Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания

Т. А. Фаворская, 2019

Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) – живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской – знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков. Заметки о личной жизни преподавателей и их преданных учеников и последователей, бытописание будней в эвакуации, хроника мирной дачной жизни – все это ценнейшие свидетельства той истории, о которой редко пишут в учебниках, но которая очень важна для каждого из нас, для истории культуры и науки России. Для широкого круга читателей, интересующихся историей России и российской науки.

История семьи, науки, общества в зеркале воспоминаний

Дорогой читатель!

Перед вами интереснейшая книга воспоминаний, связанная с историей одной из замечательных русских семей, в судьбе которой отразились разные эпохи истории российской. Воспоминания принадлежат Татьяне Алексеевне Фаворской (1890–1986) — известному ученому, преподавателю Ленинградского университета, профессору, автору научных книг и открытий. Центральной фигурой повествования является ее отец — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945).

А. Е. Фаворскому посвящена значительная литература. Уже в 1920-е годы он прочно входит в пантеон выдающихся русских ученых-химиков как представитель школы А. М. Бутлерова^[1]. После кончины ученого эти представления закрепляются целой серией мемориальных изданий второй половины 1940-х — начала 1950-х годов и текстов, направленных на прославление достижений русской науки^[2]. Его имя традиционно примыкает к числу имен российских химиков первого ряда, среди которых А. М. Бутлеров, Д. И. Менделеев, Д. П. Коновалов, Л. А. Чугаев, В. П. Ипатьев^[3]. Особую роль в российской науке ученый занимает благодаря его поистине масштабной школе, питомцы которой развивали различные направления работы учителя^[4]. Его именем названы улицы и научные институты, на зданиях, в которых жил и работал А. Е. Фаворский, установлены мемориальные доски. Традицией стали научные чтения, посвященные ученому, проходящие как в Санкт-Петербурге, так и в других городах^[5]. Однако настоящее издание — это особый, уникальный памятник А. Е. Фаворскому. Автор воспоминаний не только дочь, но и ближайший помощник ученого, его биограф, продолжатель его научных начинаний. Не будет преувеличением сказать, что отец был главным человеком в ее жизни.

И сразу надо отметить, что вторым главным героем книги является сама Т. А. Фаворская, события жизни которой, ее взгляды, эмоции, впечатления составляют живую ткань повествования, захватывают и ведут за собой читателя. Разумеется, важными героями воспоминаний оказываются и представители славной научной династии — младший брат автора воспоминаний Алексей Алексеевич Фаворский (1914–1943), сёстры Ирина Алексеевна Фаворская (1911–2002), Марина Алексеевна Фаворская (1912–2003) и их дети — внуки ученого. На страницах книги представлены и другие члены клана Фаворских — одного из выдающихся родов российской интеллигенции второй половины XIX–XX века, происходившего из духовного сословия. Первым представителем династии, получившим всероссийскую известность, стал Максим Андреевич Фаворский (1806–1867) — знаменитый врач, профессор Me дико-хирургической академии. Благодаря средствам М. А. Фаворского, у которого своих детей не было, образование получили дети его брата, священника Евграфа Андреевича Фаворского (1821–1876). Помимо будущего химика Алексея Евграфовича, это его старший брат Андрей (1843–1926), который был выдающимся юристом своего времени, общественным и политическим деятелем, членом партии октябристов, членом Государственной думы. Его сын Владимир Андреевич Фаворский (1886–1964) стал выдающимся художником-графиком. Младшая сестра А. Е. Фаворского Елизавета (1863–1941) стала женой коллеги брата по университету — профессора, впоследствии академика В. Е. Тищенко (1861–1941), — кстати, также одного из героев этой книги. На ее страницах мелькают и другие известные фамилии, в родстве с которыми в разное время оказались Фаворские, — Дервиз, Шервуд, Полежаевы, Римские-Корсаковы, Домнины и другие.

Перед читателем чередой проходят как политические и общественные деятели, с которыми довелось встречаться А. Е. Фаворскому или самой Татьяне Алексеевне (например, Николай II, Л. Д. Троцкий, И. В. Сталин), так и многочисленные деятели науки и культуры: ученые, писатели, художники, артисты. Очень важное место в воспоминаниях занимают ученые, трудившиеся в разное время в Петербургском университете — учебном и научном заведении, которое прочно ассоциируется с фигурой А. Е. Фаворского и его школой.

Герои повествования не только известные персоны, но и простые люди, яркие портреты которых дают представления о разных национальностях, профессиях, стратах населения России и тех стран, где побывала Татьяна Алексеевна.

Не вызывает сомнения, что в основе воспоминаний — дневниковые записи автора. Сама Татьяна Алексеевна отмечает, что начала систематически писать дневник только в 1907 году. Однако стиль изложения воспоминаний, изобилующий многочисленными подробностями, зарисовками частных встреч и событий, наводит на мысль, что какие-то записи делались еще в период детства и ранней юности — с начала 1900-х годов. Вероятно, преимущественно летом — каждый каникулярный сезон в эстонском Безо описан мемуаристкой с потрясающей детализацией. Вообще, значительная часть записей, охватывающих хронологически почти шестьдесят лет (с 1890-х по 1950-е годы), связана с описанием летнего отдыха семьи, иногда эти описания предельно детальны — скорее всего, данное обстоятельство как раз отражает возможность Татьяны Алексеевны подробно вести свои дневники. Всю жизнь она интенсивно трудилась и, по-видимому, время для подробных записей оставалось в основном на отдыхе.

В книге приведены не только воспоминания Татьяны Алексеевны с раннего детства до 1953 года. Специальная глава посвящена детству и юности отца, а отдельные эпизоды и фразы относятся к более позднему времени (вторая половина 1950-х — 1960-е годы). Последнее означает, что создание воспоминаний, вероятно, относится к периоду не ранее середины 1950-х годов, их редактирование несомненно проходило в более позднее время. В 1968 году появилась небольшая брошюра Татьяны Алексеевны об отце в серии «Выдающиеся ученые Ленинградского университета»^[6]. В 1980 году в свет выходит уже книга Татьяны Алексеевны монографического характера, подготовленная в академической серии «Научно-биографическая литература»^[7]. В ее текст в отредактированном и сокращенном варианте вошли отдельные части публикуемых в настоящем издании воспоминаний.

Безусловно, как и всякие воспоминания, текст Татьяны Алексеевны субъективен, иногда внутренне противоречив. Подобная противоречивость связана отчасти с тем, что ее воспоминания основываются на фрагментах дневника, созданного в разное время. Иногда это касается оценок людей, но чаще — явлений и событий, по отношению к которым позиция автора менялась, в чем видится достоинство данного текста как исторического источника. Воспоминания отражают мировосприятие автора, все многообразие событий, людей и явлений, с которыми он сталкивался. Это «роман» его жизни. Основная линия — история семьи Фаворских, на долю которых выпало много радости и горя. Но история семьи включает в себя сюжеты, связанные с историей науки и академического мира России, драматических событий социально-политической истории, яркие зарисовки бытового уклада русской интеллигенции. Текст Татьяны Алексеевны написан хорошим литературным языком. Режим плотного, насыщенного описания событий чередуется с четкими и глубокими аналитическими оценками ученого.

Вся жизнь героя воспоминаний А. Е. Фаворского неразрывно связана с университетом^[8] в славном городе на Неве. В 1878 году он поступил на физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета. В воспоминаниях Татьяны Алексеевны отмечается, что ее отец попал в лабораторию А. М. Бутлерова в 1881 году и сразу активно включился в работу Этот факт вполне подтверждается тем, что в первый раз о работах студента Алексея Фаворского упомянуто в отчете университета за 1881 год, где указано, что он работал под руководством профессора А. М. Бутлерова и лаборанта М. Д. Львова «над уплотнением валериена»^[9]. Само упоминание фамилии студента в отчете о научной деятельности университета уже являлось определенным поощрением его работы, выделением его из общего ряда. Вообще, встреча с А. М. Бутлеровым — важнейшее событие в жизни А. Е. Фаворского. Свою принадлежность к школе А. М. Бутлерова он всегда подчеркивал, а память учителя глубоко чтил^[10].

Университет конца 1870 — начала 1880-х годов — место формирования многочисленных революционных кружков, постоянного студенческого брожения и фронды. Ни в воспоминаниях Татьяны Алексеевны, ни в других известных источниках нет свидетельств участия А. Е. Фаворского в революционной деятельности. Происходящий из духовного сословия религиозный молодой человек вряд ли был склонен к чрезмерному радикализму. В то же время общее, характерное для молодежи 1870-1880-х годов оппозиционное отношение к тогдашнему политическому режиму он, вероятно, разделял и даже принимал участие в незаконных студенческих сходках. Во всяком случае, как свидетельствует журнал совета университета от 30 марта 1881 года, студент Алексей Фаворский получил выговор от университетского суда за участие в несанкционированной сходке и подписание петиции по поводу дела студента Ивана Шеталова. Последний был «репрессирован» университетским судом за попытку организации самосуда над студентом, которого «товарищество» подозревало в доносительстве^[11]. Свои оппозиционные по отношению к самодержавию взгляды А. Е. Фаворский пронес до революции 1917 года.

31 мая 1882 года Алексей Фаворский решением совета был удостоен степени кандидата по разряду естественных наук при условии представления диссертации и одобрения ее физико-математическим факультетом^[12]. Кандидатской диссертацией в рамках университетской системы того времени являлось дипломное сочинение студента. Отметим, что представляла такие сочинения (и становилась кандидатами) лишь меньшая часть выпускников университета, большинство кончало университет со званием действительного студента. Наличие кандидатской степени было необходимым условием оставления в университете и подготовки магистерской диссертации.

Судя по отчетам руководителя лаборатории А. М. Бутлерова, «кандидат Фаворский» продолжал в ней свои исследования и по окончании курса^[13]. Однако сразу оплачиваемой позиции в университетской лаборатории не нашлось. Как отмечает Татьяна Алексеевна, с 1882 года А. Е. Фаворский «занял место лаборанта-химика в Первом реальном училище». Правда, официальная документация фиксирует начало службы А. Е. Фаворского с 22 апреля 1883 года. А с 1 июля 1886 года (с уходом в отставку Н.Н. Любавина) освободилось место лаборанта, которое занял А. Е. Фаворский (согласно воспоминаниям, это событие произошло также на год раньше — в 1885-м)^[14]. Надо отметить, что физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета отличался от гуманитарных факультетов более жесткими требованиями к кандидатам на преподавательские позиции. Поэтому официальное занятие должности даже младшего преподавателя (приват-доцента) до защиты магистерской диссертации было практически невозможным. С другой стороны, после введения в действие нового университетского устава 1884 года в университетском преподавании значительно увеличивается вес лабораторных и практических занятий, что приводит к тому, что лаборанты начинают нести значительную педагогическую нагрузку, работая со студентами. Таким образом, преподавательскую деятельность в университете А. Е. Фаворский начинает со второй половины 1880-х годов — до формального обретения преподавательского статуса. Как отмечает Татьяна Алексеевна, именно в это время у ученого появляются первые ученики — К. И. Дебу и К. А. Красуский. За почти шестьдесят лет преподавательской деятельности около девяноста химиков начали свой научный путь под непосредственным научным руководством А. Е. Фаворского. Ряд из них добились выдающихся результатов, сделали большую карьеру, сами воспитали многочисленных учеников. Среди питомцев школы А. Е. Фаворского можно назвать имена С. Н. Данилова, Н. А. Домнина, В. Н. Ипатьева, Ю.С.Залькинда, И. Н. Назарова, М. Ф. Шостаковского и многих других известных в России и мире ученых разных поколений^[15]. На страницах воспоминаний присутствуют фигуры многих учеников А. Е. Фаворского, становление которых как специалистов-химиков пришлось как на время сознательной жизни и профессиональной деятельности самой Татьяны Алексеевны, так и на более ранние годы. Некоторые первые ученики А. Е. Фаворского стали близкими к учителю людьми на всю жизнь. Особые отношения связывали А. Е. Фаворского с С. В. Лебедевым, который сам стал всемирно известным ученым. Татьяна Алексеевна описывает тяжелое состояние отца, узнавшего о преждевременной кончине этого любимого ученика и друга. Вообще, из книги мы узнаём, сколь много значили для него ученики, которые были частыми гостями в доме Фаворских, ездили к ним на дачу. Татьяна Алексеевна многократно описывает ежегодные приемы по поводу именин профессора, на которые ученики всегда приглашались. Один из поздних учеников А. Е. Фаворского, Никита Домнин (в будущем известный ученый и ректор ЛГУ), со временем вошел в семью профессора, женившись на Ирине Фаворской.

15 сентября 1891 года А. Е. Фаворский защитил магистерскую диссертацию на физико-математическом факультете. Примечательно, что еще до ее формального утверждения в университетском совете он был допущен попечителем к чтению лекций в университете в звании приват-доцента^[16]. Приват-доцентура открыла дорогу А. Е. Фаворскому к чтению по поручению факультета обязательных курсов лекций, а следовательно, дала возможность укрепить позиции внутри университетской корпорации. Однако стать профессором на физико-математическом факультете столичного университета, как правило, можно было только с получением докторской степени. Докторскую диссертацию молодой ученый готовит в крайне сжатые сроки — за четыре год, в полтора раза быстрее, чем было принято на факультете!^[17] 8 мая 1895 года совет университета утвердил решение физико-математического факультета о присвоении А. Е. Фаворскому степени доктора химии за диссертацию «Исследование изомерных превращений в рядах карбонильных соединений, охлоренных спиртом и галоидозамещеных окисей». Блестящий отзыв о диссертации представили профессора А. Н. Меншуткин и Д. П. Коновалов^[18].

В 1896 году происходит поворотное событие в академической карьере А. Е. Фаворского — его избирают на должность сверхштатного ординарного профессора по кафедре технологии и технической химии^[19]. Обретение профессуры в тридцать шесть лет, хотя и не могло считаться факультетским рекордом, все же было существенно более быстрым в карьерном отношении, чем средние показатели по факультету. Для сравнения можно сказать, что его университетский товарищ Вячеслав Евгеньевич Тищенко получил профессуру только в сорок шесть лет.

Как отмечается в литературе, в глазах общества в дореволюционной России был очень высок статус столичного профессора^[20]. Профессор обладал значительными возможностями, связанными с выбором и привлечением к научной деятельности лучших молодых людей, организацией лабораторных исследований, получением финансирования, изданием научных трудов. Иначе говоря, должность профессора открывала перед ученым возможность создания собственной научной школы, реализации научно-исследовательской программы.

В то же время оплата работников интеллектуального труда на пути к профессуре оставляла желать много лучшего. Жалование лаборанта было очень скромным (порядка 70 рублей в месяц). Вплоть до конца 1890-х годов доходы семьи были не слишком велики. Оплата труда приват-доцента зависела от факультета и целого ряда обстоятельств, связанных с поручением обязательного курса. Надо отметить, что

А. Е. Фаворский такое поручение получил сразу, и в ноябре 1891 года по представлению физико-математического факультета университетский совет принял решение о выделении на 1892 год А. Е. Фаворскому годового вознаграждения в размере 600 рублей (аналогичная сумма выделялась и в последующие годы). Эта же сумма выплачивалась ему затем как сверхштатному профессору^[21]. Гонорар (плата за лекции, вносимая студентами) у А. Е Фаворского, по крайней мере до 1902 года, также был небольшим. Например, в 1896 году он составлял 142 рубля (для сравнения: у Н. А. Меншуткина — 1414 рублей, у Д. П. Коновалова — 4844 рубля)^[22]. Получавшаяся таким образом сумма позволяла семье не бедствовать, но стандарты жизни, принятые в кругу, в котором вращались Фаворские, требовали дополнительного заработка. Вероятно, в том числе и с этим обстоятельством связаны многочисленные приработки отца, о которых вспоминает Татьяна Алексеевна, — в Михайловском артиллерийском училище, Михайловской артиллерийской академии, затем на Высших женских курсах и в Технологическом институте.

Правда, уже с 1 января 1899 года А. Е. Фаворский стал штатным экстраординарным, а через несколько месяцев (с 1 сентября) — ординарным профессором^[23]. Разумеется, некоторые сложности были вызваны тем, что занимаемая им кафедра (технологии и технической химии) не вполне соответствовала его специализации, связанной с органической химией, курс которой традиционно читался профессором по «основной» кафедре химии. С 1902 года, после ухода профессора Н. А. Меншуткина в Политехнический институт, А. Е. Фаворский стал читать в университете курс органической химии, передав курс технической химии приват-доценту В. Е. Тищенко^[24]. После же ухода из университета профессора Д. П. Коновалова в 1907 году А. Е. Фаворский наконец стал ординарным профессором кафедры химии, а В. Е. Тищенко обрел искомую профессуру по бывшей кафедре А. Е. Фаворского^[25]. Надо отметить, что Татьяна Алексеевна (как и другие биографы А. Е. Фаворского) не придает значения бюрократическим формальностям. Для Татьяны Алексеевны переход А. Е. Фаворского и В. Е. Тищенко состоялся уже в 1902 году с началом фактического исполнения ими новых обязанностей. Она иначе передает названия кафедр, именуя кафедру технологии и технической химии — кафедрой аналитической и технической химии, а кафедру химии — кафедрой органической химии, что отражает более поздние (послереволюционные) реалии. Можно отметить, что, кроме обретения кафедры и лаборатории с любимой специализацией, А. Е. Фаворский значительно упрочил материальное положение семьи — университетский заработок колебался в зависимости от численности студентов, но, учитывая гонорар, составлял после 1902 года не менее 5000 рублей (Т. А. Фаворская пишет о профессорской зарплате в 3000 рублей, но эта сумма не учитывает гонорарных выплат). Вскоре после формального закрепления за ним искомой кафедры химии в университете А. Е. Фаворский передал Л. А. Чугаеву кафедру в Технологическом институте.

Итак, со второй половины 1900-х годов ученый смог сосредоточиться на работе в двух «университетах»: «мужском» (Императорском столичном) и «женском» (Высших женских (Бестужевских) курсах), оставив заработки в других учебных заведениях. Говоря о материальном достатке семьи, немаловажно подчеркнуть, что уже с лаборантских лет, то есть со второй половины 1880-х годов, А. Е. Фаворский был обеспечен казенной университетской квартирой. С продвижением в университетской иерархии ученый улучшал свои жилищные условия — с обретением профессуры семья обрела и подобающую пятикомнатную квартиру, а с переходом А. Н. Меншуткина в Политехнический институт в 1902 году Фаворские перебрались в его более просторную квартиру, в которой семья ученого жила более столетия. Татьяна Алексеевна подробно описывает жизнь и быт профессорско-преподавательского флигеля — соседями Фаворских были Меншуткины, Коноваловы, Тищенко, Погоржельские и другие. Мы не случайно акцентируем внимание на материальных аспектах жизни семьи Фаворских. Данное обстоятельство вызвано самим характером воспоминаний Татьяны Алексеевны, одним из достоинств которых является насыщенное описание профессорского быта во всех его проявлениях. Доходы профессора позволяли содержать большую квартиру, дачу, несколько человек прислуги, нанимать учителей для воспитания детей, устраивать регулярные приемы большого количества гостей, путешествовать по России и за границу, лечиться в Швейцарии, материально помогать родственникам. Все эти подробности жизни «высшей интеллигенции», к которой обоснованно причисляла себя Татьяна Алексеевна, наглядно показывают характер социального статуса профессора в начале XX века.

Вообще, нужно отметить, что очень много петербургских событий из воспоминаний Татьяны Алексеевны территориально происходило на очень ограниченном пространстве, в районе так называемого академического центра, примыкавшего к стрелке Васильевского острова, — университетские здания (Двенадцати коллегий, химическая лаборатория, профессорский флигель, университетская столовая), Бестужевские курсы, гимназия Шаффе, Ларинская гимназия, Институт Отта. Напротив стрелки Васильевского острова, на Ватном острове, располагался опытный завод Военно-химического комитета, а затем РИПХ/ГИПХ (Российский / Государственный институт прикладной химии), одним из основателей которого был А. Е. Фаворский. Это был очень тесный во всех отношениях мир петербургской интеллигенции, ведь численно весь «академический мир» Петербурга составлял в начале XX века ничтожный процент (1–2 %) от населения быстрорастущего города, число жителей которого к началу Первой мировой войны перевалило за 2,2 млн человек.

Центром этого «академического мира» были Академия наук и, конечно же, университет. Несмотря на то что целый ряд ученых совмещали работу в университете и Академии, между двумя корпорациями существовало некоторое напряжение^[26]. В области химических наук оно, по-видимому, присутствовало со времен конфликта, связанного с «неизбранием» в Академию Д. И. Менделеева, кандидатуру которого активно отстаивал академик и одновременно профессор университета А. М. Бутлеров. Вероятно, этим напряжением можно объяснить очень позднее (только в 1922 году) избрание А. Е. Фаворского в число членов-корреспондентов Академии. Впрочем, уже к началу XX века университет явно обошел Академию по масштабу научной деятельности. Причина заключалась в том, что штаты университета росли быстрыми темпами, главным образом за счет так называемых младших преподавателей (число которых постепенно увеличивалось с ростом числа студентов). Если в Академии по химическим наукам традиционно было занято две позиции, то в университете к 1915 году числилось десять преподавателей химии — помимо профессоров А. Е. Фаворского, В. Е. Тищенко, Л. А. Чугаева — приват-доценты В. Н. Ипатьев, А. Н. Сапожников, М. С. Вревский, П.П. фон Веймарн, С. В. Лебедев, Ю. С. Залькинд, Г. Н. Антонов, каждый из них уже обладал именем в науке и вел активную исследовательскую деятельность^[27]. Однако главными фигурами и на кафедрах, и в факультетских и университетском советах были профессора, которые принимали все основные кадровые и организационные решения, связанные с жизнью университета. Сами профессора дореволюционного университета воспринимали себя как отцов в университетской семье, несущих ответственность и за науку, и за студенчество. Кроме всего прочего, профессорское служение в условиях дореволюционного университета подразумевало решение огромного количества административно-финансовых вопросов, в том числе связанных с работой над составлением различных регулирующих документов, в чем А. Е. Фаворский активно принимал участие, включая управление многочисленными «капиталами»^[28], подготовку отзывов на диссертации^[29], участие в разных университетских комиссиях и депутациях^[30]. О некоторых из этих дел есть зарисовки на страницах книги. Так, например, Татьяна Алексеевна пишет о поездке отца вместе с ректором А. М. Ждановым в Стокгольм на «съезд математиков и астрономов» в 1900 году. Результаты поездки запомнились Татьяной Алексеевной прежде всего подарками. По ее словам, «отец остался очень доволен поездкой; на заседания, кроме торжественного, он, конечно, не ходил, но провел время очень хорошо». Однако такого рода поездки представляли, так сказать, лаковую сторону профессорской жизни. Основное ее содержание — напряженная каждодневная работа, темп которой несколько снижался в каникулярное время, поскольку Алексей Евграфович был вдали от своей лаборатории. Так же как и у других его коллег, деятельность Фаворского не ограничивалась исполнением многочисленных служебных обязанностей в официальных учреждениях, ее важнейшей составляющей была научно-организационная работа общественного характера.

Так, важнейшей частью жизни ученого стали труды в Русском физико-химическом обществе при Санкт-Петербургском университете. Общество, состоявшее в этот период из двух отделений — химического и физического, — каждое из которых фактически было автономно, объединяло лучшие научные силы города и страны в соответствующей науке^[31]. Общество было создано в 1878 году путем объединения двух уже существовавших при университете организаций: Химического общества (учреждено в 1868 году по инициативе Д. И. Менделеева)^[32] и Физического общества (учреждено в 1872 году)^[33]. Занимали должность президента общества поочередно председатели двух его отделений^[34]. Общество существовало за счет субсидий университета, Политехнического института, Технологического института, Михайловской артиллерийской академии, Горного института и других высших учебных заведений России. На эти средства издавался печатный орган ЖРФХО (Журнал Русского физико-химического общества), который был единственным специальным печатным органом русских физиков и химиков^[35].

А. Е. Фаворский стал членом РФХО вскоре после окончания университета, в 1883 году, и на протяжении десятилетий выполнял различные поручения общества. Самым значимым из них была редакторская работа. А. Е. Фаворский (об этом вспоминает и Татьяна Алексеевна) с 1901 года в течение почти сорока пяти лет руководил химическим отделом журнала общества (с 1931 года назывался Журналом общей химии). Благодаря инициативе общества в декабре 1907 года в Петербурге в стенах университета состоялся Менделеевский съезд по общей и прикладной химии, который собрал более тысячи участников; на заседаниях съезда было сделано более 150 докладов^[36]. Впоследствии такие съезды стали регулярными^[37]. Татьяна Алексеевна описывает послереволюционные менделеевские съезды, где ее отец также играл важную роль. Особенную память оставил у Татьяны Алексеевны первый после окончания Гражданской войны съезд, проходивший в мае 1922 года в Петрограде, организацией которого занимались местные химики, в том числе и сама Татьяна Алексеевна.

Профессор дореволюционного университета — значительная общественная фигура не только в научном, но и в политическом смысле. В условиях университетской автономии второй половины XIX — начала XX века «профессорское сословие» являло собой особый слой интеллигенции, который в литературе иногда называют «сословием мандаринов». «Мандарины» — термин, введенный немецким историком и социологом Ф. Рингером относительно германской интеллектуальной и научной элиты Нового времени, претендующей не только на создание нового знания, научное лидерство, но и на общественное и политическое влияние. Очень быстро стало понятно, что этот термин применим не только к германской, но и к другим европейским научным элитам XIX — начала XX века. Не являлась исключением и Российская империя. Конечно, в большей степени претензии на политическое и идеологическое влияние выражали представители профессуры, относящийся к гуманитарным и социальным наукам. Из Петербургского университета это такие видные общественные (в том числе политические) деятели, как юристы Л. И. Петражицкий, Д.Д. Гримм, историки Н. И. Кареев, М. И. Ростовцев, социологи М. М. Ковалевский, П. А. Сорокин, филологи А. И. Соболевский, А. А. Шахматов и многие другие. Однако и среди естественников и математиков были фигуры, игравшие несомненную общественную роль — достаточно вспомнить имена И. М. Сеченова, А. С. Фаминцына, А. М. Бутлерова, Д. И. Менделеева. В отличие от перечисленных ученых, А. Е. Фаворский, конечно, не уделял столько времени общественной деятельности. Однако в целом его либеральные общественно-политические взгляды вполне совпадали со взглядами большинства «мандаринов». Конечно, в условиях российского государственно-крепостнического строя роль профессоров в политической сфере преувеличивать не стоит…

В литературе есть свидетельства обращения профессора к властям по поводу поддержки репрессированных по политическим мотивам студентов^[38]. В сентябре 1902 года А. Е. Фаворский оказался избранным в число кураторов естественного отделения физико-математического факультета (вместе с Д. П. Коноваловым, П. И. Броуновым, Н.Е. Введенским)^[39]. Комиссия кураторов играла существенную роль в организации системы студенческого самоуправления и была своеобразным центром политического диалога между радикальным студенчеством и либеральной профессурой^[40].

Как известно, события 1905–1907 годов не только захватили университет, парализовав в нем учебную жизнь, но и сделали его одним из основных центров демонстраций, проходивших в столице^[41]. Татьяна Алексеевна, вспоминая о революционной ситуации в университете, иронически пишет об «орателях» (митингующих), но не скрывает, что симпатии ее семьи, как и всего общества, были на их стороне. Вообще, с данного момента можно начать прослеживать интереснейшую сюжетную линию повествования — важную для понимания такой актуальной темы, как власть и интеллигенция в России. Речь идет о самой Татьяне Алексеевне. Именно тогда, после разговора с Г.Ф.Ярцевым, она многое поняла: «…как бы завеса спала с глаз, я как бы воочию увидала тот мир произвола и насилия, о котором я и раньше слышала и знала, но теперь увидала хороших, честных людей, которых я уважала, ставших жертвой этого произвола. Я стала задумываться о том, что я буду делать, когда совсем кончу учиться, хотела делать какое-нибудь действительно полезное дело, мечтала достать какие-нибудь “политические” книги, познакомиться с политическими деятелями. Обо всем этом можно было только писать в моей тетрадке, говорить об этом было не с кем, ни Липа, ни гимназические подруги для таких разговоров не подходили. Единственной, с кем я могла говорить на волновавшие меня темы, была Маргарита, хотя она сама и не принимала участия в революционной работе, у нее были знакомые среди социал-демократов». Впрочем, революционной деятельностью Татьяна Алексеевна так и не занялась, но, как и отец, сохраняла весьма скептическое отношение к власти. События же 1905–1907 годов отблесками и зарницами мерцали где-то в параллельном мире…

Между тем эти события привели к устранению ограничений университетской автономии, установленной уставом 1884 года, в частности к восстановлению системы выборов должностных лиц университета, в том числе ректора. В сентябре 1905 года сравнительно молодой А. Е. Фаворский в числе ряда других профессоров предпринял попытку побороться за позицию ректора университета. Выборы, в которых приняло участие 14 кандидатов, проходили по сложной схеме в два этапа — рейтинговым голосованием. На втором этапе А. Е. Фаворский занял третье место (30 избирательных, 38 неизбирательных шаров), что свидетельствовало о его высокой популярности в корпорации. Победил же коллега А. Е. Фаворского по факультету профессор И. И. Боргман: 40 голосов — за, 28 — против^[42].

Нужно отметить, что во время революции А. Е. Фаворский примкнул к группе так называемой левой профессуры, которую, впрочем, составляло большинство активных членов профессорской коллегии. Группа образовала своеобразное политическое ядро совета, которое проводило совещания перед его официальными заседаниями. На этих совещаниях неформально согласовывались основные решения по вопросам общественной и кадровой политики университета, выборов на различные университетские и общественные позиции: членов советской комиссии, профессорского университетского суда, различных комиссий, коллегии выборщиков в Государственный совет. То, что А. Е. Фаворский пользовался доверием корпорации, показывает и целый ряд голосований, связанных с выборами на различные административные должности. Так, с сентября 1905 года А. Е. Фаворский стал членом полулегальной Советской комиссии — органа, не предусмотренного никакими уставами и правилами, но обладавшего всей полнотой власти в университете в 1905–1914 годах^[43]. В 1907 году А. Е. Фаворский избран кандидатом, в 1908 году — членом, а в 1911 году — председателем профессорского дисциплинарного суда^[44], органа, имевшего в условиях революционной ситуации в университете большое общественно-политическое значение и стоявшего скорее на стороне студентов, чем власти, защищавшего «автономию университета»^[45].

Университетскому суду приходилось разбирать самые разные дела — от кражи книг в библиотеке до травли в студенческом общежитии. Значительную долю дел составляли так называемые политические дела. А. Е. Фаворский, который сам в свое время проходил подобный процесс в качестве обвиняемого, всячески способствовал оправданию революционно настроенных студентов. Об отношении А. Е. Фаворского к политическим практикам в стенах университета ярко свидетельствует дело студента А. Нестерова (члена академической корпорации)^[46].

В числе других политически активных профессоров А. Е. Фаворский принимает участие в обсуждении вопросов, касавшихся нового университетского устава, разрабатываемого министерством П. М. фон Кауфмана^[47]. Важнейшим общественным свершением А. Е. Фаворского и В. Е. Тищенко стала организация музея Д. И. Менделеева, настоящий культ которого стал формироваться еще при жизни великого ученого. После его кончины по инициативе участников РФХО, учеников и бывших коллег был поднят вопрос об открытии Менделеевского музея. Представление бывших коллег ученого о выделении средств на организацию музея было составлено прочувствованно и патетически: «Для оценки личности и деятельности великих умов, сошедших в могилу, становятся важны не только их печатные труды, неизданные рукописи, письма, заметки, но даже мелкие подробности личной жизни и домашней обстановки»^[48]. В отличие от большинства деятелей эпохи, образ Д. И. Менделеева, сформированный в массовом сознании, уже в начале посмертной судьбы ученого носил консенсусный характер — в качестве положительного персонажа и великого ученого он был органично вписан в различные версии российской истории (впоследствии эта тенденция только укрепилась). В этом смысле интересы власти, либеральной общественности и университета редким образом совпали. С высочайшего одобрения с подачи премьера П. А. Столыпина на организацию музея и покупку библиотеки у наследников ученого в обход обычного порядка выделения государственных кредитов в кратчайшие сроки было найдено финансирование^[49]. Первыми посетителями музея в декабре 1911 года стали участники II Менделеевского съезда (А. Е. Фаворский был его вице-председателем). Менделеевскому музею в числе немногих университетских центров удалось пережить революцию и Гражданскую войну и достичь наибольшего расцвета в советское время^[50].

Завершение организации музея Менделеева проходило уже на фоне «кризиса Кассо»^[51]. Суть его заключалась в противостоянии нового министра Л. А. Кассо и высших учебных заведений империи. В октябре 1911 года, когда шел поиск новых кадровых комбинаций, кандидатура А. Е. Фаворского как известного ученого, умелого администратора и умеренного либерала, приемлемого как для власти, так и для корпорации, вновь оказалась в центре внимания. Протоколы университетского совета лишь отчасти маскируют очевидное соперничество за пост ректора, которое развернулось между двумя лидерами «левой группы» — А. Е. Фаворским и В. М. Шимкевичем. В ходе предвыборной борьбы первый получил 25 голосов, а второй — 15. На следующем заседании собрания, на которое В.М. Шимкевич не явился, была проведена баллотировка избранных кандидатов.

В. М. Шимкевич получил 25 избирательных шаров, 20 неизбирательных, А. Е. Фаворский получил 37 избирательных, 7 неизбирательных. Таким образом, А. Е. Фаворский оказался избранным на должность ректора.

Однако профессор с этим решением совета не согласился, заявив, что он «ввиду целого ряда соображений и основательных причин от должности ректора отказывается, на отказ свой просит товарищей не сетовать и сделанное заявление о том просит считать окончательным»^[52]. После отказа победителя выборов пост ректора было предложено занять В. М. Шимкевичу. Впрочем, в новых условиях он также не мог принять эту должность. В итоге «левой группе» профессоров пришлось вернуться к своим старым административным кадрам из числа гуманитариев. 26 октября 1911 года на должность ректора был избран профессор-историк Э.Д. Гримм^[53], оказавшийся последним ректором дореволюционного университета. Кстати, проректором университета в октябре 1912 года был избран многократно упоминающийся родственник и коллега А. Е. Фаворского В. Е. Тищенко^[54].

Вероятно, Татьяна Алексеевна оставалась в стороне от этих административных коллизий, связанных с карьерой отца. Основное внимание ее, конечно же, привлекают важнейшие события жизни семьи, предопределившие и ее собственную судьбу. В 1908 году уходит из жизни Наталья Павловна — первая жена ученого, мать Татьяны Алексеевны, долго болевшая чахоткой. Для Татьяны Алексеевны это одно из самых трагических воспоминаний. В 1910 году Алексей Евграфович женился во второй раз, на своей бывшей студентке Высших женских курсов Марии Маркеловне Домбровой, с которой Татьяна Алексеевна была в теплых, дружеских отношениях. От этого союза родились две дочки (Ирина и Марина) и сын (Алексей), описание жизненного пути, учебы, научной карьеры которых занимает немало места на страницах книги.

В 1913 г. профессор А. Е. Фаворский, отслужив по учебной части тридцать лет, получил право на пенсию с выплатой полного профессорского оклада, что открывало перед ним перспективы спокойной работы по собственному научно-исследовательскому плану. Но внешние обстоятельства не дали им реализоваться. Грянула Первая мировая война, ставшая началом серии социальных катаклизмов, которые вместе со страной пришлось пережить и семье Фаворских. Первая трагедия, которую испытала Татьяна Алексеевна, — гибель в ноябре 1914 года на фронте двоюродного брата — «милого… Андрюши» Тищенко, с которым она была очень близка и который первым из университетской корпорации стал жертвой этой войны. А. В. Тищенко был оставлен на кафедре русской истории, являлся учеником известного историка и археолога А. А. Спицына. В последний путь сына проректора провожал весь университет — это событие освещалось в прессе^[55], и в воспоминаниях похороны А. В. Тищенко описаны подробно.

Татьяна Алексеевна очень кратко описывает работу отца на оборону — в частности, о его участии в «каких-то комиссиях, связанных с оборонными работами», о том, что даже летом он должен был время от времени ездить в Петербург на заседания, а также упоминает, что часть работ велась в лаборатории Военно-химического комитета Русского физико-химического общества. О работе А. Е. Фаворского в Военно-химическом комитете также кратко пишет в своей книге один из учеников ученого — М. Ф. Шостаковский^[56], а затем и сама Татьяна Алексеевна^[57]. Между тем эта деятельность примечательна, с нашей точки зрения, как пример патриотической самоорганизации русских ученых в сложное для страны время. Упомянутая работа профессора проходила в Физико-химическом обществе при Петроградском университете (РФХО), ставшем той организацией российского научного сообщества, которой пришлось дать ответ на вызов военного времени, связанный с появлением химического оружия^[58]. Именно ученые — специалисты в области естественных и технических наук «брали на себя инициативу ускоренного поиска решения возникших проблем, преодолевая бюрократическую косность чиновников и находя понятные промышленникам доводы об исключительной экономической выгоде от скорейшего внедрения новых технологий, важных для обороны страны»^[59]. В этом контексте и следует рассматривать вклад в работу по созданию и производству химических веществ, который внес Военно-химический комитет при РФХО при Петроградском университете.

Первоначальным ядром для образования комитета послужила группа петроградских химиков, принимавшая участие в Комиссии по заготовлению удушающих средств по приглашению ее председателя, генерал-майора И. А. Крылова. В сентябре 1915 г. Совет РФХО вошел в Особое совещание по обороне с ходатайством об отпуске средств для организации Военно-химического комитета. Также было озвучено пожелание об организации опытного завода, «на котором можно было бы после лабораторных исследований испытать в малом заводском масштабе выработанные методы получения нужных для военного дела химических продуктов»^[60]. Всего в состав комитета входило 106 членов, включая практически всех сотрудников кафедры химии физико-математического факультета Петроградского университета. Общее наблюдение за делами Комитета лежало на делопроизводителе, которым был назначен профессор университета Л. А. Чугаев^[61]. Заседания проходили в основном в здании химической лаборатории университета или в химической лаборатории Горного института^[62].

В сферу занятий комитета входил разнообразный круг научных и военно-технических вопросов, связанных с разработкой удушающих и взрывчатых веществ, производством различных химических препаратов, учетом наличности и запаса месторождений сырых материалов и т. п. Важным пунктом обсуждений комитета была перестройка, наладка и эксплуатация Опытного завода^[63]. Для его оборудования в конце января 1916 года комитету было предоставлено помещение на угольном заводе второго казенного винного склада на Ватном острове. На заводе осуществлялось производство удушающих веществ, в разработке которых активнейшее участие принимали ученые Петроградского университета. В частности, там было налажено производство хлорпикрина из ацетона, подготовительная лабораторная работа по которому была выполнена в университетской лаборатории Л. А. Чугаева^[64]. В университетской лаборатории органической химии профессора А. Е. Фаворского проводились подготовительные работы для получения фосгена «из четыреххлористого углерода и олеума с утилизацией хлорсульфоновой кислоты для получения удушающих средств»^[65].

Начиная со второй половины 1916 года Военно-химический комитет обратился к проблеме перевода химической промышленности на мирные рельсы. Комитет подчеркивал, что уже с первых шагов своей деятельности он, «имея в виду прежде всего обслуживать стоящие на очереди нужды армии и флота, не терял из виду и других задач, более отдаленных, но зато еще более обширных и заманчивых, — задач, разрешение которых было рассчитано на мирное время»^[66]. В первую очередь речь шла о медикаментах, вкусовых веществах, красках и т. п. Таким образом, всего за несколько лет существования комитет превратился из добровольной организации ученых-химиков, стремящихся помочь страдающей от тягот войны стране, в постоянное государственное учреждение — ГИПХ (Государственный институт прикладной химии)^[67]. Разумеется, эффективность таких научно-технических центров снижалась в условиях отсутствия четкой системы и планов управления военно-химической отраслью со стороны государства, но это обстоятельство скорее отражало общие трудности, связанные с мобилизацией промышленности в годы войны^[68]. Однако не вызывает сомнений, что деятельность Военно-технического комитета показала способность российских ученых к эффективной работе, направленной на решение государственных задач^[69].

Что же касается воспоминаний Татьяны Алексеевны, то в них содержатся уникальные сведения о работе и атмосфере одного из госпиталей, открытых во время войны в университете. Напомним, что для медицинских нужд университет предоставил четыре помещения в комплексе на Васильевском острове (там были организованы лазареты на 466 кроватей), попечителями которых выступали профессора университета. В управлении лазаретами принимали участие также жены профессоров и приват-доцентов университета^[70]. Татьяна Алексеевна поступила на работу (без оплаты) медсестрой в лазарет, размещенный в актовом зале университета. Ее яркий рассказ о работе врачей и младшего персонала госпиталя, пациентах, проводимых операциях — единственное известное нам подробное описание больничной жизни в стенах университета этого периода.

Татьяна Алексеевна закончила Высшие женские курсы еще в 1914 году, а в 1916 году сдала экзамены университетской государственной комиссии, получив соответствующий диплом. С сентября 1916 года по настоянию отца Татьяна Алексеевна начала трудиться в лаборатории завода по производству оптического стекла под руководством И. Л. Гребенщикова. Здесь и застала ее Февральская революция, которая первоначально мало повлияла на налаженный жизненный уклад всей семьи Фаворских. Вот что пишет Татьяна Алексеевна: «после Февральской революции на заводе у нас мало что изменилось», правда, «все были рады свержению самодержавного строя, отречению царя Михаила». Это была всеобщая эйфория. В заявлении совета профессоров университета, принятом единогласно 3 марта 1917 года, говорилось: «…довести до сведения Временного правительства, опирающегося на полную поддержку народа и армии, чьими героическими усилиями навсегда опрокинут старый порядок, что в этот ответственный момент, переживаемый родиной, Совет считает своим долгом предоставить в полное распоряжение Временного правительства все свои силы, дабы способствовать прочному насаждению нового порядка»^[71]. Но, как и предрекали пожилые и опытные люди, впереди ждали серьезные проблемы с транспортом, питанием и прочим.

На этом печальном фоне как-то незаметно прошла Октябрьская революция, но захватившие власть большевики вызывали ненависть ученого сословия. В данном отношении показательны слова Татьяны Алексеевны, относящиеся к 1919 году: «Как я ненавидела тогда большевиков, виновников разрухи и голода, неотвратимой гибели, медленно, но верно приближавшейся к нам! Могу только сказать, что, несмотря ни на что, я всегда работала добросовестно, одинаково охотно занималась с любыми студентами, рада была успехам любого пролетарского юноши или девушки, но правителей наших в то время я ненавидела, не кого-то конкретно, а большевиков вообще. Никаких достижений, ничего хорошего, за что их можно было бы похвалить, мне пока не было видно, а горе и несчастья, которые они несли не только мне, но и многим другим, я замечала на каждом шагу. Всего тяжелее был, конечно, голод». Действительно, большинство университетских преподавателей и научных сотрудников относили к третьей продовольственной категории, что обрекало их на голодание. В декабре 1919 года совет Петроградского университета поручает президиуму довести «до сведения высшей власти», что из-за сложившихся условий жизни ученые «вымирают»^[72]. Эти слова не являлись образным преувеличением. Уже к 1920 году из жизни ушло около сорока человек из числа преподавательского состава: академики М. А. Дьяконов, А. С. Лаппо-Данилевский, Б.А.Тураев, А. А. Шахматов, профессора А. А. Иностранцев, А. А. Жуковский, Л.В.Ходский, И. М. Волков, Н.Н. Розин, X. Я. Гоби, В. М. Гессен, Я. И. Смирнов, О. О. Розенберг, П. О. Сомов и многие другие^[73]. Как писал одному из своих корреспондентов профессор Н. Н. Глубоковский в марте 1920 года, «Университет частью разбегается, а еще более того вымирает “пачками” (иногда до 7–8 человек разом)»^[74]. В начале 1920 года ректор В. М. Шимкевич с болью сообщает в Комиссию по улучшению быта ученых о гибели коллег, о том, что ввиду условий питания «состояние здоровья многих профессоров таково, что в ближайшем будущем надо ожидать дальнейшей убыли». Ректор рассказывает о том, что «некоторые преподаватели физико-математического факультета уже давно едят мясо “лабораторных мучеников”, т. е. собак и кошек, использованных для научных и учебных целей», однако подчеркивает, что «таких счастливцев, которые это могут делать, очень немного». В. М. Шимкевич констатирует, что «нельзя не отметить и роста в ученой среде полного индифферентизма к своей личной судьбе, приводящего к нежеланию бороться за жизнь и даже к потере желания жить»^[75]. Татьяна Алексеевна описывает действия, которые Фаворские предпринимали, для того чтобы выжить — среди них организация огорода на лужайке рядом со зданиями Кадетского корпуса, но главное — эвакуация Марии Маркеловны с маленькими детьми в деревню Усадищи (более 100 километров от Петрограда), где они прожили с 1919 по 1922 год.

Несмотря на голод, красный террор, гибель близких, работа в университете и других научных учреждениях не замирала. Ученые старались продолжать поддерживать дорогие им институты и традиции. В воспоминаниях есть любопытная зарисовка празднования столетия университета^[76]: «В феврале 1919 г. по старому стилю было очень скромно отмечено столетие со дня основания Петербургского (Петроградского) университета. Народу собралось немного, в зале было холодно, сидели в шубах. Многие уехали из Петрограда, некоторые жили настолько плохо, что относились ко всему безразлично, интересовались лишь разговорами о продовольствии. Мы с отцом, конечно, были». Интересно сравнить эту запись с показаниями другого источника — дневника жены профессора русской истории С. Ф. Платонова Надежды Николаевны Платоновой (Шамониной): «Вчера, сегодня и завтра — юбилейные дни здешнего Ун[иверсите]та; завтра — начало Масленицы — в нормальное время какие бы это были торжественные и радостные дни, а сейчас ничто на ум не идет. <…> Вчера в Ун[иверсите]т явился в довольно растерзанном виде Луначарский, сидел в первом ряду… и произнес речь: для всякого правительства, даже для теперешнего, Унив[ерсите]т представляет большую ценность, п[отому] ч[то] наука нужна народу, и т. д. И ему аплодировали не только в зале, но и на эстраде, среди профессоров кое-кто — это при всем известном презрительном, совершенно недопустимом отношении Л[уначарско]го к профессорам»^[77].

Скорее всего, и Фаворские не аплодировали советскому наркому просвещения. Но так же, как, кстати, и С. Ф. Платонов, их семья активно включилась в сотрудничество с новой властью. Как пишет Татьяна Алексеевна, «советская власть не внушала доверия, а представители ее вызывали ненависть. Однако и от возвращения к власти буржуазных элементов тоже нельзя было ждать ничего хорошего. <…> Были, конечно, среди тогдашней интеллигенции люди, ждавшие прихода белых, но большинство было настроено подобно мне и честно работало. Не помню, кто-то из знакомых сказал тогда по поводу ничтожной зарплаты, которую тогда платили профессорам и преподавателям: “Только русская интеллигенция может так работать, ничего почти не получая за свою работу”». Это кредо российских ученых: режимы меняются, а наука остается — и ей надо служить! А через какое-то время и большевики стали вызывать определенные симпатии, особенно когда А. М. Горький уговорил В. И. Ленина вплотную заняться бытом ученых (версия Татьяны Алексеевны).

В 1919 году, как уже упоминалось, А. Е. Фаворский принял активное участие в организации Государственного научно-исследовательского института прикладной химии. Это был один из первых опытов масштабного сотрудничества старых ученых с советской властью, показавший в 1920-е годы блестящие результаты. 1920–1922 годы были переломными и в выборе дальнейшего пути для университетских ученых. Около четверти работавших в 1917 году преподавателей Петроградского университета сделали выбор в пользу эмиграции из страны (в своем абсолютным большинстве — специалисты в области гуманитарных и социальных наук)^[78]. Для А. Е. Фаворского такой вариант был категорически неприемлем. Как вспоминает Татьяна Алексеевна, знакомый купец «звал отца уехать в ним вместе в Новую Зеландию. Отец с негодованием отверг это предложение и сказал, что он никуда и никогда со своей Родины не поедет».

В 1919 году началась трансформация структуры Петроградского университета, связанная с объединением вузов и факультетов, а также со всей структурой управления университетом. К 1922 году этот процесс привел к фактической ликвидации университетской автономии, университетская корпорация была поставлена под полный контроль нового режима. Эпоха «мандаринов» закончилась, время претензий профессорского сословия не только на собственную общественную политическую позицию, но и на управление университетом ушло, и вместе с тем поменялось и восприятие окружающего мира. Характерно воспоминание о похоронах В. И. Ленина, о котором в 1917 году в среде Фаворских говорили как об агенте, засланном немцами: «Настал январь 1924 года. День смерти Ленина, короткий зимний день, трескучий мороз. По всей стране в одну и ту же минуту замерла жизнь, остановилось движение… А потом жизнь пошла снова вперед, возобновилась работа, не останавливаясь ни днем, ни ночью. Работали и мы, в лаборатории и дома, и время бежало все быстрее и быстрее». Фаворские видели свою задачу исключительно в профессиональной работе, дистанцируясь от обсуждения «внешних факторов», одним из которых стала организация приема по принципу социального происхождения и соответствующие чистки состава студенчества. Так, Татьяна Алексеевна вспоминает заседание совета университета в 1923/24 году, на котором она присутствовала: «…представители реакционной профессуры говорили, что самое большое зло — это то, что “им подменили аудиторию, кого они будут учить, кого готовить?” Мы об этом не думали и старались вложить начатки химических знаний во все различные головы, которые приходили к нам, желая их получить». В 1924 году А. Е. Фаворский входит в университетскую делегацию, отправившуюся просить денег на проведение научных исследований к Л. Д. Троцкому, который в итоге «очень помог».

Татьяна Алексеевна ярко описывает злоключения российской системы образования в связи с большевистским экспериментом. Фаворские должны были мириться с постоянными реформами в высшей школе, где «все время менялись методы преподавания: комплексный метод, Дальтон-план, бригадный метод». Отчасти спасало чувство юмора. Вот что пишет Татьяна Алексеевна о занятиях младшей сестры в Технологическом институте в 1929 году: «…экзамен был отменен, и изучали органическую химию путем очередного эксперимента — бригадным методом. В университете мы как-то избежали этого удовольствия». Провалившиеся реформы конца 1929–1930 года по созданию «Единого химического вуза» Татьяна Алексеевна описывает критически, особенно важным для нее было сохранить лабораторию отца в университете. 1929 год ознаменовался для Фаворских и позитивным событием, связанным с долгожданным избранием А. Е. Фаворского в Академию наук, которое, естественно, было предметом гордости Татьяны Алексеевны.

Вообще текст воспоминаний, относящийся к 1920–1940 годам, на наш взгляд, любопытен прежде всего с точки зрения роста тех же симпатий к большевикам, что, в свою очередь, вероятно, отражает процесс изменения мировоззрения «старой интеллигенции». Несмотря на постепенное восстановление материального достатка семьи в 1920-е годы, бытовой уклад заметно меняется. Церковные праздники год за годом теряют прежнее значение, зато появляется новый «октябрьский праздник», который отмечают даже в семейном кругу, но, самое главное, меняется восприятие правящей партии и советского строя.

Пожалуй, здесь в высшей степени показательны зарисовки, связанные с убийством лидера партийной организации Ленинграда: «Убит Киров! Убит выстрелом, чуть не в упор. Весь город кипел, негодовал, возмущался. Весь день шел народ к Таврическому дворцу, посмотреть в последний раз на любимого вождя, поклониться его праху. Шли рабочие, служащие, студенты, аспиранты. Лаборатория Алексея Евграфовича опустела в этот день, все аспиранты — Домнин, Назаров, Ирина и другие — все влились в общую процессию, в скорбном молчании идущую к Таврическому дворцу. Всю ночь шли с факелами представители заводов и учреждений. От университета в числе прочих шел Алеша [Фаворский] с Наташей Полевой. Трудно было поверить, что нет больше Кирова — “трибуна революции” — такого простого, доступного. Такого умного, так трезво разбирающегося в сложной современной обстановке, так серьезно и заботливо вникающего во все вопросы, с которыми к нему обращались. Человека большой души, любившего людей и которого любили люди. Алексей Евграфович искренно горевал о гибели Кирова. Такого человека трудно было опорочить, обвинить в каких-нибудь вымышленных преступлениях, за ним стояли народные массы, его можно было только убрать, и его убрали. На его место в Ленинграде поставили Жданова. Какая замена! Когда Университет обратился к нему с какой-то просьбой, он даже не счел нужным ответить на нее».

Что ж, Кирова страстно любили все ленинградцы! Гораздо труднее было разобраться в дальнейших «поворотах и изгибах» созревшего культа личности Сталина. Например, Татьяна Алексеевна так рассуждает о Московском процессе 1937 года: «мы хорошо бы отдохнули за несколько дней, проведенных на даче, если бы не чтение газет, в которых печатался процесс бывших вождей — Зиновьева, Каменева, Рыкова, Бухарина и других.

<…> С утра приносили газеты, и все сидели и читали двойные газетные листы, целиком заполненные описанием процесса, ответами подсудимых. Зиновьев, Каменев, Рыков — это еще было допустимо, но Бухарин — академик, известный своими трудами и своим умом, с которым Алексей Евграфович встречался на сессиях Академии, которого я видела своими глазами… <…> Пусть Каменев, Зиновьев, о которых много писали плохого, пусть Рыков, который так много пил водки, что представление о нем было неотделимо от водки, которую в народе называли “рыковкой”, но Бухарин, Бухарин… Тяжело и неприятно было читать всю ту грязь, которой обливали подсудимых».

Страницы книги, посвященные временам культа личности, крайне интересны для понимания восприятия российской интеллигенцией этого страшного явления. Татьяна Алексеевна приводит некоторые имена репрессированных. Как известно, Ленинградский университет во времена большого террора (1936–1938) понес тяжелые утраты. Среди «врагов народа», арестованных (ряд из них затем был расстрелян) в эти годы, — профессора В. Р. Бурсиан, Ю.А. Крутков, П.Т. Соколов, П. И. Лукирский, В. К. Фредерикс, А. К. Дрезен, М. Д. Кокин, Г. Д. Карпеченко, С. М. Дубровский,

В. Н. Бенешевич и многие другие^[79]. Точный подсчет потерь, который понес университет в эти годы, еще следует провести. Татьяна Алексеевна, будучи очевидцем этих страшных событий, описывает ужасы режима, тотальный страх: «Народ уже давно привык молчать, боялся вслух высказывать свои мысли и только шепотом». Некоторые сведения уникальны, например о деяниях сталинских опричников, сравнимых с практикой нацистских концлагерей: «…многим арестованным, в том числе и Сереже, впрыскивали экстракт, выделяемый из органов животных, больных раком. Трудно поверить, что возможна была такая жестокость, но общая мрачная обстановка того времени была такова, что вряд ли можно сомневаться, что человек этот говорил правду». Интересно, что большевики при этом уже воспринимаются «своими». Татьяна Алексеевна, в частности, пишет об одной из жертв режима (В. П. Краузе): «Будучи студентом, он был вожаком студентов-химиков, пользовался у них большим авторитетом и уважением со стороны преподавателей. Очень энергичный и умный, убежденный коммунист, он представлял собой тип настоящего большевика и настоящего человека».

Татьяна Алексеевна Фаворская вспоминает: «Репрессии шли нарастающими темпами. Ширился круг лиц, исчезавших неведомо куда: члены правительства, академики, ученые, инженеры, учителя, рабочие, военные всех рангов, лица иностранного происхождения и прочие мирные граждане. Никто не был застрахован от того, что глухой ночью раздастся звонок, войдут три-четыре человека, велят собираться и увезут в недавно построенный Большой дом. И сколько за это время погибло людей! Не знаю, как это объяснить, но почему-то этот террор, эта неслыханная жестокость не ассоциировалась в умах людей лично со Сталиным. Представлялось, что это какая-то безликая сила творит все это зло, через выдвигаемых лиц вроде Ежова, Ягоды и других. Конечно, многое тогда скрывалось, никаких подробностей не доходило до широкой публики, только слухи, намеки, тревожные рассказы об арестах, о том, что творится в Большом доме на Литейном. Слишком много писали тогда о Сталине в газетах, журналах, изображали в театрах и кино всенародную любовь и преклонение перед гениальным вождем народа, чтобы люди могли здраво ассоциировать творившееся жуткое беззаконие с личностью человека, окруженного таким ореолом славы и любви».

Извечный русский вопрос «Кто виноват?» так и остался без ответа, зато остался страх… Уже после «оттепели» она писала: «…до сих пор мне делается не по себе, когда я слышу на улице или в общественном месте “вольные” разговоры».

Что касается самой Татьяны Алексеевны, А. Е. Фаворского и вступивших во взрослую и профессиональную жизнь в 1930-е годы его младших детей (Ирины, Марины и Алексея), репрессии их обошли стороной. После переезда Академии наук в Москву в 1934 году А. Е. Фаворский стал часто ездить в столицу — помимо собраний Академии, к этому его вынуждало директорство в Институте органической химии Академии наук. В 1940 году широко отмечалось восьмидесятилетие А. Е. Фаворского, весной следующего, 1941 года пожилой ученый получил Сталинскую премию за разработку методов синтеза изопренового каучука. Несмотря на суровое время, семья обрела внешнее благополучие — Ирина и Алексей были счастливы в браке, в семье появились внуки. Сама Татьяна Алексеевна увлеченно завершала работу над докторской диссертацией, Алексей и Ирина защитили кандидатские, Марина над ней работала. Глава рода Фаворских мог быть доволен как профессиональным признанием своего труда, так и достижениями своего семейства. Академик купил новую дачу в Луге, где все семейство могло собираться вместе. Существенным ударом для Фаворских стала почти одновременная кончина от рака старшего поколения семьи Тищенко в начале 1941 года — Елизаветы Евграфовны (урожденной Фаворской) и Вячеслава Евгеньевича. Однако полностью поломала налаженную уже, как казалось, жизнь война.

Воспоминания Татьяны Алексеевны о войне интересны описанием быта эвакуированной в Казахстан (Боровое) академической интеллигенции. Статус академика и лауреата Сталинской премии позволил А. Е. Фаворскому вывезти вместе с собой большинство женщин и детей своей большой семьи — как отмечает Татьяна Алексеевна, «в общей сложности нас должно было ехать десять человек: шестеро взрослых и четверо детей». Во время войны, несмотря на слабость, А. Е. Фаворский продолжал работать, создав вместе со своим учеником «бальзам Фаворского — Шостаковского», применяемый при ожогах и ранах. Отдельные наблюдения Татьяны Алексеевны очень интересны и в литературе не встречаются. Например, предположение о том, что эвакуация из Ленинградского университета группы лиц, работавших на военную тематику, была не столько связана с ее государственным значением, сколько со стремлением университета «сохранить молодых, способных сотрудников». Текст Татьяны Алексеевны фиксирует драгоценные воспоминания всего военного поколения — например, выступления Сталина 6 ноября 1941 года, 9 мая 1945 года.

8 августа 1945 года не стало А. Е. Фаворского — для мемуариста это хотя и ожидаемое, но трагическое событие. Однако, разумеется, после смерти отца жизнь не остановилась — Татьяна Алексеевна и ее сестры активно работали. Муж Ирины Никита Домнин бы назначен ректором. Но обстановка в стране была тяжелой: светлое ликование по поводу славной победы постепенно тонуло в повседневном болоте мрачного режима. «Послевоенное послевкусие» оказывалось весьма неприятным, что тонко передано в воспоминаниях: «Сколько страдало совершенно невинных людей. Снова начались аресты, снова люди исчезали неизвестно куда»; «Холодная война была в разгаре, иностранные контрразведки засылали диверсантов, пытались проникнуть в институты, заводы, лаборатории, где велись секретные работы, пытались вывести из строя, ликвидировать ведущих ученых и практических работников»; «Опять разные лица объявлялись врагами народа, опять устраивались процессы, где в тяжелых преступлениях обвинялись группы лиц различных специальностей и национальностей: микробиологи, врачи, евреи и т. п. Пострадал и исчез с лица земли и председатель Госплана, известный экономист Н. А. Вознесенский. Вслед за ним был арестован и погиб его брат, наш ректор».

Воспоминания Татьяны Алексеевны вполне передают ту атмосферу, которая царила в обществе и Ленинградском университете послевоенного времени — борьба с космополитизмом, «факультетские дискуссии», «суды чести» над заслуженными профессорами, увольнения, аресты^[80]. Вообще, со смертью основного героя жизнь

Татьяны Алексеевны (и повествование воспоминаний) идет как бы по инерции. Своеобразным эпилогом служит описание национальных проводов и похорон «отца народов». Слова автора ярко показывают всю сложность тех образов и ощущений, которые она связывала с этой личностью. Татьяна Алексеевна описывает народную скорбь, радость наших врагов, желающих развала Советского государства, и одновременно надежды «честных людей», на то, что кошмар сталинизма закончится.

Воспоминания Татьяны Алексеевны Фаворской являются ценнейшим источником по истории Петербургского университета конца XIX — первой половины XX века. Без сомнения, он займет достойное место среди публикаций источников личного происхождения, принадлежащих университетским ученым той эпохи^[81]. Это любопытнейший материал по истории России в целом, ее быту, нравам, культуре. Воспоминания будут интересны и специалистам-историкам, и историкам науки, и всем, кто неравнодушен к истории и культуре родной страны.

Примечания

1

См., напр.: Уинни У. П. О значении работ русских химиков для мировой химии. Речь президента Английского химического общества, произнесенная на годовом собрании общества 27 марта 1924 года / пер. В. Г. Хлопонина. Л., 1924. С. 45–47; Чичибабин А. Е. Успехи химии в СССР за последние десять лет. Л., 1928. С. 5, 15.

2

См., напр.: Алексей Евграфович Фаворский // Вестник АН СССР. 1945. № 12. С. 10–16; Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945) / вступ. ст. М. Ф. Шостаковского; библиогр. сост. О. В. Исаковой. М., 1945; Фигуровский Н. А. Чем наука обязана русским химикам: расширенная стенограмма лекции. М., 1950; Глинка М. Л. Роль русских ученых в развитии мировой химии: стенограмма публичной лекции. М., 1950; и др.

3

См., напр.: Фигуровский Н. А. История химии: учеб, пособие. М., 1979. С. 290–291; Соловьев Ю. И. История химии в России. М., 1985.

4

Балезнин С. А., Бесков С. Д. Выдающиеся русские химики. М., 1972. С. 191; Проскуряков В. А., Макареня А. А., Авербух А. Я. Химические школы Петербурга — Ленинграда. Л., 1976; Трофимов Б. А., Иванов А. В. Развитие идей академика Фаворского в работах М. Ф. Шостаковского // Вестник СПбГУ. Сер. 4. Т. 1 (59). 2014. Вып. 4. С. 558–566; и мн. др.

5

Домнин И. Н., Костиков R R Органическая химия — любовь на всю жизнь. К 150-летию со дня рождения академика А. Е. Фаворского // Вестник Российской академии наук. 2010. Т. 80, № 3. С. 245–250; Трофимов Б. А. Чтения памяти академика А. Е. Фаворского в Иркутском институте химии им. А. Е. Фаворского СО РАН // Вестник СПбГУ Сер. 4. 2013. Вып. 3. С. 131–135; Schmidt Е. Yu. New Horizons of the Favorsky Chemistry // Вестник СПбГУ. Сер. 4. 2013. Вып. 4. С. 103–110; Трофимов Б. А. Вторые чтения памяти академика Алексея Евграфовича Фаворского в Иркутске // Вестник СПбГУ Сер. 4. Т. 1 (59). 2014. Вып. 3. С. 427–432; и др.

6

Фаворская Т. А. Алексей Евграфович Фаворский. Л., 1968.

7

Фаворская Т. А. Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945). Л., 1980.

8

Кстати, Татьяна Алексеевна всегда пишет «Университет» с прописной буквы, когда речь идет об alma mater, и такое написание сохранено в данной публикации.

9

Отчет о состоянии Императорского С.-Петербургского университета и деятельности ученого его сословия за 1881 г., составленный экстраординарным профессором И. В. Помяловским и читанный на акте 8 февраля 1882 г. ординарным профессором О. Ф. Миллером // Протоколы заседаний Совета Императорского Санкт-Петербургского университета за первую половину 1881–1882 академического года. СПб., 1882. № 25. С. 93.

10

Фаворский А.Е. А. М. Бутлеров как глава школы русских химиков // А. М. Бутлеров. 1828–1928. Л., 1929. С. 73–92.

11

Протоколы заседаний Совета Императорского Санкт-Петербургского университета за вторую половину 1880–1881 академического года. СПб., 1881. № 24. С. 64.

12

Протоколы заседаний Совета Императорского Санкт-Петербургского университета за вторую половину 1881–1882 академического года. СПб., 1882. № 26. С. 65.

13

[Отчеты по химической лаборатории за 1884. 1885] // А.М. Бутлеров. Научная и педагогическая деятельность. Сборник документов. М., 1961. С. 141, 142.

14

Протоколы заседаний Совета Императорского Санкт-Петербургского университета за первую половину 1886–1887 академического года. СПб., 1887. № 35. С. 68.

15

Сосницкий Д. А., Ростовцев Е. А. Фаворский Алексей Евграфович // Сетевой биографический словарь профессоров и преподавателей Санкт-Петербургского университета (1819–1917). URL: http://bioslovhist.spbu.ru/person/627-favorskiy-aleksey-yevgrafovich.html (дата обращения: 23.08.2018).

16

Протоколы заседаний Совета Императорского Санкт-Петербургского университета за осеннее полугодие 1891 года. СПб., 1892. № 45. С. 9, 11, 26.

17

Ростовцев Е. А., Баринов Д. А. Физико-математический факультет Императорского Петербургского университета (1819–1917): опыт коллективной биографии // Международные отношения и диалог культур: сб. науч. ст. 2016. № 4 (2015). С. 206.

18

Протоколы заседаний Совета Императорского С.-Петербургского университета за 1895 год. СПб., 1896. № 51. С. 49–50.

19

Отчет о состоянии и деятельности Императорского С.-Петербургского университета за 1896 год, составленный и. д. ординарного профессора Н. И. Веселовским. С приложением речи ординарного профессора П. И. Георгиевского. СПб., 1897. С. 11.

20

См., напр.: Сословие русских профессоров. Создатели статусов и смыслов / под ред. Е. А. Вишленковой, И. М. Савельевой. М., 2013; Маурер Т. «Барометры» или «маяки» общества? Избранные статьи по социальной истории русских и немецких университетов. М., 2015; Иванов А. Е. Ученое достоинство в Российской империи. XVIII — начало XX века. Подготовка и научная аттестация профессоров и преподавателей высшей школы. М., 2016.

21

Протоколы заседаний Совета Императорского Санкт-Петербургского университета за осеннее полугодье 1891 г. СПб., 1892. С. 26; Протоколы заседаний Совета Императорского Санкт-Петербургского университета за осеннее полугодье 1892 г. СПб., 1893. С. 15; Протоколы заседаний Совета Императорского Санкт-Петербургского университета за осеннее полугодье 1893 г. СПб., 1894. С. 20; Протоколы заседаний Совета Императорского Санкт-Петербургского университета за 1894 г. СПб., 1895. № 50. С. 32; Протоколы заседаний Совета Императорского Санкт-Петербургского университета за 1895 г. СПб., 1896. № 51. С. 33.

22

Список профессоров и приват-доцентов, получивших в 1895 и 1896 г. гонорар за чтение лекций и ведение практических занятий. СПб., б. г. С. 5.

23

Протоколы заседаний Совета Императорского Санкт-Петербургского университета за 1899 г. СПб., 1900. № 55. С. 62.

24

Протоколы заседаний Совета Императорского Санкт-Петербургского университета за 1902 г. СПб., 1903. № 58. С. 65.

25

Протоколы заседаний Совета Императорского Санкт-Петербургского университета за 1907. СПб., 1908. № 63. С. 163–165.

26

Ростовцев Е. А. Столичный университет Российской империи: ученое сословие, общество и власть (вторая половина XIX — начало XX в.). М., 2017. С. 344–348.

27

Обозрение преподавания наук по факультету восточных языков Императорского Петроградского университета в осеннем полугодии 1915 и в весеннем полугодии 1916 года. Пг., 1915.

28

Протоколы заседаний Совета Императорского Санкт-Петербургского университета за 1898 г. СПб., 1898. № 54. С. 23–24.

29

Протоколы заседаний Совета Императорского Санкт-Петербургского университета за 1900 г. СПб., 1901. № 56. С. 55–57.

30

Протоколы заседаний Совета Императорского Санкт-Петербургского университета за 1903 г. СПб., 1903. № 59. С. 101.

31

См. материалы отчетов Санкт-Петербургского (Петроградского) университета: Отчет о состоянии и деятельности Императорского С.-Петербургского университета за 1905 г… С. 86–100; Отчет о состоянии и деятельности Императорского С.-Петербургского университета за 1906 г… С. 137–153; Отчет о состоянии и деятельности Императорского С.-Петербургского университета за 1907 г… С. 197–200; Отчет о состоянии и деятельности Императорского С.-Петербургского университета за 1908 г… С. 190–206; Отчет о состоянии и деятельности Императорского С.-Петербургского университета за 1909 г… С. 194–207; Отчет о состоянии и деятельности Императорского С.-Петербургского университета за 1910 г… СПб., 1911. С. 222–231; и др.

32

См., напр.: Волкова Т. Б. Русское физико-химическое общество и Петербургский — Ленинградский университет // Вестник ЛГУ 1950. № 5. С. 119–123.

33

См.: Чугаев Л. А. Русское физико-химическое общество // Наука и ее работники. 1922. № 1. С. 14–20.

34

Устав Русского физико-химического общества при Императорском С.-Петербургском университете // ЦГИА СПб. Ф. 14. On. 1. Д. 9934. Л. 32 об. § 11.

35

История Ленинградского университета. Очерки. 1819–1969 / отв. ред.

B. В. Мавродин. Л., 1969. С. 122.

36

Отчет о состоянии и деятельности Императорского С.-Петербургского университета за 1907 г. С. 199.

37

2 75 лет. Санкт-Петербургский университет. Летопись 1724–1999 / сост. Г. Л. Соболев, И. Л. Тихонов, Г. А. Тишкин; под ред. Л. А. Вербицкой. СПб., 1999.

C. 270.

38

Шостаковский М. Ф. Академик Алексей Евграфович Фаворский. М.; Л., 1953. С. 92–95.

39

Протоколы заседаний Совета Императорского Санкт-Петербургского университета за 1902 г. СПб., 1903. № 58. С.75.

40

Ростовцев Е. А. Столичный университет Российской империи… С. 503–513.

41

См., напр.: Марголис Ю. Д. Петербургский университет 1905–1907 гг. в воспоминаниях современников // Новое о революции 1905–1907 гг. в России: межвуз. сб. Л.: Изд-во ЛГУ, 1989. С. 18–27.

42

Протоколы заседаний Совета Императорского Санкт-Петербургского университета за 1905 г. СПб., 1906. № 61. С. 78–79.

43

Протоколы заседаний Совета Императорского Санкт-Петербургского университета за 1907 г. СПб., 1908. № 63. С. 86–87; Протоколы заседаний Совета Императорского Санкт-Петербургского университета за 1908 г. СПб., 1909. № 64. С. 257.

44

Протоколы заседаний Совета Императорского Санкт-Петербургского университета за 1907 г. С. 335; Протоколы заседаний Совета Императорского Санкт-Петербургского университета за 1908 г. С. 250–259; Протоколы заседаний Совета Императорского С.-Петербургского университета за 1911 год. № 67. СПб., 1913. С. 216.

45

Кареев Н. И. Прожитое и пережитое / подгот. текста, вступ. ст. и коммент. В. П. Золотарева. Л., 1990. С. 244.

46

Протоколы заседаний Совета Императорского С.-Петербургского университета за 1913 г. № 69. Пг., 1915. С. 114.

47

Протоколы заседаний Совета Императорского Санкт-Петербургского университета за 1908 г. С. 10.

48

Попечитель С.-Петербургского учебного округа — министру народного просвещения, 30 января 1910, № 2092 // РГИА. Ф. 733. Оп. 154. Д. 671. Л. 7.

49

Председатель Совета министров — Министру народного просвещения, 21 января 1910 г., № 379 // РГИА. Ф. 733. Оп. 154. Д. 671. Л. 1–1 об.; Председатель Совета министров — Министру народного просвещения, 13 февраля 1910 г., № 861 // Там же. Л. 17; Министр народного просвещения — Председателю Совета министров, 17 февраля 1910 г. № 4528 // Там же. Л. 15–16; Министр финансов — Министру народного просвещения // Там же. Л. 23; Протокол заседания правления Императорского С.-Петербургского университета, 10 февраля 1911 г., № 6 // ЦГИА СПб. Ф. 14. Оп. 3. Д. 13414. Л. 80 об.-81; Протокол заседания правления Императорского С.-Петербургского университета, 24 февраля 1911 г., № 7 // Там же. Л. 99 об.-100.

50

См.: Макареня А. А., Филимонова И. Н. Д. И. Менделеев и Петербургский университет. Л., 1969. С. 98–107.

51

Баринов Д. А. Кризис высшей школы 1911 г. в фокусе историографии // Клио. 2017. № 10. С. 106–117.

52

См.: Протокол заседания Совета СПб. университета. 3 октября 1911 г. // Протоколы заседаний Совета Императорского С.-Петербургского университета за 1911 г. С. 159–162; Протокол заседания Совета СПб. университета. 10 октября 1911 г. // Там же. С. 163–166; Протокол заседания Совета СПб. университета. 17 октября 1911 г. // Там же. С. 167–169; Протокол заседания Совета СПб. университета. 20 октября 1911 г. // Там же. С. 171; Протокол заседания Совета СПб. университета. 24 октября 1911 г. // Там же. С. 209.

53

Там же. С. 211–212.

54

Протоколы заседаний Совета Императорского С.-Петербургского университета за 1912 г. СПб., 1913. С. 138–140.

55

Похороны героя // Биржевые ведомости. 1914. 25-го ноября (8-го декабря). № 14516. С. 4.

56

Шостаковский М. Ф. Академик Алексей Евграфович Фаворский. 1953. С. 90–91.

57

Фаворская Г. А. Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945). С. 235.

58

См. подробнее: Ростовцев Е. А., Сидорчук И. В. Мобилизация интеллекта и отравляющие газы: к истории науки в Петроградском университете в период I Мировой войны // Клио. 2016. № 8. С. 40–48.

59

Колчинский Э. И. Первая Мировая война и некоторые векторы трансформации науки в Германии и России // Наука, техника и общество России и Германии во время Первой мировой войны. СПб., 2007. С. 12.

60

Ипатьев В. Н. Жизнь одного химика. Воспоминания. Нью-Йорк, 1945. Т. 1: 1867–1917. С. 496.

61

Отчет о деятельности Военно-химического комитета при отделении химии Русского физико-химического общества с 2-го октября 1915 г. по 1 сентября 1916 года // ЦГИА СПб. Ф. 974. Он. 1. Д. 28. Л. 12 об.

62

Результаты пленарных заседаний, 1915 г. // ЦГИА СПб. Ф. 974 On. 1. Д. 6.

63

Отчет о деятельности Военно-химического комитета при отделении химии Русского физико-химического общества с 2-го октября 1915 г. по 1 сентября 1916 года. Л. 10 об.

64

Отчет о деятельности Военно-химического комитета при отделении химии Русского физико-химического общества с 2-го октября 1915 г. по 1 сентября 1916 года. Л. 14.

65

Там же. Л. 14 об.

66

Объяснительная записка к проекту устава Института прикладной химии // Там же. Л. 16.

67

Залъцберг М. Три жизни академика В.Н. Ипатьева // Химия и жизнь. 1992. № 12. С. 18.

68

Brooks N. Munitions, the Military, and Chemistry in Russia 11 Frontline and Factory: Comparative Perspectives on the Chemical Industry at War, 1914–1924 / eds R. Macleod and J. A. Johnson. Dordrecht, 2006. P. 75–101.

69

См. подробнее: Ростовцев E. А., Сидорчук И. В. Мобилизация интеллекта и отравляющие газы… С. 40–48.

70

См.: Очерк деятельности Петроградского городского комитета Всероссийского союза городов. Пг., 1916. Вып. I. С. 88–89; Всероссийский Союз городов. Справочная книжка Петроградского городского и областного комитетов. Пг., 1916. С. 116, 117, 119; Высшие учебные заведения в 1914 г. [Всеподданнейшая докладная записка министра народного просвещения о деятельности высших учебных заведений в 1914] // РГИА. Ф. 733. Оп. 226. Д. 170. Л. 3; Отношение к настоящей войне // Отчет о состоянии и деятельности Императорского Петроградского университета за 1914 г. Пг., 1915. С. 91–93.

71

Протокол экстренного заседания Совета Петроградского университета 3-го марта 1917 г. // ЦГА СПб. Ф. 7240. Оп. 14. Д. 1. Л. 30–30 об. Ср.: Копеспу Р. Builders and Deserters: Students, State and Community in Leningrad, 1917–1941. Montreal, 1999. P. 40.

72

Ректор Петроградского университета — в Объединенный совет научных учреждений и высших учебных заведений, в комиссариат народного просвещения и Отдел научных учреждений и высших учебных заведений, 17 декабря 1919 г. // ЦГА СПб. Ф. 7240. Оп. 14. Д. 116. Л. 45–45 об.

73

Ректор Единого Петроградского университета — В отдел научных учреждений и высших учебных заведений, 13 декабря 1919, № 6189, копия // ЦГА СПб. Ф. 7240. Оп. 14. Д. 119. Л. 209–209 об.; Список скончавшихся из состава университета в последнее время лиц // Там же. Л. 260. См. также: Шилов А. В. Из истории

Петроградского университета: судьбы ученых в послеоктрябрьский период // Петербургские чтения — 97. 1997. С. 255.

74

Цит. по: Богданова Т. А., Клементьев А. К. «“Род ученых” не погибнет на свете» (переписка из двух столиц профессора Н.Н. Глубоковского и епископа Василия (Богдашевского) 1917–1921 гг.). // Вестник Екатеринбургской духовной семинарии. 2015. № 3 (11). С. 134.

75

Ректор Петроградского университета — в комиссию по улучшению быта ученых [1920. копия] // ЦГА СПб. Ф. 7240. Оп. 14. Д. 119. Л. 246–247 об.

76

См.: Казакевич R А., Манделъ С. 3. К истории столетнего юбилея университета // Очерки по истории Ленинградского университета. Л.: Изд-во ЛГУ, 1968. Т. 2. С. 159–166.

77

Дневник Н. Н. Платоновой. 9/22 февраля 1919 г. // ОР РНБ. Ф. 585. On. 1. Д. 5699. Л. 4–4 об.

78

Ростовцев Е. А., Сидорчук И. В. Изгнанники «советского» университета: опыт коллективного портрета преподавательской эмиграции Петрограда // Вестник СПбГУ. Серия 2. 2016. Вып. 1. С. 64–75.

79

275 лет. Санкт-Петербургский университет. Летопись 1724–1999. С. 307-

80

См., напр.: Агитпроп ЦК о положении в советской математической науке в связи с обвинениями в преклонении «многих математиков» перед «иностранщиной». 27.10.1948 // Сталин и космополитизм. Фонд А.Н. Яковлева. URL: http:// www.alexanderyakovlev.org/fond/issues-doc/69474 (дата обращения: 23.08.2018); Маркузе А. И., Гиммелыитейн Е. Е. Дискуссия в Ленинградском Государственном университете о роли личности в истории // Вестник ЛГУ 1948. № 2. С. 167–171; Гинецинская Г. А. Биофак Ленинградского университета после сессии ВАСХНИЛ // Репрессированная наука / под общ. ред. проф. М. Г. Ярошевского. Л., 1991. С. 114–125; Чеснова Л. В. Ю. И. Полянский и биология в Ленинградском университете (20-60-е годы) // Там же. С. 212–222; Ганелин R Ш. О борьбе с космополитами в общественных науках в конце 1940-х — начале 1950-х годов // Уроки истории — уроки историка: сб. статей к 80-летию Ю. Д. Марголиса (1930–1996). СПб., 2012. С. 204–224; Гессен В. Ю., Дмитриев А. Л. Большой террор на политико-экономическом факультете Ленинградского университета в 1948–1950 гг.

(по архивным документам и воспоминаниям) // Там же. С. 340–362; Столяр А. Д. Уроки гражданского мужества историков: научное содружество В. В. Мавродина и М. И. Артамонова (1937–1972) // Мавродинские чтения. 2008. СПб., 2009. С. 15–39; Аль Д. [Алыниц Д. Н.] Шаги истории России из прошлого в будущее. СПб., 2007. С. 217–272; и др.

81

Ленинградский университет в воспоминаниях современников: в 3 т. / под ред. В. В. Мавродина. Л.: Изд-во ЛГУ, 1982. Т. 2: Петербургский — Ленинградский университет. 1895–1917; Кареев Н. И. Прожитое и пережитое; Ковалевский М. М. Моя жизнь. Воспоминания. М., 2005; Никольский Б. В. Дневник. 1896–1918 / изд. подгот. Д. Н. Шилов и Ю. А. Кузьмин. СПб., 2015. Т. 1–2; Сорокин П. А. Долгий путь. Автобиографический роман. Сыктывкар, 1991; Лосский Н. О. Воспоминания: Жизнь и философский путь. СПб., 1994; Гревс И. М. За культуру. Воспоминания // Былое. 1918. № 12. С. 42–88; Платонов С. Ф. Автобиографическая записка // Академическое дело 1929–1931. Документы и материалы следственного дела, сфабрикованного ОГПУ / отв. ред. В.П. Леонов; изд. подгот. В. П. Захаров, М. П. Лепехин, Э. А. Фомина. СПб., 1993. Вып. 1. Дело по обвинению академика С.Ф. Платонова. С. 256–288; Зоотомический кабинет (кафедра зоологии беспозвоночных) Санкт-Петербургского университета. К 140-летию со дня основания: сб. документов и воспоминаний / под ред. С. И. Фокина. М., 2011; Профессор Санкт-Петербургского университета А. А. Иностранцев / подгот. текста В. В. Аркадьева, коммент. В. А. Прозоровского, И. Л. Тихонова. СПб., 2014; и др.