Мой труп мне не снится

Тина Амергазина, 2020

2011 год. Якутия. Исправительная колония общего режима. Молодая учительница устраивается на работу в школу при колонии. Ей предстоят четыре года работы, которые навсегда изменят ее взгляд на вопрос о справедливости, добре и зле, жизни и смерти. Ведь здесь нельзя показывать свой страх. Тюрьма меняет человека, действительно меняет и выворачивает его наизнанку, и будь ты хоть осужденным, хоть сотрудником колонии, хоть учителем на зоне – ты изменишься, твои мысли изменятся…

ЗАПАХ

Представьте на минуту свое счастье… Например, это может быть отрывок воспоминания из детства, когда вы своими маленькими ножками бегаете по огромной зеленой поляне, а вокруг летают разноцветные бабочки, перламутровые стрекозы, наверняка вы тоже их помните. Для меня они показались тогда такими большими, и я жутко их боялась! И вообще в любой миг жизни детства можно было заметить и открыть для себя что-нибудь очень интересное и захватывающее!

Всматриваешься в небо, а оно такое голубое и чистое, с ватками тоненьких облачков. А солнце! Оно такое желтое и яркое, что не можешь на него смотреть. Эх! А ведь так хочется смотреть на солнце, не щурясь! Но я нашла решение. Надо было, не мигая, как можно дольше смотреть на солнце, а потом резко закрыть их, и тогда на красном фоне появлялось круглое пятно, это и было солнце! Эх… дотянуться бы еще до облаков и потрогать их! Они, наверное, на вкус как сладкая вата, и их можно накрутить на палец, а потом сунуть в рот и съесть! Ммм… В минуту этой философской мысли вдруг краем глаза замечаю, как передо мной кто-то очень быстро пробегает! Евражка! Из той норы выскочил! Бежим! Подбегаю к этой норе, опускаюсь голыми коленками на землю и заглядываю вглубь ямки. Если повезет, можно найти его детишек, а вместо этого из норы вылезает черный и страшный паук! Мамочкиии! Вскочив, бегу со всех ног и, пробежав несколько метров (а кажется, не меньше сотни), останавливаюсь, наклоняюсь, кладу руки на коленки, чтобы просто отдышаться и… вижу перед самыми глазами необычный цветочек. Представляешь?! На нем усыпаны еще сотни маленьких одинаковых цветочков нежно-розового цвета (потом я узнаю, что название его тысячелистник). Опускаюсь к нему и вдыхаю его аромат. Ощутили? Запах? Немного сладкий, с нотками хвои и свежескошенной травы, с добавленным к нему ароматом свежего летнего ветра. Это запах природы, запах спокойствия и запах того абсолютного детского счастья…

А вот на «зоне» пахнет совсем другим. Кто бывал там, тот поймет, о чем я.

Когда мы спустились под окрики («кыргыттаар», «кыс, кыс, кыс» (будто зазывая кошку), «көр мин диэки», «о, какие ножки») и свист осужденных, мне в нос ударил приторный неприятный запах. Это была не вонь канализации, нет, нечто другое, похожее на смесь запаха обветшалости старого дома, сырости подвала, человеческого пота и чего-то еще неуловимого, но точно грязного. Сначала я не придала этому значения, мне было совершенно не до него… пара минут, пока мы шли через строй к школе, показалась мне такой длинной и долгой, будто я попала в замедленный кадр фильма. Внутри меня росло желание побыстрее уйти оттуда куда-нибудь подальше. Глубоко уткнувшись в воротник пальто и устремив взгляд вниз, к ботинкам шагавшей впереди учительницы географии, я шла с мыслью лишь бы не видеть их лиц и взглядов. Я так была погружена в эту внутреннюю тревогу, что не заметила, как мы, наконец, оказались внутри здания.

И только тогда я подняла глаза.

Перед нами предстало маленькое окошко, и оно было заперто на замок, слева от него стояла решетка, а за ней тянулся коридор. Когда открыли решетку, там стоял уже другой сотрудник, теперь мы пошли уже за ним. Казалось, старый пол под ним прогибался, когда он шел, буквально впечатывая в него свои тяжелые шаги, наверное, так и должен ходить сотрудник колонии.

Он завел нас в кабинет, внутри которого было очень светло. Из-за недавно проведенного ремонта пахло шпаклевкой, на подоконнике стояла одинокая герань, у стены слева облокотилась выкрашенная в белый цвет полка с учебниками, справа, ближе к окну, стоял широкий стол, а за ним сейф, напротив полки, у противоположной стены, стояла скамья, похожая на те, что бывают в советских фильмах в кабинетах председателей совхозов. У двери стояла тонкая вешалка с крючками, а рядом мусорница-корзинка — в общем, вполне себе уютный кабинет. Когда за сопровождающим закрылась дверь, появилось чувство облегчения и ощущение некой безопасности. Я выдохнула и, снимая пальто, подошла к окну, одной рукой прислонилась к подоконнику и направила взор в сторону построения: они все так же стояли. Тут я снова почувствовала тот самый приторный запах, он словно начал впитываться в мой нос, как впитываются обычно духи на китайском рынке, от которых потом весь день раскалывается голова, и сейчас я тоже почувствовала, как в моей голове постепенно начался процесс тупой мигрени.

Мы стали готовиться к занятиям, после распределения учебников начался инструктаж от завуча, которая проработала здесь уже много лет. Это была женщина лет шестидесяти, с короткими и волнистыми от вечной «химки» волосами цвета красного дерева, а цвет глаз не определить, она смотрела на нас сквозь темные стекла очков с роговой оправой вишневого цвета, ее немного округлую фигуру лишний раз подчеркивала фиолетовая кофта крупной вязки. Она неспецифично быстро говорила и когда открывала рот, по бокам губ сверкали золотые зубы, при этом через каждое предложение она поправляла дрожащей рукой очки, как оказалось, это было последствием болезни щитовидной железы. Небольшая ростом, она подходила под определение «маленькая, да удаленькая».

В инструктаже она делала акцент на том, как мы, молодые учителя, должны вести себя, галопом ознакомила о времени и ходе занятий, промежутке перерывов и, между делом, дала мне замечание за мои брюки, которые немного облегали мои ноги, оказалось, что еще нельзя носить золотые украшения и ярко краситься, это касалось даже ногтей. И тут я вспомнила о сотруднице в «дежурке», которая после озвучивания этого пункта показалась мне ярой нарушительницей этих правил. Плюс ко всему мой черный юмор нашептал мне о золотых зубах завуча, но я, конечно, сдержала свой идиотский смех. Также было запрещено ходить между партами, заглядывать в тетради, наклоняться. Нам раздали журналы, тетради, ручки, и все это мы, согласно инструкции, должны были раздать ученикам в начале урока и собрать все обратно в конце урока, то есть двадцать ручек выдала — двадцать ручек в конце собрала. Гелевые ручки под запретом. Также нельзя ничего от учеников брать лишнего, предупредила, что они будут просить пронести что-нибудь из зоны или в зону, что могут давить на жалость, тут ответ один — не поддаваться, будут пытаться общаться, задавать различные, местами даже каверзные вопросы — отвечать с осторожностью, не говорить с ними на личные темы. Быть спокойной и сдержанной. Отметила, что они очень хорошие психологи.

Когда мы почти закончили, за дверью в коридоре послышались шаги, а точнее, громкий топот мужских ног, донеслись крики, кто-то смеялся, вперемешку смачно матерились — это завели наших учеников…