Сборник повестей

Татьяна Чебатуркина

«Любовь – как дерево: она вырастает сама собой, пускает глубоко корни во всё наше существо и нередко продолжает зеленеть и цвести даже на развалинах нашего сердца».Виктор Мари ГюгоЧасть текста ранее была опубликована отдельной книгой.

Глава 5. Заимка

Такого беспорядка от произошедшего в доме побоища Ярослав даже не мог себе представить. Было видно, что здесь, меньше месяца назад бились насмерть. Все, что можно было поломать, разбить, валялось как свидетельство отчаянной обороны очень сильного человека против группы подготовленных бандитов, которые пришли убивать.

И никакие мольбы, и даже предложенные в виде откупа от смерти большие суммы денег не смогли бы спасти хозяина дома от нелюдей, которые оказались здесь не случайно. Сколько их было? Следователи это выясняют, но точно, не меньше четырех. Потому что с тремя, Ярослав был в этом уверен, даже он поборолся бы. Как же это подло и бесчеловечно толпой навалиться на безоружного человека! И держать его под прицелом охотничьего ружья или карабина, чувствуя свою безнаказанность!

Нужно было наводить порядок. С седьмого класса по просьбе деда Ярослав освободил бабушку от мытья полов дома. Ей оставили только кухонную посуду и полив комнатных цветов. Но сейчас Ярослав не знал, с чего начать.

Дом был разделен на две неравные части. В большом зале было два маленьких оконца. В маленькой комнате, исполнявшей роль кухни, высилась огромная русская печь, которая служила естественной перегородкой в доме, и было только одно окно.

Два приличных по размерам, сорванных со стен фабричных ковра валялись небрежно на полу из некрашеных досок. Ножки стола переломились у основания столешницы. На них легла боком самодельная книжная полка. Перевернутая широкая массивная лавка, которая служила, наверное, в качестве кровати, перегораживала комнату поперек. Черепки от разбитого синего чайного сервиза отсвечивали по всем углам.

Но особенно досталось книгам. Разодранные варварами пополам, с вырванными страницами они дополняли картину полной запущенности необитаемого сейчас пространства. Всюду на полу были видны темные пятна, возможно, крови. И неожиданно на окне в кухне — целая, с жирно закопченным стеклом, старинная керосиновая металлическая лампа, почти полная горючей жидкости.

Видимо, уходя из дома, негодяи ее аккуратно погасили. А ведь, швырни ее зажженную на пол, от дома и сараев во дворе остались бы только черные головешки. Значит, это были не пришлые убийцы, сбежавшие из тюрьмы или из поселений, которым было наплевать на все, лишь бы добыть долгожданные деньги, которые у приезжего лесника водились по их догадкам или сплетням досужих людей.

Ярослав задумался:

«Любое зимовье на безмерной территории тайги в несколько десятков тысяч квадратных километров всегда давало приют и крышу людям в долгие месяцы зимнего бездорожья, спасало от хищных зверей. И что бы стало с тайгой, на опушке которой спрятался этот дом, от пожара, когда даже случайная искра от костра грозит в лесу бедой?

Знали, сволочи, что вернутся сюда, в эти кедровые леса — залежи чистой прибыли! Поэтому и бились с Александром в полной темноте комнаты, а, когда сумели его обезоружить и связать, зажгли лампу и устроили допрос с пристрастием. А потом обшарили все закоулки в доме и во дворе. И, боясь раннего рассвета и случайных людей, выволокли беспомощного во двор и, глумясь, оставили умирать».

Ярослав так ясно представил всю эту картину, что, выйдя на крыльцо, смущенный неожиданной догадкой, прошел мимо колодца, через заросший травой огород к высокому косогору, за которым сразу вставала темная стена леса.

Да, он не ошибся. Именно это место, которое сейчас только слабо освещалось лучами поднимавшегося, медленно разгорающегося солнца, он увидел во время сна на закате в поезде. Эта шелковая неторопливость склонившейся, перестоявшей травы, раздольно захватившей когда-то отвоеванный человеком у леса кусок земли, ждала косаря, обещала высокий стог сена, благоухающего запахами чистых рассветов и неуемного солнца. И, наверное, именно в этом распадке небольшого оврага и лежал раненый Александр.

И пришло понимание простой и ясной правды. Не нужны никакие экспертизы, хватит мучиться сомнениями и догадками, которые мать все равно, рано или поздно подтвердит положительно: Александр Владимирович — его отец. И не случайно прилетел ему на закате такой беспощадно правдивый сон! И не зря он приехал в этот далекий, чужой край.

Потому, что только от беспомощности, ненависти или неразделенной любви рождаются эти глупые, идиотские легенды об отцах — полярниках, об альпинистах, покорявших вершины Гималаев, о космонавтах, погибших трагически при исполнении своих обязанностей. А у каждого ребенка обязательно должен быть рядом портрет его отца, чтобы всегда можно было, с кем себя сравнивать, даже, если тебе навязывают в отцы чужого дядьку — отчима.

Приборка в доме заняла полдня. В узком коридорчике нашел ящик с инструментами и гвоздями, поставил стол и пару табуреток на «ноги». Прибил, напрягаясь, большими гвоздями ковры на стены. Вымыл полы, сложил за дальним сараем, который оказался добротной баней, большую кучу мусора.

Доел гречневую кашу с тушенкой и отправился к реке ополоснуться. Но в ледяной воде продержался не больше тридцати секунд. И, чтобы согреться, припустил бегом по тропинке, по которой сюда пришел.

Номер своего телефона он оставил председателю совета, но за его санаторный отдых на заимке, ясно, платить зарплату никто здесь не будет. А что тут делать каждый день — неизвестно. И за два месяца без работы от тоски завоешь.

Вытащил на улицу под навес большую старинную корзину с обрывками каких-то документов, вырванных листов из несчастных книг, неизвестных фотографий и начал разбирать.

Почти полностью собрал листы сборника рассказов Джека Лондона, книгу Джеймса Фенимора Купера «Следопыт, или на берегах Онтарио» в шикарной подарочной обложке, несколько потертых сборников из серии «Спецназ. ВДВ».

И вдруг в мусоре оставшихся, не разобранных бумаг Ярослав увидел четвертинку разорванной фотографию своей матери в далекой юности. Это было наваждение, ослепление. Он судорожно вывернул на стол содержимое корзины и, уговаривая себя не беситься, стал искать оставшиеся части. Нашел, сложил и прочитал на обороте: «Дорогому Саше от Инны на долгую память. 12 декабря». И все.

Чтобы успокоиться, пошел разжигать огонь в печке, поставил чайник и стал варить из муки клейстер, вспомнив, как в начальной школе они на уроках труда спасали порванные детские книги. Аккуратно склеенную фотографию матери поставил на столе, разыскав в корзине обычную магазинную рамку, но без стекла.

Карты лесного участка среди обрывков не оказалось. Фотографии неизвестных людей, видимо, родственников Александра Владимировича или его знакомых, Ярослав положил в пластиковый пакет из-под конфет.

И опять, пока варил макаронный суп, обедал, закидывал удочки на плесе, неожиданно подсек на живца две приличные щучки, никуда не испарялась мысль: «Почему „Дорогой Саша“ не стал его отцом?»

А уже затемно на новеньком мотоцикле появился недавний друг Максим:

— Привет, путешественник! Думаешь, наше начальство даст тебе прохлаждаться? Вот, главный лесничий передал тебе ксерокопию карты и компас. У меня завтра выходной, весь день буду тебя учить в лесу ориентироваться. Как ты тут? Не боязно одному? Лишь бы пожар не случился! В прошлом году с весны до поздней осени без всяких выходных надышались гарью. Руки бы поотбивать тем, кто с огнем развлекается! Сволочи! А вот тебе моя мать гостинцы передала, чтобы не зачах случайно.

В большой брезентовой сумке Максим привез на багажнике полведра картошки, три десятка пересыпанных мукой в пластиковом ведерке яиц, каравай домашнего хлеба, пакет с квашеной капустой и два больших куска соленого сала с аппетитными мясными прослойками и ярым чесночным духом.

— Тут у Александра Владимировича нигде бутылка с самогонкой не завалялась? — Максим деловито осмотрел комнаты, удивился. — А у нас болтали, что дом после налета теперь нежилой стал. Это ты тут порядок навел? Молоток! Пошли, есть хочу, как собака после пробежки. Так что? Нечего нам с тобой за знакомство выпить? Эх! Надо было из дома прихватить! Ну, и ладно. Так поболтаем. Я ведь про тебя совсем ничего не знаю.

И после ужина, не зажигая лампу, развалились на двух старых ватных одеялах в плену шуршащего душистого сена в погребице. И Ярослав вывалил незнакомому человеку всю историю своей короткой жизни. И свои предположения о несостоявшемся отце.

Убаюканный неторопливым голосом Ярослава Максим начал подремывать, но, услышав о невероятном видении, схожести места во сне, где лежал незнакомый человек, он стремительно вскочил, пересел к Ярославу и взволнованно пробормотал:

— Ты понимаешь, я во всю эту мистику верю с детства! Точно, Александр Владимирович — твой отец! И фотографию на книжной полке молодой девушки я у него видел! А порвать ее могли не бандиты, а эта чертова Ирка! Из-за ревности! Так! Я, может, на неделе в райцентр рвану, в военкомат вызывают, и обязательно в полицию зайду. Пусть они запросы по всей области рассылают и ищут и твоего отца, и эту стерву. Ишь, командирша! Эти таежные знахари быстренько могут человека на тот свет отправить! Конечно, беспомощный он сейчас с простреленной ногой и рукой, но ты бы за ним лучше любой бабы поухаживал! И почему твоя мать ему ничего о будущем сыне не сказала? Я бы не утерпел, все выспросил!

Заснули поздно. Но Ярослав заметил, что он все реже хватается за телефон, забывает об его существовании, словно неожиданное погружение в необычно далекий от цивилизации новый распорядок отодвинуло все нетерпение ускоряющегося мира на материке, как мысленно окрестил он про себя другую линию жизни за пределами бесконечной тайги, куда-то прочь.

И только дорогие, командирские механические часы на руке, подарок матери на день рождения, поддерживали ниточку связи с реальностью нынешнего мира и далекого Заволжья.