— Вот это верно! Узнаю своего старого доброго Влада. А теперь отдыхай.

— А это уже не профессионально.

— Зато по-писательски.

***

Нет человека без надежды в сердце. А надежды рано или поздно порождают цель. Но чего же она стоит? Обычно, многого, если цель действительно стоящая. И ничего не будет точно так, как захотим — мы заплатим втридорога, пройдем череду разочарований, и итог может быть даже не таким, каким подразумевался изначально. Жизнь может перевернуть все с ног на голову, бросить на твои плечи тяжелейшее бремя, точно зная, что оно тебе под силу. Но то, к чему придешь, будет именно тем, в чем ты нуждаешься, хотя можешь не догадываться об этом поначалу. Поэтому цель — лишь ориентир.

Не смотря на то, что его путь был тернистым и извилистым, Влад был уверен в своих силах и делал все, чтобы достигнуть своей цели. Он и сам признавался, что хочет убить сразу двух зайцев — выпустить книгу, которая прославит его как писателя, и гонораром, полученным за нее, оплатить лечение сына. Сам он полагал, что такой путь вернее и короче.

Его рабочее место располагалось везде, где только мог уместиться ноутбук. То могла быть барная стойка, отделяющая кухню от зала или же журнальный столик напротив телевизора. Садовые качели на веранде были также превосходным вариантом. Порой приходилось усаживаться прямо на полу под грузом внезапного вдохновения. Но лучшим для Влада было соседство с кофеваркой. Аромат обжаренных зерен будто просачивался до самого сердца, захлестывая тонусом и одновременным расслаблением, настраивая писателя на рабочий лад. Запах кофе наполнял просторный зал, занимающий весь первый этаж, и вытягивался в открытую дверь веранды. Проходящие мимо дома люди могли запросто учуять это. И им не сложно было догадаться, кто здесь живет, ведь кофе — напиток творцов.

Влад плеснул кофе в кружку, и, усаживаясь за барный стол, тут же отпил. Температура и горечь свели язык, но он даже не обратил внимания, потому что был полностью погружен в работу.

— Не хочешь хотя бы денек передохнуть? — раздался ласковый женский голос.

Его супруга, Милана, стояла у дверей веранды с небольшим букетом гомфрены в руках. Точно ангел она вошла в дом, — закатное солнце за ее спиной блеснуло золотом на светлых волосах, а ее ясные голубые глаза и мягкая улыбка всегда дарили ощущение спокойствия. Казалось, она сама никогда ни над чем не тревожилась, не придавала значения мелкой каждодневной суете. Но сколько же забот в ее голове и какой груз на сердце таились на самом деле…

— Нет, — ответил Влад. — Я не успокоюсь, пока не напишу синопсис. Мне нужно одобрение Леона, чтобы начать серьезную работу. Еще неизвестно насколько она затянется…

— А мое одобрение ты услышать не хочешь?

— Конечно же хочу, — мужчина услышал легкую обиду в ее словах. — Как только закончу — сразу дам тебе почитать. Думаю, Леон немного потерпит.

Женщина подошла к барной стойке и положила букет сухоцветов перед собой.

— Приятно слышать, что мое мнение еще в авторитете, — довольно улыбнулась Милана. — Просто ты даже не сказал мне, о чем пишешь. Хотя, как поглядеть, ты так увлеченно работаешь! Такого я еще не видела. Ты, наверно, даже не ел сегодня?

Влад задумался.

— Да, точно. Но сейчас это не важно. Я хочу попробовать написать кое-что новое. Точнее, уже начал. Надоела эта глупая любовная ерунда, которую я писал. Романы — это ужасно скучно и приторно, — он потер пальцами глаза и тяжело вздохнул, — но люди это покупают, хоть уже гораздо меньше… Думаю создать что-нибудь новенькое, что даст больший успех.

— Здорово! — Милана попыталась что-нибудь разглядеть на экране.

Мужчина улыбнулся.

— Да. Надеюсь, мне дадут шанс. Леон тоже хочет попробовать перейти в другой отдел, но он сидит в сентиментале, чтобы не рисковать местом. Может, поговорит с кем-то из начальства и удастся пропихнуть эту книгу.

— А какой жанр?

— Фантастика.

Милана потупилась и начала неловко теребить цветок букета.

Влад встревожено взглянул ей прямо в глаза:

— Что-то не так?

— А ты… Ты уверен, что сможешь создать что-то… совсем отличное от прошлых работ? Ты ведь уже написал так много романтики — по силам ли другой жанр?

— Почему нет? Не вижу ничего страшного в этой попытке. Нельзя идее пропадать, особенно в сегодняшней ситуации. Я уже все детально продумал и рассчитал. Осталось только написать саму книгу. Думаю, я смогу закончить синопсис где-то к вечеру и уже завтра отдать его Леону, но раз ты хотела прочитать…

— Не беспокойся, я управлюсь и за ночь. И вправду не стоит затягивать с этим делом.

Влад довольно улыбнулся.

— Ты же знаешь, твоему мнению я всегда доверяю. Надеюсь, синопсис поможет развеять твои сомнения.

— Я тоже, — тихо произнесла Милана и неспешно направилась к лестнице.

Мужчина поначалу вернулся к работе, но смысл сказанного женой вскоре дошел. Однако он ничего не сказал вслед, не догнал ее и не успокоил. Обиженным Влад почувствовал больше себя.

Его рука сама собой потянулась к помятому бутончику. На вид цветок был нежным и пушистым, а на ощупь оказался колкий.

Влад не понимал, почему же Милана до сих пор не доверяет его методу заработка. Это быстро, да и денег можно получить с лихвой. Ему нужна была только поддержка, как раньше, до проявления болезни сына. Вот только Влад не принимал того, что, возможно, он ставит во главе всего именно цель прославиться. Мужчина всячески отгораживался от таких обвинений.

К тому же его занятость негативно сказывалась на семье в целом. Влад был излишне увлечен работой, уделяя жене и ребенку куда меньше времени. И это была не та работа, когда муж приходит вечером, и его тут же окружает любящая семья, они радостно приветствуют главу семьи и идут все вместе ужинать. За столом рассказывают, что произошло за день, а затем усаживаются в гостиной и играют в настольные игры… Все это глупые выдумки старых фильмов. В случае с их семьей муж бессрочно занят работой. Мог просиживать целыми днями дома, уткнувшись в ноутбук, либо пробыть до ночи в Издательстве, а вернувшись, снова усесться за письмо. Его распорядок дня был очень ненормированный, и это раздражало Милану, так как они не могли отвести какой-то определенный день для семьи. Но Влад упрямо оправдывался, что все это делается только ради них и главным образом для сына.

Их единственный сын Марк страдал от эпилепсии. Болезнь осаждала мальчика с каждым днем все больше и вызывала серьезные опасения. Приступы начали чаще случаться днем, когда он был в школе, и родители не могли ему помочь. А ночные приступы стали более продолжительными. На лечение нужны были деньги и немалые.

Поэтому Милане приходилось только смущенно кивать и оставлять мужа в покое, позволяя ему искать попытки заработать большие деньги. Она любила Влада всем сердцем и не хотела напрасно обвинять, но недобрые мысли посещали ее голову все чаще. Ведь сына она любила не меньше. Однако, не в ее праве было выдвигать обвинения. Сама Милана не имела работы, хоть и безутешно искала, но путь ее был более очевиден и предсказуем.

По образованию Милана филолог, но так уж сложилось, что писать ей не дано. В этом деле на передний план выходит фантазия, а грамота — дело наживное. К тому же редакторы могут за тебя поработать. С самой первой книги Милана помогала мужу в редактировании, указывала на моменты, которые стоило исправить, искала ошибки и тому подобное.

Она не отговаривала Влада и вместе с ним надеялась на успех затеи с новой книгой, просто ее работа стала бы планом «Б». В отличии от Влада, Милане нужен был запасной причал, чтобы не начинать все с нуля.

И даже, возможно, не с нуля, а с минусов.

Весь оставшийся день Влад работал, и теперь уже жена старалась ему не мешать. Она тихо работала в саду, готовила и помогала Марку с домашним заданием, сидя в его комнате на втором этаже.

К вечеру, как обещано, работа была окончена.

— Здорово! Такой большой синопсис, — сказала Милана, получая текст в руки. — Какой же будет сама книга?

— Да-а, — посмеялся Влад. — Я наверняка перестарался. Подумал, этот жанр требует больших подробностей.

Оставив жену за чтением, Влад поднялся в комнату сына. Еще в проходе были слышны приглушенные звуки немного фальшивящей скрипки.

Дверь открылась, и уши мужчины поразил громкий визг инструмента. Он непроизвольно скривился.

— Па-ап! — простонал Марк.

— Ха-ха! Ты должен привыкать к чужому вниманию. Ты же будешь музыкантом!

Одиннадцатилетний мальчик надулся.

— Нет, это не так.

— Что? Почему же?

— Я…, — мальчик растерялся и присел на кровать, положив скрипку рядом. — Я не думаю, что из меня что-то выйдет. Еще этот конкурс… Не надо было мне соглашаться на участие, — он нервно теребил конский волос у смычка. — Ты же сам все слышишь — это звучит уродски.

— Не надо так. Все творцы сомневаются, и все начинают подобно тебе, но им дается успех благодаря труду и тренировкам.

Влад присел рядом, чувствуя, как внутри него все начало сжиматься. Ему было жаль сына за его настрой к жизни — Марк начал разочаровываться даже в том, что его когда-то радовало.

— Папа! Разве я похож на всех?! — вскочил с места Марк.

У Влада руки сами собой потянулись поддержать сына, чтобы тот не упал. И мальчик это заметил.

— У музыканта не должны дрожать руки! Музыкант не должен валиться в судорогах на сцене! А вы не сможете ходить за мной вечно. У меня так никогда не будет нормальной жизни из-за этой дурацкой эпилепсии!

Мальчик яростно схватил скрипку и небрежно бросил в футляр. Смычок упал рядом.

— Почему вы не можете оплатить мне лечение? Не можете взять кредит или что-то еще там…

— Марк, когда в семье работает один человек, кредиты не выдают. Как только мама устроится на работу, посмотрим варианты. Но, понимаешь, у меня нет стабильного заработка — могут отказать из-за этого.

— Но только на твою зарплату мы же смогли купить этот дом?

— Да, только… То были сбережения. Мы потратили все.

— Не надо было его вообще покупать.

— Знаю. Только кто мог предсказать, что всего через четыре месяца откроется твоя болезнь. И еще начнет так усиленно обостряться.

Влад, не зная, куда девать руки, провернул часы вокруг руки, затем всмотрелся в циферблат и увидел, что секундная стрелка начала метаться вперед-назад. В напряженной тишине начали раздаваться сдавленные всхлипы. Марк сидел на коленях у футляра и, потирая изгиб скрипки, уливался слезами.

— Что же ты? Все будет хорошо, я обязательно заработаю денег, обещаю… — присел Влад рядом.

— Я скрипку поцарапал.

— Оу, ну что же так плакать над ней?

— Она у меня одна, другую вы все равно не купите.

— Не преувеличивай. Все же в порядке с ней! Подумаешь — пара царапин. К тому же ты вроде уже и не хочешь быть музыкантом?

— Я не знаю, — тяжко вздохнул Марк, уже перестав плакать, и вытер рукавом щеки.

— А может… Может ну ее? То есть, может подумаешь о каком-нибудь другом занятии, раз так беспокоишься, что не сможешь играть? Станешь, не знаю даже, что тебе подойдет…

Тут на него уставились заплаканные глаза сына, пронзившие сердце жалостливым видом.

— Ты не хочешь, чтобы я играл?

— Не то, чтобы я против… Просто, зачем тебе эти переживания из-за конкурса, выступления. Кто знает, как поведет себя болезнь в будущем.

— Но ты же сказал, что сможешь вылечить меня.

— Я…

— Ты же сказал! Это значит, я всегда буду таким?

Из глаз Марка прыснули новые слезы. Он яростно топнул ногой, захотел было что-нибудь разбить об пол, но пожалел и светильник, и часы. В итоге схватил подушку и со всей силы швырнул отцу в лицо.

— Вали!

Влад осторожно положил подушку на место.

— Успокойся, успокойся. Я ухожу. Только не нервничай, а то опять начнется…

— И пусть! Упаду, разобью башку и умру! Тебе только легче будет!

— Не говори так, — испугано, чуть ли не взмолился мужчина.

— ВАЛИ! — неистово процедил сквозь зубы Марк.

Влад поскорее закрыл за собой дверь. Сердце начало колотиться сильнее. Он не отходил от двери, прислушиваясь к движениям сына. Марк еще немного рассержено пометался по комнате, затем плюхнулся на кровать и со всей силы ударил кулаком по стене. Затем более-менее успокоился. Но Влад продолжал караулить.

Вина не отпускала сердце. Нужно было подождать, пока Марк успокоится, и извиниться перед ним.

Влад уперся локтями в перила и взглянул вниз, осматривая оба этажа дома. От стен еще чуть веяло краской, а дерево, до сих пор не затертое, сияло лаком… Действительно, кто бы мог подумать, что судьба так круто повернется перед этой семьей.

Первый приступ Марка случился, когда ему было почти девять лет. Он отличился сдержанностью, по сравнению с нынешними приступами, но еще тогда сильно напугал родителей. Между первым и вторым приступом прошло около месяца. Как раз в это время они ездили по врачам и полностью обследовали Марка. Врачи успокоили и сказали, что не стоит сильно волноваться — «Случай несерьезный». Ограничились лишь советами навроде «Телевизора и компьютера не больше часа в день». Затем обмороки начали случаться раз в месяц, раз в два месяца… Но после того, как Марку исполнилось десять, они начали постепенно учащаться и происходить то раз в две недели, то через день. Все это случалось почти всегда ночью, но к одиннадцати годам и днем.

Влад и Милана забили тревогу, еще когда случился первый приступ «через день». Тогда они прошли с сыном каждого врача, выслушали все советы, но все сводилось к одному — дорогостоящая операция.

С того момента Милана (тогда еще работающая клерком в мелкой компании по производству ароматизированных ручек) начала искать новую работу. Узнавший об этом начальник тут же кинул ей на стол бумагу об увольнении. Женщина взмолилась перед ним, рассказала о ситуации с сыном. Немного подумав, мужчина сжалился над ней и оставил работать, но без премий в течение квартала. Не прошло и полутора месяцев, как компания разорилась. И так до сего момента Милана и не смогла найти работу. Благо небольшие гонорары Влада помогали им оставаться на плаву, но из этого они ничего не могли отложить сыну на операцию.

В последние два месяца ей стали приходить предупреждения «Постановления 3.7.1». По этому постановлению все граждане, не получавшие на личный счет поступления в качестве заработной платы в течение шести месяцев, в принудительном порядке должны отрабатывать «долг перед государством» на общественных работах на срок до двух месяцев. Если после отработок человек не находит работу еще в течение полугода, он подлежит уголовному наказанию вплоть до пожизненных общественных работ в местах лишения свободы. Там уже рассматривается количество смененных рабочих мест и причины смены, должности и заработная плата. Чем больше получал человек, тем было для него лучше, конечно же. Мог отделаться и наказанием сроком всего в год.

И вот вместе с мужем Милана старалась поднять все связи, всюду оставлять резюме, но населенность в городе большая, рабочей силы много, а вакансий — мало. И ведь никто не сидел без дела, люди работали, можно сказать, до гробовой доски. О понятии «пенсия» люди забыли шестьдесят лет назад. И всем, кто не мог уже по состоянию здоровья работать, находили маломальскую, но работенку. Хоть бумажки степлером соединять. Люди в Зените превратились в пожизненных «свободных рабов». Никто не мог спокойно находиться без дела. Все должны трудиться на благо друг друга. Этот город превратился в муравейник. Серый, металлический, остроконечный бизнес-муравейник деньгооборота.

От размышлений Влада отвлекла жена.

— Что там у вас произошло? — озабоченно озиралась она на дверь.

— Ничего, ничего, не беспокойся, — Влад тут же отодвинул ее от двери, взяв за плечи. — Так что, прочитала?

— Да.

У мужчины внутри все вспыхнуло от любопытства.

— Понимаешь…. Все это время ты писал чудесные романы. Они были пропитаны таким счастьем и теплотой, что это… Эх. Оно очень грубо, по сравнению с остальными работами. Прости, но это так. Я ничего плохого не могу сказать о сюжете и поворотах, — да, они впечатляющи. Однако это не по мне. Может все дело во вкусах, но это слишком жестоко.

Влад не знал, что ответить. Он всегда доверял в этом деле жене и хотел бы послушаться ее. Вот только он был уверен в будущей книге.

— Да, может оно и так. Но, возможно, ты уже привыкла к чему-то нежному, любовному. А вот мне уже это надоело. У меня нет идей в плане романов, но полная голова фантастики…

— Я тебя не отговариваю, — прервала Милана и приложила руку к его груди. — Просто подумай, действительно ли твои труд и время будут стоить этого, — она говорила это серьезно, но с любовью.

— Не хочу отступать в очередной раз. Эту идею я прятал слишком много времени. Также боюсь, что книгу не примут. С каждым новым шагом ее развития в моей голове, я понимал, что она может перевернуть нынешнюю литературу, заставит встрепенуться издательства и читателей. Да, звучит самонадеянно, но теперь уже отступать нельзя. Это даст шанс заработать хорошие деньги на операцию.

Они оба с сожалением взглянули на дверь.

Тихо, нота за нотой, стали доноситься звуки скрипки. Удивительно, но на этот раз фальшь никак не проявлялась в игре. Наверное, потому что игра шла от души. Мелодия звучала слишком грустно. Особенно после таких слов.

У матери на глаза навернулись слезы.

— Делай то, что считаешь правильным, — тихо сказала она и повернулась к лестнице, не поднимая глаз.

Влад и не думал иначе. Нельзя было отступать. В такой ситуации надо искать любой повод, любую идею, чтобы заработать деньги для здоровья ребенка.

Бедный мальчик в его неполные одиннадцать не мог полноценно наслаждаться жизнью. И дело не столько во врачебных запретах — он сам ясно понимал чем, внезапно начавшиеся, судороги и потеря сознания чреваты. И даже там, где ему давалась свобода, Марк вел себя скованно. Многие стали замечать признаки депрессии, нестабильность в его поведении, а врачи предупреждали о возможных психозах и помрачениях сознания. Мальчик перестал быть похожим на сверстников. Беспокойное, подрагивающее тело ребенка с сознанием взрослого. И больше в психологическом плане — с интеллектуальным развитием Марка тоже стали появляться проблемы, кажущимися на фоне всего остального не такими уж серьезными. Одно его утешение — скрипка. Марк находил себя в музыке. Она его успокаивала, приводила голову в порядок, а сердце делала счастливее. Но и этого становилось недостаточно.

Глава 2

Одинокая, неприкаянная душа бродила меж холодных стен города. Все вокруг думали, что этот человек — один из них, а он и не хотел, чтобы они думали по другому. Люди были омерзительны ему своей правильностью, но нужно было смешаться с толпой. Народ не замечал его, он же видел каждого. Однако это были лишь пустые оболочки людей — в них нельзя было угадать живой души. Ворон не видел в них кого-то, кто мог бы заявить о себе как о том, кто достоин жизни. Но умерщвлять их не смел — в его интересах не искоренить таких людей, а преобразить. Пусть странным методом, но так можно было потихоньку, шаг за шагом, добиться открытия их душ. Того, что есть в каждом из них, но скрыто за этикой.

Несмотря на свою проницательность, Ворон не мог понять, что творится в самой глубине мыслей этих людей. Может они и вправду приверженцы правил и следуют постулату «Правильно — значит хорошо», или в них все же есть бесы, которых можно расшевелить.

Ворон терпеть не мог притворство. Все поголовно в этом городе были «слугами общества». Офисные рабочие и сфера обслуживания. Самый явный их знак — так называемая «корпоративная этика». Они функционировали благодаря друг другу.

Их деятельность явным образом заключалась в банальном ношении формы, улыбчивых либо нейтральных лицах и незаменимым «Здравствуйте, чем могу помочь?». Они притирались друг к другу, стелились друг перед другом ради финансовой отдачи. Именно поэтому не могли искренне выразить мысль о человеке, о настроении или своем отношении к миру в целом.

Это могло быть похоже на сюжет книги Джорджа Оруэлла, но проблема в том, что здесь за ними никто не следил. У них не было авторитетной власти, которая контролировала бы их. Нет. Они просто так хотели и делали это с выгодой лишь для себя самих. К своим клиентам они относились как к дойным коровам, к которым нужно было правильно подойти.

Ворон действовал, как вирус. Он был незаметен, его действия не привлекали внимания. Двигаясь скрытно, молодой человек медленно сеял в этом «идеальном обществе» хаос. Он узнавал все об этом организме, понимал его слабые стороны и надеялся в будущем все же узнать и тайные желания. Ворон находился на стадии «теории разбитых окон». Почти каждый вечер он выбирался на улицы и, пока город спал, рассеивал хаос мелкими крупицами посредством граффити. Но едва ли это можно было так назвать. Его рисунки и надписи на стенах призывали к хаосу, насилию, свободе, искренности… Они состояли из простых, неявных фраз и символов.

Идя утром на работу, каждый замечал небольшие изменения в обстановке города, но они не бросались в глаза и не кричали явно, однако человек поглощал это. В этот же день надпись стирали или закрашивали. Но человек помнил эту фразу. Например, «Осознай реальность».

На следующий день в другом месте он видит «Не лги сам себе». На другой «Не переигрывай». И так день за днем простые фразы складывались в призыв. Видя надписи на стенах, поглощая их, человек со временем понимал, что анархия возможна, что ей кто-то следует, полагал Ворон. И когда-то такой человек сделает что-нибудь противозаконное, откроется, хотя бы потому, что кто-то это тоже делает. И тогда он сам начнет добавлять послания, а за ним еще один, но уже не ограничиваясь, добавит к этому открытые вызовы обществу, забастовки и недовольства; будет крушить то, что считает неправильным, некрасивым или ненужным. Но целью Ворона являлся не сам хаос, со временем в людях это перегорит, а кто в принципе к этому не предрасположен просто расслабится и не будет буйствовать, — ему нужно было, чтобы каждый открылся и этот несчастный спектакль был окончен. Самому народу может и не станет проще жить, но браки по расчету, неприятные связи и сделки, неискренняя дружба будут раскрыты, и люди больше не будут мучаться в душе и не будут с теми, кто им ненавистен.

Не только надписи были в плане Ворона. Это лишь мелкая и безобидная крупица среди того, что он собирался сделать. Пока ему было необходимо проанализировать все их повадки, слабые стороны и привычки. Их сложившийся принцип жизни должен пошатнуться, режим сбиться, а все, что казалось невозможным, осуществиться. Будь оно хорошим или нет, и чего бы это не стоило самому Ворону…

Глава 3

— Алло! Здравствуй, — Влад держал трубку у уха, а правой рукой нервно водил мышкой по журнальному столику. — Что если я отошлю тебе синопсис электронкой и приеду через пару часов?… Да… Я так и рассчитывал. Хорошо. Договорились.

После легкого завтрака, Влад сел в автомобиль. Прежде, чем выехать на дорогу, мужчина обратил внимание на соседа, живущего справа от их дома. Долговязый мужчина, с черными волосами, заправленными в хвостик, и бородой стоял у открытой двери и выслушивал пришедшего к нему торговца. Торговец этот, низкий азиат с пеналом, в котором лежали ножи разных размеров и форм, расплываясь в улыбке, живо описывал все достоинства каждого из ножей. Сосед, конечно, не прогонял его, хотя по глазам было видно, что торговец ему наскучил. Он со сдержанной улыбкой кивал и даже взял один из ножей в руки, проверил на остроту. Затем якобы удивленно кивнул, положил нож и тут же достал из кармана своих брюк маленький флакон, и уже сам принялся оживленно описывать достоинства одеколона в его руках.

–…Великолепные сосновые нотки прекрасно подойдут к вашему позитивному характеру… — доносились слова до Влада.

Торговец поменялся во взгляде и сделал шаг назад, но все еще старался не убирать улыбку с лица. Пришлось дослушивать тираду предполагаемого покупателя.

Что было дальше, Влад смотреть не стал — еще уйма своих дел. Но и чем это закончилось не трудно догадаться. Подобную ситуацию он наблюдал нередко и не только у своего соседа. Повсюду шныряли торговые представители, сотрудники клининговых компаний, банкиры и бизнес-коучеры… И когда подобные коммивояжеры натыкались друг на друга было забавно наблюдать, как каждый выступает со своим товаром. Одному из них приходится брать что-то у другого, чтобы продать свое. И здесь уже дело не в цене, а проданном количестве. Премия за сбыт все равно окупала любые расходы.

Дороги в предполуденное время оказались почти пустыми. Как и заправки. Влад заехал на первую попавшуюся.

Оплатив топливо в терминале, мужчина вставил заправочный пистолет в бак.

Теплый летний ветер колыхал недлинные волосы Влада с бритыми висками, где уже проклевывалась седина, и подолы пиджака, нарываясь выправить галстук.

Взгляд его глаз, имевших от природы грустное выражение, был устремлен в никуда. Все время он обрабатывал какую-то информацию, сопоставлял реальное с выдуманным, придумывал, уничтожал… И даже в такие обыденные моменты жизни Владу не было скучно — он спокойно обращался к своей фантазии. Но порой эти мысли были настолько шумными, роящимися, напористыми, что просто мешали сосредоточиться на реальном мире.

Вдруг оглушительный рев поразил тишину, и мужчина тут же вышел из «мысленной комы». На заправку на всей скорости заехал мотоцикл. Колеса издали визг, мотоциклист в темной куртке тут же слез с байка и снял черный шлем с затемненным стеклом. Из-под шлема показалось серьезное лицо молодого человека. Прищуром он спасал глаза от внезапного ветра. Порывами его помятые волосы раскидало во все стороны. Парень положил шлем на руль и, несмотря на тепло, съежился, запустил руки в карманы и пошел к терминалу.

В голове Влада снова зароились мысли. Теперь и этот образ появился в зарождающейся истории, в его новой микро-вселенной. Почти каждый встреченный человек, его обрывки фраз, темперамент и даже походка могли переработаться в голове Влада в новый образ, который имел место в его новой истории.

Высокое здание издательства блистало зеркальными панелями на ярком солнце, но растущая температура воздуха совсем не убеждала Влада снять пиджак. По его телу то и дело пробегался озноб от волнения. Перед решением, что могло поменять его судьбу и судьбу семьи, он содрогался. Давно он такого не испытывал.

Леон был добрым человеком и ценителем хороших идей, способных привлечь внимание читателей, но в последнее время он отдавал в печать все подряд. Не по своей воле. Издательство уже второй год испытывало проблемы. Новые авторы не шли, старые не справлялись. Вот он и брал в печать все, что предложат. Почему-то читатели это потребляли. То ли вкус у них «изысканный», то ли дешевизна книг становилась решающим аргументом, — чтобы показать «умение читать», но особо на это не тратиться.

Чуть дрожащими пальцами Влад нажал на кнопку вызова лифта. Что-то глухо стукнуло, послышался гул. Прибыл пустой лифт. На сердце Влада немного отлегло. Он просто не хотел никого видеть. Лифт — такое место, где ты должен остаться наедине со своими мыслями, а не со зловонным дыханием и запахом пота чужих людей.

Стеклянная коробка поднималась вверх, предлагая хороший обзор с большой высоты. Влад ехал на предпоследний этаж, где располагались офисы. На первых и подвальных этажах находились типография и склады. Это было вполне удобное соседство.

Здание располагалось так, что из лифта была видна большая часть города. В том числе и трущобы на окраине. Точнее не на окраине, а за пределами города. Рудимент — самое точное название того места.

Около пятнадцати лет назад в мире произошло кардинальное изменение, казавшееся невозможным — все государства объединились и возглавлять их стал единственный человек — празмунд (так называемый президент мира). Так, само собой, прекратились войны и вражда между странами. У каждой страны все же остался президент, он назывался так по-прежнему, но он управлял своим государством, как неким регионом. Одна из стран добывала нефть, другая снабжала продуктами и так далее, — кто во что горазд. Некий околокоммунестический строй воцарился на Земле. Его еще назвали Мекларизмом (от имени Саймона Меклара, ставшим первым празмундом). Празмунд разумно распределял ресурсы между странами, и все оставались довольными. Полные его полномочия описать довольно непросто за раз, но в целом можно сказать, что вскоре подобный строй начал работать полностью слаженно. После объединений начала происходить массовая миграция. Народности настолько смешались, что вернуть все к прежним порядкам уже казалось невозможным.

На первых порах правительства метались из стороны в сторону. Все было таким новым и непродуманным. Мир менялся с огромной скоростью, и нужно было исправлять все не только вне, но и внутри страны. Государства меняли свое, можно сказать, предназначение. Система взаимосвязи городов стала единым механизмом и этот механизм необходимо было чистить. Создавая новый мир, нужно избавляться от пережитков прошлого, что жутко мешают развитию. Цивилизация не терпит грязи, безделья и анархии.

Что же стало с жителями трущоб?

«Пусть образумятся и идут работать, либо умирают вместе с прошлым» — гремели президенты, подписывая на саммите судьбоносное «Постановление 3». Все так просто! Постановление гласило, вкратце, следующее: «Городам государственного значения в срочном порядке очистить улицы от незарегистрированных лиц, тунеядцев, и лиц, ведущих аморальный образ жизни». Расплывчатое указание, неправда ли? Вот и тогдашний мэр Зенита поняла все по-своему.

Программа Зенита под названием «Цивилизация» (в простонародье «Очистка») была направлена на истребление всякого рода тунеядства, разрухи и грязи современного мира. Правительству не захотелось обеспечивать бездельников и пропойц местами жительства и особой работой, как это делали в других городах. И было также бессмысленно восстанавливать полуразрушенные здания, которые все равно должны были обвалиться… Другие города старались «ухаживать» за своими Изгоями, обеспечивали их жильем и особой работой. Но мэр Зенита, после недолгих попыток следовать подобному алгоритму, решил, что местных людей на такое и силком не затащить. Единственное решение, которые он нашел — отсечь и вычистить эту «грязную» часть города, как выжигают больные леса.

Рудимент, называемый тогда еще Зелеными Аллеями и считавшийся кладезю непотребства, был крайним и немного отдаленный районом Зенита. На поздних этапах «Очистки» это место хотели полностью уничтожить, чтобы не оставлять пережитков прошлого. Сначала была построена огромная стена, огораживающая Зенит от Рудимента. Затем за нее, в Рудимент, выдворили всю челядь, ошивающуюся на улицах города. И сразу после этого принялись разрушать, сносить здания и просто сравнивать с землей Зеленые Аллеи.

Но снос слишком быстро закончился. В те дни, внезапно для всех жителей Зенита, мэр перестал выходить на связь. Администрация города, без его участия, решила, что важнее развитие будущего, а не разрушение старого. Снос остановился, и между прошлым и настоящим города осталась пропасть. «Очистку» полностью остановили, бросив все как есть. Даже не убрали мусор и оборудование. Что стало со старым мэром никто не знал; пошли слухи, что он покончил жизнь самоубийством, но ко власти пришел новый глава, которому эта ситуация была абсолютно безразлична. Он действовал по приказам с самого верха, а они об этой ситуации не знали (или знать не хотели). Был план активно развивать внутреннюю экономику. Этим и занялись. Не безуспешно.

Поэтому эту жалкую, никому не нужную частичку мира народ и назвал Рудиментом. Трущобы с центром связывал только старый Тракт и волна разрушений, с видимым сбавлением степени сноса, по его бокам.

Влад каждый раз обращал внимание на Рудимент. Грязно-серые, коричневые полуразрушенные здания. А перед ними «останки» — торчащая арматура, груды цемента и грязи, словно баррикады. Большего он видеть не мог, да и не был в тех местах ни разу. Но его воображение наводило на интересные мысли. Он не сомневался, что напридумывал лишнее, ведь с его, так сказать, «аристократичной» стороны, неизведанностью дна жизни, весь тот трущобный мир казался свалкой. Порой этот район сравнивался с босяком, просящим подачки. И потому Влад относился к Изгоям с долей брезгливости. Но в своем новом произведении, он почему-то захотел обратить внимание на тот мир и пролить хоть капельку благоразумия и «святости». Хотя бы для утешения самого себя.

Немного странный способ. Как и желание.

— Здравствуйте…. Здравствуйте… Добрый день, — здоровался с каждым Влад, проходя по коридору офиса.

Здесь уже каждый знал его. Имел как минимум шапочное знакомство.

— Здравствуй, Влад, — поприветствовала его женщина лет тридцати, с короткой стрижкой, стоявшая в проходе с ярко-синей папкой в руках, словно в аккурат подобранной к туфлям. — Милана до сих пор не нашла работу?

— Здравствуй, Вик. Да, — тяжело вздохнул он. — Что-то совсем не клеится.

— Мне кажется, я смогу ее пристроить…

— Влад, — вдруг раздался голос — из-за двери в конце коридора выглянул высокий мужчина в очках. — Прошу, пройдите в мой кабинет.

— Спасибо, я обязательно тебе позвоню, — бросил на прощание Влад и оставил женщину.

Он тут же кинулся к двери. Перехватив ее рукой, Влад сначала просунул голову, а потом и сам неспеша вошел в кабинет.

— Что ж, Влад… Я прочитал ваше «новаторство», — сотрудник издательства шел вдоль Т-образного стола спиной к двери и что-то все время поправлял — рамку, телефон, ежедневник, бумаги… — Честно сказать — удивлен!

Влад присел на край офисного кресла, стоявшего у стола, и начал нервно дергать пяткой.

Рыжеволосый мужчина взял в руки распечатанный на бумаге синопсис книги Влада со своего стола и быстро устремился к нему самому.

— Ты понимаешь, что это значит? — он бросил пачку бумаги перед писателем на стол. На первой странице было скромно напечатано: «Каратели. Фантастический роман». — Ты хоть знаешь, что это? — выразительно тыкнул он в название.

— Что? — встревожено спросил Влад и взглянул в лицо, возвысившееся над ним.

Мужчина хитро осклабился своей дьявольской улыбкой с белоснежными зубами.

— Это шедевр, дружище! — прошипел он на ухо Владу и хлопнул его по плечу. — Серьезно — произвело впечатление, — выпрямился он и заговорил уже громче. — Хотелось бы прочитать саму книгу, со всеми подробностями.

— Спасибо, Леон, очень приятно, — скромно улыбнулся Влад.

— Где же ты раньше был со всем этим? Пихал мне любовную ерунду, когда мог быть в ТОПе!

— Просто не был готов. Эта идея требовала времени.

— Понимаю, понимаю… Хорошие вещи наспех не делаются. Что касается печати — мне кажется, я смогу договориться с фантиками.

Фантиками он называл сотрудников, занимающихся фэнтези и фантастической литературой.

— Здорово! Я буду очень признателен, честно. Ты же знаешь, как мне нужны деньги.

Леон понимающе кивал головой:

— Конечно. Но немногое от меня зависит. Хотя этим бедолагам давно нечем заняться, и у них просто нет выбора. Книга должна хоть как-то оживить издательство, иначе и года больше не протянет.

— Я тоже так считаю. Только ты не говори им об этом прямым текстом — еще обидятся.

— Ха-ха!

— Ну ладно, с Богом, — Влад встал из-за стола и пожал руку другу. В ответ Леон добавил объятие и крепкое дружеское похлопывание по спине.

— Влад, — отстранился тот. — Посмотри на себя — весь трясешься. Все в порядке?

— Да, да, все хорошо. Наверно, перенервничал, — попятился назад Влад, уже ища за собой кресло. Глаза его нервно забегали, и он почувствовал нехватку воздуха.

— Э-э-э, брат, ты чего? — Леон подскочил к писателю, падавшему без сознания, и успел лишь подхватить его за рукав. Но хоть немного смягчил ему падение.

Тут началось непредсказуемое. Упавший мужчина забился в конвульсиях, его тело выгнулось вверх, затем руки и ноги начали почти синхронно скакать в воздухе, ударяя по полу.

— Черт, что с тобой делать?!

Единственное, что он вспомнил из уроков по оказанию первой помощи, это положить его голову на колени. Так и сделал, но конвульсии к этому времени уже начали спадать. Оставалось только учащенное дыхание. Леон постарался расстегнуть воротник другу, чтобы ему было легче дышать.

Взгляд Влада снова стал осознанным. Он нелепо смотрел на возвышающегося над ним Леона и тут же попытался встать. В первый раз его подвели ноги, но со второй попытки он все же уселся в кресло.

— Эй, ты куда? Лежал бы, а то снова упадешь… Все прошло? — спросил Леон, поднимаясь на ноги.

Влад кивнул в ответ.

— Эпилепсия? — рыжий мужчина поставил перед ним графин с водой, стакан и наполнил его через край.

— Да, — тяжело сказал Влад, глядя в пол и упираясь локтем в стол.

— Есть какие-нибудь таблетки?…

— Нет ничего.

Леон недовольно поморщился.

— Часто у тебя такое бывает?

— Нет.

— А родные хотя бы знают? Только ответь нормально, — Леон пододвинул кресло и уселся напротив, глядя на друга в упор.

Влад помотал головой и глотнул воды.

— Это не имеет никакого сравнения с тем, что происходит с моим сыном. Я не могу жаловаться, просто не имею права. Да и кому от этого станет легче? Уж точно не мне. Все узнают, что это моя, а не жены, наследственность повлияла на здоровье Марка. И тогда он возненавидит меня еще больше… Большего я и сам не вынесу. Мне очень больно глядеть на них. Милана не доверяет моему делу, Марк бесится, что я не могу позволить оплатить его лечение… Я не получаю от них поддержки — больше упреков. И… Даже не знаю, смогу ли я дописать эту книгу. Стоит ли вообще начинать ее писать? — взглянул он с надеждой в глаза другу.

— Не знаю…, — вздохнул Леон. — Я не могу принимать за тебя решения в такой сложной ситуации. Но скажу вот что — твоя идея имеет большие шансы, такого раньше не было на нашем рынке. Вдруг она взорвется огромной денежной бомбой? Однако никаких гарантий я тебе дать не могу. Но я возлагаю на эту книгу большие надежды, прямо чувствую, как от этого синопсиса и от твоей головы исходит божественное сияние. Не, не, я не шучу.

— Будет великолепно, если все сработает в точности так, как мы хотим.

— Ну и что же ты тогда тут сидишь? Я дал тебе добро, жена, вроде как, не против, — так нужно немедленно приступать к делу! Особенно, если ты так переживаешь за деньги. Быстренько отпечатаешь текст — только не нахалтурь мне, — отдашь, и наши редакторы и корректоры над ним поработают. А сам тем временем найдешь какую-нибудь работенку и будешь ждать, пока пойдут денежки. Ничего тут страшного нет. Стоит попытаться.

Влад благодарно кивнул и застегнул пуговицу воротника, собираясь уходить.

— Как чувствуешь себя? Больше не упадешь? — спросил Леон.

— Не думаю. Но чувствую себя уже лучше.

— Знаешь, все-таки сходи к врачу, купи какие-нибудь таблеточки.

— Зачем?

— Чтобы жить.

— Об этом не переживай. До скорого!

— Удачи!

***

Через неделю Влад и Леон встретились в тире, что находился недалеко от кофейни. Поначалу Влад относился к этому скептически, но вскоре, увидев оружие, услышав выстрелы и аромат пороха, он наполнился энтузиазмом.

Хоть рядом и стоял инструктор, Леон все сам пояснил Владу, как нередко поучал его чему-то новому.

Когда Влад принялся стрелять, обомлел даже сам друг:

— Ну, приятель, умеешь удивлять. Я-то думал ты тихоня, но чтобы восемь патронов подряд и ни разу в «молоко»! Господи! Ты точно раньше не стрелял?

— Нет.

— Тогда откуда в тебе столько кровожадности?

Влад пожал плечами.

— Накипело… Но спасибо — разрядился. Теперь понимаю, почему ты сюда постоянно ходишь.

— Я хожу больше ради самообороны, а ты прям, как бешеный, набросился на эти мишени.

— Это плохо?

— Это… странно. Тебе и в правду не помешает расслабиться. И лучше не таким способом, от греха подальше. К тому же твое здоровье меня напрягает — вдруг рука дрогнет?

— Да знаю я… Просто слишком тяжело не думать о проблемах. Я будто представляю их внутри мишени. Оттого хочется расстрелять их к чертям. Надеюсь, что вскоре все разрешится, с моей-то новой книгой. И такие меры не понадобятся.

Глава 4

Гул голосов поднялся над полуразрушенными крышами невысоких домов.

Свет покинул этот грешный город. Лишь старые громоздкие генераторы старались осветить поле боя.

Улюлюканье, предвкушающее падение жертвы, призывало к битве. Ни женщины, ни мужчины, ни даже дети не готовы были оставить эту ночь без размозженной плоти.

Оскал убийцы освещался тусклым светом низких фонарей. Его большие клыки сверкали так, словно он готовился разодрать жертву ими. И вправду — слюна подтекала к губам. Но в руках убийца крепко сжимал биту.

Зама-ах….

Хрясь!

Свист биты в воздухе заглушился ликованием толпы! Жертву разнесло на части от такого удара, и своим содержимым она опрыскала убийцу, но тот лишь довольно облизнулся, собрав капли с щек, радуясь меткому попаданию.

В толпе бойцов хватало и один из них, мирно сидящий у края арены на ящике, подхватил отлетающий кусок ножиком и со спокойным лицом отправил в рот.

— Да! — довольно кричал Страйк, широко расправив руки, подставив биту прямо к лицам в толпе. — Еще! Еще!

— Кидай! Кидай еще! — кричал кто-то.

Раз! Два! Оба яблока разлетелись по сторонам друг за другом. Молодой человек в два больших маха попал по ним, почти не напрягаясь.

— Да! Ух-у! — ликовала толпа.

— Окей! Окей, ребятки! — перекрикивал их молодой человек. — На сегодня хватит! Лучше раздайте детям эти яблоки.

— Э-эй! Да ладно тебе, Страйк! — громко окликнула его Джейн. — Неужто вы с Бетси сдаете позиции? Или боишься, что кличка вернется?

Рыжеволосый, под медь, поджарый парень, с острыми чертами лица и таким же нравом, резко обернулся и состроил очень деловую мину:

— Если ты не заметила, она всегда со мной. Люди меняются, а кличка остается, — с ухмылкой ответил он.

Джейн, ничего не ответив, улыбнулась и протянула руку к близстоящему стакану.

— Хэй, Сай! Как яблочки? — Страйк подошел к приятелю, стирающему с лезвия яблочный сок, и резко плюхнулся на соседний ящик. Раздался треск.

— Как всегда — не лучше груш.

— Хах! Ну да…. Еще неделю будет вонять, — Страйк провернул биту в руках и слегка коснулся языком лакированной древесины. — Хоть чай мешай ей.

Сай усмехнулся, глядя на это:

— Что же мы за Армия такая, что ножами и битой мутузим яблоки?

— Хочешь мутузить кого-то?

— Ты что? Мы же самая мирная армия на свете! — сверкнули кошачьи глазки Сая.

— Молчал бы, Ганди! Знаю я, что ты можешь этим вот ножичком сделать. А пока красуйся перед этими наивнягами, — Страйк кивнул в сторону детей. — Пусть они думают, что это только игра, представление, а в этих стаканах сок с которого взрослым становится веселей. Что эти умения только от того, что ты играешь в дартс, а я — в бейсбол…

— И почему от них теперь все скрывают?

— Потому что все мы научились жить, — сзади подошла Джейн и, приобняв парней за плечи, присела рядом. — Нет смысла и их лишать детства. Сделай-ка громче.

Страйк послушно крутанул регулятор, и древний магнитофон громче запел старую добрую песню, записанную на заезженную кассету. Эта песня стала ребятам как гимн. Да и всем, кто был рядом, она была хорошо знакома. Друг за другом люди подхватили мотив и стали подпевать, еще больше веселясь:

…And the feeling coming from my bones

Says «find a home»… ¹

***

В темноте полуразрушенные здания грозно возвышались над лесом. Лесу было все равно — он не должен был тут расти. К тому же они очень сроднились, и теперь деревья поддерживали корнями обрушающийся цемент, прогнившее дерево и ржавое железо. Здания взамен давали место для жизни деревьям. И теперь растения проходили внутрь опустевших домов и подъездов, поднимались по лестницам и стенам, выглядывали из окон и свешивались с останков балконов.

Старые, мертвые дома олицетворяли скорбь по принужденно окончания жизни, войны человеческого рассудка, разрушению, бедноте и безысходности. Но трава, проросшая на оголившемся кирпиче подоконников, ветки и вьюнки, появившиеся словно из неоткуда, давали легкую надежду на жизнь и были крайне похожи на местных жителей. Жителей, на первый взгляд, — убогих грешников. Но их понимание греха было отличным от понимания того же со стороны Зенитца. Они допускали воровство, но лишь бы не погрязнуть в более тяжелом грехе, по их мнению, — отчаянии.

Самоубийство Изгои тоже не терпели — в их принципах было стремление стать сильнее и смышленней в умении выживать. Они просто не хотели давать понять Зениту и правительству, что поддались их силе и пали.

Рудимент жил своей, отдельной от прочего современного мира, жизнью. Он просто отступил от привилегий цивилизации и снова объединился с природой…

Изгои вели сельское хозяйство (в основном живущие на окраине, ближе к полю, так как платить за землю все равно не надо было — вся природа у их ног), активно промышляли охотой и рыбалкой. Второе было менее популярным, потому что в их распоряжении было крохотное озерцо, а до океана, что за самым Зенитом, идти достаточно далеко. Но все же изредка рыбаки организовывали поход и возвращались с приличной добычей.

Что же до охотников… Здесь все умели обращаться с оружием. Хотя бы потому, что велика угроза восстановления процесса «Очистки». Тогда их грехом станет еще и убийство. Хотя в этом случае это и грехом не назовешь — лишь защита себя и своих близких. А в случае голода, неурожайного года и прочих «катаклизмов» они могли добыть себе еду в лесу за пределами Рудимента. С оружием, пожалуй, не умели обращаться только дети. Однако в былые времена абсолютно всем, кто хотел жить, приходилось «брать в руки камень».

Кто-то что-то умел лучше, чем другой. Добывая для семьи все необходимое, мужчина мог иметь много мяса, но мало одежды или овощей. Тогда избытки мяса обменивались на недостающее. Все в достатке, все довольны!

Воришек отвели в отдельную категорию. Они взаимодействовали со всеми на равных условиях. Их даже больше уважали. Потому что воровали они ни в коем случае у своих, а у Зенита. Именно Зенита, а не зенитцев. Воришки выносили магазины, захватывали грузовики на пути в город, иногда что-то хватали с улиц. Зенитцам же было почти все равно. Они были настолько уверенны в порядочности своего города и верховенстве закона, что и предположить не могли, что в Зените остались преступники. Полиция давно потеряла актуальность. В ней почти не нуждались. Когда владельцы обнаруживали пропажу, а при въезде в город недосчитывались одного-двух прицепов, составляли протокол. Все. Найти полиция ничего и никого не могла, так как не там искала. Зенитцы не думали, что кто-то мог пробраться сквозь стену. Некоторые даже не предполагали, что в Рудименте еще кто-то живет. Владельцам просто компенсировали пропажу, и все дальше тихо-мирно жили…

У воров были свои ходы в город, уловки, маневры, приемы. Это были люди рисковые, которым было нечего терять: ни семьи, ни хозяйства. То, что воры добывали было очень ценно и часто в этих вещах нуждались, потому что этого нигде больше не взять и не сделать. Чаще всего это была одежда и ткань. Приходилось либо воровать, либо таскать со свалок Зенита (да, находились и такие люди, которые этим активно промышляли). За добытые вещи предлагали хороший обмен. Так что у воров были приличные условия.

Воров нередко называли Армией спасения. Это название нисколько не связано с ныне живущей христианской организацией. Все дело в прямом значении слов. Но личности самих «солдат» старались не оглашать. Лишь немногие имели с ними деловую связь, а уже через них связывались третьи.

О существовании воров в городе детям не говорили. Взрослые объясняли им, что воровство, убийство и прочие пороки — это грех. Часто обращались к Библии и говорили о Законе Божьем, потому что другого закона для них не существовало. Вот такие двойные стандарты. Но взрослые стремились к тому, чтобы перестать нуждаться в ворованных вещах и начать добывать все лишь собственным трудом.

Да, буквально десять лет назад воровство процветало. Этим занимался едва ли не каждый. И дети, и взрослые… Это были уж очень дикие и суровые времена. После «Очистки» люди долго не могли прийти в себя; умирали от голода десятками, кончали жизнь самоубийством… Но вскоре успокоились и взяли себя в руки.

Изгои (как их бесцеремонно назвали зенитцы) не понимали, для чего жили. В таких условиях это просто не имело смысла. Жить, чтобы существовать. Людей отправили в прошлое, небытие, на произвол судьбы лишь из-за того, что в их жизни что-то не так, не обыденно и неправильно. Они были глупее, ленивей, беднее и порочней. Кто-то посчитал, что единственный способ исправить их — просто уничтожить, и так и сделали. Но ленью своей правительство сделало еще хуже, отправив несчастных людей на произвол судьбы, не уничтожив до конца.

Вскоре Изгои научились жить…

Каждый из них осознавал, что их цель быть едиными. Беда общая и путь выхода тоже. Лишь общими усилиями можно было выкарабкаться из небытия и сделать из трущоб едва ли не процветающий город. Относительно процветающий.

Но им уже было не восстановить эти умирающие дома — слишком много разрушено. Оставалось отстраивать маленькие домики рядом с ними. Со временем здания сравняются с землей и станут частью Леса, а Лес превратится в кладбище цементных жертв былых, тяжелых времен. Лес и так был окутан тайной и, по слухам, уже являлся людским кладбищем.

Когда-то Лес разросся из небольшого парка. Первое время в него уходили умирать от голода или ран (или для самоубийства), чтобы голодающие каннибалы и дикие собаки не нашли их разлагающееся тело.

У самого Леса стояла Церковь. Это и было целью Эмили.

Шум толпы давно остался позади и чем дальше в лес, тем громче становился гул птиц и шорох собственных ног. Легкое дыхание выходило паром. Эмили шла по этому лесу не в первый раз, но ночью старалась тут не появляться. Но в эту ночь сердце просто звало к Церкви.

Тишина постепенно становилась все напряженней и напряженней. Птицы подозрительно стихли.

Пальцы Эмили леденели все больше. Она стянула рукава ниже, царапая обмерзшую кожу ногтями. Ее некрупное тельце облаком обволакивала ветровка, светло-розовые локоны по плечи трепыхались не ветру. Легкий страх, которому она старалась сопротивляться, крался в душу. Тишина напрягала до звона в ушах, и девушка стала стараться дышать громче, глубже. Наконец впереди показался отблеск. Луна сверкнула в большом круглом окне Церкви. Эмили облегченно вздохнула и быстрей зашагала уже с улыбкой на лице.

Внезапно из чащи раздался ужасный рев. Оглушительный рокот приблизился за секунду. Эмили растерянно обернулась вокруг себя. Из-за ряда тополей сверкнула фара, и неоновые светящиеся полоски промчались прямо перед ее лицом. Быстро, но плавно мотоцикл затормозил, подняв в воздух прошлогоднюю листву.

— Эмили, — из-под черного матового шлема с острыми выступами и светящимися полосами выглянуло лицо молодого человека. Совсем не скажешь, что этот шлем и этот байк принадлежит человеку из Рудимента, — почему ты одна? Не боишься тут бродить ночью?

— Не боялась, пока ты не появился, как черт из табакерки.

Парень усмехнулся:

— Я тут должен ездить, искать ее…

— Ты и сам не особо хочешь быть с ними у костра, — невзначай заметила Эмили. — А почему я должна бояться?

— Здесь небезопасно. Думаешь, если бы тут не находили трупы и странные черные следы, люди ходили бы тут спокойно? Видишь еще кого-то рядом? Нет. Они все у света, с другими людьми. И тебе следовало бы быть там. Зачем вообще ты пошла сюда?

Эмили растерялась. Парень спокойно ждал ответа, хотя и знал его заранее.

— К нему? — в конце концов, спросил он снисходительно.

Девушка молча кивнула.

— Мне жалко его. Почему он не со всеми?

Антон умиленно улыбнулся, дивясь некой детской нотке в ее словах.

— Это его выбор. Никто его не гонит от костра.

— Может он стесняется всех — я бы составила компанию…

— Ха-ха! Ты как будто первый день его знаешь. Не думаю, что он стесняется. Он любит одиночество. Ему интересней смотреть на людей и жизнь этого города сверху. Наблюдать молча и действовать тайком Ворону куда удобней. Он будто выше нашей суетной жизни. Хочет править ей, а не участвовать. Поэтому другие зовут его Аристократом. Вряд ли он сейчас в тебе или ком-либо другом нуждается.

— Почему ты так говоришь? Он же твой друг!

— Знаю. Поэтому и говорю. Ты, на секундочку, тоже мой друг.

— Зачем мы тогда ему вообще нужны?

— Ты не понимаешь… Ему нужно иногда побыть одному, наедине с мыслями. Совсем без общения он тоже не может. Это как… Вот ты, например, перестала бы общаться с семьей? С настоящей семьей.

— Нет.

— Вот мы ему как семья. Вообще-то так и есть… Ты с нами совсем недавно…

— Ничего себе «недавно»! — перебила Эмили.

— Не так давно, чтобы понять его! — напористо довершил Неон.

Девушка укоризненно взглянула на друга.

— Вы до сих пор относитесь ко мне, как к ребенку. Допустим, вы нашли меня, когда мне было всего десять лет, но пора уже относится ко мне, как к Джейн или Саю! Не надо думать, что мне не хватает ума, чтобы понять, как вы жили до меня. А уж тем более после. Я буквально воспитана вами.

— Верно. Все верно. Но, пойми, поэтому ты нам и больше всего дорога. Ты нам будто маленькая сестренка и мы не хотим, чтобы тебя что-то беспокоило, — Неон погладил девушку по голове.

— Но это меня и беспокоит, — она отвела его руку прочь. — Думаете, я ни о чем не догадываюсь…

Неон удивленно нахмурил брови.

— Да, да! — заметила это Эмили и ехидно улыбнулась. — Вы принимаете меня за дурочку, но я обо всем догадываюсь!

— И о чем же?

— А не скажу. Раз вы мне ничего не говорите, и я вам ничего не скажу.

— Ты блефуешь, — посмеялся Неон. — Ничего мы от тебя не скрываем.

— Блефуешь ты! — девушка ткнула пальцем ему в грудь. — Вот придите все вместе, и я вам все расскажу.

— Хорошо. Мне даже интересно стало. Вдруг узнаю что-то новенькое. О том же Вороне — вот где омут-то…

— Его можете не приводить, — отвела взгляд Эмили. — Я знаю о Вороне ровно столько же, сколько вы. Боже, как же тяжело узнать о нем хоть что-то! До чего же скрытные бывают люди.

— Ну, ты была совсем ребенком, когда он уже определился, что хочет от этой жизни. С тех пор он не изменился. Когда Ворон сам был маленьким, с ним случилось много страшных вещей. Вот о чем ты точно не можешь знать, и потому вряд ли ты сможешь представить во всей полноте…

— Нет, я понимаю это. И потому стараюсь не лезть к нему в душу. Но так хочется узнать его гораздо ближе, возможно в чем-то помочь.

Эмили подошла в близстоящей сосне и соскоблила кору.

— Честно сказать, ты пришла в нашу жизнь в ужаснейшие времена, — сказал Неон. — У него есть все основания даже винить тебя в чем-то. К таким вещам подпускают не всех. Даже мы, может, о чем-то не знаем. Поэтому, если Ворон расскажет тебе обо всем, можешь считать, что он тебя любит. Больше всех.

Заметный румянец обволок бледные щеки девушки, и она неожиданно засуетилась:

— Все. Хватит об этом. Даже слышать не хочу. Я знаю, что сами вы ничего не расскажите. Семья, блин… Поехали ко всем.

— Передумала насчет Ворона? — улыбнулся молодой человек, садясь на байк.

— Угу. Поехали, — Эмили села позади него и крепко вцепилась в спину.

— На, — Антон подал ей свой шлем. — Не хватало, чтобы в твою головушку еще чего-нибудь надуло.

В ответ последовал крепкий удар под лопатку.

Глава 5

Влад смотрел на экран и видел только текст. Недооцененный текст. Гложущее чувство изъедало нутро. Он вглядывался в наборы слов и переставал верить в них, в их прекрасное будущее.

Как много могут изменить слова другого человека… Особенно того, кого ты любишь и кому доверяешь. Столько лет поддержки и вдруг, когда у него самого появилась вера такой силы, что не было сил терпеть и ночи для того, чтобы воплотить идею как можно скорей, вдруг это… «Слишком грубо». Так же грубо, как удар, нанесенный этими словами. Влад не думал, что его может что-то остановить. Ни голод, ни усталость, но слова…

Он смотрел на текст. Минуту, две, но так и не решился закрыть ноутбук. Зато отважился вернуть свою веру и расставить все по местам.

Влад вышел на террасу и вдохнул легкий аромат приближающегося дождя. Небо стало буро-серым — пелена туч окрасилась прячущимся за ней закатом.

Милана сидела около клумбы в шагах десяти напротив Влада и полола. Она видела, как он вышел. Подняв глаза, женщина вопросила, но он помотал головой. Тогда Милана продолжила работу.

Влад подбирал слова, но ничего не лезло в голову. Это не тот спор, где нужно было выйти победителем. Он оперся об косяк и потер порог террасы ботинком. Взгляд упал на крохотные пылинки сигаретного пепла, налетевшего на доски и кучкой скопившегося на траве рядом. Владу помнилось, что он убирал за собой, но все равно быстро раскинул пепел носком ботинка.

К этой буре он был готов лишь морально — убежища и провизии не было. Сейчас он в пустом поле.

— Они ужасны, — сказал Влад, подойдя.

— Что?

— Эти цветы — они растут сухими, они грубы, в них нет ничего приятного. Вот до этого здесь росли астры — они были прекрасны. Те цветы были большими, пушистыми, нежными. Пахли, в конце концов. А эти… Эти какие-то грубые.

Милана нахмурилась и отложила грабли в сторону.

— Слушай, прости, но я высказала честное мнение…

— Я тоже, — перебил он ее резко.

— Разве не этого ты просил?! Ты всегда требовал быть честной — и тогда у нас все получалось. Я же старалась помочь.

— Так помоги! Помоги мне и на этот раз, пожалуйста. Я не прошу многого, но просто скажи что не так, кроме того, что именно тебе нравится не фантастика, а романтика? Это связано с сюжетными поворотами? Герои кажутся непримечательными? Или там сплошные клише?

Милана перестала хмуриться. Она опустила глаза. Подумала. Встала с колен. Затем взглянула на него вновь, но уже по-другому.

— Прости. Вина не в книге.

— Ничего страшного. Хорошо. Но что же тогда не так, можешь сказать?

В тишине друг за другом начали раздаваться шлепанья первых капель дождя. Холодные, они падали на кожу, поражая, словно крупицы льда в метель. Влад стоял недвижимый и только моргал, когда капли попадали ему на щеки и веки.

— Что же? — спросил снова Влад.

— Нет, нет, вина не в книге… — сказала Милана, смотря в сторону, и сделала незаметный шаг назад.

Влад присел у клумбы и схватил грабли.

Милана ужаснулась.

— Иди в дом, — сказал мужчина.

— Что ты удумал?

Влад начал и грубыми, примитивными движениями вспахивать землю вокруг гомфрены.

— Иди в дом. Дождь начинается.

— Не делай этого. Что тебе надо от этих цветов?

Влад раздраженно прекратил работу и поднял голову.

— Хочу примириться с ними. Вдруг смогу понять, что в них такого хорошего, если познакомлюсь с ними поближе. И хочу, чтобы они продолжали тебе нравиться, не смотря на мое мнение. К тому же, они должны быть красивыми и чистыми, но чтобы ты сама не замаралась. Тогда их превосходство будет неоспоримо.

— Их превосходство для меня в том, что они стали такими красивыми лишь от моей причастности.

— Тогда вдруг моя причастность их сделает превосходными для меня?

Дождь разошелся. Его пелена становилась все плотней перед глазами, а на земле стали собираться небольшие лужи.

Милана улыбнулась.

— Земля сыреет! — перекрикивала она шум дождя.

— Иди домой.

— Я не буду стирать твои брюки, — сказала она, уже заботливо грозя.

— В дом!

Влад остался один во дворе, насквозь промокнув под дождем, измарав рубашку и колени брюк, натерев мозоли на руках.

Закончив работу, не смотря ни на что, он выпрямился, стер с лица воду и собрал на затылке волосы, давно потерявшие укладку. Мужчина стоял в грязи, вымотанный и смотрел на клумбу. Может цветы стали красивей от его заботы, от его причастности и он вроде бы гордился работой… Но смысла в этих цветах так и не появилось.

На месте клумбы могла бы стоять беседка. А труд Влада и время ушли бы на что-то более полезное. Но все было как было. Цветы нравились Милане и оставлять ее без чего-то приятного он не имел права. Только сам он сколько ни работай, сколько ни любуйся, не мог понять их значения в этой жизни. Что цветы? Цветы лишь украшения мира, очищение воздуха, мед… Именно эти цветы — лишь украшение. И то сомнительное. Однако Милана что-то видела в них. Значит и он, кривя душой, должен.

***

Той ночью Влад проснулся от беспорядочного стука в стену. Он привык к таким внезапным пробуждениям и знал, куда надо идти, однако всякий раз ему было страшно. Подобные случаи участились, поэтому страх возрастал с каждым разом. Соскочив с кровати, мужчина быстро побежал в соседнюю комнату, скользя на крутых поворотах босыми ногами.

Марк безобразно дергался, лежа на кровати. Одеяло давно упало на пол. Его локти и колени ударялись об стену и края кровати, но, будучи без сознания, боли он не ощущал. Изо рта вырывались всхлипы и кряхтение вместе со слюной.

Влад быстро подложил тонкую подушку под голову сына, повернул Марка на бок, стараясь удержать трясущееся тело от падения на пол.

Милана вбежала в комнату в очень растрепанном виде.

— Он не унимается! Принеси тряпку, — тут же выпалил Влад.

Милана незамедлительно бросилась прочь. «Господи, Боже мой!» — доносился запыхавшийся голос с лестницы.

Через полминуты она вернулась со влажным полотенцем в руках.

— Все никак не успокоится… — тревожно глядел на сына Влад, придерживая его руки и ноги. А Милана приложила компрес.

Тело Марка уже перестало метаться из стороны в сторону, но конечности то и дело окатывало волной судорог.

Через какое-то время мальчик пришел в себя. Его уже не трясло, а по телу просто пробегались мурашки. Милана присела на кровать и положила его голову к себе на колени. Мокрым холодным полотенцем она стирала проступивший пот с его лба. Приятный холодок побежал по телу, ногам и рукам. Когда Марк полностью пришел в себя и смог сознательно ответить на вопрос, ему дали выпить таблетку, смягчающую последствия и предотвращающую повтор приступа.

Такого долгого приступа у него еще не было — это напугало мальчика, и он еще долго не мог уснуть, лежа на коленях матери. Вдруг из его глаз тонкой струйкой полилась слеза, и послышались всхлипы.

Так он и уснул.

Влад аккуратно приподнял сына, уложил на кровать и накрыл одеялом. На юном личике отражалась тревога и боль, а по щеке сбегала слеза. На это мужчина был больше не в силах смотреть.

Занимался рассвет. Ложиться спать больше не имело смысла, да и не уснуть ему больше. В одной майке и пижамных штанах Влад вышел в утреннюю прохладу и присел на крыльцо. Свежий воздух привел его в себя, но на душе все равно было отвратно. Руки сами собой потянулись под ступень, и пальцы за мокрой молодой травой нащупали полупустую пачку сигарет, лежащую на щебенке. Они были там как раз для таких случаев. Сколько бы он не старался себя сдерживать, в такие минуты Влад просто нуждался в крепкой затяжке.

Его сердце разрывалось от желания, чтобы все эти мучения и страх, в конце концов, окончились.

Оставалось совсем немного до выпуска его книги. Все обязанности в успехе теперь заключались во времени и читателях. К тому же можно было надеяться на самого Марка. Если победа в конкурсе будет его, то ему будет предоставлен денежный приз размером в десять тысяч. Деньги небольшие, но с миру по нитке.

Нота за нотой совершенствовалась игра…

Никто не сидел без дела. И все лишь на благо семьи. Марк, конечно, работал скорей на себя, но своим стремлением он вселял в сердца родителей надежду и сопутствующее стремление.

Милана нашла работу, благодаря знакомой, и уже осваивалась на новом месте. Платили пока немного как новичку, но тем не менее она знала, что делала хоть что-то для сына. И уже от этого было легче. Если перспективы в ближайшее время не будут позволять накопить деньги своими силами, придется все накопления на данный момент отдать под первый вклад в кредит, думала она. Но пока они не решались его брать, так как кредитные условия были довольно жесткие. Кредиторам нужна была уверенность, что клиент богат и сможет полностью и с процентами оплатить сумму.

Влад, как и было задумано, окончил написание книги ровно через полгода от момента соглашения с Леоном и уже сдал ее в издательство. В остальное время редакторы все поправляли, художники разрабатывали обложку, а верстальщики подготавливали книгу к печати. Она должна была осуществиться вот-вот.

Марк тоже был готов к решающему ходу. Девятнадцатого мая должен был состояться музыкальный конкурс, который в прошлом году, (как и в позапрошлом) он проиграл. Теперь мальчик был более уверен в своих силах, но не мог не волноваться. Нынче предполагалось еще больше участников. Поэтому необходимо было вложить все силы и душу в игру.

Семья Влада находилась в сладостном предвкушении будущего с кислинкой тревоги где-то под языком…

Глава 6

Библиотека, в которой жила Армия (их еще называли Чтецами) пряталась за пригорком, на котором стояла церковь. Она соприкасалась со старыми высотками. Потому Армия нередко забиралась в опустевшие квартиры или на крыши домов. Там им открывался превосходный вид на их поселение, на Лес, Зенит и Перфий.

Перфий — соседний индустриальный город, размером чуть больше Зенита, который достигался за счет заводов. Они были как братья, только один бизнес-, а другой пром-центр. Единственная печаль Зенитцев — чтобы добраться до Перфия, нужно было проезжать мимо Рудимента, что для них означало риск. Они только начали постройку монорельса, чтобы беспрепятственно и быстро передвигаться между городов. Это было важно, так как многое, чего не хватало в Зените было в Перфие и наоборот. Так, например, в последнем был Театр Оперы и Балета, Филармония…

Библиотека для Чтецов была священной обителью, домом, прекрасней которого не было ничего. Она их воспитала, дала новое мировоззрение, имена… Они прочли столько книг, что иного образования им не было нужно. Будто буквально отразили одно из высказываний Брэдбери². Конечно, так будет, ведь спишь, ешь и живешь в Библиотеке!

Огромные стеллажи с книгами, винтовые лестницы, диван и кресла у столика с чайным сервизом, высокое окно в два этажа, освещающее всю Библиотеку сочными лучами солнца… Поэзия.

— Боже! Вы только посмотрите, какая важная птица спустилась к нам, — протянул руки Сай. Ворон неспешным шагом вышел из тенистого холла. — Чего такой серьезный?

— Дело есть. Очень важное.

Из-под черного лацкана показался бумажный сверток.

— Это то, о чем я думаю? Ну порадуй меня! — Джейн вытянулась в предвкушении, держа в руках чашку чая.

— Да, — улыбнулся Ворон. — Наконец-то набралось много заказов.

— Точно, наконец-то. Сколько мы не выходили «в свет»? Полгода?

— Четыре месяца. Но, пожалуй, тут я через чур затянул с исполнением. Заказов много, — молодой человек положил перед ней развернутую бумагу, полностью исписанную названиями предметов и фамилиями заказчиков.

Сай и Неон протянулись через весь стол в любопытстве.

— Даже не знаю, радоваться или нет, — сказала Джейн.

— Радуйся, моя дорогая клептоманка, в этот раз нужны все. Где сейчас Эмили?

— Что?! Ты и ее хочешь взять?

Ворон уверенно кивнул, наливая себе заварку.

— Ворон, но я… Я не знаю, как ей об этом сказать. Ты хоть понимаешь, как это будет звучать? После стольких лет укрывательства!

— А ты собиралась скрывать это всю жизнь?

— Нет. Ведь мы уже почти завязали с этим. Я в последнее время думала, что предыдущий поход был вообще последний.

— Напрасно. Признай, ты сама этого хочешь. Ты занимаешься этим всю жизнь и просто так не бросишь. Не бывает бывших зэков.

— Спасибо, шикарное сравнение. Просто я надеялась, что это ее никогда не коснется. Пусть хоть один приличный человек будет в этой компании.

— Вы же понимаете, что она уже не девочка? Она все понимает и хочет знать, что мы скрываем, — сказал Антон.

— Не думаю, что из этого выйдет что-то хорошее, Неон… — вздохнула девушка.

— Он прав, — Страйк вышел из ванной комнаты, потирая биту тряпкой. — Ей двадцать! Думаешь сохранить ее святошей до конца дней? В этой шайке-лейке это вряд ли удастся.

— Что ты пытаешься этим добиться? — спросил Сай, вальяжно развалившись на диване, закинув ногу на ногу. Он поднял голову и тряхнул длинными черными волосами, раскинувшимися по правой стороне лица.

— Не знаю! Надеялась, что она не будет такой, как мы. Особенно с ее взглядом на вещи. Не хотелось бы разочаровывать.

— Ты прямо как все эти родители. Они будто забыли, что привело наше общество к этому. После всех этих страданий это — малая плата. Если ты не считаешь, что мы несем добро, почему этим занимаешься? — спросил Сай.

— Мы не несем добро — мы его выносим! — вклинился Страйк.

Японец поддержал шутку и «дал пять» в поддержку.

— Потому что мы последние и на нас еще возложены надежды.

— Ох, этот противоречивый мир! — сценично закатил глаза японец.

— Я думала, что мне уже удалось скрыть все. Мы же помогаем по хозяйству фермерам, пекарю, охотникам… Чем не способ выжить?

— Хм, — поморщился Сай. — Не думаю, что мои услуги «слесаря» сойдут за оправдание сладкой жизни. Не самая прибыльная должность. А про Неона-курьера вообще молчу.

Парни закивали.

— Не пытайтесь меня убедить! — отмахнулась от их едких взглядов девушка. — Я все равно не считаю это хорошей идеей. Знаешь что, Ворон? Ты всем этим заправляешь, так вот иди и объясняй это ей.

— Думаю, это будет не сложно, — сказал Антон. — Она уже дала понять, что обо всем догадывается.

— Так что? Прямо сейчас пойдем рассказывать? — спросил Страйк.

— А где она? — сказал японец.

— Вроде выходила на улицу с книгой, — положив голову на ладонь, сказала Джейн. Как бы безразлично.

— Хорошо, посмотрим, что взяла, — вскочил Сай с места. — Если «Вино из одуванчиков», то в поле, — поскакал он по лестнице вверх. — Если Керуака, то в старый минивэн. Если… О! Привет, Эмили.

Ребят разом перекосило. Страйк шепотом матюгнулся.

— Ты была тут все это время? — спросил Сай, пока ребята поднимались наверх.

— Да, — довольно улыбалась она, сидя в своем укромном уголке.

Между стеллажами она навесила старые простыни, скатерти и шторы, а за ними устроила маленькую студию. Там она рисовала свои незамысловатые картины. Под ногами у нее валялись тюбики акрила, а у единственной стены стояла широкая доска, которую она выпросила у фермера Батата, для «шедевра».

— И почти все слышала.

— Здорово, так даже проще будет все рассказать.

— Не переживай, я и так обо всем догадывалась, — Эмили продолжала рисовать. — Раньше вы исчезали чуть ли не каждый вторник. Трудно было не заметить.

— Почему ты ничего не говорила? — спросила Джейн.

— Вы взрослые люди. Это ваше дело. Каждый старается заработать для своей семьи, как только может. Но вы ребята рисковые. Так вот взять и из Рудимента заявиться в Зенит для подработки. И как вас только не раскусили?

— Что?

— Подработки?

— Ворон, насколько я знаю, и до сих пор работает. Понравилось прогибаться под них? — едко взглянула на него девушка, улыбаясь. Но Ворона от этих слов только покривило. — Ха-ха, да… Но я горжусь тобой, не переживай. И почему я вообще должна была что-то говорить?

— Мы друг друга, похоже, недопоняли… — Джейн присела рядом. — Ты думала, мы работали в Зените?

— Да.

— Но, Эмили… Мы — воры.

Эмили развернулась к друзьям. Страйк серьезно кивнул, Сай выдавил снисходительную улыбку, а Антон ничего не сделал. Он смотрел на нее со всей открытостью души, которую мог выразить в глазах. Это был лучший ответ, который Эмили могла получить сейчас. На его брутальном лице большие глаза с длинными ресницами казались детскими, но такими проникновенными…

Эмили вдруг стало так гадко на душе, паршиво, будто ее предали. Казалось бы, все понимает, но простить и оставить это без внимания сложно.

— Понятно, — девушка развернулась обратно к доске, но продолжила просто тыкать кисточкой по одному месту.

— Не сердись, пожалуйста! Ты же знаешь, что в нас нуждаются люди Рудимента…

— Успокойся. Я не сержусь.

— От нашего желания давно ничего не зависит, — сказал Страйк.

— Все зависит от вас! — крикнула Эмили. — Люди Рудимента уже способны на многое — все меньше различий между ними и зенитцами. Так стоит помочь им развиться, чтобы и Изгоев и нас снова стали считать за людей. Мы не должны брать у Зенита что-то, чтобы сделать здесь отдельный город. Мы должны снова слиться с ними, убрать эту стену, чтобы наши люди стали иметь все лучшее от современного общества.

— Но это современное общество не идеально. Помни — те люди когда-то хотели нас уничтожить, — сказал Сай.

— Однако и Изгои уже другие, — продолжила Джейн. — Они отвыкли от тех удобств или установок. И вряд ли кто-то согласиться стать едиными с теми людьми, которые выбросили их, как ненужного пса. Мы бы рады прекратить воровство, но тогда нам не на что будет жить! Пока мы несем Изгоям необходимое, они дают то, что нужно нам. Это правила новой жизни. Люди не считают, что это плохо, потому что все понимают, — девушка закончила, тяжело выдохнув, и посмотрела на подругу из-под темных локонов, вывалившихся из пышной косы. Изнеможенно, с видом полного сожаления.

— Думаете так будет лучше для всех? — спросила Эмили уже с интересом. — Грешить, рисковать собственной шкурой?

— Да, — пожала плечами Джейн. — Все привыкли к таким условиям и это обеспечивало нам всем неплохую жизнь.

— Но если ты против, то можешь не ходить с нами, — сказал Ворон. — Сделаем все, как прежде. Просто мы хотели, чтобы ты узнала. Нет смысла больше скрывать.

Наступила тишина.

— Опять скажите, что я слишком мало с вами живу, чтобы понять? — сурово, но негромко произнесла Эмили. — Это вы меня мало знаете. Вы думаете я маленькая девочка, божий одуванчик, свято следующий заветам. Нет. Я все могу понять. Да, это нехорошо, что вы воры, ужасно даже, но проблема не в том, кто вы есть, а в том, что вы скрывали это слишком долго, чтобы я смогла спокойно принять этот факт. И все это время вы сбагривали меня работать на фермы, чтобы втихую ходить воровать? Ну вы даете! — уже улыбнулась Эмили, но остальные не поняли простила она их или насмехается.

— Но мы почти завязали с этим делом. Люди просят все меньше, потому что почти все необходимое уже у них есть, — сказала Джейн.

— Только что-то им все равно еще нужно. Им некуда идти, кроме как к нам. И мы не можем отказать, — сказал Ворон.

Эмили закивала.

— Не надо оправдываться. Я же сказала, что все понимаю. Знаю, в чем эти люди нуждаются, — уж с ними я провожу куда больше времени, чем вы. И поэтому пойду с вами. У вас же еще одно дело наметилось?…

— Ты серьезно? — спросила подруга. — Не против?

— Да, что такого? Я хочу быть полезной для наших людей. Хочу помогать вам. Да просто быть с вами, в конце концов!

— Это же здорово, — засияла улыбкой Джейн, оглядывая друзей. Те тоже радостно улыбались. — Знаешь, я была против, но, черт возьми, я так рада, что ты теперь идешь с нами!

Джейн резко встала, похлопала подругу по плечам и подбежала к Ворону.

— Надо все подготовить. Где этот твой список?… — и скрылась за шторой вместе с ним.

Эмили удивленно обернулась ко всем, провожая Джейн взглядом.

— Давно я не видела ее такой счастливой.

— Любит тебя, что сказать, — пожал плечами Сай и вышел из студии вместе со Страйком.

— Ну что? Все ожидания оправдались? — прислонился к книжному стеллажу Антон.

— Я и вправду не ожидала, что вы таким занимаетесь. До сих пор сложно поверить.

— Но ты же согласилась.

— Сказала же — хочу быть с вами. Мне не сложно. Но послушала вас — как вам тяжело это далось. Вот только заметь — чем дальше, тем вам сложней было утаивать, а сказали правду и стало куда легче. Я же не истерила, чего опасаться? Сами себя загнали в угол.

— Ты же знаешь Джейн. Она не хотела, чтобы ты была как мы.

— Это плохо, быть как вы?

— Нет. Ты никогда не будешь как мы. Мы разные. И это замечательно.

Глава 7

Майское солнце с жаром светило сквозь окно гостиной. Не в силах больше справляться с яркими бликами, Влад отложил в сторону ноутбук, подошел к окну и резко закрыл шторы. Однако обратно садиться за работу не стал — накатила усталость. Полное эмоциональное и физическое изнеможение напирало откуда-то сверху. Вся эта спешка, страхи, и недосып усугубляли его шаткое здоровье и психику. Одно утешало — его произведение уже заранее кем-то одобрено и за него будут бороться. Но только это ничего не гарантировало. Сделай шедевр, либо умри.

Влад оглядел затемненную комнату и обратил внимание на Марка, играющего на ковре напротив телевизора. Заметив наступившие сумерки, мальчик поднял глаза на отца, немо выразив недовольство, которое мужчина слепо проигнорировал. В это время он глубоко задумался над жизнью Марка — вот сын спокойно сидит, а через секунду может упасть в конвульсиях.

— Марк.

— А?

— Как чувствуешь себя? — Влад присел рядом.

— Все в норме, — безразлично ответил мальчик. Он двигал фигурку солдатика, но игра никак не шла, и он отвернулся от отца. В нем уже начал пропадать детский интерес к игрушкам, и он все более неловко чувствовал себя перед взрослыми с ними в руках.

— Не переживаешь из-за конкурса?

— Ну да, волнуюсь. Целый год этого ждал. Но если проиграю… Это ничего. Я только… боюсь, что перенервничаю и упаду прямо на сцене.

— Не надо. Даже не думай об этом, чтобы не волноваться еще больше. Просто выпей таблетку перед выступлением…

— От них никакого толку.

— Толк все-таки есть, но главное — самовнушение. Ты должен быть уверен, что со всем справишься, что победишь болезнь и все будет хорошо.

— Глупый способ победить то, что не можешь контролировать, — усмехнулся Марк. — Никак. Я не могу даже предположить, когда будет удар. Это все слишком внезапно! Это просто сводит с ума. И я никак не привыкну…

— Не надо привыкать. Скоро мы избавимся от этой дряни. Все будет хорошо.

— «Все будет хорошо. Все будет хорошо…». Ты такой оптимист.

— А как иначе? Нужно всегда быть уверенным в лучшем.

— Это ты так думаешь. Ты не болеешь, ты не боишься…

Владу стало досадно. Но он и не мог сказать, что на самом деле, его эпилепсия существует, и что она усиливается. А от перегрузки стала менее контролируемой.

— Я боюсь! Боюсь за тебя! Не будь таким эгоистом, ты же знаешь, что мы с мамой очень переживаем за твое здоровье. Все стараются помочь нам, зная твое положение.

— Прости, пап. Я знаю, что вы заботитесь обо мне… И я уже не злюсь. Из-за дома. Вообще не злюсь на вас. Ты говоришь, что скоро заработаешь большие деньги. Но я ведь не знаю, когда это будет. Мне же страшно. И с каждым днем все страшней…

— Не переживай. Просто знай, что мы все тебя очень любим, очень дорожим тобой. Только не беспокойся, оставь нам с мамой эту заботу. Мы уж найдем выход из ситуации. Просто будь ребенком. Милым, талантливым ребенком, которому под силу любые передряги, — Влад погладил сына по голове, растрепав его русые волосы. Как у мамы. Всем он был похож на маму.

Марк улыбнулся, отведя глаза в сторону.

— А что все-таки с конкурсом? Уже определился, что будешь играть?

— Конечно, пап. О чем ты? Всего неделя осталась!

— Может сыграешь мне? Очень хочется послушать…

— Ты ни разу не слышал, как я играю?

— Я, э-э…

— Ладно, ладно. Ты был слишком занят, — Марк направился к лестнице.

— Нет, нет! Просто хочется услышать все, в полном звучании, — оправдывался вдогонку Влад, так и не решаясь признаться самому себе, что раньше почти не задумывался об успехах сына. И уж тем более игнорировал музыку, доносившуюся со второго этажа.

Дверь отворилась и в дом вошла Милана, вернувшаяся с работы. Послышался ее тяжелый вздох и бряцанье ключей.

— Господе Иисусе, за что мне такое наказанье?…

— Что такое? — спросил Влад из комнаты.

— Да на работе, — не торопилась с ответом Милана. — Предложили подработку. За премию. Я взялась… Но даже не знаю, хватит ли мне сил.

— Так тяжело?

— Представь себе.

— Не бралась бы.

— Да что ты! А где еще деньги брать?

— Что ты так переживаешь? Книга уже через неделю выйдет в тираж. Осталось дело за малым. Вот тогда и пойдут деньги, потерпи чуть-чуть.

— Не мне это говори, а сыну.

— Он все понимает. Ты так говоришь, будто я ничего не делаю. Да я только и занимаюсь, что работаю ради семьи, сама прекрасно знаешь!

— Вот именно. Ты только работаешь, но точно ли для семьи? То, как ты любовно относишься к своей книжке заставляет думать, что тебе главное издать ее и заработать деньги, стать популярным.

— Это все для семьи! — старался не повышать голос Влад, но срывался в шепоте. — Все эти деньги пойдут только на семью! — тыкал он пальцем в столешницу. — И это я разбиваюсь об стену, строчу каждый божий день. Я работал, пока ты ковырялась в палисаднике. А теперь, когда ты начала работать, почувствовала, что такое усталость, но вот только не надо кидаться на меня и думать, что я ничего не делаю, раз сижу дома!

Милана резко развернулась и хотела было уйти на второй этаж, но тут резко обернулась, вся в слезах и яростно выпалила:

— Зато я точно добуду деньги! А если твою книгу никто не будет читать, что тогда? Куда ты пойдешь?!…

Вдруг раздался глухой удар об дерево, а затем жалобное бляцанье, вслед за которым с лестницы скатилась скрипка. Милана тут же выбежала в коридор. Влад, пока вставал с пола, чуть замедлился. Когда он выбежал, жена уже сидела около лестницы и держала сына на руках. Его слегка трясло.

— Марк! Марк! Тише, все уже прошло. Ты ничем сильно не ударился? Голова не кружится, не болит? Ох, вот это шишка. Лишь бы сотрясения не было. Тише, тише, мой мальчик…

Испуганный Влад подошел ближе, ни слова не говоря.

— Не бойся, не надо, мы уже не ссоримся с папой, видишь? — попыталась она улыбнуться, но на щеках еще текли слезы. — Все в порядке.

Мужчина помог мальчику подняться, и они вместе отвели его в свою комнату, волоча под руки по лестнице. Уложили на кровать. Влад, убедившись, что приступ не повторяется, вышел из комнаты, обтер ладонью пот с шеи и седеющих висков и начал спускаться по лестнице, чтобы покурить, но тут ручка двери повернулась.

–…Полежи, дорогой, пусть голова успокоится. Если почувствуешь себя хуже — сразу поедем в больницу… — доносился ласковый голос, выходящей из комнаты жены.

У Влада отлегло от сердца — она больше не злится. Он с сожаленьем улыбнулся, глядя на нее, но Милана, поймав его взгляд тут же поменялась в лице. Такой исходящей от нее холодности Влад еще ни разу не испытывал… У него внутри тут же все свело и болью отозвалось в конечностях. Этот момент длился мучительно долго в его понимании, пока жена не прошла мимо, не обмолвившись и словом. А он так и остался стоять на месте, поняв, что совершил огромную глупость.

Под тяжким грузом он не мог двинуться около пяти минут. «Что же теперь? Признать ее правоту? Или стоять на своем? Кто тут виноват? Мы оба… Почему ей так сложно поверить в меня? Почему я не могу понять, за что они так со мной? Так много времени прошло, а меня останавливают только сейчас? Только сейчас ей хватило смелости сказать мне все в лицо… Что ее сдерживало столько времени? Любовь? Но нет брака без взаимных упреков и поддержки. И где здесь любовь, когда получаешь такой удар под дых…»

Он спустился вниз и решил закончить начатое — собраться с мыслями за парой затяжек. «Пускай все видят и осудят — пустые наговоры. А Милана? Что ж, пусть хоть здесь меня поймет».

Влад подошел к крыльцу, но на его месте уже сидела жена. Она услышала его шаги и как он замер за ее спиной.

— Думаешь, что во всем прав лишь ты. Думаешь, все тобой сделанное, останется безнаказанным, будет все, как задумал… Никто не найдет твои сигареты… Но любая правда и последствия всякий раз всплывают. Только поздно. И ты спотыкаешься так, что расшибаешь лоб в кровь. И начинаешь ругаться, что никто не остановил тебя раньше. Но на самом деле ты просто не слышал, что тебе говорили. И обижался на правду.

Милана тяжело вздохнула после недавних слез.

— Прости, я… Я делал все возможное для нас. Для нас всех. Но ведь ничего еще не кончено, ничего плохого не случилось.

— Знаю. Но я боюсь, всегда боялась, что эта твоя деятельность закончится ничем.

— Леон обещал только хорошее.

— Леон… Леон не может знать все наперед. Я, конечно, тоже надеюсь, что весь твой план сработает, буду только рада. А если нет? Все полетит к чертям, — она досадно опустила голову на колени. — Тогда весь пройденный год окажется пустышкой. Мы останемся ни с чем.

— Не бойся, — Влад присел рядом и приобнял жену.

— Почему? Почему ты так ничего и не понял. Не понял, что рисковать нельзя. Что это не шутки! На кону здоровье сына, который мучается все сильней день ото дня! Все писательство — это пустые надежды! — Влад отстранился. — Ты только и можешь, что надеяться! Но нужно полагаться. Полагаться на самого себя, на работу, которая уверенно дает тебе деньги. Чтобы взять и медленно, но верно достичь цели. Без всякого «авось»! Ты не юнец, чтобы витать в облаках. Ты не миллионер, чтобы тебе ничего не оставалось, как писать романы. И ты не общепризнанный писатель, чтобы швыряться в толпу почитателей бестселерами. Почему ты так уверен в своей гениальности? Не подумал, что одной уверенности мало, чтобы написать шедевр?

В ярости мужчина соскочил с места, но даже не нашел приличных слов, чтобы поставить ее на место. Но как же больно она его задела. Он лишился последней поддержки, которую искал в ней. Это стало очередным грузом на сердце, чтобы окончательно пасть в уныние.

Что же теперь? Сделанного не воротишь.

Оставалось искать слова и силы, чтобы простить друг друга.

Глава 8

Грубым, широким шагом Эмили направилась к церкви, надеясь найти того, кто мог бы ее утешить и развеять все сомнения. Уж он скажет все как есть.

Девушка доверяла Ворону и сама не знала почему. С ним она общалась не так близко, как с другими, но навещала часто, и эти встречи были полны уединенностью. Он был скрытен и тих, и приходя в церковь, Эмили общалась даже не с Вороном, а с его тишиной. Скрываясь в очаровании его чердака, окунаясь в эту атмосферу, она старалась лишний раз не содрогать воздух.

Эмили тихо приходила к нему с новыми книгами или едой. Он усаживался с книгой в кресло, свой трон, а она садилась напротив на пол и читала вместе с ним. Вскоре Ворону становилось неловко, и он садился рядом с ней в уголок.

Раз — спросит что-то невзначай.

Она коротко ответит.

Снова погрузятся в чтение.

Ворону все не терпится, но слова не скажет. Эмили это понимала, откладывала книгу в сторону и спрашивала что-нибудь. Разговор обычно начинался о литературе, но потом всякие границы расходились и беседа становилась более живой и открытой.

Каждый раз, приходя к Ворону, Эмили чувствовала неловкость, как и он. Однако виду Ворон никогда не подавал. И только спустя почти час они восстанавливали забытую с прошлой встречи теплоту общения.

Их души тянулись друг к другу, но подходили осторожно, оглядывая со всех сторон, принюхиваясь и прислушиваясь к дыханию, словно лани, и только потом соприкасались. Ласково и нежно касались друг друга, отдавая накопленное тепло, которым ни с кем не могли поделиться. Этой короткой встречи было мало. И они расходились вновь без возможности сохранить все тепло на кончиках пальцев до следующей встречи. Вновь встречая друг друга, они берегли тепло уже на ноготке, держа руку крепко у сердца, боясь упустить последнее веяние.

***

Тик-так.

«Время идет».

Странные, дикие картинки скакали перед глазами.

«Никуда не убежать».

Они проникали в его разум. Нет. Точнее появлялись перед глазами, когда хотели.

Тик-тонк.

«Слышишь? Ад восстал».

Такое редко бывало, ведь страшное случалось не часто.

«Слишком мало сил».

Шестое чувство или шизофрения?

Тонк-тонк.

«Все погибнут».

Это разве не одно и то же?

Тик.

«Очень скоро».

Как всех предупредить?

Тик.

ТИК!

Не выдержав, Ворон сильно ударил по старым настенным часам, глупо лежавшим на столе, дополняя прочий хлам. Пластмасса даже не треснула. Их стрелки указывали правильное время только два раза в сутки. Секундная стрелка шаталась вперед-назад, громко шурша шестернями. Ворон не хотел убирать эти часы. Они были нужны. Они служили границей между умиротворенностью и жизнью и безумием и смертью. Он знал, что если пересечет эту границу, то не вернется оттуда…

Вокруг часов горой хлама возвышались старые книги, принесенные друзьями, бутылки, черные перья, галстук-бабочка и всякие безделушки, которые он должен был отдать другим людям.

Из стен старой католической церкви давно выветрился запах ладана, но благоговение до сих пор вызывает трепет у входящего. Ворон давно к этому привык. Церковь привлекала его большим круглым окном на втором этаже под крышей. Она открывала вид на большую часть Рудимента и немного Зенита, со всей прилегающей территорией и Трактом. Огромная клетка для птицы одиночки, которую он спокойно открывал и закрывал когда приходилось. Клетка, в которой он мог дать больше воли своему демону, не концентрируя на себе и не отпуская совсем. Конечно, для него всегда было место рядом с друзьями, но он не горел желанием к ним возвращаться.

Церковь — его дом и Ворон давно перестал считать это место богоугодным, как и все остальные. Ворон как бы испортил его своим присутствием. Это место должно было его отвергнуть, однако бережет по сей день. Видимо, не так уж он грешен. Назвать это место домом довольно сложно — здесь нет даже кровати. Только старое, дырявое, засаленное кресло, которое Ворон двигал из угла в угол в зависимости от настроения, времени дня и погоды.

Парень запрыгивал в него и погружался по пояс, закидывал ноги на подлокотники, спинку, или вообще ложился, оставляя на кресле лишь пол спины и голову, выпирая вперед острые колени. Кресло выглядело достаточно «по-королевски», хотя время его не пожалело. Высокая, изогнутая спинка, широкая, глубокая седушка… Ворон его обожал! И если бы ему привелось жить на помойке, его бы это нисколько не расстроило, если бы с ним было это кресло, бокал вина и его костюм.

Никто не мог представить Ворона без костюма. Аристократ не Аристократ без него. Никто попросту не видел его без белой рубашки, черных брюк и пиджака.

Черные глаза-бусинки отражали полумертвый город. Ничего красивого или интересного там не происходило на данный момент. В такие времена Ворон искал в небе своих соратников. Он до сих пор питал надежду найти ту особенную птицу, что дала ему его настоящую жизнь. Но Ворон ясно понимал, что после стольких лет вероятности того, что она жива почти нет. Однако сердце до сих пор трепетало каждый раз, когда он слышал карканье. Черные птицы нередко пролетали мимо его окна или над головой, но среди них не было той самой. Среди миллиона чернильных птиц Ворон непременно узнал бы одну особенную со шрамом под крылом.

Неожиданно тишину нарушил чеканный топот одного «солдата». В голове Ворона сразу промелькнуло: «Страйк». Но когда над лестничным пролетом показались розовые локоны, он удивился. «Как могут так громко топать пятьдесят килограмм?».

— Здравствуй, — вздохнула Эмили.

— Здравствуй, — удивленно ответил Ворон. — Не ждал.

— Извини, больше мне некуда было пойти. Можно я у тебя немного побуду?

— Да, конечно. А что случилось?

— М-м, ничего, — она остановилась по пути к окну, растерянно оглянулась, будто появилась тут в первый раз, и тут же села в кресло. Словно забыла чье оно и что ни разу не садилась в него доселе.

Молодой человек удивился этому, но виду не подал, неизменно спокойно разглядывая подругу. Он подошел к креслу, пододвинул невысокий табурет и присел напротив девушки.

Эмили утомленно опустила плечи и голову, сжав руки между ног.

Невзначай ее глаза поднялись и встретили его взгляд. Он глядел большими, блестящими глазами, словно наполненными слезами. Они были едва ли не черней глаз Сая. Смотрел, не моргая, нежно и по-доброму. Эмили просто не могла оторваться.

Время замерло, словно поддалось сломанным часам на столе.

Мимо ушей Эмили на секунду будто просвистел ветер, шумящий в прорехах меж деревьев в лесу.

— Расскажи, — негромко произнес Ворон.

Девушка отошла от транса:

— Я… Не совсем уверенна в своем решении. Пойти с ними.

— В этом нет ничего такого. Что тебя смущает?

— Это же преступление. Грех.

— Это преступление лишь для Зенита. И все эти законы действуют только там. Рудимент же ничему не подчиняется — он старается выжить. А в выживании нет места законам. Вот мы, все перед Всевышним! Бог сам дал нам такие испытания, и воровство — один из немногих способов выжить. Думаешь, он дал бы нам этот крест, если бы хотел, чтобы мы не совершали подобных проступков?

Девушка мотнула головой.

— Если мы подчинимся Ему и его условиям, придуманным когда-то давно, то умрем. Для истинно добрых дел можно и рискнуть, а грехи искупим потом, когда испытания закончатся. Вот подумай: разве подчинение на голодную смерть себя и других не есть грех?

— Времена изменились, — сказала Эмили.

— Да, но я говорю про начало, когда воровство у нас только зародилось, — молодой человек поднялся, обошел кресло и оперся о спинку. — Ты все же права и теперь это дело гибнет, а значит — все было не зря. Без воровства ребята не смогли бы дожить до этих времен и добиться сегодняшнего состояния, но спокойно вздыхать еще рано.

— Но они же ужасно рискуют! Что если их поймают? Ведь зенитцы — народ серьезный, ответственный. Для них не простительно преступление.

— Когда они воруют, Зенитцы не замечают этого. Им всего достаточно в избытке. Ребята просто берут лишнее, будто Робин Гуд и его шайка… Добровольно это зенитцы никогда не отдадут. Не-ет. Их желание избавиться от нас не иссякло. Власти до сих пор считают нас отходами человечества. Людей давно перестали делить по расам и нациям. Людей делят на богатых и бедных. И это задело все семь наций, не смотря на их объединение. Каждый стремится тебя упрекнуть — от Королевы Англии до последнего пса. И не дай Бог они вспомнят об их проклятой программе уничтожения… Тогда все будет напрасно. Все стремления пойдут к черту, а то, что мы строим, назовут Утопией. По сути, мы возводим город на минном поле.

— Это страшно, — вздохнула Эмили. Все это время она увлеченно слушала его. Никогда до этого Ворон так много не говорил. Будто поднялась особенно важная для него тема, которую он не мог не увенчать тирадой.

— И страшно не все это потерять, а снова пережить этот ужас, бессмысленные смерти… И тогда нам уже не удастся спрятаться в глубине Рудимента. Нас просто затопчут, — зловеще прошипел он.

— Снова Очистка? Неужто люди Рудимента стали еще хуже, чтобы окончательно стирать их с лица земли? Нет ведь. Я общаюсь с народом и точно знаю — они не плохие люди. Даже… Все мы даже стали ближе к гражданину Зенита, каким я его помню. Может, я и не права, — тебе лучше знать, но… А мы готовы к этому? К очередному истреблению.

— Предельно. Главное — быть готовым морально. Твое счастье, что ты не застала начала. Взглянула бы на нас тогдашних — не стала бы ругать за то, что мы делаем сейчас.

— Мы? Но разве ты не работаешь в Зените? Я надеялась, что хотя бы ты остался единственным честным человеком, хотя бы ты на самом деле работаешь в Зените… Ты тоже вор?

— Но мы же вроде уже все разъяснили…

— Я не сказала, что простила ложь, — девушка встала и отвернулась к окну.

Наступила пауза.

Тишина свистела в ушах, доводя до безумия шумом кровяного давления и стука взволнованного сердца.

Где-то далеко-далеко раздался гул птичьего гвалта. Он нарастал, нарастал, превратился в карканье…

— Я их главарь, — легла холодная рука на плечо девушки.

Бледно-синие длинные пальцы обмораживали ее плечо и холод быстро добрался до сердца, будто жидкий азот. Эмили в испуге замерла и не осмеливалась взглянуть ему в глаза. Даже не могла сбросить руки, что так тяготила ее.

Черный вихрь за окном закрыл солнце, пуская лишь редкие, короткие лучики, раздражающе прыгающих по полу.

Карканье оглушило обоих.

«Вор! Вор-р!» — кричали они.

«Вор-он!»

Но он теперь не искал среди них «особую». Теперь нет смысла искать, очевидно, мертвую птицу, — ему бы не упустить ласточку, что вот-вот выпорхнет из его огромной пыльной клетки. И вряд ли вернется. Ей нужна свобода.

«Вор-он! Вор-он!»

Большего выдержать она не могла.

Эмили выскользнула из-под его руки и убежала прочь под утихающее карканье.

Мелкие камешки и грязь вихрем вылетали из-под сапог.

«Все как один лгуны! — гремело в горячей голове. — Тихушники. Зачем? Зачем все это?!».

Ей хотелось исчезнуть, чтобы никто ее не нашел, но далеко бежать не было сил. Она точно знала, что Ворон за ней не побежит и не начнет оправдываться и извиняться. Наверно, из-за этого он ей и нравился. Принципиальный и гордый.

Эмили вошла в старую пятиэтажку. Ничего, кроме голых стен, в ней не осталось. Даже стекла в окнах встречались через раз.

Эхо шагов громом разлеталось и отражалось от стен лестничной площадки. К четвертому этажу ноги начали уставать, и девушка сбавила темп. Она мельком заглядывала в квартиры и, естественно, ничего не находя, проходила мимо.

Ветер свистел в оконных проемах, гоняя тяжелую пыль по полу и стенам. Солнце спряталось где-то за западной стеной, и лишь ничтожная часть света попадала внутрь квартир. Кажется, будто в темных углах, присев на корточки, грустила Смерть.

На крыше было гораздо прохладней из-за ветра. Тоненькую куртку девушки продувало насквозь. И если солнце более-менее грело, то, когда оно скрывалось за кучевыми облаками, становилось очень холодно.

Эмили присела на край крыши и сжалась всем телом. Пальцами она ощупывала следы слез, заветревшихся на бархатной коже.

Мир вокруг нее начал меняться. Эмили это чувствовала очень явно. Крупицы темного будущего витали в воздухе, словно прилетевший с пожарища пепел. И то, что начало происходить — лишь ничтожная частица грядущего.

Где-то вдалеке шумели машины, едущие в Зенит. Чуть ближе доносились голоса детей. Эмили посмотрела вниз — маленькая белокурая девочка прижимала к щеке раздетого пупса с каракулями, нарисованными фломастерами, на голове. «Тише, малыш, не говори. Мама купит конфет штуки три….».

— Видно, ты и вправду смелая, — внезапно раздался знакомый мягкий голос, и что-то коснулось ее плеч.

Внутри Эмили от испуга все перевернулось, но виду она не подала.

Ее плечи обволокло приятное тепло черного драпового пальто. Нос защекотал приятный запах парфюма и вина. Она совсем не ждала, что он ее нагонит и так скоро.

Хоть Эмили и желала спрятаться ото всех, его присутствие растрогало ее. Особенно этот нежный жест. Теперь слезы накатывались от теплых чувств.

— Не боишься сидеть на краю?

Молодой человек присел рядом.

Пятнадцать секунд длились вечность.

— Я все же пойду с вами, — спокойно произнесла Эмили, не повернув в его сторону головы.

Ворон кивнул.

— Я знал это.

— Думаешь, я способная?

— Воровать? Ха-ха, да, наука сложная. Но и ты не так проста. Только порой слишком много думаешь.

— То есть?

— Не придавай большое значение этой неумелой лжи. Мы хотели сделать как можно лучше. Здесь не за что нас винить. Но дело и вправду рисковое.

— Поэтому и пойду. Вам назло.

— Пф…

— Я не вижу смысла отсиживаться в стороне, пока мои друзья подвергают себя опасности. И волноваться каждый раз за них. Вряд ли случиться что-то страшное — вы уже так много раз ходили на дело.

— Раз на раз не приходится.

Ворон задумался. Эмили уже ждала отказа и настойчивых уговоров, чтобы она еще раз обдумала решение и тому подобное…

— Ладно. Дело твое, — он взглотнул, а выражение лица приняло растерянный вид. — Я не тот человек, который должен тебе указывать, что делать.

— Хорошо. Спасибо! — Эмили засеяла в радостной улыбке. — Послезавтра, значит, выходим?

— Погоди, — Ворон взглянул на нее все с тем же выражением, но уже с легкой улыбкой. — Я же должен рассказать, как все у нас устроено…

Глава 9

Тяжелые печатные станки гудели в накаленной напряженности целого рабочего дня. Из-под их валиков и лазеров выходили разные своды корпоративной этики компаний, каталоги и прочая бизнес-типографика.

Рабочие неспеша переносили какие-то бумаги, заготовки и прочее от одной машины к другой, порой бросая оценивающие взгляды на непрошенных гостей.

— Вот, смотри, тут идет последний этап печати, — Леон хлопнул по железному боку один из станков. — Из этого бокса выходят готовые книги. Здесь человек нужен только, чтобы принять продукцию. А так машина сама укладывает все в аккуратные стопки. Вот и все, пожалуй.

— Да, это все здорово. Не думал, что сюда пускают простолюдинов, — посмеялся Влад.

— Ой, — Леон махнул рукой, — я тебя умоляю! Простолюдин! Да на тебе одном скоро все это будет держаться. А главным давно уже все равно — хоть шабаш тут устраивай.

— Ха-ха! Это для тебя это место привычное, а для меня — священное. Здесь такое рождается!…

— Все рождается в твоей голове, — приставил палец к виску рыжий мужчина. — Это обычное место, где на бумагу наносится краска — не больше. Эй, Шрифт, все готово? — громко спросил он у тощего мужчины, сидящего за компьютером в другом конце зала.

— Да! Сейчас запущу процесс.

Человек по кличке Шрифт на автоматизме вбил какие-то обозначения, защелкал мышкой с припадочной быстротой и вот загудел первый станок. Рабочие с послушной и привычной расторопностью обслуживали машины, один оператор передавал что-то другому, потому процесс не замедлялся ни на минуту.

На это Влад глядел с зачарованностью — ведь именно сейчас печаталась его судьбоносная книга. Лист за листом, блок за блоком летели из железных машин, способных породить на свет столь волшебное — книги. Интересней всего было видеть, как печатается обложка — эта живописная картинка, с нанесенным поверх названием и его псевдонимом, тесненные золотом совсем скоро будут блистать на полках книжных киосков. Мужчина вздрагивал от предвкушения и узнать себя не мог — ведь столько книг уже печаталось от его имени… Но эта была особенная.

Спустя несколько минут беспрерывного наблюдения все было готово. Леон подозвал Влада к себе, к последнему боксу.

— Готов увидеть чудо книгорождения?

Влад с по-детски широкой улыбкой закивал.

И тут к нему в голову закралась интересная мысль — а ведь точно так же он когда-то радовался рождению сына, или… даже меньше.

— Любуйся… — ласково сказал Леон и открыл крышку бокса.

Выстроенные в аккуратные стопки, сияющие лакированной обложкой и золотом, книги с крупным названием «Каратели» лежали перед Владом и смиренно ждали, когда руки их творца в первый раз хрустнут их обложкой. Влад не заставил их ждать и пролистнул страницы ближайшей к нему книги.

— Это великолепно! — вздохнул он. — Вы большие молодцы, ребята. Настоящие профессионалы.

На что рабочие скромно улыбнулись и покачали головами.

— В продажу выйдут уже завтра. Следи за киосками. Рекламщики тоже подготовили знатную кампанию по продвижению. Но, поверь, у тебя и так конкуренции нет, нашим «профессионалам» можно было заплатить и поменьше.

— Вот только это плохо, наверно. Здоровая конкуренция никому не мешала.

— Хороших писателей по стране единицы. И они, поверь мне, зарабатывают нехилые денюжки. И можно было бы подумать, что в этом мире уже никто не читает, но находятся ценители и убеждают других купить книги тех авторов. Вот за таких ребят надо держаться, эти читатели — наше все.

— А ведь и вправду. Мы, по сути, просто надеемся на удачу. Люди же уже не видят в книгах ничего интересного. Да у них элементарно времени нет читать!

— Не загоняйся. Это не твоя забота. Выпустим хорошую рекламу, проведем пару авторских встреч и привлечем внимание. Даже на сарафанное радио можно надеяться.

— Хорошо, хорошо, как знаешь. Ты же все проконтролируешь?

— По-другому и быть не может. А теперь иди домой и отдохни. Больше от тебя ничего требуется. Побудь с семьей, развейся, съезди куда-нибудь… Наши бандерлоги позаботятся обо всем!

— Звучит, как рекламный слоган, — посмеялся Влад.

На что Леон пожал плечами с улыбкой, говорящей: «Оно так и есть».

Посмотрев на часы, Влад понял, что освободился раньше, чем планировал и мог бы заняться чем-то для себя. Но тут в его голове всплыло, что было бы неплохо поехать в Перфий и успеть на выступление сына. Вот только концерт уже давно шел и рассчитывать добраться до другого города до его завершения в час-пик было довольно наивно. К тому же в коротком разговоре с женой они договорились, что он приедет только забрать их. По ее речи было предельно ясно, что такой расклад Милану мало устраивал. Все ее попытки сделать семью сплоченней, воспитать в ней общие ценности и традиции рушились по независящим от нее причинам. И она просто отпустила ситуацию. Была еще надежда, что по завершению всей этой суеты вокруг книги, денег и операции, можно было бы начать все чистого листа, но та ссора оставила в ее душе серьезный отпечаток. Как, в прочем, и в душе Влада, ведь основной удар пришелся на него.

Влад шел к автостоянке, думая о своей новой книге. В носу еще стоял аромат типографской краски, а в ушах раздавался шум станков. Не покидали мысли и о реакции людей на появление книги на полках магазинов, на рекламу. Да и как же пойдут продажи и как вообще о ней будут отзываться? Вдруг он слепо полагает, что написал шедевр, но читатели сочтут «Карателей» за очередной книжный выброс, чтобы просто заполнить полки?

Тут его взгляд упал на один маленький проулок между домами. Что-то в нем явно выбивалось из привычной картины и заставило обратить на себя внимание. Влад сделал пару шагов назад и заглянул за угол. Большая черная надпись на стене гласила: «Закон — это смешно». Ему показалось это забавным совпадением — в его книге был герой, имеющий подобные политические взгляды. Но само это явление не укладывалось в голове. Кто мог сделать подобное в столь смиренном и порядочном городе? Еще и с таким посланием…

— Уважаемый, это ваша работа?

Влад повернул голову и увидел гладковыбритого мужчину пожилых лет в полицейской форме со снисходительной улыбкой и спокойным нотками в голосе.

— Нет, конечно. Как раз думал, в какую компанию позвонить, чтобы позаботились об этом безобразии.

— Безобразие — это вы верно выразились, — улыбнулся полицейский, но глаза его по-прежнему выражали уныние. — Но вы не нагружайте себя такими проблемами — мы сами найдем уборщиков. Это, между прочим, уже не первый случай. Да, да, — увидел он удивленные глаза Влада. — Почти каждую ночь по городу появляются какие-то надписи. Мы их все стараемся сразу же смывать, но, бывает, не успеваем. Вот они и отвлекают таких занятых людей, как вы. А выражение-то какое, хэх! Но, если что, я сказал вам это по секрету, — подмигнул он.

Влад кивнул.

— Спасибо за бдительность! Не смею вас больше задерживать.

Полицейский с некой детской наивностью начал рассматривать надпись и пыхтеть под нос, а Влад пошел дальше по своему пути, ничего не сказав ему на прощание.

Сев в машину, он еще долго думал — ехать домой и ждать звонка или сейчас же поехать на концерт. Остановился на втором.

Прошло еще около получаса, пока ему удалось выехать за город, оставив позади жуткие пробки в центре Зенита. Когда он посмотрел на время, то слегка обеспокоился — час уже поздний и он явно не успевает приехать хотя бы к концу концерта. Затем посмотрел на экран телефона и не обнаружил пропущенных звонков — это его обеспокоило еще больше. Может Милана так обиделась, что решила уехать на автобусе или взять такси обратно? Но она же нашла терпения договориться о том, чтобы Влад их забрал…

Глава 10

Комната соскучилась по своему хозяину, и когда он вернулся, приведя с собой гостью, она встретила их пыльными объятиями. Эта старушка от радости поперхнулась, и книжка со стола, лежавшая на самом краю, свалилась на пол. Глухое эхо врезалось в исшарканные стены, а половая доска сдержанно скрипнула.

Не говоря ни слова, Ворон прошел к высокому шкафу, открыл дверцу, и на ее внутренней стороне показалось высокое зеркало. Оно не отражало ничего, кроме тьмы. Будто шкаф скрывал все тайны хозяина, его загадочную и темную душу.

Быстрым движением руки молодой человек вынул плечики с костюмом.

— Тебе придется надеть это. Другого варианта пока найти не могу. Накинь-ка сейчас поверх своей одежды.

Эмили послушно надела брюки поверх шорт, сняла свою ветровку и набросила великоватый пиджак на майку.

— Для первого раза сойдет, — кивнул Ворон. — Помни, мы должны быть похожими на них, слиться с толпой. Сделать вид, что согласны с их законами, — его носогубная складка дернулась, — порядками, обычаями. Думать, как они думают, идти, как они идут…

Говоря, он подошел к магнитофону рядом с креслом и нажал на кнопку проигрыша.

Послышались звуки фортепиано.

— Наши взгляды пусты. Все для нас привычно, — говорил Ворон под спокойную музыку. — Все свои восхищения спрячь под мышку вместе с портфелем, ведь для них эти здания и виды привычны. И должны стать такими для тебя. У тебя нет вкуса — ты имеешь только дресс-код. У тебя нет порывов — их заменяет закон. И он руководит твоей жизнедеятельностью, мыслями… Ты должна подчиниться всем законам на свете — судебным, природным, физики. Ты должна двадцать раз подумать, прежде чем сделать то, что захотела: «А это законно?», «Это пристойно?», «Это правильно?». Вот разве есть закон, в котором говорится: «Если ты услышал красивую музыку и душа поет, ты должен танцевать»? — Ворон взял за руки девушку и закружил в медленном танце. — Об этом говорится в конституции? Хоть один документ может мне это сказать?…

— Это что, «Muse»? — улыбнулась Эмили, услыхав знакомые мотивы. Она неловко, довольно неуклюже кружилась в танце.

Ворон кивнул:

— Нет. Ни в одном документе, ни в одном своде правил ты не встретишь таких слов в целом об искусстве. Потому что искусство — это порыв души, а порыв души запрещен, как и преступление. Они имеют одну исходную точку.

Вдруг он остановился:

— Пойдем со мной, — и потащил девушку за руку куда-то в угол.

Только подойдя совсем близко, Эмили увидела, что в стене есть потайная дверь. Она полностью сливалась со стеной, только прорези ее выдавали. На двери не было ручки. Молодой человек открыл ее под напором плеча.

Протиснувшись в щель, они вошли в темное помещение. Только тусклый свет из комнаты просачивался внутрь. С его помощью удалось увидеть черную железную лестницу. Первым полез наверх Ворон. Девушка не отставала.

— Стой, — услышала голос сверху Эмили.

Что-то сухо скрипнуло. Вдруг свет врезался ей в глаза. Она тут же сильно зажмурилась и почти вслепую поползла дальше.

Ворон помог девушки вылезти из открытого люка. Попав на свежий воздух, Эмили огляделась. Вокруг, на расстоянии вытянутых рук, стояли белые стены. Глядя вперед, ее взгляд уперся в спину молодого человека, но стоило ему пройти вперед, чуть наклонившись перед невидимой для Эмили преградой, она увидела оконный проем. Проем был с ее рост, а от пола на высоте не выше порога. Девушка вышла вслед за Вороном.

За окном, перед маленькой заостренной башней, как она увидела потом, была плоская крыша. Но уместиться на ней могли только двое. По левую сторону громоздился скат и вершина крыши над залой второго этажа, где и проживал Ворон. По правую — ничего. Где-то за башней тяжело дышали старые высотные дома.

Церковь находилась на пригорке, едва ли не на самом высоком месте Рудимента. Другие крыши не могли себе позволить такого вида. Они прятались за церковью, и Зенит был им практически в недосягаемости. Но отсюда изучить тот город можно было вплоть до каждого здания.

— Красиво, не правда ли?

— Да, но почему ты раньше мне этого не показывал?

— Я и сам не часто сюда залажу. Не хотелось бы привыкать к виду. Вообще я хочу тебе кое-что рассказать по поводу твоей, кхм, инаугурации…

Ворон постарался подробно рассказать девушке все необходимое: где вход в город, напомнил, как надо себя вести, идя по улице, в какие магазины они наведаются в этот раз, и кто что попросил взять. Все это сопровождалось схематичными указаниями в воздухе, выводящими линии на картине отдаленного города.

Эмили это, конечно же, удивило, но тут же и зажегся больший интерес к делу. Для нее это новая глава жизни и эпиграф к ней был очень интригующий.

Что-то было в этой девушке странное, необузданное, неиспытанное. В ней таилась большая сила, желание крушить и грабить, разорять виновников бед ее прошлого… Но это тщательно скрывалось за ее милым личиком, тонким голоском и розовыми, как у куклы, волосами. А может эти волосы и были началом ее безумия? Изнутри черепной коробки это просачивалось наружу цветным нектаром?

Для друзей она все же была божьим одуванчиком и венцом благоразумия в этой компании. Но как мало они знали о ней на самом деле.

Как много она не знала о них.

Спустя десять лет они ничего друг о друге так и не узнали.

Ветер раздувал мешковатый пиджак и заглядывал под штанины, которые Эмили держала руками в карманах. Прозрачно-розовые кудряшки трепыхались, облепляя лицо, в такт черным крупным локонам человека-птицы. На минуту перья отвлекли Эмили от речи Ворона, и она начала следить за их нежным танцем, но, опомнившись, опустила в смущении глаза и увидела высоту под ногами. Зеленые вершины деревьев тянулись к ней, вот только, имея всю свою мощь и длину, они не могли дотянуться до одного единственного места — где стояла девушка. А высота была и в самом деле головокружительная.

«Шаг — и все… — улыбнулась она. — Какая же тонкая граница между жизнью и смертью».

–… А Джейн тебя сейчас не ищет? — закончил лекцию Ворон.

— Возможно, — пожала плечами Эмили. — Но она знает, где меня искать.

— Но явно не здесь, — ухмыльнулся молодой человек.

— Точно! — вдохнула она. — Пойдем быстрей на Высотку, — говорила она, уже опуская ноги в люк.

— Постой! Можно сократить путь.

Ворон тут же метнулся за башню. Прямо за ней протянулась полоса плоской крыши и водосток. Молодой человек шел так быстро и уверенно, будто не боялся упасть. Эмили последовала за ним, но более осторожно.

Не доходя немного до конца, он поднял какую-то доску и протянул дальним концом к зданию напротив. Ближний конец положил у ног и прижал тремя пыльными кирпичами.

— Проходи.

Девушка остановилась и никак не могла решиться.

— Проходи, не бойся. Я буду держать.

Эмили шагнула вперед.

Внизу неимоверная высота. Под ногами шумел лес. Впереди ветер свистел в окнах старой развалины, и ее крыша едва держала саму себя. Сзади Ворон может и удержит ее, но стоит гнилому кирпичу впереди треснуть… Доска чуть пошатывалась под весом Эмили. Или от ее дрожащих ног.

Конец пути.

Колени девушки еще дрожали, а Ворон уже стоял рядом с ней. Человек-птица…

Не говоря ни слова, девушка пошла вперед. Дальнейший путь ей был в целом известен. Это здание состыковывалось с другим, а с того другого можно было пройти по железной лестнице, которую ребята когда-то сбросили с чуть более высокого дома. Этот «чуть более высокий» и был Высоткой. Это было единственное здание из оставшихся после разрушения, которое достигало двенадцати этажей. Дальше шло здание пониже и так далее…

Придя на крышу, они никого не увидели. Эмили даже немного расстроилась. Это ведь их любимое место. Вместе они притащили сюда старые матрасы, поставили столики, уже изрядно подгнившее под открытым небом, украсили стенки стекляшками, старыми цветными лампочками, битыми бутылками… Здесь просто то самое место, где можно было уединиться с друзьями. Но их тут не было.

Вдруг где-то впереди брякнуло железо.

Выйдя из-за чердака, Эмили увидела всех своих друзей.

Они любовались видом с крыши, сидя на самом краю. Первым Эмили и Ворона заметил Сай, потому что сидел на углу и боком к остальным ребятам. Он сначала удивился, а потом сразу ехидно улыбнулся.

— Джейн? — окликнула Эмили.

Темноволосая девушка резко обернулась и облегченно улыбнулась. Когда Джейн так улыбалась и широко распахивала глаза, она становилась еще больше похожей на Одри Тоту. Да все они, француженки, отличались очаровательными большими глазами, полными тоски, и аурой умиротворенности и нежности.

— О-о, я догадывалась, что он приведет тебя сюда.

— Я-то думала, что ты пойдешь меня искать…

— Просто не хотела вас беспокоить, — пожала плечами Джейн.

— То есть?

— Эй! — резко повернулась подруга, спрыгнула с края на крышу и подскочила ближе к ней. — Что это на тебе? Новая форма? Не по фасону… Ну ладно, на задании что-нибудь прихватим тебе.

Эмили немного нахмурилась.

— Или же попросим кого-нибудь подшить эту. Ворон, надеюсь, не будет против? Так что? Ты окончательно решилась?

— Да! И я буду рада пойти с вами, — произнесла Эмили и прильнула на плечо подруги.

Глава 11

Кое-кто еще в трепете ждал этого дня. Концерт, к которому мальчик готовился целый год, начинался через пару минут.

Вокруг очень много людей. Молодые музыканты суетились, настраивали инструменты и себя к выступлению. Кого тут стоит бояться и ставить себе в конкуренты еще предстоит узнать — пока у всех равные способности. Нервы щекотали под коленками и спирали дыхание. Главное — не поддаться им, иначе все труды насмарку.

Вот объявили его имя. Аплодисменты. Тишина.

Мама в предвкушении суетится на третьем ряду.

Первая нота рвет напряжение и спускает завесу осознания реальности. Она летит вместе с музыкой. Музыка, такая чистая и нежная, заполняет зал и придает этому концерту новое звучание. И концерт перестает быть соревнованием. Здесь важно услышать, на что способны лучшие из лучших музыкантов ближайших городов; что несут в будущее юные дарования.

Как будет звучать будущее?

Фальшью.

Нота сорвалась и мальчика пошатнуло. Зрители вышли из транса, и скрежет смычка остался в головах сотен людей. Он вибрировал вместе с их головами.

И снова все содрогнулось. Теперь уж страх приковал их к месту.

Глухой удар и треск бетона оглушил всех. Сорванные в крике голоса отдавались пустым треском гортани в голове, перемешанный все с той же фальшивой нотой.

Правая стена откололась и полетела вниз, разлетаясь на мелкие осколки. Пол разошелся в трещинах под ногами до истерики напуганных людей, безумно хватающихся за все, что попадалось под руку. Но все рушилось, все наваливалось друг на друга, и матери, отцы, дети катились, падали в беспросветную пучину чего-то страшного, развернувшегося под их ногами — земля открыла свою страшную огненную пасть.

Скрипка отлетела в сторону. Марк не слышал, как кричал, дико и неистово: «МАМА!». Он видел, как она падала вместе со всеми, ее обезображенное ужасом и порезами лицо. Одной рукой она пальцами цеплялась за бархатный пол, а другой тянулась к нему. На последних силах она схватилась за занавес, упавший, но зацепившийся за что-то сверху. А мальчик, сам не осознавая, тянулся к ней, желал затащить наверх, но не видел, как сама сцена начала съезжать к центру здания, в самую воронку разверзшейся катастрофы.

Их протянутые руки становились ближе.

Марк упал на грудь матери, ее окровавленная рука крепко обняла его, и они вместе исчезли в темноте, наполненной неслышимыми криками.

***

Солнце уже давно скрылось за горизонтом, но яркий красный свет не переставал гореть. Жгучий и ужасающий, он растекался лужей по Перфию. Если это место еще можно было назвать таковым. Людские крики заглушали взрывы, треск огня и рушащихся зданий.

Перфийцы недоумевали, сходили с ума от ужаса, которые впервые испытали на себе. Он пришел вслед за разрушениями, не оставляя и единого шанса кому-либо выжить. Особенный ужас и страх, который они никогда не встречали.

Их мир обрушился. Осталось цепляться за жизнь.

***

Ужас заставлял его тело бешено метаться в цели спасти жизнь. Дыхания уже не хватало, ноги подкашивались от усталости и подворачивались на грудах мусора. Он стремился найти убежище, где можно было бы спрятаться, переждать, передохнуть.

От его дома ничего не осталось. Да и от города тоже. И если есть шанс выжить, он найдет силы, чтобы добраться до Зенита. Хотя бы дождаться помощи от него. Если тот город, конечно, еще цел…

Тут и там встречались мертвые тела. Местами раздавались стоны, крики и плач. Как бы Омар не хотел — он не мог им помочь. Ему бы самому спастись.

Он оказался на улице, когда началось землетрясение. На него не обрушились стены, он не упал с высоты, но падающее здание рядом все же задело — на ногу упала железная панель, а руку засаднил при падении на бок. Под штанину заглянуть не успел и потому опасался перелома, но сейчас не до этого. Однако боль не оставляла индуса в покое и, перебираясь по грудам хлама, он кривился от жжения.

Наконец самое тяжелое осталось позади, и Омар оказался у уцелевшего (более-менее) старого склада. Три стены еще стояли. За ними, частично заваленные, пласты железа, трубы, рельсы и тому подобное.

Он вошел сквозь разрушенную правую стену. От нее остался лишь уголок, соединяющийся с дальней стеной. Вокруг валялись кирпичи и стекла от подкровельных окон.

Индус не ожидал увидеть там людей. Сначала он замялся, но все же прошел ближе к ним. У стены сидели рыжеволосая кудрявая женщина, чумазая и испуганная; мужчина с кровоточащим порезом от переносицы и вдоль щеки; белокурый юноша в клетчатой рубашке, потирающий большую фиолетовую гематому на руке. Нового человека в своем убежище они приняли спокойно, ничего не говоря. У всех на лице читался шок и боль. Теперь они все равны.

Под ногами у них лежала какая-то материя. Мужчина вытянул уголок из-под себя, предлагая присесть Омару. Не церемонясь, тот присел рядышком.

Под крышей громко свистел ветер. Висевшая на одном болте рама скрипела, шатаясь из стороны в сторону, норовясь упасть.

— Здесь небезопасно, — сказал Омар.

— Знаем. Сейчас нигде не безопасно, — ответил мужчина с порезом довольно равнодушно. — Можешь предложить что-то лучше? — в его голосе слышалась нотка раздражения.

Женщина и юноша уже с интересом стали глядеть на будущую перепалку.

Неожиданно слух пронзил надрывающийся женский визг где-то недалеко. Он продолжался секунды две, но после еще долго стоял в ушах эхом. Женщина, сидевшая рядом, явно занервничала.

Вслед за визгом начался гул. Электрический гул.

Омар поднял руку и увидел, как железная крышка от чьего-то смартфона начала дрожать, вылезать из-под слоя кирпичной крошки. И тут же поползла в сторону стены.

Гул стал нарастать. Железо под завалинами начало стучать друг о друга с судорожной частотой.

«Вжум!» — просвистело мимо уха Омара. Он сиюсекундно повернул голову и увидел, как тело мужчины со шрамом начало сползать вниз по кирпичной куче, размазывая кровь из размозженной головы по покрывалу. На месте, куда опиралась его голова, зияла дыра. Индус взглянул в нее — в метрах ста от стены стояла движущаяся куча железного мусора. В ее щелях светилось что-то огненно-красное. Это нечто протянуло конечность и кусок арматуры, пролетевший сквозь стену и разбивший голову мужчине, врезался в «ладонь» существа, на ходу оплавился, расплескав жидкий металл на монстра и сжигая кровь только что убитого.

Рыжая женщина в истерике закричала и попятилась прочь от тела мужчины.

Тем временем металлическое существо начало двигаться в их сторону.

Омар и юноша соскочили с места и бросились к складской куче. Женщина продолжала пятиться, путалась в ногах, кубарем скатывалась вниз.

— Беги! — закричал индус, хотя сам едва ли не падал от боли в ноге.

— Я!…Н-н… Пф, — лепетала в ответ женщина.

Стоило ей оправиться и встать на ноги, как крупнозвеньевая цепь с грузом на конце пробила стену, обвилась вокруг талии и рывком потянула женщину за собой. Она даже вскрикнуть не успела, как ее оглушило об стену. Омару даже показалось, что он слышал хруст костей, ведь от такого удара об стену, что даже тело прошло сквозь и образовало дыру, ничего не должно остаться целым.

От таких пробоин без того ранее пострадавшая стена начала рушиться. Вслед трещины пошли по углу и соседней стене.

Конец ознакомительного фрагмента.