Под водой, в небесах, на паркете. Том 1

Т. Н. Борисов

Сборник рассказов о службе автора в ВМФ СССР и России, его путь от курсанта Высшего военно-морского инженерного училища до вице-адмирала, одного из высших чиновников государства российского. Название книги полностью соответствует его послужному списку. В книге много смешных и трагичных эпизодов, случаев, неизвестных широкой публике, анализ катастроф АПЛ «Комсомолец» и «Курск», описание особенностей работы в Правительстве РФ и Администрации Президента РФ, Главной военной инспекции РФ…

Экзамены в эпоху социалистических соревнований

В предыдущей статье я кратко описал порядки, царившие в высших военных учебных заведениях (ВВУЗах) СССР. В частности, к чему приводили попытки проведения социалистического соревнования между факультетами, когда преподаватели профильных кафедр «топили» «чужих» курсантов, обеспечивая победу «своему» факультету. Хотя абсурдность подобных соцсоревнований очевидна, стараниями политотделов они продержались довольно долго, потом то отменялись, то вновь вводились, пока окончательно не канули в Лету. Соцсоревнования между курсантами, насколько мне известно, оставались практически до конца советской власти.

Несколько забавных историй, связанных со сдачей экзаменов в те достопамятные годы, пришли мне на память после неоднократных жалоб офицеров среднего и высшего звена на низкий уровень подготовки нынешних выпускников различных ВВУЗов. Оговорюсь сразу, что я не являюсь большим сторонником отечественной системы подготовки офицеров, как прошлой, так и нынешней. Если раньше нас доводили до бешенства конспектированием первоисточников, изучением абсолютно ненужных в будущем дисциплин в ущерб специальным, то в настоящее время, принимая в ВВУЗы довольно посредственных выпускников средних школ (пардон, лицеев) почти без конкурса, преподаватели вынуждены начинать обучение курсантов практически с азов, тратить время и силы на приобретение ими элементарных знаний, которые те недополучили или не стремились получить в детстве и отрочестве, что в итоге приводит к появлению весьма посредственных специалистов военного дела. Экзамены превратились в проформу, хотя и раньше они далеко не полностью отражали истинное положение дел. Ниже приводятся подлинные события, имевшие место в начале 70-х годов в ВВМИОЛУ им. Ф. Э. Дзержинского, которые позволят Вам сделать самостоятельные выводы о качестве оценки знаний.

Одной из сложнейших «общеобязательных» дисциплин в Училище считалась живучесть корабля. Кафедра живучести располагалась на первом факультете, готовившем специалистов по эксплуатации корабельных ядерных энергетических установок. Естественно, и нам, корабелам, слушателям третьего факультета, приходилось изучать живучесть в полном объеме. Наша месть была ужасной: курсантам первого факультета приходилось зубрить не менее «общеобязательные» теорию корабля и гидродинамику. Пишу «зубрить», ибо досконально изучать теорию корабля и гидродинамику они считали абсолютно бессмысленным занятием и, по большому счету, были правы. Тем не менее учебные программы есть учебные программы, создавали их не мы, их надо было «проходить», «сдавать», или можно было смело распрощаться с заветными лейтенантскими погонами, кортиком и мечтами о корабельной службе.

Итак, социалистические соревнования между факультетами привели к любопытному феномену: не только курсанты, но и преподаватели и командование училища были вовлечены в некоторую абсурдную по своей сути игру. Все все понимали правильно, но железно выдерживали ее не писаные никем правила. В случае очередного «обострения служебного рвения» у политотдела, лихорадка охватывала не только учебный отдел и командование факультетов, но и ведущие кафедры. Странным образом данные приливы энтузиазма у политработников совпадали с зимними и летними экзаменационными сессиями и очень напоминали весенние и осенние обострения психозов у шизофреников. В экзаменационный период даже заслуженные деятели науки и техники, заслуженные преподаватели, профессора и доктора наук, убеленные сединами капитаны 1 ранга и полковники испытывали некий «творческий зуд» и изыскивали все новые и новые способы выведения «родных» факультетов в лидеры соцсоревнований. Откровенно говоря, не знаю, да никогда и не интересовался, была ли их подобная деятельность абсолютно бескорыстной или нет, но порой казалось, что они настолько вошли в свою роль, что сами свято верят в правоту своего «дела». Иногда это были относительно безобидные подвохи на экзаменах при оценке знаний «чужих» курсантов. Изредка отдельные преподаватели откровенно «топили» целые классы, обеспечивая победу «своего» факультета, но это было обоюдоострое оружие: расплата противоборствующей кафедры, как правило, следовала незамедлительно и была ужасной. Один из подобных «поединков» между первым и третьим факультетами произошел в период зимнего «противостояния» 1975 года. Особую остроту моменту придало следующее обстоятельство.

Незадолго до описываемых событий начальником Дзержинки стал контр-адмирал Егоров. Североморец, выпускник командного ВВМУ, всю свою жизнь проведший на командирских мостиках и в штабах различных рангов, он воспринял новое назначение в Высшее военно-морское инженерное училище как незаслуженную обиду. Егоров был искренне оскорблен, но вопреки здравому смыслу не хотел понять, что это его последняя должность перед уходом в запас или в отставку, а может быть наоборот, слишком хорошо понимал это, но просто не мог смириться. Так или иначе, но контр-адмирал — строевик стал наводить порядки в старейшем инженерном училище по своему разумению и с энергией, достойной лучшего применения. Нас замучили строевыми смотрами, проверками и приборками. И, конечно, социалистическими соревнованиями. Обстановка в Дзержинке сложилась, мягко говоря, не совсем нормальная.

Первыми военные действия в тот год начали преподаватели кафедры живучести. Получив 5 или 6 «неудов» только в одном классе, корабелы дрогнули. Курсанты ломали головы над тем, как выйти из столь тяжелого положения. Откровенно говоря, всем нам было бы абсолютно безразлично, кто выиграет соцсоревнование, если бы не одно но: проигравший факультет наверняка извели бы в дальнейшем различными проверками и придирками, конспектированием первоисточников марксизма-ленинизма и текущих материалов ЦК КПСС. По всей вероятности, преподавателям 3 факультета также не очень-то улыбалось сидеть дополнительное время в училище. Не берусь утверждать, что преподаватели вступили в «преступный» сговор, но дальнейшие события дают возможность предполагать, что именно так оно и было.

Экзамены на первом факультете принимал начальник кафедры «Теория корабля» капитан 1 ранга — инженер, доктор технических наук, профессор Андрей Иванович Зараев и профессор той же кафедры, не менее титулованный капитан 1 ранга-инженер Николай Петрович Муру. Результат превзошел все наши ожидания: около полутора десятков двоек. Это было уже ЧП с большой буквы. Скорее всего, руководство 1 факультета пожаловалось начальнику Училища на предвзятость руководства ведущей кафедры 3 факультета. Контр-адмирал Егоров вызвал «на ковер» Андрея Ивановича. Зараев заверил начальника, что дело не в предвзятости преподавателей, а в низкой подготовке курсантов 1 факультета. Более того, Зараев предложил контр-адмиралу лично поприсутствовать на очередном экзамене по теории корабля на 1 — м факультете, и получил незамедлительное согласие. Егоров со свитой прибыл точно к началу экзамена. Блестящий знаток своего предмета, Зараев обладал тонким чувством юмора и хорошим знанием психологии как курсантов, так и руководства. Первый же курсант, начавший бойко отвечать по билету, был остановлен каким-то невинным вопросом Андрея Ивановича, после чего сбился и был не в состоянии вымолвить больше ни слова. Каждый последующий вопрос еще больше загонял его в ступор. Выдержав эффектную паузу, профессор повернулся к начальнику училища:

— Товарищ адмирал, есть ли у Вас вопросы к курсанту? Нет? Какую оценку прикажете поставить?

Буркнув: «Два», — Егоров весьма выразительно посмотрел на начальника 1 факультета, который в холодной испарине стоял позади адмирала. В течении полутора часов начальник училища лично выставил около десятка двоек курсантам 1 факультета, блестяще загнанным в угол профессором Зараевым. Все было обставлено так, что у присутствующих сложилось полное впечатление об абсолютно доброжелательной, демократичной и, разумеется, совершенно непредвзятой обстановке на экзамене. Лицо Андрея Ивановича излучало неподдельное сострадание и сочувствие к нерадивым курсантам и руководству 1 факультета. Егоров психанул. Не дожидаясь окончания экзамена, резко встал и, заставив властным движением руки замолчать пытающегося что-то объяснить белого, как мел, начфака-1, повернулся к Зараеву:

— Послезавтра по расписанию теорию корабля сдают Ваши корабелы. Я приду! Выводы будем делать после! Не провожайте меня!

Пушечный выстрел захлопнувшейся за адмиралом двери заставил всех вздрогнуть. Настала очередь глотать валокордин капитану 1 ранга В. В. Власову, начальнику 3 факультета. Мы тоже приуныли. Сдавать сложнейший экзамен в присутствии априори не очень дружелюбно настроенного начальника училища, честно говоря, не улыбалось. На вечер этого дня у нас была назначена консультация к экзамену, проводить которую должен был Андрей Иванович. Зная его пунктуальность, мы собрались загодя, и были крайне удивлены опозданию начальника кафедры. Наконец дверь отворилась, пропуская капитана 1 ранга. Зараев был, как всегда, спокоен, невозмутим и немногословен.

— У меня крайне мало времени, консультация будет короткой, поэтому постарайтесь хорошенько запомнить все, что я Вам сейчас скажу. Вы — корабелы. Вы все знаете. На любой вопрос отвечать четко, громко и уверенно. Вопросы есть?

Вопросов, естественно, было много, и мы попытались их задать. Андрей Иванович пресек наши попытки на корню.

— Повторяю еще раз. Вы все знаете! Отвечать на любой, подчеркиваю, на любой вопрос четко, громко, уверенно и без запинок! Понятно?

— Но, товарищ капитан 1 ранга! Разрешите…

— Не разрешаю! Повторяю в последний раз для особо одаренных. На любые вопросы отвечать четко, уверенно, без запинок! Я сейчас пойду по своим делам, а вы хорошенько поразмыслите над моими словами! До встречи на экзамене!

Зараев вышел. Ни одна, даже самая талантливая театральная труппа не смогла бы сыграть заключительную сцену «Ревизора» лучше нашего 342 класса в тот момент. Сказать, что мы были в шоке — не сказать ничего. Мы были просто потрясены. Как разгадать скрытый смысл профессорских слов? Что он имел в виду? Что хотел нам сказать? Он явно что-то пытался нам внушить, дать какую-то установку, как это делали спустя много лет Кашпировский или Алан Чумак.

Почти двухчасовое заседание курсантского «военного совета» пришло к единственному напрашивающемуся выводу, как ни невероятен он был: учитывая, что Егоров наверняка не силен в теории корабля, отвечать в его присутствии, как рекомендовал Андрей Иванович — любую ахинею, но без тени сомнения в своей правоте. Риск был огромен. Если мы неправильно поняли намек, то нам обеспечен разгром еще более страшный, чем у наших конкурентов. Если, паче чаяния, адмирал хоть что-то смыслит в теории корабля и раскусит нашу игру — тоже кранты. Что в лоб, что по лбу. Но делать все равно нечего, ничего более умного мы придумать не смогли.

И вот настал Судный день. Настроение практически у всех было близко к истерическому. Начальник факультета и командир роты были в преднфарктном состоянии. Кажется, единственный, кто сохранял в тот день спокойствие, был начальник кафедры теории корабля. Во всяком случае, Андрей Иванович пришел на экзамен в прекрасном расположении духа. Профессор Муру, напротив, был мрачен и задумчив, периодически поглаживал свою бороду, что было верным признаком крайнего раздражения. Ровно в 9:00 появился начальник училища с сопровождающими. Начальник учебного отдела, зам по строевой, зам по АХЧ. С точки зрения знаний теории корабля они опасности также не представляли. Мы вздохнули свободнее. Против ожидания, контр-адмирал был настроен вполне миролюбиво, даже соизволил пошутить, когда дежурный по классу в своем рапорте на нервной почве повысил его в звании до полного адмирала. Экзамен начался. Конечно, первый отвечающий оказался в роли минного прорывателя. Старшина 2-й статьи Кизилов, отличник боевой и политической подготовки, быстро и четко ответил на вопросы билета. Настала очередь дополнительных вопросов. Помятуя все наши инструкции, Дима отвечал безукоризненно. Точнее, громко и четко, без запинок. Содержание ответов никакого значения не имело, ибо Андрей Иванович одобрительно кивал головой абсолютно на любой ответ, даже не имеющий ничего общего с вопросом. «Отлично», «Замечательно», «Точно подмечено», короткие, как бы про себя, реплики Зараева воздействовали на подкорку контр-адмирала безошибочно.

— Товарищ контр-адмирал! У меня больше вопросов нет. Будут ли у Вас вопросы?

Вопросов у Егорова не было. Второй, третий и четвертый курсанты также «отстрелялись» без проблем. Зараев одобрительно кивал головой, Николай Петрович Муру, стоя за спиной начальника Училища, краснел, бледнел и нервно теребил свою бороду, порой собирая ее в кулак. Что бы это значило, мы точно сказать не могли, ибо прецедентов на нашей памяти не было, но догадаться было не очень сложно. Вопросов у адмирала, искоса поглядывавшего на Андрея Ивановича, не нашлось. Понимая, что надо хоть как-то вмешаться в учебный процесс и принять личное участие в проверке знаний курсантов, на пятом отвечающем он «созрел» до вопроса. Когда Зараев, не моргнув глазом, выслушал очередной абсолютно бессмысленный ответ моего одноклассника и, утвердительно кивнув, повернулся к Егорову и спросил, есть ли у того вопросы, последний, наконец, решился.

— Товарищ курсант, — начал он откашлявшись — Где Вы проходили практику в этом году?

— На Северном флоте. 4-я Бригада подводных лодок, город Полярный. Подводная лодка 641 проекта Б-31, товарищ контр-адмирал!

— Прекрасно! Тогда ответьте мне на такой вопрос. Когда на севере полярный день и солнце не заходит за горизонт, когда спускают флаг на корабле?

— В 22:00, товарищ контр-адмирал!

— Можете идти, товарищ курсант. Отлично!

Проверив таким образом наши знания в области теории корабля, с чувством исполненного долга, Егоров встал и направился к выходу, жестом остановив попытку старшего офицера скомандовать «Смирно». Дверь не успела полностью закрыться, и мы отчетливо услышали слова адмирала, обращенные к кому-то из сопровождающих:

— Ну погодите, я покажу им (очевидно имелся в виду 1-й факультет) кузькину мать! Будут знать, как жаловаться! Учиться надо!

Далее шел чисто корабельный набор выражений. К счастью для наших ушей дверь наконец закрылась и отсекла окончание фразы.

В глазах нач кафедры плясали веселые огоньки, и в них можно было прочитать все, что он думал в тот момент об адмирале.

— А теперь начнем экзамен! — привел нас в чувство голос профессора Муру…

Другой, не менее забавный и поучительный случай произошел несколько месяцев спустя, в летнюю сессию, на экзамене по гидродинамике. Принимал экзамен патриарх советской гидродинамики, почетный член восьми зарубежных академий наук, профессор и прочая и прочая, «черный» полковник Анатолий Николаевич Патрашев. Доктор технических наук в 29 лет, профессор в 32 или 33 года, член-корреспондент АН АзССР в те же годы, автор многих монографий по прикладной гидравлике и гидродинамике, один из основоположников советской магнитной гидродинамики, Анатолий Николаевич был живой легендой ВМФ СССР еще при жизни. Ко времени описываемых событий ему было далеко за 60, он относился ко всем, без исключения курсантам и офицерам Училища (в основном также его бывшим ученикам) исключительно доброжелательно и по-отечески фамильярно. Патрашев в принципе не признавал субординации, для него не существовало особой разницы между курсантом и адмиралом, он был «классическим» рассеянным профессором, преподавателем, как говорится, от бога. Ходили слухи, которым я лично склонен верить, что Анатолия Николаевича несколько раз в периоды «звездопадов» представляли к присвоению генеральского звания, но каждый раз его откровенные высказывания о коммунистической партии и советском правительстве сводили на нет все усилия его доброжелателей. Как бы то ни было, но лучшего преподавателя мы даже представить себе не могли, да и не желали. Учебник авторов Патрашева, Кивако и Гожия был для корабелов настольной книгой. Анатолий Николаевич Патрашев заслуженно носил почетное у курсантов и офицеров во все времена прозвище «Дед». Оно всегда и везде произносилось только с любовью и уважением и только с большой буквы. Дед был единственным и неповторимым.

Анатолий Николаевич никогда не требовал от курсантов невозможного. Он чудесно понимал, что его наука в дальнейшем потребуется в лучшем случае одному выпускнику из десятка или даже нескольких десятков нынешних курсантов. Те, кто намеревался в дальнейшем серьезно заниматься наукой, должны были потрудиться основательно, чтобы получить на его экзамене хотя бы «четверку». О большем могли мечтать только те, кто действительно в течении года постоянно занимался гидродинамикой, мыслил нешаблонно и хорошо знал высшую математику, ибо гидродинамика без последней вообще немыслима. Для всех прочих смертных существовал некий «прожиточный минимум» из основных понятий, определений и формул, который был вполне достаточен для получения заветной минимальной положительной оценки. За три-четыре дня до экзамена Патрашев приносил в класс три с половиной листа текста и формул, содержащих все необходимые знания. Большинство курсантов в связи с вышеизложенным заранее ничего не учили, ожидая в виде манны небесной заветные листочки. Даже не очень прилежные ученики способны выучить такой объем информации в отведенные расписанием экзаменов сроки, а среди слушателей Дзержинки тупых субъектов практически не было. Правда, отдельным курсантам отдельные предметы давались с трудом, но зато они, как правило, преуспевали в других дисциплинах.

В отличие от прочих преподавателей, Анатолий Николаевич Патрашев разрешал курсантам пользоваться на экзаменах любыми учебниками и конспектами, справедливо полагая, что если человек не понимает физической сущности процесса, никакие формулы ему не помогут.

Итак, летняя сессия была в разгаре. Ровно за трое суток до экзамена по гидродинамике наш класс получил вожделенные материалы из рук любимого профессора. Большинство курсантов начало их внимательное изучение, другие обложились учебниками и конспектами и продолжили готовиться к штурму хороших и отличных оценок, и только отдельные выдающиеся личности посчитали, что достаточно просто механически зазубрить эти несчастные три с половиной страницы текста, обильно сдобренные основными уравнениями гидродинамики, чтобы своевременно уехать в отпуск. Одним из них был приятный во всех отношениях курсант Александр С. Будучи прагматиком, Александр не собирался получать что-либо выше «государственной» оценки, ибо на диплом с отличием он явно не мог рассчитывать, а надрываться ради неизвестно чего считал ниже своего достоинства. К началу экзамена все три с половиной листа «прожиточного минимума» были им с грехом пополам осилены, и, учитывая тот факт, что Анатолий Николаевич практически никогда не ставил двоек, Александр мог смотреть в будущее с оптимизмом. Он допустил только одну, но роковую ошибку.

Когда начался экзамен и первые шестеро курсантов уже стояли у трех досок в классе, по-братски разделив их пополам и готовясь к ответам, Александр решил использовать свободные минуты для того, чтобы освежить свои знания по гидродинамике. Он еще раз прочитал заветный текст с начала и до конца. Результат превзошел его собственные ожидания. Вместо того, чтобы почувствовать еще большую уверенность в своих силах, Саша с ужасом обнаружил, что даже те немногие знания, которые еще каким-то чудом удерживались в его бедной голове, таинственным образом оттуда частично испарились, а частично перемешались, создав такой винегрет, что извлечь оттуда хоть что-нибудь стоящее было свыше его сил. Он запаниковал. Перечитал записи еще раз, что запутало его окончательно.

Наступила очередь Александра. На негнущихся ногах подошел к столу, на котором были разложены экзаменационные билеты. Он был настолько деморализован, что забыл даже представиться, и молча с ужасом смотрел то на билеты, то на Патрашева. Дед, который несмотря на всю свою рассеянность, помнил всех курсантов по именам, поощрительно улыбнулся:

— Саша, бери билет.

Саша взял. Буквы прыгали перед его глазами. В расширенных до предела зрачках не отражалось ровным счетом ничего. Дед понял его состояние:

— Бери другой билет.

Саша просиял, осторожно положил билет на стол и взял другой. Судя по его вмиг остекленевшим глазам и застывшей позе, второй билет он знал немногим лучше предыдущего. Отпуск явно откладывался.

— Анатолий Николаевич! — забеспокоился о сохранности своей надбавки за отличное подразделение командир нашей роты, капитан-лейтенант Ефим Михайлович Булавкин. — Давайте «заболеем» его.

В переводе на общедоступный русский язык эта просьба означала: запись курсанта С. в «Книгу больных», освобождение последнего от экзамена и возможность избежать появления крайне нежелательного «неуда» в экзаменационной ведомости 342 класса, что, в свою очередь, позволяло сохранить роту отличной, а ее командиру сохранить надбавку в 70 рублей к своей более чем скромной, зарплате. А самое главное — наш класс, наша рота, наш родной третий факультет сохраняли шансы победить в социалистическом соревновании с первым факультетом.

Курсант С. мог после «чудесного выздоровления» сдавать экзамен вплоть до второго пришествия, получать неограниченное количество двоек, это уже никого не волновало, ибо не шло в зачет. Как правило, в подобных случаях, поступали именно таким образом — технология была отработана — но Дед повел себя неадекватно:

— Фима (это относилось к Булавкину), не мешай! Саша, бери другой билет.

Глаза курсанта вновь приняли осмысленное выражение. Когда до него дошло, что еще не все потеряно, на его лице мелькнуло жалкое подобие улыбки, он судорожным движением бросил ненавистный билет на стол, схватил третий по счету билет и впился в него глазами.

Увы, чуда не произошло. Третий билет был знаком ему ничуть не более двух предыдущих, но, отлично понимая, что брать четвертый уже просто неприлично, Александр, тяжело вздохнув, пошел к доске. Прикрепив, как положено, билет кнопкой к последней и еще раз тяжело вздохнув, он вывел мелом аршинными буквами: «БИЛЕТ №19». На сем его творческий порыв иссяк. Когда, спустя минут 20, Дед в сопровождении изнывающего от дурных предчувствий комроты подошел к Александру, его доску кроме вышеуказанной надписи по-прежнему ничего не украшало.

— Анатолий Николаевич! — взмолился Булавкин — Умоляю! Давайте «заболеем» его.

— Фима! Не мешай! Саша, ты что, совсем ничего не знаешь?

— Анатолий Николаевич! Я учил…

— Нарисуй подводную лодку. Фима! Уйди отсюда! — прикрикнул Дед на пытающегося что-то сказать капитан-лейтенанта.

Саша изобразил на доске нечто напоминающее кривой огурец.

— Так, хорошо. Теперь расставь силы, действующие на лодку.

Знаний курсанта хватило только на указание массы лодки, силы плавучести, основного гидродинамического сопротивления и упора винтов. На сем и закончил.

Дед искренне расстроился. Саша тоже. Больше всех расстроился Булавкин: какой-то несчастный курсант нагло лишал его заслуженной и уже давно мысленно распределенной надбавки. Надо было спасать положение, и Ефим Михайлович сделал последнюю отчаянную попытку:

— Анатолий Николаевич! Замполит и начфак нас не поймут!

Пропустив крик души комроты мимо ушей, Патрашев обратился непосредственно к виновнику его переживаний:

— Саша! Дай мне честное слово, что никогда в жизни, ни при каких обстоятельствах ты не будешь заниматься гидродинамикой!

Глаза Саши округлились, он молитвенно сложил руки на груди, казалось, еще чуть-чуть, и он разрыдается.

— Анатолий Николаевич! Даю честное слово! Клянусь Вам! Никогда! В жизни не буду заниматься гидродинамикой! Клянусь! Честное слово! — повторял Саша, еще не веря своему счастью, но интуитивно чувствуя, что ситуация изменяется в его пользу.

Он ел Деда глазами. В них явственно читалось: «Отец родной! Не сомневайся! Вот те крест! В гробу я видел эту гидродинамику! Гори она синим пламенем! В жизни не приближусь к ней и на пушечный выстрел! Не погуби, дай уехать в отпуск со всеми!»

— Иди, пятерка.

Челюсти отвалились у всех присутствующих на экзамене, без исключения. Только Анатолий Николаевич сохранял олимпийское спокойствие. Первым пришел в себя Александр. Не дожидаясь, пока начальство передумает, он тихо испарился из класса. Вторым опомнился Булавкин:

— Анатолий Николаевич, зачем же Вы так? Не стоит шутить над такими вещами!

— А я и не шучу. На, смотри, — Дед размашисто вывел в экзаменационной ведомости напротив фамилии С. «отлично». Наткнувшись на недоумевающий взгляд командира роты, пояснил:

— Саша для науки не опасен, а тебе и факультету нужна отличная рота. Мне не жалко.

Такое мог позволить себе только Великий Преподаватель.

Социалистическое соревнование в том году мы проиграли, и взяли на себя новые, повышенные социалистические обязательства.

На дворе стояло лето 1975 года. Маразм крепчал.