Лагерные этюды. Повести, рассказы

Тенгиз Маржохов

Художественные зарисовки тюремно-лагерной жизни России 2000-х годов. Реальные истории, судьбы, мимо которых нельзя пройти мимо.В сборнике представлены повести «Нулёвка» и «Близнецы», которые ранее публиковались как отдельные издания. Книга содержит нецензурную брань.

Пузя

По этапу в наш отряд пришел мужик. Мужик большой, фактурный — Пузюков Александр Владимирович, погоняло Пузя. И примечательно — пузо у него было отменное. Ожирением он не страдал, торс, руки, ноги были нормальной, даже спортивной комплекции. Но пузо висело перед ним, как инородное тело, как походный рюкзак. И в этом плане он совершенно оправдывал свое погоняло.

Пузя сидел за убийство. Но об этом позже. Сразу замечу, что вел он себя корректно, старался не сориться ни с мужиками, ни с блатными. Ментовские команды выполнять не спешил, но и спорить не решался. Обходы и всевозможные проверки избегал, а если и попадался на глаза начальства, то проглатывал язык, принимал задумчивый вид и притворялся деревом.

Однако такая покладистость проявлялась в нем не всегда. Когда дело касалось пищеблока, Пузя становился вероломным, как медведь. Он уходил в столовую один из первых, а возвращался последним, даже после заготовщиков. Блатные в столовую не ходили, и там Пузя чувствовал себя как рыба в воде. У раздаточного окна он был понастойчивей, с заготовщиками понаглее. Мог так заглянуть в рот, что пропадал аппетит у соседа. Не брезговал подбирать остатки. Короче говоря, подчищал все, что только можно. В один из таких дней, когда его не пропустили в отряд с «девяткой» (девятилитровой кастрюлей) каши, он разорался на всю зону, грозя подняться на вышку и повыкидывать козлов вниз головой. Контролеры, терпеливо подпихивая, проводили его в локалку, где он долго еще гарцевал у решетки и кричал на вышку всякие гадости.

Как-то раз Пузя подошел в столовой к саратовскому мужику.

— Почему ты отдаешь свою кашу заготовщику, а не мне?

— А ты считаешь, что у тебя больше прав на мою кашу? — ответил тот.

Пузя смешался, постоял удивленно, как Вини-Пух, и удалился.

— Меня постоянно одолевает чувство голода, — говорил Пузя в минуты откровений. И так оживленно жестикулировал, будто искренне хотел побороть в себе эту слабость.

Он взял за правило подходить ко мне во дворике, если я один, и затевать непринужденную беседу. Если еще кто-то подходил, он замолкал, будто бы только мне доверял свои тайны. Чаще всего беседа была вступлением, прелюдией к просьбе помочь насущным. Пузя не курил, но хороший чай любил. Кофе считал баловством и когда ему предлагали, с улыбкой отворачивался. Иногда он подходил поинтересоваться, между прочим, про кого-то из отряда или лагеря. Он искренне удивился и почесал затылок, когда узнал, что я сижу десятый год.

— Я думал, ты недавно со свободы. По тебе не скажешь, что ты червонец пропер! Я-то знаю — каково это! Первый срок я тринадцать взял, — сказал Пузя.

— За что?

— За убийство.

— Кого убил?

— Да… Там одного, — махнул он рукой.

— Как убил?

— Голыми руками, — посмотрел Пузя на ладони и сжал кулаки.

Казалось, в душе он даже горд за свою дурную силушку. По тем советам, довольно толковым, которые Пузя давал занимающимся, было видно, что раньше он увлекался силовыми видами спорта. Я присмотрелся к его взгляду и заметил, что «зрак сидит» — как говорят наркоманы, будто он постоянно пребывает в бешенстве, будто восприятие мира сдвинулось для него раз и навсегда.

— Тот срок я тут поначалу сидел, потом меня решили поставить на колеса.

— Режим шатал?

— Да. Было дело… Меня тусонули в Тулу. Хоть кормили плохо, я там нормально прижился. Тогда меня решили зверями напугать, этапировали в Баку. — Он подошел поближе, как для сообщения секрета и, понизив голос, удивленно, будто это и по сей день не укладывалось у него в голове, сказал: — Прикинь, у них даже в зоне рынок! — Ехидно похихикал, огляделся и серьезно добавил. — А так, нормально. Мусора думали, что среди зверей я потеряюсь, что меня там поломают. Ху… там! Оттуда завезли в Омск, вот там прожарка была. Хозяин приходил под крышу бить заключенных. Он с какой-то войны контуженный. Прикинь, полковник… стоит смотрит, как зэка бьют, забирает дубинку у подчиненного, мол, смотри, как надо, и лично прикладывается. Бил так, что мужики обсыкались и обсирались.

— Как это?..

— Бьют так, что человек себя не контролирует. Меня приковали наручниками к трубе, получаешься в полу-подвешенном состоянии, и гвоздили, я сознание потерял… А когда очнулся в камере, поднялся кое-как, чую — роба к ляжкам прилипает, потрогал — обоссался, — Пузя посмотрел с таким возмущением, будто это сейчас же произошло, потом усмехнулся горделиво и добавил. — Хорошо хоть не обосрался.

— А теперь что?

— Теперь тоже за убийство, только уже девять лет сроку.

— Опять руками?

— Да. Забил насмерть.

— Вообще-то за рецидив больше дают.

— Видать, они поняли, что я дурак и это не исправить, — сказал он вполне серьезно.

Позже Пузя завел кошку. Машка и Дашка, две молоденькие кошки попали к нам в отряд. Дашка черная, Машка серая. До полугода котят воспитывал Буржуй, пока его по этапу на особый режим не угнали. Дашку взял один мужик, Машку Пузя. Но кошки, хоть и были одного помета, оказались очень разные. Дашка — умница, воспитанная, на нее никто не жаловался. А Машка — проказница, чертенок. Лазила по подоконникам, тумбочкам, шарила по всем углам.

Как-то полез я под шконку, где стояла овощная коробка, достать лук и головку чеснока. В нос ударил противный аммиачный запах. Все овощи были прелые, порченные кошкой. В памяти мелькнула Машка, выныривавшая из-под шконки. Вот паскуда!

Я выбросил коробку и поставил новую. Пузе было сделано замечание, чтобы лучше следил за своей кошкой.

Через несколько дней, рано утром по бараку поднялся крик. Смотрящий сильно скандалил, ругался и обещал извести всех котов. Я заступился за живность, и мы поцапались.

— Кто тогда все пайки по полу раскидал?! — раздраженно спросил смотрящий.

— Мужики. Они вчера бухали. Перебрали. Ходили шатались, падали. Походу они…

— Оставь, ты! Они не первый раз бухают!

Короче говоря, я нагрешил на мужиков и чуть не поругался со смотрящим. Мужики, не помня всей ночной попойки, виновато молчали, с похмелья поверив в свои проделки.

Но когда и новая овощная коробка была загажена, накипело. Я нашел серую проказницу — Машку. В кухне на коврике она лежала и облизывалась. Взял ее за задние лапы, как кролика за уши, и понес на выход из барака. Она царапалась, пыталась укусить мою руку, перегибаясь, как гимнаст. Я ударил ее об угол. Ударил второй раз — контрольный. Бросил тушку под лестницу. Судорожно подергиваясь, она осталась лежать с открытыми глазами, противным кошачьим оскалом — гримасой смерти. Я велел пидорасам убрать под лестницей. Там осталось лишь небольшое пятно крови.

Вечером Пузя подошел ко мне, его «опийный взгляд» усугубляло возмущение.

— Ты зачем кошку убил? — спросил он, заглядывая мне в глаза.

— Тебе говорили: «Следи за ней». Она гадила.

— Да это не она, это черная, — начал уверять Пузя. Он отходил и возвращался, пытаясь привести новые аргументы.

— Пузя, не перекладывай с больной головы на здоровую. Забудь, — посоветовал я ему.

Пузя смирился, забыл. Мы продолжали общаться, как и прежде. Но когда меня заказали на этап и я прощался с отрядом, Пузя пожал мне руку, пожелал удачи и все-таки вставил. — Машку ты зря убил.

Год спустя в другом лагере ко мне подсел мотыльной мужичок.

— Тебя из Кривоборье привезли?

Я утвердительно кивнул.

— А кто там из воронежских был?

Я назвал несколько имен, какие пришли на ум, в том числе Пузю.

— Пузя это такой-то, такой-то? — описал он его и назвал место в Воронеже, где тот проживал. — Ему столько-то лет. Ровесник Плотника.

Я подтвердил, все совпадало.

— И как он там?

— Нормально.

— За что сидит?

— Второй раз за убийство.

— Первый раз да.

— А второй? — не понял я к чему он клонит.

— А про второй раз, что он рассказывал?

— Что забил человека…

— И все?

— Все.

— Значит, он не договорил. Он бухал в пивнушке. Вышел с собутыльником затемно. Я знал того мужика. Произошла ссора. Пузя его вырубил. Ушел. Затем вернулся, выеб… л и добил.

— Буквально выеб… л? — не поверил я своим ушам.

— Да. Совершил акт мужеложства и добил.