Проблема дня

Ти Кинси, 2019

Англия, 1910 год. Леди Хардкасл и ее горничная Фло не только нарываются на преступления и потом щелкают их как орехи. Парочка затмевает мужчин во всем. Они просто должны были столкнуться с острейшим вопросом времени – эмансипацией. И вот пожалуйста. Судьба свела их сразу с боевым крылом эмансипе – суфражетками, прославившимися агрессивными акциями. Лиззи Уоррел обвиняют в поджоге и убийстве: в огне погиб известный журналист. Соратницы уверены в ее невиновности – даже оголтелая суфражистка ни за что не пойдет на убийство. Но власти считают иначе, да и улики указывают на несчастную; ей грозит виселица. Леди и Фло берутся за дело, не подозревая, что оно – лишь часть грандиозного заговора…

Глава 4

Боевой настрой не покинул нас и на следующее утро, и мы спозаранку отправились обратно в Клифтон. Леди Хардкасл, как и собиралась, протелефонировала инспектору Сандерленду во второй половине дня в воскресенье, и они договорились тайно встретиться в кофейне недалеко от магазина ЖСПС в одиннадцать часов.

— А посему, — сказала она мне, поведав детали их разговора, — мы можем приступить к делу с утра пораньше и начать день с визита в этот магазин, служащий штаб-квартирой суфражеток. Предъявить им нам пока еще нечего, но мы можем хотя бы дать им знать, что уже приступили к работе.

И прохладным солнечным утром понедельника в полдесятого мы остановились перед магазином суфражеток и припарковали наш «ровер».

— Ты уверена, что тут ему ничего не грозит? — спросила леди Хардкасл, когда мы начали снимать с себя наши перчатки с крагами и защитные очки. — Он не покатится вниз? Ведь тут склон холма.

— Тормоз должен удержать его на месте, — ответила я. — А если нет, вряд ли он докатится до Парк-стрит, по дороге он наверняка наедет на какое-нибудь препятствие, которое остановит его.

— Обнадежила, нечего сказать! Но тут все равно нет более безопасного места, так что ничего не поделаешь, придется рискнуть.

Мы вошли в магазин и увидели, что за прилавком стоят сразу и Битти Челленджер, и леди Бикл. Они работали сообща: мисс Челленджер складывала листовки, а леди Бикл вкладывала их в конверты.

— Доброе утро, дамы, — поздоровалась леди Хардкасл. — Как дела?

Они оторвали глаза от работы.

— Эмили, дорогая, — сказала леди Бикл, — какая приятная встреча. Мы вас не ждали. — Она сделала паузу. — Или ждали?

— Нет, — успокоила ее леди Хардкасл — вы ничего не забыли, так что не беспокойтесь. Мы просто решили зайти.

— Ну, слава богу. Я отнюдь не такая беспамятная, как думает кое-кто, но не ровен час. Вообще-то я уверена, что запомнила бы, что сегодня вы нанесете нам визит, но в любом случае я рада, что у меня еще не зашел ум за разум. Во всяком случае, не совсем.

— Боюсь, настоящих новостей у нас нет. Во всяком случае, пока. Но я хотела, чтобы вы знали — наш друг в полиции предложил нам свою поддержку. Помогать нам в своем официальном качестве он не может, но он подтвердил то, что нам сообщили вы: полиция считает, что поймала поджигательницу, и расследование закрыто. И он не хочет нарушать конфиденциальность — он очень принципиальный человек и предан службе. Но он не желает, чтобы творилась несправедливость, и по мере сил будет направлять нас на правильный путь.

— О, это хорошая новость, — сказала леди Бикл.

— По-моему, это классическая полицейская расхлябанность, — не согласилась с ней мисс Челленджер. — Они просто арестовывают первого попавшегося бедолагу, после чего начинают отдыхать. И делают вид, будто не замечают, как один из них якобы «помогает» своей приятельнице, но вся эта «помощь» сводится к тому, чтобы не допустить повторного открытия дела.

— Битти, душечка, думаю, ты не вполне справедлива, — возразила леди Бикл. — Похоже, этот инспектор…

— Сандерленд, — подсказала леди Хардкасл.

–… этот инспектор Сандерленд делает это на свой страх и риск. А послушать тебя, так можно подумать, что они хотят просто замести следы.

— А разве тебе так не кажется? — вопросила мисс Челленджер.

— Да полно тебе, — ответила леди Бикл. — Вы ручаетесь за моральные принципы этого инспектора, Эмили?

— Мы знаем его уже почти два года. Он прекрасный человек, — сказала леди Хардкасл.

— Вы сказали, что он предан службе, — заметила мисс Челленджер. — Думаете, он поставит право какой-то там суфражетки на справедливый суд выше репутации своей любимой полицейской службы?

Как бы задать этой несносной Беатрис Челленджер хорошую трепку и обставить дело так, словно это вышло случайно? Я так и кипела, а леди Хардкасл продолжала хранить олимпийское спокойствие.

— Я готова лично поручиться за высокие моральные принципы инспектора Сандерленда и его непоколебимую веру в правосудие, — невозмутимо сказала она. — Он будет идти вместе с нами в наших поисках истины, куда бы ни вел нас этот путь, пусть даже он приведет к выводу о том, что полиция ошиблась и Лиззи Уоррел невиновна. Однако я должна вас предупредить, что Армстронг и я будем продолжать искать истину, даже если в результате обнаружим, что Лиззи Уоррел виновна. Мы приняли ваши слова на веру и исходим из того, что это не она подожгла магазин, но мы не станем скрывать правду, покрывая ту, кто виновата.

Мисс Челленджер уставилась на нас сердитым взглядом, леди Бикл принялась перебирать лежащие на прилавке конверты. Она уже собиралась заговорить, когда за нашими спинами зазвонил дверной колокольчик. Мы все повернули головы, чтобы посмотреть, кто спас нас от неловкого положения, и я немного растерялась, увидев, что это явилась как раз та особа, которая как нельзя лучше умеет приносить неловкость с собой. В маленький магазин вошла женщина, одетая в классический костюм, пошитый в дорогом ателье, и невероятно модную шляпку, с кожаной сумкой на плече.

— Доброе утро, дамы, — поздоровалась она. — Не могли бы вы… О-о.

— Не беспокойтесь, мисс Коудл, — сказала леди Хардкасл. — Мое присутствие часто вызывает такую реакцию. И такое выражение лица. Я уже с этим смирилась. Как поживаете, черт возьми?

— Хорошо, спасибо, — ответствовала мисс Коудл.

— Простите, это большое упущение с моей стороны — я должна представить вас друг другу. Леди Бикл, мисс Челленджер, позвольте мне представить вам мисс Дину Коудл, журналистку, пишущую для «Бристольских известий». Мисс Коудл, это Джорджина, леди Бикл, и мисс Беатрис Челленджер из бристольского отделения Женского социально-политического союза.

— О-о! — с живостью воскликнула леди Бикл. — Стало быть, вы и есть та журналистка-приятельница леди Хардкасл, о которой она мне говорила?

— Ну, я бы не сказала, что мы с ней при… — начала мисс Коудл.

Но леди Бикл продолжала гнуть свое. Возможно, она просто не хотела, чтобы и этот разговор принял неприятный оборот. — А не видела ли я вас раньше? — спросила она. — Вы были на рождественском балу, который устраивала Королевская больница? Уверена, что были. Ведь вы в своей газете так чудесно его описали.

— Разумеется, я там была, — подтвердила мисс Коудл. — Мой жених учится на доктора, и я подумала, что смогу одним выстрелом убить двух зай…

— Я так и знала, — опять перебила ее леди Бикл. — Очень приятно увидеть вас снова. Добро пожаловать в наш скромный магазин. Чем мы можем вам помочь?

— Собственно говоря, — сказала мисс Коудл, ошарашенная этим потоком благожелательных слов, — я подумала, что это я могу помочь вам. Или, по крайней мере, помочь одной из ваших подруг. Не найдется ли у вас места, где мы могли бы поговорить с глазу на глаз? — И она бросила на леди Хардкасл и меня взгляд, в котором не было и тени приязни.

— Если это дело носит щекотливый характер, наверху у нас есть кабинет, — сообщила леди Бикл.

— Щекотливый? Нет, я бы так не сказала. Просто не хочется, чтобы наш разговор подслушивали любопытные дамы, запасающиеся здесь лентами и подстрекательской литературой. — И она опять многозначительно посмотрела на нас.

— Не обращайте на нас внимания, — бодро сказала леди Хардкасл. — Мы тут просто предлагаем свою собственную помощь. И можем подождать.

— Вы? Помощь? Какую такую помощь вы можете предложить? Вы, которые мните себя сыщицами-любительницами… О, нет. Только не вы. Этого не может быть.

— Чего не может быть, дорогая? — с улыбкой спросила леди Бикл.

— Я пришла, чтобы поговорить об убийстве Кристиана Брукфилда, — объявила мисс Коудл.

— И что же вы имеете сказать?

— Думаю, Элизабет Уоррел тут ни при чем.

— Так, всем лучше подняться в кабинет, — подытожила леди Бикл. — Битти, боюсь нам придется предоставить тебе одной справляться с нашествием орд.

Мисс Челленджер посмотрела на улицу, где в холодном зимнем воздухе мимо магазина шли редкие прохожие.

— Пожалуй, я справлюсь, — сказала она.

* * *

На втором этаже мы увидели две двери. Та, что была слева, вела в «кабинет», который занимал более половины тесного этажа. Окна, выходящие на Квинз-роуд, занимали все пространство от пола до потолка и от стены до стены, а в их центре красовалась арка, через которую виднелся фасад расположенной напротив картинной галереи. У одной из стен стоял большой дубовый письменный стол. Он был намного меньше завален бумагами и находился в куда большем порядке, нежели стол инспектора Сандерленда в участке, то же самое можно было сказать и о каталожных шкафах и книжных полках, которыми была уставлена противоположная стена. У третьей стены, расположенной напротив окна, стоял длинный обшарпанный диван.

Леди Бикл уселась на стоящий у стола вращающийся стул и жестом показала нам на диван. Я села на его середину между двух огромных мягких подушек.

— Я вижу, что отношения у вас троих непростые, — сказала леди Бикл, и тон ее был почти грозен, — но боюсь, мне это все равно. Мисс Коудл, я попросила леди Хардкасл и мисс Армстронг провести расследование этого дела, ибо я уверена, что Лиззи Уоррел невиновна. Если вы тоже считаете ее невиновной, то вы должны на время забыть про свои обиды, какими бы важными они вам ни казались, и рассказать нам то, что вам известно. Речь идет о жизни женщины, и у меня нет ни времени, ни терпения, для того чтобы выслушивать пустяки.

— Но послушайте, — начала мисс Коудл, но леди Хардкасл рукой сделала ей знак замолчать.

— Она права, мисс Коудл. Какие бы обиды вы ни таили на нас из-за дела о ведьмовских убийствах в Литтлтон-Коттереле^[28], или какое там мелодраматическое название вы ему дали, вы могли бы на время забыть о них ради этой женщины, которую все, кроме полиции, считают невиновной.

— Вы едва не уничтожили мою репутацию, черт вас дери, — огрызнулась мисс Коудл.

— Мы всего-навсего вскрыли истинное положение дел. Если вашу репутацию могла погубить такая обыкновенная и банальная вещь, как правда, то эта репутация вообще мало чего стоила, разве не так?

— Ах ты высокомерная старая… — Мисс Коудл потянулась к леди Хардкасл, но я успела отбить ее руку и повернулась к ней лицом, не напрягая рук, но держа их наготове.

— Дамы! Прошу вас! — резко бросила леди Бикл. — Если вам хочется подраться, вы можете сделать это и позже. Я даже готова подержать ваши пальто. Но сейчас мы говорим о Лиззи Уоррел. Мисс Коудл, насколько я понимаю, у вас есть кое-какие сведения.

Мисс Коудл подняла с пола свою сумку и, расстегнув ее клапан, достала из нее большой блокнот в твердой черной обложке. Поставив сумку обратно на пол, она несколько секунд молчала, держа блокнот на коленях.

Затем, собравшись с мыслями, сказала:

— Кристиан Брукфилд был отличный журналист. Мы с ним были не только коллегами, но и друзьями. Он был человек порядочный и принципиальный и считал своей миссией разоблачение продажности и корыстолюбия, которые видел вокруг и которых так много в нашей общественной жизни. Его не интересовали сплетни и скандалы вокруг супружеских измен — во всяком случае, ради них самих. Он не писал об убийствах или сенсационных ограблениях. — Она снова посмотрела на леди Хардкасл и меня. — Он писал о коррупции в местных органах власти, о подкупе в местных деловых кругах. Он находил грязных и алчных мерзавцев, действующих в самом сердце нашего общества, и разоблачал их гнусные делишки, выставляя их подлость на всеобщее обозрение. Так что, как вы можете догадаться, он отнюдь не пользовался расположением у тех, кто играет главные роли в политической и деловой жизни Бристоля.

Взяв с колен черный блокнот, она торжественно подняла его обеими руками, словно это была некая ценная реликвия.

— Брукфилд был не склонен к мелодраме, но он и не расслаблялся, вполне отдавая себе отчет в том, что своими разоблачениями он ставит под угрозу свою жизнь. Он иногда отпускал шутки по поводу того, что в один прекрасный день вынюхивание доведет его до беды. Не думаю, что он всерьез опасался, что кто-то пожелает закрыть ему рот, но он определенно не исключал такую возможность. Поэтому, когда он погиб при пожаре, якобы став случайной жертвой политически мотивированного поджога, я первым делом подумала, что его шутливое предсказание все-таки сбылось. Я никогда не верила в версию о том, что это дело рук суфражеток. Я с большим интересом слежу за вашей борьбой и знаю, что это не ваш стиль. Но явилась полиция, топая своими тяжелыми ботинками, бегло взглянула на то, что сразу бросалось в глаза, и объявила дело закрытым.

Открыв блокнот, она посмотрела на одну из его страниц.

— Когда стало известно, что он погиб, я была на работе. Его коллеги-журналисты любили его в той же мере, в какой его не любили в кабинетах городских властей, и те из нашей пишущей братии, кто постарше, сразу же двинулись в ближайший паб, чтобы помянуть своего павшего товарища. Меня, естественно, не пригласили, так что я подошла к его письменному столу, чтобы посмотреть, над чем он работал. В общем-то там ничего не было, только какие-то отрывочные заметки и недописанная статья о темных делишках, возможно, творящихся в футбольном клубе «Бристоль сити», на последней странице которой в самом низу имелась надпись, сделанная его рукой: «ничего нет — я заблуждался». Но затем я заглянула в ящик стола и обнаружила вот это.

Она снова подняла черный блокнот.

— Именно в этом блокноте он и сводил воедино все добытые им сведения, прежде чем опубликовать конечную статью. Его противниками всегда были очень влиятельные и могущественные люди, так что, прежде чем сдать материал в набор, ему нужно было очень тщательно проверить все факты. В этом самом блокноте он и выстраивал свои аргументы, обобщал данные, полученные от источников, и окончательно уточнял все детали. Если Лиззи Уоррел не поджигала магазин, а я считаю, что так оно и есть, то вполне возможно, что кто-то убил Брукфилда умышленно. А если дело обстоит именно так, то весьма вероятно, что в этом блокноте содержится ключ к установлению личности его убийцы.

— Можно? — спросила леди Бикл, подавшись в сторону и протянув руку к блокноту. Мисс Коудл, хотя и без особого желания, выпустила его из рук.

Леди Бикл быстро пролистнула несколько страниц.

— О-о, — растерянно проговорила она. — Тут какие-то иероглифы. Боюсь, я ничего не могу понять.

Она отдала блокнот мне.

— Это стенографическое письмо, — сказала я, взглянув на пару страниц. — Но тут написана какая-то тарабарщина, абракадабра.

Я протянула блокнот леди Хардкасл, которая также не смогла расшифровать его.

— Вы знаете стенографию? — с удивлением спросила мисс Коудл и забрала у нее блокнот.

— Да она пришлась кстати в одной моей работе.

— А что это была за работа? Для чего стенография могла понадобиться камеристке?

— Да так, то для одного, то для другого, — сказала я. — Я не вправе распространяться на этот счет.

— Так оно и есть, — подтвердила леди Хардкасл. — Закон о государственной тайне и все такое. Вы же не хотите, чтобы бедную девушку повесили за измену.

— Ну… — начала мисс Коудл.

— Хватит грызни, — предупредила нас леди Бикл. — Не кипятитесь. Объясните, в чем тут суть — вы признали в этих каракулях стенографическое письмо, но не можете его прочитать. Почему?

— Это определенно стенография, но ее значки складываются в слова, которые в английском языке по большей части не имеют смысла. Можно? — Я протянула руку за блокнотом, и мисс Коудл с некоторой неохотой отдала мне его опять. — Видите? — Я ткнула пальцем в первую попавшуюся строку. — Эти завитки, закорючки, точки и линии должны составлять обычные английские слова — это что-то вроде алфавита, просто такие значки пишутся быстрее. В стенографии используются также кое-какие аббревиатуры, а некоторые слова и выражения заменяются особыми символами, но, если ты владеешь этим навыком, читать запись надо так же, как строку из обычного текста. Но здесь написано: «Половины лсёкоб эпопея». Как я и сказала, это абракадабра.

— Вы хотите сказать, что помимо использования этих заумных загогулин, он еще применял и некий таинственный шифр? — спросила леди Бикл.

— Да, так оно и есть. Во всяком случае, отчасти. Полагаю, остальные записи сделаны с применением кода, понятного только ему самому, кода, в котором отдельные слова и выражения имели такие значения, которые знал только он. Такой код практически не поддается расшифровке, если не знать ключа. Так слово «эпопея» может означать все что угодно, хоть «пирог с картошкой», и нам никогда не разгадать, что именно оно должно обозначать. Но остальная часть записей сделана с помощью шифра, а шифры обычно поддаются разгадке.

— То есть код — это использование одних слов вместо других, а шифр — это когда вместо тех или иных букв используются другие буквы или значки?

— Вот именно, — подтвердила я.

— Надо же, какая я умная, — сказала леди Бикл. — Итак, вы можете читать стенографию, но как вам даются шифры?

— Боюсь, за разгадкой шифров мне надо будет обратиться к леди Хардкасл, — призналась я.

— Я могу попробовать, — откликнулась леди Хардкасл. — Можно использовать кое-какие приемы. Первое, что приходит в голову, это шифрование методом подстановки — например шифр Цезаря, в котором каждая буква сдвигается на фиксированное число позиций — или более сложное, но также основанное на подстановке. Что касается кода, то он должен был быть и достаточно простым, чтобы мистер Брукфилд мог писать им сразу, не раздумывая, иначе овчинка не стоила бы выделки.

— Значит, она камеристка, которая владеет стенографией и подпадает под действие Закона о государственной тайне. А вы вдовая сыщица-дилетантка, которая умеет расшифровывать засекреченные послания, — подытожила мисс Коудл. — Да кто вы на самом деле?

— Боюсь, и эта печальная история подпадает под действие Закона о государственной тайне, — ответствовала леди Хардкасл.

— Но вы и в самом деле считаете, что сможете разгадать эту головоломку? — спросила леди Бикл.

— Я всего лишь могу попытаться. Если вы не возражаете, мисс Коудл.

— На безрыбье и рак рыба, — изрекла мисс Коудл.

— В таком случае вы не станете возражать, если я позаимствую этот блокнот?

Мисс Коудл нагнулась и снова запустила руку в свою сумку.

— Я предпочитаю хранить блокнот Брукфилда у себя — так надежнее, — сказала она и протянула леди Хардкасл несколько листков писчей бумаги. — Первые страницы я переписала, позже перепишу и остальные.

— Отлично, — резюмировала леди Хардкасл и посмотрела на свои наручные часы. — Мне ужасно жаль, но на одиннадцать у нас назначена другая встреча. Вы нас простите?

— Ну, что вы, — сказала леди Бикл. — Мы все очень-очень благодарны за то, что вы вообще тратите на нас свое время. — Она посмотрела на листки бумаги в руке леди Хардкасл. — Хотите папку? Или конверт?

— Спасибо, не откажусь. Либо одно, либо другое. Как только у меня появится результат, я свяжусь с вами, мисс Коудл. У вас есть…

Мисс Коудл достала визитную карточку, дала ее моей хозяйке, а та протянула ей свою.

— Удачи, — завершила нашу беседу леди Бикл. — И еще раз спасибо.

Мы попросили нас не провожать.

* * *

От штаб-квартиры ЖСПС до маленькой кофейни, в которой нам предстояла встреча с инспектором Сандерлендом, было рукой подать. Местные упорно называли свой район «деревней Клифтон».

— Я бы не назвала здешние места деревней, — заметила я, когда мы двинулись по тротуару мимо запруженной транспортом мостовой.

— Я тоже, — согласилась со мной леди Хардкасл. — Но не только местные жители называют свой район деревней — точно так же именуют свою часть Лондона и те, кто живет в Кенсингтоне.

— Тьфу, — выругалась я. — То-то бы они удивились, если бы им пришлось жить в настоящей деревне. Ни тебе газа, не говоря уже об электричестве, и пабы, в которых не сыщешь пирога с мясом, потому что у подводы отлетело колесо.

— Ты жалеешь, что мы переехали в Литтлтон-Коттерел?

— Вообще-то нет, мне там нравится. Само собой, я бы все отдала за электрическое освещение и газовую плиту, хотя, раз уж стряпня почти целиком лежит на плечах мисс Джонс, то с нынешней нашей плитой можно и смириться.

— Электрическое освещение есть в усадьбе «Грейндж», — сказала моя хозяйка. — Интересно, может ли их генератор снабдить электрической энергией и наш дом? Я уверена, что читала статью о том, что электричество можно передавать на большие расстояния. Надо будет поспрашивать. Наверняка кто-то из моих знакомых знает ответ на этот вопрос.

— Наверняка, — согласилась я. — Это она?

— О чем ты, дорогая?

— Это и есть кофейня, в которой мы должны встретиться с инспектором Сандерлендом? — спросила я, показывая на вывеску одной из кофеен Крейна, идти до которой оставалось всего несколько ярдов.

— Если прежде это была и не она, то теперь точно она.

Я устремила на леди Хардкасл вопросительный взгляд.

— Через дорогу, — сказала она и движением головы показала на противоположную сторону улицы.

Я повернула голову, посмотрела на тротуар напротив. По нему шел наш любимый полицейский, одетый в пальто и с котелком на голове. Ступив на мостовую, он приветственно поднял портфель, который нес в руке. Поравнявшись с нами, он свободной рукой вежливо прикоснулся к узким полям своего котелка.

— Доброе утро, дамы. Вы как раз вовремя. Зайдем? — Открыв дверь кофейни, он вошел внутрь. Мы последовали за ним.

Когда мы устроились и нам принесли кофе и кексы, инспектор сунул руку в портфель, извлек папку из плотной желтой бумаги и по столешнице пододвинул ее к нам.

— Боюсь, я не могу отдать вам ее насовсем, — сказал он, — но тут я отразил детали, касающиеся существа дела. — И он подал нам исписанный лист бумаги.

— Ну и ну! — удивилась леди Хардкасл. — Огромное вам спасибо, инспектор. — И принялась читать содержимое папки. — Отлично, отлично. Тут есть справка относительно биографии и личности мистера Брукфилда. До сих пор он для нас оставался только абстрактным носителем высоких моральных принципов и хозяином блокнота.

— Боюсь, я не совсем понимаю, о чем идет речь, — заметил инспектор.

Леди Хардкасл уже целиком ушла в чтение лежащих в папке бумаг, и я сама рассказала ему о нашей встрече с Диной Коудл.

— Понятно, — сказал он. — Мы с ним встречались всего несколько раз, но я, разумеется, читал его статьи. Мы внимательно следили за тем, что он писал в своей газете, и пару лет назад он выступал свидетелем на суде по делу о мошенничестве. Он был моложе, чем я думал после прочтения его статей — всего лет двадцать пять — двадцать шесть…

— Двадцать семь, — перебила инспектора леди Хардкасл.

— Пусть будет двадцать семь, — с улыбкой согласился он. — Он был довольно располагающий малый, но именно такой серьезный… и ревностный, как и можно ожидать от автора подобных статей. Мне он, в общем-то, нравился, но через некоторое время я начал от него немного уставать. По-моему, я никогда не слышал от него ничего такого, что можно было бы счесть забавным. Он был вежлив, порядочен и по-своему мил, но ему было отнюдь не свойственно шутить и острить по поводу абсурдных несуразиц нашей жизни.

— Возможно, в обществе легавых он чувствовал себя неловко, — предположила я. — И просто старался быть осторожным в выражениях, когда общался с кем-то из ваших.

— Очень может быть. Некоторым людям все же свойственно понятие о приличии и чувство уважения, когда они общаются со служителями закона.

Услыхав это, леди Хардкасл показала ему язык, но не перестала читать. Было очевидно, что она отнюдь не спешит делиться тем, что узнает из содержимого папки, и я решила расспросить самого инспектора.

— У него была семья? — спросила я.

— Оба его родителя скончались, — ответил он. — У него осталась тетушка, но они не были близки, и она отказалась явиться в церковь для прощания с ним. Его старший брат служит в торговом флоте, а младшая сестра работает медицинской сестрой в Объединенной королевской больнице. В Бате. Его брат сейчас в море, но сестра приезжала в пятницу на церемонию прощания. Она была очень расстроена.

— Могу себе представить. Значит, там были и вы?

— Да, был. Как я и говорил, общались мы мало, но у меня было такое ощущение, словно я знал его хорошо, хотя это и было не так. Вы понимаете — это благодаря его статьям. Несколько наших, полицейских, имевших с ним дело, тоже пришли в церковь, чтобы почтить его память.

— А там было много народу?

— Да, церковь была полна. Оказалось, что очень многие любили его.

— Надо полагать, это стало хоть каким-то утешением для его бедной сестры, — сказала я. — Так что же именно случилось вечером во вторник? В заметке в «Бристольских известиях» почти не было деталей.

— Ну, ребят из Бристольской полицейской пожарной команды незадолго до полуночи вызвали на пожар в магазине на Томас-стрит. К моменту их прибытия на место все здание уже было охвачено огнем, но тамошние жители успели сообразить, что надо делать, и принялись поливать соседние дома водой, чтобы пламя не перекинулось и на них. Помощь оказали и посетители соседнего паба, он называется «Корт Сэмпсон инн». Пожарные сделали все, что могли, но магазин был уничтожен, и, как оказалось, находившийся в здании человек погиб.

— Ужас, — сказала я. — А в то время хоть кто-то уже знал, что он там, внутри? Кто-то что-то сказал?

— Нет, ни слова. Как следует здание обыскали только на следующий день — было сочтено, что в него можно будет войти, не опасаясь, только к середине утра. Тогда-то и обнаружили его тело.

— Но сам пожар видели многие, да?

— Да, очевидцев были десятки. Паб «Корт Сэмпсон инн» очень популярен, даже если речь идет о вечере вторника. Наши ребята прибыли на место довольно быстро, после того туда вызвали пожарную команду, тогда они и опросили всех, кто был там. Надо сказать, что никто из посетителей паба ничего не замечал, пока огонь не разгорелся вовсю. Никто не видел никого и ничего, пока один из них…

— Билл Придди, — вставила леди Хардкасл, не поднимая глаз.

— Пока Билл Придди не отправился домой, когда до полуночи оставалось примерно пятнадцать минут, и не увидел пламя. Он сразу же бросился обратно в паб и поднял тревогу.

— Выходит, полиция опросила всех тех, кто помогал пожарным либо оставался в пабе, — сказала я. — А кому-нибудь вообще пришло в голову выяснить, все ли на месте? Может быть, кто-то сумел незаметно ускользнуть? Ведь не каждому хочется помогать тушить пожар или посреди ночи давать показания полицейским.

— Жаль, что той ночью с нами не было вас, — посетовал инспектор. — Я задавал этот вопрос, но не добился ничего, кроме многословных, но уклончивых и невнятных речей. Короткий ответ — это нет, тогда об этом не подумали. Так что весьма и весьма вероятно, что немало посетителей паба растворились в ночи, чтобы избежать опасности, увильнуть от тяжелой работы либо уклониться от полицейских допросов.

— Какая досада.

— Кое-кто из наших патрульных мог бы начертать эти слова на кокардах своих шлемов: «Полиция Бристоля — какая досада». Однако теперь уже ничего не поделаешь — нам приходится работать с теми сведениями, которые у нас есть.

Я улыбнулась.

— А как именно был подожжен магазин?

— Кто-то разбил его витрину и бросил внутрь связку тряпок, пропитанных керосином. Одна-единственная спичка — и все быстро занялось. Здания там старые, и в них полно сухого дерева.

— Но почему никто ничего не услышал? И не увидел. Ведь на то, чтобы совершить этот поджог, ушла минута или две.

— Все либо спали, либо сидели в пабе, — ответил он. — Прохожих в этот ночной час не бывает. Во всяком случае, на Томас-стрит.

— И рядом были раскиданы листовки суфражеток, — сказала я. — Об этом говорилось в газете.

— Именно так, — подтвердил инспектор. — Я заметил одну странность, на которую больше никто не обратил внимания. На найденных листовках значилось, что их напечатал «Женнский социально-политический союз», там имелась ошибка в слове «Женский». Глупая типографская опечатка, но странно, что никто ее не заметил.

— Может быть, и заметили, но было уже поздно.

— Может, и так. Была еще эта самая «подписанная записка», текст которой был составлен из заглавных печатных букв. Она была приколота к двери одного из соседних магазинов.

— А когда арестовали Лиззи Уоррел?

— На следующий день. У нас не было никаких данных на женщину по имени Л. Уоррел, и полиции пришлось рано утром в среду отправиться в штаб-квартиру ЖСПС на Квинз-роуд, чтобы выяснить, кто она. Там ее и арестовали.

Леди Хардкасл вернула папку инспектору.

— Полиция поработала профессионально и кропотливо, — резюмировала она. — Свидетели были найдены и опрошены, их показания были обобщены, улики собраны. Единственное обвинение, которое можно сделать в адрес ваших коллег, это то, что они не дали себе труда проверить достоверность так называемого признания.

— Собственно, это как раз тот вопрос, который я и собиралась задать, — подхватила я эту мысль. — Они полагают, что Лиззи Уоррел так жаждала объявить, что поджог устроили суфражетки, что оставила подписанное признание. Но тогда почему она так рьяно отрицает свою вину?

— Потому что, когда она чиркнула спичкой, это был просто поджог, а к моменту ее ареста это уже было убийство? — предположила леди Хардкасл.

— Я тоже об этом подумал, — ответил инспектор, — и потому проверил хронологию событий. Тело было обнаружено уже после ареста Лиззи Уоррел. В то время это был просто поджог — причем для всех.

— И никому так и не пришло в голову спросить себя, почему женщина — член организации, которая пытается зарабатывать очки на арестах своих членов и вынесении им обвинительных приговоров, сначала нарочито обвиняет сама себя, а девять часов спустя говорит, что она невиновна, — заметила я.

— Я разделяю ваши сомнения, — сказал инспектор. — Правда разделяю.

* * *

Допив кофе и доев кексы, мы попрощались с инспектором, который отправился обратно в участок, и вернулись к нашему «роверу». К великому облегчению леди Хардкасл, он не скатился до Парк-стрит, и я начала крутить заводную ручку, а она устроилась на сиденье водителя.

— Теперь моя очередь вести, — сказала она.

Я без особой охоты согласилась и всю дорогу до Литтлтон-Коттерела наслаждалась ничем не осложненной ездой. Прибыв домой, я осведомилась у Эдны, не назревают ли у нас какие-то кризисные ситуации, она ответила, что нет, после чего мисс Джонс сообщила мне, что готовит ужин. Обе они уверили меня, что все под контролем, а мисс Джонс, как выяснилось, даже приготовила на обед суп.

— Я не знала, пообедаете вы в городе или нет, но подумала, что суп мог бы и постоять, даже если сегодня вы его не съедите, — сказала наша кухарка.

— Вы просто чудо, — похвалила я ее. — Спасибо. А вы с Эдной поели?

— Да, мисс, спасибо. Как приходит полдень, так Эдна сразу начинает цыганить у меня съестное — вынь ей да положь.

— Спасибо, что вы не забываете и ее, — с улыбкой сказала я. — Как поживает ваша настоящая мать?

— Спасибо, хорошо. Вот увидите, несмотря на свои проблемы, она еще всех нас переживет.

— Наверняка. Она необыкновенная женщина — передайте ей мой привет, хорошо?

— И мой, — подхватила леди Хардкасл, незаметно вошедшая в кухню.

— Спасибо вам обеим, — ответила мисс Джонс.

— Извините, что я вторглась в ваши владения, — сказала леди Хардкасл, — но я хотела узнать, не найдется ли у вас что-нибудь поесть.

— Я как раз говорила мисс Армстронг, что приготовила маленько супа.

— В самом деле? Как чудесно. Я буду ждать в столовой и пускать слюнки.

— Вы нарисовали такую привлекательную картину, — заметила я. — Дайте нам пару минут, и я принесу суп в столовую.

Она уже подошла к двери.

— Да, будь добра, — крикнула она из холла. — И не забудь полотенце для слюнок.

* * *

За обедом мы с аппетитом уплетали суп, время от времени отвлекаясь от утоления голода, чтобы пройтись по деталям наших утренних встреч. Удостоверившись, что наши воспоминания совпадают, моя хозяйка отправила меня в гостиную, дабы отобразить полученные сведения на «доске расследований», а сама удалилась в свой кабинет, чтобы поразмышлять над загадкой блокнота Брукфилда.

Я начала записывать на доске хронологию событий — леди Хардкасл с большим успехом использовала этот прием, когда вскоре после нашего приезда в деревню мы с ней расследовали убийство Фрэнка Пикеринга^[29].

Нам было известно, что завсегдатай паба на Томас-стрит Билл Придди пошел домой примерно без четверти полночь. Огонь к тому времени уже разгорелся вовсю, стало быть, поджог был устроен где-то в предшествующие полчаса. И я отметила на доске, что пожар начался в четверть двенадцатого — если поступят какие-то иные сведения, можно будет изменить это время, подумала я. После того, как к ним поступил вызов, пожарные и полиция прибыли быстро, и я записала, что это произошло не позднее четверти первого. А те свидетели, которых удалось найти, были опрошены, наверное, к часу.

Затем ничего не происходило, пока детектив, расследующий дело, не явился в находящийся в магазине штаб ЖСПС, когда тот открылся в девять часов утра. Там он немедля арестовал Лиззи Уоррел. Выгоревшее здание было обследовано «в середине утра», значит, это произошло приблизительно в одиннадцать часов.

Пока что нам было известно только это.

Сведения о возрасте и семье покойного Кристиана Брукфилда я записала рядом с его схематичным изображением, приколотым к доске, после чего уселась в кресло, обдумывая дело. Похвастаться нам пока что было нечем. Я уже собиралась встать и пойти к леди Хардкасл, чтобы справиться, продвинулась ли она в разгадке шифра Брукфилда, но тут в гостиную ворвалась она сама.

— Эврика! — воскликнула она.

— В теплый день от вас порой тоже пахнет^[30], — заметила я.

— Очень смешно. Но знаешь, кажется, я поняла, какими приемами пользовался Брукфилд. Право же, все просто, прямо-таки по-детски. Этого и следовало ожидать, не так ли? Суть заключалась в том, чтобы чужаку было трудно прочесть записи. Однако при этом метод шифрования должен был быть достаточно незамысловат, чтобы самому Брукфилду не приходилось тратить всю ночь на то, чтобы применять его на деле и чтобы он мог без особых усилий прочесть то, что написал. Я подступалась к расшифровке и так, и этак, перепробовала все возможные хитрые методы, а разгадка, можно сказать, все это время была у меня под самым носом. Она была очевидна уже тогда, когда мы разговаривали с Джорджи и этой самой Коудл, но в то время я была слишком поглощена мыслями о сложностях, которые навоображала себе сама, чтобы увидеть, что все проще простого.

Она стояла передо мной и молча ухмылялась.

— Ну? — спросила я наконец.

— Что? Ах, да. Разгадка. Давай возьмем тот отрывок, который ты зачитала в штабе ЖСПС.

Подойдя к доске, она написала: «Половины лсёкоб эпопея».

— Итак, когда я пыталась объяснить Джорджи, что к чему… она чудная девушка, ты не находишь? Намного моложе, чем можно было бы ожидать, когда речь идет о жене известного хирурга, но такая умница.

Я улыбнулась и кивнула.

— Да, она очаровательная молодая женщина.

— Ах, да, извини. Я говорила о коде, да? — Она стояла у аспидной доски и с видом школьной учительницы показывала на то, что только что написала. — Как видишь, тут есть два обычных слова и между ними бессмысленный набор букв. Набор букв — это шифр. Попробуй сдвинуть буквы на одну позицию ближе к началу алфавита.

— Л — С — Ё — К — О — Б, — медленно проговорила я. — К — Р — Е — Й — Н — А.

Под бессмысленным набором букв она написала: «Крейн».

— Да, если сочетать это со стенографией, получается довольно умно, — сказала я. — И отвечает всем вашим требованиям — и писать можно быстро, и читать легко. А как насчет двух обычных слов? Что означают они?

— Это немного сложнее. Или же еще проще, чем использование шифра Цезаря — в зависимости от того, с какой стороны смотреть. Это что-то вроде игры. Я исходила из предположения, что, будучи журналистом, Брукфилд мог легко оперировать синонимами и играть словами вообще. Итак, возьмем слово «Половины». Синонимом какого слова является «половина»? Что приходит тебе на ум?

— Жена? — предположила я.

— Вот именно. — Она написала слово «Жены» под словом «Половины». — А как насчет слова «эпопея»?

— Эпопея. Эпопея… — проговорила я. — Эпос? Одиссея? Похождения? Роман?

— Давай возьмем «роман». — Она написала слово на доске. Теперь под закодированной строчкой было написано: «Жены Крейна роман».

— У жены Крейна роман? — сказала я.

— Точно. В этой части заметок упомянуто множество доказательств того, что у миссис Крейн есть любовник, но, к сожалению, Брукфилд не успел разобраться в том, с кем она крутит роман, до того, как сделал запись о наличии у нее связи на стороне. Нам нужна расшифровка всех записей в его блокноте.

— А там говорится, кто такая эта миссис Крейн? — спросила я. — Не могла ли она захотеть заткнуть ему рот? А может, мистер Крейн боялся скандальной огласки и пятна на репутации?

— Да, нет и да. Именно в этом порядке. Из записей Брукфилда следует, что мистер Крейн, чья жена хорошо проводит время с чужим мужчиной, есть ни кто иной, как Освальд Крейн, крупный импортер кофе и владелец нескольких бристольских кофеен. Одну из которых мы, между прочим, посетили сегодня утром. В своих заметках Брукфилд написал, что, если разразится скандал, миссис Крейн пострадает от него не слишком, а вот ее мужу огласка может очень и очень повредить. Судя по всему, он на всех углах трубит о том, сколь важна супружеская верность, и заявил во всеуслышание, что, если жены заводят шашни на стороне, в этом виноваты их мужья.

— Тогда нам нужно встретиться с этим самым Освальдом Крейном и потолковать, — сказала я.

— Непременно. Эту встречу придется организовать нашей мисс Коудл. Я протелефонирую ей сей же час.

Примечания

28

Снова отсылка к событиям романа «Картина убийства».

29

События изложены в первой книге Кинси из этой серии «Тихая сельская жизнь».

30

Игра слов: «eureka» (англ.) произносится очень похоже на «you reek», то есть «ты воняешь».