Миссис Крэддок

Уильям Сомерсет Моэм, 1902

Берта всегда была романтичной особой и всю жизнь мечтала о большой любви. Правда, оба мужчины, которым она отдавала когда-то свое сердце, были созданы, по большей части, ее воображением. Пробившийся в крупные помещики фермер Крэддок – добрый, но грубоватый и приземленный человек, не способный оценить силу и глубину личности жены. А юный Джеральд, напротив, – порочный, обозленный на весь мир, циничный мальчишка, в котором словно сконцентрировалось все разочарование жизнью «золотой молодежи». Так сможет ли миссис Крэддок обрести с кем-то из них такое желанное счастье?

Глава I

Эту книгу можно также озаглавить «Триумф любви».

Берта смотрела из окна на унылую серость дня. Небо было свинцовым, тучи — тяжелыми и низкими. На неухоженной подъездной аллее, ведущей к воротам, бесчинствовал ветер; с обрамлявших дорогу вязов облетела вся листва, их голые ветви словно дрожали от страха перед наступающим холодом. Стоял конец ноября, день выдался мрачный и безрадостный. Казалось, уходящий год отбрасывает на все вокруг тень смертного ужаса. Воображение отказывалось рисовать в измученном мозгу картины благословенного сияния солнца, картины весны — юной девы, которая щедро разбрасывает из своей корзины цветы и зеленые листья.

Берта обернулась и посмотрела на тетушку, разрезавшую страницы свежего номера журнала «Спектейтор». Прикидывая, какую книгу взять у Мьюди^[7], мисс Лей пробегала глазами осенние списки и хвалебные фразы, выуженные ловкими издателями из неблагосклонных отзывов.

— Что-то ты сегодня беспокойна, Берта, — заметила тетя в ответ на пристальный взгляд племянницы.

— Пожалуй, прогуляюсь к воротам.

— Ты ходила туда уже дважды за последний час. Обнаружила что-то новое?

Берта не ответила и опять отвернулась к окну; дневной пейзаж запечатлелся в ее сознании до последней мелочи.

— О чем вы думаете, тетя Полли? — спросила она, внезапно обернувшись к тетушке и поймав устремленный на нее взор.

— О том, что необходимо обладать большой проницательностью, чтобы распознать переживания девушки по виду ее прически.

— Да нет у меня никаких переживаний, — рассмеялась Берта. — Наоборот, мне хочется… — она умолкла, подыскивая слова, — распустить волосы, встряхнуть ими, что ли.

Мисс Лей ничего не сказала и опустила глаза в журнал. Она едва ли задумалась над тем, что имела в виду племянница, давно перестав изумляться ее привычкам и поступкам. Удивление тетушки вызывало лишь то, что эти привычки и поступки слабо соответствовали общепринятому мнению о Берте как о независимой молодой женщине, от которой следует ожидать чего угодно. За три года, прожитые вместе после кончины отца Берты, обе женщины научились прекрасно ладить друг с другом. Их взаимная привязанность была сдержанной и всячески достойной уважения, как нельзя более подобающей двум благовоспитанным дамам, связанным вопросами обоюдного удобства и внешних приличий.

Мисс Лей, призванная в Италию к смертному одру брата, познакомилась с племянницей в силу прискорбных обстоятельств, и к тому времени Берта оказалась слишком взрослой и независимой, чтобы признать авторитет чужого человека. С другой стороны, мисс Лей не имела ни малейшего желания кем-либо командовать. Она была пассивной натурой, никого не трогала и желала лишь, чтобы ее тоже оставили в покое. Однако если долг повелевал ей взять под свое крыло осиротевшую племянницу, было только к лучшему, что Берте уже восемнадцать и девушка — если бы не условности «приличного общества» — вполне способна о себе позаботиться. Мисс Лей возблагодарила провидение, открыв, что ее подопечная решительно настроена идти своим путем и не цепляться за юбки старой девы, которая горячо дорожит своей свободой.

Они путешествовали по континенту, осматривали церкви, картины и города, более всего стремясь при этом скрыть друг от друга свои эмоции. Подобно краснокожему индейцу, который сносит самые страшные пытки со стиснутыми зубами, мисс Лей считала в высшей степени позорным проявлять чувства при виде трогательной сцены. Сентиментальность она прятала за тонким цинизмом, шутила, что не способна плакать, и банальность этого приема — подражание лицедею Гримальди^[8] — заставляла мисс Лей посмеиваться над собой; слезы она считала неприличной слабостью. «Слезы даже хорошенькую женщину превращают в пугало, а уж дурнушку делают просто отталкивающей», — говаривала она.

В конечном итоге мисс Лей сдала внаем свою лондонскую квартиру и вместе с Бертой поселилась в родовом имении Корт-Лейз недалеко от Блэкстебла, в графстве Кент, обратившись к радостям сельской жизни. Дамы жили в полной гармонии, хотя внешне демонстрация взаимной привязанности ограничивалась лишь вежливым поцелуем по утрам и вечерам, почти одинаково бесстрастным, как с отдающей, так и с принимающей стороны. Обе ценили достоинства друг друга, особенно талант к острословию, который время от времени проявлялся в легких дружеских колкостях. Тем не менее у обеих хватало ума жить в ладу, и поскольку одна к другой не питала ни пылкой любви, ни холодной ненависти, поводов портить отношения просто не было. Собственно, именно поэтому беспокойство Берты в тот самый день ничуть не тревожило мисс Лей и, по ее мнению, легко объяснялось жаром молодой крови. Повышенный интерес племянницы к воротам в холодный и мрачный осенний вечер не вызвал у тетки ни осуждающего жеста, ни удивленного движения бровей.

Берта надела шляпку и вышла. Аллея из вязов, двумя ровными рядами протянувшихся от фасада Корт-Лейз до ворот, ранее представляла собой внушительное зрелище, но теперь прямо свидетельствовала об упадке старинной усадьбы. Там и сям на месте поваленных деревьев зияли прогалы, а один громадный ствол, рухнувший во время прошлогодней бури, до сих пор валялся на земле и гнил, к полному равнодушию управляющих и фермеров-арендаторов. По обе стороны от вязовой аллеи тянулись широкие полосы луга, некогда хорошо ухоженного, а ныне заросшего щавелем и сорняками. Там, где когда-то прогуливались изящные дамы в кринолинах и джентльмены в париках с бантами, обсуждавшие последние труды Ричардсона^[9], сейчас щипали траву овцы. За лугом тянулась живая изгородь, которую давно не подстригали, а за ней широко простирались угодья семьи Лей.

Берта шла и смотрела на большую дорогу за воротами; для нее было облегчением не ощущать на себе холодного взгляда тетки. Чувства теснили грудь Берты, трепыхались, словно птицы в силках, рвущиеся на свободу, однако ни за что на свете молодая женщина не позволила бы кому-то заглянуть ей в душу, переполненную надеждами, смутной тоской и тысячью непонятных желаний. Она вышла на сельский тракт, что вел из Блэкстебла в Теркенбери; вся дрожа, с бьющимся сердцем устремила взгляд вперед. Дорога, подметаемая ледяным ветром, была пустынна, и Берта едва не застонала от разочарования.

Вернуться домой она не могла: стены и крыша казались душной тюрьмой. Берта испытывала какое-то особенное удовольствие, стоя на обжигающе-холодном ветру, который забирался под одежду и пронизывал до костей. Ожидание было невыносимым. Берта вернулась за ворота и посмотрела на дорожку, ведущую к большому белому зданию — ее дому. Подъездной путь требовал поправки; сухие листья, которые никто не трудился убирать, с шелестом носились во всех направлениях. Особняк высился прямоугольной коробкой, не вписываясь в окружающий пейзаж. Построенный при короле Георге II, он, казалось, так и не приобрел власти над землей, которую занимал. Невыразительный фасад, вереница окон и дорический портик ровно посередине — дом будто бы поставили на землю без всякого фундамента, точно карточный домик на пол. Годы не сделали сооружение красивее, и сейчас оно смотрелось так же, как сто с лишним лет назад, — уродливым пятном на местности, чужеродным и пошлым. Дом стоял в окружении полей, за ним не было даже сада, лишь несколько клумб перед крыльцом. За цветами никто не ухаживал, и они частью буйно разрослись, частью засохли.

День клонился к вечеру, хмурые тучи, казалось, забирали свет. Берта уже потеряла всякую надежду, но в последний раз взглянула на дорогу, и сердце екнуло у нее в груди. Она залилась румянцем, кровь хлынула по венам с внезапной быстротой. Испугавшись своего смятения, девушка едва не поддалась порыву убежать домой. Она уже забыла долгие мучительные часы, которые провела в ожидании того, кто сейчас поднимался вверх по склону.

Он приближался — высокий мужчина двадцати семи лет, плотного телосложения, крупный в кости, с длинными руками и ногами и великолепной широкой грудью. Про него с уверенностью можно было сказать «силен как бык». Берта узнала костюм, который ей всегда нравился: бриджи и гетры, просторная куртка из плотного твида, пояс, белый шарф и картуз — типичный наряд для сельской местности, которую Берта уже почти полюбила ради этого человека, и очень мужественный. Даже огромные сапоги, в которые он был обут, вызывали у нее радостное возбуждение; их размер свидетельствовал о решительном характере и уверенности, что невероятно импонировало. Стиль одежды как нельзя лучше соответствовал фону — темной дороге и вспаханным полям. «Интересно, сознает ли он собственную привлекательность?» — про себя подумала Берта.

— Добрый день, мисс Берта, — поздоровался он, проходя мимо.

Задерживаться мужчина не собирался, и при мысли о том, что он уйдет, ограничившись простым приветствием, у Берты упало сердце.

— Я узнала вас, когда вы шли вверх по дороге, — произнесла она и протянула руку.

Человек остановился и пожал ее. Прикосновение его больших сильных пальцев повергло Берту в трепет. Массивная и крепкая ладонь была словно вытесана из камня. Берта подняла глаза и улыбнулась.

— Сегодня холодно, правда? — сказала она.

Как ужасно, когда из тебя рвутся наружу страстные признания, а приличия требуют скрывать их и придерживаться скучных общепринятых фраз!

— Если двигаться со скоростью пять миль в час, не замерзнешь, — бодро отозвался он. — Я ходил в Блэкстебл, договаривался о покупке лошади.

Он так и излучал здоровье. Ноябрьские ветра обдували его, точно легкий летний бриз, и лицо светилось на бодрящем морозце — щеки раскраснелись, в глазах искрился огонек. Энергия била из него ключом, распространяя вокруг почти ощутимое тепло.

— Вы гуляли? — спросил он.

— Ах, нет, — ответила Берта, слегка греша против истины. — Прошлась до ворот и случайно заметила вас.

— Я очень рад встрече. В последнее время вас почти не видно, мисс Берта.

— Не называйте меня «мисс Берта»! — воскликнула она. — Звучит просто ужасно!

В действительности обращение звучало еще хуже — почти по-лакейски.

— В детстве мы звали друг друга по имени, — напомнила она.

Он немного покраснел, и его застенчивость отозвалась в душе Берты радостной ноткой.

— Да, но когда вы вернулись полгода назад, то очень изменились, и я не осмеливался… Кроме того, вы сами назвали меня «мистером Крэддоком».

— Ладно, с этим покончено, — улыбнулась Берта. — Я гораздо охотней буду звать вас Эдвардом.

Она умолчала о том, что из всех христианских имен это имя казалось ей самым прекрасным, как и о том, что за последние недели мысленно повторяла его тысячу раз.

— Как в старые добрые времена, — сказал он. — Помните, как весело мы проводили время, когда вы были маленькой девочкой, еще до того, как уехали за границу с мистером Леем?

— О да! И на ту маленькую девочку вы смотрели с полным презрением, — рассмеялась Берта.

— Ну и вот, когда я впервые увидал вас после вашего возвращения — в длинном платье, с прической, — то жутко оробел, — признался он.

— Не такая уж я и страшная!

Они смотрели друг другу в глаза уже пять минут, и вдруг без всякой причины Эдвард Крэддок залился краской. Это не укрылось от Берты, и приятная дрожь короткой волной пробежала по ее телу. Она тоже вспыхнула, темные глаза засверкали ярче.

— Жаль, что мы видимся так редко, мисс Берта, — произнес Крэддок.

— Сами виноваты, любезный сэр, — ответила она. — Вступите на путь, что ведет в мой чертог, и в конце обязательно увидите дверь.

— Я побаиваюсь вашей тетушки.

С языка Берты едва не сорвалось, что трус никогда не завоюет красавицы, но из скромности молодая женщина сдержалась. Ее вдруг охватило оживление, она почувствовала себя невероятно счастливой.

— Вы очень хотите повидаться со мной? — с бьющимся сердцем спросила она.

Крэддок опять покраснел и замялся; его примечательный внешний облик и смущенный вид стали для Берты источником новых радостей.

«Если бы он только знал, как я его обожаю!» — думала она, разумеется, не имея возможности сделать признание вслух.

— Вы сильно переменились за эти годы, — произнес Крэддок. — Я вас не понимаю.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Конечно, очень хочу, Берта, — быстро сказал он, очевидно, собрав все свое мужество. — Я мечтал бы всегда видеть вас.

— Что ж, — с чарующей улыбкой промолвила она, — после ужина я иногда совершаю прогулку к воротам и смотрю на вечерние тени.

— Бог ты мой, мне бы раньше знать!

«Дурачок, — мысленно усмехнулась Берта, — не догадывается, что сегодня я выйду на эту «прогулку» впервые».

Она с улыбкой сказала Крэддоку «до свидания», и они расстались.

Примечания

7

Чарльз Эдуард Мьюди (1818–1890) — основатель одной из лондонских библиотек, выдававших на дом художественную литературу; изучал читательские вкусы и открыл большое количество филиалов.

8

Джозеф Гримальди (1778–1837) — английский актер-клоун.

9

Сэмюэл Ричардсон (1689–1761) — английский писатель, родоначальник «чувствительной» литературы XVIII и начала XIX вв.